Антикиллер – 1

«Антикиллер»: ЭКСМО; Москва; 2003

ISBN 5‑699‑03025‑5

Аннотация

События романа Данила Корецкого, в котором активно

действуют «молодежные» команды, «бригады», группировки,

сообщества «воров в законе», разворачиваются в 1995 году. В

центре повествования попытка ряда политиков, тесно связанных

с организованной преступностью, сорвать задевающие их

экономические интересы переговоры между двумя странами

СНГ, гарантом которых выступает президент России, который

является основной мишенью для наемного убийцы.

Рында выругался. Впрочем, вспышка злости сразу прошла. На

новой работе такие мелочи легко решаются.

– Пока, мам!

Он подошел к зеркалу, погладил бритую, всю в буграх, как

передержанная в земле картофелина, голову, застегнул

«молнию» спортивной куртки и сунул в карман короткую

складную дубинку.

– Это еще зачем? – всполошилась мать, но он уже щелкнул

замком двери.

– Надо, маманя, не знаешь, сколько хулиганья развелось!

Дверь захлопнулась.

Во дворе сидели Попугай с Амбалом. Курили одну за другой,

разбрасывая окурки и заплевывая прилегающую территорию.

– Иди сюда! – по привычке крикнул Амбал.

В уличной команде Рында за два года так и не набрал

авторитета. Может, потому, что гладко говорить не умел, может,

из‑за того, что в армию не взяли по психушечной статье, а

скорей всего, на приеме облажался. Хотя его вины вроде и не

было. Били его вчетвером, как положено, он не ойкнул ни разу,

не закрылся, но не по‑настоящему вышло... Кровянку из носа

пустили и все, даже на ногах устоял.

Объяснение тому простое: Томку Федотову одновременно с ним

в команду принимали, а для девок испытание другое: харят

вдвоем‑втроем, а все остальные смотрят. Ясно, что интересней!

Вот и оказался Рында скучной лекцией перед киношкой. Башка и

Валек спешили и Амбал особо не старался, потому и проскочил

он без переломов и контузий, что Томка уже сидела на краешке

затащенной в подвал кушетки.

Амбал на нее первым залез, потом Башка, Валек, потом снова

Амбал. А когда все закончилось, Амбал сказал, застегиваясь:

– Она и за тебя отработала! Я, помню, две недели отлеживался,

а ты на ее... проскочил! Может и тебя как бабу принимать надо

было?

И все обидно расхохотались, принялись поддерживать и

развивать эту тему.

Не обращая внимания на окрик. Рында вышел из двора. Все уже

знали, что он в бригаде Баркаса, а потому хвосты подожмут,

даже вякать не будут, что без выкупа ушел. Подумаешь,

команда! Конечно, два‑три года назад это была сила, если ты

позже пойдут клиенты. Тут никаких нарушений нет – и Самвел, и

Иван платят за свой бизнес.

Справа послышался шум. Трое пьяных, отчаянно матерясь,

дергали решетку ларька, что‑то требуя от напуганной вконец

девчонки.

– Чего надо?! Хотите без бошек остаться?! – громовым голосом,

давшим ему кличку, заорал Рында, направляясь к месту

конфликта.

Он даже не достал дубинку. Крупная фигура, уродливая

шишковатая голова, обритая специально, чтобы эту уродливость

подчеркнуть, выражение лица, за которое в школе его называли

уголовником, подействовали очень убедительно: нарушители

спокойствия немедленно скрылись. Рында понимал: испугались

они не его лично, в конце концов, лбы здоровые и рожи не

подарок, да в карманах наверняка какие‑нибудь смертоносные

железки, вполне могли дать оборотку... Но знают, хоть и бухие:

он не сам по себе, за ним бригада, а за ней вся группировка,

завяжешься – обязательно найдут и придется ответ держать... А

это тебе не суд – и адвокаты не помогут, и условных приговоров

не бывает...

– Чего хотели? – грубо спросил он у продавщицы – молодой

смазливой девчонки со светлыми волосами, затянутыми в два

небольших «хвостика».

Девчонок ночью оставалось мало – четыре или пять, почти все

приводили для подстраховки дружков и трахались с ними до

утра, совмещая приятное с полезным.

– Будто бы вчера вместо водки самогон у нас купили! Ято при

чем – только заступила...

– Значит, сменщики химичат, – по‑прежнему грубым голосом

сказал Рында.

– Не знаю, – девчонка пожала плечами. Она все еще была

напугана. Рында вспомнил, что когда он стажировался, то

никогда не видел в этой палатке парней.

– Как зовут?

– Нина, – она протянула банку. – Хочешь пива?

Пива Рында мог взять в любом киоске просто так, за общее

расположение. Прогнав хулиганов, он оказал услугу и мог

рассчитывать на вознаграждение. Например, новые кроссовки.

Или эту светленькую курочку.

Баркас с шумом развернулся, и красная «тойота», мигнув

подфарниками, рванула по Большому проспекту.

«К чему он Психа приплел?» – тяжело заворочалась тревожная

мысль.

Бывшего контролера рынка замочил неизвестно кто, убийство

осталось нераскрытым, как и много других. Но в отличие от всех

остальных не менты подозревали кого‑то из блатных, а блатные

были уверены, что руку приложил майор Коренев, хотя и

выкрутился: не доказали ему ничего, как часто сейчас бывает...

Вспомнив Лиса, Рында поежился, заныла челюсть в месте

сросшегося перелома и холодок по спине пошел – такой зверюга

мог и его, и Баркаса замочить. Да что Баркас! Щептались, что он

самого Шамана пообещал списать. И тот поопасился, слинял до

поры...

Только майора свои же менты и схавали за какое‑то говно.

Видно, многим мешал...

Рында потер челюсть. Настроение испортилось. Правда,

имелась возможность подправить его, портя настроение другим.

Он стал обходить ларьки, сообщая о предстоящем повышении

ставок.

* * *

Попугай стоял на стреме, Амбал с Башкой ждали

припозднившегося фраера. На пустыре было темно, огоньки

сигарет, разгораясь при затяжках, высвечивали квадратные

челюсти, нервно кривящиеся губы и подрагивающие ноздри.

Вряд ли Амбал и Башка при свете дня обнаружили большое

сходство, но сейчас ночное ожидание «дела» превращало их в

близнецов. И мысли были почти одинаковыми.

– Рынду в бригаду взяли, – смачно сплюнул Амбал. – «Пятачок»

охранять. Сегодня не поздоровался, не подошел, когда я

позвал...

– Сука, – отозвался Башка, но довольно вяло.

– И выкуп за уход не заплатил! – зло Продолжил Амбал. –

Тамарка ушла, теперь Таньку за собой тянет... А мы что делать

будем? Бабки им за харево отстегивать?

Башка молчал. Он зная, что Амбал пытался по старой памяти

издевка. – Я его за минуту замесил!

– Сколько хоть ему лет? – обиженно оглаживающий ожог Башка

позволил себе подковырку: мол, может, ему уже девяносто, тогда

чем хвалиться?

– Хер его знает, – Амбал подковырки не понял. – Я ему в

паспорт не смотрел. В лопатник заглянул – нашел целый пресс

хрустов. Но твоей доли там нет!

Башка недобро промолчал.

«Уработать его, что ли? Сколько можно терпеть? Уже пятый

шрам будет! И подъебки без конца... Завести на левый берег,

дать кирпичом по затылку, его же пикой приколоть – и все дела!»

– Постой здесь, тебе не надо, ты все в штаны пустил, – гыгыкнул

Амбал, ныряя в круглосуточный платный туалет.

Зайдя в кабинку, он осмотрел добычу. Часы японские, дорогие...

Деньги, посчитаем – пятьсот пятьдесят тысяч. Лопатник кожаный

– можно продать... Какое‑то удостоверение...

Амбал раскрыл темно‑вишневую корочку. На фотографии –

незнакомый человек лет сорока пяти, в военной форме.

Подполковник госбезопасности Галенков, начальник отдела

Управления Федеральной службы контрразведки по Тиходонской

области. И запаянный в пластик вкладыш с фотографией,

фамилией, поперечной красной полосой и черным оттиском «КД

1178».

Ноги главаря команды ослабли, в животе заурчало, и если бы он

не стоял в туалете, то не избежал бы греха, в котором глумливо

обвинил Башку.

Когда наконец Амбал вышел на улицу, мрачный подельник не

удержался от ехидства.

– Видно, ты сам в штаны наложил от страха...

– Держи, – главарь сунул ему комок купюр. – Твоя доля – двести

пятьдесят штук.

И пояснил:

– Нам с тобой поровну, Попугаю пятьдесят. Нам еще часы, ему –

лопатник.

Потом хлопнул по плечу.

– Не дуйся, я пошутил... «Видно, почувствовал мои мысли», –

решил Башка, а вслух сказал:

– Какие шутки – полморды разнесло!

– Оно и к лучшему: скажем, если что – этот хмырь первый начал,

работы сдал. Вот то, что в черепе, приходится из‑за стальных

дверей выносить и даже домой нести – здесь борцы за секреты

пока ничего не придумали.

Конечно, по логике вещей, набитую секретами голову надо бы от

двери до двери автомобилем доставить, да под охраной двух

вооруженных «волкодавов», способных и агентов иноразведок

обезвредить, и всякую местную уголовную сволочь, если что, – в

землю вогнать. Но логика – одно, а материально‑техническое и

ресурсное обеспечение – совсем другое. То дежурная машина

сломалась, то на заправке, то бензина нет, то водитель заболел.

Потому начальник шифротдела Управления ФСК, как простой

российский гражданин, на автобусе до своей остановки доезжал,

через пустырь проходил и звонил на службу:

– Я дома, все нормально.

Через десять минут после того, как подполковник Галенков

встретился на пустыре с неизвестным контрразведке Амбалом,

дежурный сам позвонил ему на квартиру, после чего объявил

тревогу.

Еще через десять минут труп подполковника обнаружили на

полпути между автобусной остановкой и квартирой.

Сержанты патрульного наряда выполнили обычную рутинную

работу – осмотрели тело и доложили дежурному УВД: признаков

жизни нет, карманы вывернуты, часы, деньги и документы

отсутствуют. Дежурный записал в журнал: ограбление с

причинением телесных повреждений, повлекших смерть, и

приказал патрулю оставаться на месте, дожидаясь следователя

с экспертами.

Обычно опергруппа приезжала через полчаса – час, но на этот

раз сержанты соскучиться не успели: на пустырь выскочили три

черные «волги» и молодые люди в штатском оцепили место

происшествия, потом, мигая синими «маячками», подтянулись

ПА с соседних патрульных участков, в рекордное время прибыл

микроавтобус следственной группы, а в довершение картины

понаехало руководство УВД и УФСК, включая обоих генералов.

Милицейский генерал Крамской – сам бывший опер, осмотрел

труп, перекинулся парой фраз с экспертами и отошел в сторону.

Картина ясная – разбойное нападение, повлекшее смерть. Тем

более, сегодня контрразведчик получил зарплату. Но «соседи»,

конечно же, выдвинут ряд своих, специфических версий,

представляли ход мыслей любого из руководителей Системы

при подобной исходной ситуации.

– От десяти до пятнадцати минут, – четко доложил Карнаухов и

пояснил:

– В зависимости от того, сразу сел на автобус или ждал

некоторое время.

– Да‑а‑а, – неопределенно выдохнул Лизутин.

Это был крупный мужчина сановитого «номенклатурного» вида,

который сейчас утратил изрядную долю присущей ему

уверенности. Потому что драма на пустыре ставила под удар

дальнейшую карьеру. Когда пятидесятисемилетний начальник

Управления ФСК докладывает об утечке информации из своего

аппарата, в результате чего приходится отменять план

государственной важности, судьба его решается однозначно.

– Для «потрошения» времени мало и обстановка неподходящая,

– успокаивающе проговорил Карнаухов. – Да и методы...

– Эффективность методов определяется полученным

результатом, – раздраженно бросил Лизутин, как на строевом

смотре оглядывая крепко сбитую фигуру подчиненного.

Придраться было не к чему. Короткая спортивная стрижка,

обязательный костюм с галстуком, озабоченый взгляд.

Но генералу не нравилось, когда кто‑то заглядывал ему в душу,

а тон Карнаухова показывал, что тот уловил и растерянность, и

тревогу начальника.

– Могли перехватить по дороге, всадить укол и выпотрошить в

машине, – по‑прежнему раздраженно продолжил генерал. –

Могли примитивным отбиванием внутренностей развязать язык

прямо здесь...

– Следов уколов на теле нет, я специально обратил внимание

эксперта. А что до второго варианта... Извините, но так не

делается...

Для всех сотрудников милиции и ФСК, находящихся на

освещенном фарами машин и яркими переносными лампами

пустыре был предпочтительней вариант случайного разбойного

нападения.

Крамской и его люди сразу пришли к такому выводу, и хотя

Лизутин был обязан выдвигать и отрабатывать самые

экзотические версии, временные рамки и обстановка

происшествия не давали ему возможности развернуться.

тварей до самой жопы, чтобы все сомнения контрразведки снят.

А кто раскроет, кто расколет? Сейчас марафетчиков и «химиков»

развелось куда больше, чем настоящих сыскарей.

– Сюда бы Коренева, – пробурчал Савушкин – Он весь блат

знал, до утра бы за яйца притащил с полным раскладом.

– А ты вытащи его из зоны на сутки, – раздраженно ответил

Симаков.

– Так только в американском кино бывает... Я вообще не пойму:

за что засадили парня? За то, что эту мразь, убийцу расколол?

Симаков покашлял.

– Тогда все на ушах стояли. И ты с выпученными глазами бегал.

А тут еще эта пленка...

– Да, шум подняли большой... Но ничего особенного онто не

сделал... Пуганул маленько... Я б его опять на службу взял, если

б приговор отменили.

– Если бы да кабы, – Симаков понизил голос. – А кто, по‑твоему,

этого выблядка пришил?

– Откуда я знаю! Небось свои же...

Карнаyxoв тоже вспомнил Коренева. С ним можно было снять

все вопросы в течение суток... Но начальник оперативного

отдела сам обеспечивал разработку против майора.

А следователь прокуратуры Горский, который сейчас громко

разглагольствует возле трупа, взял его под стражу и отдал под

суд.

Все руку приложили, чего теперь вспоминать... Карнаухов

отогнал неприятные мысли.

* * *

Ресторан «Сапфир» располагался на углу Богатяновской и

Большой Садовой, в двух первых этажах высотной гостиницы

«Интурист». Время шло к полуночи, входная дверь была

заперта.

Баркас сильно подергал – так, что задребезжало толстое

тяжелое стекло. Из глубины вестибюля важно выплыл швейцар

– надутое ментовское или комитетское мурло: они любили после

отставки сюда пристроиться, на теплое место, в кормушку...

Стучали, конечно, по привычке старым дружкам, и те им

коммунистический суд приговорил его к расстрелу, хотя и ходили

слухи, что за оставление жизни многочисленная родня обещала

миллион – сумму астрономическую по тем временам. Вначале

не помогло: газеты сообщили о суровом, но справедливом

приговоре, граждане встретили его с одобрением, но потом дело

начало гулять по инстанциям: проверки, протесты, жалобы,

опять проверки... Время идет, острота сглаживается,

мальчишечка тот в земле лежит, а убийца – сучонок – живет,

воздухом дышит, передачи от родственников хавает.

Командование батальона все ждет сообщения, что приговор в

исполнение привели – надо же довести до личного состава: вот

она, справедливость, он нашего убил, а государство его – к

стенке!

Но сообщения не поступило, то ли миллион тот где‑то нашел

могущественного чиновника, то ли общая гуманизация

наступила, но выводы о справедливости этого мира и мать

убитого милиционера сделала, и его товарищи по безоружию.

– Сказал – в следующий раз морду разобьет, – пожаловался

швейцар мальчишкам в милицейской форме. Вроде просто так

пожаловался, но в тайной надежде: вдруг поставят они на место

наглеца...

– И разобьет, – кивнул сержант с покрытым юношескими угрями

лицом. – На днях двух наших у «Спасательного круга» избили.

Задержали их, сдали, а через два часа те баре в баре водку

пьют. А наши – у одного челюсть сломана, у второго –

сотрясение мозга...

Из туалета вышли три кавказца, следом выбрался гражданин с

разбитым в кровь лицом.

– Задерживаем! – скомандовал сержант и, вызывая по рации

машину, направился к участникам драки.

Милицейский наряд батальона срочной службы обязан давать

показатели – количество задержанных правонарушителей. От

этого зависит оценка каждого солдатика, количество

увольнительных, а может, и краткосрочный отпуск.

В зале второго этажа в основном мелькали спортивные костюмы,

только несколько десятков человек не носили униформы:

постояльцы гостиницы, по незнанию забредшие поужинать и

только за столиком осознавшие, что оказались в волчьем логове.

Ели они быстро, без аппетита и старались как можно скорее

закопали... Тогда он поскучнел, выпил два стакана водки и

ответил:

– Тот, кто закапывал, сейчас далеко... Да я его и тогда не шибко

боялся.

Впрочем, все знали, что последнее утверждение не

соответствует действительности.

Баркас прошелся по залу, отыскивая нужных людей. Съемщик

был ему должен тысячу баксов и отдал все, как положено. Рэмбо

почему‑то не оказалось, очевидно, еще на деле.

Перетолковав с Тренером о «наездах» дагестанцев и отдав

четыре ампулы морфина Черепу, Баркас покончил с делами и

приступил к отдыху. Не спеша оглядев зал и ни на ком не

задержав взгляда, он плюхнулся за свободный столик, махнул

рукой и привычно заказал мгновенно появившемуся халдею:

– Водки, пива, пожрать, икру обязательно!

При этом он откидывался назад так, чтобы официант видел

торчащую за поясом «пушку». Кого бояться? А уважать больше

будут!

– Сходи вниз, там сидят три бляди, приведи среднюю, –

небрежно скомандовал он.

Официант растерянно заморгал.

– А если они пересели?

– Тогда веди всех троих! – рыкнул бригадир. Ему нравилось

внушать страх. А от халдея, отчетливо представлявшего

совершенно реальную возможность в любой момент получить

пулю в живот или в лоб, исходили волны животного ужаса.

Поэтому, увидев на винтовой лестнице решительные фигуры в

характерной омоновской форме, официант обрадовался так,

будто встретил горячо любимых родственников.

– Внимание, всем оставаться на местах! – громко скомандовал

низкорослый квадратный капитан, руководивший операцией. –

Кухня и остальные выходы перекрыты.

«Спортивные костюмы» метнулись все же попытать счастья, но

один тут же вернулся с лестницы черного хода, зажимая лицо

ладонями, между которыми обильно сочилась кровь, двое

спинами вперед вылетели обратно в зал из‑за кухонной

перегородки и с деревянным стуком растянулись на полу.

– Убедились? – весело спросил капитан, стремительно обходя

столики. – Всем занять свои места! Иначе жалобы не

в костюме аппаратчика с обязательным галстуком. И хотя сейчас

он руководил крупнейшей богатяновской группировкой,

курирующей центральный район Тиходонска, и имел громкую,

известную во всем городе и за его пределами кличку Шаман,

начинал он свой путь не с улиц, как остальные, а из кабинетов,

потому внешний вид, одежда, манера держаться резко отличали

его от коллег по ремеслу. И язык подвешен – не сравнить.

– Как нахичеванские считают?

Хотя в Нахичевани заправляли земляки Итальянца, все знали,

что они прислушиваются к мнению Шамана.

– Кодла зайцев льва побила, так? Когда все вместе, легче дело

делать. Смотрите, что получается: беженцы приезжают отовсюду

– из Осетии, Грузии, Дагестана, дома строят, родственников,

друзей вызывают...

Рубик Карапетян, по прозвищу Карпет, выглядел старше своих

лет, возможно, из‑за трехдневной щетины на лице и мешков под

глазами. Черная рубашка тоже его не молодила.

– У нас уже целые улицы приезжими заселены! Думаете, они

пошли на заводы работать? Нет! Камазами спирт привозят,

бутылки, этикетки – водочные цеха открывают! Мак, коноплю

везут на переработку... На площади наперсточный «станок»

поставили...

– Это не только нахичеванцев касается, не только их проблема,

– вмешался Шаман. – У меня на рынке дагестанцы шустрят, уже

не раз их предупреждал. На северном въезде два бензовоза

стоят. Чьи они? Кому платят? И вообще, бензином у нас только

Артур занимался, в последнее время и Миша немножко начал,

наверное, по договоренности с Артуром.

«Подставляет, сука! – подумал Валет, поймав ненавидящий

взгляд Итальянца. – Знает, что у нас давние счеты и специально

льет масло в огонь!»

– Никакой договоренности не было, – зло сказал Итальянец. –

Каждый норовит по‑шакальи чужой кусок урвать!

– Когда каждый по себе и договориться трудно, – охотно

согласился Шаман. – Потому надо создавать единую

тиходонскую организацию, что я и предлагаю! Конечно, каждый

останется хозяином на своей территории.

– Это только разговоры, – угрюмо отмахнулся Валет. – Когда

одна организация, то и хозяин один. А кто будет этим хозяином?

вовсе не тревожатся об их сохранности. Может, потому, что

маячит у ворот тень молчаливого Гангрены, а может, оттого, что

Лакировщик, который руководит кражами автомобилей в городе,

собственной персоной здесь присутствует, вод очку пьет,

закусывает квашеной капусткой, выдержанной в прохладе

глубокого подвала, и не беспокоится о своем «мерседесе»,

стоящем рядом с остальными «тачками».

В жизни, конечно, всякое бывает – и у Лакировщика как‑то раз

угнали «мере»: залетные клюнули на фраерскую привычку не

запирать дверцы. Только не учли простой вещи – по‑дурости

можно «запорожец» открытым бросить, а с дорогим лимузином

не так просто – раз не заперт, значит, его авторитет хозяина

охраняет!

Гангрена все доходчиво разъяснил, они поняли и штраф

выставленный приняли: угнали по наводке для Лакировщика

перламутровый «ситроен». Работа сложная, опасная и

забесплатно, но деваться‑то некуда... Зато наука на всю жизнь и

радость: повезло, легко отделались!

Тиходонск – город особый, традиции древние, правила

соблюдаются, с нарушителей спрос строгий. Здесь на «фуфу»

никого не возьмешь!

А уж если тачки стоят у дома Ивана Сергеевича, самого

Черномора, они вообще в полной сохранности Да что тачки!

Штабель из золотых брусков сложи – никто не тронет, себе

дороже! Ну, штабель не штабель, а тарелку золотую Иван

Сергеевич возле входной двери прибил – на счастье! И вот уже

три года висит – сколько новый дом стоит, трехэтажный,

красивый, под черепичной крышей.

– Улица плохо освещается, Иван Сергеевич, – степенно сказал

солидный, в летах, мужчина с редеющими седыми волосами. – И

дорога разбитая Может, поправить как положено?

Маленький щуплый человечек, сидящий во главе стола, перевел

на него царапающий взгляд. Черномору исполнилось

шестьдесят, но выглядел он моложе – густые черные волосы,

подтянутая фигура, быстрые движения.

– Нам не годится в дела властей вмешиваться, Король. Да и

деньги общественные за так выкидывать. Ты лучше скажи:

твоему сыну сколько лет?

– Шестнадцать, в этом году школу заканчивает, – если Король и

уважение, не надо в мастерской сидеть, от рэкета отбиваться!

Золотая голова, Иван Сергеевич!

Остальным непривычная идея тоже понравилась.

– Я племянника отдам, – кивнул Хромой.

Немногословный Лакировщик одобрительно улыбался,

бездетный Север о чем‑то размышлял. Только Гангрена

недовольно набычился.

– Гангрену от учебы освободим, у него другие дела есть, –

Сказал хозяин, и все поняли, что он переходит к следующему

вопросу.

– Крест малевку прислал Ему время «откидываться», а

оставлять вместо себя некого. Пишет, чтоб кто‑то с воли

пришел...

Наступила напряженная тишина Крест был королем зон

Северного Кавказа Он доматывал двенадцатилетний срок и

держал в руках нити управления всеми колониями, тюрьмами,

следственными изоляторами. Требование его было справедливо,

для зарабатывания авторитета вор должен «топтаться в зоне».

Там его со всех сторон видно. И порядок поддерживать обязан,

воровской «закон» блюсти, молодых учить. Раньше вор раз в

пять лет должен был садиться. Сам Крест свои срок на четыре

года продлил. Теперь устал, «звонок» близко, замены просит.

Только в последнее время все меньше охотников в зоне

топтаться. Есть воры, которые кроме шести месяцев в СИЗО

ничего за душой не имеют. И из присутствующих ни у кого не

было желания уходить за колючую проволоку.

– Молчите? – Иван Сергеевич обвел кодлу тяжелым взглядом.

Он и сам крепко задумывался. Одно дело Черномор на воле, а

Крест в зоне. Другое – оба на воле! Два медведя в одной

берлоге... К тому же тот – вор старой закалки, он за «закон»

двумя руками держится. А ведь за двенадцать лет мир так

изменился, что «закон» на сходках много раз поправляли, да и

соблюдают его уже не так строго. Но зоновские поправок не

признают и смягчений не допускают...

В восьмидесятом Черномор с Крестом от тиходонской общины

поехали в Сухуми на похороны Кето – авторитета союзного

уровня. Походил Крест, посмотрел: просторный дом с гаражом,

хрусталь, ковры, много добра всякого... Подошел к гробу, дернул

Кето за ухо, сказал:

только что!

– Поэтому того, кто комитетчика замочил, надо как можно

быстрее найти!

– И на нож? – утвердительным тоном спросил Гангрена.

– Зачем? Сдать и все! Пусть расскажет чекистам то, что их

интересует. Раз он нам вред приносит, имеем право ментам

подмогнуть. «Закон» позволяет!

Присутствующие с таким мнением согласились. Тем более, что

речь шла не о члене общины, а о постороннем.

– И еще. Ко мне недавно пришли с жалобой.

Иван Сергеевич многозначительно поднял палец.

– Не в милицию, не в прокуратуру, не в суд, – с расстановкой

сказал он. – Ко мне. В «Сапфире» кто‑то из «новых» девчонку

изнасиловал. Прямо из‑за столика в кабаке вывел, притащил в

гостиницу и отшпокал во все отверстия. Это неслыханный

беспредел! Ну ладно, менты не хотят порядок навести, но мы‑то

на такое смотреть не можем! Иначе наших жен и дочерей начнут

шпокать прямо на улице, а то и в дома наши войдут! А потом и

общак отнимут, братву в зонах заморозят!

– На нож! – без вопросительной интонации сказал Гангрена.

– Надо им всем разбор учинить, чтобы свое место знали, –

хрипло проговорил Лакировщик.

Хромой несогласно задвигался.

– Запустили мы это дело, дали им силу набрать. Разбор – он

большой крови потребует.

– Мы старались всегда без крови обходиться, – сказал Отец. –

Попробуем и дальше, пока можно будет. Но урок надо дать

хороший.

– На нож, – повторил Гангрена и закрыл рот. – Иначе уважения

не вернуть.

Иван Сергеевич покачал головой.

– Зачем мы за ментов будем работу делать? Пусть идет в

камеру, в суд, срок получает, на этап отправляется. А в камере

его надо петухом сделать и на волю весть подать – пусть знают!

– Заметано, – гулко глотнул Гангрена.

Он очень хотел есть. На столе стояла простая, но привычная и

сытная пища: вареная картошка, миска с винегретом, соленые

огурчики и квашеная капуста, на тарелке начинали оплывать

ломтики розового сала. И литровая бутылка водки едва почата,

маникюрную пилочку и принялся обтачивать ногти.

– Как у нас со стволами?

Хотя Отец ни к кому конкретно не обращался, но, ожидая ответа,

повернулся к Северу.

– Нормально, – хладнокровно ответил тот.

– Автоматов мало, – встрял Гангрена. – И старые все. Сейчас

есть маленькие, под пиджаком носить можно.

– Давайте выпьем, чтоб не пригодилось, – поднял стопку

Хромой.

Север усмехнулся.

– Отвыкли от горячего? А ведь не обойдется! Такое пойдет

мочилово – только держись!

Стопки повисли в воздухе. Слова прозвучали пророчески и

зловеще.

– Стволов еще запасите, – Отец продолжал опиливать ногти. – И

спеца по мокрухам надо подобрать. Классного спеца. А лучше –

двух или трех!

* * *

Удачное «дело» полагается обмыть.

– Айда на «пятачок»! – предложил Амбал. – Возьмем чего надо,

может, с Рындой разберемся...

– Хватит на сегодня, щека болит – силы нет, – процедил

подельник.

Амбал повернулся, но сдержал обидные слова. Злить Башку не

следовало.

– Ну‑ка покажи... Да‑а‑а...

На землистого цвета коже горело красное воспаленное пятно в

полщеки с багровым углублением посередине.

– Ссаками надо! Лучшее средство.

– Точно, – авторитетно подтвердил Попугай.

Башка оживился.

– Правильно! Надо было сразу... Как я не скумекал!

Не сходя с места, на глазах у заинтересованно наблюдающих

сотоварищей пострадавший легко добыл целительную жидкость,

набрал в пригоршню и произвел лечебную процедуру.

Попугай захихикал.

Девчонки команды после процедуры посвящения вовсе не

становились обшей собственностью и вольны были сами

выбирать партнера или партнеров. Но практически получалось

так, что они спали со всеми.

И психологические Механизмы женского сознания играли с

Попугаем злую шутку. Защитные мотивы самооценки требовали

отрицательного ответа на периодически возникающий у девчонки

вопрос: «А не блядь ли я?» И Попугай – единственный, кому

было отказано – помогал спасительный ответ получить.

Именно поэтому обходили его вниманием и Томка, и Танька, и

совсем невзыскательная Ирка. Каждой из них надо было

гордиться тем, что она кому‑то не дала. И Попугай идеально

подходил для этой роли.

На приеме девчонка права выбора не имела, Попугай пытался

этим воспользоваться и договорился с Амбалом насчет Светки.

Дело происходило зимой, Светка долго раздевалась и Попугай

путался в одежде, чертыхался сквозь зубы, поминутно

оглядываясь на плотное полукольцо сотоварищей в

расстегнутых пальто – в подвале было тепло, почти жарко.

Ободранная кушетка стояла вплотную к исчерченной

непристойными словами и рисунками стене и, хотя Попугай

неоднократно видел происходящие на ней соития, никак не

походила на ложе любви и не пробуждала никаких желаний. Как,

впрочем, и сама Светка, сложившая на спальное место шапку,

шарф, пальто, кофточку, – юбку, зеленые с начесом рейтузы,

лифчик и трусы.

«Куда же она собирается ложиться?» – тоскливо подумал он,

ощущая полное бессилие и неспособность к предстоящему

испытанию.

– Чулки снимать? Они не мешают... – спросила Светка, и он

понял, что вопрос обращен к нему и речь идет о допотопных

коричневых чулках в резинку, пристегнутых перекрученными

подвязками к высокому черному поясу.

А поскольку он не был готов к такому вопросу, то повернулся и

спросил у стоящего впереди всех Амбала:

– Снимать чулки‑то?

Амбал почему‑то заржал и остальные загоготали в пятнадцать

глоток, а он разозлился и, чтобы протянуть время, скомандовал:

– Конечно, снимай! Живо!