Толкин Джон

ВЛАСТЕЛИН

КОЛЕЦ

Книга 1

СОДРУЖЕСТВО КОЛЬЦА

Три кольца – высшим Эльфам под кровом светил,

Семь – властителям Гномов под кровом земли.

Девять – Смертным, чей жребий молчанье могил,

И одно – Повелителю гибельных сил

В царстве Мордора мрачном, где тени легли.

Отыскать их, собрать их, предать их Ему,

Воедино сковать их и ввергнуть во тьму

В царстве Мордора мрачном, где тени легли.

По сию пору, однако, некоторым «Властелин» не по нраву, но

большинство попадает в плен к рассказанной Толкином повести

и возвращается к ней снова и снова, чтобы оживить в памяти эту

книгу, ставшую для них учебником жизни.

Это книга нравственная, но в ней нет поучений. Это рассказ о

подвигах и приключениях, о добре и зле, битвах и опустошениях,

о домашнем уюте и простых радостях. Но, среди всего прочего,

стрелка ее огромного компаса прежде всего указывает на

достоинство и глубинный смысл самой жизни.

Желаю удачи!

Райнер Анвин

ПРЕДИСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКОВ

Судьбы всемирно известных литературных сказок в России

сложны и неисповедимы. Редко удостаиваются они перевода в

собственном смысле этого слова; чаще всего они существуют в

русском культурном пространстве в виде более или менее

талантливых пересказов, в результате которых оригинал подчас

изменяется до неузнаваемости. Так произошло с «Пиноккио»,

«Волшебником Страны Оз», «Алисой в Стране Чудес», «Винни

Пухом». Иногда в дело вмешивалась цензура, заставлявшая

изменить смысловой стержень сказки, – подобная судьба

постигла советские переводы книги «Удивительное путешествие

Нильса с дикими гусями» и многих сказок Андерсена. Примеров

так много, что поневоле возникает вопрос – нет ли на границе

между европейской и русской словесностью какой–то странной

преграды, преломляющей лучи света подобно воде? А может

быть, разгадка этого феномена коренится глубже в разнице

характеров, в разнице ментальностей? Ведь еще Левша в свое

время не удержался, чтобы не подковать аглицкую блоху…

Не избежали общей судьбы и книги Дж. Р. Р. Толкина, которые

вышли сейчас в России сразу в нескольких переводах.

Непростую жизнь им можно было предсказать загодя; так и

получилось. Таинственная преграда, преломляющая лучи света

и слова, породила сокращения, добавления, вольные пересказы,

намеренные изменения и многое другое. Конечно, читатель все

Лингвист, специалист по древнеанглийскому и

древнеисландскому языкам, Толкин всю жизнь увлекался

изобретением своих собственных языков, и, по его словам,

настал момент, когда он почувствовал, что языки эти требуют

для себя мира, в котором они могли бы существовать.

Вселенная Толкина держится на этих языках, как земля на китах

в представлении средневекового человека, – и, увы, именно

языки в первую очередь и пострадали в русских переводах –

значащие имена героев и названия мест превратились в простую

игру звуков, стихи из связного текста на выдуманном языке

стали благозвучной бессмыслицей… и так далее. Один

переводчик обошелся с языками лучше, другой – хуже, но никто

не был последовательно верен оригиналу. Между тем в мире

существует множество трудов, посвященных не только

философской и литературной, но и лингвистической стороне

«Властелина Колец»; в обществах любителей Толкина, которых в

мире несколько, годами ведутся споры, как толковать ту или

иную фразу, как перевести то или иное имя; недавно увидел свет

учебник одного из языков… Да и помимо языков, сокращенные

или измененные переводы исключают русского читателя из

всемирного братства толкинистов – ведь у него перед глазами

другой текст, зачастую и с другим подтекстом… Симптоматично,

что вслед за первыми двумя переводами у нас широко

распространилось неправильное произношение имени писателя

– Толкие(э)н, хотя сам Толкин объяснял, что такое произношение

было бы этимологически некорректным, – фамилия это

саксонская и происходит от старого немецкого слова «tolkuhn»,

что означает «безрассудный смельчак»… Между прочим,

некоторые вольности и неточности, допущенные в прижизненных

переводах «Властелина Колец» на языки, которые Толкин знал,

вызвали у автора серьезные возражения и недовольство.

Впоследствии он написал «Руководство к переводу имен»,

которое содержит подробные указания, как, что и почему

следует в его книге переводить.

Именно эти причины и побудили нас к тому, чтобы создать

перевод, который передавал бы оригинал по возможности более

точно – не только по букве, но и по духу. Трудно сказать,

насколько это нам удалось, – результат перед вами. Думается,

что назрела необходимость познакомиться с Толкином «как он

материалы из архива Толкина к настоящему времени

опубликованы, так что комментатор рисковал бы слишком

быстро отстать от времени. Однако русскому читателю изданные

на Западе материалы недоступны вообще и вряд ли будут

доступны в ближайшее время, а познакомиться с ними хотя бы

отчасти, право же, стоит, и в первую очередь с письмами

Толкина, в которых содержится множество драгоценных

замечаний по тексту «Властелина Колец». Нельзя пройти мимо и

основной книги английской толкинианы – книги профессора Т.

Шиппи «Дорога в Средьземелье», написанной человеком,

который, будучи, как и сам Толкин, лингвистом и специалистом

по древнеанглийской литературе, смог прояснить многие загадки

трилогии. Кроме того, существует целый корпус томов,

издаваемых сыном Толкина Кристофером на основе архива отца,

– «Неоконченные сказания», «Потерянная дорога» и другие.

Памятуя, что Толкин был глубоко верующим, «практикующим»

католиком, мы позволяли себе привлекать в качестве

философского комментария только тексты, принадлежащие

христианской традиции. На Западе и у нас были предприняты

попытки истолковать «Властелина Колец» в духе эзотерических

учений, однако, как свидетельствует Кристофер Толкин, его отец

никогда не интересовался ни теософией, ни оккультизмом, и в

его библиотеке не было ни одной книги, посвященной этим

предметам.

Для комментария к «Хоббиту» частично использовалось

аналогичное английское издание «Хоббита» с постраничными

примечаниями.

Мы приносим глубокую благодарность господину Кристоферу

Толкину, оказавшему нам неоценимую помощь при разрешении

лингвистических проблем, а также английскому издателю книг

Толкина, господину Райнеру Анвину, предоставившему нам

необходимые для работы материалы, в том числе «Руководство

к переводу имен», и оказавшему нам поддержку в процессе

подготовки перевода.

Мы приносим также благодарность И. Кучерову, сыгравшему для

нас роль Радагаста – знатока трав, Р. Кабакову, исследователю

творчества Толкина, а также Дэвиду Дагану, Кристине Скалл,

Колину Дюрье, Лондонскому обществу толкинистов, Л.

Курбатовой, Н. Геда и всем остальным, кто волей судеб вошел в

ПРОЛОГ

1. О ХОББИТАХ

На страницах этой книги много рассказывается о хоббитах, и

читатель узнает их довольно близко; кроме того, он узнает кое

что об истории этого народа. Продолжить знакомство можно,

заглянув в Алую Книгу Западных Окраин, выдержки из которой

уже были опубликованы под заглавием «Хоббит». Эта повесть

берет исток в первых главах Алой Книги, которую написал сам

Бильбо (первый хоббит, прославившийся за пределами Заселья);

он назвал ее «Туда и Обратно», так как повествуется в ней о его

путешествии на Восток и возвращении домой: в результате этого

приключения хоббиты оказались вовлечены в ключевые события

описываемой Эпохи.

Однако найдутся, наверное, и такие читатели, которые с самого

начала захотят узнать об этом замечательном народе побольше

(и при этом, быть может, вообще не читали «Хоббита»). Для

таких читателей ниже приводятся некоторые наиболее важные

сведения о хоббитах, почерпнутые из их Предания, а также

вкратце пересказывается первое приключение Бильбо.

Хоббиты – народец не очень приметный, но весьма древний и

некогда довольно многочисленный, не то что в наши дни, – дело

в том, что они любят тишину, покой и тучные, хорошо

разработанные земли; поэтому обычно они выбирают для житья

сельскую местность, где можно содержать хозяйство в

образцовом порядке и вести его по всем правилам. Хоббиты

косо смотрят (и всегда косо смотрели!) на механизмы сложнее

кузнечных мехов, водяной мельницы или примитивного ткацкого

станка, хотя с инструментами обращаться умеют. И в прежние–то

времена хоббиты, как правило, старались не попадаться на

глаза Большим (так они называют нас с вами), а в наши дни и

вовсе от нас прячутся – да так ловко, что обнаружить их

становится все труднее и труднее. У хоббитов острый слух и

прекрасное зрение, и, хотя они склонны к полноте и не любят

торопиться без особой нужды, двигаются они легко и проворно.

Они изначально владели искусством мгновенно и без лишнего

шума скрываться из виду, когда, скажем, им не хочется

весело провести время в компании и обожали подарки,

преподнося их от всего сердца и принимая с неизменным

восторгом.

Хотя в наши дни хоббиты и сторонятся нас с вами, следует

признать, что они – ближайшие наши родственники, куда более

близкие, нежели эльфы или, скажем, гномы. С незапамятных

времен хоббиты говорят на языке людей (хотя несколько

переиначили его на свой лад) – да и вообще смотрят на многие

вещи точно так же, как мы с вами. Однако до истинных корней

нашего родства не удалось докопаться и по сю пору.

Происхождение хоббитов скрыто где–то в глубинах Старшей

Эпохи, достоверных сведений о которой в наши дни практически

не сохранилось. Лишь у эльфов еще остались кое–какие

легенды о событиях тех далеких времен. Правда, предания

эльфов касаются главным образом их собственной истории –

даже люди в них упоминаются крайне редко, а о хоббитах и

вовсе нет ни слова. Однако не подлежит сомнению, что хоббиты

обосновались в Средьземелье задолго до того, как другие

народы узнали об их существовании. В конце концов, мир полон

таких странных и загадочных существ, что этот маленький

народец никогда ни у кого не вызывал особого интереса. Однако

во времена Бильбо, и уж тем более во времена его наследника

Фродо, хоббиты, сами того не желая, неожиданно обрели и

всеобщее уважение, и славу, так что даже Мудрым и Великим

волей–неволей пришлось считаться с ними в своих замыслах.

Те времена (речь идет о Третьей Эпохе Средьземелья) давным

давно миновали, и белый свет с тех пор сильно изменился, но

нет никаких сомнений в том, что хоббиты по–прежнему живут в

облюбованном ими некогда крае – на северо–западе Старого

Мира, к востоку от морских побережий. О своей прародине во

времена Бильбо они уже не помнили. Тяга к знаниям у хоббитов

выражена весьма незначительно, не считая горячего интереса к

генеалогии, – правда, хоббиты из некоторых старых кланов,

черпая сведения у эльфов, гномов и людей, все еще

продолжают изучать древние хоббичьи хроники и собирать

легенды о дальних странах и событиях давно минувших дней.

Однако собственно хоббичьи хроники ведут свое начало лишь со

времен колонизации Заселья, а древнейшие их предания

относятся самое раннее ко Дням Скитаний. Тем не менее

языков, а земледелию – охоту. Белоскоры перешли горы

севернее Ривенделла и ушли вниз по реке Хойре. В Эриадоре

они вскоре смешались с другими хоббитами, пришедшими сюда

до них, – однако впоследствии благодаря природному мужеству

и врожденной любви к приключениям Белоскоры частенько

становились во главе Шерстоногов, равно как и Дубсов. Даже во

времена Бильбо кровь Белоскоров еще ой как давала о себе

знать в представителях таких известных кланов, как Тукки и

Хозяева Бэкланда.

В Западном Эриадоре, между Туманными Горами и Горами

Льюн, хоббиты повстречались и с эльфами, и с людьми. И

действительно, тогда здесь еще жили последние дунаданы,

потомки людей королевской крови, приплывших из–за Моря, из

Закатного Края, – однако число их быстро сокращалось:

Северное Королевство к тому времени ослабло и повсеместно

приходило в запустение. Так что для новых пришельцев места

здесь было вполне достаточно, чем хоббиты и не замедлили

воспользоваться, обустраиваясь в удобных для них местах

целыми колониями. Большинство первых поселений исчезли с

лица земли уже во времена Бильбо, да и памяти о них никакой

не осталось, – правда, одно из самых старых все–таки

сохранилось, хотя и заметно поубавилось в размерах; речь идет

о Бри, что у Четского леса, примерно в шестидесяти верстах к

востоку от Заселья.

В те далекие времена хоббиты, по–видимому, и обрели

письменность, переняв ее у дунаданов, а те, в свою очередь,

научились искусству письма у эльфов. Примерно тогда же

хоббиты перестали говорить на своих старых языках и позабыли

их окончательно, целиком перейдя на Общий Язык, который

назывался также Западным и имел хождение во всех землях,

которыми правили арнорские и гондорские короли, а также на

всех побережьях от Белфаласа до Льюна. Тем не менее кое

какие собственные словечки хоббиты сохранили и по сей день,

равно как названия месяцев и дней недели, а также изрядное

количество старинных хоббичьих имен.

Примерно в это же время хоббичьи легенды приняли обличие

истории и нашли свое отображение в хрониках, где события уже

датировались. Ибо случилось так, что в тысяча шестьсот первом

году Третьей Эпохи два хоббита–Белоскора, братья Мархо и

Земли эти простирались на шестьдесят верст от Дальнего

Всхолмья до Брендивинского Моста и на семьдесят – от

западных болот до южных. Хоббиты называли свой край

Засельем, разумея под этим, что данный край заселен народом,

умеющим организованно вести свои дела, и что на всю его

территорию распространяется власть избранного ими Тана.

Привыкнув жить в этом благословенном уголке, хоббиты чем

дальше, тем больше отгораживались от окружающего мира, где

творились недобрые дела, и в конце концов пришли к твердому

убеждению, что все народы Средьземелья живут в таком же

покое и благополучии, как и они сами, и что все разумные

существа имеют полное право на такой образ жизни. Хоббиты

забыли – а может, просто не хотели помнить – даже то немногое,

что знали когда–то о Стражах и о тех силах, что так долго

поддерживали мир в ничего не подозревающем Заселье. Да, да,

хоббитов бдительно охраняли, но те об этом больше не

задумывались.

Воинственными хоббиты не были никогда. По крайней мере,

между собой они не воевали. В давние времена им, конечно, не

раз приходилось постоять за себя с оружием в руках, но во

времена Бильбо все это уже отошло в область предания.

Последняя битва на территории Заселья (она же, кстати, и

единственная) давно стерлась из памяти живущих поколений. То

была Битва при Зеленополье (114 г. З. Л.), когда Волынщик Тукк

отразил вторжение орков. Даже климат с тех пор стал мягче, а о

волках, которые суровыми снежными зимами некогда забредали

сюда с севера, помнили разве что древние старики. Так что, хотя

в Заселье и хранилось еще кое–какое оружие, использовали его

по большей части в чисто декоративных целях, развешивая по

стенам или над камином, а то и вовсе сдавали в музей – в

Мичел Делвингский «мэтемушник». Так поступали хоббиты со

всеми вещами, в которых не усматривали прямой пользы, но

выбросить не решались. Именовались такие вещи мэтемы ;

отсюда и название музея. Жилища хоббитов были битком

набиты всевозможными мэтемами – к их числу, кстати,

относились и многочисленные подарки, по разным причинам

кочевавшие из рук в руки.

Однако, несмотря на сравнительно спокойную жизнь, хоббиты

продолжали оставаться на удивление крепким и выносливым

Говорят, что первыми ставить амбары и сараи начали хоббиты в

Плавнях, что располагались ниже по Брендивину. Тамошние

жители (Плавни относились к Восточному Пределу) были

довольно крупными, большеногими и в слякоть носили гномьи

башмаки. Как вы понимаете, в их жилах текла по большей части

кровь Дубсов, о чем недвусмысленно свидетельствовал

довольно густой пушок на их подбородках. Лица Шерстоногов и

Белоскоров не имели ни малейших следов какой бы то ни было

растительности. И действительно – хоббиты Плавней и

Бэкланда, расположенного к востоку от Реки и заселенного

несколько позже, чем Четыре Предела, пришли в Заселье

одними из последних. В языке у них, между прочим, сохранилось

множество затейливых имен и заковыристых словечек, каких

больше нигде в Заселье было не услышать.

Искусство строить дома, как и все остальные ремесла, хоббиты

позаимствовали, видимо, у дунаданов, хотя не исключено, что и

непосредственно у эльфов, минуя людей, – ведь люди в свое

время тоже ходили в учениках у Старшего Племени. Следует

отметить, что к тому времени не все еще Высшие эльфы

покинули Средьземелье: они по–прежнему обитали на дальнем

западе, в Серой Гавани, да и во многих других местах, не столь

далеких от Заселья. Об этом свидетельствуют целых три

эльфийские башни, которые еще с незапамятных времен

высились по ту сторону западных болот. При ясной луне они

были видны издалека. Самая высокая и самая дальняя башня

одиноко стояла на зеленом холме. Хоббиты Западного Предела

говорили, что с этой башни видно Море, однако подняться на

нее никто из хоббитов так никогда и не отважился. И то сказать,

редкий хоббит плавал по Морю или хотя бы видел его, а уж тех,

кто вернулся оттуда и рассказал об увиденном, по пальцам

можно было перечесть. Даже на реки и лодки хоббиты в

большинстве своем посматривают с опаской, да и плавать–то

почти никто из них не умеет. К тому же с течением времени

засельские хоббиты все меньше и меньше общались с эльфами,

мало–помалу стали их побаиваться и косо смотрели на всякого,

кто с эльфами все–таки водился. Слóва «море» стали

избегать, и оно превратилось наконец в символ смерти, так что

хоббиты старались пореже оглядываться на западные холмы.

Эльфы ли научили хоббитов строить дома, люди ли – неважно;

2. О КУРИТЕЛЬНОМ ЗЕЛЬЕ

О чем нельзя умолчать, так это об одном любопытном

обыкновении, которое сохранилось у хоббитов с древнейших

времен. Вооружившись глиняными или деревянными

трубочками, они любят вдыхать через рот дым тлеющей травки,

которую называют «курительным зельем» или просто «листом».

Вероятно, это одна из разновидностей растения nicotiana.

Происхождение этой их необыкновенной привычки, или, как

предпочитают выражаться хоббиты, «искусства», до сих пор

остается загадкой. Мериадок Брендибэк (ставший впоследствии

Хозяином Бэкланда) собрал воедино все, что могло пролить свет

на эту тайну, а поскольку сам Мериадок и трубочное зелье,

культивировавшееся в Южном Пределе, играют не последнюю

роль в нашем повествовании, не будет лишним привести здесь

небольшие выдержки из предисловия к «Травнику Заселья»,

составленному Мериадоком собственноручно.

«Курение зелья, – говорится в предисловии, – это единственный

вид искусства, который мы с полным основанием можем

объявить своим собственным изобретением. Когда хоббиты

раскурили первую трубочку, неизвестно, однако все хроники и

семейные предания упоминают об этой привычке как о чем–то

само собой разумеющемся, так что можно смело утверждать, что

в Заселье уже много веков курят разные травы – одни погорше,

одни послаще. Но все сходятся на том, что во времена

Исенгрима Второго, то есть в 1070 году по Засельскому

Летосчислению, Тобольд Дудельщик из Долгодола, что в Южном

Пределе, первым вырастил на своем огороде настоящее

курительное зелье. Самый лучший самосад до сих пор

поставляется из тех мест – и особенно такие широко известные

ныне сорта, как «Долгодольский Лист», «Старый Тоби» и

«Южная Звезда».

К сожалению, не сохранилось никаких сведений о том, откуда у

Старого Тоби взялись семена этого растения, – до самой своей

смерти он так об этом и не проговорился. Конечно, знал он

много, но ведь ни для кого не секрет, что Дудельщик никогда не

путешествовал! Говорят, правда, что в юности он частенько

хаживал в Бри, но совершенно точно известно, что никуда далее

Бри Дудельщик и носа не казал. Таким образом, вполне

3. О ПОРЯДКАХ В ЗАСЕЛЬЕ

В те времена Заселье делилось на четыре основные части. Их

называли, как уже было сказано выше, Пределами: Северный,

Южный, Восточный и Западный. Те, в свою очередь,

подразделялись на множество округов, а округа назывались по

фамилии клана, который обосновался там раньше остальных,

хотя к началу нашего повествования хоббиты стали помаленьку

покидать родовые гнезда и рассеялись по всему Заселью.

Правда, Тукки почти все по–прежнему сидели у себя в

Туккланде, чего никак не скажешь о многих других кланах, в том

числе о Бэггинсах и Боффинах. К Пределам примыкали

соответственно Восточная и Западная Окраины, а также Бэкланд

и Западные Плавни, которые отошли к Заселью лишь в 1462 г. З.

Л.

Вряд ли можно сказать, что Заселье в те времена имело какое

либо «правительство». Кланы были, как правило, предоставлены

самим себе и занимались своими делами. Бóльшая часть

их времени уходила обычно на то, чтобы вырастить еду, а потом

съесть ее. По характеру хоббиты народ тороватый, щедрый, не

прижимистый; они уравновешенны и ведут вполне умеренный

образ жизни, благодаря чему основные их занятия – домашнее

хозяйство, работа на ферме или в мастерской, мелочная

торговля – не менялись из поколения в поколение.

При всем при том жива была и древняя традиция, связанная с

легендарным Королем из Форноста (хоббиты называли Форност

на свой лад – Норбери), города, который был расположен к

северу от Заселья. Вот уже почти тысячу лет хоббиты жили без

короля, а развалины королевской столицы, Норбери, давно

поросли бурьяном, – и тем не менее о разных дикарях и

нехороших тварях (к примеру, о троллях) хоббиты говорили, что

те «живут без короля в голове». Сами же хоббиты возводили ко

временам Королей все свои древние законы и соблюдали их

добровольно, поскольку считали Правила (то есть свод законов)

столь же справедливыми, сколь и древними.

Следует отметить, что клан Тукков длительное время находился

на особом положении, поскольку за несколько столетий до

описываемых событий титул Тана (прежде принадлежавший

Старобэкам) перешел к Туккам и с тех пор оставался за главой

клана. Тан был председателем Всеобщей Засельской Сходки,

необходимости) отряжать куда б;льшие силы – надо было

следить за разного рода чужаками и всевозможными

проходимцами, большими и малыми, и не допускать, чтобы те

составляли угрозу общественному порядку.

К тому времени, когда начинается наша история, штат

Обходчиков, как их обычно называли, пришлось значительно

расширить. Одно за другим с окраин поступали тревожные

сообщения о подозрительных личностях и странного вида

тварях, шастающих в приграничье, – первый признак того, что не

все идет так, как следовало бы и как шло от века (если не

принимать во внимание древних легенд и сказаний). Мало кто

придал значение этим зловещим предзнаменованиям. Даже

Бильбо – и тот не углядел, что за всем этим крылось.

Шестьдесят лет уже прошло с тех пор, как он отправился в свое

достопамятное путешествие, и теперь он вполне мог считаться

стариком даже по хоббичьим меркам, хотя среди хоббитов до

ста лет доживали многие. Шестьдесят лет – большой срок,

однако похоже было, что значительное состояние, с которым

Бильбо вернулся из путешествия, далеко еще не иссякло. Но

сколько еще золота оставалось в его сундуках, не знал никто –

Бильбо не открывал своих секретов никому, даже Фродо,

любимому «племянничку». А кроме того, Бильбо свято хранил

тайну найденного им кольца.

4. О ТОМ, КАК БЫЛО НАЙДЕНО КОЛЬЦО

Как повествует книга «Хоббит», в один прекрасный день к

Бильбо явился знаменитый волшебник Гэндальф Серый с

тринадцатью гномами, причем среди гномов был ни много ни

мало сам Торин Дубощит, наследник гномьих Королей. Он

привел с собой двенадцать товарищей по изгнанию. К своему

несказанному удивлению, однажды теплым апрельским утром (а

дело было в 1341 году по Засельскому Летосчислению) Бильбо

отправился с ними в поход за несметными сокровищами,

накопленными гномьими Королями–Под–Горой в недрах

Одинокой Горы Эребор близ Дейла, далеко–далеко на востоке.

Поход закончился успешно. Дракон, охранявший сокровища, был

убит. Правда, окончательная победа далась ценой Битвы Пяти

Воинств и гибели Торина, так что не один великий и славный

из подземелий.

Поскольку Бильбо заблудился совершенно безнадежно и не

имел ни малейшего представления о том, что делать дальше, он

принял вызов Голлума – и они загадали друг другу изрядное

количество загадок. В конце концов Бильбо вышел победителем,

причем (как казалось тогда) по чистой случайности, а вовсе не

благодаря собственной смекалке: пытаясь придумать очередную

загадку, он замешкался и, сунув руку в карман, нащупал

найденное им кольцо, о котором совсем было запамятовал.

Удивившись, хоббит воскликнул: «Что у меня в кармане?» Этого

Голлум так и не смог отгадать, хотя выторговал себе три

попытки.

Некоторые авторитеты в области загадок – не будем этого

скрывать – неоднократно высказывались в пользу того мнения,

что, строго говоря, вопрос этот едва ли можно назвать загадкой.

Но, наверное, все согласятся, что, взявшись отвечать и сделав

три попытки, Голлум обязан был выполнить данное им

обещание. Разумеется, Бильбо настаивал, чтобы Голлум

сдержал свое слово, – хоббиту закралась в голову мысль, что

такая скользкая тварь, как Голлум, вполне может обмануть его,

хотя в подобных случаях, как известно, уговор считается

священным и лишь самые бессовестные негодяи осмеливались

на памяти поколений уклониться от выполнения обещанного. Но

после долгих лет, проведенных во тьме, сердце Голлума

почернело, и в черноте этой таилось предательство. Он

скользнул во мрак и поспешил на свой остров, который

находился совсем недалеко от берега, – кстати, Бильбо об

острове и понятия не имел. Голлум был уверен, что кольцо

преспокойненько лежит на своем обычном месте. Он успел

порядочно проголодаться, разозлился – ну а с «сокровищем» на

пальце его не пугало никакое оружие!

Однако на острове кольца не оказалось. Голлум потерял его.

«Сокровище» пропало! Из тьмы донесся такой вопль, что у

Бильбо по спине побежали мурашки, но хоббит даже не мог

взять в толк, что там такое случилось с Голлумом. Между тем

Голлум–то как раз понял, что к чему, – правда, слишком поздно!

«Что же все–таки у него в кармансах?!» – завопил он. В глазах у

него вспыхнуло зеленое пламя, и он помчался обратно на берег,

чтобы изничтожить хоббита и вернуть свое «сокровище». К

оригинале Алой Книги эта история записана в том же виде, как и

в большинстве ее списков и отдельно существующих

фрагментов. Однако некоторые списки все же содержат

изложение этих событий в их истинном виде (как варианты);

появление их обусловлено, очевидно, пометками Фродо или

Сэма – оба они знали истину, но, надо полагать, не хотели

вымарывать ничего из написанного рукой старого хоббита.

Тем не менее Гэндальф, услышав рассказанную Бильбо

историю, сразу же усомнился в ее правдивости – и с тех пор

постоянно интересовался кольцом. В конце концов после

настойчивых расспросов Гэндальфу удалось вытянуть из

хоббита всю правду, хотя это и привело к серьезной размолвке

между ними. На самом деле, хотя Гэндальф об этом хоббиту не

сказал, мысли о кольце давно занимали волшебника, и его

сильно обеспокоило то обстоятельство, что Бильбо, честный в

общем–то хоббит, не поведал правды сразу, – на него это было

совсем не похоже. Версию о «подарочке» хоббит изобрел не

сам. Бильбо признался, что она пришла ему в голову, когда он

подслушал бормотание Голлума, – а тот и в самом деле

неоднократно называл кольцо своим «деньрожденным

подарочком». И это тоже показалось Гэндальфу весьма

странным и подозрительным; однако в тот раз волшебник так и

не узнал всей истины. Она открылась ему лишь много лет

спустя, как будет видно из этой книги.

Нет необходимости рассказывать здесь о дальнейших

приключениях Бильбо. Кольцо помогло ему обмануть

охранявших ворота орков, и он благополучно присоединился к

товарищам. Еще много раз прибегал он к помощи кольца –

главным образом для того, чтобы выручить друзей; но само

кольцо он хранил в строжайшей тайне. Вернувшись домой,

Бильбо никому о нем и словом не обмолвился – кроме

Гэндальфа и Фродо; никто в Заселье даже не догадывался о

существовании кольца – так, во всяком случае, полагал Бильбо.

Одному лишь Фродо он показал записи о своем Путешествии.

Свой меч – Жало – Бильбо повесил над камином, а

великолепную кольчугу из драконьего клада, подаренную ему

гномами, передал на временное хранение в музей, то есть в

«мэтемушник» Мичел Делвинга. Старый плащ и выцветший

капюшон, служившие ему во время путешествия, Бильбо

кожаных переплетах, которые Бильбо подарил племяннику на

прощание. К этим четырем томам в Подбашенном добавили

пятый, содержащий различные комментарии, сведения по

генеалогии и прочие материалы, относящиеся к хоббитам,

входившим в Содружество.

К сожалению, оригинал Алой Книги утерян, но в свое время с

него было сделано множество списков (особенно с первого тома)

для многочисленных потомков достойнейшего Сэмуайза. Однако

самый ценный из этих списков имеет другое происхождение. Он

хранился в Больших Смайлах, но сделан был в Гондоре –

вероятно, по заказу правнука Перегрина Тукка в 1592 г. З. Л. (172

г. Четвертой Эпохи). Гондорский переписчик добавил в конце

несколько слов: «Писано королевским писцом Финдегилом. Труд

сей закончен бысть IV. 172». Этот список в точности повторяет

Книгу Тана из Минас Тирита, которая, в свою очередь,

представляет собой список Алой Книги Ферианов, сделанный по

заказу Короля Элессара; вернувшись в Гондор (IV. 64), Тан

Перегрин привез его с собой.

Таким образом, Книга Тана – это самый первый список Алой

Книги, содержащий многие подробности, которые впоследствии

были опущены либо утеряны. В Минас Тирите в него был внесен

целый ряд пояснений и исправлений – в особенности это

касается топонимики, различных названий, а также цитат на

эльфийских языках; кроме того, к общему летописному своду

была добавлена сокращенная версия «Сказания об Арагорне и

Арвен» за исключением тех частей, где речь идет о Войне. Как

известно, целиком эта история была записана Барахиром,

внуком Наместника Фарамира, вскоре после смерти Короля. Но

главная ценность Финдегилова списка заключается в том, что

здесь полностью сохранились выполненные Бильбо «Переводы

с эльфийского». Три тома этих переводов составлены с большим

искусством и, надо признать, обнаруживают глубокое знание

предмета; Бильбо работал над ними в Ривенделле с 1403 г. по

1418 г. и пользовался всеми доступными источниками, как

письменными, так и устными. Однако Фродо переводами этими

практически не пользовался, так как они связаны почти

исключительно с событиями Старшей Эпохи, а потому не будем

и мы говорить о них больше, чем уже сказано.

Поскольку Мериадок и Перегрин, встав каждый во главе своего

СОДРУЖЕСТВО КОЛЬЦА

ЧАСТЬ 1

Глава первая. ЗВАНЫЕ ГОСТИ

Когда господин Бильбо Бэггинс из Котомки объявил, что намерен

в скором времени отметить сто одиннадцатый день рождения и

устроить по этому поводу особо пышное торжество, – Хоббитон

загудел и заволновался.

Богач Бильбо удивлял Заселье своими чудачествами вот уже

шестьдесят лет – с того самого времени, когда он однажды столь

внезапно исчез и столь же неожиданно возвратился. Среди

хоббитов ходили слухи о сокровищах, которых он якобы привез

из дальних стран видимо–невидимо; никто не сомневался, что

Холм под Котомкой просто ломится от золота. Одних этих

россказней хватило бы, чтобы сделать Бильбо знаменитым, но

сокровищами дело не ограничивалось. Чем этот хоббит поражал

соотечественников больше всего, так это неиссякаемой

бодростью и здоровьем. Время шло, шло, а господину Бэггинсу –

хоть бы хны. В девяносто ему давали пятьдесят. С девяноста

девяти стали говорить, что он «хорошо сохранился». Но, по

правде говоря, он не просто «сохранился» – он не изменился

вообще. Находились такие, что качали головой, подозревая

неладное. Разве справедливо, чтобы один хоббит заполучил

одновременно и вечную молодость (как было в это не поверить,

глядя на Бильбо!), и неистощимые богатства (в чем никто не

сомневался)?

– Не пришлось бы расплачиваться, – предрекали

недоброжелатели. – Это ни на что не похоже, а значит, беды не

миновать!

Но беда приходить не спешила, а поскольку господин Бэггинс не

слишком трясся над своими денежками, большинство хоббитов

склонялось к тому, чтобы простить Бильбо и его причуды, и

прямо–таки сказочное везение. Он поддерживал вежливые

отношения с родственниками (исключая, разумеется, Саквилль

Бэггинсов); ну, а бедняки – те его чуть ли не на руках носили. Вот

всегда это говорил, – заявлял Старикан и ничуть не грешил

против истины: Бильбо обращался с ним очень вежливо,

называл его «господин Хэмфаст» и беспрестанно советовался на

предмет огорода – что касается разных «корешков» и, в

особенности, картошки, то тут Старикан считался

непревзойденным знатоком: это признавала вся округа (включая

и его самого).

– А как насчет этого самого Фродо, ну, что живет–то с ним? –

интересовался старый Ноукс из Приречья. – По фамилии он

вроде Бэггинс, но я слыхал, он больше чем наполовину

Брендибэк. Не возьму в толк, чего это Бэггинсу из Хоббитона

взбрело в голову искать жену в Бэкланде? Бэки, говорят, все с

придурью…

– Ничего удивительного, – вмешался Папаша Двуног, чья нора

была дверь в дверь с норой Старикана Гэмги. – Они ведь живут

на том берегу Брендивина, прямо под Старым Лесом, а это

место нечистое, темное, если не все врут про этот Лес.

– В самую точку, приятель, – подтвердил Старикан. – Нельзя,

конечно, сказать, чтобы бэкландские Брендибэки жили внутри

Старого Леса, но чудилы они изрядные, это верно. Взять хотя

бы, как они носятся со своими лодками. Это ж надо было

выдумать – плавать на каких–то скорлупках через реку, да еще

такую широченную! Это что, нормально? Что ж тут удивляться,

если несчастья так и сыплются? Но это их дело, а господин

Фродо – юноша славный, лучше и желать нельзя. Вылитый

господин Бильбо – и не только лицом. Отец–то у господина

Фродо, как–никак, Бэггинс. Весьма уважаемый,

добропорядочный хоббит был господин Дрого Бэггинс, ничем

особенным не выделялся, да вот беда – утоп.

– Утоп?! – раздалось сразу несколько голосов.

Все, разумеется, знали эту историю и раньше. Слухи о смерти

Дрого ходили темные, но хоббитов, известное дело, хлебом не

корми, дай посудачить, так что никто не возражал послушать

еще разик.

– За что купил, за то и продаю, – охотно откликнулся Старикан. –

Вот как оно было. Господин Дрого женился на бедняжке Примуле

Брендибэк. Так? Примула – двоюродная сестра Бильбо по

материнской линии. Ее мамаша приходилась младшей дочерью

Старому Тукку. А господин Дрого – троюродный брат господина

видимо–невидимо, – подал голос незнакомый хоббит,

приехавший по торговым делам из Мичел Делвинга, что в

Западном Пределе. – Весь Холм будто бы изрыт подземными

ходами, и все доверху набито сундуками с золотом, серебром и

драгоценностями. По крайней мере, так мне довелось слышать.

– Ну, так вам больше моего довелось слышать, – фыркнул

Старикан Гэмги. – Я ни о каких драгоценностях знать не знаю и

ведать не ведаю. Господин Бильбо не скупердяй какой–нибудь, и

денежки у него вроде как водятся, но о подземных ходах, хоть

убей, не слыхал. Помню, как господин Бильбо возвратился

домой лет эдак тому шестьдесят. Я тогда еще совсем

мальчонкой был. Старик Ямкинс (он мне двоюродный дядя) как

раз тогда взял меня в ученики, и, когда в Котомке устроили

распродажу, я следил, чтоб народ не топал по грядкам и не

ломился через кусты. Но не успели они раздухариться, как

господин Бильбо возьми да и появись. Въезжает, значит, во двор,

сам на пони, а по бокам этакие здоровенные вьюки. И пара

сундуков. Ясное дело, там у него были сокровища, которых он

насобирал в чужих краях, но чтобы завалить этим добром весь

дом – увольте! Сэм, сынишка–то мой, он лучше знает. Он в

Котомке день–деньской околачивается. Любит, понимаете ли,

послушать россказни о прежних временах, а господина Бильбо

за язык тянуть не приходится. Он моего сынишку и читать

выучил – не со зла, не смотрите на меня так! Я вообще не

думаю, чтобы из этого какой вред получился. Авось обойдется.

«Ну что тебе эльфы? Что драконы? – говорю я Сэму. – Твоя

забота – кочны да клубни, и не суй нос в дела благородных

господ, а то влипнешь – не обрадуешься». Я ему это день и ночь

талдычу. Могу и здесь кой для кого повторить, коли не ясно. –

Тут Старикан покосился на чужака и на мельника Сэндимана.

Но Старикан не переубедил своих слушателей. Легенда о

сокровищах Бильбо слишком прочно засела в умах молодого

поколения.

– Не надо заливать! С тех пор он наверняка добавил к своему

запасцу и деньжат, и золотишка, – хмыкнул мельник, выражая

общее мнение. – Он то и дело в отлучке. Поглядите только на

чужаков, которые у него бывают! Все эти гномы, которые

стучатся к нему по ночам, и старый бродячий колдун Гэндальф,

и мало ли еще кто! Так что трепись больше, Старикан. Мы–то

а старик был не кем иным, как самим волшебником Гэндальфом,

который снискал себе в Заселье широкую известность как

великий искусник по части огня, дыма и фейерверков. На самом

деле он занимался делами куда более трудными и опасными, но

засельчане о том и не подозревали. Для них появление

Гэндальфа было просто лишним поводом развлечься, и только.

Вот отчего ликовали хоббитята. «Г – Грохотун! Г – Громовик!» –

кричали они наперебой, а старик только улыбался в бороду.

Узнали его сразу, хотя в Хоббитоне он показывался только

изредка и никогда особо не задерживался, а в последний раз

наведался так давно, что в теперешнем Заселье его

фейерверков уже никто не помнил – ни малышня, ни древние

старики, и знаменитые огненные представления, что любил

когда–то устраивать Гэндальф, отошли в область предания.

Когда старик с помощью Бильбо и гномов разгрузил повозку,

Бильбо оделил хоббитят мелкой монетой, но так и не запустил

ни единой шутихи и не хлопнул ни одной хлопушкой, чем поверг

маленьких зевак в полное разочарование.

– А теперь по домам! – приказал Гэндальф. – Придет время –

будет вам хлопушек сколько душе угодно!

С этими словами он, потянув за собой Бильбо, исчез за дверью,

и замок защелкнулся. Хоббитята потолклись еще немного у

порога и в конце концов разбрелись, унося с собой чувство, что

праздник, наверное, никогда не начнется!

Тем временем в Котомке происходило вот что. Бильбо с

Гэндальфом расположились в маленькой комнатке, окна которой

выходили на запад; ставенки были распахнуты в сад.

Послеполуденное солнце струило мир и благодать. Львиный зев

и подсолнухи заглядывали в круглые окошки; настурции,

горевшие алым золотом, густо обвивали дерновые стены.

– Славный у тебя садик! – заметил Гэндальф.

– Садик ничего себе, – согласился Бильбо. – Я его очень люблю.

Правда, правда! Как и все наше милое, дорогое Заселье. Но,

сдается, старому Бильбо нужен отдых.

– Собираешься осуществить давний замысел?

– Вот именно! Все давным–давно решено, и перерешать поздно.

– Блестяще! Добавить нечего. В таком случае выполняй свое

решение – только смотри не струсь! Надеюсь, все выйдет как

нельзя лучше и для тебя, и для всех нас.

завистников. Что касается Старикана Гэмги, то он перестал даже

делать вид, что копается у себя в огороде.

На поле стали подниматься шатры. Один из них был особенно

большим – таким большим, что захватил даже дерево, которое

росло посреди поляны. Теперь оно гордо возвышалось во главе

стола. Все его ветви украсили фонариками. Но самым

многообещающим сооружением казалась хоббитам чудовищных

размеров поварня, которую воздвигли в северном углу поляны.

На помощь гномам и другим чужакам, разместившимся в

Котомке, призвали поваров из всех окрестных трактиров. Общее

воодушевление достигло высшей точки.

Тут небо заволокло тучами. Это случилось в среду, как раз

накануне Праздника. Хоббитов охватило страшное

беспокойство… А наутро наступил Четверг, двадцать второе

сентября. Солнце встало, тучи растаяли, флаги захлопали на

ветру – и пошло веселье!

Сам Бильбо Бэггинс скромно называл все это «праздничком», но

вылился этот «праздничек» в нечто грандиозное, – пожалуй, он

представлял собой несколько отдельных праздников,

объединенных общим названием. Приглашены были чуть ли не

поголовно все, кто жил поблизости. Некоторых по ошибке

обошли, но они все равно не преминули заявиться, так что

никаких неприятностей не произошло. Позвали немало хоббитов

и из других частей Заселья, некоторых даже из–за границы.

Бильбо встречал гостей (званых и незваных) у новых белых

ворот и каждому вручал подарок, сквозь пальцы глядя на тех, кто

потихоньку выбирался через черный ход и жаловал к воротам во

второй раз. Дело в том, что хоббиты, когда приходит их день

рождения, дарят подарки, а не получают их. Подарки эти, как

правило, недорогие, и дарить их приходится далеко не в таких

неслыханных количествах, как делал на этот раз Бильбо, так что

этот обычай не так уж и плох. По правде сказать, Хоббитон и

Приречье каждый день праздновали чье–нибудь рождение, так

что рядовому хоббиту хоть один раз в неделю что–нибудь да

перепадало. Тем не менее хоббитам подарки никогда не

прискучивали.

Однако на этот раз подарки были просто выдающиеся.

Хоббитята прыгали от восторга и даже чуть не позабыли о

предстоящем угощении. Они разжились такими игрушками, каких

дара речи, и это удалось ему сполна. Внезапно в небо повалил

густой дым. Клубы дыма приняли очертания далекой горы.

Вершина налилась огнем и вдруг взорвалась, брызнув зеленым

и алым пламенем, а из жерла вылетел красно–золотой дракон –

если и не в натуральную величину, то, во всяком случае, очень

натуральный: из пасти у него вырывался огонь, глаза

таращились вниз и метали молнии. Поляну огласил рев, и

чудище трижды пронеслось над самыми головами хоббитов.

Толпа в панике отхлынула. Многие как стояли, так и попадали на

землю. А дракон разогнался, что твой курьерский поезд,

кувыркнулся и с оглушительным взрывом грохнулся оземь где–то

на том берегу Реки.

– Это условный знак! Пора ужинать! – провозгласил Бильбо.

Испуг и тревога вмиг улетучились. Распростертые на земле

хоббиты повскакивали. На столах уже был накрыт великолепный

ужин – для всех, кроме избранного общества: эти гости были

приглашены в большой шатер – тот самый, с деревом во главе

стола.

Пометка «семейная трапеза» значилась на двенадцати дюжинах

приглашений (это число – сто сорок четыре – называлось куча

мала ; правда, пользоваться им при счете хоббитов принято не

было).

Среди гостей были представители всех семей, с которыми

состояли в родстве Бильбо и Фродо, а также несколько близких

друзей, в родстве не состоявших (например, Гэндальф). Не

забыли и молодежь – с разрешения, конечно, родителей;

впрочем, родителей в таких случаях уломать было нетрудно –

они обычно разрешали детям веселиться допоздна, особенно

если тех при этом бесплатно угощали: воспитание юных

хоббитов требует немалых затрат на пропитание!

За столом восседало множество Бэггинсов, Боффинов, Тукков и

Брендибэков; представлены были Груббы (родичи бабушки

Бильбо) и многоразличные Куббы (родичи деда со стороны

Тукков), а в дополнение к ним – широкий выбор Рытвингов,

Булджеров, Перестегинсов, Барсукков, Дебеллингов,

Дудельщиков и Большеступов. Некоторые родственники были

так себе, седьмая вода на киселе, причем часть из них даже и в

Хоббитон–то почти никогда не наведывалась, сидючи по разным

глухим медвежьим углам в отдаленных концах Заселья.

залоснилось, а на вышитом шелковом жилете сверкнули золотые

пуговицы. Всем было прекрасно видно, как он стоит, помахивая

правой рукой, левая спрятана в кармане.

– Дорогие Бэггинсы и Боффины! – начал он снова. – А также

уважаемые Тукки и Брендибэки, Груббы, Куббы, Барсукки,

Дудельщики, Булджеры, Перестегинсы, Дебеллинги и

Большеступы!

– Большестопы ! – громогласно поправил пожилой хоббит с

другого конца стола. Никому и в голову бы не пришло

усомниться, что это самый настоящий Большеступ: ноги у него

были соответствующего размера, на редкость косматые и обе

возлежали на скатерти.

– И Большеступы , – повторил Бильбо как ни в чем не бывало. –

А также добрые, славные Саквилль–Бэггинсы – наконец–то я

вижу вас у себя! Добро пожаловать в Котомку! Сегодня я

справляю сто одиннадцатый день своего рождения! Иными

словами, мне стукнуло одиннадцать с хвостиком!

– Ур–ра! Ура! Поздравляем! Желаем счастья! Всего–всего! –

загалдели хоббиты и с воодушевлением забарабанили по столам

кулаками. Вот это речь! Лучше и не выдумать! Как раз в

хоббичьем вкусе: коротко и не надо голову ломать.

– Надеюсь, вы развлекаетесь не меньше моего!

Оглушительный взрыв рукоплесканий. Выкрики «Еще бы!» (и

«Еще чего!»). Трубы, рожки, волынки, флейты и прочая и прочая!

Мы уже упоминали, что шатер кишел хоббичьим молодняком;

теперь юное поколение заявило о своем присутствии взрывом

доброй сотни музыкальных хлопушек с сюрпризом. В основном

хлопушки были помечены меткой «Дейл»; большинству это

слово ничего не говорило, но от хлопушек все были в восторге.

Сюрприз состоял в том, что внутри оказались спрятаны

музыкальные инструменты – небольшие, но искусно

сработанные и звучавшие прямо–таки волшебно. Обнаружив

сюрприз, парочка–другая молодых Тукков и желторотых

Брендибэков, решив, что дядя Бильбо выговорился (Что ж еще

толковать–то? Все и так ясно!), вмиг соорудили в уголке

оркестрик и принялись наяривать что–то веселенькое.

Несовершеннолетний Эверард Тукк и юная Мелисса Брендибэк

вспрыгнули на стол с колокольчиками в руках и уже собирались

отмочить «Прыг–скок » – танец довольно милый, но, пожалуй,

они ящики какие–нибудь? «Куча мала ! Хорошенькое дельце! Как

плоско!»

– Если мне разрешат обратиться за вдохновением к давно

минувшим временам, я напомню вам, что сегодняшний день –

это еще и годовщина моего прибытия в Эсгарот верхом на бочке.

Правда, в тот раз я совсем было запамятовал про свой день

рождения, но тогда мне стукнуло всего пятьдесят один, а когда

ты молод, день рождения – не велика дата. Правда, пир мне

закатили что надо, хотя сам я схватил ужасный насморк, и речь

моя на пиру состояла всего из двух слов: «Бдагодадю богодно!»

Позвольте мне сегодня сказать то же самое еще раз, но уже ясно

и внятно: благодарю вас всех покорно за то, что посетили мое

скромное торжество!

Упрямое молчание. Неужели он сейчас затянет песню или начнет

декламировать стихи? Почему не откланяется и не даст

спокойно выпить за его здоровье? Но Бильбо не стал петь и не

заговорил стихами. Вместо этого он смолк, подождал немного и

продолжил:

– Третье, и последнее. Я хочу сделать небольшое объявление.

– Последнее слово неожиданно прозвучало так громко, что все,

кто еще мог выпрямиться, выпрямились и навострили уши. –

Хотя, как я уже сказал, одиннадцати с хвостиком лет мало,

чтобы сполна насладиться вашим обществом, – с глубоким

прискорбием вынужден объявить: всему настает конец. Я ухожу.

Причем сию же минуту. Прямо сейчас. Прощайте!

С этими словами он шагнул со стула и… исчез! Все на секунду

ослепли от ярчайшей вспышки и зажмурились, а когда открыли

глаза – Бильбо нигде не было. Сто и сорок четыре обманутых

хоббита так и онемели. Старый Одо Большеступ убрал ноги со

стола и затопал. Затем воцарилось полное молчание. Наконец

переведя как следует дух, все до единого Бэггинсы, Боффины,

Тукки, Брендибэки, Куббы, Барсукки, Булджеры, Перестегинсы,

Рытвинги, Дебеллинги, Дудельщики и Большеступы разом

загалдели.

Постепенно возмущенные гости сошлись на том, что шутка

Бильбо – самого низкого пошиба, и теперь единственное

средство прийти в себя – это поскорее что–нибудь съесть и

выпить. В запальчивости итог подвели такой:

– Сбрендил, право слово, сбрендил старик! Но кто,

защелкнул на поясе пряжку потертого кожаного ремня. К ремню

он пристегнул короткий меч в видавших виды черных кожаных

ножнах. Отперев ящик (насквозь пропахший порошком от моли),

он извлек оттуда старый плащ и капюшон. Судя по тому, что

Бильбо держал их под замком, это были предметы особо

ценные, хотя по виду понять этого было невозможно, – все

латаное–перелатаное, выцветшее; так что какого они были

прежде цвета, сразу и не скажешь, – скорее всего темно

зеленого. И плащ, и капюшон были явно с чужого плеча и висели

на Бильбо мешком. Облачившись в них, он отправился в кабинет

и из особого хранилища извлек какой–то завернутый в тряпье

сверток, рукопись в кожаном переплете и плотный конверт. Книга

и сверток полетели в тяжелый вещевой мешок, стоявший рядом

и набитый уже почти до отказа. В конверт Бильбо опустил

золотое кольцо и тонкую золотую цепочку к нему, запечатал и

написал на конверте имя Фродо. Затем положил конверт на

каминную полку – но внезапно передумал и сунул в карман. В

этот миг дверь распахнулась и на пороге появился Гэндальф.

– Привет! – обернулся Бильбо. – А я вот гадаю – заглянешь ты

ко мне или нет?

– Рад тебя видеть, – сказал волшебник, усаживаясь. – Мне

срочно нужно было перемолвиться с тобой парой слов, чтобы

покончить со всеми делами. Полагаю, ты доволен собой, шутка

удалась на славу, все прошло как по писаному?

– Ну еще бы! – заулыбался Бильбо. – Только вот эта вспышка…

Я и то чуть не упал со стула, а про других и говорить нечего.

Решил добавить кое–что от себя?

– Угадал. Не обессудь! Все–таки ты столько лет осторожничал с

кольцом, что я счел за лучшее направить твоих гостей на

ложный след.

– И все мне испортить! Видать, без тебя ничего никогда не

обойдется, старый ты проныра! – рассмеялся Бильбо. –

Впрочем, ты, наверное, знал, что делаешь. Как и всегда.

– Ты прав. Когда я знаю что–нибудь наверняка, я и поступаю

наверняка. Однако сейчас я кое в чем сомневаюсь… Впрочем, к

делу! Значит, ты сыграл свою шутку. Кстати, твоих сородичей

чуть удар не хватил, а кого не хватил – те страшно оскорбились.

Теперь в Заселье ближайшие девять, а то и все девяносто

девять дней ни о чем другом говорить не будут… Ну что ж! А как

Уговор дороже денег! Не забыл?

– А… ну… да, кажется, вроде не забыл… – смутился Бильбо.

– И где оно?

– В конверте, если тебе так уж надо знать! – вспыхнул Бильбо.–

Там, на каминной полке!.. Нет! Гляди–ка! Вот оно – в кармане! –

Тут он запнулся. – Чуднó! – добавил он тихо, как бы

обращаясь сам к себе. – Но, с другой стороны, почему бы и нет?

Так даже лучше…

Гэндальф снова пристально посмотрел на Бильбо. Глаза его

сверкнули.

– На твоем месте, Бильбо, я бы его все–таки оставил, – сказал

он спокойно. – Вижу, тебе не хочется с ним расставаться?

– Ну… и да и нет. Раньше я об этом не думал, а теперь вот

жалко. Не хочу его отдавать, и все тут. И зачем, главное? Не

понимаю. Для чего тебе это понадобилось? – На этих словах

голос его как–то странно изменился – зазвучал резко,

раздраженно, с подозрением. – Далось тебе это кольцо!

Остальные мои трофеи тебя почему–то не интересуют!

– До них мне и правда дела нет, а вот кольцо мне действительно

«далось», как ты говоришь, – сказал Гэндальф спокойно. – Мне

нужно знать правду. Это очень важно. Волшебные кольца –

они… словом, они волшебные, и этим все сказано. Встречаются

они редко, и ждать от них можно всякого. Твоим кольцом я

заинтересовался, так скажем, по долгу службы, и интерес мой не

угас до сих пор. Ты будешь скитаться по долам и лесам, невесть

где. А я должен всегда твердо знать, где оно. Ну, и, кроме всего

прочего, у тебя это колечко уже давно, пора бы и наиграться.

Если я на верном пути и не во всем ошибаюсь, оно тебе уже не

понадобится, Бильбо.

Лицо Бильбо налилось кровью, глаза сердито засверкали.

Обычного добродушия как не бывало.

– Это почему же?! И какое тебе до этого дело, смею спросить?

Нечего распоряжаться моими вещами! Это мое кольцо! Я сам его

нашел, ясно?! Или оно меня!..

– Не спорю, не спорю, – поднял ладони Гэндальф. – Зачем

злиться?

– Если я и злюсь, то виноват ты! Ты! Мое кольцо, и все тут!

Слышишь? Мое, собственное! Мое сокровище! Да, именно так –

сокровище!

и я тоже не вор. Я не собирался тебя обчистить. Я хочу только

помочь тебе. Ты всегда верил мне. Хотелось бы, чтобы поверил

и на этот раз.

Он отвернулся, и тень исчезла. Перед Бильбо снова стоял

обыкновенный седой старик, сгорбленный и озабоченный.

Бильбо провел рукой по глазам.

– Прости, – сказал он. – Со мной что–то странное случилось.

Пожалуй, так будет даже легче – отделаться и забыть, чтоб не

морочило больше голову. В последние месяцы оно так и стоит

все время передо мной. Иногда мне кажется, что оно смотрит на

меня, будто глаз. И знаешь – мне почему–то хочется надеть его

на палец и исчезнуть. А то вдруг как стукнет: все ли с ним в

порядке? – и лезешь в карман убедиться, что – уф! – на месте…

Я уж и на ключ его запирал, и все такое, но оказалось, что, когда

оно не в кармане, я просто места себе не нахожу. Почему – не

знаю. Никак не могу взять себя в руки и решиться!

– Тогда положись на меня, – посоветовал Гэндальф. – У меня

все решено. Иди, куда задумал, а кольцо оставь. Пусть оно

перестанет быть твоим. Отдай его Фродо, а я пригляжу за ним.

Бильбо все еще стоял в нерешительности. Наконец из его груди

вырвался вздох.

– Ладно, – проговорил он с усилием. – Оставлю. – Он пожал

плечами и выдавил из себя довольно–таки скорбную улыбку. –

На самом деле, ради этого я и день рождения–то затеял.

Раздам, думал, побольше подарков – может, легче будет заодно

и с кольцом разделаться? Легче не вышло, но все–таки жаль,

если все мои труды пропадут даром. Это окончательно

испортило бы шутку.

– Конечно. В этом была вся соль. Другого смысла я в твоей

затее, как ни бьюсь, не нахожу, – подтвердил Гэндальф.

– Отлично, – решился Бильбо. – Откажу его Фродо вместе со

всем остальным. – Он глубоко, всей грудью вздохнул. – Что ж,

теперь мне и правда пора в путь, пока меня еще кто–нибудь не

остановил! «До свиданья» я тебе уже сказал, а начинать все по

второму кругу – для меня это слишком!

Он подхватил мешок и направился к двери.

– Кольцо у тебя в кармане, – напомнил волшебник.

– Точно! – вскричал Бильбо. – И завещание, и все прочие

бумаги. Может, возьмешь конверт и передашь от моего имени?

поляне шатрам. Мгновение спустя, свернув в сад, он бодро

зашагал вниз по склону, а за ним – трое его спутников. В конце

тропы он перепрыгнул через изгородь, где пониже, и углубился в

ночные поля – ветерок прошуршал в траве, и все стихло.

Гэндальф постоял на пороге, провожая Бильбо взглядом, пока

хоббит и его спутники не растворились в темноте.

– До свидания, дорогой Бильбо! До следующей встречи! – сказал

он наконец негромко и возвратился в дом.

Фродо не заставил себя долго ждать. Когда он появился,

Гэндальф сидел в кресле, не зажигая огня, погруженный в

глубокую думу.

– Ну как, ушел? – спросил Фродо.

– Да, – откликнулся Гэндальф. – Все–таки ушел.

– Я думал – то есть нет, какое там, скорее надеялся, что это

только шутка, – вздохнул Фродо. – Но в душе я знал, что он и

правда решил уйти. Он ведь всегда шутил, когда речь заходила

о чем–нибудь серьезном. Я так мечтал застать его и

попрощаться!

– Думаю, он хотел ускользнуть незаметно, не прощаясь, –

возразил Гэндальф. – Не переживай. Теперь–то с ним все будет

в порядке. Он оставил тебе конверт. Возьми!

Фродо взял с каминной полки конверт, взглянул, но открывать не

стал.

– Здесь завещание и другие бумаги, как я полагаю, – сказал

Гэндальф. – Теперь ты – хозяин Котомки. И еще у меня есть

подозрение, что ты найдешь в этом конверте золотое кольцо.

– Кольцо?! – изумился Фродо. – Он оставил его мне?! Но

почему?.. Впрочем, оно может очень даже пригодиться.

– А может, и наоборот, – заметил Гэндальф. – На твоем месте я

бы им не пользовался. Лучше всего положить его под замок и

беречь пуще глаза. Ну, а теперь я иду спать!

Как хозяин Котомки, Фродо вынужден был взять на себя тяжкий

долг – проститься с гостями. Слух о странном происшествии

расползся уже по всей поляне, но Фродо всем отвечал одно и то

же: «Утро вечера мудренее, поживем – увидим». Около полуночи

за гостями поважнее прибыли экипажи и один за другим

отъехали, нагруженные сытыми, но очень недовольными

хоббитами. Затем пришли нанятые заранее садовники и увезли

на тачках самых заядлых кутил, которые по вполне

«Анжелике – от дяди Бильбо, в личное пользование» – на

круглом вогнутом зеркальце. Анжелика принадлежала к юному

поколению Бэггинсов и, мягко выражаясь, не скрывала, что

считает себя первой красавицей Заселья.

«Для библиотеки Гуго Перестегинса – от одного из внесших

посильный вклад» – на пустом шкафчике для книг. Гуго охотно

брал почитать чужие книги, но возвращал уж как–то особенно

туго, если возвращал вообще.

«Лобелии Саквилль–Бэггинс – в подарок» – на шкатулке с

серебряными ложечками. Бильбо подозревал, что за время его

первой отлучки Лобелия позаимствовала из Котомки немало

столового серебра. И Лобелия знала о его подозрениях лучше

кого бы то ни было. Когда старуха прибыла и прочитала надпись,

она сразу взяла в толк, на что намекает Бильбо, – но ложки тем

не менее взяла.

И подарков, и надписей было, конечно, гораздо больше. За

долгую жизнь Бильбо в его жилище накопилась уйма вещей. В

хоббичьих норах зачастую повернуться негде от всякой всячины

– в основном из–за обычая задаривать гостей множеством

подарков. Нельзя, правда, сказать, чтобы подарки дарились

всегда новые. Было, например, несколько старых мэтемов ,

которые кочевали по всей округе, от владельца к владельцу. Но у

Бильбо заведено было дарить всегда только новые подарки, а

те, что получал он сам, – хранить. Теперь старая нора могла

наконец избавиться хотя бы от толики хлама.

На каждом из прощальных подарков белело по ярлычку,

снабженному собственноручной надписью Бильбо – иногда

шутливой, иногда не без намека. Но конечно, большинство

вещей попали туда, где в них нуждались, и встречены были с

радостью. Так, больше всех повезло хоббитам победнее,

особенно тем, что жили в Отвальном Ряду. Старикан Гэмги

получил два мешка картошки, новую лопату, шерстяной жилет и

горшочек с мазью для больных суставов. Почтенный Рори

Брендибэк отхватил, в благодарность за хлебосольство, дюжину

бутылок «Старого Виноградника», крепкого красного вина из

Южного Предела, как следует выдержанного, – еще бы, ведь эти

бутылки в свое время закупоривал еще отец Бильбо! Едва

распробовав вино из первой бутылки, Рори тут же даровал

Бильбо полное прощение и с тех пор стоял за него горой,

Саквилль–Бэггинсы, наоборот, с первого слова взяли тон самый

оскорбительный. Начали они с того, что пожелали купить у

Фродо некоторые ценные вещи, не отмеченные ярлыками,

однако предложили за них смехотворно мало (какая меж своих

торговля?). Когда Фродо ответил, что, кроме вещей, отобранных

самим Бильбо, ничего продавать не собирается, Саквилли

объявили, что вся эта история с подарками – сплошное

надувательство и выглядит крайне подозрительно.

– Мне ясно только одно, – раздувался от ярости Ото. – Ты на

этом деле неплохо поживился. Требую, чтобы мне показали

завещание!

Если бы не вклинился (так некстати!) Фродо, Ото считался бы

наследником старого Бэггинса. Изучив завещание вдоль и

поперек, он разочарованно фыркнул. Увы, бумага не оставляла

места кривотолкам и составлена была так, что не подкопаешься

(хоббичьи законы требуют, кроме всего прочего, чтобы под

ценным документом значились подписи семи свидетелей,

причем красными чернилами).

– Опять нас обвели вокруг пальца! – бросил Ото жене. – А ведь

мы целых шестьдесят лет ждали. Серебряные ложки! Тьфу!

Он щелкнул пальцами под самым носом у Фродо и, громко

топая, направился к выходу. Выпроводить его супругу оказалось

куда сложнее. Когда Фродо вышел наконец из кабинета

посмотреть, что делается вокруг, первым делом он наткнулся на

Лобелию: та внимательно исследовала ниши, осматривала углы

и простукивала половицы. Он решительной рукой проводил

Саквильшу к выходу, избавив попутно от нескольких довольно

ценных вещиц, неведомо как застрявших в ее зонтике. На лице

Лобелии читались потуги сочинить на прощание какую–нибудь

сокрушительную отповедь, но в итоге она не нашла ничего

лучшего, кроме как прошипеть с порога:

– Ты об этом еще пожалеешь, юнец! Почему ты не ушел вместе

с ним? Ты не здешний. Ты не Бэггинс. Ты… ты… Брендибэк, вот

ты кто!

– Слыхал, Мерри? Оказывается, это оскорбление, – сказал

Фродо, захлопнув за нею дверь.

– Какое там оскорбление, – возразил Мерри Брендибэк. – Это

грубая лесть. А следовательно, неправда.

Они обошли нору и выставили за дверь трех молодых хоббитов

– Но почему нельзя его надевать, скажи?

– Скажи сначала ты! Что тебе известно об этом кольце?

– Я о нем знаю только из рассказов дяди Бильбо. Он открыл

мне, как его отыскал, как им пользовался, – словом, всю

историю. Я имею в виду дядино путешествие.

– Интересно, какую из историй он тебе рассказал, – заметил

Гэндальф невинно.

– А! Ну, не ту, конечно, которую он сочинил для гномов и которую

потом вставил в книгу, – заверил Фродо. – Он рассказал мне, как

все было на самом деле. Сразу, как я сюда переехал. Он сказал,

что ты его здорово донял и ему пришлось расколоться, а потому

лучше, чтобы и я тоже знал правду. «У нас не должно быть тайн

друг от друга, Фродо, – говорит. – Но слов моих никому не

передавай. Кольцо теперь все одно мое, так что и говорить не о

чем».

– Любопытно, – сказал Гэндальф. – Ну и что ты обо всем этом

думаешь?

– Если ты имеешь в виду байку про «подарочек», то – да,

пожалуй, другая история гораздо больше похожа на правду, и

мне невдомек, зачем было ее переиначивать. И вообще, за

Бильбо такого никогда не водилось. Странное дело!

– Вот и мне так показалось. Но с теми, кто хранит золотые

кольца или что–нибудь еще в том же роде, странности

случаются сплошь и рядом – особенно если этими предметами

пользоваться. Пусть это будет тебе предостережением. Держи

ухо востро! У этого «кольца–невидимки» могут быть и другие

свойства, которых мы не знаем.

– Не понимаю, – признался Фродо.

– Я тоже, – ответил волшебник. – Просто у меня возникло

несколько вопросов. Случилось это не теперь, но вчера вечером

мне пришлось особенно насторожиться. Поводов для тревоги

нет. Но послушай моего совета: надевай его пореже, а лучше – и

совсем оставь в покое. Ну, а не оставишь – не давай повода для

пересудов и подозрений, очень тебя прошу! И повторяю: береги

– и никому не показывай!

– Ты говоришь так таинственно! Чего же ты боишься?

– Точно пока не знаю, а потому ничего больше и не прибавлю.

Вот вернусь – тогда, может, что–нибудь и выяснится. А ухожу я

немедленно, так что на сей раз прощай! – И он встал со стула.

появлявшийся с мешком золота и алмазов, стал любимым

сказочным героем и надолго пережил память о действительных

событиях.

А пока все соседи Бильбо единодушно пришли к выводу: Бильбо

и так–то был малость «того», а тут спятил окончательно,

взбесился и, наверное, усвистал куда–нибудь в поле. Там он,

должно быть, свалился в никому не известный пруд или речушку

и нашел свой конец – печальный, но вряд ли безвременный.

Винили во всем этом по большей части Гэндальфа.

– И что бы проклятому колдуну не оставить в покое молодого

Фродо! – возмущались хоббиты. – Глядишь, прижился бы малый,

пустил корни, остепенился помаленьку…

По–видимому, волшебник все–таки внял пожеланиям публики и

оставил Фродо в покое. Молодой Бэггинс без помех «пустил

корни» и зажил в мире и спокойствии, но… остепеняться не

торопился. Напротив: за ним с первых дней закрепилась та же

репутация, что и за Бильбо. Оплакивать Бильбо он отказался

наотрез и уже на следующий год шумно отпраздновал день

рождения дяди, назвав его «Стократным Пиром». Хотя какой там

пир – всего двадцать приглашенных! Зато ели в несколько

приемов, и снеди было – хоть заройся, а питья – хоть плавай

(как гласит засельская поговорка).

Многие были неприятно поражены этим неуместным весельем,

но Фродо продолжал из года в год отмечать День Рождения

Бильбо – и в конце концов к этому привыкли. Фродо не уставал

повторять, что Бильбо, скорее всего, жив. Но когда его

спрашивали: «Так где же он?» – Фродо только пожимал плечами.

Как и Бильбо, Фродо не стал обзаводиться семьей, однако у него

было немало приятелей – особенно среди хоббитов помоложе

(по большей части из рода Старого Тукка). Как и Фродо, все они

с детства обожали Бильбо и частенько наведывались к нему в

Котомку. Тут были и Фолко Боффин, и Фредегар Булджер, но

ближайшими друзьями Фродо слыли Перегрин Тукк (обычно его

звали Пиппином) и Мерри Брендибэк (его полное имя звучало

как Мериадок, но мало кто вспоминал об этом). Фродо часто

гулял с друзьями по Заселью, но еще чаще – без них. К

удивлению степенных, добропорядочных хоббитов, его иногда

видели вдали от дома, в лесу, на холмах, под звездами. Мерри и

Пиппин подозревали, что Фродо хаживает к эльфам – как и

на запад и обратно уже не возвращались. Эльфы покидали

Средьземелье, и его тревоги их больше не занимали.

Прибавилось на дорогах и гномов. Через Заселье проходил

древний Западно–Восточный Тракт, который вел в Серую Гавань,

и гномы часто пользовались им на пути к своим копям, в Синие

Горы. Именно гномы приносили хоббитам вести о том, что

творится в далеких странах, – если, конечно, хоббиты давали

себе труд слушать. Как правило, гномы не отличались

разговорчивостью; ну а хоббиты особо к ним и не приставали. Но

теперь Фродо частенько встречал необычных гномов, бредших

на запад издалека в поисках убежища. Они были явно

обеспокоены, и некоторые из них, переходя на шепот,

рассказывали о Враге и о стране, которая называется Мордор.

Название это хоббиты знали только из преданий глухой и

мрачной старины. Для них оно было всего лишь тенью на

задворках памяти, но, произнесенное вслух, звучало угрожающе

и заставляло поежиться. Похоже было, что злая сила, долго

таившаяся в Чернолесье и недавно изгнанная оттуда Белым

Советом, только выиграла от своего поражения: она объявилась

вновь, на этот раз в крепостях Мордора, несравненно

укрепившись и умножившись. Ходили даже слухи, что отстроена

заново Черная Башня. Зло расползалось оттуда на все четыре

стороны. На дальнем юге и востоке уже гремели войны, и в

сердцах рос страх. В горах вновь расплодились орки. Вышли на

охоту тролли – не дубинноголовые, как прежде, но хитрые и

коварные, со смертоносным оружием в руках. А еще из уст в

уста вполголоса передавались слухи о тварях куда более

страшных, имени которым не было.

До ушей простых хоббитов из этого всего, конечно, мало что

доходило. Но даже глухие ко всему упрямцы и замшелые

домоседы, как ни затыкай они уши, не могли время от времени

не слышать странных новостей, а тем, кого дела заставляли

бывать невдалеке от границ Заселья, случалось иной раз видеть

весьма необычные вещи. Разговор, происшедший однажды

весенним вечером в «Зеленом Драконе», что в Приречье (Фродо

шел тогда пятидесятый год), доказал, что даже в укрытом от всех

бурь и непогод сердце Заселья пустили корни неспокойные

слухи, – правда, большинство хоббитов пока над ними

посмеивалось. Сэм Гэмги сидел в уголке у камина, напротив

только о тех говорю, которые шастают прямиком через Заселье,

а скольким от ворот поворот дают, и не сосчитаешь. Обходчики

такого нашествия не упомнят. И потом, я слыхал, эльфы на

запад подались. Говорят, они в гавань идут, за Белые Башни.

Сэм неопределенно помахал рукой в ту сторону. Ни он и никто из

завсегдатаев трактира не знал в точности, далеко ли до Моря, –

известно было только, что оно где–то там, за старыми башнями,

маячащими на западной границе Заселья. Предания

повествовали, что где–то там, вдали, должна быть Серая Гавань,

откуда по временам уходят в плаванье эльфийские корабли,

уходят и никогда не возвращаются.

– Они плывут, плывут, плывут под парусами за Море, уплывают

на Запад и покидают нас навсегда, – нараспев закончил Сэм,

печально и торжественно покачивая головой.

Тэд только рассмеялся:

– Ну, брат, удивил! Что ж тут нового? Если верить старым

сказкам, так всегда было. А нам–то с тобой что? Пусть себе

плывут! Только я на что хочешь поспорю – не видал ты этих

кораблей! Да и никто в Заселье не видал. Россказни одни!

– Ну, не знаю, – задумчиво протянул Сэм. Он был уверен, что

однажды встретил в лесу эльфа, и надеялся когда–нибудь

повстречать еще. Из всех легенд, слышанных им на заре юности,

больше всего его волновали те наполовину забытые сказки, где

говорилось про эльфов. – А только даже и в наших краях

некоторые часто видят Благородное Племя, и эльфы им

сообщают разные новости, – перешел он снова в нападение. –

Взять хоть господина Бэггинса, у которого я работаю. Он мне не

раз говорил – уплывают, мол. Уж он–то в эльфах разбирается. А

старый господин Бильбо и того лучше разбирался. Когда я

пацаном был, он мне столько всяких историй нарассказывал!..

– Они же с приветом оба, – перебил его Тэд. – По крайней мере,

Бильбо точно был спятимши, да и Фродо вот–вот спятит. Если

твои новости оттуда, то у тебя, видать, тоже тараканы в голове.

Пока, приятели! Я домой пошел. Ваше здоровьичко!

Он осушил кружку и, с шумом отодвинув стул, вышел.

Сэм замолчал и в общую беседу уже не вступал. Ему было о

чем поразмыслить. Во–первых, в садике у Котомки полно

работы, и завтра, ежели распогодится, придется попотеть. Трава

растет быстро… Но Сэма одолевали и другие думы. Помозговав

прихватив даже носового платка. С тех пор волшебник стал

седым как лунь, борода и брови его еще сильнее закосматели, а

лицо избороздили новые морщины, ясно говорившие о

накопленной за эти годы мудрости и о многих, многих заботах.

Но глаза смотрели, как прежде, ясно, и колечки дыма Гэндальф

пускал с той же неистощимой выдумкой и с тем же

удовольствием.

Волшебник молча курил, а Фродо морщил переносицу,

размышляя. Даже сейчас, при утреннем свете, он ощущал тень,

омрачившую ясное утро; виной тому были вести, принесенные

Гэндальфом. Наконец хоббит нарушил тишину.

– Этой ночью ты начал говорить что–то странное о моем кольце,

Гэндальф, – напомнил он. – Но потом вроде как спохватился –

мол, о таких вещах лучше рассказывать при свете дня. Может,

сейчас потолкуем? Ты намекнул, что кольцо очень опасно.

Дескать, я даже представить себе не могу, насколько оно опасно.

В чем же эта опасность?

– Опасностей несколько, – ответил волшебник. – Кольцо гораздо

могущественнее, чем я смел предполагать поначалу. Видишь ли,

оно легко овладевает тем, кому принадлежит, поглощая своего

хозяина без остатка, так, что тот сам начинает принадлежать

ему. Изготовлено оно было в глубокой древности в Эрегионе

вместе с другими эльфийскими кольцами – можешь называть эти

кольца волшебными, это недалеко от истины. Но эрегионские

кольца – очень разные. Одни весьма могущественны, другие

попроще. На тех, что попроще, эльфийские мастера набивали

руку, пока наконец не достигли совершенства в этом деле. Для

них кольца были игрушкой, но смертному, на мой взгляд, такие

игры могут выйти боком! Что же касается Великих Колец, или

Колец Власти, то они несут прямую гибель. Смертный, у которого

хранится одно из Великих Колец, не может умереть, не

взрослеет и не стареет, но зато и жизни в нем не прибавляется.

Он просто влачит и влачит существование, покуда каждый миг

не превратится для него в пытку усталостью. Если же он то и

дело надевает Кольцо, чтобы сделаться невидимым, ему

приходится и вовсе несладко: постепенно он как бы выцветает,

становится невидимым бесповоротно, уже безо всякого Кольца,

и переселяется в сумеречный мир, где не укрыться от ока

темной силы, правящей волшебными Кольцами. Раньше ли,

перед самой Битвой Пяти Воинств. Сердце мое тогда

омрачилось, хотя я и не понимал, почему мне так страшно. Я без

конца задавался одним и тем же вопросом: каким образом к

Голлуму попало одно из Великих Колец? То, что это Кольцо –

Великое, я понял сразу. Впоследствии я услышал от Бильбо

странную историю о том, как он якобы «выиграл» это колечко, но

особого доверия эта история у меня не вызвала. Когда же мне

удалось вытянуть из твоего дядюшки истину, стало ясно, что он

изо всех сил пытается доказать свое право на это кольцо.

Сомнений не было. Он вел себя точь–в–точь как Голлум с его

«деньрожденным подарочком». И Бильбо, и Голлум лгали, но

лгали так похоже, что я не мог не встревожиться. Очевидно,

кольцо обладает какой–то недоброй властью над своим

владельцем и пускает ее в ход сразу, без проволочек. Это стало

для меня первым серьезным предупреждением. «Дело

неладно», – подумалось мне. Я не раз втолковывал Бильбо, что

такими кольцами пользоваться опасно, но он каждый раз со

мной спорил и страшно кипятился. Что я мог сделать? Отобрать

кольцо? Но это принесло бы еще больше вреда, и к тому же

никто мне такого права не давал. Оставалось ограничиться

ролью наблюдателя – и выжидать. Стоило, наверное,

посоветоваться с Саруманом Белым, но всякий раз что–то меня

удерживало.

– А кто такой Саруман? – спросил Фродо. – Я о нем никогда не

слышал.

– Ничего удивительного, – ответил Гэндальф. – Хоббиты его не

занимают. По крайней мере до последнего времени не занимали.

Среди Мудрых он считается одним из величайших. Он – глава

нашего братства и старший в Совете. Знания его необъятны, но

необъятна и гордыня, и он не терпит, когда вмешиваются в его

дела. Эльфийские кольца, большие и малые, – та область

Предания, которую он считает своей. Он долго изучал все, что

касается колец, надеясь отыскать утерянный секрет их ковки.

Когда вопрос о кольцах всплыл на Совете, Саруман немного

поделился с нами своим знанием, но то, что он сказал тогда,

скорее опровергало мои страхи, чем подогревало их. Поэтому

подозрения мои улеглись – но не до конца. Я по–прежнему ждал

и смотрел, что будет. Тем более что Бильбо на первый взгляд

благоденствовал. Годы шли и шли себе… но его как будто не

Темной Силой, такие рабы?

– Сказать по правде, я думаю, что до сей поры – до сей поры,

повторяю,– он вас попросту не замечал. Скажи ему за это

спасибо, но теперь покою конец. Как слуги вы ему не нужны, у

него есть другие, не чета вам. А вот забыть про вас он теперь не

забудет. Счастливые хоббиты, гуляющие на воле и делающие

что им вздумается, ему не по нраву. Он предпочитает жалких

рабов.

Не забудь еще, что он зол на вас и жаждет отмщения!

– Отмщения? – удивился Фродо. – За что? Я и про нас–то с

Бильбо да про кольцо это злополучное никак в толк не возьму,

что к чему, а тут еще месть какая–то! При чем тут хоббиты, чем

мы ему насолили?

– При том, – вздохнул Гэндальф. – Ты еще не знаешь главной

опасности, но скоро узнаешь. В прошлый раз я сомневался, но

теперь пора открыть тебе все. Дай–ка мне на минутку кольцо.

Потянув за цепочку, пристегнутую к ремню, Фродо добыл из

кармана штанов кольцо, отцепил и медленно протянул

волшебнику. Кольцо показалось непривычно тяжелым, словно

кто–то из них – то ли оно само, то ли Фродо – не желал, чтобы

Гэндальф брал его в руки.

Гэндальф взял кольцо и поднял повыше. Как на вид, так и на

ощупь оно казалось обыкновенным кольцом из твердого чистого

золота.

– Ты видишь на нем какие–нибудь знаки? – спросил волшебник.

– Нет, – пожал плечами Фродо. – Нету на нем никаких знаков.

Оно совершенно гладкое. Царапай – не поцарапаешь. И от

времени ему ничего не делается.

– Ну хорошо. Смотри! – И, к изумлению и ужасу Фродо,

волшебник внезапно бросил кольцо в камин, прямо на пышущие

жаром угли. Фродо вскрикнул и нагнулся за щипцами, но

Гэндальф остановил его.

– Обожди! – велел он, бросив на Фродо из–под густых бровей

быстрый взгляд.

С кольцом как будто ничего не происходило. Через минуту

другую Гэндальф поднялся, закрыл наружные ставни и задернул

занавески. В комнате стало темно и тихо; только из сада

приглушенно доносилось щелканье ножниц – Сэм Гэмги, видимо,

подобрался уже к самому окну. Волшебник подошел к камину,

львиную долю своей прежней силы. Он алчет получить его

назад. Но он не должен его получить.

Фродо застыл, не говоря ни слова. Страх, словно облако,

набежавшее с востока, застлал все небо и протянул к Заселью

исполинскую руку, грозя накрыть и поглотить его без остатка.

– Так вот что это за кольцо?! – проговорил наконец хоббит,

заикаясь. – Но почему, почему оно попало именно ко мне?

– Увы, – отозвался Гэндальф. – История эта очень длинная.

Корни ее уходят далеко в прошлое, в Черные Годы, которые

нынче помнят только те, кто искушен в Предании. Если начать с

начала, мы с тобой и до зимы не управимся.

Вчера вечером я рассказал тебе о Сауроне Великом, которого

называют Черным Властелином. Слухи, дошедшие до тебя,

правдивы: он действительно вновь объявился в Средьземелье,

покинул чернолесское логово и вернулся в свой древний замок –

Черную Башню, что в Мордоре. Даже вам, хоббитам, имя

Саурона небезызвестно: смутной тенью оно проскальзывает во

многих старинных засельских сказках. Каждый раз, потерпев

поражение, Тень отступает, но спустя некоторое время

принимает иное обличье и растет снова.

– Лучше бы это случилось не в мое время, – от души пожелал

Фродо.

– Согласен. Все, кому доводится жить в такие эпохи, повторяют

эти слова как заклинание. Но решать не им. Все, что нам дано, –

это по–своему распорядиться отведенным нам временем. А

наше с тобой время, Фродо, обещает стать по–настоящему

мрачным. Силы Врага растут с каждым днем. Действовать он

начнет нескоро, но план уже зреет. Несладко нам придется!

Очень и очень несладко! А тут еще эта чудовищная случайность.

Чтобы сломить всякое сопротивление, сокрушить последние

заслоны и затопить мир тьмою во второй раз, Врагу недостает

одной–единственной малости, которая дала бы ему

необходимые силу и знание. Эта малость – Единое Кольцо.

Три Кольца – единственные, с помощью которых можно творить

добро – эльфийские Владыки утаили от него, так что его рука не

коснулась их и не осквернила. Семью Кольцами владели гномьи

Короли, но три из этих Колец вернулись к Саурону, а остальные

пожраны драконами. Девять Саурон пожаловал Смертным

Людям, гордым и сильным, и с помощью Колец уловил их в свои

тебе надо знать главное: как вышло, что Кольцо оказалось у

тебя? Это повесть достаточно длинная, так что придется ею пока

и ограничиться. Саурона низвергли Гил–галад, король эльфов, и

Элендил – владыка Запада. Оба они погибли в бою. Исилдур,

сын Элендила, отсек Саурону палец с Кольцом и взял Кольцо

себе. Это подсекло Саурона под корень: дух его отлетел и много

долгих лет пребывал неведомо где, прежде чем тень его

приняла новое обличье и поселилась в Чернолесье. Кольцо же

пропало в волнах Великой Реки – Андуина. Исилдур пробирался

восточным берегом Реки на север, но невдалеке от Сабельников

столкнулся с горными орками. Спутники его почти все были

убиты в стычке, сам же Исилдур бросился в воды Реки – но,

пока он боролся с течением, Кольцо соскользнуло у него с

пальца. Тут орки увидели пловца и застрелили из луков. –

Помедлив, Гэндальф продолжил: – Скрывшись в темных омутах

у Сабельников, Кольцо исчезло надолго. Много веков о нем

ничего не было слышно, так что и легенды уже стали

забываться. Даже то, что рассказал тебе я, известно теперь

немногим, причем Совет Мудрых знает не больше. Но теперь,

как мне кажется, я нашел продолжение этой истории.

Много лет спустя и все же очень, очень давно жил на берегу

Великой Реки, там, где начинаются Дикие Земли, ловкий и

скрытный маленький народец. Как я догадываюсь, они были

близки хоббитам; возможно, это были чуть ли не дальние родичи

Дубсов, не самих, конечно, а каких–нибудь их прапрапрадедов.

Свидетельство тому – любовь этого народца к Реке: они умели

плавать и мастерили маленькие камышовые лодочки. Был среди

них один клан, занимавший довольно высокое положение, очень

большой и зажиточный. Управляла кланом некая Праматерь,

суровая и сведущая в древних преданиях – уж не знаю, какие

там у них имелись предания, но какие–то имелись. Самый

любопытный и непоседливый член клана звался Смеаголом. Ему

не давали покоя корни и начала всего сущего: он нырял на дно

глубоких озер, подкапывал деревья и растения, прорывал ходы в

глубь зеленых курганов и наконец отучился поднимать глаза к

вершинам, забыл, как выглядят листья, и перестал обращать

внимание на цветы, раскрытые навстречу небу. Зато он привык

смотреть вниз и прислушиваться к звукам, которые доносятся

из–под земли.

его вскоре возненавидели и, когда он бывал видим, гнали из

норы в три шеи. Когда он попадался на дороге, его пинали, а он,

не оставаясь в долгу, кусал обидчиков за ноги. Со временем он

начал подворовывать и вечно бормотал что–то себе под нос, а в

горле у него непрестанно голготало: «голлм, голлм ». В конце

концов его прозвали Голлумом , прокляли и велели убираться на

все четыре стороны, а Праматерь (приходившаяся Голлуму

бабушкой), желая, чтобы в клане воцарился мир, объявила его

изгоем и запретила казать нос в родную нору.

С тех пор он бродил в одиночестве, хныча и обвиняя мир в

жестокости. Выше по течению Реки он набрел на стекавший с

гор ручей и пошел вдоль него. В глубоких омутах ловил он

невидимыми пальцами рыбу и ел ее сырой. Однажды в жаркий

день, наклонившись над омутом, он почувствовал на затылке

ожог, а слепящая рябь на воде хлестнула его по слезящимся

глазам резкой болью. Голлум удивился – он почти позабыл о

том, что в мире существует солнце. В последний раз поднял он

взгляд наверх и погрозил светилу кулаком.

Тут он по нечаянности перевел взгляд на вершины Туманных

Гор, откуда бежал ручей. И его осенило: «А там, наверное, тень

и прохлада, под этими горами! Там солнце меня не выследит. А

какие у этих гор, должно быть, корни – всем корням корни! Там,

верно, погребены тайны, до которых с начала мира еще никто не

докопался».

Когда настала ночь, он поднялся в горы, нашел пещерку, откуда

вытекал темноводный ручей, и, как червь, проник в самое

сердце каменных громад. Больше о нем никто ничего не

слышал.

Вместе с ним пропало во мраке и Кольцо, так что даже

создатель Кольца не смог проведать о судьбе своего детища,

когда вновь начал набирать силу.

– Голлум! – закричал Фродо. – Неужели это был Голлум? Ты

имеешь в виду то самое существо, с которым встретился

Бильбо? Какая отвратительная история!

– Скорее печальная, – вздохнул волшебник. – Героем ее мог бы

стать и кто–нибудь другой. Например, кто–нибудь из хоббитов…

– Не верю, что Голлум в родстве с хоббитами, хоть бы и в

отдаленном! – с жаром запротестовал Фродо. – Что за

безобразные выдумки!

нечего было разнюхивать, нечего искать – только и дел, что

грызть схваченную исподтишка добычу и перебирать в памяти

былые обиды. Голлум влачил жалкую, совершенно безрадостную

жизнь. Тьму он ненавидел, света не переносил, а в итоге

проклял все на свете, и Кольцо – в первую очередь.

– То есть как это? – не понял Фродо. – Оно ведь было его

единственным сокровищем, он в нем души не чаял! Если он его

так ненавидел, то почему не избавился от него, не бросил?

– Пора бы тебе начать разбираться, что к чему, Фродо! Ты

знаешь уже вполне достаточно! Он и ненавидел, и обожал

Кольцо, точь–в–точь как самого себя. Он не мог от него

избавиться. Его желания были здесь уже ни при чем. Кольцо

Власти само о себе заботится, Фродо. Оно может предательски

соскользнуть с пальца в самый неподходящий момент, но его

обладатель с ним не расстанется ни за какие блага. Самое

большее, на что он способен, – тешить себя мыслью, что

препоручит его кому–нибудь на хранение, да и то поначалу, пока

Кольцо еще только примеривается, как бы получше за него

взяться. Насколько мне известно, Бильбо – единственный, кто

пошел дальше благих намерений. Он сумел отдать Кольцо по

настоящему. Не без моей помощи, правда. Но чтобы просто

выбросить его, оставить на произвол судьбы – нет! На это он не

согласился бы… Кольцо само решило, что ему делать,

понимаешь? Голлум оказался лишним. Кольцо покинуло его,

покинуло по своей воле.

– Оно, наверное, спешило не опоздать на свидание с Бильбо, –

усмехнулся Фродо. – Уж лучше бы какого–нибудь орка

подцепило! Чем ему орки не потрафили?

– Тебе все шуточки, – строго оборвал его Гэндальф. – А

смеяться бы ох как не следовало! За всю историю Кольца этот

случай – самый странный. Подгадало же твоего дядюшку

оказаться там именно в тот миг и вслепую нашарить в темноте

Кольцо! Тут сработало сразу несколько сил, Фродо. Кольцо

вознамерилось вернуться к прежнему владельцу, соскользнуло с

руки Исилдура и предало его. Потом, когда представился случай,

оно поймало несчастного Деагола, и тот поплатился за свою

находку жизнью. Наконец, Голлум. Голлума оно проглотило с

потрохами. Больше от несчастного нельзя было получить ничего

– он слишком мелкая сошка, слишком жалок. Имея при себе

Например, он упорно называл Кольцо «деньрожденным

подарочком». Он уверял, что получил его от бабушки, у которой

водилось множество вещичек вроде этой. Смех, да и только! У

меня нет сомнений, что бабушка Смеагола была настоящим

матриархом и в своем роде личностью недюжинной, но чтобы у

нее «водились» эльфийские кольца? Чушь! Тем более она не

стала бы их раздавать просто так, направо и налево: это уже

прямая ложь. Но в этой лжи таится зернышко правды. После

убийства Деагола Голлума мучила совесть, и он изобрел себе

оправдание. Снова и снова повторял он своему «сокровищу»,

сидя в темноте и обгладывая кости, пока сам чуть не поверил

собственной лжи: это был его день рождения. Деагол должен

был отдать ему колечко по доброй воле. Каждому понятно, что

кольцо появилось именно ради дня рождения, нарочно, чтобы

сделать Смеаголу подарочек. Это был деньрожденный

подарочек. И так далее, и так далее. Я терпел сколько мог, но

истина требовалась срочно, и в конце концов мне пришлось

поступить довольно жестоко. Я застращал его огнем и капля по

капле вытянул из него истинную историю, как бы он ни корчился

и ни огрызался. Ему, видишь ли, кажется, что его в свое время

неправильно поняли и не оценили по заслугам… Наконец он

добрался до игры в загадки, обругал Бильбо – и вдруг

остановился. Кроме темных намеков, дальше добиться от него

ничего нельзя было. Кто–то напугал его сильнее, чем я. Он

беспрестанно бормотал, что, мол, еще вернет свое

«сокровище»… Кое–кто еще увидит, потерпит ли Голлум, чтобы

его пинали, не пускали в дом, а потом загоняли в подземелье и

грабили! Теперь у Голлума есть хорошие друзья, хорошие и

очень влиятельные. Они ему помогут. Теперь Бэггинс – воришка

Бэггинс – заплатит за все! Эту угрозу Голлум повторял на многие

лады. Он ненавидит Бильбо и проклинает его. Более того,

Голлум знает, откуда Бильбо родом.

– Но как же он это выведал?! – ахнул Фродо.

– Что касается имени, то Бильбо сам по глупости открыл, как его

зовут. А где имя, там и страна, тут у Голлума сложностей не

было, сумей только выползти наружу. И он выполз. Тоска по

Кольцу, жажда вернуть его оказались сильнее, чем страх перед

орками, сильнее, чем нелюбовь к свету. Через год–два он

покинул свое горное убежище. Видишь ли, тяга к Кольцу в

Первыми его выследили Лесные эльфы. Им это было нетрудно,

так как след еще не остыл. Он шел напрямик через все

Чернолесье, а потом обратно. Правда, поймать Голлума эльфы

не смогли. Лес полнился страшными слухами. Переполошились

даже звери и птицы. Лесные жители говорили, что в лесу

поселилось жуткое существо, по виду призрак, а на деле –

упырь: он–де взбирается на деревья и разоряет гнезда,

проникает в норы и крадет детенышей, а то юрк в окно – и

выискивает, где колыбелька. Но настичь его не удалось – на

западной окраине Пущи след ушел в сторону. Видимо, здесь

Голлум свернул на юг, ушел из заповедных эльфийских

обиталищ и… пропал. Здесь я совершил серьезную ошибку.

Причем далеко не первую, Фродо, хотя, боюсь, на этот раз

роковую. Я оставил поиски. Дал ему уйти. Мне было чем

заняться и о чем подумать в те дни. К тому же я все еще верил

знаниям и опыту Сарумана.

С тех пор минуло немало лет. Я заплатил за свою ошибку

многими черными, полными опасностей днями. Когда я вновь

занялся поисками, было уже слишком поздно. Бильбо к тому

времени ушел из Котомки. Поиски мои не привели бы ни к чему

путному, если бы мне не помог друг – Арагорн, величайший

следопыт и охотник нашей эпохи. Ни на что особенно не

надеясь, мы прочесали с ним весь Дикий Край и ничего не

нашли. Но в конце концов, когда я отказался от поисков и

направился в другие земли, Голлум объявился. Пройдя через

великие опасности, мой друг привел эту несчастную тварь ко

мне. Чем Голлум занимался все это время – узнать было

невозможно. Он лил слезы, клял нас за жестокость, через слово

вставлял свое «голлм, голлм! » – а когда мы поднажали, поднял

скулеж, скорчился и принялся тереть руки, то и дело облизывая

длинные пальцы, словно они у него болели,– ни дать ни взять в

прошлом кто–то подверг его пытке… Я сказал «кто–то», но

боюсь, тут гадать нечего, все и так ясно. Медленно, крадучись,

тишком, ползком, версту за верстой, к югу да к югу – так и

добрался он наконец до самого Мордора.

В комнате повисло тяжелое молчание. Фродо слышал, как стучит

его собственное сердце. Даже за окнами наступила тишина.

Ножниц Сэма слышно уже не было.

– Да, именно до Мордора, – повторил Гэндальф. – Увы! Мордор

потом, мне не жаль Голлума. Совершенно не жаль.

– Но ведь ты не видел его, – перебил Гэндальф.

– И не желаю, – твердо заявил Фродо. – Что–то не пойму я тебя!

Если я не ослышался, ты и эльфы по очереди оставили его в

живых – и это после всех преступлений, которые он совершил!

Да он ничем не лучше орка, он такой же враг, вот и все! Он

заслуживает смерти!

– Заслуживает смерти? Еще бы! Но смерти заслуживают многие

– а живут, несмотря ни на что. Многие, наоборот, заслуживают

жизни – и умирают. Ты можешь их воскресить? Нет? Тогда не

торопись выносить смертный приговор именем справедливости,

когда на самом деле ратуешь только за собственную

безопасность. Даже мудрейшие из мудрых не могут всего

предусмотреть. У меня почти нет надежды, что Голлум при жизни

излечится, но исключить этого вовсе тоже нельзя. Кроме того,

его судьба намертво сплетена с судьбой Кольца. Сердце говорит

мне, что он еще сыграет в этой истории свою роль, прежде чем

все кончится, – не знаю только, добрую или злую… Когда

настанет его черед выйти на сцену, давняя жалость Бильбо

может решить судьбу многих – и твою не в последнюю очередь.

Ну а мы с Арагорном и подавно не могли его убить: он слишком

стар и слишком жалок. Сейчас Голлум у Лесных эльфов. Они

держат его под стражей, но обращаются с ним мягко, призвав на

помощь всю свою мудрость и доброту.

– И все–таки, – сказал Фродо, – все–таки, если уж Бильбо не

смог убить Голлума – лучше бы он не брал себе этого Кольца!

Лучше бы он его вообще не находил! Тогда оно и ко мне бы не

угодило. Зачем ты не помешал мне его взять? Или заставил бы

выкинуть, уничтожить – и дело с концом!

– Не помешал? Заставил бы? – переспросил волшебник. – Ты,

выходит, ушами хлопаешь, а я–то тебе втолковываю! Подумай

сперва, а потом уже говори. «Выбрасывать» Кольцо ни в коем

случае нельзя, это ясно каждому. Такие Кольца умеют

«находиться». В недобрых руках оно может принести немало

бед. Но хуже всего, если оно попадет к Врагу. А избежать этого

нельзя. Это Единое Кольцо, и Враг употребит всю свою мощь,

чтобы найти его или приманить. Спору нет, дорогой Фродо, все

это время ты был в немалой опасности, что не на шутку меня

тревожило. Но на карту поставлено столь многое, что я решился

удастся. Даже гномьи горны и наковальни тут бессильны.

Говорят, Кольца Власти плавятся в огненном дыхании летучих

змеев, но на земле повывелась прежняя порода драконов, а у

нынешней пламя слабое и для такого дела не годится. Ко всему

этому добавим, что не родился еще на свет тот дракон (включая

Анкалагона Черного), что переварил бы Единое Кольцо, Кольцо

Власти, сделанное самим Сауроном. Путь только один:

добраться до Ородруина, Огненной Горы, отыскать Трещины

Судьбы – и бросить Кольцо туда, если ты действительно хочешь

от него избавиться и навеки лишить Врага возможности

захватить его…

– Еще бы не хотеть! – воскликнул Фродо. – Я больше всего на

свете хочу его уничтожить! Ну… то есть… чтобы его уничтожили.

Разве я гожусь для опасных путешествий и приключений? А

лучше бы мне этого Кольца совсем не видать! Зачем оно пришло

именно ко мне? Почему выбор пал на меня?

– На такие вопросы ответа не бывает. Но не воображай, будто

дело в каких–то особых достоинствах, какими ты наделен, а

другие нет. О мудрости и силе вообще речи нет. И все же выбор

пал на тебя, а значит, тебе придется пустить в ход всю силу,

какая у тебя есть, весь твой ум и всю доблесть!

– У меня этого такие крохи! Вот ты, Гэндальф, другое дело. Ты и