+
Круговорот жизни, чередование удач и несчастий, разлук и неожиданных встреч. Круговорот страстей и увлечений, зависти и дружбы, предательства и самоотверженности. Дочь священника, посвятившая себя юному поэту, аристократ, разрывающийся между чистой любовью к леди и плотской страстью к красивой официантке, жена уважаемого политика, ставшая жертвой хищного и циничного альфонса, — каждый из них, в сущности, хочет всего лишь быть счастливым. Кому из них удастся обрести счастье, а кто обречен на страдания? И какую цену даже самым «удачливым» придется заплатить за исполнение желаний?
РЕЗУЛЬТАТ ПРОВЕРКИ ПОДПИСИ
Данные электронной подписи
Ссылка на политику подписи
Закрыть

 

Сомерсет И. Моэм

 

 

 

 

 

 

 

 

Карусель

 

- 2 -

 

 

Аннотация

 

Круговорот жизни, чередование удач и несчастий, разлук и

неожиданных встреч. Круговорот страстей и увлечений, зависти

и дружбы, предательства и самоотверженности.

 

Дочь священника, посвятившая себя юному поэту, аристократ,

разрывающийся между чистой любовью к леди и плотской

страстью к красивой официантке, жена уважаемого политика,

ставшая жертвой хищного и циничного альфонса, — каждый из

них, в сущности, хочет всего лишь быть счастливым. Кому из них

удастся обрести счастье, а кто обречен на страдания? И какую

цену даже самым «удачливым» придется заплатить за

исполнение желаний?

 

 

 

- 3 -

Сомерсет Моэм

Карусель

 

 

Посвящается Герберту и Маргарите Баннинг

И все, что я когда-то написал,

Не только в зыбкие слова я облекаю,

А песнь, которую искал,

Но не нашел, вам тоже посвящаю.

 

 

 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

 

Всю свою жизнь мисс Элизабет Дуоррис досаждала родным.

Женщина с солидным состоянием, она деспотически правила

множеством бедствующих кузин, пользуясь своим банковским

счетом, как скорпионами Ровоама[1], чтобы наказывать их.

Следуя примеру многих других благочестивых созданий, она во

благо душ родственников делала их всех без исключения

несчастными. Воспитанная в евангелистских традициях,

популярных во времена ее молодости, она настаивала, чтобы

близкие искали спасения, руководствуясь ее собственными

воззрениями, и взяла себе за правило острым языком и едкими

издевками постоянно напоминать им об их собственной

никчемности. Она распоряжалась жизнями так, как считала

нужным, и осмеливалась диктовать не только форму одежды и

правила поведения, но и определять мысли людей в своем

окружении. Страшный суд уже не мог напугать тех, кто подвергся

ее истязаниям. Мисс Дуоррис по очереди приглашала пожить у

нее разных бедных леди, которые, злоупотребляя дальними

родственными связями, называли ее тетушкой Элизой. Они

откликались на ее призывы, звучавшие более властно, чем

королевский приказ, с благодарностью не без доли страха и

смиренно несли бремя неволи, как тяжкий крест, надеясь, что им

воздастся за это сполна в завещании.

Мисс Дуоррис любила ощущать свое могущество. Во время

долгих приемов — ведь в каком-то смысле пожилая леди была

очень радушной — она ставила себе особой целью испортить

- 4 -

настроение гостям. Она неимоверно забавлялась, наблюдая, с

какой кротостью принимаются ее возмутительные требования,

публично оскорбляла и унижала людей, по-видимому, чтобы

сломить греховную гордость, или заставляла их делать то, что

они больше всего ненавидят. Обладая выдающейся

способностью мгновенно находить их самые уязвимые места,

она обрушивалась на любую слабость с резкой руганью и

продолжала до тех пор, пока страдалец не падал ниц, корчась от

боли и кровоточа. Никакой изъян, физический или душевный, не

давал защиты от ее насмешек, и лишний вес не удостаивался ее

снисхождения так же, как потеря памяти. Она всем сердцем

презирала своих жертв, высокомерно бросала им в лицо

обвинения в продажности их душ и клялась, что никогда не

оставит и пенни кучке безвольных глупцов. Она обожала

обращаться в благотворительные общества за советами о

распоряжении своим имуществом и с неприкрытым ликованием

выслушивала их вынужденные и смущенные предложения.

Лишь в общении с одной родственницей мисс Дуоррис видела

необходимость проявлять некоторую сдержанность, ведь мисс

Ли — пожалуй, самая дальняя из ее кузин, — была так же

прямолинейна, как и она сама, и к тому же отличалась куда

более острым умом, так что могла обратить любое

необдуманное заявление во вред оратору, подняв того на смех.

Мисс Дуоррис не имела неприязни как таковой к этой

независимой особе, напротив, она относилась к ней с

определенной симпатией и изрядно ее побаивалась. Мисс Ли,

крайне редко испытывавшая затруднения в подборе находчивого

ответа, похоже, действительно получала удовольствие от

словесных поединков, из которых, благодаря большей

вежливости, проворности и эрудиции, обычно выходила

победительницей. Пожилую леди озадачивало и в то же самое

время забавляло, что женщина намного беднее ее самой,

имеющая не меньше претензий на вожделенное наследство, чем

остальные, осмеливается не только шутить на ее счет, но и

вести войну в ее собственном лагере. Мисс Ли, найдя человека,

с которым могла быть откровенной, и не опасаясь при этом

угрызений совести, с беспощадным удовольствием указывала

кузине на слабую логику ее замечаний или полную абсурдность

ее поступков. Ни одно из взлелеянных убеждений мисс Дуоррис

- 5 -

не укрывалось от ее иронии; даже ее евангелизм подвергался

насмешкам, и богатая старая дама, не привыкшая к

возражениям, легко начинала противоречить сама себе.

Победительница и не пыталась скрыть свой триумф, а мисс

Дуоррис бледнела и теряла дар речи от ярости. Ссоры

случались часто, но мисс Дуоррис (хотя осознание того, что

первый шаг приходится делать именно ей, ранило, как острый

шип, вонзившийся в плоть) в конце концов всегда прощала мисс

Ли. И все же бесповоротный разрыв казался неизбежным.

Причина его, как водится, была весьма тривиальна.

Мисс Ли, которая во время отъезда на зиму обычно сдавала

свою маленькую квартирку в Челси, ввиду непредвиденных

обстоятельств вынуждена была вернуться в Англию, когда ее

постояльцы еще не съехали. Она осведомилась у мисс Дуоррис,

можно ли остановиться у нее на Олд-Куин-стрит. Как бы старая

тиранка ни ненавидела родственников, еще больше она

ненавидела жить одна. Ей нужен был человек, чтобы срывать на

нем гнев, а по причине болезни племянницы, которая обещала

провести с ней март и апрель, она была вынуждена целый

месяц пребывать в уединении. Она написала в ответ письмо в

весьма повелительном тоне, от которого не могла воздержаться

даже в общении с мисс Ли, что ждет ее в такой-то день таким-то

поездом. Не ясно, было ли в этом письме что-то, возбудившее

дух противоречия в мисс Ли, или ее планы не позволяли

последовать данным рекомендациям, но в любом случае она

ответила, что ей удобнее приехать на следующий день и на

другом поезде. Мисс Дуоррис телеграфировала, что если гостья

не явится в день и час, указанные в письме, то она не сможет

отправить экипаж и встретить ее, на что более молодая леди

лаконично ответила: «Не надо!»

— Она упрямая как ослица, — бормотала мисс Дуоррис, читая

телеграмму и представляя, как тонкие губы кузины изгибались в

улыбке, когда она писала эти два равнодушных слова. —

Наверное, она думает, что очень умная.

Несмотря ни на что, хозяйка встретила мисс Ли с некой мрачной

учтивостью, припасенной специально для нее, ведь она

раздражала ее меньше остальных родственников и, хотя не

была ни покорной, ни вежливой, никогда не отличалась

занудством. Ее манера общения держала мисс Дуоррис в

- 6 -

напряжении, так что в ее обществе она обычно проявляла себя с

лучшей стороны, а иногда, если забывала о своей привычке

довлеть над всеми и вся, даже казалась разумной и веселой

женщиной.

— Стареете, моя дорогая, — заметила мисс Дуоррис, когда они

сели ужинать и она принялась оглядывать гостью, силясь

обнаружить морщины и «гусиные лапки».

— Вы мне льстите, — парировала мисс Ли. — Старость —

единственное оправдание для женщины, которая твердо решила

прожить жизнь в одиночестве.

— Я полагаю, как и остальные, вы согласились бы выйти замуж,

если бы вам кто-то предложил?

Мисс Ли улыбнулась:

— Два месяца назад один итальянский князь предложил мне

руку и сердце, Элиза.

— Папист что угодно может выкинуть, — ответила мисс Дуоррис.

— Полагаю, вы сообщили ему об уровне своего дохода, и он

пришел к выводу, что переоценил собственные чувства к вам.

— Я отказала ему, потому что он слишком добродетелен.

— Не подумала бы, что в вашем возрасте можно позволить себе

быть столь разборчивой, Полли.

— Разрешите заметить, что вы обладаете весьма забавной

способностью размышлять на одну и ту же тему в одно и то же

время в двух диаметрально противоположных плоскостях.

Мисс Ли была стройной женщиной среднего роста. Ее волосы,

уложенные в простую прическу, уже тронула седина, а лицо,

почти все покрытое морщинами, отличалось четкими чертами,

которые позволяли предположить, что она обладает сильным

характером. Ее губы, тонкие, но выразительные и подвижные,

добавляли ее виду решимости. Она не обладала статью, и даже

в молодости уж точно не считалась хорошенькой, зато в ее

осанке чувствовалась грация, а в манере поведения — некое

обаяние. Ее глаза были очень яркими, а взгляд — столь

проницательным, что иногда почти обескураживал: она без

единого слова могла обратить любую претенциозность в абсурд.

Притворные ужимки под этим изучающим взором, не то

презрительным, не то насмешливым, сразу исчезали. И все же, о

чем не забывала напоминать ей мисс Дуоррис, она и для себя

выработала определенную позу, но принимала ее столь

- 7 -

восхитительно, с такой сдержанной и подобающей

благопристойностью, что немногие это замечали, а если и

замечали, то не находили в себе сил на порицание: она достигла

в этом такого совершенства, что это можно было счесть

искусством. Ради этой эстетической игры мисс Ли полюбила

одеваться как можно проще, как правило, в черное, и

единственным ее украшением служила драгоценность эпохи

Возрождения такой удивительной красоты, что ни один музей не

отказался бы включить ее в свою коллекцию: она носила ее на

шее на длинной золотой цепи и с наслаждением крутила

пальцами, чтобы продемонстрировать, если верить ее

прямолинейной родственнице, очевидную красоту собственных

рук. Ее идеально сидящие туфли и ажурный узор на шелковых

чулках позволяли предположить, что она не без причины

гордилась изящной стопой — маленькой, с высоким подъемом. В

таком облачении, когда приходили гости, мисс Ли и восседала в

итальянском дубовом кресле с прямой спинкой и изысканной

резьбой, которое размещалось между двух окон у стены. А еще

она развила некую чопорность манер, делавшую невероятно

эффектными ее выступления, в которых она дерзко критиковала

жизнь и развлекала тем самым друзей.

Через два дня после приезда на Олд-Куин-стрит мисс Ли

объявила о намерении прогуляться. Она спустилась, прихватив

модный зонтик от солнца, который купила, когда была проездом

в Париже.

— Вы ведь не собираетесь на прогулку с этой вещицей? —

пренебрежительно спросила мисс Дуоррис.

— В самом деле собираюсь.

— Чепуха. Вы должны взять нормальный зонт. Будет дождь.

— У меня есть новый зонтик от солнца и старый от дождя,

Элиза. Я уверена, что все будет хорошо.

— Дорогая моя, вы ничего не знаете об английском климате.

Говорю вам: пойдет проливной дождь.

— Вздор, Элиза!

— Полли, — ответила мисс Дуоррис, выходя из себя, — я

желаю, чтобы вы взяли зонт. Барометр опускается, и я ощущаю

покалывание в ногах, а это верный признак приближения

непогоды. С вашей стороны крайне нерелигиозно осмеливаться

строить догадки на тему погоды.

- 8 -

— Рискну предположить, что с метеорологической точки зрения я

знаю о путях Провидения не меньше вас.

— А это, думается мне, не смешно, а богохульно, Полли. Я жду,

что в моем доме люди будут вести себя так, как говорю я, и

настаиваю, чтобы вы взяли зонт.

— Не говорите глупостей, Элиза!

Миссис Дуоррис дернула за шнурок звонка и, когда появился

дворецкий, приказала ему принести ее собственный зонт для

мисс Ли.

— Я категорически отказываюсь им пользоваться, — заявила

более молодая леди улыбаясь.

— Пожалуйста, не забывайте, что вы у меня в гостях, Полли.

— И следовательно, имею право поступать так, как мне хочется.

Мисс Дуоррис, крупная пожилая дама весьма внушительного

вида, поднялась и угрожающе вытянула вперед руку:

— Если вы выйдете из дома без зонта, то никогда больше не

войдете сюда снова. Вы никогда не переступите этот порог, пока

я жива.

Мисс Ли явно пребывала не в лучшем расположении духа тем

утром, потому что поджала губы весьма характерным образом и

посмотрела на старшую кузину с холодным презрением.

— Моя дорогая Элиза, вы сильно преувеличили собственную

важность. В Лондоне нет гостиниц? Похоже, вы думаете, что у

вас в гостях я скорее получаю удовольствие, чем умерщвляю

свою плоть. А на самом деле этот крест стал для меня

тяжеловат, потому что я думаю, у вас худшая кухарка в столице.

— Она со мной двадцать пять лет, — ответила мисс Дуоррис, на

ее щеках появились два красных пятна. — И до вас никто не

рискнул пожаловаться на ее стряпню. А если бы кто-то из моих

гостей это сделал, я бы ответила: что хорошо для меня, слишком

хорошо для всех остальных. Я знаю, Полли, что вы упрямы и

вспыльчивы, и готова закрыть глаза на эту дерзость. Вы все

равно отказываетесь сделать так, как я прошу?

— Да.

Мисс Дуоррис яростно затрясла звонком.

— Скажите Марте, чтобы немедленно упаковала чемоданы мисс

Ли, и вызовите извозчика! — громогласно воскликнула она.

— Прекрасно, мадам, — ответил дворецкий, привыкший к

причудам хозяйки.

- 9 -

Потом мисс Дуоррис повернулась к гостье, которая созерцала ее

с возмутительной веселостью.

— Я надеюсь, вы понимаете, Полли, что я говорю совершенно

серьезно.

— Между нами все кончено, — насмешливо ответила мисс Ли.

— Вернуть ваши письма и фотографии?

Некоторое время мисс Дуоррис просидела в молчаливом гневе,

наблюдая за кузиной, которая взяла «Морнинг пост» и с

превеликим спокойствием читала модные новости. И вот

дворецкий объявил, что извозчик уже у двери.

— Что ж, Полли, вы действительно уезжаете?

— Я вряд ли могу остаться, когда мои вещи уже упаковали и

прислали экипаж, — хладнокровно ответила мисс Ли.

— Вы сами к этому стремились, я не хочу, чтобы вы уезжали.

Если признаете, что своевольны и упрямы, и возьмете зонт, я

готова забыть обиду.

— Взгляните, какое на улице солнце, — произнесла мисс Ли.

И словно для того чтобы в самом деле разозлить старую

тиранку, яркие лучи, танцуя, проникли в комнату и дерзко

расцветили ковер.

— Думаю, мне следует сообщить вам, Полли, что я

намеревалась оставить вам десять тысяч фунтов по завещанию.

Теперь, разумеется, я не стану претворять в жизнь это

намерение.

— Вам лучше бы оставить деньги Дуоррисам. Честное слово,

учитывая то, что они состоят в родстве с вами уже больше

шестидесяти лет, я считаю, они это действительно заслужили.

— Я оставлю деньги тому, кому пожелаю! — завопила мисс

Дуоррис, выходя из себя. — И если захочу, то пожертвую все до

последнего пенни на благотворительность. Вы очень

независимы, поскольку получаете нищенский доход в пять сотен

за год, но этого явно недостаточно, чтобы вы могли жить

спокойно и не сдавать квартиру, когда уезжаете. Помните: никто

не имеет права предъявлять мне претензии, а я могу сделать

вас богатой женщиной.

Мисс Ли ответила с величайшей рассудительностью:

— Моя дорогая, я твердо убеждена, что вы проживете еще лет

тридцать, истребляя род человеческий в целом и своих

родственников в частности. Мне не стоит тщетно надеяться на

- 10 -

то, что я кого-то переживу, и долгие годы подчиняться прихотям

крайне невежественной старой женщины, самонадеянной и

властолюбивой, скучной и претенциозной.

Мисс Дуоррис, задохнувшись, затряслась от ярости, но

собеседница беспощадно продолжала:

— У вас множество бедных родственников, издевайтесь над

ними! Выплескивайте свой яд и злость на этих жалких

подхалимов, но, умоляю, отныне избавьте от ваших бесконечно

занудных речей меня.

Мисс Ли всегда испытывала небольшую слабость к

высокопарным высказываниям, а в этой фразе слышалась некая

помпезность, что чрезвычайно ее развеселило. Она чувствовала,

что на эти слова не найдет ответа, и, исполненная чувства

собственного достоинства, покинула комнату. Две леди больше

не общались, хотя мисс Дуоррис, властолюбивая, суровая и

убежденная в истинности евангелизма до самого конца, прожила

в здравом уме и трезвом рассудке еще почти двадцать лет. В

итоге она умерла после сильного душевного волнения, поводом к

которому послужил мелкий проступок горничной, и ее

родственники разом с облегчением вздохнули, словно тяжелое

бремя упало с их плеч.

Они стояли на похоронах без единой слезы и все еще со

страхом поглядывали на свинцовый гроб, скрывавший останки

этой грубой, сильной, довлевшей над всеми старой женщины.

Потом, нервно подрагивая от нетерпения, они принялись

упрашивать семейного юриста обнародовать завещание.

Написанное ее собственной рукой и засвидетельствованное

двумя слугами, оно звучало так:

Я, Элизабет Энн Дуоррис, проживающая в доме 79 по Олд-Куин

стрит в Вестминстере, незамужняя, настоящим отменяю все

прежние составленные мной завещания и завещательные

распоряжения и объявляю этот документ моей последней волей

и завещанием. Я назначаю Чэри Ли, проживающую в доме 72 по

Элиот-Мэншнс в Челси, исполнительницей моего настоящего

завещания и передаю все и любое мое недвижимое и личное

имущество упомянутой Мэри Ли. Моим внучатым племянникам и

племянницам, моим кузенам и кузинам я оставляю свое

благословение и заклинаю их не забывать примеры и советы,

которые я давала им многие годы. Я рекомендую им впредь

- 11 -

развивать силу характера и независимость духа. Рискну

напомнить им, что люди безропотные никогда не унаследуют эту

землю, ведь придется еще долго ждать, пока им воздастся по

заслугам. И я желаю, чтобы они продолжали вносить

пожертвования, которые по моей просьбе уже так долго и

благородно передают в Общество обращения евреев в

христианство и Дополнительный фонд викариев.

В подтверждение вышеизложенного настоящее завещание было

подписано мной 4 апреля 1883 года.

К своему удивлению, мисс Ли обнаружила, что в пятьдесят семь

лет получила три тысячи фунтов годового дохода, право

проживания в милом старом доме в Вестминстере и большое

количество мебели начала викторианской эпохи. Завещание

составили через два дня после ее ссоры с эксцентричной

пожилой дамой, и такой его текст, несомненно, позволил достичь

трех целей, ради которых оно и было придумано: оно в высшей

степени удивило всех заинтересованных лиц, обрушило шквал

огня на равнодушную голову мисс Ли и обернулось горчайшим

разочарованием и расстройством для всех, кто носил фамилию

Дуоррис.

 

Мисс Ли не потребовалось много времени, чтобы поселиться в

унаследованном доме. Для новой владелицы, которая яростно

ненавидела все современное, его очарование отчасти крылось в

причудливой старомодности: построенный во времена королевы

Анны, он нес в себе покой, простор и комфорт жилых зданий

того периода, с козырьком над дверью, являвшим собой образец

элегантности, перилами из кованого железа и, к особому

восторгу мисс Ли, огнетушителями для освещавших темные

улицы факельщиков.

Комнаты были большими, с довольно низкими потолками и

широкими окнами, выходящими на самый красивый парк

Лондона. Мисс Ли не внесла больших изменений. Она была

эпикурейка до мозга костей, и многие годы лишь страсть к

свободе могла всколыхнуть ее невозмутимую и праздную натуру.

Но чтобы обеспечить себе независимость, полную и абсолютную

независимость, она была готова на любые жертвы: всякие узы

причиняли ей неудобство, казалось, сравнимое с физической

болью, и она избегала их (будь то узы семьи или любовных

- 12 -

отношений, узы привычки или образа мыслей) так рьяно, как

только могла. Она всю жизнь старалась не обременять себя

имуществом и однажды, в порыве смелости, точно не лишенном

героизма, когда почувствовала, что слишком привязалась к

своим вещам — шкафам и изысканным веерам из Испании,

флорентийским золоченым рамам и английским отпечаткам

меццо-тинто[2], неаполитанской бронзе, столикам и кушеткам,

найденным в отдаленных уголках Франции, — она все продала.

Она не хотела воспылать столь сильными чувствами к своему

дому, чтобы из него стало больно уезжать. Она предпочитала

оставаться странницей, бредущей по жизни с сердцем,

неравнодушным к красоте, с умом, открытым и

беспристрастным, с готовностью смеяться над абсурдом. Так что

переезд в дом кузины, как в меблированное съемное жилье, со

своими скудными пожитками пришелся ей по душе, и она

поселилась там, свободная от всяких оков. А когда придет

Смерть — неверующий юнец, брат-близнец Сна, а не мрачный

костлявый скелет, как рисуют ее христиане, — она будет готова

удалиться, как довольный кутила, улыбаясь без страха и

сожаления. Перестановка по личным указаниям хозяйки и

избавление от множества образчиков плохого вкуса быстро

придали гостиной мисс Ли более утонченный и весьма

характерный облик: произведения искусства, собранные со

времен памятной продажи, добавляли к обстановке некое

степенное изящество. И ее друзья без удивления заметили, что,

как в ее собственной квартире, резное кресло с прямой спинкой

разместилось между двух окон, а мебель специально была

расставлена так, чтобы, сидя на ней, хозяйка дома, которая и

сама была частью этой эстетически продуманной схемы, могла

командовать и манипулировать гостями.

Едва успев удобно расположиться, мисс Ли написала старому

другу и дальнему кузену Элджернону Лэнгтону, декану[3]

Теркенбери, и пригласила его с дочерью посетить ее новый дом;

а мисс Лэнгтон ответила, что они с удовольствием приедут, и

уточнила, что они прибудут в определенный четверг утром. Мисс

Ли встретила родственников без особого воодушевления, потому

что по причуде своей не одобряла всякое проявление нежности.

Несмотря на добродушное и подчеркнуто вежливое презрение, с

которым обычно относилась к представителям духовенства в

- 13 -

целом, на кузена Элджернона она взирала с большим

уважением.

Это был высокий пожилой мужчина, худощавый и согбенный, с

ослепительно белыми волосами и бледной, почти прозрачной

кожей. У него были холодные голубые глаза, но выражение лица

при этом исключительно доброе. В его осанке чувствовалось

достоинство и в то же самое время бесконечное милосердие,

которое напоминало о тех старых знаменитых

священнослужителях, чьи имена навеки снискали

величественную славу английской церкви. Он мог похвастаться

великолепным воспитанием, которое ставило их, каково бы ни

было их истинное происхождение, на одну ступень с

джентльменами и придворными, и, как и у них, его библейские

познания уступали достижениям в классическом образовании. А

если и проглядывала косность в его нежелании серьезно

задуматься над современным образом мышления, он все же

обладал чувством прекрасного и настоящей христианской

учтивостью, которая вызывала восхищение и даже любовь. Мисс

Ли, учившейся у людей, которые умели с интересом наблюдать

за самыми разнообразными тенденциями (ведь для ее

скептически настроенного ума никакой образ жизни или способ

мышления, по сути, не мог быть ценнее другого), нравилась его

величественная откровенная простота, и она относилась к нему

с несвойственной ей терпимостью.

— Что ж, Полли, — произнес декан. — Я полагаю, теперь, когда

вы стали обладательницей солидного капитала, вы прекратите

погоню за недостижимым. Вы успокоитесь и станете уважаемым

членом общества.

— Не обязательно подчеркивать, что у меня появилось больше

седых волос и глубже прорезались морщины, с тех пор как мы

виделись в последний раз.

В это время мисс Ли, которая мало изменилась за последние

двадцать лет, удивительно походила на портретную статую

Агриппины в музее Неаполя. У нее было такое же морщинистое

лицо с выражением презрительного равнодушия к мирским

делам и та же исключительная благородная стать, которую

императрица обрела, управляя массами, а мисс Ли — управляя

собой, что требует гораздо больше усилий.

— Но вы правы, Элджернон, — добавила она, — я старею, и я

- 14 -

не уверена, хватит ли мне смелости еще раз продать все мои

вещи. Думаю, не смогу больше встретиться лицом к лицу с

полным одиночеством, в котором я с радостью купалась, когда

чувствовала, что у меня не было ничего, кроме одежды,

прикрывающей тело.

— Но у вас оставался надежный доход.

— За который да воздастся хвала всем святым! Не стоит и

помышлять о свободе, если имеешь меньше пяти сотен в год,

без этого жизнь — просто жалкая борьба за хлеб насущный.

Услышав, что ленч не подадут до двух, декан отправился на

прогулку, а мисс Ли осталась наедине с его дочерью. Белла

Лэнгтон достигла того возраста, когда ее даже с натяжкой нельзя

было назвать девочкой, и ее отец лишь недавно, к ее

некоторому смущению, сочинил серию стихов на латыни в честь

ее сорокалетия. Она не отличалась красотой или изысканным

умением нести себя с достоинством, которое делало декана

столь заметной фигурой в кафедральном капитуле.

Широкоплечая, с волосами приятного каштанового цвета в

строгой прическе, она имела крупноватые черты лица, а ее кожа

почему-то казалась обветренной, зато серые глаза лучились

добротой, а в выражении лица читалось исключительное

добродушие. Следуя провинциальной моде на весьма дорогие

ткани, она одевалась с практичной простотой по рекомендации

набожных старых дев, которые населяют города с

кафедральными соборами, и в результате создавалось

впечатление дорогой безвкусицы.

Она была явно знающим человеком, на которого можно

положиться в любой непредвиденной ситуации. Умея воплощать

в жизнь стремление к щедрости, порой весьма оригинально, она

заслуженно стала руководителем благотворительной

деятельности в Теркенбери и, полностью осознавая свою

важность в церковной иерархии, правила своим маленьким

духовным кружком твердой, но в то же время ласковой рукой.

Несмотря на доброе сердце и истинно христианское смирение,

мисс Лэнгтон в душе была убеждена в своей собственной

значимости, ведь ее отец не только занимал важное положение,

но и принадлежал к весьма знаменитому роду, в то время как

все хорошо знали, что епископ не мог похвастаться достойным

происхождением, а его жена раньше работала гувернанткой.

- 15 -

Мисс Лэнгтон отдала бы последнее пенни, чтобы помочь

больной жене какого-нибудь бедного викария, но хорошенько

задумалась бы, достойна ли такая женщина приглашения в дом

декана. Ее щедрость и доброта распространялись на всех и

каждого, но церемониал культурного общества она соблюдала

лишь с выдающимися личностями.

— Я пригласила разных людей, с которыми вы познакомитесь

сегодня за ужином, — сказала мисс Ли.

— Это хорошие люди?

— Уж точно не неприятные. Миссис Барлоу-Бассетт прибудет с

сыном, который мне нравится, потому что очень красив. Еще

придет Бэзил Кент, барристер[4]. Он симпатичен мне, потому что

напоминает рыцаря на старых итальянских полотнах.

— Вы всегда питали слабость к привлекательным мужчинам,

Мэри, — ответила мисс Лэнгтон с улыбкой.

— Красота, пожалуй, важнее всего на свете, моя дорогая. Люди

говорят, что для мужчины внешность не играет никакой роли, но

все эти слова от глупости. Я знаю мужчин, которые добились

почета и славы лишь благодаря прекрасным глазам и хорошей

форме губ… Еще я пригласила мистера и миссис Кастиллион.

Он член парламента, скучный и напыщенный, как раз такой

человек, который вас развеселит.

Пока мисс Ли говорила, ей принесли записку.

— Какая досада! — воскликнула она, когда прочитала. — Мистер

Кастиллион пишет, что не сможет уйти с работы до позднего

вечера. Жаль, что они вообще заседают осенью. Как это похоже

на него — решить, что ничтожество вроде него незаменимо.

Теперь придется приглашать кого-то другого.

Она села и быстро набросала пару строк.

Мой дорогой Фрэнк!

Умоляю вас явиться сегодня на ужин к восьми. А поскольку,

когда вы придете, ваш проницательный ум подскажет вам, что я

не могла собрать девять человек по сиюминутной прихоти,

признаюсь сразу: я приглашаю вас исключительно потому, что

мистер Кастиллион подвел меня в последний момент. Но если

вы не придете, я никогда больше и словом с вами не

перемолвлюсь.

Она позвонила в звонок и приказала слуге немедленно отнести

письмо на Харли-стрит.

- 16 -

— Я пригласила Фрэнка Харрелла, — объяснила она мисс

Лэнгтон. — Он милый мальчик: сейчас мужчины остаются похожи

на мальчиков до сорока лет, а он на десять лет моложе. Он

доктор, и довольно хороший, недавно его назначили ассистентом

врача в больнице Святого Луки, и он обосновался на Харли

стрит, чтобы быть поближе к пациентам.

— А он красив? — поинтересовалась мисс Лэнгтон с улыбкой.

— Вовсе нет, но он один из немногих моих знакомых, которые

меня забавляют. Вам он покажется крайне неприятным, а вы,

возможно, утомите его до смерти.

С этими словами, рассчитанными на то, чтобы более молодая

собеседница расслабилась, мисс Ли снова уселась у окна. День

выдался теплый и солнечный, но деревья, желтые и красные,

тронутые первым заревом осени, отяжелели от дождя, который

прошел ночью. Была какая-то печально-чувственная страсть в

Сент-Джеймском парке с его прохладной спокойной водой, едва

различимой за густой листвой, и тщательно выстриженными

газонами; и мисс Ли созерцала пейзаж со смутным чувством

самоудовлетворения, ибо жизнь в достатке оказалась весьма

комфортна.

— Что можно подарить поэту? — вдруг спросила мисс Лэнгтон.

— Разумеется, словарь рифм, — ответила ее подруга улыбаясь.

— Или руководство Брэдшоу по тому, как найти эстетическую

ценность в здравом смысле.

— Не говорите ерунду, Мэри. Мне правда нужен ваш совет. Я

знаю одного молодого человека в Теркенбери, который пишет

стихи.

— Я никогда не встречала молодых людей, которые бы их не

писали. Уж не влюбились ли вы в бледного страстного викария,

Белла?

— Я ни в кого не влюбилась, — ответила мисс Лэнгтон, едва

заметно вспыхнув. — В моем возрасте это было бы нелепо. Но я

хотела бы рассказать вам об этом мальчике. Ему всего двадцать,

и он работает клерком в местном банке.

— Белла! — воскликнула мисс Ли с наигранным ужасом. — Не

говорите мне, что вы заигрываете с человеком, который не

входит в ряды аристократов. Что сказал бы декан? И подумать

только — поэтически настроенный мальчик! В вашем возрасте

женщина должна ежедневно молиться Создателю, чтобы Он

- 17 -

уберег ее от любви к мужчине на двадцать лет моложе ее. Это

одна из самых распространенных болезней в наши дни.

— Его отец торговал льняными товарами в Блэк-стейбле и

отправил его в королевскую школу в Теркенбери. И там он

получил все возможные стипендии. Он собирался в Кембридж,

но его родители умерли, и, чтобы заработать на жизнь, ему

пришлось устроиться в банк. Он пережил нелегкие времена.

— Но как вы вообще познакомились? Я не знаю сообществ

более закрытых, чем население города с кафедральным

собором, к тому же я помню, что вы не разрешаете представлять

вас кому бы то ни было, пока не убедитесь, что его имя значится

в списках поместных дворян.

Мисс Ли, свободная от любых предрассудков, яро высмеивала

кузину за благоговение перед местной аристократией; и хотя ее

собственное имя фигурировало в знаменитой книге пэров Берк

[5], она скрывала этот факт как нечто постыдное. По ее мнению,

благородное происхождение давало лишь одно преимущество —

возможность с чистым сердцем осмеивать напыщенность

представителей голубых кровей.

— Мне никогда его не представляли, — неохотно ответила

Белла. — Я подружилась с ним случайно.

— Моя дорогая, это звучит в высшей степени непристойно.

Надеюсь, он по крайней мере спас вас, когда какой-то

несчастный случай приключился с вашим экипажем. Это,

похоже, один из любимых приемов Купидона. Этому богу всегда

не хватало воображения, и его методы чудовищно банальны…

Только не говорите, что этот молодой человек сам заговорил с

вами на улице!

Белла Лэнгтон не могла рассказать всю правду мисс Ли о

знакомстве с Гербертом Филдом, потому что оно в значительной

степени явилось следствием определенного душевного

состояния, которое едва поддавалось ее собственному

пониманию. Ее посетило замешательство, возникающее у

большинства незамужних женщин, когда юность проходит, а

впереди уныло маячит монотонная зрелость. Уже какое-то время

привычные обязанности не приносили ей удовольствия, и ей

казалось, что она слишком часто делает одно и то же: дни шли

нескончаемой чередой, раздражая однообразием. Ее охватило

беспокойство, которое заставляло одних, безвестных или

- 18 -

знаменитых, как отважный Кортес, пуститься в плавание по

неизведанным морям, а других — таких было не меньше —

подвигало на приключения, опасные для души. Теперь она с

завистью смотрела на подруг-ровесниц, воспитавших прекрасных

детей, и не без труда гнала прочь зарождавшиеся сожаления об

упущенном женском счастье — все ради отца, который был

одинок в целом мире и совершенно беспомощен и непрактичен.

Эти чувства сильно ее удручали, ведь она всегда обитала в

своем маленьком мирке, занятая богоугодными и добрыми

делами. Эмоции, обуревавшие ее душу, казались искушением

дьявола, и она обратилась к своему Богу за утешением, которого

так и не получила. Белла пыталась отвлечься, занимаясь

работой, и с удвоенным рвением руководила

благотворительными учреждениями. Книги оставляли ее в таком

же унынии, но, стиснув зубы, с яростной решимостью, она

начала учить греческий. Ничего не помогало. Против воли ее

атаковали новые мысли; и она приходила в ужас, поскольку ей

казалось, будто ни одну женщину никогда еще не терзали столь

дикие и постыдные наваждения. Она тщетно напоминала себе,

что имя, которым она так гордится, вынуждает ее взять себя в

руки, а положение в Теркенбери обязывает ее даже в самых

сокровенных помыслах служить примером более простым

людям.

Теперь мисс Лэнгтон не получала удовольствия от пребывания в

этой тихой гавани, где раньше с наслаждением скрывалась

часами. Старый собор, видавший вид и посеревший, но все

равно красивый, больше не дарил привычного ощущения покоя и

свободы. Она полюбила долгие прогулки по сельской местности,

но луга, усеянные весенними бабочками, и леса, разукрашенные

осенней охрой, лишь усиливали беспокойство. И охотнее всего

она отправлялась на холм, с которого на небольшом отдалении

открывался вид на сверкающее море, и на мгновение его

величие успокаивало ее метущуюся душу. Иногда на закате над

сланцевой серостью приплывших с запада облаков несметным

множеством рассыпались красно-золотые искры и мерцали над

тихой водой, словно шлейф богини огня, а потом, подобно

Титану, сокрушившему темницу, через пелену пробивалось

солнце и заливало все вокруг ярким светом, повиснув в вышине

гигантским медным диском. Казалось, оно с усилием гнало прочь

- 19 -

сгустившуюся тьму, наполняя небо ослепительным блеском.

Затем над безмятежным морем растягивалась широкая дорога,

полыхавшая неземным огнем, по которой могли бесконечно

бродить загадочные и страстные души людей в поисках

источника вечного света. Белла Лэнгтон отворачивалась со

слезами и медленно отправлялась туда, откуда пришла. В

долине перед ней серые дома Теркенбери теснились вокруг

высокого старинного собора, но его красота лишь заставляла ее

сердце сильнее сжиматься от боли.

Потом наступила весна: поля запестрели веселым цветочным

узором, похожим на ковер, достойный нежных ног ангелов

Перуджино, и это только усилило ее мучения. На каждой живой

изгороди, на каждом дереве пели птицы на все голоса,

восславляя радость жизни, и красоту дождя, и яркий солнечный

свет. Они все до одной твердили ей, что мир молод и прекрасен,

а человеческий век так короток, что каждый час надлежит

проживать как последний.

Когда подруга пригласила ее на месяц в Бретань, она, устав от

собственного бездействия, с радостью согласилась.

Путешествие могло облегчить страдания ее больного сердца, а

усталость от поездки — унять дрожь в членах, которая

заставляла ее чувствовать, будто она способна на рискованные

предприятия. Две дамы в одиночестве гуляли по изрезанному

побережью. Они остановились в Карнаке, но таинственные

древние камни говорили лишь о бренности жизни: человек

приходил в этот мир и уходил со своими надеждами и чаяниями

и оставлял после себя свидетельства своей слабой веры,

которая становилась загадкой для следующих поколений.

Они отправились в Ле-Фауэ, где покрашенные окна разрушенной

церкви Сен-Фиакр сияли, как драгоценные камни. Но спокойное

очарование этих мест не тронуло сердце, жаждущее жизни и

любви, которая вдохновляет на свершения. Они посетили

знаменитые кальварии[6] Плугастеля и Сен-Тегоннека; и эти

мрачные кресты с каменными процессиями (попытка увидеть

красоту в народе, осознавшем совершенный грех) под серым

западным небом встревожили ее еще больше: они несли в себе

лишь смерть и могильное отчаяние, а ее переполняли ожидания,

жажда чего-то, непонятного ей самой. Ей казалось, будто бы она,

сама не зная как, плывет по темному безмолвному морю

- 20 -

мистерий, где законы обычной жизни совершенно бесполезны.

Путешествие не принесло ничего из того, что она искала, а лишь

усилило ее беспокойство; ей не терпелось чем-нибудь заняться,

и она вернулась в Теркенбери.

 

Наконец, в один из дней того самого лета после вечерней

службы в соборе, мисс Лэнгтон, равнодушно направляясь к

двери, увидела молодого человека, сидевшего в конце нефа.

Было поздно, так что, судя по всему, все просторное здание

осталось в их распоряжении. Сияющим взглядом он смотрел в

пустоту, как будто его собственные мысли ослепили его, когда

перед ним предстало это готическое великолепие, и его глаза

казались необычайно темными. У него были светлые волосы и

худое овальное лицо, с нежно-бледной, как у женщины, кожей.

Мгновением позже к нему подошел служитель церкви и сказал,

что собор закрывается, юноша встал и, не обращая внимания на

другие слова служителя, прошел в ярде от Беллы, но из-за своей

рассеянности не заметил ее. Она больше не думала о нем, но в

следующую субботу, отправившись по привычке на службу во

второй половине дня, снова увидела юношу, сидевшего, как и

прежде, в самом конце нефа, подальше как от туристов, так и от

церковников. Подстрекаемая неведомым ей самой

любопытством, она решила остаться там, вместо того чтобы

перейти в клирос, отделенный от нефа внушительной ширмой,

где по праву занимаемого положения ей выделили место

неподалеку от сиденья декана.

На этот раз мальчик, ибо назвать его иначе было нельзя, читал

книгу, как она заметила, в стихах. То и дело он с улыбкой

вскидывал голову, чтобы, как ей показалось, мысленно

повторить понравившуюся строку. Началась служба, звучавшая

на отдалении не так громко, так что хорошо знакомые формы

обрели новую загадочность. Длительные звуки органа гремели,

отражаясь от сводчатой крыши, или нежно звенели, как голосок

ребенка меж высоких колонн. Время от времени вступал хор,

придавая органной музыке еще большую глубину, но каменные

стены заглушали и преломляли музыку, так что она смутно

напоминала шум морской волны. Потом это прекратилось, и

прекрасный тенор — гордость собора — взял соло, и этому

волшебному звуку стало все подвластно, мелодия старого гимна

- 21 -

— ее отец любил простую музыку прошлого века — взмыла

ввысь к небесам в исполненной страданий молитве. Книга

выпала из рук молодого человека, и он принялся вслушиваться в

мелодичные переливы. Его лицо преобразилось от восторга, и

он стал похож на изображенного на холсте святого, которого

благословило таинственное око небесного света. А потом, упав

на колени, он закрыл лицо руками, и Белла увидела, что он от

всей души молится Богу, который дал людям уши, чтобы

слышать, и глаза, чтобы видеть красоту мира. Что было в этом

зрелище такого, что заставило ее сердце затрепетать от какого

то неведомого чувства?

И когда он вернулся на место, на его лице появилось выражение

несказанного удовлетворения, а губы задрожали от счастья,

изогнувшись в улыбке, так что Белла позеленела от зависти. Что

за сила была в его душе, которая могла волшебным образом

раскрасить то, что оставляло ее равнодушной вопреки всем ее

стараниям? Она подождала, пока он медленно вышел, и, увидев,

как он кивнул служителю церкви у двери, поинтересовалась, кто

он.

— Не знаю, мисс, — ответили ей. — Он приходит на службу

каждую субботу и воскресенье. Но никогда не садится в клиросе.

Он всегда остается там, в углу, где никто его не видит, и читает

книгу. Я никогда его не трогаю, потому что он очень тихий и

вежливый.

Белла и сама не понимала, почему так часто думала о

светловолосом юноше, который никогда и не замечал ее

присутствия, или почему в следующее воскресенье снова

пришла в неф, надеясь на его появление. Понаблюдав за ним

внимательнее, она отметила его стройность и красивую форму

рук, которые, казалось, прикасаются к вещам с необычной

нежностью. Однажды их взгляды встретились, и его глаза

оказались голубыми, как летнее море в Италии, и такими же

глубокими. Она никогда не отважилась бы заговорить с

незнакомцем, но откровенная простота в выражении его лица, в

которой, как ни странно, чувствовалась некая интригующая

печаль, помогла ей преодолеть застенчивость и боязнь того, что

неуместно знакомиться с человеком, о котором она ничего не

знает. Интуиция подсказывала: наступил переломный момент в

жизни, и сейчас ей требовалась смелость, чтобы обеими руками

- 22 -

ухватить счастье. И словно этому благоволило само небо, ей как

раз представилась прекрасная возможность завязать

знакомство. Взволнованная в преддверии, как ей казалось,

настоящей авантюры, она нетерпеливо дождалась субботы, а

потом попросила у знакомого служителя церкви ключи и после

службы дерзко подошла к юноше, имени которого даже не знала.

— Хотите, я покажу вам собор? — спросила она, не

представившись. — Мы можем осмотреть все одни, ведь

особенно приятно, когда не отвлекает болтовня служек и суета

прихожан.

Он залился румянцем до корней волос, когда она обратилась к

нему, а потом очаровательно улыбнулся:

— Как мило с вашей стороны! Я всегда хотел это сделать.

У него был приятный низкий голос, и он не выказал никакого

удивления, но Белла, несколько напуганная собственной

смелостью, все равно считала нужным объяснить, почему

выступила с таким предложением.

— Я вижу вас здесь очень часто, и мне подумалось, что вы

хотели бы увидеть весь собор. Боюсь только, вам придется

потерпеть при этом мое присутствие.

Он снова улыбнулся и, похоже, впервые окинул ее

внимательным взглядом. Белла, смотревшая прямо перед собой,

почувствовала, как он медленно изучает ее лицо, и вдруг

показалась себе старой, и морщинистой, и безвкусной.

— Что у вас за книга? — спросила она, желая прервать

затянувшуюся паузу.

Он молча протянул книгу, и она увидела, что это маленький

сборник лирических стихов Шелли, явно перечитанный много

раз, поскольку страницы едва держались в переплете.

Белла открыла ворота, ведущие в апсиду, и заперла их за собой.

— Разве не прекрасно оказаться здесь в одиночестве? —

воскликнул он и пружинящим шагом с улыбкой в глазах двинулся

вперед.

Сначала он немного стеснялся, но вскоре атмосфера самого

места, с темными приделами и могильными плитами в виде

лежащих рыцарей, узорчатыми окнами в драгоценных камнях,

заставила его разговориться, и его охватил мальчишеский

энтузиазм, который он изливал со страстью, поразившей Беллу.

Его восторг передался ей, и она увидела новое очарование в

- 23 -

том, что хорошо знала. Пылкость его горячей поэтической

натуры, казалось, позолотила стены волшебным солнечным

светом; и, словно открывшись небу, эти одинокие камни вкусили

новой свежести зеленых лужаек, и цветов, и деревьев с густой

листвой. Теплое дыхание западного ветра согрело готические

колонны, придав новое великолепие старинному стеклу и живое

очарование — крестовому своду. Щеки юноши раскраснелись от

возбуждения, а сердце Беллы, когда она его слушала, билось

быстрее, завороженное охватившим ее счастьем. Он много

жестикулировал, и от движений его длинных изящных пальцев

(собственные пальцы, несмотря на ее благородное

происхождение, были короткими, толстоватыми и некрасивыми)

оживало само прошлое этого величественного собора. Она

слышала позвякивание металла, когда рыцари в доспехах

шагали под неподвижными знаменами, и ясно видела тот

исторический момент, когда джентльмены Кента в гамашах и

камзолах и дамы в гофрированных воротниках и юбках с

фижмами собрались восславить бога шторма и войны, потому

что Говард Эффингем разгромил армаду короля Филиппа.

— А теперь давайте пройдем в крытую галерею, — нетерпеливо

предложила она.

Они сели на каменный парапет, выходящий на свежий зеленый

газон, где в былые времена в раздумьях бродили монахи

августинцы. Какое-то утонченное изящество чувствовалось в

аркаде, с ее стройными колоннами и изысканной резьбой на

капителях, напоминавшей о галереях Италии, которые, несмотря

на печальные кипарисы и полуразрушенный вид, навевают

мысли об умиротворении и счастье, а не присущее северянам

чувство стыда за совершенные грехи. Молодому человеку,

который знал волшебное очарование юга только по книгам и

картинам, быстро передалось это ощущение, и на его лице

отразилось печальное томление. Когда Белла поведала ему о

путешествии в Италию, он принялся с жаром расспрашивать ее,

и пыл юной души заставил ее отвечать с теплотой, которую она

старалась не допускать в общении с другими, боясь показаться

нелепой. Открывшийся перед ними вид был очень красив.

Высокая центральная башня в своем грандиозном великолепии

смотрела на них сверху вниз, а ее статная красота трогала душу,

так что юноша, хоть никогда и не видел монастырей Тосканы,

- 24 -

словно побывал там. Они некоторое время посидели молча.

— Должно быть, вы очень важный человек, — наконец произнес

он и повернулся к ней. — Иначе нам ни за что не разрешили бы

находиться здесь так долго.

— Для служек это особого значения не имеет, — с улыбкой

ответила она. — Наверное, уже поздно.

— Не зайдете ко мне выпить чаю? — спросил он. — Я живу

прямо напротив входа в собор. — Потом, поймав взгляд Беллы,

он, улыбнувшись, добавил: — Меня зовут Герберт Филд, и я

весьма благовоспитанный человек.

Она колебалась: ей казалось странным распивать чай с

человеком, которого она почти не знала, но она смертельно

боялась показаться ханжой. А визит к нему домой, в ходе

которого она могла лучше познакомиться с ним, обещал стать

логическим завершением приключения. Наконец, руководствуясь

здравым смыслом, она решила, что получила шанс вкусить

настоящей жизни вместо жалкого существования.

— Пожалуйста, — настаивал он. — Я хочу показать вам мои

книги.

И он легко, но настойчиво коснулся ее руки.

— С большим удовольствием.

Он привел ее в крошечную комнатку близ аптеки, обставленную

как кабинет, с низким потолком и обшитыми панелями стенами:

на них висело несколько репродукций картин Пьетро Перуджино,

а еще там оказалось довольно много книг.

— Боюсь, тут тесновато, но я поселился здесь, чтобы видеть

вход в собор. Я думаю, это едва ли не самое прекрасное, что

есть в Теркенбери.

Он заставил ее присесть, пока кипятил воду и делал

бутерброды. Белла, сначала немного напуганная новизной

происходящего, держалась чуть отстраненно, но полный восторг

юноши от ее общества передался и ей, так что она повеселела и

успокоилась. Потом ей открылась новая грань его характера:

восторг от встречи с прекрасным отступил, и он стал вести себя

совершенно нелепо, по-мальчишески. Он заливался звонким

смехом и теперь, когда мисс Лэнгтон была у него в гостях,

чувствовал себя более непринужденно и свободно рассуждал на

сотни тем, которые одна за другой приходили ему на ум.

— Хотите сигарету? — спросил он, едва они допили чай. А когда

- 25 -

Белла со смехом отказалась, поинтересовался: — Вы ведь не

против, если я закурю? После этого я буду еще красноречивее.

Он придвинул стулья к открытому окну, чтобы открылся вид на

массивные каменные стены, и, как будто знал Беллу всю свою

жизнь, продолжал болтать без умолку. Но когда она в конце

концов поднялась, чтобы уйти, его взгляд стал тусклым и

печальным.

— Мы ведь увидимся снова, правда? Я не хочу терять вас

теперь, когда столь странным образом вас нашел.

По сути, он просил мисс Лэнгтон назначить ему свидание, а дочь

декана уже забыла о всякой осторожности.

— Осмелюсь предположить, что мы когда-нибудь увидимся в

соборе. — Как и свойственно женщине, она собиралась дать ему

все, что он хочет, но не желала сдаваться слишком быстро.

— О, так не пойдет, — не отступал он. — Я не могу ждать

встречи с вами целую неделю.

Белла улыбалась ему, а он жадно заглядывал ей в глаза, держа

ее за руку, очень крепко, как будто и не думал отпускать, пока

она не пообещает ему хоть что-нибудь.

— Давайте прогуляемся завтра по окрестностям, — предложил

он.

— Прекрасно, — ответила она, убеждая себя, что нет ничего

плохого в прогулке с юношей на двадцать лет моложе ее. — Я

буду у Западных ворот в половине шестого.

Но вечер вернул мисс Лэнгтон благоразумие, и она отправила

ему записку, в которой сообщала, что забыла о ранее

назначенной встрече, и выражала опасения, что не сможет

прийти. И все же ее терзали сомнения, и она не один раз

упрекнула себя, что исключительно из-за своей застенчивости

может доставить Герберту Филду горчайшее разочарование. Она

софистически говорила себе, что из-за неспешной воскресной

доставки письмо, наверное, до него не дошло. И, опасаясь, что

он придет к Западным воротам и не поймет причины ее

отсутствия, она убедила себя все же появиться там и объяснить

лично, почему хотела отложить обещанную прогулку.

Западные ворота представляли собой старую живописную

каменную кладку, которая в былые дни отмечала внешнюю

границу Теркенбери. И даже теперь, несмотря на дома,

выросшие с одной стороны, дорога, которая сворачивала

- 26 -

налево, вела прямо в деревню. Когда Белла пришла, чуть

раньше назначенного времени, Герберт уже ждал ее. В своей

соломенной шляпе он казался еще моложе.

— Разве вы не получили мою записку? — спросила она.

— Получил, — ответил он улыбаясь.

— Тогда почему пришли?

— Просто решил, что вы можете передумать. Я совсем не

поверил в вашу встречу. Я так сильно хотел вас увидеть, что

вообразил, будто и вы не сможете удержаться. Я чувствовал: вы

должны прийти.

— А если бы я не пришла?

— Что ж, подождал бы… Не капризничайте. Взгляните на

солнце, которое зовет нас за собой. Вчера перед нами лежали

серые камни собора, сегодня — зеленые поля и деревья. Вы

разве не слышите восхитительный шепот западного ветра?

Белла взглянула не него и не смогла устоять перед пылкой

притягательностью его глаз.

— Полагаю, мне следует принять ваше приглашение, —

ответила она.

И они вместе отправились в путь. Мисс Лэнгтон была убеждена,

что ее интерес обусловлен лишь материнскими чувствами, как к

какому-нибудь сироте, которого она кормила желе с ложечки.

Она и не подозревала, что Купидон, хохоча над ее отговорками,

весело танцевал вокруг них и выпускал серебряные стрелы. Они

брели вдоль тихой речушки, которая текла к северу и впадала в

море в тени густых ив. Природу в тот июльский день

переполняла свежесть и запахи: скошенное сено, высыхая,

источало удивительный аромат, и даже птицы молчали.

— Я рад, что вы живете в доме декана, — сказал он. — Буду с

удовольствием представлять, как вы сидите в этом прекрасном

саду.

— Вы когда-нибудь его видели?

— Нет. Но могу вообразить, что скрывается за старой красной

стеной — тенистые газоны под сенью розовых кустов. Должно

быть, там сейчас тысячи роз.

Декан был известен как большой поклонник этого королевского

цветка, его цветы на местной ярмарке удивляли весь город.

Прогулка продолжалась, и вскоре полусознательно, словно

пытаясь укрыться от жестокого мира, Герберт взял ее под руку.

- 27 -

Скрыто страниц: 1

После покупки и/или взятии на чтение все страницы будут доступны для чтения

- 28 -

Скрыто страниц: 298

После покупки и/или взятии на чтение все страницы будут доступны для чтения

- 29 -

Скрыто страниц: 298

После покупки и/или взятии на чтение все страницы будут доступны для чтения

- 30 -

Скрыто страниц: 1

После покупки и/или взятии на чтение все страницы будут доступны для чтения

- 31 -

великолепие летнего дня. За поворотом дороги мисс Ли вдруг

вскрикнула от радости, потому что ее взору вдруг представилась

живая изгородь, в которой пылали дикие розы.

— У вас есть нож? — спросила она. — Срежьте же хоть

несколько штук!

Какое-то время она стояла рядом, пока Фрэнк собирал огромный

букет из свежих цветов. Он протянул их ей, и она сжала охапку

двумя руками.

— Я люблю их, потому что это те же самые розы, которые растут

на саркофагах в садах Рима. Они вырастают из старых гробов,

чтобы показать нам: жизнь всегда побеждает смерть. Какое мне

дело до болезни, старости и немощи?! Быть может, мир полон

мук и разочарования, быть может, он не дает и десятой части

того, что мы просим, быть может, он предлагает ненависть

взамен любви, обманутые надежды, страдания, обыденность и

бог знает что еще. Но есть нечто, с лихвой окупающее все

остальное, останавливающее вращение карусели в этом жалком

спектакле и придающее всему смысл, торжественность и

величие, есть нечто, ради чего стоит жить. И лишь благодаря

этому все наши страдания окупаются сполна.

— И что же это, черт возьми, такое? — с улыбкой спросил

Фрэнк.

Мисс Ли посмотрела на него с искорками смеха в глазах,

прижимая к себе розы, и ее щеки зарделись.

— Да ведь красота, вы, болван! — весело воскликнула она. —

Красота.

 

 

 

 

 

- 32 -

Примечания

 

1 В книгах Ветхого Завета скорпион знаменует ужасную кару:

царь Ровоам, сын Соломона, грозит своим подданным: «Отец

мой наказывал вас бичами, а я буду наказывать вас

скорпионами». — Здесь и далее примеч. пер.

2 Вид гравюры на металле, относящийся к глубокой печати.

3 Ранг следующего по старшинству после епископа духовного

лица в католической и англиканской церкви.

4 Адвокат, имеющий право выступать в высших судах, в отличие

от солиситора — адвоката, который готовит дела для барристера

и имеет право выступать в судах низшей инстанции.

5 Книга пэров Берка содержит список пэров Англии и их

родословную, а также список лиц, получивших титул пэра в

истекшем году. Впервые была издана Дж. Берком в 1826 г. С

1847 г. книга издается ежегодно.

6 Имеются в виду скульптурные группы, чаще всего на въезде в

населенный пункт, с изображением распятия, иногда —

Богоматери и других фигур. Calvaire — Голгофа (фр.).

7 Церковь всех душ построена в Лондоне в неоклассическом

стиле в 1822–1824 гг.

8 Земляничные листья символизируют титул герцога, что

связано с эмблемой в виде земляничных листьев на герцогской

короне.

9 Джереми Тейлор (1613–1667) — английский священник и

писатель, мастер проповеднического красноречия, повлиявший

на прозу английского романтизма.

10 Один из старейших кинотеатров Лондона, закрыт в 1922 г.

11 Город в Германии.

12 Имеется в виду известная своей красотой фаворитка короля

Франции Людовика XIV.

13 Имеется в виду школа Хэрроу — элитная частная школа для

мальчиков.

14 Екатерина Корнаро (1454–1510) — знаменитая венецианка,

супруга короля Иакова II Кипрского.

15 Имеется в виду Жанна Пакен (1869–1936), одна из первых

французских модельеров.

16 Обтесаться (фр.).

17 Да ладно, мой дорогой (фр.). названный по имени

- 33 -

18 Боже мой! (фр.) 19 А потом? (фр.)

20 Как бы не так, мой маленький! (фр.)

21 О, как же ты мне надоел! (фр.)

22 Деклассированном (фр.).

23 Буржуа, господин (фр.).

24 Меня это нисколько не волнует (фр.).

25 Ты выглядишь нелепо, мой дорогой (фр.).

26 Один из четырех «Судебных иннов», названный по имени

первого владельца здания инна Томаса де Линкольна. Каждый

барристер должен вступить в одну из четырех юридических

корпораций: «Линкольнз инн», «Грейс инн», «Миддл-Темпл» или

«Иннер-Темпл».

27 Район в Лондоне, где находятся инны.

28 Лондонский концертный зал, на месте которого позже

появился кинотеатр. Здание было разрушено в 1957 г.

29 Один из пригородов Лондона.

30 Персонаж пьесы Т. Мортона, законодательница

общественного мнения в вопросах приличия.

31 Дорогое дитя! (фр.)

32 Аверн — озеро близ Неаполя в Италии, которое описывалось

в римской мифологии как вход в подземное царство мертвых.

Слишком серьезно (фр.).

33 Роды (фр.).

34 Мой дорогой (фр.).

35 В самом деле (фр.).

36 Теперь эта местность называется Карбис-Бэй — залив

Карбис.

37 Микеланджело Буонарроти, титан Возрождения, умер в 1564 г.

38 Чезаре Борджа (1475–1507) — правитель Романьи (Италия) с

1499 г. С помощью своего отца (папы римского Александра VI)

создал в Средней Италии обширное государство, в котором

пользовался абсолютной властью.

39 Игра слов: to be in somebody’s shoes — быть в таком же

положении, как кто-либо; букв.: примерить чьи-то туфли (англ.).

Имеется в виду серия путеводителей Карла Бедекера.

40 Вероятно, имеется в виду bilharzia haematobia (лат.), она же

двуустка кровяная — паразит из семейства двуустковых,

паразитирующий в теле человека и некоторых животных.

41 Подумать только! (фр.)

- 34 -

42 Жилой район в южной части Лондона.

43 Буржуа (фр.).

44 Элеонора Дузе (1858–1924) — известная итальянская

актриса.

45 Местность в южной части Лондона.

46 Имеется в виду правительственный доклад.

47 Древнегреческий поэт III в. до н. э., известный

преимущественно своими идиллиями.

48 Дочь афинского царя Пандиона, которую муж ее собственной

сестры обесчестил и лишил языка.

49 Простейшее, вызывающее паразитарное заболевание крови.

50 Имеется в виду публичная библиотека в Лондоне, основанная

Чарлзом Эдвардом Мьюди в 1842 г.

51 У. Шекспир. «Гамлет». Перевод Н. А. Полевого.

52 Имеется в виду сэр Генри Ирвинг (1838–1905) — английский

актер и помощник режиссера, обычно следивший за подготовкой

спектакля.

53 У. Шекспир. «Гамлет». Здесь и далее перевод А. И.

Кроненберга.

54 Фешенебельный район в Уэст-Энде.

55 То есть в Национальной галерее, которая находится на

Трафальгарской площади.

56 Имеется в виду собрание образцов древнегреческого

искусства, в том числе из Парфенона, вывезенных из Греции

лордом Элгином.

57 Гидрохлорид морфина (лат.).

58 Мое дорогое дитя! (фр.)

59 Мой друг (фр.).

60 Чистая правда (фр.).

61 Всем остальным (фр.).

62 Вероятно, автор иронизирует, поскольку герцог Сент

Ольфертс — один из главных героев пьесы Артура Уинга Пинеро

«Знаменитая миссис Эббсмит» (впервые поставлена в 1895 г.), в

которой поднимаются вопросы эмансипации, критикуются

сложившиеся социальные устои и институт брака. Герцог, по

сути, выступает антагонистом главной героини, которая как раз

ратует за свободные отношения.

 

- 35 -

Карусель

Моэм Сомерсет И.

254

Добавил: "Автограф"

Статистика

С помощью виджета для библиотеки, можно добавить любой объект из библиотеки на другой сайт. Для этого необходимо скопировать код и вставить на сайт, где будет отображаться виджет.

Этот код вставьте в то место, где будет отображаться сам виджет:


Настройки виджета для библиотеки:

Предварительный просмотр:


Опубликовано: 4 Oct 2016
Категория: Классическая литература, Зарубежная литература

Круговорот жизни, чередование удач и несчастий, разлук и неожиданных встреч. Круговорот страстей и увлечений, зависти и дружбы, предательства и самоотверженности. Дочь священника, посвятившая себя юному поэту, аристократ, разрывающийся между чистой любовью к леди и плотской страстью к красивой официантке, жена уважаемого политика, ставшая жертвой хищного и циничного альфонса, — каждый из них, в сущности, хочет всего лишь быть счастливым. Кому из них удастся обрести счастье, а кто обречен на страдания? И какую цену даже самым «удачливым» придется заплатить за исполнение желаний?

КОММЕНТАРИИ (0)

Оставить комментарий анонимно
В комментариях html тэги и ссылки не поддерживаются

Оставьте отзыв первым!