ДВЕ БАШНИ

Перед вами – вторая книга трилогии «Властелин Колец».

В книге первой, «Содружество Кольца», рассказывалось о том,

как Гэндальф Серый обнаружил, что кольцо, принадлежащее

хоббиту Фродо, – то самое Единое Кольцо, которому

подчинены все Кольца Власти. Повествует книга первая также

и о том, как Фродо и его друзья бежали из тихого Заселья,

преследуемые ужасными Черными Всадниками из Мордора. С

помощью Арагорна, эриадорского Следопыта, хоббиты,

избежав множества грозных опасностей, попадают наконец в

Дом Элронда, что в Ривенделле.

Элронд созывает большой Совет, на котором принимается

решение уничтожить Кольцо или хотя бы попытаться сделать

это. Хранителем Кольца назначается Фродо. Затем избирается

Содружество Кольца, призванное помогать Хранителю. Фродо

предстоит пробраться в Мордор, к Огненной Горе, в

пылающем чреве которой только и может погибнуть Кольцо. В

Содружество входят: от людей – Следопыт Арагорн и сын

Наместника Гондора – Боромир; от эльфов – Леголас, сын

Чернолесского короля Трандуила; от гномов – Гимли, сын

Глоина из Одинокой Горы; хоббитов представляют Фродо со

своим слугой Сэмуайзом и юные родичи Фродо – Перегрин с

Мериадоком. К Отряду присоединяется и Гэндальф Серый.

ЧАСТЬ 3

Глава первая.

УХОД БОРОМИРА

Арагорн бежал вверх по тропе, то и дело останавливаясь и

наклоняясь в поисках хоть какого–нибудь следа. Обычно даже

Следопыту непросто бывает идти по хоббичьему следу, так как

ступают хоббитты очень легко. Но ближе к вершине дорогу

пересекал ручей, и на влажной земле рядом с берегом Арагорн

увидел наконец то, что искал.

– Значит, я на верном пути, – проговорил он вслух. – Фродо

направился к вершине. Хотел бы я знать, что он там увидел?

Впрочем, что бы он там ни увидел, спускаться ему пришлось бы

той же дорогой!

Следопыт заколебался. Его потянуло подняться на вершину

Амон Хена – может, оттуда, с каменной скамьи, его взору

откроется нечто важное и все сомнения развеются? Времени

было в обрез, и все–таки он решился – рванулся вперед и в

несколько прыжков взбежал по каменным плитам. Преодолев

ступени, он сел на скамью и осмотрелся. Но солнце успело

затуманиться, мир казался сумрачным и далеким. От края до

края оглядел Арагорн Средьземелье, но не увидел ничего, кроме

пологих холмов на горизонте, а высоко в небе – все той же

большой птицы, похожей на орла. Птица медленно, широкими

кругами снижалась к равнинам.

И тут чуткий слух Следопыта уловил какой–то непонятный шум.

Доносился он снизу, из леса, раскинувшегося на западном

берегу Реки. Арагорн замер. Снизу слышались какие–то выкрики;

к своему ужасу, он различил голоса орков. И вдруг прозвучал

низкий, могучий зов рога; ударив в склоны гор и эхом отдавшись

в ущельях, зов перекрыл шум водопада и далеко разнесся по

округе.

– Рог Боромира! Он зовет на помощь! – воскликнул Арагорн,

вскочил и помчался вниз по ступеням, к тропе. – Увы мне! –

повторял он на ходу. – Злой рок преследует меня. Все, что я ни

делаю сегодня, обращается во зло!.. А Сэм? Он–то куда

подевался?

Тем временем крики и шум нарастали, а зов рога слабел, словно

трубивший отчаялся дозваться на помощь.

Он стоял на коленях, ссутулившись и не выпуская руки

Боромира; плечи его сотрясались от рыданий. Так и застали его

Гимли с Леголасом. Спустившись с западного склона, они

неслышно подкрались к месту битвы, пробираясь среди

деревьев с осторожностью охотников, которые выслеживают

дикого зверя. Гимли сжимал в руке топор, Леголас – длинный

кинжал (стрелы у него кончились). Выйдя на поляну, оба замерли

от неожиданности, но в следующее мгновение все поняли и,

охваченные скорбью, низко склонили головы. Леголас

приблизился к Арагорну.

– Увы нам! – воскликнул он. – В лесу мы выследили и

уничтожили немало орков, но, по всему судя, здесь мы были бы

нужнее! Нас позвал голос рога. Мы поспешили на зов – но

опоздали… Боромир смертельно ранен? Как я боялся этого! А

ты?

– Он мертв, – молвил Арагорн. – А у меня нет и царапины. Я, как

и вы, пришел слишком поздно. Боромир пал, защищая хоббитов,

пока я был на вершине.

– Хоббитов?! – вскричал Гимли. – Где же они? Где Фродо?!

– Не знаю, – устало отозвался Арагорн. – Перед смертью

Боромир сказал, что орки связали их, но жизни не лишили.

Правда, я посылал его вслед Мерри и Пиппину, и он не успел

ответить мне, были с ними Фродо и Сэм или нет. Поистине, все,

что я ни делаю сегодня, обращается во зло! Как нам теперь

быть?

– Прежде всего надо похоронить павшего, – сказал Леголас. –

Не оставлять же Боромира среди этой поганой падали!

– Надо, однако, торопиться, – заметил Гимли. – Боромиру

промедление пришлось бы не по душе. Если наши друзья живы,

мы должны отбить их у врагов!

– Но мы не знаем, с ними ли Хранитель, – напомнил Арагорн. –

Неужели мы оставим его одного? Разве мы не обязаны прежде

всего найти Фродо? Страшный перед нами выбор!

– Если так, давайте сначала исполним свой главный долг, –

снова предложил Леголас. – Могилы, достойной Боромира, мы

выкопать не можем – некогда и нечем. Может, насыпать курган

из камней?

– Это долгая и тяжелая работа, – возразил Гимли. – Камни

пришлось бы носить от самой Реки – ближе мы ничего не

Хотел бы я понять, что означают эти знаки!

– «С» – Саурон! – предположил Гимли. – Догадаться нетрудно.

– Нет! – отверг его догадку Леголас. – Саурон не терпит

эльфийских рун.

– К тому же он никогда не употребляет своего настоящего имени

и не позволяет ни писать его, ни произносить, – добавил

Арагорн. – Да и белый – не его цвет. Герб орков, что служат

крепости Барад–дур, – Красный Глаз. – Он задумался и наконец

произнес: – Скорее всего, «С» означает Саруман. В Исенгарде

неладно, и через западные страны больше нет безопасных

дорог. Этого Гэндальф и боялся: предатель Саруман каким–то

образом проведал о нашем походе. Наверное, его ушей достигли

и слухи о гибели нашего проводника. Может, оркам из Мории,

которые гнались за нами, удалось обмануть бдительность

Лориэна, а может, они обошли Лориэн стороной и пробрались в

Исенгард иными тропами? Орки – ходоки неплохие. Впрочем, у

Сарумана много способов добывать новости… Помните птиц?

– Ладно, ладно, некогда ломать голову над загадками, – торопил

Гимли. – Идемте, перенесем Боромира к Реке!

– Когда–нибудь разгадывать загадки придется, если мы хотим

выбрать верную дорогу, – возразил Арагорн.

– А есть ли она, эта верная дорога? – усомнился гном.

Гимли срубил своим топором несколько веток, Арагорн и Леголас

связали их тетивами, разостлали сверху плащи и на этом

самодельном погребальном одре отнесли павшего к Реке вместе

с избранными трофеями, которые должны были сопровождать

Боромира в последний путь. Река была близко, но такого

богатыря, как Боромир, даже втроем нести оказалось непросто.

Арагорн остался у воды – сторожить тело, а Леголас и Гимли

поспешили вверх по течению, к Парт Галену. До лагеря было

версты две, и минуло довольно много времени, прежде чем

послышался плеск весел и гном с эльфом, стараясь держаться

поближе к берегу, подгребли к Арагорну.

– Странное дело, – сказал Леголас. – На берегу только две

лодки. Третьей мы не доискались.

– Орки и туда наведались? – насторожился Арагорн.

– Орочьих следов там нет, – ответил Гимли. – Да и то сказать,

побывай там враги – они наверняка забрали бы все три лодки и

поклажу в придачу.

«Ветер–Странник, поведай, Ветер–Странник, ответь –

Долго ли скорбной Башне в закатную даль смотреть?

Боромира Могучего помоги найти.

Все ли еще месяц светит ему в пути?» –

«За семь потоков он правил, реки пересекал,

В северной мгле сокрылся; больше я его не видал.

Может быть, Северный Ветер слышал, как рог трубит?..» –

«С башни смотрю на запад, и сердце мое скорбит.

Он пересек пустыни, пропал в безвестной глуши.

На западных дорогах не вижу я ни души».

Сменив Арагорна, запел Леголас: Ветер Полудня свищет, соль в

нем и песок.

Он у ворот стенает, и голос его высок.

«Что происходит в мире, при солнце и при луне?

Где Боромир Справедливый? Он медлит, и горько мне». –

«Не вопрошай у ветра о смертном и о людском:

Мало ли белых ребер занесено песком

Белых и черных взморий, в бурях небес и вод?

Мало ль по рекам смертных к Морю, на юг, плывет?

Спрашивай Северный Ветер – может быть, знает тот?..» –

«О Боромир! Дорога к Морю, на юг, ведет.

В хлопанье белых крыльев, в крике чаек у врат

Ждал о тебе вестей я – но ты не пришел назад».

Снова запел Арагорн:

Северный Ветер стучится в створ Королевских Врат,

Голос его зычен, шумен, как водопад.

«Ветер, Стекленящий Воды! Прошу тебя – дай ответ:

Где Боромир Бесстрашный? Как долго его нет!» –

«Рог прогремел над лесом, откликнулся Тол Брандир.

Много в той битве пало – последним пал Боромир.

Щит пополам раскололся, и преломился меч,

Но не склонил главы он, не сгорбил могучих плеч.

Тело в ладью положили, коснулись устами чела –

И Золотая Бездна на лоно его приняла». –

«Башня отныне взора от Бездны не отвратит,

Покуда мир не сгинет, и злато не догорит».

победить страх и неуверенность.

– Может, он встретил орков и бежал? – предположил Леголас.

– Да, бежал, – ответил Арагорн. – Но вряд ли от орков.

Он не стал делиться своими собственными мыслями на этот

счет. Последнее признание Боромира он долго хранил в тайне.

– Похоже, кое–что проясняется, – заметил Леголас. – Фродо на

этом берегу нет. Лодку мог взять только он, и никто больше. Ну а

Сэм отправился с ним! Иначе куда могла деваться его котомка?

– Значит, остается одно из двух, – подытожил Гимли. – Или мы

садимся в оставшуюся лодку и пытаемся догнать Фродо, или на

своих двоих отправляемся по следу орков. В обоих случаях

уповать особо не на что. Драгоценное время упущено.

– Дайте подумать, – сказал Арагорн. – Да будет мой выбор

верным и да положит он конец несчастьям, которые нас сегодня

преследуют! – Он постоял немного молча – и наконец решил: –

Я отправляюсь в погоню за орками! Обернись все иначе, я повел

бы Фродо в Мордор и остался бы с ним до самого конца. Но

если я брошусь на его поиски теперь, неведомо куда, в глушь и

безлюдье, – Пиппина и Мерри ожидают неминуемые муки и

смерть. Сердце внятно говорит мне, что судьба Хранителя уже

не в моих руках. Отряд сыграл свою роль. А нам, оставшимся,

негоже бросать товарищей в беде, пока у нас есть еще силы

бороться за их спасение. В путь! Не берите с собой ничего

лишнего. Мы будем гнаться за ними день и ночь, пока не

настигнем!

Они вытащили из воды последнюю лодку и перенесли ее в лес.

Ненужное добро упрятали под днище лодки – и покинули Парт

Гален. Когда они вернулись на поляну, где пал Боромир, уже

вечерело. Арагорн быстро отыскал след: особого искусства тут

не требовалось.

– Только орки топчут траву так бесцеремонно, – сердился

Леголас. – Можно подумать, им в радость давить и крушить

своими сапожищами все, что растет и тянется к солнцу, даже

если для этого надо сойти с дороги!

– Но ходят они от этого ничуть не медленнее, – напомнил

Арагорн, – и, кстати, никогда не устают. А мы, видимо, скоро

выйдем на голую, каменистую землю. Там мне придется как

следует потрудиться, чтобы не потерять след!

– Ну что ж! В погоню! – воскликнул Гимли. – Гномы тоже

– Какой бы ни была их цель, к Реке они не пойдут, – ответил

Арагорн. – Я думаю, наши враги не рискнут долго разгуливать по

роханским степям и выберут кратчайший путь через них, если

только в Рохане все по–прежнему и могущество Сарумана не

слишком возросло. Будем искать на севере!

Долина каменным желобом врезалась в скалистое, зубчатое

взгорье; по дну, журча среди валунов, бежал ручей. Справа

хмурились мрачные утесы; слева вздымались покатые серые

склоны, смутно темневшие в сумраке поздней ночи. Охотники

прошли еще версты с полторы на север. Арагорн то и дело

нагибался, внимательно осматривая входы в каждое ущелье и

каждый овраг на западном склоне. Леголас шел чуть впереди.

Вдруг он вскрикнул, и все бросились к нему.

– Мы уже кое–кого настигли, – обернулся к друзьям эльф. –

Смотрите!

Вглядевшись в полутьму, Арагорн и Гимли поняли, что валуны,

грудой черневшие на склоне, – на самом деле не валуны, а

сваленные в кучу тела пяти орков. Трупы были жестоко

изрублены, а два еще и обезглавлены. По земле растеклась

темная орочья кровь.

– Вот вам и еще загадка, – помрачнел Гимли. – Поди пойми, что

тут произошло! В темноте не разберешь. Но не ждать же утра!

– Как бы то ни было, для нас это знак надежды, – сказал

Леголас. – Враги орков, скорее всего, окажутся нашими

союзниками. В этих горах кто–нибудь живет?

– Нет, никто, – ответил Арагорн. – Рохирримы сюда редко

заглядывают, а до Минас Тирита далеко. Разве что кто–нибудь

решил поохотиться… Но на кого здесь охотиться и зачем?.. Нет,

думаю, это не охотники.

– Как же ты все это объясняешь? – спросил Гимли.

– Наши враги привели своих врагов с собой, – сказал Арагорн. –

Все убитые орки – с севера, издалека. Среди них нет ни одного

великана с тем незнакомым гербом на шлеме. Похоже, у них

вышла драка: у этого поганого отродья ссоры – дело обычное. А

повздорить они могли из–за чего угодно. Например, из–за

выбора дороги.

– Или из–за пленников, – добавил Гимли. – Хочется думать,

хоббиты вышли из этой переделки живыми!

Арагорн тщательно обследовал все вокруг, но больше никаких

– А теперь идем! – произнес он, отвернулся и устремил взор на

запад, куда лежала его дорога.

Прямо из–под ног склон уходил вниз. Ниже, в двенадцати

саженях или даже больше, начинался широкий, выветренный

карниз, обрывающийся отвесной скалой; то была так

называемая Восточная Роханская Стена. Нагорье Эмин Муйл

осталось позади; впереди, сколько хватало взгляда,

простирались широкие равнины Рохирримов.

– Смотрите! – Леголас указал в бледное небо. – Опять орел!

Только на этот раз очень высоко. Похоже, он возвращается

назад – на север. И летит очень быстро. Видите?

– Нет, мой добрый Леголас, даже мои глаза его не видят, –

ответил Арагорн. – Наверное, он и впрямь летит очень высоко.

Хотел бы я знать, с каким он послан поручением, если это та же

самая птица, что я видел прежде! Но взгляни, на равнине тоже

кое–что движется, и гораздо ближе. Кажется, к нам это имеет

самое прямое отношение!

– Действительно, – подтвердил Леголас. – Это большой пеший

отряд. Но что за отряд – сказать не могу. Он далеко, примерно

лигах в двенадцати отсюда, но на равнине я могу ошибиться в

расстоянии.

– Мне кажется, нам больше не придется искать след. Теперь мы

уже не собьемся, – приободрился Гимли. – Давайте поскорее

отыщем спуск, только не самый длинный!

– Орки отыскали его прежде нас, – молвил Арагорн.

И Отряд продолжил погоню – теперь уже при свете дня. Все

говорило за то, что орки спешили изо всех сил. То и дело на пути

попадались оброненные впопыхах или брошенные предметы:

мешки из–под еды, черствые серые корки, иногда – черный

плащ, изодранный в клочья, а то и тяжелый, подбитый гвоздями

сапог, стертый от ходьбы по камням… След повел Охотников

налево, вдоль обрыва; наконец справа показалась глубокая

расселина, пробитая в скале шумно бегущим потоком. Вдоль

берега шла грубая тропа, напоминавшая крутую лестницу с

неровными ступенями.

Сделав шаг с последней ступеньки, преследователи внезапно –

да так внезапно, что вздрогнули, – очутились по колено в траве

Рохана. У подножия Эмин Муйла колыхалось зеленое море.

Ручей пропадал в густых лопухах и зарослях осоки; слышно

– Надо надеяться, ему не пришлось слишком дорого заплатить

за свою дерзость, – покачал головой Леголас. – Бежим! У меня

горит сердце, когда я думаю, что наших веселых малышей гонят

неизвестно куда, как ягнят на убой…

Солнце прошло зенит и стало медленно клониться к западу. С

дальнего юга, с моря, приплыли легкие облака; степной ветер

подхватил их и повлек дальше. Солнце коснулось горизонта. За

бегущими протянулись на восток длинные тени. Но

преследователи не останавливались. Прошло уже больше суток

после гибели Боромира, а орки по–прежнему были далеко

впереди. Плоская равнина казалась пустынной.

Когда стало темнеть, Арагорн остановился. Только дважды

отдыхали они за этот день, и то понемногу; теперь гребень

хребта, где они встречали рассвет, отстоял от них на целых

двенадцать лиг.

– Нам предстоит трудный выбор, – сказал Арагорн. – Переждем

ночь или будем бежать, пока достанет сил и воли?

– Если враги не остановятся на ночлег, они уйдут слишком

далеко, – сказал эльф.

– Разве оркам не нужен отдых? – удивился гном.

– Редкий орк не побоится открытого места, да еще днем, под

солнцем, – возразил Леголас, – а эти не побоялись. Тем более

не станут они останавливаться ночью.

– Но мы в темноте можем сбиться с пути, – заметил Гимли.

– До сих пор след шел прямо, не отклоняясь ни влево, ни

вправо, – сказал Леголас. – Сколько видят мои глаза, тропа не

меняет направления.

– Может, мне и удастся не потерять тропу, – вмешался Арагорн,

– но если мы все–таки собьемся со следа или орки свернут

куда–нибудь, нам придется возвращаться, а это займет много

времени.

– И потом, – добавил Гимли, – что, если мы проглядим какой

нибудь след, отходящий вбок? Если пленникам удастся бежать

или если их утащат в другую сторону – к Реке, например, или на

восток, в Мордор, – мы можем проглядеть поворот и никогда не

узнаем о том, что с ними сталось.

– Ты прав, – сказал Арагорн. – Но если до сих пор я читал следы

правильно, орки с гербом Белой Руки взяли верх. Видимо,

теперь злодеи всем скопом держат путь в Исенгард. Все говорит

Он лег на землю и сразу же заснул, ибо не смыкал глаз с той

самой ночи, что Отряд провел в тени Тол Брандира. Но еще до

рассвета он вновь был на ногах. Гимли пока не просыпался;

Леголас стоял, глядя на север, во тьму, молчаливый и

задумчивый, словно молодое деревце в безветренную ночь.

– Они ушли очень, очень далеко, – печально молвил он,

поворачиваясь к Арагорну. – Сердце говорит мне, что ночью они

шли без передышки. Теперь догнать их мог бы только орел.

– И все же мы будем идти по следу, пока хватит сил, – отозвался

Арагорн и, нагнувшись, потряс гнома за плечо. – Вставай, Гимли!

Нам пора! След стынет!

– Но еще темно. – Гном сел, протирая глаза. – До восхода их

даже Леголас не увидит, взберись он хоть на гору!

– Боюсь, мне их уже ниоткуда не увидеть, ни с горы, ни отсюда,

ни в лунном свете, ни в солнечном, – вздохнул Леголас.

– Когда подводит зрение, могут помочь уши, – возразил Арагорн.

– Или не стонет земля под погаными сапогами наших врагов?

Он лег на траву и прижался ухом к земле. Так долго лежал он

без движения, что Гимли подумал: уж не заснул ли Следопыт?

Или, может быть, потерял сознание? Небо за это время

посветлело, и над равниной разлился серый полусвет. Наконец

Арагорн поднялся; лицо его было бледным и усталым, взгляд

выдавал тревогу.

– Гул неясный и смешанный, – сказал он. – Несомненно одно: на

много верст впереди равнина пустынна. Топот наших врагов

доносится слабо и еле слышен. Они очень, очень далеко. Зато

все отчетливее стук копыт. Мне кажется, я слышал его еще во

сне… Мне привиделись кони, галопом несшиеся на запад. Но

теперь они повернули к северу и стремительно удаляются от

нас. Хотел бы я знать, что творится в этих землях!

– Идем же! – воскликнул Леголас.

Так начался третий день погони. Снова они шли и бежали,

бежали и шли – то под лучами проглядывавшего иногда сквозь

тучи солнца, то в тени облаков, и никакая усталость не могла

погасить сжигавшего их огня. Разговаривали редко. Кругом

простирались бескрайние необитаемые равнины. Эльфийские

плащи поблекли, посерели, позеленели, слились с травой, так

что теперь даже в прохладном свете здешнего полдня их могли

бы заметить только зоркие глаза какого–нибудь эльфа, да и то

Честно говоря, ногам моим не так тяжело, как сердцу!

– Поистине так, – сказал Леголас. – Я почувствовал эту тяжесть,

едва мы покинули Эмин Муйл. Но враждебная воля гнездится не

за спиной у нас, а впереди. – И эльф показал на запад, на

темные поля Рохана, освещенные месяцем.

– Саруман, – вполголоса произнес Арагорн. – Ну, он не заставит

нас повернуть обратно! Но остановиться на ночь все же

придется. Видите? Месяц и тот прячется в тучи. А путь наш

лежит по–прежнему на север, между холмами и низиной.

Дождемся рассвета – и вперед!

Как и прежде, Леголас оказался на ногах первым, если спал

вообще.

– Поднимайтесь! Быстрее! – торопил он остальных.– Край неба

уже алеет. Вставайте! На опушке нас ждут странные встречи. К

добру, к беде ли – не знаю, но день зовет нас. Вставайте!

Арагорн и Гимли вскочили на ноги, и, не тратя времени даром,

отряд пустился в путь. Холмы понемногу приближались. До

полудня оставался почти целый час, когда Охотники достигли

первых зеленых склонов, постепенно переходивших в голые

хребты. Сухая земля под ногами едва щетинилась коротким

быльем, но между склонами и рекой, скрытой в густых зарослях

тростников и камышей, тянулся заливной луг верст в пятнадцать

шириной. У крайнего холма на зелени резко выделялось темное

пятно вытоптанной травы. Орочья стоянка! От этого места следы

орков сворачивали влево, к реке, и шли вдоль нее, ближе к

подножию холмов, где луг был суше. Арагорн остановился и

внимательно осмотрел темное пятно, а заодно и землю вокруг

него.

– Здесь они устроили небольшой привал, – сказал он. – Но даже

тот след, что ведет отсюда, давно остыл. Похоже, сердце тебя не

обмануло, Леголас: с тех пор как они тут останавливались,

минуло уже трижды по двенадцать часов. Если они не сбавили

скорости, то вчера на заходе солнца были уже на границе

Фангорна.

– Ни на севере, ни на западе ничего не видно, кроме травы,

уходящей в туман, – сказал Гимли. – Хоть с холмов–то мы лес

увидим?

– Лес еще далеко, – ответил Арагорн. – Если я верно помню,

холмы тянутся на север еще лиг на восемь, а потом надо будет

трижды, и что толку? – пожал плечами Гимли.

Ночь выдалась холодная. Арагорн и Гимли спали урывками;

просыпаясь, они видели, что Леголас стоит рядом или

расхаживает из стороны в сторону, тихонько напевая что–то на

своем родном языке, а на черном, глухом небосклоне в ответ его

песне одна за другой загораются звезды. Так прошла ночь;

поутру все трое вместе смотрели, как занимается заря, ясная и

безоблачная. Наконец взошло бледное солнце. Восточный ветер

прогнал туманы, и яркий безрадостный свет озарил блеклые

степи.

На восток, сколько видит глаз, тянулись продуваемые сильными

ветрами высокие пастбища роханской области Волд – те самые

пастбища, которые они видели много дней назад из лодок. На

северо–западе темнел Фангорнский лес, но до его тенистой

опушки оставался еще добрый десяток лиг. Предгорья таяли в

голубой дали. За лесистыми склонами, словно возлежа на сером

облаке, мерцала белая глава великана Метедраса, последнего

пика Туманных Гор. Из леса навстречу Охотникам вилась

Энтвейя, узкая, сжатая высокими берегами; теперь это был

стремительный, водоворотистый поток. След вел прямо к нему.

Вдалеке, на зеленой равнине, Арагорн приметил темную, быстро

движущуюся точку. Он припал ухом к земле и прислушался.

Леголас – он стоял рядом – прикрыл глаза длинной, узкой

ладонью, и его зоркий эльфийский взор различил вдали большой

отряд всадников. В свете утреннего солнца кончики их копий

сияли, как дальние звезды, недоступные взору смертных. Еще

дальше, на горизонте, к небу клубами поднимался черный дым.

В пустынных полях стояла такая тишина, что Гимли слышал, как

шелестит трава.

– Всадники! – воскликнул Арагорн, вскакивая. – Сюда скачет

большой отряд всадников на быстрых лошадях!

– Верно, – подтвердил Леголас. – Их сто и еще пять. У них

светлые волосы, а копья сверкают на солнце. Предводитель

всадников очень высок ростом.

Арагорн улыбнулся:

– Зоркие же глаза у эльфов!

– Что же тут особенного? – пожал плечами Леголас. – Всадники

всего в пяти лигах отсюда.

– В пяти или в одной, – махнул рукой Гимли, – какая разница?

близко.

Наконец даже Гимли услышал вдали топот копыт. Всадники,

держась орочьего следа, свернули от реки к холмам. Неслись

они как ветер.

Над степью зазвенели резкие звонкие голоса. Всадники внезапно

пришпорили коней и с громовым топотом понеслись вперед.

Предводитель повернул на юг и повел отряд в объезд холма. Ряд

за рядом скакали они мимо – сильные, опьяненные скачкой,

облаченные в кольчуги.

Серые бока статных, выносливых роханских коней лоснились,

гривы на гордых шеях были заплетены в косицы, длинные

хвосты развевались по ветру. Всадники – высокие, крепкие,

длинноногие – не уступали своим коням. Из–под легких шлемов

струились светлые, как лен, волосы, заплетенные в длинные

косы; лица были умны и суровы. В руках у роханцев

покачивались длинные копья с ясеневыми древками, за плечами

красовались цветные щиты, у пояса висели мечи, блестящие

кольчуги доставали до колен.

Галопом, по два в ряд, мчались они мимо холма – и, хотя время

от времени то один, то другой всадник приподнимался в

стременах и оглядывался по сторонам, никто, казалось, не

замечал чужаков, молча сидевших на траве. Отряд уже почти

миновал холм, когда Арагорн внезапно выпрямился во весь рост

и громко крикнул:

– Что нового на севере, всадники Рохана?

С достойным изумления искусством и быстротой всадники

осадили коней, развернулись и окружили незнакомцев. Друзья

оказались в широком, медленно сжимавшемся кольце роханцев.

Арагорн стоял не двигаясь; Гимли и Леголас остались сидеть,

гадая, какой оборот примут события.

Неожиданно всадники безо всякой команды остановились. Копья

их были направлены на чужестранцев. Некоторые из воинов

натянули луки. Предводитель, на голову выше всех остальных, в

шлеме с белым конским хвостом, выехал вперед; конец его

копья почти коснулся груди Арагорна. Арагорн не шелохнулся.

– Кто вы и зачем здесь? – грозно вопросил всадник на Общем

Языке. Выговор и мелодия речи сразу напомнили эльфу и гному

о гондорце Боромире.

– Меня зовут Бродяга–Шире–Шаг, – ответил Арагорн. – Я прибыл

извиняют лишь молодость и незрелость ума!

Глаза Эомера вспыхнули; кольцо воинов сомкнулось вокруг

чужеземцев теснее, а роханские копья почти коснулись

лориэнских плащей.

– Я снес бы тебе голову вместе с бородой, господин гном, будь

ты чуть–чуть повыше! – воскликнул Эомер в ярости.

– Он не один здесь! – тут же отозвался Леголас, мгновенно

натянув лук. – Ты умрешь прежде, чем нанесешь удар!

Эомер занес меч, и дело закончилось бы кровопролитием, если

бы Арагорн не встал между Эомером и Гимли с поднятой рукой.

– Прости нас, Эомер! – проговорил он. – Когда ты узнаешь о нас

немного больше, ты поймешь, почему разгневались мои

спутники. Мы не хотим зла ни Рохану, ни его народу, ни

всадникам, ни лошадям. Выслушаешь ли ты нас, прежде чем

нанести удар?

– Хорошо, – ответил Эомер, опуская меч. – Но учти, в наше

смутное время незваным гостям заносчивость не к лицу. Я

требую, чтобы ты назвал свое настоящее имя!

– Прежде скажи, кому ты повинуешься, – молвил Арагорн. – Друг

ты или враг Саурону, Черному Повелителю Мордора?

– Я служу своему господину – королю Рохирримов Теодену, сыну

Тенгела, – ответил Эомер. – Мы не подчиняемся далекому

Черному Властелину, но и не вступили пока в войну с ним.

Однако если вы бежите от него, лучше вам покинуть эти земли.

На границах наших неспокойно, нам угрожают, но мы хотим

только одного – свободы. Мы желаем жить, как жили всегда,

владеть, чем владели, и не хотим гнуть спины перед

чужеземным властителем, неважно, добрым или злым. В лучшие

времена мы были гостеприимнее, но теперь чужаки должны

быть готовы к тому, что разговор с ними будет коротким и

неласковым. Говори! Кто ты? Кому служишь? Кто послал тебя в

наши степи охотиться на орков?

– Я не служу никому из смертных, – ответил Арагорн, – но слуг

Саурона преследую везде, где ни встречу. Орков я знаю, как

мало кто из людей, и, будь у меня выбор, я охотился бы на них

иначе. Орки, по следу которых мы идем, взяли в плен двоих

наших друзей. В таких случаях человек, если у него нет коня,

отправляется в погоню на своих двоих и не спрашивает ни у кого

разрешения. Не считает он и врагов – разве что лезвием меча.

маленького роста – вам они показались бы детьми. Ноги у них

босые, на плечах – серые плащи…

– Там не было ни детей, ни гномов, – сказал Эомер. – Мы сочли

убитых, забрали у них оружие, свалили тела в кучу и, по нашему

обычаю, развели под ними огонь. Угли еще дымятся.

– Наши друзья – не гномы и не дети, – возразил Гимли. – Наши

друзья – хоббиты.

– Хоббиты? – удивился Эомер. – Что это за племя? Какое

странное название!

– И название странное, и само племя тоже, – согласился гном. –

Эти двое нам очень дороги. Как я понял, до Рохана тоже дошли

слова пророчества, которое потревожило Минас Тирит. В этом

пророчестве говорится о Невеличке. Так вот, хоббиты и есть те

самые невелички.

– Невелички! – усмехнулся роханец, стоявший рядом с Эомером.

– Чего только не услышишь нынче! Невелички – маленькие

человечки из старых северных песен и нянюшкиных сказок. Но

мы–то не в сказке! Мы стоим на зеленой траве, под ярким

солнцем!

– Одно другому не мешает, – отозвался Арагорн. – Те, что придут

после нас, сложат легенды и о нашем времени. Мы стоим на

зеленой траве, сказал ты. Но разве о зеленой траве не поется в

песнях? А ведь ты ходишь по ней наяву, в ярком свете солнца!

– Время не ждет, господин мой, – нетерпеливо проговорил

роханец, не слушая Арагорна. – Надо спешить на юг. Оставим

этих безумцев с их бреднями! Или прикажешь связать их и

отвезти к Королю?

– Тише, Эотайн! – остановил его Эомер по–рохански. – Обожди

несколько минут. Пусть эоред соберется у тропы. Приготовьтесь.

Едем к Энтфорду.

Эотайн, проворчав что–то невразумительное, отошел и передал

отряду приказ командира. Всадники отъехали. Эомер остался с

тремя чужеземцами один.

– Странные вещи ты говоришь, Арагорн, – сказал он. – Но я

вижу, что ты не покривил душой. Рохирримы никогда не лгут, а

потому и обмануть их трудно. И все–таки ты открыл мне не все.

Расскажешь ли ты мне правду о вашем походе? Я должен

решить, что мне делать.

– Я начал путь из Имладриса – того самого, о котором говорится

представить себе, хотя последствия этой потери отзовутся и у

вас – причем еще до конца года, – проговорил Арагорн. – Но

когда гибнет старший, бразды приходится брать младшему.

После Мории во главе Отряда встал я. Мы прошли через Лориэн

– чтобы судить об этом заповедном крае, нужно знать о нем

больше, нежели знаешь ты! – а потом по Великой Реке

спустились к водопаду Раурос. Там нашел свою смерть Боромир,

пронзенный стрелами тех самых орков, которых вы только что

уничтожили.

– Ты возвещаешь нам только горе! – вскричал Эомер,

потрясенный до глубины души. – Смерть Боромира – великий

урон для Минас Тирита и для всех нас! Это был воистину

достойный муж. Слава его гремела повсюду! В Рохане он бывал

редко – его вечно требовали к себе войны, гремевшие на

восточных границах Гондора. Но мне доводилось встречаться с

ним. Он напоминал скорее быстрых в брани сынов Эорла,

нежели гондорцев, строгих и суровых. Он стал бы великим

вождем своего народа, но, видно, судьба распорядилась иначе…

Почему же нет вестей из Гондора? Когда случилась эта беда?

– Скоро уже четыре дня, – ответил Арагорн. – В тот же вечер мы

тронулись в путь от Тол Брандира – и вот, стоим перед вами.

– Вы прошли этот путь пешком?! – не поверил Эомер.

– Да, как видишь.

Эомер широко раскрыл глаза от удивления.

– Бродяга–Шире–Шаг – слишком скромное прозвище для тебя,

сын Араторна! Я назвал бы тебя Крылоходом! Об этом Походе

Троих долго будут петь менестрели. Сорок лиг и еще пять в

придачу, и все пешком – а ведь и четырех дней не прошло, как

вы в пути! Крепок же род Элендила! Но скажи, господин мой,

чего ты хочешь от меня? Мне надо спешить обратно к Теодену.

Пока мои люди были рядом, мне приходилось блюсти

осторожность в речах. Мы действительно не воюем еще с

Черной Страной, и при дворе есть такие, кто нашептывает

Королю на ухо трусливые советы, но войной пахнет, и пахнет

крепко. Мы по–прежнему в союзе с гондорцами и не нарушим

данного слова – прийти на помощь по первому зову: так говорю

я и те, кто за меня. Третий Маршал отвечает за покой восточных

провинций, и я отослал отсюда все табуны вместе с

табунщиками, велев им не переходить Энтвейи. Здесь остались

выступил. Два дня назад на закате мы нагнали орков близ

окраин Энтвуда. Там мы окружили их и вчера на рассвете дали

бой. Пятнадцать человек потерял я в этом бою, пятнадцать

человек и двенадцать лошадей – орков оказалось больше, чем

мы думали. Видимо, с востока, из–за реки, пришло пополнение.

Об этом говорит и след, на который мы наткнулись немного

севернее. Под самый конец на помощь к нашим врагам подоспел

еще один отряд – из леса. Это были настоящие великаны, тоже с

Белой Рукой Исенгарда на шлемах: самое сильное и яростное

племя! Но мы покончили и с ними, – правда, это отняло у нас

слишком много времени. Мы нужны и на юге, и на западе. Не

хотите ли присоединиться к нам? Кони, как видите, найдутся,

найдется и работа для твоего меча. Топор гнома и лук эльфа

тоже найдут себе дело – если только эльф и гном простят мне

необдуманные слова о Владычице Золотого Леса! Я просто

повторил то, что говорят в наших краях, и рад буду послушать,

если кто знает больше моего.

– Твоя речь благородна, – отозвался Арагорн. – Спасибо тебе.

Сердце мое рвется сойти с предуказанного пути и последовать

за тобой, но я не могу бросить друзей, пока остается надежда,

что они отыщутся.

– Надежды не осталось, – сказал Эомер. – На северной границе

ты их не найдешь.

– Но их нет и там, откуда мы пришли! А в наших руках верный

знак, который говорит о том, что неподалеку от Восточной Стены

по крайней мере один из них был еще жив. От Стены и до самых

холмов мы не видели больше ничего особенного. Тропа шла

прямо, не разветвляясь, и никто в сторону не свернул – если

только мое искусство мне не изменило и я не ошибся, читая

следы.

– Что же могло с ними статься?

– Не знаю. Я подумал было, что они погибли, а тела сгорели

вместе с орочьими. Но ты уверяешь меня, что этого не может

быть. Остается поверить тебе. Могу предположить только одно –

перед сражением их успели уволочь в лес. Видимо, это

произошло прежде, чем твои всадники окружили орков… Ты

поклялся бы, что никто не ускользнул в чащобу?

– Клянусь, что с минуты, когда мы их заметили, ни один орк не

ускользнул, – воскликнул Эомер. – На подходе к лесу мы их

путем! Более того, я дам вам коней. Об одном только прошу:

когда выполните свой долг или убедитесь, что поиски тщетны, –

верни коней в Метузельд, в Эдорас, к престолу Теодена. Этим

ты покажешь Королю, что я рассудил верно. От этого будет

зависеть моя честь и, может быть, самая жизнь! Не подведи!

– Не подведу, – молвил Арагорн.

Велико было удивление воинов Эомера, когда они услышали

приказ отдать свободных коней чужестранцам. Много было

брошено мрачных и сомневающихся взглядов на предводителя

эореда , но только Эотайн осмелился открыто возвысить голос:

– Может, и стоит ссудить коня этому воину, который принадлежит

к роду властителей Гондора, если верить ему на слово, – но

слыханное ли дело, чтобы скакуна Роханской Марки оседлал

гном?!

– Успокойся – никто не слышал о таком, никто и не услышит, –

откликнулся Гимли. – Я лучше пойду пешком, чем взберусь на

этакую зверюгу, даже если меня будут заставлять силой!

– Придется тебе, однако, уступить. Нам некогда дожидаться

пешего, – заметил Арагорн.

– Не волнуйся, друг мой Гимли, – успокоил гнома Леголас. – Мы

с тобой поедем на одном коне. Тогда тебе нечего будет бояться.

Коня оседлаешь не ты, а я, и править им тебе тоже не придется.

Арагорну подвели крупного темно–серого жеребца.

– Его зовут Хасуфэл, – сказал Эомер. – Пусть он послужит тебе

верой и правдой и пусть тебе повезет больше, нежели его

прежнему хозяину, Гарульфу!

Конь Леголаса был не такой крупный, зато норовистый и горячий.

Его имя было Арод. Леголас попросил роханцев снять седло и

уздечку.

– Обойдусь и так, – сказал он и легко вскочил на спину коня.

Ко всеобщему удивлению, Арод изъявил готовность

повиноваться и, казалось, понимал нового седока без слов –

эльфы легко находят общий язык со всеми добрыми животными.

Когда к Леголасу подсадили Гимли, гном обхватил эльфа так

крепко, что впору было вспомнить, как вцепился когда–то в борт

эльфийской лодки Сэм Гэмги.

– Доброго пути! Желаю вам найти то, что вы ищете! –

напутствовал их Эомер. – Возвращайтесь как можно скорее и

пусть наши мечи засверкают рядом!

кучей громоздились шлемы, расколотые щиты, сломанные мечи,

копья, луки, стрелы, дротики, доспехи и прочее орочье

снаряжение. Посреди поляны скалилась насаженная на палку

голова огромного гоблина, на его расколотом шлеме все еще

виднелся белый герб. Чуть в стороне, невдалеке от реки,

высился курган, насыпанный, видимо, совсем недавно: земля на

нем еще не подсохла. В свежесрезанный дерн, покрывавший

склоны, было воткнуто пятнадцать копий.

Арагорн и его товарищи наскоро обследовали землю на поляне и

далеко вокруг, но дневной свет погас – и наступил вечер,

тусклый и туманный. За ним спустилась ночь, а следов Мерри и

Пиппина найти так и не удалось.

– Мы сделали все, что могли, – печально подытожил Гимли. – От

самого Тол Брандира мы только тем и занимаемся, что

разгадываем загадки, но эта будет потруднее прочих. Боюсь,

кости хоббитов сгорели вместе с орочьими. Тяжело будет Фродо

узнать об этом – если он, конечно, когда–нибудь узнает! А

старый хоббит, который ждет их в Ривенделле?.. Элронд был

против того, чтобы они шли с нами.

– А Гэндальф – за, – напомнил Леголас.

– Гэндальф тоже вызвался идти и погиб первым, – отозвался

Гимли. – Дар предвидения изменил ему.

– Гэндальф вызвался идти отнюдь не потому, что предвидел для

себя и других благополучный исход, – сурово напомнил Арагорн.

– Есть дела, отказываться от которых бесчестно, хотя исход их

темен и неясен. Пожалуй, я останусь пока тут и посмотрю еще.

Тем более что до рассвета трогаться с места мы не собираемся.

Они расположились на ночлег под раскидистым деревом,

напоминавшим каштан, что росло неподалеку от места, где

разыгрался бой. На ветвях дерева сохранилось множество

прошлогодних листьев – широких, бурых, похожих на иссохшие

ладони с длинными растопыренными пальцами. При каждом

дуновении ночного ветра листья сухо и печально шелестели.

Гимли стучал зубами от холода. С собой у каждого было только

по одному одеялу.

– Давайте разведем костер, – предложил гном. – Я уже ничего

не боюсь. Пусть орки летят на огонь, как мотыльки на свечу, мне

все равно!

– Если хоббиты блуждают по лесу, огонь мог бы выманить их на

ответил Арагорн. – Но если бы не слова Кэлеборна, я считал бы

эти легенды обыкновенными байками, что расползаются по

свету, когда утрачено подлинное знание. Я сам хотел спросить

тебя, Леголас, много ли в них правды? Но если даже Лесной

эльф не знает этого, что взять с человека?

– Ты много путешествовал, – возразил Леголас. – А что мог

слышать о Фангорне я, кроме нескольких песен? В них поется,

что прежде здесь обитало племя Онодримов. Люди называли их

энтами. Лес этот очень и очень стар, даже по эльфийским

меркам…

– Как и тот лес, что за Курганами, – подтвердил Арагорн. – Но

Элронд говорил, что эти два леса в чем–то сродни. Это

последние бастионы древних лесов, что владели землей в

Старшие Времена, когда Перворожденные скитались по

Средьземелью, а людское племя еще не очнулось ото сна… Но

у Фангорна есть и свой, особый секрет. А вот что это за секрет –

я не знаю.

– А я так и знать не желаю, – заявил Гимли. – Кто бы тут ни

обитал, я приложу все усилия, чтобы с ним не встретиться!

Друзья бросили жребий, собираясь бодрствовать по очереди.

Первая стража досталась Гимли; Арагорн и Леголас легли

отдыхать. Прежде чем заснуть, Арагорн обернулся и уже сонным

голосом произнес: – Помни, Гимли, от фангорнского дерева не то

что ветку – сучок опасно отломить! И не ходи в лес за хворостом,

даже если пламя начнет гаснуть! В крайнем случае растолкай

меня.

С этими словами он повернулся на бок и вскоре уже спал

мертвым сном. Леголас лежал без движения, скрестив на груди

длинные, узкие ладони. Глаза его были открыты. Глубокий сон и

ночь мира живых смешались в них воедино: так спят все эльфы.

Гимли уселся поближе к огню, задумчиво водя пальцем по

лезвию топорика. Листья над головой по–прежнему шелестели,

но вокруг все было тихо.

Вдруг Гимли случайно поднял глаза – и остолбенел. На самой

границе освещенного круга стоял, опершись на палку, согбенный

старец в длинном плаще. Глаза его скрывала низко надвинутая

широкополая шляпа. Гимли вскочил, от изумления не

догадавшись даже крикнуть, хотя его сразу же осенило: это

Саруман! Они в ловушке! Арагорн с Леголасом, потревоженные

капюшоне. Правда, это, скорее всего, не имеет никакого

значения. Видимо, твоя догадка верна. Здесь мы в опасности – и

днем и ночью. Сейчас же нам остается только лечь и отдохнуть,

пока есть возможность. Дай–ка я посторожу вместо тебя, Гимли.

Мне сейчас важнее поразмыслить, чем выспаться.

Ночь тянулась медленно. Арагорна сменил Леголас, Леголаса –

Гимли, а там уже и рассвело. Ничего особенного не случилось.

Старик больше не появлялся. Но и кони не возвратились.

Глава третья.

УРУК–ХАИ

Пиппину снился мрачный, беспокойный сон. Он слышал

собственный зов, гулким эхом отдающийся в подземных

коридорах: «Фродо! Фродо!» Но вместо Фродо его окружили

сотни оскаленных орочьих морд, и сотни отвратительных лап

потянулись к нему со всех сторон. Где же Мерри?..

Он очнулся и обнаружил, что лежит на спине. В лицо дул

холодный ветер. Смеркалось, и небо над головой быстро

темнело. Пиппин повернулся на бок – и обнаружил, что сон был

ненамного хуже яви. Запястья, колени и лодыжки хоббита были

туго перетянуты веревками. Рядом лежал Мерри, мертвенно

бледный, с головой, обвязанной каким–то грязным тряпьем.

Вокруг, куда ни обернись, сидели и стояли орки – целая свора.

Голова у Пиппина раскалывалась от боли, но постепенно

обрывки воспоминаний связались воедино, и он смог наконец

разобраться, где сон, а где явь. События восстановились в

истинной последовательности. Сперва они с Мерри зачем–то

бросились в лес. Что на них нашло? Почему они очертя голову

сорвались с места, даже не дослушав Бродягу? Куда там! И ведь

довольно далеко убежали, а главное, вопили не переставая,

пока не напоролись прямо на орков! Те стояли на цыпочках –

прислушивались, и, если бы хоббиты вовремя опомнились, орки

могли бы их и не заметить. Но они с Мерри, можно сказать,

кинулись им прямехонько в объятья. Орки взвыли, из–за кустов

выскочили еще десятка три – и пошла драка. Пиппин и Мерри

схватились за мечи, но орки явно не желали биться – только

гонялись за ними, пытаясь изловить, хотя Мерри шутить не

собирался – отсек злодеям две–три лапы по самый локоть.

кинжалом с черной рукоятью. – Прикуси язык и лежи тихо, а то

ведь я могу нечаянно и забыть о приказе. Будь они прокляты, эти

исенгардцы! Углук у багронк ша пушдуг Саруман–глоб бубхош

скай!..

И он долго еще крыл кого–то на чем свет стоит, постепенно

затихая и переходя на фырканье и бормотанье.

Напуганный Пиппин притих, хотя запястья и лодыжки у него

затекли, а в спину впивались острые камни. Чтобы не думать о

себе, он вслушался в звуки, раздававшиеся поблизости. Вокруг

гудело множество голосов, и хотя орочья речь всегда дышит

злобой и ненавистью, на этот раз орки, похоже, повздорили

серьезно, и ссора разгоралась все жарче.

К своему удивлению, Пиппин обнаружил, что понимает почти

все: большинство орков говорило на Общем Языке. Видимо, в

отряд входили представители разноязыких племен, так что им

приходилось как–то выкручиваться. Сейчас орки ожесточенно

спорили, какой дорогой идти дальше и что делать с пленниками.

– Нет времени прикончить их по всем правилам, – сетовал кто

то. – Сейчас не до баловства.

– Ничего не поделаешь! – возразил другой орк. – Но что мешает

нам прихлопнуть их просто так? Раз–два – и готово. Цацкайся

тут с ними! Нам спешить надо. Вечер на носу, а мы все еще

валандаемся!

– Приказ есть приказ, – басом прорычал третий. – Забыли, что

ли? «Всех убивай, а невеличков не трожь. Этих доставить на

место живыми и как можно скорее». Вот так–то!

– Да кому они нужны, эти задохлики?! – закричало сразу

несколько недовольных. – И почему живьем? С ними что,

особенно хорошо баловаться?

– Да нет же! Просто у одного из них есть при себе какая–то

ценная штука, которая пригодится на войне, эльфийская, что ль,

ну словом, не знаю. И потом, их будут допрашивать.

– И всего–то?! Так что бы нам их не обыскать? Может, эта штука

нам и самим сгодится?

– Ах как интересно! – нараспев протянул голос, которого до сих

пор слышно не было; он был не такой хриплый, как у остальных,

но зато гадкий донельзя. – Надо бы о твоих словах доложить

кому следует. Пленников запрещено обыскивать. А грабить – и

тем более. Так велели мои начальники.

вообще мнит, этот Саруман с его поганой белой лапой? Ко мне,

доверенному посланнику Грышнаху, в Лугбурце прислушаются

скорее, а я им прямо скажу, что Саруман осёл и грязный

изменник. Но Большой Глаз и без меня знает, что на уме у

Сарумана. И ты смеешь называть честных орков

«поросятками»? Парни! Что вы терпите? Эти верзилы, которые

служат мусорщиками у поганого чародеишки, обзывают вас

свиньями! Знаю я, каким мясом кормит их Белая Рука! Орочьим,

вот каким!

Орки завопили кто во что горазд, каждый по–своему, и загремели

оружием. Пиппин осторожненько перекатился на бок, чтобы

видеть получше. Охранники бросили его на произвол судьбы и

присоединились к галдящей толпе. Несмотря на сумерки, Пиппин

разглядел в середине бучи рослого черного орка и догадался,

что это Углук: верзила угрожающе наступал на приземистого,

кривоногого гоблина с длинными, ниже колен, руками – надо

понимать, это был Грышнах. Вокруг бесновалась сошка

помельче. Оставалось предположить, что это северяне. Они

орали и размахивали саблями, но перед Углуком явно слегка

робели.

Углук громко крикнул, и рядом с ним сразу выросло несколько

верзил ему под стать. Сам он внезапно, без предупреждения,

ринулся в толпу и дважды взмахнул саблей. На землю полетели

две головы. Грышнах отступил и тут же растворился в сумерках;

остальные дрогнули и попятились. Один из спорщиков, отступая,

споткнулся об лежащего без сознания Мерри и покатился по

земле. Это, однако, спасло орку жизнь: сторонники Углука

перешагнули через него и головы лишился другой бунтовщик. Им

оказался тот самый охранник, что скалил на Пиппина желтые

клыки. Обезглавленное тело рухнуло прямо на хоббита. В руке

охранника все еще зажат был длинный зазубренный кинжал.

– Убрать оружие! – рявкнул Углук. – Баста! Хватит валять дурака!

Поворачиваем на запад, спускаемся по Ступеням – и прямо к

холмам, а там вдоль реки – и в лес. Идти будем и ночью и днем.

Усвоили?

«Надо действовать, – подумал Пиппин. – Пока еще этот громила

утихомирит свою шайку!»

И тут ему блеснула искра надежды. Лезвие черного кинжала,

поцарапав хоббиту локоть, соскользнуло к запястью. По руке

Над Пиппином нависла большая тень. Это был Углук.

– А ну сядь! – приказал он. – Мои ребята выдохлись. Хватит им

тебя таскать, пусть отдохнут. Дальше ковыляй на своих двоих –

дорога идет под горку, так что побежишь как миленький! Удрать

не пытайся и молчи в тряпочку, а то я быстро отучу тебя вякать,

понял? Мы тебя так обработаем, что хозяин ничего и не заметит.

Урук–хаи свое дело знают!

Углук развязал Пиппину лодыжки, дернул его за волосы и

поставил стоймя. Хоббит не устоял на ногах и упал. Углук снова

вздернул его за волосы. Орки весело загоготали. Пиппин

почувствовал, что ему раздвигают зубы, и в рот ему влилось

несколько капель какой–то жидкости, которая обожгла нёбо и

жарким огнем разлилась по телу. Боль в лодыжках мгновенно

прошла, и Пиппин смог худо–бедно удержаться на ногах.

– Второго! – потребовал Углук.

Приволокли Мерри. Углук шагнул к нему и дал хорошего пинка.

Мерри застонал. Углук грубо тряхнул его, так, что тот сел, содрал

у него с головы повязку и мазнул по ране какой–то темной

пакостью из деревянной коробочки. Мерри вскрикнул и отчаянно

забился в руках охранников.

Орки захлопали в ладоши и радостно заржали.

– Не по нему лекарство! – веселились они. – Не просек,

дуралей, что это ему же на пользу! Ну и потеха будет, когда нам

дадут с ним побаловаться!

Углуку, однако, было не до баловства. Главарь торопился –

времени в обрез, а тут еще с несогласными возись. Он лечил

Мерри без церемоний, по–орочьи, зато действенно. В зубы

хоббиту ткнулась фляга, и ему тоже насильно влили в рот пару

глотков огненного зелья; затем путы у него на лодыжках

перерезали, и вскоре Мерри уже стоял рядом с Пиппином,

бледный, угрюмый, но живой – еще как живой! – и в полном

сознании. О ране он больше и не вспоминал, хотя бурый шрам

остался у него на лбу на всю жизнь.

– Привет, Пиппин! – бодро окликнул друга Мерри. – Так ты,

значит, тоже участвуешь в этой веселенькой прогулке? Где

сегодня ночуем? И что на завтрак?

– Молчать! – рявкнул Углук. – Придержи язык! Нечего тут

разводить тары–бары. О каждой твоей выходке будет сказано

хозяину, ясно? Уж он–то вам все припомнит. Будет вам и ночлег,

– Эй, там, впереди, не так шибко! – гаркнул Углук, замыкавший

нестройную колонну.

В голове у Пиппина блеснула внезапная мысль. Он метнулся в

сторону, нырнул под руку ближайшего стражника, бросился в

туман головой вперед и упал, распростершись на траве.

– Стой! – завопил Углук.

Поднялась суета и неразбериха. Пиппин вскочил и что было

силы помчался прочь. Но орки были проворнее: они кинулись

наперерез и вскоре выросли из тумана прямо у него на пути.

«Бежать не удастся, – подумал Пиппин. – Зато на мокрой земле

наверняка останутся мои следы».

Поднеся к горлу связанные руки, он нашарил на шее застежку и

отстегнул ее. Как только к нему протянулись длинные орочьи

пальцы и в тело вонзились твердые когти, он дал застежке

упасть на землю.

«Лежать ей тут до скончания века, – вздохнул он про себя. – И

зачем только я это сделал? Если наши целы, то, наверное, все

ушли с Фродо».

Вокруг его ног обвился бич, и Пиппин еле сдержался, чтобы не

крикнуть.

– Хватит с него! – скомандовал подоспевший Углук. – Паршивцу

еще бежать и бежать. Заставьте–ка этих двоих прибавить ходу! А

ты не воображай, что отделался, – повернулся он к хоббиту. – Я

ничего не забываю. За расплатой дело не станет! Марш вперед!

Пиппин и Мерри мало что запомнили из этого перехода.

Страшные сны сменялись страшной явью и смешивались с ней

воедино в длинном туннеле мучений, а огонек надежды,

брезживший далеко позади, светил все слабее. Они бежали,

бежали и бежали, думая только об одном – как бы не отстать от

орков; если же они отставали, ноги им охлестывал хитро

скрученный бич, а если останавливались или спотыкались, орки

хватали их за руки и волокли по траве.

Тепло орочьего питья улетучилось. Пиппина снова стало

подташнивать, по телу пробегал озноб. Наконец хоббит

споткнулся и упал лицом в траву. Тут же в плечи ему вонзились

безжалостные когти: его подняли и взвалили на плечи. Он снова

превратился в дорожный мешок. Вокруг сгустился мрак, но была

ли то ночь или просто глаза ему застлала тьма – он сказать не

мог.

– Ну а теперь разберемся с Грышнахом, и будет полный порядок,

– заверил Углук.

Но даже его собственные солдаты маялись, переминались с

ноги на ногу и украдкой бросали на юг беспокойные взгляды.

– Знаю, знаю, – проворчал Углук. – Проклятые лошадники!

Учуяли все–таки! Это твоя промашка, Снага! Тебе и твоим

подчиненным уши надо пообрывать, чтоб неповадно было! Но

мы – боевые Уруки. Мы с вами еще полакомимся завтра

кониной, а может, чем–нибудь и похлеще!

Пиппин наконец понял, почему некоторые из орков показывали

на восток. Издалека донеслись хриплые крики: это приближался

Грышнах, а с ним – еще десятка три головорезов, таких же

кривоногих и длинноруких, как и он сам. На щитах у них

красовался багровый глаз.

Углук шагнул им навстречу.

– Чего приперлись? – рявкнул он. – Передумали, что ли?

– Я вернулся проследить за выполнением приказа. Доложите:

живы ли пленники? – не растерялся Грышнах.

– Вот оно что! – фыркнул главарь Урук–хаев. – Ну так вы зря

силы тратили! Тут командую я, а стало быть, приказы

выполняются в точности. Может, ты что–нибудь забыл? Давеча,

помнится, уж больно торопился!

– Осла мы тут безмозглого забыли, – оскалил клыки Грышнах. –

Но с ним осталась парочка крепких ребят, которых жалко

отпускать на верную гибель. Я давно понял, к чему идет дело, и

вернулся их спасти.

– Ух ты! – расхохотался Углук. – Молодец! Только ты все

перепутал! Если у тебя кишка тонка драться, надо было брать

ноги в руки и драпать в Лугбурц. Там таким, как ты, самое место.

Белокожие–то уже на подходе! Видать, бросил тебя твой

драгоценный Назгул? Или под ним опять лошадку подстрелили?

Нет? Что ж ты его не привел? Он бы тебе сейчас ох как

пригодился! Или зря об этих Назгулах такой трезвон идет? Тоже

небось дутые пузыри, как и все прочее!

– Назгулы! Назгулы! – повторил Грышнах, вздрагивая и быстро

облизывая губы, как будто это слово обожгло ему рот. – Ты

болтаешь о том, чего и в снах–то своих паршивых не видал!

Назгулы! Это Назгулы–то пузыри? Ты еще крепко, крепко

пожалеешь о том, что сказал, да поздно будет! Обезьяна

смеяться оркам не следовало. Отставшие действительно

заприметили всадников. Кони мчались во весь опор,

стремительно нагоняя мордорцев, – так волна прилива настигает

зазевавшихся гуляк, увязших в зыбучих песках.

К удивлению Пиппина, исенгардцы наддали ходу. А он–то думал,

что те вот–вот выдохнутся! Только теперь он заметил, что солнце

уже садится за Туманные Горы и тени бегущих протянулись

через всю степь. Мордорцы приободрились и тоже прибавили

шагу. До леса было рукой подать – на пути нет–нет да

попадалось отдельно стоящее дерево. Склон становился все

круче, но орки скорости не сбавляли. Углук и Грышнах орали как

полоумные, призывая своих солдат к решительному броску.

«А ведь успеют! – подумал Пиппин. – Ей–же–ей, успеют!» Он

исхитрился глянуть через плечо и увидел, что всадники, взяв к

востоку, уже поравнялись с орками и скачут рядом. Закат

позолотил их копья, шлемы и развевающиеся на ветру светлые

волосы. Хоббит понял, что всадники, надеясь окружить орков, не

дают им разбежаться по сторонам и теснят черную ораву ближе

к реке.

Пиппин принялся гадать: что они за люди, эти всадники? Как он

сокрушался теперь, что в Ривенделле мало интересовался

Большим Миром и почти не разглядывал карт! Тогда это

казалось ни к чему. В Отряде были головы и посветлее – зачем

зря суетиться? Могло ли ему тогда прийти на ум, что настанет

миг – и рядом не окажется ни Гэндальфа, ни Бродяги, ни даже

Фродо?! В мыслях у Пиппина застряло только одно – что конь

Гэндальфа вроде бы родом именно с роханских пастбищ. Это

вселяло надежду. А что дальше?

«Кстати, откуда им знать, что мы не орки? – вдруг испугался он.

– Не думаю, чтобы здешние жители были накоротке с

хоббитами!

Если наших с Мерри дружков–приятелей накроют, я плакать не

буду, но сам я не прочь бы и уцелеть, вот в чем штука!»

Рассчитывать на это, однако, не приходилось. Все шло к тому,

что пленников постигнет та же участь, что и похитителей, причем

гораздо раньше, чем роханцы разберутся, что к чему, и заметят,

что они не орки.

Между тем всадники сокращали разрыв, и уже можно было

различить среди них лучников. Натянув тетиву, лучники

отозвался Мерри. – Но они, наверное, совсем раскрошились. Да

и что проку – ртом до кармана не достанешь.

– Зачем же ртом? Послушай–ка, что я тебе скажу…

Но тут свирепый пинок довел до его сведения, что перебранка

улеглась и стражники не намерены давать пленникам никаких

поблажек.

Ночь выдалась холодная, но безветренная. Холм, на котором

сгрудились орки, оцепили маленькие золотисто–красные

сторожевые костерки, образовавшие замкнутый круг. До

костерков легко было достать из лука, но роханцы на свету не

показывались, и орки только без толку тратили стрелы, пока

Углук не запретил зря опустошать колчаны. В лагере роханцев

стояла мертвая тишина. Позднее, когда проглянул месяц, внизу

удавалось иногда увидеть смутные тени, на миг появлявшиеся в

белесоватом свете и вновь исчезавшие, – это обходили дозором

осажденный орочий лагерь недремлющие роханские патрули.

– Солнца дожидаются, гады вонючие! – выругался один из орков,

охранявших Мерри и Пиппина. – А мы что сидим? Почему бы не

собраться всем вместе и не ударить по ним? Старина Углук что

– совсем ума решился? Хотел бы я знать, о чем он думает?

– Сейчас узнаешь, – рявкнул Углук из–за его плеча. – По–твоему,

значит, Углук дурака валяет и ни о чем не думает? Ишь ты! Какой

герой выискался! Вы, смотрю, не лучше этих голодранцев

северян и макак из Лугбурца! С таким отребьем в драку нечего и

соваться, понятно? Они мигом разбегутся, а лошадников тут

столько, что от нас ото всех пшик останется. Северное быдло,

правда, в темноте хорошо видит – что твои дикие коты. Да зато и

про Белокожих толкуют, будто они зорче прочих человечишек. А

кони? Они замечают даже, как ночной ветер дует, ясно? Так что

куда нам до них! Зато эти красавчики не знают самого главного.

В лесу–то засел Маухур со своими парнями! Еще немного, и

наши ударят с тыла. Усек?

Исенгардцев это убедило, хотя прочие орки остались

недовольны и роптали. Углук расставил вокруг холма посты, но

часовые по большей части махнули на все рукой и разлеглись на

травке, отдыхая и наслаждаясь желанной темнотой. А темноты

было вдосталь – месяц, клонясь к западу, спрятался в густых

облаках, и Пиппин уже в двух шагах не видел ну ничегошеньки.

Холм, несмотря на костры роханцев, потонул во мраке.

Эва–на! Опасные шутки, малявочки мои, оч–чень опасные!

– Возможно, – отозвался Мерри, мигом смекнув, что на уме у

друга. – Очень опасные! И не только для нас. Впрочем, это твоя

забота. Значит, ты хочешь его заполучить, так ведь? А что ты

нам за него дашь?

– Заполучить? Что? – наигранно удивился Грышнах. Руки у него

затряслись. – Что я за него дам? О чем это ты?

– О том самом, – ответил Пиппин и, тщательно выбирая слова,

продолжал: – Только в темноте у тебя ничего не выйдет, если мы

тебе не поможем. Хочешь сберечь силы и время? Тогда развяжи

нам ноги. Иначе мы тебе ничего не скажем и не покажем.

– Глупые, мяконькие крошки, – хрипло засипел Грышнах. – Мы

вытянем из вас все, что вы знаете, и все, что имеете, дайте

только срок. Все до последнего клочка, ясно? Вы еще

пожалеете, что мало знали. Тому, кто будет вас допрашивать, не

так–то легко угодить! Вот увидите! А спешить вам будет некуда,

совершенно некуда. Как вы думаете, что это с вами так носятся?

Уж не из доброты, мои дорогие карапузики, поверьте мне. Таких

глупостей даже за Углуком не водится.

– Охотно верим, – сказал Мерри. – Но до твоего дома еще

далеко. И похоже, что этой штуке с тобой не по пути. Если нас

уволокут в Исенгард, Большому Грышнаху достанется дуля с

маком. Саруман присвоит все, что найдет, уж это как пить дать.

Если не хочешь остаться с носом, надо поторапливаться.

Терпению Грышнаха наступал конец. Имя Сарумана

окончательно вывело его из себя. Время уходило, галдеж

вдалеке постепенно стихал. Вот–вот подоспеет Углук со своими

ражими молодцами…

– Так оно у вас? У которого? – прохрипел орк.

– Голлм–голлм , – булькнул Пиппин.

– Ноги, ноги развяжи, – сказал Мерри.

Руки у орка заходили ходуном.

– Грязные, подлые козявки, – зашипел он. – Ноги им развяжи! Да

я из вас все жилы вытяну! По косточкам разберу, а найду! На

клочья разнесу! Зачем мне ваши ноги? Что, я сам вас не

уволоку? В два счета! Тут–то уж мне никто не помешает!

Он сунул хоббитов под мышки и прижал к бокам. Руки у него

были невероятно сильными. Как следует придавив пленников,

Грышнах заткнул им рты, да так, что они чуть не задохнулись.

Исступленный вопль Грышнаха поднял на ноги всех орков до

единого. Вскоре по крикам и ругани, долетавшим из лагеря,

хоббиты догадались, что пропажа обнаружена. Видимо, Углук

опять снимал головы с плеч. Внезапно справа, из–за костров, со

стороны гор и из леса, донеслись ответные крики. Похоже,

Маухур все–таки подоспел на помощь и решил не долго думая

напасть на осаждающих. Послышался топот конских копыт.

Часть всадников теснее сомкнула кольцо осады, чтобы не дать

окруженным оркам соединиться с подкреплением, а часть

поскакала навстречу новоприбывшим. Мерри и Пиппин

неожиданно поняли, что, не сделав и шагу, оказались вне круга

осады: теперь ничто не мешало им бежать куда вздумается.

– Будь у нас ноги–руки свободны, можно было бы дать стрекача,

– вздохнул Мерри, – но мне до узлов ни за что не дотянуться.

Даже зубами.

– Не трать сил, – рассмеялся Пиппин. – Я уже давно собираюсь

тебе сказать, что мне удалось развязать руки. Эти веревки

только для виду. Но ты лучше сначала погрызи лембас !

Пиппин стряхнул с рук веревку и добыл из кармана хлебцы.

Лембасы раскрошились, но листья, в которые они были

завернуты, остались целы. Хоббиты съели по несколько

кусочков; вкус лембаса напомнил им милые лица друзей, смех и

настоящую еду. Все это было когда–то и минуло – вместе с

тишиной и покоем. Хоббиты жевали вдумчиво, не обращая

внимания на вопли и лязг оружия, – битва разыгрывалась

совсем неподалеку. Пиппин вернулся к действительности

первым.

– Пора сматываться, – сказал он. – Минуточку!

Меч Грышнаха лежал поблизости, но – увы – Пиппину он

оказался не по плечу: тяжеловат, да и неудобен. Хоббит подполз

к трупу и, отыскав на поясе у орка ножны, вытащил оттуда

длинный острый кинжал. Теперь он без труда мог перерезать

веревки.

– А теперь в путь, – сказал он, покончив с этим делом. – Мы

подкрепились, так что, надеюсь, ноги не подведут, но я

предлагаю для начала попробовать другой способ – по

пластунски!

Мерри не спорил, и они поползли. Земля была мягкая, упругая, и

это помогало хоббитам, но все же продвигались они медленно и

сравняться, надо будет изрядно попотеть. Впрочем, теперь

наступает черед твоего кузена Брендибэка! Ты, верно, понятия

не имеешь, где мы очутились, а я, в отличие от тебя, в

Ривенделле времени даром не терял и знаю, что мы находимся

не где–нибудь, а на берегу Энтвейи, а впереди – последний

отрог Туманных Гор и Фангорнский лес.

Как бы в подтверждение его слов прямо перед ними вдруг

выросла темная стена деревьев. Ночь словно искала укрытия

под раскидистыми великанами, отступая перед рассветом.

– Что ж, вперед, господин Брендибэк! – согласился Пиппин. – А

может, лучше назад? Нас предупреждали, что в этом лесу не

очень–то погуляешь. Хотя что я говорю! Столь ученый хоббит не

мог позабыть такой важной подробности!

– Да уж как–нибудь, – ответил Мерри. – Но сейчас, по–моему,

лучше схорониться в лесу, чем соваться обратно, в гущу драки!

И он шагнул вперед, в тень могучих крон. Деревья в этом лесу

казались такими старыми, что невозможно было догадаться,

сколько же им лет. С ветвей, развеваясь и покачиваясь на ветру,

свисали длинные бороды лишайников. Прежде чем углубиться в

чащу, хоббиты в последний раз боязливо выглянули из лесной

мглы. В тусклом полумраке они напоминали малышей–эльфов –

вот так же выглядывали когда–то из–за стволов Дикого Леса

дети Старшего Племени, дивясь первому Восходу…

Далеко–далеко, за Великой Рекой, за Бурыми Увалами, за

серыми степными верстами, разгоралась заря, алая как пламя.

Звучно затрубили роханские рога, приветствуя солнце. Лагерь

всадников ожил. Рога, перекликаясь, вторили друг другу.

В холодном, чистом воздухе отчетливо разнеслось ржание

боевых коней. Грянула песня. Край солнца – огненная дуга –

медленно выступил из–за края мира, и роханские всадники с

громким кличем ринулись в атаку. Алым засверкали на солнце

кольчуги и копья. Орки завопили, заревели – и в одну минуту

выпустили по всадникам все стрелы, какие у них только

оставались. Несколько человек упали с коней, но строй роханцев

не сломался: всадники накатили на холм, схлынули – и

развернулись для новой атаки. Уцелевшие орки бросились

врассыпную, но всадники гнались за ними, настигали и убивали.

Внезапно из общей сумятицы выделился сплоченный орочий

отряд и черным клином двинулся к лесу, прямо навстречу Мерри

ряд за рядом уходя в серый полумрак.

– Ну как, не заплутал еще? – поинтересовался Пиппин,

откидываясь к огромному, в несколько обхватов, стволу. –

Вообще–то мы можем просто идти вдоль реки – Энтвейя,

кажется, или как там ее называют? В случае чего вернемся той

же дорогой.

– Если ноги не подкачают, – сказал Мерри, – и если не

задохнемся.

– Да, уж больно тут душно, – признал Пиппин. – И темно. Прямо

как в Большом Доме Тукков, что в Смайлах, близ Туккборо, в

Старом Зале. В этом зале уже много поколений не переставляют

мебель и вообще ничего не меняют. Когда–то там жил Старый

Тукк, и жил так долго, что вместе с ним успел состариться и сам

зал. Как он умер сотню лет назад, так там никто ничего и не

трогал. А старина Геронтиус был моим прапрапрадедом. Стало

быть, это история давняя… Но для этого леса, я чувствую, наши

сто лет – чепуха. Что–то он уж больно древний. Ты только глянь

на эти хвосты, усы и бороды! А листья? Сухие лохмотья какие

то. И почти не облетели. Не очень–то здесь опрятно…

Интересно, какая в этом лесу бывает весна, если вообще

бывает?

– И все–таки солнышко сюда заглядывает, – сказал Мерри

уверенно. – Не то что в Черной Пуще, если не врет Бильбо. В

Черной Пуще тьма непроглядная, чернота непролазная, и там

водятся черные жуткие твари. А здесь просто темно. И какой–то

он… ужасно древесный, этот лес. Вряд ли здесь живут звери.

Разве забредет кто ненароком, но чтобы обосноваться надолго –

нет, быть того не может.

– Хоббиты со зверями вполне согласились бы, – вставил

Пиппин. – Не хочется мне идти через этот лес. Что мы тут

забыли? Здесь хоть сотню верст пройди – ничего пожевать не

встретишь, я уверен. Как наши запасы?

– Какие там запасы, – отозвался Мерри. – Никаких запасов у нас

нет, кроме пары лембасов . Все осталось у лодок.

Они еще раз проверили карманы. Эльфийских хлебцев могло

хватить разве что дней на пять, да и то если впроголодь.

– Одеял нет, завернуться не во что, – продолжал Мерри. – В

какую сторону ни подайся, ночью будем стучать зубами.

– Ну ладно, по дороге что–нибудь придумаем, – махнул рукой

преодолели последнюю ступеньку, вскочили и, повернувшись

лицом к лесу, перевели дух. Достаточно было бросить один

взгляд с вышины, чтобы убедиться: ушли они недалеко – верст

на пять–шесть от опушки, не больше. Деревья рядами

спускались к долине, а у самого края леса к небу поднимались

густые клубы черного дыма. Дым относило в сторону Фангорна.

– Ветер меняется, – заметил Мерри. – Снова с востока задувает.

Холодновато здесь, наверху!

– Да, прохладненько, – отозвался Пиппин. – Боюсь, хорошая

погода только подразнила и небо опять затянет тучами. А зря!

Этот лохматый лес в лучах солнца совсем другой. Он мне даже

начинает нравиться.

– Начинает нравиться? Поди–ка! Недурно, недурно, –

послышался вдруг у них за спиной незнакомый голос. – Право

же, вы очень любезны! Повернитесь–ка, повернитесь, дайте на

вас поглядеть. Вот вы мне давно уже не нравитесь, но не будем

спешить! Поворачивайтесь, поворачивайтесь!

Огромные узловатые руки опустились на плечи хоббитам, мягко,

но властно повернули их кругом и подняли в воздух.

Хоббиты увидели перед собой удивительнейшее лицо,

принадлежавшее не менее удивительному существу. Это был не

то человек, не то тролль, великанского – не меньше

четырнадцати футов – роста, и при этом крепкий и кряжистый.

Голова у него была большая, несколько продолговатая и

переходила прямо в туловище. Была на нем какая–нибудь

одежда или нет, понять было трудно – серовато–зеленые

складки на его груди и бедрах могли оказаться не тканью, а

кожей или даже, если угодно, корой. По крайней мере, руки

великана были обнажены и покрыты настоящей кожей – гладкой

и смуглой. На ногах у существа было по семи пальцев, нижняя

часть лица заросла длинной седой бородой, у корней жесткой,

как прутья, а у кончиков пушистой, вроде мха. Но поначалу

потрясенные Пиппин и Мерри не могли отвести взгляда от глаз

древочеловека. Глаза эти внимательно и не торопясь изучали

хоббитов. Карие, с зеленым огоньком в глубине, они, казалось,

проникали в самые сокровенные уголки души. Пиппин не раз

пытался описать свое первое впечатление от них, и вот что

примерно у него получалось: «Глаза у него словно бездонные

колодцы, а в колодцах – память целых тысячелетий и длинные,

же вы такие? Что–то я не могу вас ни к кому причислить. В

старых списках, которые я заучивал в юности, таких нет. Но то

было очень, очень давно, и списки могли обновиться. Погодите

ка, дайте вспомнить…

Крепко запомни Список Живущих!

Сначала – четыре вольных народа:

Эльфы, что всех народов древнее;

Гномы–умельцы из копей глубоких;

Энты–старейшины, землерожденные;

Смертные люди, коней оседлавшие…

Хм, хм, хм.

Бобры–строители, козлы–попрыгунчики,

Вепри клыкастые, медведи–пчелятники,

Псы голодные, зайцы трусливые…

Хм, хм…

Орлы на вершинах, тельцы на пастве,

Олени ветвисторогие, соколы быстрокрылые,

Лебеди белоснежные, гады холоднокровные…

Гу–ум… гум… гу–ум, гу–ум, гу–ум… Как бишь там? Рум–тум–тум,

рум–тум–тум, румти–та–там… Да, это был очень длинный

список! Но вас там нет.

– Похоже, старые списки взяли себе за правило о нас

умалчивать! И в старых легендах нас нет, – посетовал Мерри. –

И все же мы существуем довольно давно. А называемся мы

хоббиты .

– Может, вставить в список еще строчечку? – предложил Пиппин.

Малые хоббиты, в норах живущие…

Допиши нас после первых четырех, после Больших, то есть

после людей, и список исправлен!

– Хм! Ну что ж, годится, – прикинул Древобород. – Это можно.

Значит, вы обитаете в норах? Это весьма мудро и

благопристойно. Но кто называет вас хоббитами? По–моему, это

звучит не по–эльфийски. А старые слова все идут от эльфов: с

них зачиналась речь в Средьземелье.

– Никто нас хоббитами не называет. Это мы сами себя так зовем,

– пожал плечами Пиппин.

– Гу–умм! Гм!.. Тише, тише! Зачем такая спешка? Сами?! Да

спешите!

– В мире много что творится, – начал Мерри. – Но даже если мы

будем спешить изо всех сил, рассказ выйдет длинный. А ты

просишь помедленнее. Может, не будем торопиться? И не

сочтешь ли ты за бестактность, если мы спросим, что ты с нами

собираешься делать, и за кого ты сражаешься, и вправду ли ты

знавал Гэндальфа?

– Знавал, знавал, да и теперь знаю. Из волшебников только он и

любит деревья по–настоящему, – отвечал Древобород. – Так вы

его тоже знаете?

– Знали, – грустно поправил Пиппин. – Мы вообще были с ним

большие друзья. Он был нашим проводником.

– Тогда я могу вам ответить и на другие вопросы, – сказал

Древобород удовлетворенно. – Делать «с вами» я ничего не

собираюсь, если это в ваших устах означает «делать вам», не

спросившись вас самих. А вот вместе мы вполне могли бы кое

что сделать. За кого я сражаюсь? Вот уж не знаю! Я иду своей

дорогой, хотя не исключено, что какое–то время нам с вами

будет по пути. Но почему вы говорите про достойнейшего

Гэндальфа так, будто его история закончилась?

– Увы, – печально вздохнул Пиппин. – История–то продолжается,

да Гэндальф, похоже, в ней больше не участвует.

– Гу–умм!.. Хм… – прогудел Древобород. – Хм–хм… Нда… – Он

смолк и долго глядел на хоббитов. – Гу–ум… Ну не знаю, не

знаю, что и сказать на это. Продолжайте!

– Если хочешь узнать побольше, – сказал Мерри, – мы охотно

расскажем. Но на это нужно время. Не мог бы ты поставить нас

на землю? Почему бы нам не посидеть здесь, на солнышке, пока

оно не ушло, и не побеседовать? Ты, наверное, устал держать

нас на весу!

– Хм! Устал?.. Да нет, не устал. Не так–то я легко устаю! А

сидеть я и вовсе никогда не сижу. Не очень–то я – как бы это

сказать? – не очень–то я «сгибчивый». А солнце вот–вот

скроется. Давайте лучше уйдем с этой… с этого… как там оно у

вас называется?

– Гора? – подсказал Пиппин.

– Карниз? Площадка? – предложил Мерри.

– Гора? Карниз? – задумчиво повторил за ними Древобород. – А

да, припоминаю. Гора. Ну не короткое ли это имя для того, что

туда, я бы, наверное, тоже не советовал вам попусту соваться в

тамошние леса. Не ходите, дескать, в Лаурелиндоренан ! Как

есть заплутаете! Лаурелиндоренан – так именовали когда–то

этот край эльфы. Но имя с тех пор укоротилось и стало звучать

просто: Лотлориэн . Может, они и правы по–своему. Те леса

больше не растут, только увядают. Когда–то Долиной Поющего

Золота называли мы ту страну! А теперь она – только Цветок

Сновиденный. Да! Леса это непростые, и не всякому дано туда

проникнуть. Дивлюсь, что вы оттуда выбрались, но еще больше

удивляет меня, что вы вообще туда попали. Что–то я не слыхал,

чтобы в последнее время туда впускали странников… Да, край

это непростой! Но сейчас туда пришла печаль, да, да. Радость

Лотлориэна увядает. Лаурелиндоренан линделорендон

малинорнелион орнемалин… – нараспев прогудел он. – Я

слыхал, они совсем перестали выходить в мир, – продолжал он.

– Теперь и Золотой Лес, и остальные леса и страны уже не те,

что во времена молодости Кэлеборна. Хотя – Таурелиломэа

тумбалеморна Тумбалетарэа Ломэанор , как говаривали в

старину эльфы! Все меняется, но кое–где еще сохранились

островки настоящего.

– То есть? – не понял Пиппин. – Что же ты называешь

настоящим? Что не изменилось?

– Деревья и энты, – ответил Древобород. – Я не до конца

понимаю, что творится в мире, поэтому и объяснить вам всего не

могу. Среди нас еще остались настоящие энты, и – как бы это

лучше сказать? – они еще по–своему полны жизни, но есть и

такие, что понемногу засыпают и становятся с виду просто

деревьями, понимаете? В лесу, конечно, и обыкновенных

деревьев много. Зато среди обыкновенных есть такие, что спят

только вполглаза. Случается, что дерево и совсем проснется, а

некоторые из деревьев даже становятся – как бы это объяснить

– ну… немножко энтами. Такие вещи происходят постоянно. И

вот, когда дерево просыпается, то выясняется иногда, что у него

плохое сердце! Не сердцевина, нет, именно сердце! Я знавал

несколько добрых старых ив над Энтвейей – их давно уже нет на

свете, увы! Внутри у них было одно сплошное дупло, они

разваливались на глазах, но по–прежнему были тихи и ласковы,

как молодые листочки. А в долинах, у подножия гор, встречаются

деревья здоровые, крепкие, стукни по ним – загудят как колокол,

Лотлориэна, только гуще, крепче, моложе. А воздух как

благоухал! Иногда я по целым неделям предавался праздности,

дышал, наслаждался и ни о чем не думал.

Древобород смолк. Он шел не останавливаясь, и хоббиты

дивились тому, как неслышно он шагает. Старый энт снова что

то забормотал – сначала себе под нос, потом все громче и

распевнее. Постепенно хоббиты поняли, что на этот раз

Древобород поет для них.

По заливным лугам Тасаринана я бродил весной.

Ах! Запах пробуждающегося Нан–тасариона!

И говорил я – это хорошо!

Под вязами Оссирианда отдыхал я летом.

Ах! Плеск и музыка Семи Ручьев Оссира!

И думал я – куда же лучше?

Но осенью я шел под клены Нелдорета.

Ах! Злато и багрец Тор–на–Нелдора!

И то был верх желаний.

Зимой же я ходил к дортонионским соснам.

Ах! Черно–белая зима Ород–на–Тона!

И я не мог не петь под небом.

Ныне земли сии под волнами –И я обхожу свой Фангорн:

Амбаронэ, Тауреморнэ, Алдаломэ,

Где корни глубоко ушли под землю,

Где лет облетело не меньше, чем листьев

В Тауреморналомэ…

Древобород кончил петь и замолчал. В лесу стояла мертвая

тишина – ни звука, ни шороха, ни вблизи, ни вдалеке.

День постепенно гас, и среди деревьев сгущались тени. Наконец

впереди замаячили крутые темные склоны: то были подножия

Туманных Гор, зеленая подошва уходящего в поднебесье

Метедраса. Река Энтвейя – или, вернее сказать, пока еще не

река, а всего лишь ручеек – с шумом и плеском бежала

навстречу, прыгая с камня на камень, а справа поднимался

пологий склон, поросший травой, серый в слабом свете сумерек.

Деревья на склоне не росли, и взгляду открывалось небо – а

там, в озерах меж белыми краями облаков, уже плавали звезды.

Почти не замедляя шага, Древобород направился в гору, и перед

тут явно предусмотрено не было. В глубине ниши было совсем

темно. Древобород поставил на стол два больших кувшина.

Казалось, в них простая вода, но энт протянул над сосудами

руки – и вода заискрилась: в одном – золотым, в другом – ясно

зеленым светом. В гроте стало светлее, и хоббитам показалось,

что они сидят под кронами деревьев и сквозь пышную зеленую

листву проникает солнце. Оглянувшись, Пиппин и Мерри

увидели, что деревья, стоявшие вдоль отлогих стен зала, тоже

стали светиться – сначала едва заметно, потом все ярче, пока

наконец каждый лист не окаймила полоса света – зеленого,

золотого, медно–красного, а стволы превратились в колонны,

словно высеченные из какого–то фосфоресцирующего камня.

– Ну что ж, продолжим беседу, – сказал Древобород. –

Наверное, вы хотите пить? Устали? Тогда отведайте вот этого!

В глубине пещеры стояло несколько высоких каменных жбанов с

тяжелыми крышками. Одну из них энт поднял, вместительным

черпаком зачерпнул какого–то напитка и наполнил три чаши –

одну огромную и две поменьше.

– Это энтийское жилище, – сказал он, разводя руками. – Боюсь

только, сидеть тут не на чем. Разве что на столе?

Он поднял хоббитов и усадил на каменную плиту на высоте

футов шести над полом, где они довольно удобно

расположились, болтая ногами и потягивая энтийский напиток.

Он напоминал обычную воду, ту самую, что они пили недавно из

реки. Но теперь в ней чувствовался незнакомый привкус.

Казалось, в нише повеяло напоенным запахами леса ночным

ветром.

Напиток не замедлил оказать свое действие. Сначала Пиппин и

Мерри ощутили тепло в пальцах ног. Потом жар стал медленно

разливаться по всему телу, наполняя усталые мышцы силой и

свежестью. Волосы на макушке чуть–чуть приподнялись и тут же

стали расти, свиваясь в пышные кудри. Тем временем хозяин

грота омочил ноги в каменном бассейне у входа, вернулся и

выпил свою чашу одним глотком, зато таким долгим, что,

казалось, ему не будет конца.

– Ах–ха, – вздохнул наконец энт, ставя пустую чашу на стол. –

Гу–ум! Гм! Ну, теперь можно и поговорить. Садитесь на пол, а я

лягу – не то питье ударит мне в голову и нагонит дрему.

Справа, у стены, в нише стояло широкое ложе на низких – не

куда–нибудь, а в Исенгард, и о Сарумане говорили не иначе как

о своем хозяине и повелителе.

– Гм, гумм! – подивился Древобород, когда рассказ, описав круг,

вернулся к битве роханских всадников с орками. – Вот так–так!

Сколько новостей разом – и каких новостей! Вы мне, конечно, не

все открыли, но так уж, видно, наказывал вам Гэндальф. Вижу,

грядут большие перемены, но злом они для меня обернутся или

добром – я в свое время узнаю. Корень и крона! Удивительное

дело! Из неведомых глубин времени ни с того ни с сего

всплывает маленький народец, о котором и в Списке–то не

говорится, – и вот уже в мире объявляются Девятеро Забытых и

выходят на охоту за этими малышами, Гэндальф берет

маленьких незнакомцев с собой в поход, Галадриэль принимает

их в Карас Галадоне как дорогих гостей, а орки гонятся за ними

через все Дикоземье… Похоже, большая буря подхватила на

свои крылья этих невеличков! Надо надеяться, она не выворотит

их из земли!..

– А тебя? – спросил Мерри.

– Хм! Гу–ум… Великие войны никогда не задевали меня, это

забота людей и эльфов. Пусть этим занимаются волшебники:

будущее – их дело. А я не люблю думать о будущем. Я не

сражаюсь ни на чьей стороне, ведь никто не сражается на моей

– если вы понимаете, что я имею в виду. Никто не заботится о

лесах так, как забочусь о них я. Даже эльфы нынче отошли от

этого. Правда, эльфы до сих пор ближе моему сердцу, чем

остальные: это они исцелили нас когда–то от немоты, а такого

дара забыть нельзя, хотя потом наши дороги и разошлись. Но,

конечно, есть в мире и такие твари, на чью сторону я никогда не

встану. Что бы ни случилось – им я враг. Бурарум … –

Древобород глухо, с отвращением рокотнул. – …Как их там? Ах

да, орки – орки да их хозяева. Я, конечно, встревожился, когда

на Черную Пущу пала тень, но потом эта тень перебралась в

Мордор, и я надолго успокоился – до Мордора далеко, авось и

обойдется как–нибудь. Но сейчас, похоже, подул восточный

ветер. Как бы не настало то самое предреченное время, когда

увянут и засохнут все леса!.. Старому энту не остановить бури.

Ему остается только одно – выстоять или погибнуть. Но вот

Саруман… Саруман – мой сосед, на его дела нельзя смотреть

сквозь пальцы. Наверное, придется что–то предпринять. В

каким–то образом скрестил орков с людьми? Великое это зло,

коли так!

В горле Древоборода глухо зарокотало, словно он проклинал

Сарумана каким–то древним, неведомым проклятием, добытым

из земных глубин.

– А я–то все дивлюсь – с чего это орки так осмелели и шныряют

по моему лесу, когда им вздумается? – продолжал он, немного

успокоившись. – Не сразу я догадался, что это проделки

Сарумана! Он долго изучал потайные тропы в моем лесу, долго

выведывал мои тайны – и вот творит теперь здесь бесчинства со

своими головорезами. На опушках торчит множество пней – а

ведь недавно это были совсем еще здоровые деревья! А то еще

повалят ствол – и оставляют гнить. Обычные орочьи шутки! Но

бóльшую часть деревьев распиливают на дрова, а дрова

идут в печи Орфанка. Над Исенгардом теперь день и ночь

поднимается столб дыма. Будь же он проклят, этот Саруман!

Корень и крона! Я дружил со многими из тех деревьев, что

погибли безвременной смертью от руки его слуг. Пестовал их с

желудя, с орешка. Каждое из них шумело на свой, особый лад.

Теперь их голосов уже не слышно… На месте поющих рощ

остались только пни да колючки. Я молчал, терпел – и упустил

время. Теперь все! Хватит!

Древобород внезапно поднялся и тяжело ударил кулаком по

столу. Светящиеся чаши подпрыгнули, сдвинулись с места и

полыхнули ярким огнем. Глаза энта метали зеленые искры,

борода встопорщилась, как огромная метла.

– Я положу этому конец! – прогремел он. – А вы пойдете со

мной. Не исключено, что вы мне поможете. Мне, а заодно и

своим друзьям – ведь если не обезвредить Сарумана, Рохан и

Гондор окажутся меж двух огней. У нас с вами общая дорога –

на Исенгард!

– А что, пошли, – сказал Мерри. – Глядишь, и мы пригодимся.

– Ну конечно! – подхватил Пиппин. – Я бы рад был посмотреть,

как низложат Белую Руку. Даже если от меня не будет пользы,

все равно мне страсть как хотелось бы на это взглянуть! Углука я

Саруману ни за что не забуду, уж будьте покойны! И прогулочки

нашей по Рохану – тоже!

– Хорошо! Отлично! – одобрил Древобород, постепенно

успокаиваясь. – Но я поспешил, а спешить нельзя. Не след мне

нас никто не рождается. Видите ли, мы потеряли своих жен.

– Вот беда–то! – огорчился Пиппин. – Отчего же они все

поумирали?

– Они не умерли, – поправил Древобород. – Разве я сказал, что

они умерли? Я сказал, что мы их потеряли, только и всего.

Потеряли и с тех пор никак не найдем. – Он вздохнул. – Я думал,

об этом знают все. Когда–то от Чернолесья до Гондора на всех

языках слагали песни про энтов, которые обошли все

Средьземелье в поисках своих жен. Не может быть, чтобы этих

песен больше никто не пел!

– Боюсь, эти песни поют только по эту сторону Туманных Гор,

потому что до Заселья не дошла ни одна, – развел руками

Мерри. – Может, ты сам об этом расскажешь или споешь?

– Что ж, с превеликой охотой, – согласился Древобород, явно

довольный просьбой. – Настоящего рассказа, конечно, не

получится, но вкратце попробую, а потом – спать. Завтра мы

держим совет, будет много работы, и, может статься, уже к

вечеру энты выступят в поход.

– Это довольно странная и печальная история,– начал он,

помолчав.– Когда мир был юным, а леса – дикими и

бескрайними, энты, энтийские жены и энтийские девы жили

вместе. О прекрасная Фимбретиль, о легконогая Ветвейя! О

годы, когда мы были молодыми!.. Но сердца наши росли по

разному. Энты привечали все, что видели. Иное дело – жены

энтов. Энтам нравились деревья–великаны, дремучие леса,

высокие горы. Они пили из горных рек, а ели только то, что

деревья роняли им прямо под ноги. Эльфы выучили энтов

разговаривать, и мы подолгу беседовали с нашими деревьями. А

женам нашим больше пришлись по вкусу солнечные поляны и

деревца, растущие по опушкам. Они сразу примечали в кустах

спелую ягоду ежевики, а в ветвях – дикое яблоко. Весной они

бродили среди цветущих вишен, летом – по зеленым травам на

заливных лугах, а осенью – меж роняющих зерна колосьев. Но

подруги наши даже не пытались разговаривать со своими

любимцами. Они хотели только одного – чтобы те слушались и

повиновались. Энтийские жены приказывали своим подопечным

расти так, а не иначе, цвести так, а не иначе. И листья должны

были зеленеть по указке энтийских жен, и плоды вызревать,

когда угодно было госпожам, а не в иное время… Им были по

воспоминаний, а бороды наши выросли и поседели… Эльфы

сложили о наших Великих Поисках не одну песню. Некоторые из

этих песен певали когда–то и люди. Но мы, энты, не слагаем

песен о своих женах, мы просто поем их имена, и нам этого

достаточно. Мы верим, что еще повстречаем их, и тогда, быть

может, нам удастся разыскать страну, где мы сможем жить

вместе, не тоскуя по другим краям, страну, где будет хорошо и

нам, и им. Есть древнее пророчество, где говорится, что энты

встретят своих жен только тогда, когда и мы, и они утратим все,

что имели… Что ж! Может статься, это время не за горами.

Вчера Саурон сжег сады наших жен, завтра, быть может, дохнет

смертью на наши леса… У эльфов есть песня об этом. По

крайней мере, я понимаю ее именно так. Когда–то эту песню

пели по всей Великой Реке. Но сложили ее не мы – на нашем

языке она получилась бы куда длиннее! И все же мы знаем ее и

частенько мурлычем себе под нос. Вот как звучит она на вашем

наречии:

ОН:

Когда весною зелен лист и весел в жилках сок,

И шаг широк, и вдох глубок, и нежен ветерок,

И оглашает ручеек округу звонкой песней –

Вернись ко мне! Скажи, что нет земли, моей чудесней!

ОНА:

Когда весна гудит в полях и злаки в рост идут,

И белой пеною цветы в садах моих цветут,

И дождик будит все окрест своей веселой песней –

Я не вернусь, поскольку нет земли, моей чудесней!

ОН:

Когда приходит лето в лес и золотит листву,

И славно встать под сенью крон и грезить наяву,

И ветер с запада поет над лесом сладкогласно –

Вернись ко мне, скажи мне: «Да! Земля твоя прекрасна!»

ОНА:

калачиком и натянули на себя листья папоротника. Подстилка

была свежей, душистой и теплой. Свет постепенно гас, деревья

мерцали совсем слабо. За порогом смутно виднелся силуэт

Древоборода – он стоял совершенно неподвижно, высоко подняв

руки над головой. С неба глядели яркие звезды; пронизанные

лучами капли воды, льющейся на руки и голову великана,

падали и падали к ногам энта беспрестанным серебряным

водопадом. Так, под звон капель, хоббиты и уснули.

Когда они снова открыли глаза, широкий зал озаряли лучи

прохладного солнца, добравшиеся уже до самого порога ниши.

Высоко в небе неслись обрывки облаков, подгоняемые сильным

восточным ветром. Древоборода поблизости не было, но, не

успев еще толком умыться водой из каменной чаши, Мерри с

Пиппином услышали гудение и бормотание – и на дорожке

между деревьями, что–то напевая, появился хозяин дома.

– Хо–о! Хо! Доброе утро, Мерри и Пиппин! Долго же вы спите! Я

успел сделать уже не одну сотню шагов. Хлебнем–ка водицы – и

на Собор!

Он налил хоббитам две полные чаши энтийского питья – на этот

раз из другого жбана. На вкус питье тоже показалось другим:

гуще, сытнее. Пока хоббиты, болтая ногами, потягивали водицу и

отщипывали по маленькому кусочку от эльфийских хлебцев (не

потому, что им хотелось есть, а просто – какой же завтрак без

еды?), Древобород стоял рядом, мурлыча себе под нос какую–то

энтийскую, а может, эльфийскую песенку на неизвестном

хоббитам языке, и глядел в небо.

– А где это – Собор энтов? – осмелев, спросил Пиппин.

– Гу–у! Что? Собор? – обернулся Древобород. – Вопрос не

совсем правильный. Собор – это не «где», это не гора и не

поляна, это – совещание, совет, и случается этот совет энтов, по

нынешним временам, не часто. Но сегодня мне удалось у многих

заручиться обещанием, что они придут. Встретимся мы там же,

где и всегда, – в Заколдованной Балке, как прозвали это место

люди. Это к югу отсюда. Мы с вами должны быть там еще до

полудня.

Быстро собравшись, они отправились в путь. Древобород, как и

в прошлый раз, нес хоббитов на руках. У выхода из дома он

повернул направо, перешагнул через поток и двинулся к югу

вдоль высоких, почти безлесых, увалистых склонов. Выше

чаши стояли три очень высокие и очень красивые серебристые

березы. В балку спускались еще две тропы: одна – с востока,

другая – с запада.

Несколько участников Совета прибыли чуть раньше. По двум

другим тропам шагали новые. Два–три энта нагнали

Древоборода по дороге. Хоббиты смотрели на энтов во все

глаза. Они ожидали увидеть существ, как две капли воды

похожих на Древоборода, думая, что энт от энта отличается не

больше, чем хоббит от хоббита (во всяком случае, на взгляд

чужака), и страшно удивились, обнаружив, что это совсем не так.

Энты походили друг на друга не больше, чем деревья.

Некоторые, казалось, были одной породы, но даже деревья

одной породы растут каждое по–своему и претерпевают разные

превратности судьбы; похоже было, что и с энтами происходило

то же самое. Были здесь и энты разных древесных пород, не

более схожие между собой, чем, например, бук с березой или

дуб с елью. Явилось на Собор и несколько совсем древних

энтов, бородатых и сгорбленных. Это были крепкие, матерые

патриархи, но Древобород все равно выглядел старше всех.

Много было высоких, могучих энтов, статных, одетых в

превосходную, гладкую кору, похожих на лесные деревья в

расцвете зрелости; но юношей и подростков не было вовсе, не

говоря уже о детях. На широком травянистом дне балки

собралось уже около двадцати обитателей Фангорна, и

примерно столько же шествовало вниз по трем тропинкам.

В первую минуту Мерри и Пиппина поразила прежде всего

разномастность собравшихся. У каждого кожа–кора была своего

особого цвета, и друг от друга энты разнились необычайно. Они

отличались обликом, пропорциями, ростом, толщиной, длиной

рук и ног и даже количеством пальцев (от трех до девяти!).

Только двое немного смахивали на Древоборода и были, по

видимому, сродни дубам или букам. Прочие энты напоминали

другие деревья. Были тут и каштаны (смуглые, на коротких,

могучих ногах, с растопыренными пальцами), и ясени (высокие,

серые, многопалые и длинноногие), и ели (эти были выше всех),

не говоря уже о березах, рябинах, липах… Но когда энты,

окружив Древоборода, слегка наклонили головы и, пристально

глядя на чужестранных гостей, тихо и мелодично загудели,

между ними сразу же обнаружилось внутреннее родство.