Глеб Бородинский

gleborodinsky@yandex.ru

Мальчик примерный. ВЕСЕЛО

пьеса для человека средних лет

Пространство, более напоминающее мастерскую, чем ею

являющееся. Тем не менее, на полу в лёгком беспорядке:

бруски; возможно, какой-то инструмент; газеты. Также:

бутылка вина (открыта); бумажные стаканчики (несколько

чистых – один в другом, смятые – их много, лежат невысоким

пригорком). Примерно в центре возвышается конструкция,

накрытая тканью. Неподалёку от неё – человек. Он. Средних

лет.

Понятия не имею, как открывают памятники. Надо,

наверное, что-то сказать. А... Я памятник себе воздвиг... та-та

та-та-та, к нему не зарастёт... Не, к моему зарастёт – кому он

нужен. Я для себя его смастерил, на свои средства своими

руками. Что, кстати, будет видно сразу, так как и средства, и

руки – так себе. У меня всё совершенно типичное – мысли,

чувства. Так сложилось. Часто памятники ставят большим

людям, которых больше нет. Я сколотил памятник мальчику,

мальчику примерному, который с давнего времени существует

во мне, сколотил в надежде на то, что... (наливает немного из

бутылки в стаканчик, поднимает его) когда-нибудь его

существованию во мне будет поставлена точка. Будет весело.

(Выпивает). И если памятнику, для открытия и вообще,

описаться – всё. Ха – всё! Мальчик выступил гораздо

талантливее, чем накануне в школе. Папа не зря на него

понадеялся. (Барабанит дробью). Дамы и господа! Мальчик

виртуоз! (Перестаёт барабанить). Мальчик сначала описался,

а потом уже и заплакал. Точнее – зарыдал. (Короткое

барабанное соло жестами и голосом, в конце – говорит с

ударом " и по тарелкам: пссс!"). Никто не зааплодировал. Они

не ожидали. Утешать бросились! Мама первая, конечно... Ой,

как я рыдал... (Слезает с табуретки, наливает немного из

бутылки в стаканчик). "Для мальчишки очень важно Не

бояться быть отважным!" Прошу прощения за каламбур, быть

отважным я тогда... пссс... зассал. Другими словами, во мне

отчётливо обнаружился мальчик, примерный до ужаса, до

застывшего состояния, до треснутости. Я в стишке не забыть

обещал. Так вот, не забыл. (Выпивает).

Да, родители, папа особенно, ставили меня в идиотское

положение. Но в угол – никогда. Любили. (Я отвечал

взаимностью и рос прилежным.) Мама приглаживала мои

кудряшки и улыбалась: ты у нас как ангел. Папа улыбался: а

ведь действительно какангел, в одно слово – какангел, то есть

нечто среднее между ангелом и засранцем. Папа иногда

отличался... прозрениями. Действительно: ангелы все там,

здесь только какангелы. Во (показывая себя с разных сторон):

хомо какангелус. Нечто среднее. Не, мне, в целом, не

противно быть одним из семи миллиардов какангелов.

Несмотря на то, что иногда среди них встречаются такие,

простите, засранцы. Несмотря на то, что и я, уж на что

примерный, а иногда тоже такой зас... этот. Тот ещё этот.

Можно сказать, образцово-показательный... этот. Себя этим

не очень-то приятно называть, ещё и образцово

показательным. Проще показывать. Начеркать на чём-нибудь

(берёт деревянную киянку, водит по ней пальцем) "за-сра-нец

и показывать – мол, извините, воспитывали-воспитывали

мальчика, а мальчик-то временами – опа, и он (поднимает

киянку). Как фокус какой. И это "опа" (поднимает киянку)

потерял и прикарманить. Чудовищные были мысли! Я их

отогнал. Спустился вниз, двери лифта открылись, и рубль, не

удержавшись на моей ладони, мигом – рубль олимпийский! –

нырнул прямо в щель... вот эту... между кабиной лифта и

полом первого этажа. Я постоял растерянно, глядя ему вслед

– двери лифта успели несколько раз закрыться, открыться,

закрыться, открыться – а потом вспомнил, что бабушка

работает лифтёром в нашем доме. Я, как примерный,

помчался домой, всё рассказал бабушке, она спустилась в

шахту лифта – а рубль там не нашла ("рубль" кладёт на

место). Бабушка мне не поверила. Моя добрейшая и

справедливейшая не поверила. Так было обидно. Какой-то

миллиметр моего детства умер тогда. А никто не заметил. И я

тоже. Мелочь же, пустяк. (Смотрит на "ростомер"). Здесь

миллиметровых пустяков метра на полтора.

А чуть раньше в этих чёрточках (делает чёрточку) был

двор. С типичными догонялками и прятками. С постоянными,

радужными, как счастье, мыльными пузырями. Двор, полный

мальчишества, невинный. (Щёлкнув по бутылке). Винным

двор становился ближе к вечеру, когда в него выходили

мужики в трениках, сплошь спортсмены, они крепко

выпивали и играли в "рыбу" (бьёт несколько раз, последний –

с возгласом "рыба"). Водиться с мужиками в трениках

мальчикам примерным запрещалось категорически. Значит,

был двор. И хомячок (берёт чистый стаканчик). Кто-то из

ребят вынес на улицу хомячка – похвастаться: о! О! – хомячка

все окружили: можно я поглажу, нет, я поглажу, я! Я тоже

хотел погладить. Хомячок испуганно вертелся, не зная, куда

бежать. И – бежал. Мы вскрикивали: а! Хомячок замирал.

Дрожал, блестел глазками и, делая новую попытку удрать –

срывался с места. А! Замирал. Снова бежал. А! Снова. В одну

из таких попыток я неожиданно ощутил сквозь подошву

левого сандалика маленькое... дрожащее... Секунда! (бьёт по

стаканчику и сминает его) – и глазки маленького дрожащего,

не перестав при этом блестеть, застыли недоумением: как же

вдох, вырастая) побежал. (Хватается за верхний край

табуретки и "бежит" по воздуху.) Я бежал по холмикам, и

было... ВЕСЕЛО! Охренительно ВЕСЕЛО! Так, словно мне на

время доверили подержать в себе очень большую, вселенского

масштаба, тайну, и она улыбается во мне радугой, щекотится,

не умещаясь внутри. Я бежал. В спину кричали родители, но

я не останавливался – немыслимо было прервать это

ощущение... больше, чем счастья, ощущение... весёлого

бесстрашия, абсолютной ясности существования, то есть

абсолютной невопросительности! (Перестаёт "бежать").

Почему случилось это ВЕСЕЛО? С мальчиком, который в

тот момент не так уж примерно вёл себя. Но при этом не

треснутый был, целый. Солнечные лучи попадали в него, и он

звенел. Почему случилось это ВЕСЕЛО? Я ничего не делал

этакого. Просто был. Как берёзы, солнце. Я и теперь есть. Где

же теперь эта ясность, которая больше, чем счастье, где?

Случается, не такая абсолютная, как в тот день, но случается.

Тогда – упоение и всё понимаешь. Может, кажется только.

Плевать, главное – вопросов никаких. Случается... А всё

остальное время как жить? Я испытал, я помню. Меня всё

детство учили: быть примерным правильно и хорошо. И я

старался. Примерность гарантировала счастливую жизнь.

Правильную. Не то, чтобы обманули, но... Я не хочу

правильно, я ВЕСЕЛО хочу. А оно, видите ли, само

случается! Вдруг! Как в сказке. А я не хочу вдруг – ждать,

надеяться. Я жить хочу. ВЕСЕЛО. Пусть типично, пусть

предсказуемо, пусть без нобелевских премий – но ВЕСЕЛО.

А это ВЕСЕЛО такое же бесконечное, как жизнь. И мне

нечем его измерить, чтобы понять. Как и жизнь. Не этой же

линейкой (указывая на "ростомер"), в самом деле. Хотя я

пытаюсь. А жизнь ещё и давит моё маленькое, дрожащее –

стук, стук, стук – вот здесь, слева! Не жалко, подумаешь,

глаза вот только всё больше застывают. ("Холмики" убирает.

Глотает из бутылки). Да, весело... Теперь пить надо. Крепко.

То есть, с мужиками в трениках. Чувство такое, точно

опасно смотреть, закрываю специальными крышечками. Для

ушей природа почему ничего подобного не сварганила? Я

мечтал о том, чтобы со мной не торопились. И не

фальшивили. Папа и утром иногда пел. "Вынул солнце

петушок Из большой коробки. Поднимайся, малышок, А не то

– по попке". Я очень благодарен папе. Я понял, что у меня

есть музыкальный слух – раз. И два – что взрослые – как

минимум, переносчики беспокойства. Они желают своему

какангелу "спокойной ночи", какангел считает барашков и

засыпает, а они, вдвоём, то и дело заглядывают в детскую –

всё ли спокойно? А если заснуть у какангела не получилось –

чего-то подсчёт барашков подзатянулся – и какангел,

приветствуя их очередное появление, вскакивает на кровати

(спрыгивает с "кровати") – они пугаются: о, а ты чего это ещё

не спишь? Это вопрос! И что какангел может ответить? Он, с

махонькими ручками и ножками, торчащими из пижамы,

ответить двум взрослым с тремя высшими образованиями на

двоих? Не спится! Ещё не всех баранов пересчитал! Двоих не

хватало. Спасибо, родители, что заглянули! Теперь бараны

все. О, а ты чего это ещё не спишь? Закрывай глазки. И он

закроет. Чтобы не огорчать взрослых, он научится

притворяться спящим, а потом научится притворяться по

любому другому поводу. А потом-потом, повзрослев

окончательно, с кем не бывает, он, примерный, не раз и не

два назовёт свою жизнь пустой (сдёргивает ткань с

табуретки).

Да здравствует моя пустая жизнь! Мужики в трениках! О

о-о! Я иду к вам, левой, левой, раз, два, три, в ваше о-о-о

(глотает из бутылки), общество с ограниченной

ответственностью, уровень которой (говорит, словно пьянея с

каждым словом) падает синхронно с уровнем употребляемой

жидкости. Я иду к вам выпивать и петь о любви нотами "до",

"ми", "но". (Забирается на табуретку).

И всё тошнит, и голова кружится,

и мальчики примерные в глазах,

сигаретным дымом, бежит. А птицы (свистит птичьей

трелью) поют, не во всю дурь, но поют. С той ноги встали, не

стой – (свистит птичьей трелью) поют. И как! Такое

впечатление, будто они высыпаются! Трудно себе представить

не выспавшегося соловья, а, ещё подгулявшего накануне – с

дятлом забили на всё, посидели. Нет, ну у птиц, есть,

конечно, проблемы: соловей сфальшивить не в состоянии (а

человек разумный, кстати – легко, пожалуйста), дятел всю

жизнь задолбаться не может (а человеку разумному трёх дней

вот так хватает) – но при всём при этом такое впечатление,

что им, птицам, ВЕСЕЛО. Ну поют под дождём! А у голубей

с воробьями вообще официальная развлекуха, прямо-таки

обязательство – гадить на памятники. Хочешь, не хочешь – а

будь добр. А чего не хотеть-то? Только дай какому-нибудь

(поднимает киянку) крылья, он всё вокруг с воздуха обгадит.

И не потому что привычка. Человек разумный как может себя

развлекает. Кто-то, например, опаздывая, бежит! Дождь. Грязь

от ботинок попадает ему на брюки. Ё! Брюки жалко,

помедленнее. А как помедленнее? Опаздывает! Ой,

опаздываю! Ё, брюки жалко! Ой, опаздываю! Ё, брюки жалко!

Ой! Ё! Ой! Ё! Ой, ё – в результате весь в грязи опоздал! А! Во

житуха! Дамы и господа! Человек разумный! Это вам не...

(свистит птичьей трелью). Или – человек разумный для

здоровья бежит. Левой, левой, раз, два, раз, два. И

размышляет: а правильно ли я дышу? А если правильно,

почему здоровья не прибавляется? Или, если здоровья вдруг

прибавилось больше, чем следовало бы, человек разумный за

другим человеком разумным бежит – в морду дать.

Исключительно от избытка разумной силы, не потому что

кто-то из них (поднимает киянку), нет. А тот, другой, убегает,

морду спасает. И на работе человеки разумные время от

времени бегают, спасают – теперь уже свою задницу. На

улице бегут морду спасают, на работе задницу. То есть,

человеки разумные обязательно с какой-нибудь целью бегут!

Бегут и спасают! Во житуха!

бывает. А потом-потом понимаешь, что – больно. А ещё

потом – понимаешь отчего. И вроде, когда понял, отчего

больно, должно тут же перестать быть больно. А не

перестаёт. Нет, нет, не то. Меня и в детстве далеко не всё

устраивало. Но как-то пытаться усовершенствовать жизнь в

голову не приходило. И жизни было не жалко не потому что

вся она была впереди, а потому что отчего-то было ясно, что

она делает то, что и должна – проходит. Вопроса не

возникало. Проходит так, как проходит. И никак по-другому.

А, повзрослев, стал брать её в свои руки – стал замечать, что

она уходит, биография ух как складывается, а жизнь живая –

уходит. Не проходит (показывает – рукой сверху вниз), а

уходит (рукой от себя в сторону). (Продолжая

"дирижировать"). Не проходит, а уходит... Не проходит, а

уходит...

Любовь к маханию палкой чуть не определила моё

будущее. Я уже представлял себя дирижёром в телевизоре.

Ха: махать палкой, под музыку! Это в точности

соответствовало моей сверхсекретной мечте не просто ничего

не делать, а ничего не делать красиво, да ещё и в телевизоре.

Слух у меня был, спасибо папе. А что ещё нужно?

(Забирается на табуретку).

Оркестр шумит: страдая,

дребезжат виолончели, трубы

надрываются мажором, летают

смычки и щёки краснеют –

короче, люди в оркестре

трудятся! А дирижёр...

С палочкой играет! (Дирижируя). Не проходит, а уходит. И

вот – крупно – лицо дирижёра. По виску вниз движется очень

уместная в этот момент капелька пота. Музыка ловкая,

скорая, а капелька не торопится. (Дирижируя). Не проходит, а

уходит. С каждой нотой уходит. И вот – кода, и отзвучали.

Овации. Инструменты прячут в футляры, уносят. С

контрабасом кто-то тащится! А дирижёр нежнейшим

не ставил даже отъявленным, улыбался вместо "неуда" – "не

удивили вы нас, не удивили". На "вы" нас называл. А мы его

меж собой – калекой, он прихрамывал. Так и говорили: чё,

пойдём сегодня на калеку или ну его? Передвигаясь по рядам,

он ходил не по центру прохода, а – прижимаясь к партам

своими брюками, похоже, единственными, скользил по ним –

то с одной стороны прохода, то с другой. Однажды все торцы

парт мы намазали мелом (на табуретке делает длинную

прямую черту карандашом) – он сердился очень потешно,

кулачищами своими тряс над головой: а-а-а! – как клоун в

цирке. Мы намазали (ещё длинная прямая черта) – один

(поднимает киянку) намазал, а другие промолчали. А я,

примерный, промямлил что-то вроде: да ладно, ребят, не

надо. Так, негромко, чтобы кроме меня никто не услышал.

Мы намазали (ещё черта). Он пол-урока похромал, весь наш

мел брюками вытер – а всем не терпелось: когда он, наконец,

заметит и начнётся: а-а-а! Он заметил, но не рассердился.

Заплакал. Стоял посреди класса – большой, нескладный,

пожилой – и плакал. Не как клоун, он не смешно плакал. Не

потому что: а, брюки жалко. Нет. От ощущения чудовищной

пустоты. Не своей – нашей – стук, стук, стук – пустоты.

После этого случая он в школу наведывался всё реже. А

вскоре мы узнали, что он умер. (Делает длинную прямую

черту карандашом). Нам тогда – на секунду – показалось, что

это мы... его... Глупость, разумеется. Пожилой был. Болел,

наверное... Совпадение. А нам показалось... На секунду...

(Наливает немного в стаканчик. Не выпивает.)

Отвергнув дирижирование оркестром, я решил вообще не

махать больше палкой, даже в форме сотрудника (чистый

стаканчик ставит себе на голову: ви-у, ви-у) Государственной

автоинспекции. Почему? Я бы жил как белый человек. Я бы,

поигрывая палочкой, останавливал проезжающие виолончели,

валторны, скрипки-секунды. С изящной лёгкостью вздёргивал

бы руку к козырьку: так точно, не так примерно, а так точно,

точно, точно. Во житуха... Да я бы... Я... (Забирается на

выговаривала. Улыбалась. Легко, невопросительно.

Улыбалась! Что тут сверхъестественного, магического – жить

на третьем этаже пятиэтажной хрущёвки? Что, она жила не

на третьем этаже снизу, а на третьем этаже сверху? Бред. Ну,

любила она меня. Здесь я её очень хорошо понимаю. Но и я

любил. Влюблялся... (К чёрточкам "ростомера" добавляет ещё

одну, ещё, ещё. И ещё сколько-то).

Влюблённость, одна штука

Влюблённость, то есть, невменяемость, случается, как

этот (поднимает киянку): всё ничего-ничего, а потом – опа, и

она. Хочешь, не хочешь, а будь добр – люби. Влюблённость –

штука простая, как две копейки. (Из брусков, подобранных с

пола, с помощью киянки сочиняет телефонную трубку). На

телефонный звонок. (Табуретка становится телефонной

будкой. Заходит в неё, говорит в трубку.) Алло! Здравствуйте.

Скажите, пожалуйста, а... она дома? А... ага, спасибо. (Ждёт).

Привет... это я. (Слушает – улыбаясь, поддакивая, хохоча и

т.п.; выходит из будки). Он сжимает пальцами телефонную

трубку, а на другом конце провода в пяти сантиметрах от её

удивительного голоса – её удивительные пальцы с ногтями

как раз такой формы, от которой он, невменяемый, без ума. И

от кофточки её удивительной, похожей на кольчугу с

большими пуговицами, он без ума. А её удивительные духи –

на шее, на запястьях, в ямочке между ключицами? Он в

парфюмерию больше, чем в Бога, не верил. А её встретив

(делает глубокий вдох) – прозрел: а, вкусно! (Слушает

трубку). Он слушает её, удивительную... Чёрт, весело! Вот

оно спасение от примерности! Звучит нотой "но".

Удивительность погоняет его, как погоняют лошадей –

противительным союзом! Но! Все лошадиные силы его –

стук, стук – движка в движении, но! Все без исключения

молекулы его бегут к этой девочке. Но! И все сколько-то там

процентов его пустоты, не заполненной молекулами, бегут к

полезные ископаемые обнаружил, там, нежность,

аккуратность, любовь к котам и велопутешествиям, и, как

может, наслаждается ими (короткое барабанное соло жестами

и голосом) – пссс! – примерность с её пустотой барабанной

заявляется. Утомляет чужая удивительность: но, но, но – на

одной ноте – но, но. "Но" может быть и союз, но, чёрт, очень

уж противительный. (Возвращается в будку, в трубку). Я

прошу, помолчи немного. Послушай... С чего ты взяла, что ты

мне не нужна? При чём тут... послушай... Помолчи, прошу. Да

помолчи ты... вымарано! (Выходит из будки. Пьёт из бутылки.

Хватает киянку). Дамы и господа! Влюблённость, одна штука.

(Берёт чистый стаканчик). Начальная цена две копейки.

Продано! (Бьёт по нему киянкой; смятый стаканчик кладёт на

горку из таких же).

ВЕСЕЛО

Эту девочку вообще, может быть, никто никогда

удивительной не считал! Только мама с папой. И я. Какое-то

время. (Пьёт). Это же я хотел, чтобы... бежало. Я хотел. Я! Во

мне всё дело? Не в гостях, не в оркестре, вообще, не в тех,

которые смотрят и ждут, а... Всегда только во мне? (Смотрит

на карандашные чёрточки). То есть, это я, желая только

одного – чтобы бежало, как тогда, в роще, сам чёрточка за

чёрточкой вымарывал из себя то самое ВЕСЕЛО? Боже,

зачем?! Так складывалось. И потом... меня же учили, что

весело до добра и приличия не доводит... Да на хрен такое

добро! И приличие туда же. Нет, не в добре дело. Жизнь

проходила, как могла, а я на неё, как мог, реагировал. Так,

чёрточка за чёрточкой появлялся я, за себя боящийся. (То ли

вымарывая, то ли подчёркивая, проводит в воздухе невидимые

линии). Я. Я. Я. А в роще меня подчёркнутого, отдельного, то

есть, того, кто боится, просто не существовало. Не мальчик

бежал тогда живой, кудрявый, точный. Это жизнь бежала. Она

всегда невинная. Она бесстрашная и не треснутая, целая,

в кудряшках. Человеки не разумные. Мы были тем самым

ВЕСЕЛО. Улыбались, как дурачки. Это когда радости много,

прыгаешь, смеёшься. А когда её бесконечное количество –

зачем прыгать, всё равно всю не потратишь. Улыбаешься.

(Спиной прислоняется к "ростомеру"). По маминым

чёрточкам у меня не эта последняя (делает чёрточку на

высоте своего роста), а вот (глубоко вдыхая, вытягивается и

делает чёрточку чуть выше). Два меня, отличающихся на

вдох. И чувство такое, будто этот вдох делаю не я. Потому что

я не знаю, как дорасти до того мальчика, которому ВЕСЕЛО.

И если б я заново рос – те же вдохи получились бы, те же

чёрточки. Выглядят как минусы, точно жизнь из минусов

состоит. Нет. Может, это и пустяки (исправляет "минусы" на

плюсы): сделать хомячка героем, выдержать все колыбельные,

сто раз влюбиться в одну ту же удивительность, но так

сложилось у меня. У меня. Так, как ни у кого другого.

Понятно, что хочется ощущать себя таким, как тогда –

солнце, берёзы, ВЕСЕЛО. Весело – от слова весь. Когда я не

по частям, а весь. Когда я не на третьем этаже снизу, а на

третьем этаже сверху. И это случается. Однако... навряд ли

это случится со мной раз и навсегда. Подозреваю, мальчик

примерный во мне задержится. До конца, то есть, до другого

памятника. Не страшно. Я уже привык и... чёрт, похоже, мне

это нравится. Мне нравится быть одним из семи миллиардов

какангелов. Это так увлекательно – пытаться

усовершенствовать то, что случается и, чёрт его знает,

поддаётся ли усовершенствованию. Но кое-что я могу...

(Забирается на табуретку. Жестом показывает

раскрывающийся зонтик.)

Пожалуйста, время от времени

раскрывайте зонтики, раскрывайте.

Просто так, без дождя. Раскрывайте.

Ведь кто-то – да хоть сама жизнь –

смотрит на нас. Непременно

смотрит на нас и не ждёт

Андрей Диченко

Томми пошел в атаку

Пьеса

Действующие лица:

Белорусский репатриант и солдат ЦАХАЛ Томми.

Игаль и Шмулик – друзья и сослуживцы Томми.

Уборщица трупов.

Неизвестная русоволосая девушка (предположительно,

белорусская подруга Томми). Девушки в свадебных платьях.

Акт первый

На сцене сидит парень, одетый в рваную майку и грязные

шорты. Слева, справа и сзади стоят девушки в свадебных

платьях. Их руки облачены в белые офицерские перчатки, а

на головах армейские фуражки.

Томми: Эх, ну что за дела. Идешь мимо ночного клуба, а на

тебя ругаются. Разумеется, шепотом. Смеются уже в голос.

Разве это та идея, за которую приходится вот так получать? А

что было? Да ничего особенного. Бабушка моя – еврейка. Но

сионист в семье я. Бабушка сионистов не любила, потому что

они напали на Вьетнам и еще много на кого напали. Дедушку

убили, если вы об этом. Гитлер ведь на СССР и напал потому,

что евреи. В общем, наслушался я этих историй сполна. Как

только школу закончил, решил, что надо уезжать куда-нибудь

подальше из Беларуси. А бабушка только пила и больше

ничего не делала. Ругалась еще и вспоминала прадеда.

Ругалась, потому что на самолетах они не летали, а прадеда

увезли на Запад в вагоне для скота. Прабабку не довезли, в

земле оставили. Полетел я самолетом без всеобщего

одобрения. И как только приземлился, почувствовал: духота

такая, как в машинном отделении. Выходишь на улицу –

такая же духота. Всюду духота, и ночью никакой свежести.

Про Израиль читал, что там солнечного света много. Но

духоту ты через сайт никак не почувствуешь. Ну, если умный,

то поймешь, а я малой совсем был, поэтому здесь впервые

высотах! В Тель-Авиве гулять по форме неприятно, там все

хорошо одеты, а я в форме. В клуб, наверное, можно зайти, но

так не принято. Мне кажется, что не принято. Про Беларусь

меня вообще не спрашивают. Не интересно им. А мне все

интересно!

Девушки подходят вплотную к Томми и швыряют в него

перчатки. Он падает. Гаснет свет. Загорается белый экран, где

демонстрируются рекламные ролики израильского танка

Меркава-4. На фоне слышен звук работающих

индустриальных станков и крик девушки, которая несколько

раз произносит «Артем!!!», будто потеряла человека с таким

именем.

Акт второй

За круглым столом сидит Томми в форме солдата ЦАХАЛ.

Слева и справа от него по одному стулу. На столе стоят две

рации. Одна красная, вторая синяя. Томми смотрит то на одну

рацию, то на вторую, а потом начинает смеяться.

Томми: Вот по этим дуракам я и буду скучать, когда все

закончится!

В довесок к своим намерениям Томми бьет ладонью по столу.

Первая рация: Да отстрелялись уже, начинай, давай…

Томми: Шмулик, ну мы ж не в синагоге с тобой, да и

смеяться там запрещено. Я вот помню, как мы все сидели и

фильм смотрели.

Вторая рация: «Бесконечная история» фильм.

Томми: Да, Игаль, там про мальчика. Он еще мчался куда-то с

фантастическими существами, когда все вокруг

уничтожалось.

Первая рация: Уничтожалось, какое знакомое слово-то.

Вторая рация: Ну, ты же наводчик, тебе ли не знать.

Первая рация: Был наводчиком, сейчас мчусь по пустоте

вслед за мальчиками.

Томми: Да уж, парни, кто бы мог подумать, что еще когда

нибудь так соберемся все вместе, чтобы вспомнить, каково

это – бежать в пустоте. Там, наверное, когда бежишь – и

подумать….

Вторая рация: Но дистанцию надо соблюдать.

Томми: Надо соблюдать…

Томми закуривает сигарету. Вместо голоса из раций начинает

доноситься один лишь треск.

Томми: Шмулик, Игаль, где вы? Игаль, ты в броне? Шмулик,

с наряда что ли, спишь? Парни, ну где вы? Без винтовки ведь

нельзя оставаться, а то накажут. Ау, парни! Прием.

Первая рация: Да тут мы, не ной.

Вторая рация: ты, вообще, зачем сюда приехал?

Томми: А в Беларуси что мне делать? Я там один.

Первая рация: Ну, там города большие… Минск типа, город

миллионник. Девчонки ходят в юбках, общаться не против.

Вторая рация: А здесь ты что, не один?

Томми боязливо озирается по сторонам.

Томми: Ну, там только Минск. Сам-то я из маленького города,

от него до Минска ехать несколько часов. Девчонки да,

хорошие, но с ними тяжело было. Женщины в семье –

тяжелая тема. А так была подруга, но как уехал – с тех пор и

не виделись совсем.

Первая рация: А толку ехать? Тут вся страна – одна большая

деревня. В той же армии дембельнулся, потом половину

страны знаешь. На работу приходишь, а там сразу

спрашивают – где и с кем служил. Потом окажется, что на

одном танке по пустыне гоняли.

Томми: Ты же не работал еще, откуда знаешь про армию?

Первая рация: Наработаюсь еще.

Томми: Это точно.

Слышен звук вертолета. Томми поднимает голову вверх.

Внезапно на смену звуку вертолета приходит звук тяжелого

дыхания десятков мужчин. Так продолжается секунд 15,

потом опять наступает тишина.

Томми: Тут вот море есть… Я когда поплаваю, долго дышу

потом легко. Так же, как… Как… Как когда с товарищем на

носилках бежишь, и пот градом по лицу, и мокрый весь,

как спишь в аэропорту на мягком, но чужом и неудобном

диване. Ты ведь меня понимаешь? Ничего ты не понимаешь.

Местная, наверняка.

Томми садится на край стола рядом с женщиной и смотрит на

ее мертвое лицо.

Томми: У меня там тоже была одна девочка. То есть как

девочка – подружка. Мы гуляли вместе. Она спокойная такая.

А вы тут все носитесь. Куда бежите? Вот я тебя и застрелил,

потому что очень много носилась. Одни носятся – их

убивают, вторые падают и не соблюдают дистанцию – их

убивают. Вот такое колесо. Смешно, да? Но трагизм в том,

что я тебя убил в моем сердце, а в реальности тебя не

существует. Там больше никого не существует. Но та девочка,

она была в реальности. Она звала меня, но теперь от нее не

долетают сигналы. А тут никто не зовет. Ты не зовешь, а

только приказываешь. Но я ведь свободный человек. Наш

народ – свободный народ. Пусть воюем, но война это не наша

реальность. Девочка – не ваша реальность, а моя реальность.

Тебя вообще не существует.

Томми садится на пол и обнимает винтовку. Гаснет свет. На

экране появляются кадры из хроники основания государства

Израиль. Слышен шум вертолета. Девушка кричит «Артем!!!»

несколько раз, но ей никто так и не отвечает.

Акт Третий

Группа солдат в форме ЦАХАЛа перетягивают канат. На

экране демонстрируется восьмибитная игра в танки. Томми

сидит на корточках и смотрит в бинокль. Звучит топот

солдатских ног. Внезапно солдаты замирают, изображение на

экране замирает, Томми замирает. Слышится замедленный в

несколько раз звук падения мины. Вскоре раздается грохот от

взрыва, все солдаты падают, экран потухает, а Томми бросает

бинокль и встает.

Томми: Эй, Игаль! Вставай, война же идет, Игаль!

Наступление!

Томми ходит среди трупов, переворачивает их и пытается

трупом Томми.

Русая девушка: Это Артем! Мой боец, мой защитник, а я

старуха одинокая. Это Артем! Он герой, страна равняется на

таких, как он. А я предательница, даже забеременеть не могу.

Русая девушка достает из кармана джинсов конверт и

распечатывает его. В нем исписанный лист бумаги.

Русая девушка: Вот он, символ преданности! Письмо!

Настоящее письмо от настоящего солдата! Героя, солдата

героя!

Русая девушка смотрит на письмо и начинает читать.

Русая девушка: Жил был Артем. А умер Томми. Учился как

Артем, а воевал как Томми. Не любил место, где его звали

Артемом, а любил русоволосую девушку. Не смог

прикоснуться к ней в свое стране, не прикоснулся ни к кому

и в этой стране. Умер за другую страну, а про свою перед

смертью не вспоминал. Даже на свое имя не отзывался. Вот

ублюдок! Больной ублюдок.

Тем временем все мертвые солдаты кроме Томми

поднимаются, берут канат и накидывают его на шею

девушки. Делая усилие, они стягивают ее со стула и тащат

канатом за кулисы. Томми продолжает лежать и не двигается.

На экране загорается круглый стол, на котором стоят уже три

рации. Между собой они обмениваются звуками морзянки,

которая при расшифровке означает «Вечно живой Томми,

герой Израиля!».

КОНЕЦ

Андрей Логванов

1 – 21 июня 2015 года

БЕЛЫЙ КРЫМ

военная драма с кокаином

События и действующие

лица подлинные.

Многие слова приведены

по первоисточникам.

Действующие лица

СЛАЩЁВ Яков Александрович, генерал Добровольческой

армии, 34 года.

НЕЧВОЛОДОВА Нина Николаевна, ординарец и жена

Слащёва, 20 лет.

САГАЦКИЙ, Иван Иванович, юнкер Константиновского

училища, 19 лет.

МОРОЗОВ Василий Иванович, командир 2-й бригады донцов,

31 год.

МЕЗЕРНИЦКИЙ, Мстислав Владимирович, капитан,

начальник конвоя Слащёва, 25 лет.

ДОКТОР, Михаил Афанасьевич, 29 лет.

ВРАНГЕЛЬ Петр Николаевич, главком, барон, 43 года.

ВРАНГЕЛЬ Ольга Михайловна, жена главкома, 36 лет.

КУТЕПОВ Александр Павлович, командир 1-го корпуса, 38

лет.

ВЕНИАМИН, митрополит Армии и флота Юга России, 40

лет.

Сцена первая. Николаев

Салон-вагон поезда, превращенный в штаб. Окошки

занавешены. Стоит стол, заставленный пустыми бутылками.

Упавшие стулья. В углу – клетка с попугаем, накрытая

СЛАЩЁВ. Чего вдруг? (С трудом опускается на стул.)

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Переименовали. В Новороссийскую

область! Генерал Шиллинг.

СЛАЩЁВ. Новороссию… Малороссию… Великороссию… А

по делу что? Садись. Ехал далеко.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. (Поднимает стул и садится.) Благодарю,

Ваше превосходительство… А что Одесса..? Пирующий,

спекулирующий и переполненный тыловым офицерством

город. Отталкивающее впечатление… (Достает папироску.)

Разрешите?

СЛАЩЁВ. Кури! (Садится на диван.)

МЕЗЕРНИЦКИЙ (закуривает). Освещение из догорающих

«огарков». На Дерибасовской ещё кое-как. На остальных

улицах темень. Магазины закрываются рано. В жуткой

полутемноте снуёт толпа. Чувствуется что-то нездоровое,

какой-то разврат, quand même, – без всякой эстетики.

Перекокаинившиеся проститутки, полупьяные офицеры…

Остатки культуры возле кинотеатров. Пришли смотреть Веру

Холодную…

СЛАЩЁВ. И здесь не лучше. 5 августа взяли Николаев.

Заплёванная гостиница «Лондонская». Разрушенный ресторан

«Салем». Горящие пакгаузы в порту. На пристани царствует

контрабанда. Градоначальник сбежал.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. За два года войны люди ничему не

научились…

СЛАЩЁВ. Но и ничего не забыли. (Встает, нервно ходит и

оживленно говорит.) Сначала в город вступили немцы.

(Поднимает бутылку с пола и ставит на стол.) Ушли.

Появился атаман Григорьев. (Ставит на стол вторую бутылку.)

В порту английский крейсер. В феврале высаживаются

греческие войска. (Ставит на стол третью бутылку.) В марте

город берут красные. В апреле – французы и добровольцы.

(Ставит на стол четвертую бутылку.) В мае – Махно. Снова

красные. И вот я, Слащев!.. (Рукой сбрасывает все бутылки.)

ни красный – это всё продукты слабоволия, личных интересов

и общественной слякоти! (Уходит и садится в дальнем углу,

отвернувшись к стенке.)

МЕЗЕРНИЦКИЙ (Морозову). Василий Иванович! Генерал

прав. За три недели в городе предотвратили еврейский погром

и взрыв водонапорной башни. Заработала электростанция,

трамваи пошли. Мусорные кучи после большевиков и

махновцев убрали. Открылись лавки, рестораны…

МОРОЗОВ. А что будет, когда мы оставим город? Снова

мусорные кучи?..

СЛАЩЁВ (возвращается в центр). Оставим? Что оставим?

Кому оставим? Василий Иванович! Что-то знаете?

Докладывайте! Что на фронте?

МОРОЗОВ. Махно бросил терзать Петлюру, уничтожил наш

Симферопольский полк и захватил Александровск.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Отрезал нас от Крыма?

МОРОЗОВ. Отрезал!.. Деникин требует полной ликвидации

Махно.

СЛАЩЁВ. (Берет карту, стелет на стол, выбрасывая посуду в

сторону.) Сколько сил у Махно? Где?

МОРОЗОВ. Никто не знает. Десять. Сорок тысяч. Сегодня он

в одном городе, завтра в другом!.. (Показывает на карту.)

Полтава, Кременчуг, Кривой Рог. Делает переходы по

шестьдесят верст за ночь. Трижды врывался в Екатеринослав,

но был отбит…

СЛАЩЁВ. Кто за него воюет?

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Терять им нечего. Жалование Махно платит

из карманов убитых офицеров. Никто не знает, куда он завтра

отправится за жалованием. Шкуро потерял половину

лошадей, преследуя Махно.

СЛАЩЁВ. Значит, пасуете?! Есть другие предложения?

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Взять армию Махно на содержание.

МОРОЗОВ. Как проститутка Махно обойдется очень дорого.

СЛАЩЁВ. Нет! Господа! Вздор! Будем бить Махно с

помощью железной дороги!.. Он гуляет как ветер в поле.

Таврию.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Переброска в Крым утомит войска. После

такого перехода они утратят всякую боеспособность.

СЛАЩЁВ. Поедем по железной дороге. (Тычет пальцем в

карту.) Из Екатеринослава. Грузим 34-ю дивизию в вагоны – и

на Николаев. Из Николаева транспортом на Крым.

Морозов берет у Нечволодовой телетайп и читает.

МОРОЗОВ. Ставка настаивает на защите Северной Таврии.

СЛАЩЁВ. Северную Таврию удержать не сможем. На

оборону Крыма я буду смотреть не только как на вопрос

долга, но и чести!

МОРОЗОВ. Приказ самого Деникина!

СЛАЩЁВ. Деникин? (Сворачивает карту.) Как тут не

позавидовать Махно.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. …?

СЛАЩЁВ. Над ним нет Деникина… Господа офицеры!

(Морозов и Мезерницкий встают по стойке смирно.) По

вагонам. Следующая остановка – КРЫМ!

Сцена вторая. Крым

Салон-вагон. Входят Митрополит Вениамин, одетый в рясу, и

ординарец Нечволодова. На Нине белая гимнастерка с двумя

георгиевскими крестами.

НЕЧВОЛОДОВА. Обождать здесь!.. Как к вам следует

обращаться?

ВЕНИАМИН. В прежние времена – «Ваше святейшество».

Был рукоположен епископом Севастопольским… Мне бы

повидать генерала Слащёва…

НЕЧВОЛОДОВА. Ждите!.. (Достает папиросу и закуривает.)

Уехал в Симферополь… Большевиков арестовывать… Вы

курите?.. Что? Дым не переносите? Теперь война. Не время

кринолин носить.

ВЕНИАМИН. У меня ряса!

НЕЧВОЛОДОВА. Тогда не тряситесь как осина. Не в ЧК на

допросе.

ВЕНИАМИН. Я отсидел неделю под арестом. Пока белые не

Ошибётся с кокаином...

ВЕНИАМИН. С кокаином? Однако!!!

МЕЗЕРНИЦКИЙ. А вы, батюшка, попробуйте в седле скакать

на вражескую позицию в с пулей в брюхе… Без кокаина не

получится… красивой смерти.

ВЕНИАМИН. Господь всех призовет!

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Весной Якова Александровича ранили

сильно. На Ак-Монайских позициях. Три пули из пулемета в

живот. У Слащёва жар и беспамятство. А тут вышло

отступление. Сестра милосердия взвалила раненого на

лошадь – и в тыл. Еле выходила. Теперь при Слащёве и днем

и ночью. Ординарец Нечволодова.

ВЕНИАМИН. А как же… закон Божий?

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Полный порядок. Яков Александрович

женился.

ВЕНИАМИН. Я уж думал…

Входит Слащёв. На нем красные шаровары и белый китель, на

голове папаха.

ВЕНИАМИН. ...не дождусь…

Мезерницкий встает по стойке смирно.

СЛАЩЁВ. Вольно! (Проходит к Вениамину.) Небесное

воинство? Чем обязан?

ВЕНИАМИН (встает и кланяется). Вениамин. Владыка

Севастопольский.

СЛАЩЁВ (Жмет руку). Рад! Садитесь! Я прошу вас быть со

мной совершенно откровенным. Обещаю вам, что для вас

ваша откровенность не будет иметь никаких последствий. Всё

– между нами.

ВЕНИАМИН. Что вы, Бог с вами, генерал. Я привык всегда

откровенно высказывать свои мысли и никакой тайны из них

делать не намерен. Я… в поисках заступничества…

СЛАЩЁВ. Жаловаться будете? Садитесь!

ВЕНИАМИН (садится). Не могу указать, что воинские части

всегда ведут себя как следует…

СЛАЩЁВ. Грабят?! Чеченцы?!... Никакого сладу! Пошлю их

ВЕНИАМИН. Почему только до первого марта?

СЛАЩЁВ. Тогда всё решится. Удержим Крым или нет.

ВЕНИАМИН. Господь с Вами! … (Встает.) Мне пора.

Обратно. В Севастополь.

СЛАЩЁВ. Не смею задерживать. Вот если бы Господь

подкинул мне пару рот своих ангелов. Вы уж похлопочите.

Молитвами. (Провожает к выходу). Будете в Севастополе,

скажите всем: Слащёв Крым не сдаст.

ВЕНИАМИН. Непременно… (Уходит.)

СЛАЩЁВ (Мезерницкому). Мы должны спасти Крым.

Последнее убежище белых армий.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Какова диспозиция?

СЛАЩЁВ (чертит что-то шашкой на полу). Деникин катится

к Новороссийску. Генерал Шиллинг отходит к Одессе. 13-я

армия красных наступает на Крым.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Красные одной дивизией нас прихлопнут.

СЛАЩЁВ. Может, прихлопнут. А может, и подавятся.

Данные аэропланов есть? Где красные?

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Да! (Достает из планшета.) Из Мелитополя

и Бердянска.

13-я армия красных: 3-я, 9-я, 46-я и Эстонская дивизии. 8-я и

11-я кавалерийские дивизии…

СЛАЩЁВ. Подай бумагу!

Мезерницкий разворачивает и держит большой лист бумаги.

Слащёв рисует контур Крыма.

Це Крым! Захватить его легко! А вот удержать… невозможно.

Береговая линия вон какая длинная. Везде караулов не

поставишь. Залив вброд перейти раз плюнуть. Десант

высадить можно тут, тут и тут.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. У красных нет кораблей.

СЛАЩЁВ. Правильно! Они попрут в лоб. Через Перекоп.

(рисует стрелку наступления)

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Зароемся в землю и умрем.

СЛАЩЁВ. Нет. Мы отойдем в тыл.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Тыл?

Салон-вагон. Нечволодова кормит попугая грецкими орехами:

колет орехи с помощью бутылки шампанского и молотка.

Дает попугаю.

НЕЧВОЛОДОВА (попугаю). Ешь! Яков Александрович

любит, когда ты много кушаешь.

Входят Морозов и Мезерницкий.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Василий Иванович! Разрешите поздравить!

Донцы гнали красных до самого Перекопа!

МОРОЗОВ. Благодарить надо не меня. Генерала Слащёва. Это

он «сочинил» капкан, куда угодил противник как по нотам.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Сообщите подробности?!

МОРОЗОВ. Извольте!.. Как только 46-я дивизия красных

подошла к Перекопу, Славянский полк дал пару залпов, снял

замки с орудий и тикать… Красные, не ожидая подвоха,

втянулись в перешеек. Вечером Виленский полк, опираясь на

пулеметы, остановил их продвижение. Бой замер в темноте. В

тылу началась паника. Деникин шлет Слащёву запрос: «По

сведениям от англичан, Перекоп занят красными, что вы

думаете делать дальше в связи с поставленной задачей?» А

Яков Александрович ему в ответ: «Взят не только Перекоп, но

и Армянск. Завтра противник будет наказан.» В тылу паника.

Все складывают вещи. Губернатор Татищев беспрестанно

запрашивает штаб о состоянии дел. Я со своими донцами

ночевал у Мурза-Каяша, а утром мы обратили противника в

паническое бегство. Яков Александрович телеграфирует

губернатору: «Вся тыловая сволочь может слезать с

чемоданов». …Кстати, а где он сам?

НЕЧВОЛОДОВА. Телеграфирует в ставку!

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Про «всю тыловую сволочь»?

МОРОЗОВ. Наши газеты уже раздули из этой фразы

сенсацию. Нина Николаевна. Достаньте-ка нам свежих

симферопольских газет. Очень уж интересно, как войну

преподносят у нас в тылу.

НЕЧВОЛОДОВ. Газеты надо не читать, а курить! Держите

эти глупости.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Совсем не правдивая история.

МОРОЗОВ. Но правдоподобная…

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Это мы у Нины Николаевны можем

спросить. Она всё про ранения генерала знает.

(Нечволодовой.) Так было дело?

НЕЧВОЛОДОВА. Совсем не так! Он три пули в живот

получил. Фистула не заживает. Без кокаина сильно болит.

МОРОЗОВ. Что еще пишут, капитан?

МЕЗЕРНИЦКИЙ. У меня целая канонада критики. Слушайте!

«Хороший строевой офицер, генерал Слащёв, имея сборные

случайные войска, отлично справлялся со своей задачей. С

горстью людей среди общего развала он отстоял Крым.

Однако полная, вне всякого контроля, самостоятельность,

сознание безнаказанности окончательно вскружили ему

голову. Неуравновешенный от природы, слабохарактерный,

легко поддающийся самой низкопробной лести, плохо

разбирающийся в людях, к тому же подверженный

болезненному пристрастию к наркотикам и вину, он в

атмосфере общего развала окончательно запутался…»

На улице раздается автомобильный гудок. Нечволодова

подходит к окну.

МОРОЗОВ. Что там?

НЕЧВОЛОДОВА. Яша приехал. В автомобиле. Запутался…

Входит юнкер Сагацкий. У него в руках ящик «Массандры».

САГАЦКИЙ. Разрешите войти?!

МЕЗЕРНИЦКИЙ. По какому случаю?

САГАЦКИЙ. Юнкер Сагацкий. Генерал Слащёв велел

доставить ящик. Из автомобиля.

МОРОЗОВ (подходит и берет бутылку из ящика).

Действительно «Массандра»! (Юнкеру.) Ставьте на стол.

Сагацкий ставит ящик и направляется к выходу. Входит

Слащёв.

СЛАЩЁВ. Отставить! Завтра отвезете депешу командиру

Константиновского училища. Будете пировать с нами.

САГАЦКИЙ. Слушаюсь, Ваше превосходительство!

херес. Но от мадеры не откажусь.

МОРОЗОВ. Яков Александрович, скажите тост!

СЛАЩЁВ. За КРЫМ!

МЕЗЕРНИЦКИЙ. За победу!

МОРОЗОВ. За вас, Нина Николаевна!

Все чокаются и пьют.

СЛАЩЁВ. На меня теперь сыплются выговоры за всё. За

чеченцев! Не даю грабить! За склады! Переодел своих солдат.

Даже за то, что разбил красных! Теперь придется еще год

воевать! Налейте еще! Нина! У нас кокаин остался?

Сцена четвертая. Юшунь

Салон-вагон. Мезерницкий сидит на диване и играет на

гитаре.

МЕЗЕРНИЦКИЙ (поет). Я встретил вас – и все былое

В отжившем сердце ожило;

Я вспомнил время золотое –

И сердцу стало так тепло...

Входит Слащёв. Мезерницкий вскакивает.

СЛАЩЁВ. Мстислав Владимирович! У нас в тылу процветает

сепаратизм! (Расстегивает портупею.) Даже Наполеон

появился.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Кто?

СЛАЩЁВ. Капитан Орлов!

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Капитан Орлов? Помилуйте. Я думал, вы

назовете славные имена Корнилова, Деникина, Колчака…

СЛАЩЁВ. Очень примечательная личность, между прочим.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Что же такого сотворил этот Орлов?

СЛАЩЁВ. Когда мы гнали красных за Перекоп, Орлов в

Симферополе арестовывает коменданта, губернатора,

начальника гражданской части. Даже начальника штаба войск

Новороссии.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Всех генералов?

СЛАЩЁВ. Да. Орлов хочет быть командующим в Крыму.

Откуда только такие Наполеоны берутся?

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Крым принял тысячи беженцев из

свою предательскую выходку, если бы не поддержка

крымских начальников.

СЛАЩЁВ. Кто? Назовите фамилии!

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Начальник ялтинского гарнизона Зуев.

Полковник Протопопов из Алушты.

СЛАЩЁВ. Протопопова знаю! Вызовите его ко мне! С

докладом! …Наши генералы и полковники не слишком

крупного капитала. Сплошь из бедных монархистов. Для них

война – вид обогащения. А как только красные поднажмут,

бросают войска – и за границу. Мелкое офицерство

протестует, и нам теперь разбираться с орловщиной…

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Разрешите идти?!

СЛАЩЁВ. Идите! Привезите мне голову Орлова или что там

от него останется…

Мезерницкий уходит. Входит Морозов.

МОРОЗОВ. Красные снова подтягивают силы в Крыму.

Шумят и на Перекопе, и на Чонгаре. 34-я дивизия сидит в

окопах на Юшуне. Ждет приказа.

СЛАЩЁВ. Кто командует красными?

МОРОЗОВ. Павлов. Бывший офицер лейб-гвардии

Волынского полка.

СЛАЩЁВ. Вы его знаете?

МОРОЗОВ. Капитан Мезерницкий с ним вместе служил.

Павлов талантлив и лично храбр. Участвовал в нашем

разгроме под Орлом.

СЛАЩЁВ. Сколько красных пойдет на Крым?

МОРОЗОВ. Тысяч восемь. Это без кавалерии.

СЛАЩЁВ. А у нас?

МОРОЗОВ. Около пяти. Вместе с отрядом Орлова.

СЛАЩЁВ. Без Орлова! Орлов опять сбежал. Бросил фронт и

движется на Симферополь. Я послал за ним Мезерницкого с

конвоем.

Входит Мезерницкий с бумагой.

А вот и он! Какие новости от наших крымских наполеонов?

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Отряд Орлова окружен у Сарабуза.

называют «полковник Яшин». По службе у Шкуро. Чтобы

быть Наполеоном, нужно иметь не только военный, но и

административный талант. Меня же все эти тыловые вопросы

абсолютно не интересуют. Нужно строить тыл. А я умею

только воевать…

МОРОЗОВ. Английская революция породила Кромвеля.

Французская – Наполеона…

СЛАЩЁВ. У нас что-то никого пока не видно. Даже Орлов

оказался мухой. (Бьет газетой по столу, изображая убийство

мухи.) И бог с ним! Полковник Морозов. Давайте теперь

думать, как разбить красных на Юшуньской позиции.

Сцена пятая. Джанкой

Салон-вагон. Нечволодова берет ваксу и начищает свои

сапоги. Видит один сапог Слащёва. Берет, крутит в руках,

потом тоже плюет и начищает. Входит Слащёв. Он идет,

опираясь на палочку. Одна нога в сапоге, другая в валенке. Он

шатается, чуть не падает. Нина бросается к нему, усаживает

на диван.

СЛАЩЁВ. Нина!.. Тоска. Сходи в город. Купи чего-нибудь.

НЕЧВОЛОДОВА. Что купить?

СЛАЩЁВ. Орехов для попугая, что ли…

НЕЧВОЛОДОВА. Еще два мешка есть. (Показывает на мешок

с орехами, что лежит на диване.)

СЛАЩЁВ. Просто так сходи. Променад сделай. Я бы тоже

пошел, да валенок не велит… (Стучит палкой по валенку.)

НЕЧВОЛОДОВА. Сильно болит?

СЛАЩЁВ. Изводит!

НЕЧВОЛОДОВА. В Симферополе закрыты все лавки и

магазины.

СЛАЩЁВ. Почему?

НЕЧВОЛОДОВА. Протестуют… Против тебя протестуют.

Давеча делегатов повесил.

СЛАЩЁВ. Они сильно нахальничали. Угрожали забастовкой.

… Ты лавочникам передай: «Немедленно открыть лавки.

Иначе приеду. Слащёв». (Тянется рукой к мешку с орехами,

САГАЦКИЙ. Командир Добровольческого корпуса генерал

Кутепов.

Входит генерал Кутепов. Сагацкий уходит.

КУТЕПОВ. Генерал Слащёв! (Отдает честь и щелкает

сапогами.) От имени главкома Вооруженных сил Юга России

приветствую спасителя Крыма! Извините, что без

церемоний. Война!

СЛАЩЁВ. Это вы извините. Не могу встать. Старая рана.

(Поднимает ногу с валенком.)

КУТЕПОВ. Сидите, сидите, Яков Александрович! Я

ненадолго. Нужно разместить войска. Эвакуация…

СЛАЩЁВ. Бегство!

КУТЕПОВ. Да! Мы еще поборемся. Еще есть Крым!

СЛАЩЁВ. Крым погубит Россию.

КУТЕПОВ. Почему вы так думаете?

СЛАЩЁВ. Потому что Россия владеет Крымом не по совести.

Здесь татарская земля. Ни воды, ни ресурсов.

КУТЕПОВ. Ну да Бог с этим. Я к вам от Антона Ивановича.

Как вы относитесь к тому, что Деникин прибудет в Крым из

Новороссийска?

СЛАЩЁВ. Он главнокомандующий. Ему виднее.

КУТЕПОВ. А вы?

СЛАЩЁВ. А что я?

КУТЕПОВ. Как вы относитесь?

СЛАЩЁВ. Я командир Крымского корпуса. Я должен

подчиняться вышестоящему начальству.

КУТЕПОВ. Но какое-то мнение по этому поводу у вас

сложилось?

СЛАЩЁВ (машет палкой как саблей). Я буду исполнять свой

долг, который состоит в том, чтобы всеми имеющимися в

моем распоряжении силами защищать Крым…. Деникин

засыпал меня выговорами…

КУТЕПОВ. Значит, вы настроены против Антона Ивановича.

Петр Николаевич Врангель…

СЛАЩЁВ. Оставьте! Увольте! Не продолжайте! Вся эта

выиграть войну. А Слащёв всё делает один. Советуется только

с (оглядывается) … с попугаем! (Подходит к клетке.) Вот он,

наш Клаузевиц! Проживет триста лет! И ничего не расскажет!

Сцена шестая. Чонгар

Салон-вагон. Входят Слащёв и Морозов.

МОРОЗОВ. Яков Александрович! Чем могу служить?

СЛАЩЁВ. Мне нужен ваш военный совет… Насчет

чонгарской позиции.

МОРОЗОВ. Красные хотят запереть нас в Крыму. Сооружают

линии заграждения и подтягивают тяжелую артиллерию. Зря

вы приказали чинить Чонгарский мост. Они могут его

захватить.

СЛАЩЁВ. Я не собираюсь сидеть в Крыму, пока красные

накопят достаточно сил для прорыва. Нам нужно самим идти

в Таврию, на Украину. Там ресурсы! Там возможна борьба.

МОРОЗОВ. Чтобы наступать, необходимо выбрать главкома.

Деникин обосновался в Феодосии…

СЛАЩЁВ. После, после! Вы наслушались Кутепова! А он…

Василий Иванович! Смотрите сюда. (Берет два стула, ставит в

метре друг от друга. Кладет на них шашку.) Вот Чонгарский

мост. Здесь открытое дефиле длиною две версты. От

середины это дефиле довольно круто понижалось в обе

стороны – к нам и к противнику. Поэтому одна половина

моста припадала, так сказать, нашему владычеству, а другая –

противнику. На своей половине красные выставили для

обороны дефиле орудия и пулемёты. По обе стороны дефиле –

Сиваш.

МОРОЗОВ. Атаковать этот «сквозняк» – безумство!

Самоубийство!

СЛАЩЁВ. А я считаю необходимым для успешной обороны

владеть обоими выходами с моста.

МОРОЗОВ. Уже пробовали атаковать! Успеха не имели.

СЛАЩЁВ. Ну, в таком случае, я сам атакую противника,

обороняющего «сквозняки», и захвачу его! (Берет в руки

шашку и цепляет на пояс.) Нина!

СЛАЩЁВ. Ординарец Нечволодов!

НЕЧВОЛОДОВА. Я!

СЛАЩЁВ. Выйти из строя!

НЕЧВОЛОДОВА. Есть!

СЛАЩЁВ. Поцеловать командующего!

НЕЧВОЛОДОВА. Слушаюсь!

Слащёв целует Нину.

ЮНКЕРА. Ура! Ура! Ура!

СЛАЩЁВ (достает шашку). За мной! С музыкой! По

отделениям! В атаку! Шагом марш!

ЮНКЕРА. УРА-А-А-А-А!

Слащёв и юнкера идут в атаку. Играет марш Преображенского

полка. Юнкера поют. Слышна стрельба…

«Славны были наши деды –

Помнит их и швед, и лях,

И парил орел победы

На Полтавских на полях!

Твёрд наш штык четырехгранный,

Голос чести не замолк.

Так пойдем вперед мы славно,

Грудью первый русский полк...»

Салон-вагон. Входят Морозов и Мезерницкий.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Слышали про Чонгарский мост?

МОРОЗОВ. Обошлось?

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Слащёв повел юнкеров прямо на пулемет.

Красивая, но жуткая картина!

МОРОЗОВ. Сколько их было?

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Человек двести пятьдесят. Может…

триста…

МОРОЗОВ. Триста спартанцев… как в учебнике.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Мост отбили! Штаб-ротмистр Шебеко убит.

Ординарец Нечволодова ранен. Юнкера плачут… от радости.

МОРОЗОВ. А что Слащёв?

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Послал за кокаином!

Сцена седьмая. Симферополь

СЛАЩЁВ. Я не приемлю выборного начала. Преемник

Деникина должен быть назначен самим Деникиным.

КУТЕПОВ. Вряд ли Антон Иванович решится назвать

Врангеля своим преемником после всех тех интриг и

памфлетов, которыми Врангель бомбардирует ставку.

СЛАЩЁВ. Значит, тупик! (Встает и нервно ходит.)

КУТЕПОВ. Армия не может быть без главкома… Вы

популярны. Вы командуете Крымским корпусом. В армии

Врангеля у вас останется много сторонников.

СЛАЩЁВ. Вот именно! В армии Врангеля.

КУТЕПОВ. Создайте свою армию. Поведите ее на Москву!

СЛАЩЁВ. Создать свою армию? Встать в оппозицию к тем,

кто поддерживает Врангеля. Еще один раскол? Еще одна

орловщина! Нам и так не хватает сил для борьбы с

большевиками. Выясним, кто здесь Наполеон? Перестреляем

друг друга к радости товарища Троцкого!

КУТЕПОВ. Власть требует борьбы.

СЛАЩЁВ. Я веду борьбу с большевиками, а не за власть.

КУТЕПОВ. Если во главе нашей борьбы оказался не тот

человек, в этом некого винить, кроме нас самих.

СЛАЩЁВ. Я не буду голосовать за Врангеля.

КУТЕПОВ. Но и не станете его свергать?

СЛАЩЁВ. Да! Меня сейчас больше занимает десант! Нам

нужен прорыв в Таврию. На Украину! Крестьяне и украинцы

– это две силы, на которые мы можем опереться в борьбе с

большевиками.

КУТЕПОВ. А как же националисты? Украинские

националисты. Они против нас. Петлюра? ЗУНР?

СЛАЩЁВ. Пока мы воевали с Радой да с грузинами за Сочи,

большевики договаривались. Румыны не пустили наши части

через границу. Чехи предали Колчака. Эстонцы арестовали

Юденича.

КУТЕПОВ. Английская эскадра спасла Юденича.

СЛАЩЁВ. В любом случае, без союзников невозможно

продолжать борьбу.

ВРАНГЕЛЬ (снимает черкеску). Как ты и просила, собираем

кровати и ванны у населения. Всё – для твоего госпиталя.

Юнкер Сагацкий уносит черкеску.

БАРОНЕССА. Только не перестарайтесь. Населению и так

тяжко… Мы должны открыть еще один госпиталь.

ВРАНГЕЛЬ. У нас для этого совершенно нет средств…

БАРОНЕССА. Я поговорю с князем Юсуповым. Он мне не

откажет. Буду собирать добровольные пожертвования…

ВРАНГЕЛЬ. С божьей помощью! (Крестится на икону.

Поворачивается к столу.) Что тут у нас? Обед?

БАРОНЕССА. Ты просил накрыть стол на четыре персоны.

(Показывает на стол.) Вуаля!

ВРАНГЕЛЬ. Я пригласил к обеду генерала Слащёва.

БАРОНЕССА. Он действительно тебе так нужен?

ВРАНГЕЛЬ. Мы должны отдать должное Слащёву. Как

спасителю Крыма!

БАРОНЕССА. О нем разное говорят. Один или с женой?

ВРАНГЕЛЬ. С женой. Кажется, он был женат на дочери

командира Финляндского полка. Недурной ход, я скажу. Дочь

командира – вполне выгодная партия для нижних чинов.

БАРОНЕССА. Господин барон! У вас устаревшая

информация. Слащёв развелся и отправил жену с дочкой во

Францию.

ВРАНГЕЛЬ. Говорят, при нем неотлучно какая-то девица.

Непрерывно курит и носит портупею. Не лучше казачки.

Форменная баба.

БАРОНЕССА. Ее зовут Нина. Нечволодова. Ведёт себя

безупречно. Она из хорошей семьи.

ВРАНГЕЛЬ. Насколько хорошей?

БАРОНЕССА. Ее дядя, генерал, кажется, служит у красных

начальников Артиллерийского управления.

ВРАНГЕЛЬ (подходит и целует жену). Не знал, Ольга

Михайловна, что ты дружишь с моей контрразведкой.

БАРОНЕССА. Я все-таки бывшая фрейлина Ее

Императорского величества. Кстати, я встречала мадам

СЛАЩЁВ. Сыпали туда всякую чепуху. А теперь это

деликатес... (Ест.)

БАРОНЕССА. Как вам?

СЛАЩЁВ. После окопных щей просто шедевр!

ВРАНГЕЛЬ. Недурной вкус, я бы сказал…

СЛАЩЁВ. У вашей жены, барон, незаурядная внешность и

кулинарные способности. Все только и говорят: «Вы не

видели Ольгу Михайловну?..», «Ольга Михайловна

поможет… напишет… скажет… сделает…». Никто не может

с таким искренним участием поговорить с простым казаком,

солдатом, офицером, ставшим инвалидом, с безутешными

матерями и вдовами, как это делаете вы, мадам!

БАРОНЕССА. Спасибо, Яков Александрович. Но это лишнее.

Мы всё отдаем на благо России… Говорят, вы любите птиц?

СЛАЩЁВ. Очень! У меня в вагоне живут журавль, ворон,

ласточка и скворец.

НЕЧВОЛОДОВА. Яша заботится даже об увечных…

СЛАЩЁВ. А некоторые… называют мою любовь к птицам

юродивой.

БАРОНЕССА. Не могу похвастать таким разнообразием. Я

приготовила на горячее курицу… А вы, Нина Николаевна,

почему так много молчите?

НЕЧВОЛОДОВА (кладет ложку). Курить хочется…

СЛАЩЁВ. Нина! Потерпи. Дойдем и до сигар.

БАРОНЕССА. Зачем же себя мучить. Прошу. Я покажу вам,

где балкон… (Женщины встают.) Вы, наверное, чувствуете

себя Жанной д'Арк в мужской одежде?

НЕЧВОЛОДОВА. Когда я работала в госпитале, то носила

платок и юбку. А в окопе и в седле – удобнее в шароварах.

Баронесса и Нина уходят. Слащёв и Врангель молча едят суп.

ВРАНГЕЛЬ. Как вам наше текущее положение?

СЛАЩЁВ (откидывается на спинку). Теперь, когда вся

добровольческая армия осела в Крыму, я хочу подать рапорт

об отставке…

ВРАНГЕЛЬ. Это серьезное намерение?

ВРАНГЕЛЬ. Пока командует Слащёв, фронт – непоколебим.

Слащёв сначала улыбается, потом нервно смеется, потом

хохочет.

СЛАЩЁВ. Вы дадите ход моему рапорту?

ВРАНГЕЛЬ. В любом случае я не приму вашей отставки.

СЛАЩЁВ. Я его уже написал! (Достает и кладет рапорт на

стол.)

ВРАНГЕЛЬ. Ваш уход – удар в спину всей Белой армии. С

вашим именем слишком многое в Крыму связано. (Рвет

рапорт.) Я уже отдал приказ о переходе в наступление в

Северную Таврию. Готовьте десант!

СЛАЩЁВ. Экскурсия за хлебом?

ВРАНГЕЛЬ. Можно сказать и так. Ваш корпус планирую на

Мелитополь.

Входят Нина и Баронесса.

НИНА. Яша… Яков Александрович… нам пора ехать.

СЛАЩЁВ. Прошу меня извинить!

ВРАНГЕЛЬ. Прощайте, генерал… Скоро наступление!

Слащёв и Нечволодова уходят.

БАРОНЕССА. Толком и не поели... (Переставляет на столе

тарелки.)

ВРАНГЕЛЬ. Кто-то много курит. Кто-то подает рапорта…

Одет как попугай. (Разбрасывает рваную бумагу.) Надо

прибраться.

БАРОНЕССА. Не шуми! Слащёв еще совсем молодой человек.

По натуре своей он гораздо лучше, чем его сделали

безвременье и успех. Он человек позы, с большим

честолюбием и густым налетом авантюризма… При этом он

большой талант. Отпустил бы ты его на все четыре стороны…

Пусть летит с Богом к своим птичкам. Пусть остается при

своих чудачествах… Помнишь, о чем я тебя утром просила?

ВРАНГЕЛЬ. У меня два главных врага: это жена и владыка

Вениамин. Да, да, Оля. (Берет ее руку и целует.) Вечно вы

просите за каких-нибудь мерзавцев. Не для удовольствия же я

утверждаю смертные приговоры. Необходимость заставляет.

СЛАЩЁВ. Как отказ? Опять отказ?

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Ввиду отсутствия потерь Второй крымский

корпус награжден не будет. Первый и Третий корпуса

наградили, а Крымский –нет.

СЛАЩЁВ. Барон как-нибудь объяснил?

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Сказал: «При десанте войска не понесли

никаких потерь, то есть был не десант, а простая высадка с

судов на берег.» Барон считает, что потери есть

доказательство доблести и заслуживают награды.

СЛАЩЁВ. Победа должна достигаться малой кровью. Для

этого мы и получаем военное образование. Отсутствие потерь

свидетельствует только об искусстве руководившего войсками

начальника…. Да было потери! Одного солдата придавило

пароходом к балиндеру. Один офицер убит, несколько человек

ранены. Это и есть пресловутое отсутствие потерь? … У

красных в тылу сейчас восстания. Крестьяне занимают

днепровские плавни. Просят помощи, оружие.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Никаких распоряжений на этот счет пока

нет. Врангель выразил неудовольствие по поводу вашей

последней операции.

СЛАЩЁВ. Почему?

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Думаю, возникли трения с поляками. Да и

наши хозяева французы тоже приложили к этому руку. У

меня приказ! (Протягивает Слащёву бумагу, но тот не берет.)

СЛАЩЁВ. Что это?

МЕЗЕРНИЦКИЙ. От Врангеля!

СЛАЩЁВ. Так скажи.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Требует наступать и взять Каховку!

СЛАЩЁВ. С потерями? Чтобы было за что награждать?

Красные так окопались, что потеряем половину людей. А

конницу Барбовича нам оставили?

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Конница Барбовича ушла в тыл на

переформирование.

СЛАЩЁВ. Тысячу жизней положим, а может две. Каховку

взять?! А вот хрен ему! Рапорт напишу! Посмотрю, как он

СЛАЩЁВ (берет и открывает коробочку). Да. Коробочка с

кокаином.

НЕЧВОЛОДОВА. Как сестра милосердия я – против!

СЛАЩЁВ. Хочешь, я и тебя угощу?

НЕЧВОЛОДОВА. Нет. Я лучше папироску… (Уходит.)

Сцена десятая. Ливадия.

Небольшая беседка, увитая виноградом. Плетеная мебель.

Белый стол, стулья. Лавочка. В кресле-качалке сидит Слащёв

без сапог в галифе и белой сорочке. У него стеклянный

взгляд. На коленях лежит плед. Входит Нечволодова с

подносом. Ставит чай на стол. Хочет уходить. Слащёв ловит

ее за руку.

СЛАЩЁВ. Нина?

НЕЧВОЛОДОВА. Да?

Пауза.

СЛАЩЁВ. Забыл… (Отпускает ее руку.)

НЕЧВОЛОДОВА. Яша. Ты уже третью ночь не спишь. Так

нельзя!

СЛАЩЁВ. Без канонады уснуть не могу. Мне надобно, чтобы

что-то бахало... Или строчило. Бах! Бах! Бах!

НЕЧВОЛОДОВА. У нас нет швейной машинки, чтобы

строчить… Я сделала тебе чаю. Пей. Он поможет… (Берет

плед и кутает плечи Слащёва.)

СЛАЩЁВ. Я один не пью. Ты же знаешь!

НЕЧВОЛОДОВА. К тебе посетитель…

СЛАЩЁВ. Кто?

НЕЧВОЛОДОВА. Доктор.

СЛАЩЁВ. Не помню, чтобы вызывал…

НЕЧВОЛОДОВА. Его прислал сам Врангель. Велел тебя

осмотреть…

Слащёв раскачивается на кресле и нервно смеется.

Нечволодова уходит. Входит доктор в халате и с саквояжем.

Ставит саквояж.

ДОКТОР. Яков Александрович!

СЛАЩЁВ (сначала молчит). …Да-да!.. Эскулап?

СЛАЩЁВ. У Черноты есть ординарец. Звать «Люська».

ДОКТОР. Люська? Но это женское имя?

СЛАЩЁВ. Так она и есть баба! Люська!

ДОКТОР. У вас так принято – из жен ординарцев делать?

СЛАЩЁВ. Нет. Это на «добровольческой» основе…

ДОКТОР. У вас, Яков Александрович, сильнейшая

неврастения. Рекомендую санаторное лечение. Лучше за

границей. Швейцария. Воды.

СЛАЩЁВ. В заграничных банках на мое имя вкладов нет.

ДОКТОР. Тогда рекомендую вам побольше лежать. Смотрите

на море. Кушайте виноград. Воздух в Крыму

замечательный… Шесть лет непрерывной войны не могли не

сказаться на психике. Нервная система истощена… Если

война продлится еще год, на вас живого места не останется…

СЛАЩЁВ. Не продлится.

ДОКТОР. Мы победим?!

СЛАЩЁВ. Нет. На одного добровольца у большевиков

четыре-пять насильно мобилизованных крестьян. Особенно

преуспел Тухачевский. Расстрелы, взятие заложников,

продотряды…

ДОКТОР. Значит, и нам надо проводить насильственную

мобилизацию…

СЛАЩЁВ. У нас не получится.

ДОКТОР. Это почему же?

СЛАЩЁВ. Чтобы проводить насильственную мобилизацию,

мы должны что-то сказать… Населению… А нам сказать

нечего.

ДОКТОР. Святая борьба. Антибольшевизм.

СЛАЩЁВ. Антибольшевизм? Обречено. Наполеон был не

только военным деятелем. Он знал, что делать. А мы не

знаем… Как вас по батюшке?

ДОКТОР. Афанасьевич. Михаил Афанасьевич.

СЛАЩЁВ. Знаете что, Михаил Афанасьевич! Мы с вами еще

обязательно встретимся…

ДОКТОР. В эмиграции?

ВЕНИАМИН. Мы вам всё равно верим. Слащёв Крым не

сдаст…

СЛАЩЁВ. (Произносит монолог с пледом на голове, так что

лица не видно.) На наших глазах разложилась, проиграла

войну и прекратила свое существование одна из величайших

армий мира. Потом Советская власть закрыла базары и стала

отбирать излишки продуктов. Наши люди встали под белое

знамя частью идейно, а частью потому, что некуда было

деваться. Партия Испуганных интеллигентов пополнила наши

ряды. Генералы-монархисты, офицеры-октябристы, солдаты

эсеры. Не армия, а слоеный торт. Наполеон! А сверху

Антанта вместо вишенки! Но как только наши генералы

стали плясать под дудку иноземцев, появились старые

помещики, потянувшие за собой старых губернаторов.

Интересы мелкой русской буржуазии, создавшей

Добровольческую армию, стали попираться интересами

крупного международного капитала.

ВЕНИАМИН. Вы говорите так, будто мы с вами не свидетели,

а виновники этой трагедии… За что нам, скажите, воевать? За

царя?! Бога?! За веру?!

СЛАЩЁВ (срывает с головы плед). Царя расстреляли.

Отчизну разграбили. А вера у каждого своя… У вас, к

примеру, Вера Васильевна, а у Ибрагима – Агиля. (Пауза.)

Белое движение началось с пятидесяти человек. Без всякой

земли, без денег, без оружия. А расползлось потом почти на

всю русскую землю.

ВЕНИАМИН. Да уж, очень не хочется уступать Родину

«космополитам-интернационалистам», «евреям»

социалистам, безбожникам, богоборцам, цареубийцам,

чекистам, черни. Сердце требует борьбы за Русь. До

последней пяди земли. За «единую, великую, неделимую

Россию»!

СЛАЩЁВ. Я всегда считал, что идею Царя надо сменить на

идею Отечества.

Идея защиты и спасения Отечества – единственное, за что

САГАЦКИЙ. Генерал Слащёв!

КУТЕПОВ. А вот и наш черт из табакерки!

Входит Слащёв.

СЛАЩЁВ. Господа генералы! Час пробил!

МОРОЗОВ. Какими судьбами, Яков Александрович?!

СЛАЩЁВ. Из Севастополя от Врангеля. Ставка каждую

минуту ждет падения Крыма. Назрела необходимость смены

штаба.

КУТЕПОВ. Петр Николаевич мне телеграфировал насчет вас.

Где

сейчас главком?

СЛАЩЁВ. На миноносце. Обходит порты. Проверяет

эвакуации. Пароходы с беженцами готовы выйти в море.

КУТЕПОВ. На миноносце оно безопаснее. Я слышал, что

Главком издал указ о признании украинского языка и

политической самостоятельности Украины.

СЛАЩЁВ. Да, издал.

МОРОЗОВ. Хочет дружить с Петлюрой?!

СЛАЩЁВ. Поздно! Петлюра уже всё потерял… в Украине.

Теперь и мы потеряем Крым…

КУТЕПОВ. У нас еще есть войска. Мы тут с Василием

Ивановичем думаем, как удержать фронт на Юшуньской

позиции.

МОРОЗОВ. Остановим большевиков у Юшуни. Как в

прошлый раз.

СЛАЩЁВ. Нет. Не остановите. Второй раз не бывает. Сейчас

не март двадцатого, а ноябрь.

КУТЕПОВ. Что же тогда делать? У вас есть план?

СЛАЩЁВ. С отрядом в семьсот человек я засяду в горах

Карасу-Базара, чтобы висеть у красных на флангах на пути в

Керчь и Севастополь. Пока не закончится эвакуация из

портов. Потом брошусь к Перекопу и прорвусь в Украину.

Там мои люди смогут спастись. (достает наган) Потом заряжу

пистолет одним патроном… и всё! (крутит барабан)

МОРОЗОВ. Красиво, но бесполезно!

КУТЕПОВ. Что ему ответить?

СЛАЩЁВ. Слащёв, как всегда, пьян! Прощайте, Александр

Павлович. И не губите людей! Теперь каждый за себя…

Слащёв выходит.

КУТЕПОВ. В горах холодно… Не простудитесь…

Сцена двенадцатая. Константинополь – Москва

Первый финал. Константинополь. 1921 год.

За письменным столом сидит Врангель. Он пишет. Входит

Кутепов.

КУТЕПОВ. Ваше Высокопревосходительство! Василий

Васильевич Шульгин, член Русского совета, прислал

телеграмму. Разрешите зачитать?

ВРАНГЕЛЬ. Читайте!

КУТЕПОВ. На Украине массовое антибольшевистское

восстание. Хочу восстановить правительство в Одессе.

Пришлите генерала для организации военной стороны дела.

ВРАНГЕЛЬ. Кого он просит?

КУТЕПОВ. Генерал-лейтенанта Слащёва Якова

Александровича.

ВРАНГЕЛЬ. Почему его?

КУТЕПОВ. Слащёв – это имя. Слащёву верят. Слащёв

справится. Дайте им Слащёва, раз они так просят. Иначе его

истеричные брошюры совершенно уничтожат наш

Галлиполийский лагерь.

ВРАНГЕЛЬ. У меня нет Слащёва!

КУТЕПОВ. Что значит нет?

ВРАНГЕЛЬ. Бежал в большевистскую Россию!

КУТЕПОВ. Как бежал?

ВРАНГЕЛЬ. Тайно!

КУТЕПОВ. Но это же конец!

ВРАНГЕЛЬ. Если уж большевики купили белого палача, то

это действительно конец!

Второй финал. Москва, октябрь 1926 года.

Навстречу друг другу по улице идут Слащёв и Нечволодова.

афишами. На тумбе висит афиша, на которой крупно

написано: «МХАТ. "Дни Турбиных." М А. Булгаков.»

Мимо бежит мальчишка с газетами.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. (Останавливает его и покупает газету.

Разворачивает, читает, закрывает, снова открывает, снова

читает уже вслух.) «11 января 1929 года на своей квартире

был убит А. Слащёв. Опечатка. Неизвестный, войдя в

квартиру, выстрелил в Слащёва и скрылся. Генерал Слащёв

был одним из активных участников белого движения,

снискавший весьма печальную память своей исключительной

жестокостью и бесшабашностью. Тело Слащёва сожжено в

Московском крематории. При сожжении присутствовали

Уншлихт и другие представители Реввоенсовета. Газета

«Правда», 13 января 1929 года.» … Зря мы вернулись!

Мезерницкий оглядывается, кутается в пальто и быстро

уходит, выронив газету. Газета медленно надает на землю.

Опускается занавес. На занавес проектируется большой

портрет улыбающегося Слащёва в черкеске и папахе.

Раздаются выстрелы. Пули разрывают фотографию.

КОНЕЦ.

Желтикова Антонина Геннадьевна

Осенний гром

Действующие лица:

Алексей Щелковский, пианист, 18 лет

Иван, друг Алексея, 19 лет

Рассказчик

Место и время действия:

2010 год. Алексей и Иван приезжают в Москву на конкурс

фортепьянной музыки. Выступление пройдёт в Большом зале

Консерватории. Алексея и Ивана разместили в общежитии, в

соседних комнатах. Иван следует за другом, чтобы

поддержать его на конкурсе.

Картина I.

Пролог

( Выходит Рассказчик на фоне закрытого занавеса.)

Рассказчик:

Сегодня мы начнём для вас

Свой маленький рассказ,

Как юный Алексей попал

На конкурс музыки и стал

Готовиться тотчас к нему,

Не оказаться чтоб в плену

У собственных ошибок,

Чувств, эмоций и запинок.

Явление 1.

(Комната с роялем. Рядом стоят Алексей и Иван.)

Алексей:

(Слишком энергично)

О я!

Имевший честь попасть сюда,

Теперь покинуть должен это место?!.

Иван:

(Успокаивая)

Да нет же, это ерунда!

Достойно ль им играть?..

Иван:

Насколько, Лёша, вижу я

Всё дело в нотах Людвига?

( Пауза.)

Ты их давно хотел сыграть –

Нельзя на полпути бросать!

Но для начала сердце пусть

Развеет твоего сомненья грусть.

Впусти в себя бетховенские чувства,-

И в этом нету безрассудства.

Алексей:

( Недоумевая.)

Впустить в себя?

Не понимаю я слегка…

Иван:

Прочти два-три его письма,

А мне идти уже пора…

( Иван уходит.)

Алексей:

( Задумчиво.)

Вот так дела!..

Картина II.

Явление 1

(Алексей сидит за письменным столом. При свете настольной

лампы читает письма Бетховена.)

Алексей:

Что пишет нам Бетховен?..

Что счастлив он, не дурно и устроен,

Издатели толпятся у дверей,

Что он сейчас за всё спокоен –

За дом, за деньги, за друзей.

И что искусство – в пользу бедных –

Им средства может отправлять,

Что не страшится труб он медных,

Не говори же ерунду!

( Алексей закрывает крышку на рояле. Встает навстречу

Ивану и жмет ему руку.)

Алексей:

Пройди! Садись!

Налить чайку?

( Иван, не садясь, встаёт напротив Алексея.)

Иван:

Да я зашёл проведать только,

Услышал гаммы,

И нисколько

Я этому не удивлен,

Ведь в музыку ты так влюблён!

Алексей:

Я набиваю руку,

Ведь мастерством не повредишь,

А уничтожишь муку.

И вложишь смысл ты, убрав

Все легкости ошибок,

Преграды к Людвигу прорвав,

Всё будет без заминок.

Иван:

Да, вот хотел тебя спросить,

Как поживает там соната?

Ты можешь и не говорить,

Но, кажется, Apassionata?

Алексей:

Нет тайн, ты видел эти ноты,

Но я, поверишь ли, боюсь,

Боюсь душевного полёта

Но я со страхами борюсь!

Иван:

Так это ждать и должно!

А что гонять туда-сюда

По клавишам пустые звуки?

Не понимать друзей… Как страшно!

Но вот Бетховен не спешит,

Отчаяться и впасть в тоску,

Душа осмыслить всё велит,

Принять свой крест, свою судьбу.

О, как же всё это понять?

Как правильно его сыграть?

Жизнь и душевную войну,

С самим собой борьбу…

( Алексей порывисто садится в кресло и обхватывает руками

голову.)

Алексей:

(Достает ноты)

Эти ноты ищут пальцев,

Пальцы ищут музыку,

( Пауза.)

Поле битвы – поле нот,

Я встаю напротив,

И смертельный поворот

На меня уж смотрит!

Не могу я превозмочь

Силу притяженья,

И мне некому помочь…

Головокруженье!..

Явление 3

( Алексей гуляет по набережной. Начинают спускаться

сумерки.)

Алексей:

Как серы улицы и небо-

Стальное, темное, без дна.

И вот уже звучат победы

Аккорды осени с утра.

Она вступает глубже, тверже

И не щадит погожесть дней…

Как здесь сейчас промозгло,

Лёша, тебе бы обогреться,

Посушить одежду и себя.

Пойдем, я помогу раздеться,

Спать уложу тебя.

Алексей:

Ах, может, это надо!..

Я засыпаю на ходу,

Здесь так прохладно,

Я ухожу, я ухожу…

( Пытается встать.)

Иван:

Нет, никуда ты не пойдешь

Один в подобном виде!

( Иван берет Алексея под руки.)

( Пауза.)

Зачем ты так себя ведёшь?

Меня не видел ты в обиде?

( Горестно.)

Хотя, о чём я говорю?..

( Алексей почти без чувств.)

Ему играть, а он такое

Тут смеет вытворять!

Алексей:

( Очнувшись, будто с кем-то невидимым)

Прошу вас от меня отстать!

( Алексей махает руками, но обессилев, снова впадает в

забытье.)

Иван:

Он начал бредить так некстати,

Мне нужно что-то предпринять!

( Иван укладывает на кровать Алексея.)

Картина IV

Явление 1

( Утро. Иван встаёт с кресла. Оглядывается. Ищет Алексея.

Но не видит его)

Ни труд мой, –

Не будет всё само собой…

Иван:

Сейчас не время это говорить,

Уже на сцену надо выходить…

(За сценой звучит голос: «Алексей Щелковский». Алексей

быстро, почти бегом, выходит со сцены. Спустя некоторую

паузу, за сценой звучит Соната Бетховена №23 f-moll op.57

Appassionata. После окончания Сонаты за сценой звучат

аплодисменты , которые становясь все громче, перерастают в

раскат грома. Свет на сцене гаснет. Занавес опускается.

Эпилог

(Выходит Рассказчик.)

Рассказчик:

Закончился концерт,

Приз вручен Алексею.

И он, поспешно уходя,

Сквозь полный шумный зал

Так никому и не сказал,

Что он оглох слегка.

Шаура Шакурова

sh-shaura@mail.ru

ОЛЮШКИНО СЧАСТЬЕ

Действующие лица:

Ольга, 35 лет, преподаватель вуза, не замужем.

Зинка, 22 года, медсестра, не замужем.

Саша, 28 лет, водитель, не женат.

А также:

Елена, 35 лет, одноклассница Ольги, разведена, есть ребенок.

Анна, 35 лет, одноклассница Ольги, стоматолог, замужем,

есть ребенок.

Колян, 25 лет, сосед Саши.

Мария, 55 лет, мать Саши.

Федор, 60 лет, отец Саши.

Татьяна, 50 лет, мама Зинки, почтальон.

Светлана Юрьевна, 36 лет, врач.

Савва Петрович, 40 лет, преподаватель вуза, вдовец.

Ведущая телевидения Юля, эффектная.

Первое действие

1.

Лето. Автобусная остановка-1 маршрутки на Миловку. Зинка

спешит, через плечо - большая сумка без замка, из сумки

торчит разноцветная женская одежда. Она мечется,

высматривая нужную маршрутку. Навстречу идет зализанная

очкастая Ольга, с сумкой (набитой книгами) через плечо,

говорит по мобильнику.

ОЛЬГА. Алло, здравствуйте! Я хочу записаться на тренинг

«Как найти мужа». И еще на курс осознанного родительства.

Нет, у меня нет детей. Знаете, я пока просто мечтаю о семье

скамейку, садится, набирает номер.

ОЛЬГА. Лена, привет. Слушай, не выручишь? Займешь до

зарплаты рублей пятьсот? Не, не могу к тебе подъехать,

совсем без денег осталась. Где я ? На остановке сижу. На

Центральном рынке. Ты рядом? (удивлена) Ничего себе!

Ольга складывает книги в сумку. Появляется Елена.

ЕЛЕНА. Олька, привет!

Подруги обнимаются.

ОЛЬГА. Здравствуй!

ЕЛЕНА. На, возьми.

ОЛЬГА. Лена, ты меня выручила! Верну с зарплаты, прямо

сразу! Спасибо! Спасибо!

ЕЛЕНА. Ой, я тебя умоляю. Чего там, пятьсот рублей, деньги,

что ли, забудь.

ОЛЬГА. Нет, что ты, я так не могу! Я обязательно верну!

Ольга достает блокнот, аккуратно записывает, проговаривая

вслух.

ОЛЬГА. Вернуть Лене пятьсот рублей с зарплаты.

ЕЛЕНА. А что у тебя случилось? Обокрали что ли?

ОЛЬГА. Да нет, так получилось просто…

ЕЛЕНА. А, ну ладно. Мы как раз мимо ехали, это ты удачно

позвонила.

Звонит телефон Елены.

ЕЛЕНА. Ну, все, Антон копытом бьет. (Отвечает на звонок)

Все-все, иду! (Кладет трубку, говорит Ольге) Слушай, мы ж

на машине, давай подвезем? Чего ты автобус будешь ждать?

ОЛЬГА. А вдруг Антон будет «против»?

ЕЛЕНА. Чего это он будет «против»? Брось ты это, поехали!

Уходят. Возвращается Зинка.

ЗИНКА. Наконец, ушла, овца очкастая.

Пересчитывает деньги, кладет в кошелек. Мимо проезжает

маршрутка, Зинка голосует, кричит.

ЗИНКА. Эй, стой, куда поехал, брателло?

Зинка бежит за маршруткой, слышен визг тормозов, грохот

открываемой двери. Доносится игривый и довольный голос

купила. Бублики она любила очень... (Пауза) А после

кладбища приду домой, приготовлю обед, включу телевизор,

и там снова будешь ты. Хорошо!

Юля в телевизоре продолжает что-то говорить, размахивает

руками, смеется.

ОЛЬГА. Ладно, Юлечка, я пока поработаю немного! Чем

быстрее защищу диссертацию, тем скорее у меня получится

завести семью.

Берет с тумбочки книгу, надевает очки, читает, делает

пометки карандашом.

ОЛЬГА. Так, эта мысль очень интересная, ее можно взять как

цитату в подтверждение моей теории.

В открытое окно врываются оглушительные звуки салюта.

ОЛЬГА. Только этого не хватало!

Ольга вскакивает, захлопывает окно. Берется за книжку.

ОЛЬГА. Где же эта цитата?

Звонит мобильный телефон. Ольга включает громкую связь, в

трубке слышна музыка и веселые громкие голоса

одноклассниц.

ОЛЬГА. Алло?

АНЬКА. Привет, Олька!

ОЛЬГА. Кто это?

АНЬКА. Ну, ты даешь, Егорова! Это Аня!

ЕЛЕНА. И Лена! Ты чего там делаешь?

АННА. Давай к нам! Приезжай, мы в «Огнях Уфы»!

ОЛЬГА. С приездом, Аня! Девочки, вы извините, уже поздно,

я спать собралась…

ЕЛЕНА. Какое «спать»? Через двадцать минут наступит День

России, ты чего, мать? Бери такси и приезжай. Немедленно!

ОЛЬГА. Ну не знаю… Нет настроения, девочки.

АННА. Смотри, Егорова, не приедешь, я под твоими окнами

серенады буду петь! Ты меня знаешь, я могу! Все, ждем!

Слышно, что на другом конце положили трубку. Ольга тоже

отключается, говорит Юле, как бы оправдываясь.

ОЛЬГА. Придется ехать. А то ведь и правда, перебудят всех

Ольга в ужасе машет руками.

ОЛЬГА (аж вскрикивает). Нет, не надо!

АННА. Да ладно, ты чего? Я пошутила. Олька, а ты чего как

училка занюханная вырядилась? (Вскакивает со стула) Ну-ка!

ЕЛЕНА. Сейчас мы сделаем из тебя человека!

Анна и Елена закрывают собой Ольгу, колдуют над ней:

вытаскивают шпильки из волос, распускают их, расстегивают

верхние пуговицы на блузке, отбирают очки, достают ярко

красную помаду, красят Ольге губы.

ЕЛЕНА. Совсем другое дело!

ОЛЬГА. Девчонки, я так не могу! (С пафосом) Я же

преподаватель!

АННА. Не умничай. А? Здесь ты не преподаватель, здесь ты

просто красивая девушка!

Девушки отходят, становится видно, что Ольга теперь

выглядит вульгарно.

АННА (пессимистично). Мда. Вот так выглядит последний

шанс.

ЕЛЕНА (оптимистично). Да ладно тебе! Сейчас сделаем как

надо!

Елена застегивает чрезмерно расстегнутую пуговицу на

блузке, берет салфетку, промокает чересчур яркую помаду.

ЕЛЕНА. Ну вот, уже лучше.

АННА. Согласна, теперь нормалёк! (Раздается зажигательная

музыка) Давай, мать, веселись! Вы как хотите, а я пойду,

попрыгаю!

Анна убегает танцевать.

ОЛЬГА (восхищенно). Молодец, Аня! Как была зажигалкой,

так и осталась!

ЕЛЕНА. Анька-то молодец. А вот ты чего как неживая

природа? Это мы с Анькой уже и крым и рым прошли, а ты

все в девках сидишь. Тебе рожать уже бегом пора.

ОЛЬГА. Ой, Лена, не знаю я, где знакомиться и как… Даже

хотела на тренинг «Как найти мужа» записаться… Но берут

дорого!

ОЛЬГА. Уже не помню. Пока все мои деньги уходят на эту

науку.

ЕЛЕНА. Как это?

ОЛЬГА. Чтобы допустили к защите нужно пятнадцать статей.

Написать-то я написала. Да только публикуют их в

специальных журналах за деньги. У меня вот последняя

статья осталась. За нее двенадцать тысяч просят.

Елена скептически осматривает одежду, прическу Ольги,

берет ее руку, осматривает маникюр.

ЕЛЕНА. А в салоне в последний раз, наверное, была перед

выпускным вечером в школе. Маникюр – мама не горюй.

ОЛЬГА. Как подумаю, что на эти деньги могу купить

красивые сапожки, сразу обидно становится. Если посчитать,

сколько уже отдала, то выйдет целая шуба. Норковая,

автоледи которая.

ЕЛЕНА. Оля, очнись! Ну что ты как маленькая? Это же

пирамида!

ОЛЬГА. В смысле?

ЕЛЕНА. Ну, сама подумай. Платишь за пятнадцать статей,

чтобы потом получать надбавку в семь тысяч. Так?

ОЛЬГА. Так.

ЕЛЕНА. А если тебя все равно сократят? Гарантии же нет.

Это же лохотрон, а ты в это играешь. Заигралась уже!

ОЛЬГА. Понимаешь, мама очень хотела, чтобы я доктором

наук стала. Поэтому я должна защитить диссертацию.

ЕЛЕНА. Да ладно, «мама хотела». А ты сама чего хочешь?

Неужели этого?

Ольга растеряна, задумывается. Возвращается Анна с Сашей

и Колей.

АННА. А вот и я! Смотрите, кого я вам привела!

КОЛЯН. Девчонки, привет! Чё скучаем?

САША. Здравствуйте! Я – Саша, а это – Колян, мой друг.

ЕЛЕНА. О, какие мальчики! Я – Лена, это – Оля.

КОЛЯН. Очень приятно!

Саше явно нравится Ольга.

ОЛЬГА. Я в институте преподаю.

САША. «Ботаничка», что ли?

ОЛЬГА. Ну почему? Я вполне, так сказать, разносторонне

развитая личность. Вот, даже на дискотеки хожу.

САША. Ну да, я так и понял.

ОЛЬГА. Вам сколько лет?

САША. А тебе?

ОЛЬГА. Мне много.

САША. Да ладно, много…

ОЛЬГА. Мне тридцать пять…

САША. Эх, я немного младше! Мне тридцать три.

ОЛЬГА. Правда? Так молодо выглядите, завидую!

САША. Ну, ты тоже ничё.

Ольга старается скрыть смущение.

ОЛЬГА. Вот мы и дошли. Спасибо вам, Саша.

Ольга протягивает Саше руку для рукопожатия. Удивленный

парень жмет руку, потом вдруг резко притягивает Ольгу к

себе, держит в крепких объятиях.

ОЛЬГА. Отпустите!

САША. Не отпущу.

ОЛЬГА. Саша, это несколько двусмысленная ситуация для

меня…Вдруг студенты увидят…

САША. И чё?

ОЛЬГА. Как это «чё»? А как же мой авторитет?

САША. Ты домой меня позовешь?

ОЛЬГА. Зачем?

САША. Книжки читать, наверное.

ОЛЬГА. Вы смеетесь надо мной?

САША. Нет. Всё, иди.

Саша отпускает Ольгу, легонько отталкивает. Она топчется на

месте, как будто не хочет, чтобы ее отпускали, но все же

уходит.

5.

Квартира Ольги. Открывается входная дверь, входит Ольга,

Ольга вскакивает, бежит готовить чай.