Джон Гришем

Фирма

бывшими сотрудниками ЦРУ, занятыми ныне в частном

детективном агентстве в Бетесде. Агентство являлось клиентом

фирмы и раз в год оказывало ей подобные конфиденциальные

услуги, не требуя вознаграждения. Для них это не составляло

труда – покопаться в биографиях, привычках и вкусах ничего не

подозревавших студентов-юристов. Так, к примеру, стало

известно, что Макдир предпочел бы перебраться с северо

востока куда-нибудь еще, что ему сделано три предложения

насчет работы: два в Нью-Йорке, одно в Чикаго, что самый

высокий предложенный ему оклад составлял 76 000 долларов в

год, а самый низкий – 68 000. На него был спрос. На втором

курсе у него была возможность списать на экзамене по

гарантийным обязательствам, но он не воспользовался ею, сдав

экзамен лучше всех в группе. Два месяца назад на вечеринке в

колледже ему предложили кокаин – он отказался и, когда

окружающие стали пихать в ноздри белый порошок, покинул

сборище. Изредка позволял себе бокал пива. Выпивка стоила

денег, а их-то у него и не было, были лишь долги в виде

студенческих займов на сумму 23 000 долларов. Он был

голоден.

Просмотрев папку, Ройс Макнайт улыбнулся. Этот парень был их

человеком.

Ламар Куин в свои тридцать два года еще не стал полноправным

компаньоном. Сегодня он был приглашен сюда, чтобы своей

молодостью и энергией создать соответствующий имидж фирмы

“Бендини, Ламберт энд Лок”, фирмы в общем-то молодой,

поскольку большинство ее компаньонов уходили на отдых, не

достигнув пятидесятилетнего рубежа или же едва перевалив за

него. Уходили с деньгами, на которые человек в оставшиеся ему

годы мог позволить себе абсолютно все. Куин твердо

рассчитывал стать компаньоном. Годовой доход, выражающийся

шестизначной цифрой, уже гарантирован ему до конца дней. Так

почему бы и не получать удовольствие от сшитых на заказ

тысячедвухсотдолларовых костюмов, которые так удобно

облегают его высокую атлетическую фигуру?

Беззаботным шагом Ламар пересек гостиничный номер,

стоивший уйму денег в сутки, налил еще одну чашечку кофе без

кофеина, посмотрел на часы и перевел глаза на двух мужчин,

сидевших за столом для заседаний у окна.

Они все согласно закивали головами. Да, конечно. В памяти еще

не стерлись воспоминания о том, как сами они так же стояли

перед работодателем, представляли справки и обливались потом

из страха, что им откажут и три года умоисступляющей зубрежки

окажутся прожитыми впустую. Им хорошо было понятно, в каком

он сейчас состоянии. Ну, ничего.

– Могу ли я задать вопрос? – Митч обратился ко всем троим.

– Безусловно.

– Конечно.

– Любой.

– Тогда скажите, почему наша беседа проходит здесь, в

гостиничном номере. Другие фирмы проводили их в

университетском городке с помощью службы распределения.

– Хороший вопрос.

Трое мужчин переглянулись и вновь согласно кивнули. Хороший

вопрос.

– Я постараюсь ответить вам, Митч. – Это был Ройс Макнайт,

управляющий. – Вам нужно понять, что из себя представляет

наша фирма. Мы – другие, и мы гордимся этим. У нас в штате

только сорок один юрист, так что в этом плане вряд ли мы

сравнимся с иными фирмами. Берем к себе мы немногих, одного

человека, скажем, раз в два года. У нас самые высокие оклады и

дополнительные льготы по стране в целом, и я не

преувеличиваю. Поэтому мы очень избирательны. И мы

остановили выбор на вас. Письмо, которое вы получили месяц

назад, было послано после того, как мы изучили более двух

тысяч студентов-третьекурсников из лучших юридических школ.

Такое письмо было послано только вам. Фирма не оповещает

публику о вакансиях и не нанимает людей со стороны. Мы ведем

себя сдержанно и придерживаемся собственного стиля. Я

ответил на ваш вопрос?

– Да, достаточно ясно. Каково основное направление

деятельности фирмы?

– Налоги. Кое-какие ценные бумаги, недвижимость, банковское

дело, но восемьдесят процентов – это налоги. Потому-то мы и

хотели встречи с вами, Митч. Мы знаем, вы сильны в этом

вопросе.

– А почему вы решили податься на учебу в Западный Кентукки?

– вновь подал голос Ламар Куин.

Гарвард предложил более весомую финансовую поддержку. А

потом, я считал, да и сейчас считаю, что это лучшая

юридическая школа.

– У вас неплохо идут здесь дела, Митч, – заметил Ламберт,

просматривая бумаги. Досье лежало в чемоданчике, под столом.

– Благодарю вас. Я стараюсь.

– По налогообложению и ценным бумагам у вас высшие баллы.

– Для меня это наиболее интересные дисциплины.

– Мы видели ваши письменные работы, они впечатляют.

– Благодарю вас. Мне нравится исследовательская работа.

Не моргнув глазом они проглотили эту очевидную ложь. Что ж,

таков ритуал. Ни один студент-юрист, равно как и ни один

специалист со стажем, будучи в здравом уме, не в состоянии

получать удовольствие от так называемой исследовательской

работы, или поиска, или работы с финансовой документацией,

что одно и то же, хотя каждый законник-профессионал,

безусловно, воспитал в себе уважение и любовь к библиотеке.

– Расскажите нам о вашей жене, – вновь вступил Макнайт почти

робко.

Они были готовы к новому отпору, но его не последовало –

вопрос был стандартным, не покушающимся на святыни.

– Ее зовут Эбби. У нее диплом по дошкольному образованию. В

Кентукки мы закончили учебу одновременно и через неделю

поженились. Последние три года она работает воспитателем в

частном детском саду неподалеку от Бостонского колледжа.

– И ваш брак…

– Мы очень счастливы. Хорошо узнали друг друга за годы учебы.

– А кем вы были в футбольной команде? – Ламар решил на

время оставить деликатную тему.

– Защитником. Выступать приходилось много, правда, до тех

пор, пока я не повредил колено в последней университетской

игре. Наша команда из Кентукки была сильнейшей. Я играл

четыре года подряд, но вот колено так до сих пор и не пришло в

норму.

– Как же вы умудрились добиться таких успехов в учебе,

одновременно играя?

– На первом месте у меня всегда были знания.

– Не думается мне, что колледж в Кентукки был из разряда

лучших, – неосторожно вырвалось у Ламара вместе с

деньги, необходимо же сравнить их предложение с уже

имеющимися. Если сумма его не устроит, подумал Митч, то, что

ж, приятно было познакомиться с вами, господа. А вот если

оклад подойдет, вот тогда он будет готов беседовать с ними о

семье, женитьбе, о футболе и Боге. Из собственного опыта он

знал, что, подобно другим фирмам, эти тоже будут долго ходить

вокруг да около, пока всем не станет неловко и других тем для

беседы не останется. Ладно, зададим сначала вопросик полегче.

– С чего мне предстоит начать работу в вашей фирме?

Вопрос им понравился. Ламберт и Макнайт повернули головы к

Ламару – отвечать должен был он.

– Первые два года вы будете как бы учеником, хотя это

называется у нас иначе. Вас будут посылать в командировки по

всей стране на семинары по налогообложению. Учиться вам

придется еще много. Зимой следующего года вы проведете пару

недель в Вашингтоне, в институте налогообложения. У нас есть

все основания гордиться нашими экспертами, поэтому

постоянная учеба обязательна для каждого из нас. Если вы

захотите защитить диссертацию по налогам, фирма оплатит все

ваши расходы. Что касается практической деятельности, то в эти

первые два года не ждите чего-то необычного. Много работы с

документами и общей рутины. Но платить вам будут хорошо.

– Сколько?

Ламар взглянул на Макнайта, не сводившего глаз с Митча.

– Вопрос об окладе и дополнительных льготах мы обсудим,

когда вы приедете в Мемфис.

– Я хочу услышать хотя бы приблизительную цифру, в противном

случае поездка в Мемфис может и не состояться. – Макдир

усмехнулся мягко, но все же чуть высокомерно. Он говорил как

человек, которому сделали три блестящих предложения.

Компаньоны обменялись понимающими улыбками. Первым

заговорил Ламберт:

– О’кей. В первый год основной оклад восемьдесят тысяч

долларов плюс премии. На следующий год оклад восемьдесят

пять тысяч плюс премии. Льготный низкопроцентный заем на

покупку дома. Членство в двух клубах. И новый “БМВ”. Цвет,

конечно, выбираете сами.

Они впились глазами в его губы, против воли растягивающиеся в

улыбку. Он фыркнул.

– Чем фирма, специализирующаяся на международном

налогообложении, занимается в Мемфисе?

Вопрос вызвал улыбки. Ламберт снял очки и стал покручивать

ими в воздухе.

– Хороший вопрос! Фирму основал мистер Бендини в 1944 году.

Он был юристом, занимался налогами в Филадельфии, имел

несколько богатых клиентов с Юга. Потом ему пришло в голову

обосноваться в Мемфисе. В течение двадцати пяти лет он не

нанимал никого, кроме профессионалов в налоговом

законодательстве, и фирма процветала. Мы тоже все люди

пришлые, но Мемфис успели полюбить. Это очень приятный

старый южный город. А мистер Бендини умер в 1970 году.

– Сколько в фирме компаньонов?

– Активных – двадцать. Мы стараемся придерживаться

соотношения один компаньон – один сотрудник. Для

промышленности это, может, высоковато, ну а нас устраивает. И

потом, у нас свой подход.

– Все наши компаньоны к сорока пяти становятся

мультимиллионерами, – добавил Ройс Макнайт.

– Все?

– Именно так, сэр. Мы не можем этого гарантировать, но если вы

придете к нам, проработаете десять трудных, напряженных лет,

станете компаньоном, проработаете еще десять лет и не

превратитесь к сорока пяти годам в мультимиллионера, вы

окажетесь первым за последние двадцать пять лет.

– Ваша статистика впечатляет.

– Впечатляет наша фирма, Митч, – подхватил Ламберт, – и мы

все гордимся ею. Мы живем тесным братством. Нас мало, и мы

привыкли заботиться друг о друге. Между нами нет той

смертельной конкурентной борьбы, которой прославились

крупные фирмы. Мы очень осторожны в выборе тех, кого

нанимаем, и стремимся к тому, чтобы каждый новый сотрудник

как можно быстрее стал компаньоном. Именно поэтому мы не

жалеем времени и денег – ни на самих себя, ни, в особенности,

на наших новых сотрудников. Редко, крайне редко случается,

чтобы юрист уходил из нашей фирмы. Мне, собственно, и не

приходилось о таком слышать.

Мы всеми силами способствуем карьере молодого сотрудника.

Мы хотим, чтобы наши люди были счастливы. В фирме

вывернутыми на сторону передними колесами – чтобы не

скатилась. Эбби просунула руку в окно дверцы и открыла ее

изнутри, дважды сильно дернув. Уселась, вставила ключ

зажигания, нажала на педаль сцепления, выровняла колеса.

“Мазда” начала медленно сползать со склона. Почти не дыша,

Эбби сидела, закусив губу, и ждала, когда оживет двигатель.

С предложениями от трех известных фирм до нового автомобиля

оставалось всего четыре месяца. Ничего страшного, она

подождет. Ведь жили же они целых три года в полной нищете в

крошечной двухкомнатной квартирке университетского кампуса,

стоянки которого были забиты “порше” и спортивными

“мерседесами”.

Большей частью они держались в стороне от однокашников

мужа и ее коллег по работе – студенческий городок был

бастионом снобизма на Восточном побережье. Кто они для

окружающих – деревенщина из Кентукки, друзей нет. Но они

выжили и были счастливы наедине друг с другом.

Чикаго ей нравился больше, чем Нью-Йорк, пусть даже и оклад

там пониже, зато подальше от Бостона и поближе к Кентукки. А

вот Митч что-то темнил, различные варианты он просчитывал и

взвешивал только в своей голове, с нею же почти не делился.

Посетить Чикаго или Нью-Йорк вместе с мужем ее не

приглашали. Она устала гадать. Ей хотелось услышать наконец

ответ.

В нарушение правил она опять-таки припарковала машину на

склоне; до дома ей нужно было пройти пару кварталов. Их

квартира была одной из тридцати, расположенных в

двухэтажном доме из красного кирпича.

Стоя у двери, Эбби копалась в сумочке в поисках ключа. Дверь

неожиданно распахнулась, Митч буквально втащил ее вовнутрь,

повалил на кушетку, набросился с поцелуями. Она успела только

вскрикнуть и рассмеяться; ноги и руки ее нелепо болтались в

воздухе. Они целовались и обнимались долго, так же, как это

делали будучи подростками: минут по десять, с ласками и

стонами, когда поцелуй был развлечением, таинством и высшим

наслаждением.

– Боже мой, – проговорила она, когда они насытились, – это по

какому же случаю?

– Чувствуешь, как пахнет?

– Кому нужен Нью-Йорк?

– Плюс низкопроцентный заем для покупки дома. Это слово –

заем – давно уже не звучало в их разговорах. Эбби, собственно,

и припомнить даже не могла, когда они в последний раз

говорили о собственном доме или о чем-то подобном. Само

собой разумелось, что они снимут какое-то жилье и, может быть,

когда-нибудь, в необозримом будущем, когда они добьются

положения и богатства, смогут подумать о такой серьезной веши,

как заем.

Она поставила стакан на стол и сказала скучным голосом:

– Я не расслышала.

– Низкопроцентный заем. Фирма ссужает нас суммой,

достаточной для покупки дома. Им очень важно, чтобы их

сотрудники выглядели процветающими, поэтому процент будет

невелик.

– Ты имеешь в виду дом? С лужайкой вокруг и зеленью?

– Именно. Я говорю не о баснословной квартире в Манхэттене, а

о домике с тремя спальнями, в зеленом пригороде, с бетонной

дорожкой и гаражом на две машины, где будет стоять наш

“БМВ”.

И вновь до ее сознания не сразу дошел смысл только что

сказанного.

– Какой “БМВ”? Чей?

– Наш, детка, наш “БМВ”. Фирма, так сказать, сдает нам его в

аренду, новый “БМВ” с ключами. Ну, нечто вроде аванса. А это

стоит пяти тысяч в год. И мы выбираем цвет, конечно. Я

предпочел бы черный. Что скажешь?

– Никаких драндулетов, никаких объедков и никакого готового

платья, – мечтательно протянула она и медленно покачала

головой.

Набив рот лапшой, Митч смотрел на нее и улыбался. Он-то знал,

как давно она грезила о мебели, о хороших обоях, о бассейне

перед домом. И о детишках: маленьких, темноглазых, с русыми

головками.

– Будут еще и другие льготы.

– Не понимаю, Митч, почему они так щедры?

– Я их тоже спросил об этом. Они очень избирательны, они

чертовски горды тем, что платят по максимуму. Они хотят иметь

только лучшее и поэтому не скупятся. Текучесть кадров у них

Пятиэтажное здание было построено сто лет назад хлопковым

торговцем и его сыновьями, после гражданской войны Севера и

Юга, когда в Мемфисе начала возрождаться деловая жизнь. Оно

стояло в самом центре Фронт-стрит, неподалеку от реки. Через

него прошли миллионы тюков хлопка, закупленного в Миссисипи

и Арканзасе для продажи по всему миру. Потом долгое время

оно стояло опустевшим и заброшенным, после первой мировой

войны фасад его время от времени подкрашивали – все-таки

центр города, а в 1951 году его приобрел в собственность

энергичный юрист Энтони Бендини. Он отремонтировал здание и

открыл в нем свою контору, а само здание переименовал в

Бендини-билдинг.

Бендини пестовал дом, как нежная мать потакает причудам

своего дитяти; год от года строение становилось все роскошнее.

Стены были упрочнены, двери и окна опечатывались,

вооруженная охрана обеспечивала безопасность сотрудников и

имущества. Здание оборудовали лифтами, системой

электронной сигнализации, кодовыми замками и

телемониторингом. Появились сауны, раздевалки и комнаты для

взвешивания; обедали компаньоны фирмы в специальной

столовой на пятом этаже, откуда открывался прекрасный вид на

реку.

За двадцать лет Бендини сделал свою фирму самой богатой и,

безусловно, самой надежной в Мемфисе. Он был помешан на

скрытности и конфиденциальности. Каждому новому сотруднику

исподволь прививалось сознание того, что нет большего греха,

чем распущенность языка. Конфиденциальным было все:

оклады и дополнительные доходы, продвижение по службе и,

превыше всего, клиентура. Разглашение информации – любой

информации – о фирме, и об этом особенно предупреждали

новичков, ставило под угрозу осуществление лелеемой мечты:

партнерства. Каждый принятый сотрудник надеялся в конце

концов стать компаньоном фирмы. Поэтому за стены крепости

на Фронт-стрит не выходило ни слова. Жены не задавали

вопросов или выслушивали ложь. От сотрудников требовалось

напряженно работать, всегда сохранять выдержку и жить

счастливо на те деньги, которые они за это получали. Все так и

делали. Все без исключения.

Со своим штатом из сорока одного человека фирма была

Обменявшись с Митчем приветствиями, Оливер Ламберт

представил его присутствующим. Их было человек двадцать,

почти все сотрудники, причем большинство выглядели не

намного старше Митча. Компаньоны, объяснил Ламар, были

заняты, он встретится с ними позже, во время обеда. Ламберт

призвал к тишине.

– Джентльмены, это Митчел Макдир. Вы все слышали о нем, и

вот он перед вами. Он наш единственный кандидат, наш, так

сказать, лидер гонки. Его соблазняют различные шишки в Нью

Йорке, Чикаго и Бог знает где еще, поэтому нам нужно очень

постараться, чтобы он предпочел им нашу маленькую фирму.

Сидевшие за столом с улыбками одобрительно закивали. Гость

смутился.

– Через два месяца он закончит Гарвардский университет, и

закончит с отличием. К тому же он является помощником

редактора университетского юридического журнала.

Это, заметил Митч, произвело впечатление.

– До этого, – продолжал Ламберт, – он закончил колледжа

Кентукки, и тоже с отличием. Плюс ко всему, он четыре года

играл в футбол, защитником.

И эта деталь не прошла незамеченной, а на некоторых лицах

был написан, похоже, священный ужас, как если бы перед ними

сейчас стоял Джо Намас.

Глава фирмы продолжал монолог, в то время как Митчел уже

начинал чувствовать себя неловко. А Ламберт и не думал

останавливаться, он говорил о том, каким строгим был всегда у

них в фирме отбор, как замечательно соответствует мистер

Макдир всем их требованиям.

Засунув руки в карманы, Митч позволил себе отвлечься и начал

изучать сидящих перед ним людей. Все они выглядели

молодыми, преуспевающими и состоятельными. Одеты по

деловому, строго, но, в общем-то, так же, как одеваются их

коллеги в Нью-Йорке или Чикаго: темно-серые или темно-синие

шерстяные костюмы, белые или голубые рубашки, в меру

накрахмаленные, и шелковые галстуки. Ничего кричащего или

непрактичного. Двое, может быть, трое были в бабочках, но

дальше этого экстравагантность не шла. Чувство меры во всем.

Никаких бород, усов или причесок, опускающихся на уши. Пара

лиц показались ему занудливыми, но приветливых и

угробить, пока найдешь нужный тебе материал. В первые два

года тебе придется провести здесь немало времени, так вот мы

старались, чтобы окружающее хотя бы не вызывало у тебя

отвращения.

В дальнем углу, позади заваленного в беспорядке стола они

наткнулись на библиотекаря, который представился Митчелу, а

затем кратко рассказал о компьютерном зале, где десяток

терминалов был в постоянной готовности выдать или

упорядочить любой объем информации. Библиотекарь горел

желанием ознакомить гостя с новейшей программной

разработкой, но Ламар обещал заглянуть позднее.

– Отличный парень, – отозвался он о служащем, когда они

вышли в коридор. – Фирма платит ему сорок тысяч в год только

за то, чтобы он возился со своими книжками. Удивительно!

“И вправду удивительно”, – подумал Митч. Второй этаж был

практически точной копией первого, равно как и третьего, и

четвертого. Центр каждого занимали столб! секретарш,

вращающиеся этажерки с папками, копировальные машины и

прочая необходимая техника. По одну сторону от этого открытого

пространства располагалась библиотека, по другую вдоль

коридора шли небольшие комнаты для совещаний и кабинеты.

– Ни одной мало-мальски пригожей секретарши ты здесь не

увидишь, – негромко сказал Ламар, когда они стояли и

наблюдали за их работой. – Похоже, это стало у нас неписаным

законом. Оливер Ламберт из кожи вон лезет, чтобы разыскать

самых старых и непривлекательных. Уверяю, некоторые

работают здесь уже по двадцать лет.

– Какие они все расплывшиеся, – как бы про себя заметил Митч.

– Это часть общей стратегии – приучить нас не давать воли

рукам. Флирт запрещен категорически, да я и не припомню ни

одного случая.

– Ну, а если?

– Кто его знает. Секретаршу, конечно, выгонят. А мужчину

накажут, и, думаю, строго. Это может стоить ему партнерства в

фирме. Не думаю, что найдутся желающие выяснить это на

собственном опыте, да еще с этими коровами.

– А одеты они отлично.

– Пойми меня правильно: мы нанимаем только специалистов

своего дела и платим больше, чем любая другая фирма в

некоторых дерево сохранилось отлично. Ковры тебе предложат

на выбор, когда ты окажешься здесь.

– Я люблю дерево. А что это за ковер?

– Какой-нибудь персидский, старинный, не знаю, откуда он.

Письменный стол принадлежал еще его прадедушке, какому-то

судье на Род-Айленде, так он, во всяком случае, нам говорил. Он

любитель присочинить, так что трудно бывает сказать, когда он

серьезен, а когда нет.

– А где он сейчас?

– Думаю, на отдыхе. Тебе что-нибудь говорили об отпусках?

– Нет.

– Первые пять лет работы ты имеешь право на ежегодный

двухнедельный оплачиваемый отпуск. После этого – три недели

до тех пор, пока не станешь компаньоном, а тогда уже тебе

решать, когда и на какое время йоги в отпуск. В распоряжении

фирмы небольшой горный отель в Вэйле, охотничий домик на

озере в Манитобе, ей также принадлежат два дома на Большом

Каймане. Всем этим ты пользуешься бесплатно, но заказывать

комнату нужно заблаговременно, желающих хватает, а

компаньоны к тому же обладают правом первой очереди. А уж

после них – кто не успел, тот опоздал. Наши люди предпочитают

Каймановы острова. Это признанное международное убежище от

налогов, и большая часть наших сотрудников стремится именно

туда. Думаю, Миллиган сейчас там, скорее всего, развлекается

подводным плаванием и называет это своим бизнесом.

Митч слышал о Каймановых островах на одном из курсов по

налогообложению и знал, что это где-то в Карибском море. Он

думал было спросить Ламара, где именно, но тут же решил, что

выяснит сам.

– Всего две недели?

– Да, а что, какие-то проблемы?

– Нет, ничего серьезного. В Нью-Йорке предлагают по меньшей

мере три. – Прозвучало это так, как будто в душе Митч считал,

что подобные дорогостоящие отпуска достойны всяческого

осуждения. Однако, кроме трехдневного уик-энда, который они с

Эбби называли “медовым месяцем”, а также нечастых

автомобильных вылазок на природу, Митч ни разу еще не имел

того, что люди называют словом “отпуск”, и никогда ему не

приходилось выезжать за пределы страны.

делила между домом, клубом садоводов, благотворительным

фондом, загородным клубом, спортивным клубом и, наконец,

церковью. Несмотря на деньги и известное положение, она

осталась скромной и непритязательной женщиной и явно

собиралась оставаться такой всю жизнь, каких бы высот ни

достиг ее муж. Эбби нашла себе подругу.

Подкрепившись рогаликами и яйцами всмятку, молодые

женщины уселись в уютном вестибюле, попивая кофе и

наблюдая за плещущимися вокруг фонтанных струй небольшими

уточками. Кэй предложила совершить небольшую поездку по

городу, а потом пообедать у нее дома. Может, зайти в один

другой магазин.

– А про заем на дом они вам говорили? – спросила она Эбби.

– Да, еще при первой беседе.

– Им хочется, чтобы вы купили дом сразу после переезда сюда.

Подавляющее большинство выпускников не могут позволить

себе такие расходы, поэтому фирма ссужает их деньгами под

очень небольшой процент.

– Какой именно?

– Не знаю точно. Мы приехали сюда семь лет назад и живем

сейчас уже во втором доме, первый, поменьше, продали. Это

будет выгодно для вас, поверь мне. Уж фирма проследит за тем,

чтобы у вас был собственный дом. Здесь это вроде неписаного

правила.

– Почему им это так важно?

– По нескольким причинам. Прежде всего, они хотят, чтобы вы

переехали сюда. Фирма очень избирательна, и, как правило,

если они хотят, чтобы человек к ним пришел, этот человек

приходит. А поскольку Мемфис не идет в сравнение с крупными

городами, где жизнь бьет ключом, они чувствуют себя

обязанными как-то это компенсировать. К тому же к сотрудникам

предъявляются очень высокие требования, они перерабатывают,

у них восьмидесятичасовая рабочая неделя, их часто не бывает

дома. Это нелегко и для мужа и для жены, и фирма знает об

этом. Суть в том, что, когда в семье все хорошо, юрист чувствует

себя счастливым, а счастливый юрист приносит фирме больше

прибыли. Так что в основе всего – прибыль. Они очень

практичны. И еще, наши мужчины – заметь, там нет женщин –

очень гордятся тем, что они так преуспевают, им пристало

обучение ребенка. И вообще все очень веселятся.

– Похоже, у вас тут прямо-таки братство какое-то. – Скорее одна

большая семья. Вся наша жизнь, в том числе и общественная,

связана с фирмой, и для нас это важно, ведь коренных жителей

среди нас нет, все мы трансплантаты.

– Все это просто здорово, но не хотелось бы, чтобы кто-то мне

говорил, когда работать, когда отдыхать, когда иметь детей.

– Не переживай. Фирма очень заботится о семье, но совать нос

в твою жизнь они не станут.

– По-моему, я начинаю сомневаться в этом.

– Говорю тебе, успокойся, Эбби. Они как семья, они прекрасные

люди, а Мемфис – замечательный город, в котором можно жить

и растить детей. Стоимость жизни здесь ниже, и сама жизнь

течет неторопливее и плавнее. Может, ты сравниваешь Мемфис

с большими городами? Мы тоже так делали, но, поверь, Мемфис

стоит любого из них.

– Я увижу весь город?

– Конечно, для этого-то я и здесь. Давай начнем с центра,

отсюда отправимся на восток посмотреть на пригороды, может,

на кое-какие приятные домики, а потом пообедаем в моем

любимом ресторанчике.

– Похоже, скучать не придется, – отозвалась Эбби. Кэй

расплатилась. Они вышли из отеля и уселись в новый

“мерседес” семейства Куин.

Столовая, как ее просто называли, располагалась в конце пятого

этажа и выходила окнами на набережную и лениво ползущую за

ней реку. Из высоченных окон открывался захватывающий вид

на мосты и доки, буксиры, пароходики, баржи.

Помещение это было святилищем, надежным убежищем для тех,

кто был достаточно талантлив и честолюбив, чтобы стать

компаньонами респектабельной фирмы Бендини. Они

встречались здесь ежедневно на обедах, которые им готовила

Джесси Фрэнсис, огромная пожилая темпераментная негритянка,

а подавал блюда на стол ее муж Рузвельт, в белых перчатках и

старомодном, неловко сидящем на нем чуть выцветшем и

морщинистом фраке, подаренном лично мистером Бендини

незадолго до смерти. Иногда компаньоны встречались и по

утрам, чтобы выпить кофе с горячими пирожками и обсудить

дела, а также, от случая к случаю, – и за бокалом вина, отмечая

на скорую руку порцию жареных маринованных огурчиков.

Представляете?! Пожарить маринованные огурчики! Миллиган

позволил себе пробурчать что-то при Рузвельте, а тот доложил

Джесси. Та взяла и ушла через заднюю дверь, просто ушла. На

неделю. Рузвельт хотел идти на работу, а она его не пускала. В

конце концов, Бендини все уладил, и она согласилась вернуться,

если больше никаких жалоб не будет. Но все-таки она

отказалась от жира. Думаю, все мы проживем теперь лет на

десять больше.

– Восхитительно! – намазывая масло на еще одну булочку,

произнес Ламар.

– У нее всегда так, – добавил Ламберт в тот момент, когда мимо

их столика проходил Рузвельт, – еда здесь хороша, от нее

полнеешь, но мы нечасто пропускаем обед.

Митчел ел не спеша, готовый в любой момент поддержать

беседу, и старался держаться абсолютно свободно. Удавалось

это с трудом. Окруженный людьми, добившимися от жизни всего,

миллионерами, в этой изысканной, роскошно убранной комнате,

он чувствовал себя простым смертным, очутившимся вдруг в

небесных чертогах. Только присутствие Ламара и отчасти

Рузвельта придавало ему бодрости.

Когда Ламберт убедился в том, что Митч уже насытился, он

вытер салфеткой рот, медленно поднялся и легонько постучал

чайной ложечкой.

– Джентльмены, могу ли я попросить минуту вашего внимания?

В столовой наступила тишина, головы обедающих повернулись к

столику. Положив салфетки, мужчины в упор смотрели на гостя.

Где-то на письменном столе у каждого лежала копия его досье.

Два месяца назад они единогласно проголосовали за то, чтобы

сделать его единственным претендентом. Они все знали, что он

пробегает по четыре мили в день, не курит, что у него аллергия

на сульфаниды, вырезаны гланды, что у него маленькая синяя

“мазда”, что мать страдает психическим расстройством и что он

мастерски играет в футбол. Им было известно и то, что, даже

когда он болеет, он не принимает ничего более крепкого, чем

пара таблеток аспирина, и то, что он достаточно голоден для

того, чтобы работать сто часов в неделю, если они его об этом

попросят. Митчел И. Макдир нравился им. Он приятно выглядел,

был атлетически сложен, настоящий мужчина, со светлой

конечно, не трезвенники, это понятно, но они привыкли

контролировать себя. Здоровый юрист лучше работает. Опять

таки, это вопрос прибылей.

– Ну, в этом есть хоть какой-то смысл. Митч говорил мне, что в

фирме нет проблем с текучестью кадров.

– Да, за семь лет, что мы здесь прожили, я не припомню никого,

кто бы ушел. Здесь платят хорошие деньги и очень осторожны в

подборе сотрудников. Они не берут на работу людей из

состоятельных семей.

– Не уверена, что поняла.

– Фирма не примет человека, у которого помимо его оклада был

бы еще какой-то источник доходов. Им нужны молодые и

голодные. Тут все дело в преданности: если все твои денежки

текут из одного-единственного места, то ты будешь хранить

верность этому месту. В фирме от тебя ожидают беззаветной

преданности. Ламар говорит, что даже разговоров о том, чтобы

уйти куда-то, он ни разу не слышал. Все они чувствуют себя

счастливыми: они или богаты, или на пути к богатству. И уж если

кто-то надумает уходить, он явно не заработает в другом месте

столько, сколько у нас. Фирма даст Митчу все, что он захочет,

только бы он согласился работать здесь. Они горды тем, что

платят больше других.

– А почему они не принимают женщин?

– Пытались однажды. Она оказалась настоящей стервой, вокруг

нее был вечный шум. Юристы-женщины вечно готовы в драке

отстаивать свое “я”. С ними трудно иметь дело. Ламар говорит,

что они боятся принимать женщину, так как не смогут просто

избавиться от нее в случае, если она не справится со своими

обязанностями, да еще ей потребуется положительная

характеристика.

Им принесли еду, от новых коктейлей они отказались. Ресторан

постепенно заполнялся молодежью, атмосфера становилась все

более оживленной. Слышалась мелодия Смоки Робинсона.

– У меня идея! – воскликнула вдруг Кэй. – Я знакома с одним

торговцем недвижимостью, поедем посмотрим, что у него сейчас

есть на продажу.

– Что на продажу?

– Дом. Дом для вас с Митчем, дом для нового сотрудника фирмы

“Бендини, Ламберт энд Лок”. Присмотрим что-нибудь вам по

плюс премия в декабре в зависимости от качества твоей работы

и доходов фирмы за предыдущие двенадцать месяцев. В

прошлом году премия для сотрудников составила в среднем

девять тысяч долларов. Тебе должно быть известно, что участие

сотрудников в прибылях в юридических фирмах почти не

практикуется. Остались какие-нибудь неясности?

– А что меня ждет через два года?

– Твой базовый оклад будет повышаться в среднем на десять

процентов в год до тех пор, пока ты не станешь компаньоном. Но

ни повышение оклада, ни премия не гарантированы – они

зависят от твоей работы.

– Это справедливо.

– Ты уже знаешь, что фирме очень важно, чтобы ты купил в

свою собственность дом. Это прибавляет надежности и

престижа, особенно новым сотрудникам, и к этому мы тоже

неравнодушны. Фирма предоставляет низкопроцентный заем на

тридцать лет, с фиксированными ставками выплат, но если через

пару лет ты решишь свой дом продать, то твои выплаты тебе не

вернут. Заем предоставляется только раз, для покупки твоего

первого дома. За другие дома ты платишь из своего кармана.

– Какова процентная ставка?

– Предельно низкая. Чтобы только уберечь тебя от конфликта с

налоговым управлением. Текущая рыночная ставка составляет

десять – десять с половиной процентов. Мы дадим тебе

процентов семь-восемь. Дело в том, что фирма представляет

интересы некоторых банков, они помогают нам. С твоим окладом

у тебя не будет проблем с выплатами. В конце концов, фирма

всегда может выступить, в случае необходимости, твоим

гарантом.

– Вы очень великодушны, мистер Макнайт.

– Это важно для нас самих. В деньгах мы тоже ничего не теряем.

Твоя задача – подыскать себе дом, все остальное – заботы

нашего отдела по сделкам с недвижимостью. Тебе останется

только въехать.

– А “БМВ”?

Мистер Макнайт усмехнулся.

– Мы попробовали это лет десять назад и решили, что машина –

хороший стимул. Все просто: ты выбираешь “БМВ”, какую-нибудь

небольшую модель, фирма арендует ее на три года и вручает

приходят поговорить или пообедать, кое-кто сохраняет за собой

свой офис. Ламар говорил с тобой об отпусках?

– Да.

– Отлично. Заказывай места заранее, особенно в Вэйле и на

Кайманах. Дорогу оплачиваешь сам, жилье – за счет фирмы. На

Кайманах у нас немало дел, и время от времени фирма будет

посылать тебя туда поработать. Такие поездки не входят в счет

отпуска, это примерно раз в год, вряд ли чаще. Мы много

работаем, Митч, и кому, как не нам, знать настоящую цену

отдыху.

Митч согласно наклонил голову и на мгновение представил себя

лежащим на песке далекого острова в Карибском море,

потягивающим прохладный ананасовый сок, окруженным

стройными созданиями в бикини.

– А о премии вновь принятому Ламар тоже говорил?

– Нет, впервые слышу.

– Если ты решишь прийти к нам, ты получишь чек на пять тысяч.

Нам хотелось, чтобы большую часть этих денег ты потратил на

новый гардероб. После семи лет джинсов и фланелевых

рубашек выбор твоих костюмов вряд ли будет широк, да это и

понятно. Мы очень придирчивы в вопросах внешнего вида и

ожидаем от всех сотрудников фирмы, что одеты они будут со

вкусом и достаточно консервативно. Особого кодекса в одежде у

нас нет, но общее представление ты получишь.

Пять тысяч долларов, сказал он? На одежду? В настоящий

момент у Митча было два костюма, в одном из них он сюда

приехал. Он надеялся, что лицо его сохраняло невозмутимость,

но тут же чуть не улыбнулся.

– Какие-нибудь вопросы?

– Да. Некоторые большие фирмы печально известны тем, что

загружают своих сотрудников нудной поисковой работой и

запирают их в библиотеках, особенно новичков, года на три. Так

вот, этого мне не нужно. Я не против того, чтобы выполнять свою

долю исследований, и я знаю, что в фирме я буду самым

младшим на первых порах, но я никогда не соглашусь сидеть

над документами и заниматься писаниной за всю фирму. Я хочу

работать с настоящими клиентами и их проблемами.

Внимательно и терпеливо мистер Макнайт выслушал молодого

человека. Помолчал, прежде чем ответить.

одной части коридора находилась столовая с кухней, в центре –

несколько закрытых на замок комнат-кладовых, за ними коридор

был перегорожен толстой бетонной стеной. Сбоку от небольшой

металлической двери торчала кнопка звонка, а над дверью в

центре стены на кронштейне поблескивала небольшая

телекамера. Дверь вела в тесноватое помещение, где сидел

вооруженный охранник и следил за изображениями на экранах

мониторов, занимавших всю стену. Далее коридор зигзагом

пробивался через лабиринт различных отсеков и кабин, где

какие-то люди были заняты невидимой работой по наблюдению,

сбору и обработке информации. От внешнего мира окна были

изолированы не только слоем краски, но и глухими шторами, и у

солнечного света не было ни малейших шансов пробиться

внутрь.

Глава службы безопасности Де Вашер занимал самую

просторную из этих крошечных секций. Единственным

украшением голых стен его кабинета был сертификат,

удостоверявший его безупречную тридцатилетнюю службу в

департаменте полиции Нового Орлеана. Де Вашер был

мужчиной крепкого сложения, с небольшим животиком,

широкоплечим, с мощной грудью и аккуратно посаженной

совершенно круглой головой. Редко кому доводилось видеть

улыбку на его лице. Воротник мятой рубашки был расстегнут, с

тем чтобы позволить могучей шее хоть какую-то свободу

движений. На спинке стула висела спортивная куртка и широкий

галстук из синтетики.

В понедельник утром после отъезда Макдира и его жены Оливер

Ламберт поднялся на пятый этаж, подошел к металлической

двери и, нажав кнопку, поднял голову к телекамере, ожидая, пока

ему откроют. Нажал кнопку еще раз, дверь открылась, и он

быстро прошел по петляющему коридору прямо в кабинет Де

Вашера. Тот стряхнул пепел с сигары в хирургически чистую

пепельницу, сдвинул со стола бумаги в сторону.

– Привет, Олли. По-моему, ты пришел поболтать о Макдире.

Де Вашер был единственным в фирме человеком, называвшим

Ламберта просто Олли прямо в лицо.

– Да, помимо прочего.

– Что ж, он неплохо провел время, остался доволен фирмой,

ему понравился город, и скорее всего, он примет наше

– Пока, во всяком случае. Они собирались приехать еще разок,

примерно через месяц, еще поприсматриваться. Вы могли бы

оплатить им самолет сюда в любое время, как только они будут

готовы, не так ли, это ведь обычная процедура?

– Да, мы с этим справимся. Что они говорили об окладе?

– Они поражены. Выше ему ничего не предлагали. Они

безостановочно говорили о деньгах: оклад, пенсия, заем, “БМВ”,

премии и прочее. Им не верится во все это, ребятишки готовы

тронуться.

– Пожалуй. Так ты думаешь, что мы купили его, а?

– Готов биться об заклад – да. Он сказал, что фирма, может, и не

такая престижная, как на Уолл-стрит, но квалификация у юристов

не ниже, а как люди они гораздо приятнее. Я уверен, что он

согласится.

– Он что-нибудь подозревает?

– В общем нет. Ламар явно дал ему понять, чтобы он держался

подальше от кабинета Лока. Он поделился с женой, сказал ей,

что никто никогда не входит в его кабинет за исключением

нескольких секретарш и очень небольшого числа компаньонов.

Но тут же добавил, что Куин сказал ему, будто Лок просто

эксцентричен и довольно замкнут. Не думаю, чтобы он что-то

подозревал. Она же сказала, что фирма, как ей кажется,

слишком уж беспокоится о вещах, которые ее не касаются.

– Например?

– Личная жизнь. Дети, работа жен и в таком духе. По-моему, ее

это несколько раздражало, но это только мое предположение.

Просто в субботу утром она сказала ему, что, будь она проклята,

если позволит горстке каких-то адвокатов указывать ей, когда

она сможет работать, а когда – заводить детей. Но я не думаю,

что все это очень серьезно.

– Понимает ли он, насколько постоянная работа его ждет?

– Мне кажется, да. Не было ни упоминания о том, чтобы

переехать через несколько лет куда-нибудь еще. Я думаю, он

понял. Он уже хочет стать компаньоном, как и все. Он уже

сломлен, он жаждет денег.

– Говорилось что-нибудь об ужине у меня дома?

– Оба там сильно нервничали, но им очень понравилось. А от

дома они в восхищении. И от твоей жены тоже.

– Секс?

прослушивался. Естественно, они не знали кем. Козински

рассказал об этом Ходжу в прошлую пятницу – они спрятались в

библиотеке на третьем этаже. Микрофон был довольно далеко

от них, и мы смогли записать лишь отдельные реплики. Немного,

но ясно, что говорили они о “жучках” в доме Козински. Они

убеждены, что их слушают везде, и они подозревают нас.

Говорят даже между собой очень осторожно.

– С чего это вдруг ФБР понадобился для обыска ордер?

– Хороший вопрос. Видимо, реверанс в нашу сторону, чтобы все

выглядело законно и солидно. Нас они уважают.

– Кто там был персонально?

– Тарранс. Видимо, он старший.

– И как он?

– Хорош. Молод, зелен, излишне ревностен, но компетентен. С

нашими людьми он не сравнится.

– И часто он говорил с Козински?

– Сейчас это невозможно установить. Поскольку они вычислили,

что мы их слушаем, они стали слишком осторожны. Нам

известно о четырех их встречах в прошлом месяце, но я

подозреваю, что их было больше.

– Много он успел вынюхать?

– Надеюсь, не очень. Пока ФБР ведет бой с тенью. Их последняя

беседа, о которой мы знаем, состоялась неделю назад, и

важного там ничего сказано не было. Козински очень напуган.

Общаются они, видимо, много, а толку нет. Он так еще и не

решился пока сотрудничать с ними. Они же сами на него вышли,

имей это в виду. По крайней мере, мы так считаем. Они прижали

его довольно крепко, и он готов был расколоться, но теперь,

похоже, начинает задумываться. Однако контакты продолжаются,

и это тревожит меня.

– Жена его что-нибудь знает?

– Думаю, нет. Она видит, что ведет себя он как-то странно, а он

объясняет это перегруженностью на работе.

– А что Ходж?

– Насколько мы осведомлены, он пока с фэбээровцами не

контактирует. Больше разговаривает с Козински, или шепчется, я

бы сказал. Ходж твердит, что боится ФБР хуже смерти, что ФБР

ведет бесчестную игру, что им нельзя доверять. Без Козински он

и шагу не сделает.

цветной телевизор, ящики с посудой, одеждой, всякими

мелочами. Из чисто сентиментальных воспоминаний взяли с

собой и старую кушетку, понимая, однако, что долго она в новом

доме не простоит.

Эбби держала на руках их беспородного пса Херси, а Митч

сидел за рулем и гнал машину через Бостон на юг, все дальше

на юг, туда, где их ждала лучшая жизнь. Уже три дня они

пробивались второстепенными дорогами, наслаждаясь сельской

местностью и подпевая передаваемым по радио песням. Они

ночевали в дешевых мотелях и болтали о доме, о “БМВ”, о

мебели, детях, богатстве. Опустив стекла кабины, они с

радостью подставляли свои лица ветерку в те моменты, когда

грузовичок набирал максимальную скорость – почти сорок пять

миль в час! Где-то уже в Пенсильвании Эбби робко намекнула,

что они могли бы по пути заскочить ненадолго в Кентукки. Митч

не сказал ничего, но выбрал маршрут, пролегающий через обе

Каролины, Северную и Южную, и Джорджию, так что в любой

точке их пути между ними и границей штата Кентукки было не

меньше двухсот километров. Эбби смирилась.

Они добрались до Мемфиса в четверг утром; как и было

обещано, черный “БМВ” триста восемнадцатой модели стоял у

гаража в ожидании хозяев. Митч не сводил глаз с машины. Эбби

– с дома. Трава перед ним была густой, зеленой и аккуратно

подстриженной. Невысокая ограда вокруг поблескивала свежей

краской. Ноготки на клумбе – в цвету. Ключи, как

договаривались, лежали в кладовой под ведром.

Не вытерпев и опробовав новенький “БМВ” тут же во дворе, они

кинулись разгружать грузовик – им не хотелось давать соседям

шанс рассмотреть небогатые пожитки. Грузовичок сразу же

отогнали в отделение арендной конторы. И – снова за руль

“БМВ”!

Женщина-декоратор, специалист по интерьерам, та самая,

которой вменили в обязанность оформить его кабинет, пришла

после обеда, принеся с собой образчики ковров, красок,

занавесей, драпировок и обоев. Затею с декоратором Эбби

нашла излишней, особенно после их спартанской квартирки в

Кембридже, но потом сдалась. Митчу это моментально

наскучило, он извинился и вновь отправился к машине. Он с

гордостью ехал по трехрядному шоссе утопающего в зелени

опустилась – ноги ее не держали. Губы изо всех сил сжали

платок, раздалось сдавленное рыдание.

Митч опустился на колени рядом.

– Кэй, что случилось?

Она только покачала головой, не в силах говорить. Эбби гладила

ее по колену, Митч слегка похлопывал по другому. Они смотрели

на нее со страхом, предполагая самое худшее. Ламар? Дети?

– Случилось несчастье, – едва слышно проговорила Кэй сквозь

рыдания.

– С кем?

Она вытерла глаза, глубоко вздохнула.

– Два сотрудника фирмы, Марш Козински и Джо Ходж, погибли.

Мы были очень близки с ними.

Митч опустился на журнальный столик. С Козински он

встретился, когда приезжал сюда второй раз, в апреле. Вместе с

Ламаром они втроем как-то обедали в небольшом ресторанчике

на Фронт-стрит. Ему оставалось до партнерства не так уж много,

однако вид у него был совсем не радостный. Джо Ходжа Митч

припомнить не смог.

– Что случилось? – спросил он. Рыдания прекратились, но слезы

все еще текли по щекам Кэй. Она вытирала их и смотрела на

Митча.

– Мы еще точно не знаем. Они занимались подводным

плаванием на Большом Каймане. На их лодке что-то взорвалось,

и мы думаем, что они утонули. Ламар сказал, что другие

подробности пока неизвестны. Несколько часов назад в фирме

было совещание, всех оповестили. Ламар еле добрался до

дома.

– Где он?

– Около бассейна. Он ждет тебя.

Ламар сидел в металлическом шезлонге у садового стола под

зонтиком, в нескольких футах от бассейна. Неподалеку от

клумбы с цветами из травы торчала головка садовой

дождевальной установки. Через равные промежутки времени из

нее били струйки воды и по идеальной дуге приземлялись на

стол, на зонтик, на шезлонг и сидящего в нем Ламара Куина. Он

был насквозь мокрым. Вода капала с носа, ушей, волос. Голубую

рубашку и брюки можно было выжимать. Обуви и носков на нем

не было.

Ламар вытер брови, уставился глазами в землю. Когда он вновь

заговорил, то стекающая с кончика носа вода заметно исказила

его произношение.

– Трое детей. Его девочки-близнецы всего на месяц старше

нашего сына, они всегда играли вместе…

Он не сдержался и заплакал, закусив нижнюю губу и прикрыв

глаза.

Митч почувствовал себя совсем неловко, ему захотелось уйти.

Он отвел глаза в сторону.

– Мне очень жаль, Ламар. Очень.

Ламар взял себя в руки, но слезы еще текли по щекам. Митч

разыскивал взглядом кран, он дважды собирался попросить

разрешения закрыть воду, и оба раза решал потерпеть еще, если

уж Ламар терпел. Вдруг это действительно поможет? Он

посмотрел на циферблат – часа через полтора стемнеет.

– Это был несчастный случай? – спросил он.

– Мы знаем очень немного. Они ныряли с аквалангами, и на

лодке произошел взрыв. Инструктор, местный житель, тоже

погиб. Сейчас пытаются перевезти их тела сюда, домой.

– А что с их женами?

– Они, слава Богу, дома. Это была деловая поездка.

– Никак не вспомню, как выглядел Ходж.

– Ходж был высоким блондином, не очень-то разговорчивым.

Таких часто встречаешь, но никогда не можешь запомнить.

Заканчивал Гарвард, как и ты.

– Сколько ему было лет?

– И ему и Козински было по тридцать четыре. Он бы стал

компаньоном сразу после Марти. Они были дружны. Собственно,

все мы очень дружны, особенно сейчас.

Обеими руками он откинул волосы со лба на затылок, встал,

прошел туда, где было сухо. Вода стекала с него ручьями. Он

остановился рядом с Митчем, тупо глядя на крыльцо соседей.

– Ну, как “БМВ”?

– Замечательно. Отличная машина. Спасибо, что позаботился.

– Когда ты приехал?

– Сегодня утром.

– А дама приходила? Специалист по интерьерам?

– О, да. Эбби с ее помощью потратила всю мою зарплату за

следующий год.

Тоска ушла.

– Поужинаем где-нибудь? – спросил он.

– Надо бы переодеться, – ответила Эбби. Митч окинул взглядом

ее стройные загорелые ноги. Эбби была в белой юбке выше

колен и в белой же блузке, все – из хлопка. Сам Митч сидел за

рулем в шортах, шлепанцах и выгоревшей на солнце черной

майке.

– С такими ногами, как у тебя, мы бы прошли в любой ресторан

Нью-Йорка. Как насчет “Рандеву”? Для него мы одеты?

– Отличная мысль.

Они нашли в центре местечко на платной стоянке, заплатили и

прошлись пешком пару кварталов до неширокой тенистой

улочки, где летний воздух сгущался, как туман, от аромата

жаренного на углях мяса. Этот аромат проникал через ноздри,

рот, дымком въедался в глаза, опускался вниз, к желудку, и

оттуда давал команду в мозг. Дивный запах вырвался наружу

вместе с дымом по вентиляционным трубам, окружавшим

массивные печи, в которых в лучшем ресторане города, на весь

мир прославившемся жареными свиными ребрышками, эти

самые ребрышки сейчас и подрумянивались. Ресторан

располагался ниже уровня улицы, в подвальном этаже старого

здания из красного кирпича, которое давно бы снесли, если бы

не превосходная еда, превратившая “Рандеву” в

достопримечательность.

Ресторан обычно бывал полон, существовала даже очередь, но

по четвергам напряжение, видимо, спадало. Они прошли через

похожий на пещеру зал и устроились за небольшим столиком,

покрытым красной клетчатой скатертью, чувствуя на себе

любопытные взгляды. Взгляды эти были всегда, мужчины

переставали жевать, руки с ребрышками застывали в воздухе,

когда Эбби Макдир проходила мимо, невозмутимая, как

фотомодель. Однажды в Бостоне, идя по тротуару, она стала

причиной пробки на перекрестке – на нее засмотрелся какой-то

водитель. Присвистывание и возгласы восхищения вслед были

неотъемлемой частью ее жизни, и даже муж ее привык к этому.

Митч был очень горд тем, что его жена так красива.

Чернокожий гигант в красном фартуке с рассерженным видом

стоял перед ними.

– Да, сэр. – Голос его был требовательным. Карточки меню

– Мы тренировались в каждом мотеле по дороге из Бостона в

Мемфис.

– Я помню, а в новом доме еще ни разу. – От неудачного

движения соус брызнул Митчу прямо в глаза.

– Но мы же только утром приехали, Митч!

– Знаю. А чего мы ждем?

– Митч, ты ведешь себя так, как будто я совсем про тебя забыла.

– А ты и забыла. С самого утра. Предлагаю заняться этим

сегодня же вечером, как только приедем домой, это будет как бы

обрядом крещения нашего нового обиталища.

– Посмотрим.

– Обещаешь? Гляди-ка, видишь парня, вон там? Похоже, он

сейчас вывихнет себе шею, пытаясь увидеть чью-то ножку. По

моему, я должен подойти и отхлестать его ремнем по заднице,

а?

– Обещаю. Договорились. Не обращай внимания на тех парней,

они смотрят на тебя, думаю, они считают тебя ловчилой.

– Очень остроумно.

Митч справился со своей порцией и теперь уминал ее половину.

Допив пиво, они расплатились и выбрались на свежий воздух.

Сели в машину. Он не спеша ехал по городу, пока не увидел

табличку с названием улицы неподалеку от их дома. Пару раз

замешкавшись на поворотах, он въехал на Медоубрук, и около

дома мистера и миссис Митчел И. Макдир “БМВ” остановился.

Кровати еще не были собраны, и подушки матрасов лежали на

полу, окруженные какими-то ящиками. Херси спрятался под

лампой на полу и всю ночь наблюдал за тем, как они

тренировались.

Через четыре дня, в понедельник, который должен был стать

первым рабочим днем Митчела в фирме Бендини, сам Митч

вместе с женой, окруженный своими теперь уже тридцатью

девятью коллегами и их женами, пришел отдать последний долг

Мартину С. Козински. Кафедральный собор был полон. Оливер

Ламберт произнес настолько прочувствованное прощальное

слово, что даже у Митча, похоронившего отца и брата, глаза

были на мокром месте. При виде вдовы и детей Эбби совсем

расплакалась.

В том же составе все встретились и после полудня – в

пресвитерианской церкви, где происходило прощание с

– Я чувствовал, что не могу не пойти на похороны.

– Мы гордимся тобой, Митч, мы возлагаем на тебя очень

большие надежды. Мы только что потеряли двух наших

замечательных юристов, оба они занимались налогами, так что

ты сейчас нам просто необходим. Нам всем теперь придется

работать более напряженно.

Вошла Луиза с подносом, на нем – серебряный кофейник, чашки

тонкого фарфора.

– Нам очень грустно, – сказал Ламберт, – раздели нашу скорбь с

нами, Митч.

Мужчины склонили головы. Ройс Макнайт просматривал какие-то

записи в своем блокноте.

– Митч, по-моему, мы с тобой об этом уже говорили. Нового

сотрудника мы закрепляем за компаньоном, который направляет

его деятельность. Вопрос их взаимоотношений довольно важен.

Мы всегда стараемся подобрать такого компаньона, с которым

нетрудно сработаться, и, как правило, мы не ошибаемся. Если

же это происходит, мало ли что, то мы просто подбираем

другого. Твоим партнером будет Эйвери Толар.

Митч смущенно улыбнулся ему.

– Он будет твоим непосредственным руководителем, и все дела,

над которыми ты будешь работать, – это его дела. Фактически ты

будешь заниматься только налогами.

– Отлично.

– Прежде чем я забуду, Митч, – пообедаем сегодня вместе, –

повернул к нему голову Толар.

– С удовольствием.

– Возьмите мой лимузин, – предложил Ламберт.

– Я это и собирался сделать, – ответил Толар.

– А когда у меня будет лимузин? – спросил Митч. Все

рассмеялись, похоже, благодарные ему за то, что он постарался

разрядить атмосферу.

– Лет через двадцать, – отозвался Ламберт.

– Я терпелив.

– Как твой “БМВ”? – Это был Миллиган.

– Замечательно! Пробежит пять тысяч миль без всякого

обслуживания.

– С переездом все в порядке?

– Да, все отлично. Я очень благодарен фирме за помощь. Здесь

– Почти двадцать три тысячи.

– Начни завтрашний день с того, что передай все документы по

займам Луизе.

– Вы… гм-м… имеете в виду, что фирма все оплатит?

– Такова наша политика. Если ты, конечно, не против.

– Нисколько не против. Просто я не знаю, что сказать.

– Тебе и не нужно ничего говорить. Мы делали это для каждого

нашего нового сотрудника на протяжении последних пятнадцати

лет. Просто передай бумаги Луизе.

– Но это очень великодушно, мистер Макнайт.

– Да, это так.

Пока лимузин медленно продвигался по забитым машинами

улицам, Эйвери говорил без умолку. Митч напомнил ему самого

себя, говорил он. Ребенок из разрушившейся семьи,

воспитанный приемными родителями где-то на юго-западе

Техаса. После школы он оказался предоставленным самому

себе, работал в ночную смену на обувной фабрике, чтобы

скопить денег на учебу в колледже. Ему посчастливилось

получить благотворительную стипендию. Колледж закончил с

отличием, разослал заявления о приеме в одиннадцать вузов и

остановил выбор на Стэнфордском университете. Закончил

факультет права вторым на курсе и отказался от предложений

всех самых крупных фирм на Западном побережье. Он хотел

заниматься налогами и ничем иным. Оливер Ламберт нашел его

шестнадцать лет назад, когда в фирме не было и тридцати

человек.

Толар был женат, имел двоих детей, но о семье говорил мало.

Его больше интересовали деньги. Они его страсть, как сказал он.

В банке уже лежал первый миллион, второй ожидался через

пару лет. С ежегодным доходом в четыреста тысяч вряд ли это

займет большее время. Его специальностью было создание

товариществ по закупке супертанкеров. В своем деле он слыл

профессионалом, ставка его составляла триста долларов в час,

а работал он шестьдесят, иногда семьдесят часов в неделю.

Митч начинал со ста долларов в час и пятичасового, по меньшей

мере, рабочего дня до тех пор, пока он не сдаст экзамен. После

этого – восемь часов, по сто пятьдесят долларов за каждый.

Скрупулезный учет рабочего времени, равно как и объема

проделанной за день работы, или, как в фирме говорили,

сотрудника в ранг компаньона. Поэтому – не пренебрегай! Это

превыше всего, после сдачи экзамена, конечно.

Экзамен – чепуха, просто формальность, через которую нужно

пройти, ритуал, не более. Выпускнику Гарварда опасаться

нечего. Просмотришь наш повторительный курс, вспомнишь,

чему учили, говорил Эйвери, и достаточно.

Лимузин свернул в боковую улочку между двумя высокими

зданиями и остановился у растянутого поперек тротуара тента,

ведущего к металлической двери, выкрашенной в черный цвет.

Эйвери посмотрел на часы и бросил шоферу:

– Подъедешь сюда к двум.

“Два часа на обед, – подумал Митч. – Это больше шестисот

долларов. На ветер!”

Клуб “Манхэттен” занимал последний, десятый этаж здания,

которое в начале пятидесятых было целиком заселено какими-то

конторами. Толар окрестил его развалиной, но не преминул

сообщить Митчу, что клуб известен в городе своим дорогим

рестораном и изысканной кухней. Доступ в него имели только

белые мужчины, обстановка была роскошной. Знатные обеды

для знатных людей: банкиров, юристов, чиновников высокого

ранга, антрепренеров, немногих политиков и горстки

аристократов. Позолоченный изнутри лифт без остановок

промчался через покинутые конторами этажи и замер на

элегантно отделанном последнем. Представительный

метрдотель обратился к спутнику Митча по имени, осведомился

о здоровье Оливера Ламберта и Натана Лока, выразил

сочувствие по поводу гибели Козински и Ходжа. Эйвери

поблагодарил и представил ему нового члена фирмы. Лучший

столик ждал их в углу. Безупречно вышколенный черный

официант, Эллис, предложил гостям меню.

– В фирме не разрешается принимать спиртное во время обеда,

– заметил Эйвери, открывая меню.

– Я и не пью во время обеда.

– Вот и хорошо. Что будешь?

– Чай со льдом.

– Чай со льдом для него, – обратился Эйвери к официанту, – а

мне сухой мартини, и положи туда три оливки.

Митч прикусил язык и ухмыльнулся в меню.

– Слишком много у нас всяких правил, – пробормотал под нос

– У каждого есть свой ключ, так что прийти и уйти можно в

любое время. Меры безопасности соблюдаются очень строго, но

охрана давно уже привыкла к трудоголикам. Некоторые из

привычек сослуживцев вошли в легенду. Виктор Миллиган в

молодости работал по шестнадцать часов в день, семь дней в

неделю, и так до тех пор, пока не стал компаньоном, после чего

прекратил работать по воскресеньям. У него случился сердечный

приступ, и он был вынужден пожертвовать и субботами.

Лечащий врач посадил его на диету: не более десяти часов в

день, пять дней в неделю, и с тех пор он чувствует себя

совершенно несчастным. Марти Козински знал в лицо и по

именам всех уборщиц. Он приходил к девяти, поскольку хотел

завтракать вместе с детишками. А уходил в полночь. Натан Лок

притворяется, что не может нормально работать после прихода

секретарш, и вот он является к шести. Это будет просто позором

– прийти позже. Вот перед вами старик, которому шестьдесят

один год и который стоит десять миллионов долларов. А ведь он

работает с шести утра до восьми вечера пять дней в неделю, да

еще прихватывает половину субботы. И что же – уходить на

покой? Да он тут же умрет.

Ты можешь приходить и уходить, когда захочешь, никто не будет

смотреть на часы. Лишь бы дело делалось.

Митч сказал, что все понял. Шестнадцать часов в день? В этом

нет для него ничего нового.

Эйвери похвалил его новый костюм. Неписаное правило в

одежде все-таки было, и Митч его усвоил быстро. У него есть

неплохой портной, сказал Эйвери, старенький кореец, его можно

будет рекомендовать Митчу позже, когда он окажется в

состоянии оплачивать такие счета. Какие? Полторы тысячи за

костюм. Митч сказал, что подождет годик-другой.

Извинившись, их беседу прервал адвокат какой-то крупной

фирмы. Он обратился к Толару с выражением сочувствия и

расспросами о семьях погибших. В прошлом году ему пришлось

вместе с Джо Ходжем работать по одному делу, и он до сих пор

никак не может поверить. Эйвери представил его Митчу.

Оказывается, тот тоже был на похоронах. Они сидели с Толаром

и ждали, когда этот незваный гость уйдет, но он все говорил,

говорил, все сожалел и сожалел. Было ясно, что ему хочется

узнать подробности. Поскольку Эйвери молчал, тот наконец

здесь. Затем перебраться в другой, с приличным видом из окна.

Ну, а потом в “угол”, в “кабинет власти”.

Постучавшись, вошла мисс Нина Хафф, его секретарша. Они

представились друг другу. Нина была крупной женщиной лет

сорока пяти, и с первого взгляда становилось ясно, почему она

до сих пор была одинока. Не будучи отягощена семьей, она,

видимо, тратила свои деньги исключительно на одежду и

косметику – и все впустую. У Митча мелькнула мысль – почему

бы ей не открыть салон по уходу за внешним видом? Она тут же

ему выложила, что работает в фирме восемь с половиной лет и

о делопроизводстве знает все, что о нем стоит знать. Если у него

возникнут какие-либо вопросы, все, что он должен будет сделать,

это спросить ее. Митч поблагодарил мисс Хафф за любезность.

Она сообщила ему, что в последнее время была на должности

машинистки и очень рада тому, что представилась возможность

вернуться к исполнению обязанностей секретаря. С видом

полного понимания ее проблем Митч значительно кивнул

головой. Знает ли он, как управляться с диктофонами? Да, знает.

Год назад он проходил практику в довольно крупной фирме на

Уолл-стрит, там работало триста человек, и фирма эта была

оснащена по последнему слову техники. Но если у него будут

проблемы, заверил ее Митч, он обязательно обратится к ней за

помощью.

– Как зовут вашу жену? – спросила мисс Хафф.

– А для чего вам нужно это знать?

– Мне бы хотелось называть ее по имени, когда она будет

звонить сюда. Я и в телефонных разговорах привыкла быть

вежливой и дружелюбной.

– Эбби.

– А какой кофе вы предпочитаете?

– Черный. Но я варю его сам.

– Что вы, я не против того, чтобы варить для вас кофе. Это мои

обязанности.

– Я варю свой кофе сам.

– Но это делают все секретарши.

– Если вы хоть раз прикоснетесь к моему кофе, я обещаю вам

проследить, чтобы вас отправили в канцелярию лизать марки.

– У нас марки наклеивает машина. А на Уолл-стрит их лижут?

– Это была метафора.

борьбу с Национальным налоговым управлением. Почти все его

клиенты известны своим стремлением к рискованной игре. Тебе

придется попотеть, сидя над документами, но будет интересно.

– Половину обеда он объяснял мне, как оформлять свои счета.

– О, это важно. От нас постоянно требуют, чтобы наши счета

росли. А что мы имеем на продажу? Только наше время. После

того как сдашь экзамен, твои счета будут еженедельно

просматривать Толар и Макнайт. Все это компьютеризировано,

так что они смогут высчитать твою производительность с

точностью до десяти центов. В течение первых шести месяцев

твои счета должны покрывать тридцать-сорок часов в неделю.

Затем на протяжении двух лет – пятьдесят. И прежде чем

рассматривать тебя в качестве кандидата на партнерство, ты

должен будешь на протяжении нескольких лет покрывать своими

счетами не менее шестидесяти часов в неделю. Ни у кого из

компаньонов нет меньше этой цифры – и у большинства с

максимальными почасовыми ставками.

– Немало.

– Да, вроде бы, но только на первый взгляд. Хороший юрист

может работать восемь или девять часов в сутки и писать в счет

двенадцать. Это называется подкладка, или подбивка. Может,

это не совсем справедливо по отношению к клиенту, но это

общепринятая практика. Все крупные фирмы выросли именно на

этом. Это просто игра.

– Не очень-то этичная.

– А как же адвокаты, навязывающие свои услуги тем, кто

пострадал от несчастных случаев? Неэтично юристу,

представляющему интересы наркодельцов, получать свой

гонорар наличными, если у него есть основания подозревать, что

эти деньги – грязные. Вокруг нас полно неэтичных вещей. А что

ты скажешь о враче из государственной больницы,

принимающем по сотне пациентов в день? Или о хирурге,

который делает абсолютно ненужную больному операцию?

Некоторые из самых неэтичных людей, которых я встречал в

жизни, – это мои клиенты. Не так уж трудно подбить свой счет,

если твой клиент – мультимиллионер, пытающийся изнасиловать

правительство и желающий сделать это легально – с твоей

помощью. Мы все занимаемся этим.

– Этому учат в фирме?

двор, а сам отправился в душ. Через двадцать минут он зашел в

спальню, поцеловал спящую жену – она даже не пошевелилась.

Улицы были пусты, и он добрался до Бендини-билдинга всего за

десять минут. Митч решил, что день начнется для него в пять

тридцать утра, если, конечно, кто-нибудь не придет еще раньше.

Тогда завтра он будет на месте в пять, в четыре тридцать или в

любое другое время, но – первым. Сон – чепуха. Сегодня он

будет первым в офисе, и завтра тоже, и так каждый день до того

момента, когда он станет компаньоном. Если у других на это

уходило десять лет, то он добьется своего через семь. Он твердо

решил стать самым молодым в истории фирмы компаньоном.

Автостоянка у здания фирмы была обнесена цепью на

столбиках, у въезда стояла будка охраны. На месте, где он

должен был ставить свой “БМВ”, между двух желтых полос,

прямо на бетонном покрытии краской нанесено его имя. У ворот

Митч притормозил, ожидая, пока их откроют. Из темноты

появился охранник в форме, подошел к дверце автомобиля.

Митч нажал кнопку, стекло поползло вниз, и в образовавшуюся

щель он протянул охраннику пластиковую карточку со своей

фотографией.

– Вы, должно быть, новенький, – проговорил тот, гладя на

пропуск.

– Да. Митч Макдир.

– Читать я умею. По машине можно догадаться.

– А как ваше имя?

– Датч Хендрикс. Тридцать три года в полицейском управлении

Мемфиса.

– Рад знакомству, Датч.

– Взаимно. Ранняя пташка, да?

Митч улыбнулся и забрал у него пропуск.

– Нет. Я-то думал, что все уже давно здесь. Датч сделал вид, что

улыбается.

– Вы первый. Чуть позже появится мистер Лок. Ворота

распахнулись, Датч махнул ему рукой в сторону стоянки. Митч

нашел свое имя, выписанное белой краской, и загнал свой

чистенький “БМВ” на место в третьем ряду от стены здания.

Подхватив с заднего сиденья изящный кожаный чемоданчик,

совершенно пустой, он аккуратно прикрыл дверцу автомобиля. У

входа в здание его уже поджидал новый охранник. Митч

а потом запер за собой дверь. “Ничего удивительного в том, что

его держат на четвертом этаже, подальше от всех”, – подумал

он. Теперь ему стало ясно, почему не стоило встречаться с ним

до того, как он подписал контракт с фирмой. Он мог бы

передумать. Спрятать бы этого Лока подальше от будущих

кандидатов! У него просто дьявольское обличье, право слово. “И

глаза, – сказал Митч про себя, усаживаясь в кресло и устраивая

ноги на столе. – Глаза”.

Как Митч и предполагал, Нина принесла с собой кое-что

перекусить. Она вошла в кабинет ровно в восемь тридцать,

предложила ему пончиков, и он взял пару. Она тут же

поинтересовалась, стоит ли ей по утрам приносить чего-нибудь

легкого подкрепиться. Митч сказал, что это было бы весьма

любезно с ее стороны.

– А что это такое? – спросила секретарша, указывая на

разложенные по столу папки и прочее.

– Этим нам нужно будет сегодня заняться. Упорядочить и

классифицировать мои бумаги.

– Никакой диктовки?

– Пока нет. Через несколько минут у меня встреча с Эйвери. А

пока мне необходимо навести здесь хоть какой-то порядок.

– Ах, как интересно! – воскликнула она, направляясь за кофе.

Эйвери Толар ждал его, держа в руках толстенную папку,

которую тут же вручил Митчу.

– Это дело Кэппса. Вернее, часть его. Нашего клиента зовут

Сонни Кэппс. Сейчас он живет в Хьюстоне, а родом из

Арканзаса. Он стоит около тридцати миллионов и денежки свои,

все, до последнего цента, держит в очень крепкой руке. В

наследство от отца ему досталось несколько рассохшихся барж,

а сейчас он стал владельцем крупнейшей транспортной

компании на всей Миссисипи. Теперь его суда, или лодочки, как

он зовет их, плавают по всему миру. Мы ведем восемьдесят

процентов всех его юридических сделок, все, кроме судебных

процессов. Сейчас он задумал создать еще одну компанию и

приобрести новую флотилию танкеров, выкупить ее у семейства

какого-то китайца, помершего в Гонконге. Кэппс обычно называет

себя главой компании, а в компаньоны набирает человек

двадцать пять, чтобы было с кем делить риск и объединять

ресурсы. Эта сделка стоит шестьдесят пять миллионов. Я уже

хронометражем. И не забывай про счета!

– Как я могу забыть об этом?

Оливер Ламберт и Натан Лок стояли перед дверью на пятом

этаже и смотрели в объектив телекамеры. Раздался громкий

щелчок, и дверь открылась, охранник кивнул им головой. Де

Вашер сидел у себя и ждал.

– Доброе утро, Олли, – сказал он спокойно, не обращая

внимания на другого компаньона.

– Что нового? – раздался резкий голос Лока. Он тоже не

повернул головы в сторону Де Вашера.

– Где? – спокойно спросил тот.

– Чикаго.

– Там очень беспокоятся, Нат. Независимо от того, что ты

можешь предполагать, им очень не хочется пачкать руки. Да и,

говоря честно, они просто не понимают, с какой стати они

должны это делать.

– Что ты имеешь в виду?

– Они задают кое-какие неудобные вопросы, типа того, почему

бы нам самим не держать своих людей в узде.

– И как ты им на это отвечаешь?

– Что все в порядке. Все отлично. Что фирма великого Бендини

непоколебима. Все утечки ликвидированы, дело идет обычным

порядком. Проблем нет.

– Много они успели навредить? – спросил Ламберт.

– Неизвестно. Мы и не сможем ничего узнать, но я сомневаюсь в

том, что они вообще имели какую-то беседу. Да, они

намеревались, в этом сомнений нет, но думаю, что они так этого

и не сделали. Из надежного источника мы узнали, что агенты

ФБР были только на пути к острову, когда все это произошло,

поэтому-то мы и думаем, что их прогулка туда была впустую.

– Откуда вам это стало известно? – спросил Лок.

– Будет тебе, Нат. У нас свои источники. А потом, и на острове

тоже есть наши люди. Мы умеем работать, ты должен знать об

этом.

– Все было сделано чисто?

– Да. Очень профессионально.

– Каким образом туда затесался местный житель?

– Мы были вынуждены, Олли, чтобы выглядело естественно.

– А что тамошние власти?

иначе.

– И когда? – спросил Лок.

– Где-то на следующей неделе. Это займет несколько дней.

– Слушать будут всех?

– Некомпаньонов – всех. Так было сказано.

– И Макдира?

– Да, и Макдира. Я почти уверен, что Тарранс будет пытаться

вновь, и на этот раз он может попробовать начать снизу.

– Я видел Макдира сегодня утром, он пришел раньше меня.

– В пять тридцать две, – уточнил Де Вашер.

Университетские конспекты были сметены на пол, и всю

поверхность стола заняли документы из папки Кэппса. С обеда

Нина принесла ему бутерброд с курятиной, и он съел его,

вчитываясь в лежащие перед ним бумаги, в то время как Нина

разбирала кучу на полу. В начале второго Уолли Хадсон, или Дж.

Уолтер Хадсон, как было написано на его фирменном бланке,

явился для того, чтобы начать с Митчем подготовку к сдаче

экзамена. Хадсон был специалистом по контрактам. Он уже пять

лет работал в фирме и был в ней единственным выходцем из

Вирджинии, что сам он находил несколько странным, поскольку,

по его мнению, вирджинская юридическая школа являлась

лучшей в стране. Последние два года он занимался разработкой

нового курса по контрактам, которые составной частью входили

в экзамен. Уолли не терпелось опробовать свое детище, и тут

как раз подвернулся Макдир. Он вручил Митчу сброшюрованные

тетради, пачку толщиной сантиметров десять и весом не менее

папки Кэппса.

Экзамен займет четыре дня и будет состоять из трех частей,

объяснил ему Уолли. В первый день – четырехчасовой

комплексный экзамен по этике. Подготовкой по этике с ним

займется Джилл Вон, компаньон, эксперт фирмы по вопросам

этики. На второй день – восьмичасовой экзамен, называемый

просто “многоштатный”, – в его ходе будет проверяться знание

Митчем тех законов, которые имеют одинаковую силу на

территории всех штатов. Это тоже комплексный экзамен, и

вопросы на нем самые каверзные. Потом – самое трудное:

третий и четвертый день, по восемь часов каждый, отданы

пятнадцати областям материально-правового законодательства.

Контракты, единый коммерческий кодекс, недвижимость,

успехи.

Уолли вытащил из чемоданчика книжку поменьше, положил ее

на стол.

– Это ваш ежедневник. Вы должны записывать сюда количество

часов, потраченных на подготовку, и изученные вами темы. Я

буду просматривать его по пятницам перед заседаниями

комиссии. Вопросы?

– Пока нет никаких, – ответил Митч, кладя ежедневник на папку

Кэппса.

– Тем лучше. До встречи в следующую среду.

Не прошло и минуты, как вошел Рэндалл Данбар с толстенным

фолиантом, до смешного похожим на тот, что оставил Хадсон,

разве чуть потоньше. Данбар занимался вопросами недвижимого

имущества, именно через его руки проходило оформление

документов на дом, в котором теперь жил Макдир. Он сунул

Митчу свой “кирпич” с наклейкой “Недвижимость” и объяснил

ему, насколько важной частью экзамена являлся его предмет.

Все возвращается на круги своя, к имуществу, сказал он.

Материалы эти тщательно подбирались им в течение десяти лет,

он также подумывал опубликовать их в качестве авторитетного

труда по вопросам имущественного права и земельного

финансирования. Для встреч с Митчем ему потребуется по

меньшей мере час в неделю, желательно во вторник после

обеда. Примерно час еще он рассказывал Митчу, насколько

другим был этот экзамен тридцать лет назад, когда он сам

сдавал его.

У Кендалла Махана были свои причуды: удобнее всего для него

была суббота, семь тридцать утра.

– Договорились, – сказал ему Митч, укладывая новый сборник

материалов рядом с предыдущими двумя. Этот был посвящен

конституционному праву, коньку Кендалла, хотя, по

собственному его признанию, пользовался он им редко. Так же

как и двое его коллег, он уведомил Митча, что конституционное

право – самый ответственный момент во всем экзамене, во

всяком случае, так было пять лет назад, когда сам Кендалл

отвечал на вопросы экзаменаторов. В начале своей

деятельности в фирме, поделился воспоминаниями Махан, в

“Юридическом вестнике” Колумбийского университета была

опубликована его статья о Первой поправке к Конституции; копия

– Хорошо. До встречи через несколько часов, Датч.

“БМВ” скользнул на Фронт-стрит и исчез в ночи. “Несколько

часов, – подумал Датч. – Эти новобранцы как сумасшедшие.

Восемнадцать, двадцать часов в день, шесть дней в неделю, а

то и семь. Всем им не терпится стать первыми юристами мира и

заколачивать по миллиону за ночь. А бывает, что и сутками

отсюда не вылезают, спят за столами”. Все это он уже видел. Это

ненадолго. Человеческий организм к такому не приспособлен.

Через полгода из них выходит пар, они начинают работать по

пятнадцать часов в день, шесть дней в неделю. Потом – пять с

половиной. Потом – по двенадцать часов.

Никому не выдержать ста часов в неделю на протяжении больше

чем полгода.

7

Митч медленно вошел в кабинет и замер у порога.

Одна из секретарш рылась во вращающейся этажерке в поисках

чего-то такого, что понадобилось Эйвери немедленно. Другая

стояла перед ним с блокнотом в руках, записывая инструкции,

которые он диктовал ей в те мгновения, когда не кричал в

телефонную трубку, а делал вид, что слушает собеседника. На

корпусе телефонного аппарата помигивали три красные

лампочки. Как только Эйвери начинал говорить в трубку, между

секретаршами вспыхивала перебранка.

– Уймитесь! – заорал на них Толар.

Первая с треском задвинула картотечный ящик и перешла к

следующей этажерке, где возобновила свои манипуляции.

Щелкнув пальцами, Эйвери указал второй на свой настольный

календарь и бросил трубку не попрощавшись.

– Что у меня на сегодня? – спросил он, вытягивая какую-то папку

из ячейки в стеллаже.

– В десять утра встреча с представителями Национального

налогового управления в городе. В час дня встреча с мистером

Локом по делу Спинозы. В три тридцать совещание

компаньонов. Поскольку завтра весь день вы проведете в суде,

предполагается, что сегодня остаток дня вы будете готовиться к

завтрашнему выступлению.

– Великолепно. Отменить все. Закажите билет на Хьюстон, на

– Понятно.

– Вам лучше пойти сейчас же.

– Чего он хочет?

– Этого его секретарша не сказала.

Митч надел пиджак, поправил узел галстука и поднялся на

четвертый этаж, где его уже ждала секретарша босса.

Представившись, она поставила Митча в известность о том, что

уже тридцать один год работает в фирме. Она была второй

секретаршей, нанятой мистером Бендини после того, как он

обосновался в Мемфисе. Ее имя было Ида Ренфро, но она

привыкла к тому, чтобы ее звали просто миссис Ида. Проведя

Митча в кабинет Ламберта, она прикрыла за ним дверь.

Оливер Ламберт встал из-за стола и снял очки – он пользовался

ими лишь для чтения. Тепло улыбнувшись, положил свою трубку

на специальную бронзовую подставку.

– Доброе утро, Митч, – произнес он мягко и неторопливо, как

будто бы время для него ничего не значило. – Давай-ка сядем

вон там, – повел он рукой в сторону дивана. – Может быть,

кофе?

– Нет, спасибо.

Он опустился на мягкие подушки, в то время как сам Ламберт

предпочел жесткий стул с подлокотниками, стоявший немного в

стороне и дававший ему возможность смотреть на собеседника

сверху вниз. Митч расстегнул пиджак, постарался расслабиться.

Скрестив ноги, принялся рассматривать носки своих новых

ботинок – всего двести долларов, час работы для сотрудника

фирмы, где деньги, казалось, не зарабатывали, а печатали. Он

хотел расслабиться, а память услужливо напоминала о панике в

голосе Эйвери и отчаянии в его глазах, когда тот слушал слова

своего собеседника в Хьюстоне. Всего лишь второй рабочий

день, а голова раскалывается, в желудке – ноющая боль.

Оливер Ламберт послал ему одну из своих лучших улыбок:

искреннюю и по-отечески добрую. Настало время выдать порцию

новой информации.

– Всего пара вопросов, Митч, я понимаю, что ты уже очень занят.

– Да, сэр, очень.

– Состояние паники – это норма жизни в любой мало-мальски

приличной юридической фирме, а клиенты типа Сонни Кэппса

могут довести до язвы желудка. Но клиенты – это все, чем мы

– “Болтливые языки проигрывают дела” – это было девизом

мистера Бендини, и он прожил с ним всю жизнь. Мы просто ни с

кем не обсуждаем дела своих клиентов, в том числе и с женами.

Мы ведем себя очень, очень сдержанно, и нам это по нраву. Ты

будешь знаком и с другими юристами в городе, и рано или

поздно тебя будут спрашивать о фирме или о твоем клиенте. В

таких случаях мы просто молчим. Это понятно?

– Конечно, мистер Ламберт.

– Хорошо. Мы очень гордимся тобой, Митч. Ты станешь

отличным юристом, богатым юристом, Митч. До субботы!

Митч вышел из кабинета, но не успел сделать и нескольких

шагов, как миссис Ида, подойдя к нему, сообщила, что его ждет

мистер Толар, срочно. Поблагодарив секретаршу Ламберта, Митч

устремился вниз по лестнице, затем по коридору, мимо

собственной двери – прямо в угловой офис. Теперь уже там

суетились три женщины, перешептываясь между собой, в то

время как их босс вновь громко кричал в телефонную трубку.

Митч отыскал взглядом свободный стул у двери. Перед ним

разворачивалось прямо-таки цирковое действо. Секретарши

листали папки и блокноты, бормоча что-то между собой на

каком-то непонятном Митчу языке. Время от времени Эйвери

щелкал пальцами, указывая туда или сюда, после чего женщины

начинали метаться по кабинету, как испуганные кролики.

Через некоторое время Эйвери опустил трубку на рычаги, опять

таки не попрощавшись. Оглянулся на Митча.

– Опять Сонни Кэппс. Гонконгская семейка требует с него

семьдесят пять миллионов, и он согласился заплатить. В

товарищество войдет сорок один компаньон вместо двадцати

пяти. Если мы не уложимся в двадцать дней, сделка лопнет.

К Митчу подошли две секретарши, у каждой – по толстой папке.

– Справишься? – В голосе Эйвери слышалась чуть ли не

насмешка. Секретарши смотрели на него во все глаза.

Митч подхватил обе папки и направился к двери.

– Безусловно справлюсь. Это все?

– Тебе этого хватит. С этого момента и до субботы забрось все

остальное, понятно?

– Да, босс.

Придя к себе, Митч первым делом собрал со стола

экзаменационные материалы, все пятнадцать томов, и сложил

расшифровать которые Эбби отчаялась. Замерив длину и

высоту в четырех разных точках, обойщица доверила эти данные

своей памяти. Затем она поднялась на стремянку и

скомандовала Эбби подать ей рулон бумаги. Примерилась –

рисунок совпадал идеально. Прижав полосу к стене, она в сотый

раз начала нахваливать обои, сетовать на их дороговизну,

клясться в том, что они не потеряют своего нарядного вида и

через много-много лет. Цвет обоев ей тоже нравился, они

хорошо сочетались со шторами и коврами. Эбби уже устала

благодарить ее за комплименты. Она просто кивала и

посматривала на стрелки часов: пора уже было готовить обед.

Попрощавшись с обойщицей, Эбби отправилась в спальню,

полностью разделась и улеглась поперек постели. Подтянув

телефон, набрала номер мужа, из короткого разговора с Ниной

выяснила, что Митч сейчас на каком-то совещании и будет

позднее. Секретарша сказала, что он позвонит домой. Лежа на

спине, Эбби вытянула длинные, загоревшие на солнце и

уставшие за день ноги, повела плечами. Лопасти большого

вентилятора на потолке посылали ее телу волны нежного,

теплого воздуха. В конце концов, ведь Митч придет сегодня

домой. Ну, поработает какое-то время сто часов в неделю, потом

снизит планку до восьмидесяти. Ничего, она умеет ждать.

Незаметно задремав, она проснулась через час и тут же

испуганно вскочила с постели: было уже почти шесть. Телятина!

Пикантная телятина! Эбби быстро натянула шорты цвета хаки,

белую футболку и устремилась в кухню, почти уже готовую, за

исключением занавесок на окнах и кое-какой мелкой покраски.

Но это уже на следующей неделе. В итальянской поваренной

книге она разыскала рецепт и начала раскладывать на столе все

необходимое. Настоящее мясо, пока учились, они ели не часто;

если она готовила что-то дома, то это, как правило, был

цыпленок “так” или цыпленок “этак”. В основном они питались

бутербродами и сосисками.

Однако теперь, когда на них так неожиданно обрушился

достаток, пришло время учиться готовить по-настоящему. В

первую неделю их жизни на новом месте она каждый вечер

выдумывала что-нибудь новенькое, и они ужинали, когда бы

Митч ни возвращался домой. Эбби составляла в уме меню,

штудировала поваренные книги, экспериментировала с соусами.

Он еще раз утер пот, сплюнул.

– Вы называете это “замечательный”? Да это можно отсылать в

журнал. Я не видел еще газона лучше, он должен был стать

газоном месяца, но меня обошли. Где ваш муж?

– На работе. Он засиживается допоздна.

– Уже почти восемь. По-моему, он умчался еще до восхода. В

полседьмого утра я вышел прогуляться, так его уже не было. Что

это с ним?

– Он любит свою работу.

– Имей я такую жену-красавицу, я сидел бы дома. Ни за что бы

не вышел.

Эбби улыбнулась комплименту.

– Как поживает миссис Райс? Он нахмурился, швырнул пучок

сорняков за забор.

– Боюсь, не очень. Не очень-то хорошо. Он отвел взгляд, поджал

губы. Его жена медленно умирала от рака. Детей у них не было.

Врачи давали ей год, как максимум. Удалили почти весь желудок,

но опухоль перекинулась на легкие. Весила она сейчас едва ли

девяносто фунтов и почти не поднималась с постели. Когда Эбби

вместе с Митчем впервые зашли к нему на участок, в глазах его

стояли слезы, едва только он заговорил о жене и о том, каким

одиноким он станет после того, как пятьдесят один год они

прожили вместе.

– И вот, видите ли, моя работа не заслужила того, чтобы

называться газоном месяца! Просто я живу не в той части

города. Призы достаются богачам, которые нанимают мальчиков,

делающих всю черную работу, в то время как сами они сидят у

бассейна с коктейлем в руках. Но ведь и вправду это красиво,

да?

– Просто глазам не верится. Сколько раз в неделю вы его

стрижете?

– Три или четыре, это зависит от дождей. Хотите, подстригу и

ваш газон?

– Спасибо, я подожду, пока этим займется муж.

– Похоже, у него туговато со временем. Буду посматривать и,

если понадобится стрижка, загляну к вам.

Обернувшись, Эбби посмотрела на кухонное окно.

– Вы не слышите телефон? – спросила она уже на ходу.

Сосед показал ей на свой слуховой аппарат. Попрощавшись, она

– Тебе страшно?

– Нет, мне не страшно. Я собираюсь спать.

– Я заеду к семи утра, мне нужно будет принять душ.

– Вот и хорошо. Если я буду спать, не буди меня. Она повесила

трубку. Митч долго смотрел на телефон, прежде чем положить на

рычаг свою. На пятом этаже человек в наушниках хихикнул. “Не

буди меня. Ну и дела!” – сказал он сам себе, нажимая кнопку

магнитофона, подключенного к компьютеру. Затем он нажал одну

за другой три кнопки и негромко сказал в микрофон:

– Эй, Датч, просыпайся там!

Датч, видимо, проснулся, из интеркома донеслось:

– Да, в чем дело?

– Это Маркус, сверху. По-моему, наш мальчик собирается

остаться здесь на ночь. – Что у него за проблемы?

– В настоящее время – его жена. Он забыл позвонить ей, а она

приготовила ему вкусненький ужин.

– О, ужас какой! Все это мы уже слышали, нет?

– Да, все новички в первую неделю такие. В общем, он сказал

ей, что до утра не придет, можешь продолжать спать.

Нажав на пульте еще несколько кнопок, Маркус вновь принялся

листать отложенный было журнал.

Когда между дубами показался край солнечного диска, Эбби

сидела и ждала мужа, время от времени отпивая кофе,

посматривая на собаку и внимательно вслушиваясь в негромкие

звуки просыпающейся вокруг жизни. Спала она плохо, усталости

не снял даже горячий душ. На ней был белый махровый халат,

один из его халатов, и больше ничего; влажные волосы зачесаны

назад.

Хлопнула дверца автомобиля, пес в доме встрепенулся. Она

услышала, как Митч ключом возится в замке кухонной двери,

еще мгновение, и она распахнулась, открыв проход во

внутренний дворик. Митч положил пиджак на скамейку рядом с

дверью, подошел к жене.

– Доброе утро! – сказал он, садясь за плетеный стол напротив

нее.

Эбби натянуто улыбнулась.

– И тебе доброго утра.

– Рановато ты поднялась. – Голос его звучал подчеркнуто

заботливо, но это не сработало. Глоток кофе и та же улыбка.

сейчас очень красивой – с усталыми глазами, без всякой

косметики, с влажными волосами. Митч поднялся, подошел

сзади и поцеловал ее в щеку.

– Я люблю тебя, – прошептал он.

Она сжала его руку, лежавшую на ее плече.

– Пойди прими душ. Я приготовлю завтрак. Накрытый стол был

великолепен. Эбби вытащила из шкафа бабушкин фарфор –

впервые за время их приезда. Зажгла свечи в серебряных

подсвечниках. В хрустальных стаканах – грейпфрутовый сок. На

тарелках свернутые салфетки с тем же рисунком, что и на

скатерти.

Выйдя из душа, Митч завернулся в новый шотландский плед и

вошел в столовую. От удивления присвистнул.

– По какому поводу?

– Особенный завтрак для особенного мужа. Он сел, восхищаясь

фарфором. Посреди стола стояло большое серебряное блюдо

под крышкой.

– Что ты приготовила? – спросил Митч, облизывая губы.

Она указала на блюдо, и он снял крышку, уставившись взглядом

вовнутрь.

– Что это?

– Пикантная телятина.

– Какая телятина?

– Пикантная.

Митч посмотрел на часы.

– А я-то думал, что у нас завтрак.

– Я приготовила это вчера к ужину, но ты попробуй.

– Пикантную телятину на завтрак?

Она ответила мужу улыбкой и утвердительным наклоном головы.

Митч еще раз бросил взгляд на содержимое блюда и быстро

проанализировал ситуацию.

– Пахнет хорошо, – наконец сказал он.

8

В субботу он отсыпался и прибыл на фирму только к семи утра.

Бриться не стал, надел джинсы, старую рубашку и мягкие

кожаные мокасины на босу ногу. Так он одевался в университете.

Соглашение для Кэппса печаталось и перепечатывалось в