Глеб

Бородинский

Человек пишущий: стихи, в том числе для детей,

тексты для театра: тексты песен к спектаклям, тексты

для театральных капустников и – как выяснилось

сравнительно недавно – пьесы.

Продолжения перечня (возможно) следует...

Так как Глеб

Бородинский

биографии не имеет,

коротко о его авторе.

Павел Конивец – актёр

Мытищинского театра

"ФЭСТ" (г. Мытищи,

Московская область).

обнажая табуретку огромного размера. Забирается на неё,

как на постамент.)

Пссс

Гости ждали. Мальчик семи лет стоял на табуретке и

молчал. Что, спрашивается, молчал? Четыре строчки всего,

которые накануне на утреннике в школе от зубов отскочили с

триумфом. Он, примерный, отчеканил, как папа учил, и ему

даже захлопали, настолько это было озорно и прелестно.

Я клянусь, что смелым буду,

Клятву эту не забуду.

Для мальчишки очень важно

Не бояться быть отважным!

Мальчик молчал. Папа, пообещавший гостям культурную

программу и поставивший мальчика на табуретку,

подсказывал винным шёпотом, гости подбадривали –

стесняется мальчик. А мальчик не стеснялся – он просто

ничего не мог: убежать не мог, не мог губы сухие языком

облизать. Всё, что в нём обычно шло по своим делам – слова,

вдохи-выдохи, обмен веществ – будто застыло. Мальчик как

памятник стоял. А из живота памятника раздавался частый

стук, словно там страшно торопились... может, опаздывали:

эритроцитами в норме – (быстро стучит по табуретке)

опаздывали, лейкоцитами в норме – (стучит), тромбоцитами,

тогда ещё в норме – (стучит). Если бы в тот момент по

самому мальчику, как по пустой стеклянной рюмке, стукнули

– так, ради шутки – мальчик не зазвенел бы, а издал глухой

оборванный звук. Как если бы не целый был, а треснутый.

Мальчик, от самого дна живота до гланд заполненный

страшной треснутой пустотой. Гости ждали. Мальчик

молчал. Что он, застывший, мог? Либо заплакать, либо

описаться – всё. Ха – всё! Мальчик выступил гораздо

талантливее, чем накануне в школе. Папа не зря на него

понадеялся. (Барабанит дробью). Дамы и господа!

опа, и он (поднимает киянку), хочу я этого или не хочу! Так

складывается. Случается. С кем не бывает. Не страшно. Не

так уж часто это происходит. И потом, я человек разумный,

уж как-нибудь оправдаю себя. Не вопрос. Вопрос, как я стал

мальчиком треснутым?

Чёрточки

Я рос по чёрточкам на дверном косяке. Их делала мама,

накрывая меня сверху разделочной доской. (Выбивает

переднюю перемычку табуретки, табуретка становится

дверным проёмом, садится, спиной прислоняясь к одной из

ножек, выкрашенной в белый цвет). Я прислонялся к

дверному косяку и замирал – как примерный, не отрывая

пяток. Но желая при этом казаться выше, хотя бы на чуть

чуть, на вдох, я набирал в себя воздух (делая глубокий вдох,

привстаёт)... А мама, видимо, мечтая, чтобы я как можно

дольше оставался маленьким, делала "раз" (хлопает себя по

животу, сдуваясь, опускается) и "два" (карандашом наносит

чёрточку). В этих карандашных отметинах была вся моя

жизнь. Типичное счастливое детство, предсказуемая юность.

Вся жизнь мальчика примерного. И где-то в этих чёрточках

мальчик стал треснутым. Где? (Смотрит на "ростомер" ).

А... здесь где-то (показывает на сделанную чёрточку) был

(с пола подбирает гайку или шайбу) новенький рубль. Его

мне дала бабушка и отправила за хлебом. (Табуретка

становится лифтом. Заходит в него, едет, рассматривая

"рубль".) Юбилейный. Олимпийский. Прикарманить! Но не

потратить на мороженое, на чушь всякую – рубль

юбилейный! – а опустить его в щель копилки и сладко думать

о том, что стал богаче на целый юбилейный рубль, то есть

гораздо богаче, чем просто на рубль. Да. Бабушке сказать, что

потерял и прикарманить. Чудовищные были мысли! Я их

отогнал. Спустился вниз, двери лифта открылись, и рубль, не

удержавшись на моей ладони, мигом – рубль олимпийский! –

поднял голову с наиглупейшей улыбкой: ребята, он сам

юркнул, я... Они словно оглохли, не слышали, только

смотрели на меня дико – так, будто я не случайно, а

хладнокровно и со знанием дела... (бьёт по стаканчику,

приговаривая: хомячок, хомячок, "рыба"). Единственным, кто

не впивался в меня живыми глазами, был безымянный

хомячок. Я почувствовал, что сейчас разрыдаюсь при всех, и

помчался домой. Я мчался и, казалось, снова наступал на

хомячка – левой, левой, раз, два, три, а мысли кричали: Боже,

как мне, примерному, ходить теперь по этой Земле этими

ногами, особенно левой, да ещё в этих сандаликах! Выброшу

сандалики! Потом (стучит) стучали в дверь, я просил:

мамочка, пожалуйста, не открывай! Мама открыла,

оправдывалась... Папа и здесь, наверное, шутил бы: наш

сынок с самого рождения такой, как видит хомячка – сразу

рыба! (Смятый стаканчик добавляет к другим таким же). А

сандалики я не выбросил – ничего, доносил. Они были

здоровские.

А ещё раньше, не помню когда (не делает чёрточку), в

солнечный день я – ещё в кудряшках – гулял с мамой и папой

в берёзовой роще. (Свистит птичьей трелью). Под большими

белыми деревьями ровно, как пирожки на бабушкином

противне, были разбросаны заросшие травою холмики

(делает их из газет). Много-много холмиков. Я носился по

ним, смеялся. Мама попросила не бегать и не дурачиться,

объяснив, что мы – на старом военном кладбище, что под

холмиками лежат солдаты, и не хорошо... Солдаты?! (Ползает

по полу, заглядывая под газеты). Э, солдаты! Вставайте!

Обидно лежать, когда весело! Я не понимал, что весело

бывает только живым. По-настоящему живым. И что только

живые – дурачатся. Я – в будущем примерный и

предсказуемый – не послушался маму. Я (делает глубокий

вдох, вырастая) побежал. (Хватается за верхний край

табуретки и "бежит" по воздуху.) Я бежал по холмикам, и

было... ВЕСЕЛО! Охренительно ВЕСЕЛО! Так, словно мне на

Мы тогда (делает чёрточку) жили всей семьёй в одной

комнате. Помню: зима, за окном темно, папа сдвигает

занавески, и они разрезают комнату на две половины

(набрасывает на табуретку ткань, табуретка становится

кроватью, забирается на неё, укладывается, укрываясь тканью

как одеялом). Я забегаю в кровать на своей половине. Свет в

комнате гасят, остаётся только огонёк лампы, слабенький, по

ту сторону занавесок и такой же шёпот... Родители ждали,

когда я усну. А бывало и не спалось! Я лежал – ещё не

примерный, ещё ничего не умея, даже считать барашков,

когда не засыпается – лежал, прислушиваясь к шёпоту, а

потом наивно просил: э, погромче, а то я ничего не слышу.

Шёпот тут же прекращался, и из-за занавесок появлялся папа,

и приближался к моей кровати – таким шагом, которым

приходят ненадолго... Папа, вообще, часто торопился:

укладывая меня спать торопился, ремонтируя нашу

старенькую, чудесно пахнущую бензином, горбатую

легковушку, торопился, выбивая ковры на снегу – только что

выпавшем, аппетитном. По мне это были не пустяки, а целые

приключения! Но папу, как я заметил, они увлекали мало, и

он торопился. Так вот. Из-за занавесок появлялся папа. Он

приближался к моей кровати (пап, не надо, ну, пожалуйста!),

нависал надо мною и начинал... "По хребтам уснувших крыш

Ходит месяц робкий. Засыпай скорей, малыш, А не то – по

попке". Колыбельная была настолько славная, что заснуть

хотелось моментально! Никогда не удавалось: папа страшно

врал. Нет, к сожалению, не насчёт попки. Папа не попадал...

Не, по попке он попадал стабильно. Он не попадал в ноты.

Папино фальшивое пение погружало меня не в сон, а в

размышленье: вот ведь природа! Как она неподражаемо ловко

спроектировала глаза! Я ими смотрю, а когда не хочу или

опасно смотреть, закрываю специальными крышечками. Для

ушей природа почему ничего подобного не сварганила? Я

мечтал о том, чтобы со мной не торопились. И не

фальшивили. Папа и утром иногда пел. "Вынул солнце

организма последние капли детства. (Короткое барабанное

соло жестами и голосом). Пссс! Рыба! (Падает и будто

засыпает. Пространство наполняется мыльными пузырями.

Они парят маленькими радугами, потом исчезают. Слышится

звонок мобильника. Человек открывает глаза, берёт с пола

брусок, говорит в него с трудом: да… бегу, бегу.) Утром он

приходит в себя: он – примерный – на кухне, в одежде – о! Во

рту, где накануне жили песни, погано, в башке – мужики в

трениках, о! О – опаздывает! Глядит в окно... Привычка. То

есть, сначала – на градусник: что одевать-то, а потом – всё

равно на улицу: а люди в чём идут? Люди людям доверяют

больше, чем приборам. После всех обид и подлостей.

Смотрит на идущих по улице... А они смотрели на тех, кто до

них шёл. А те в свою очередь – на предыдущих смотрели. А

предыдущие – на предпредыдущих. А предпредыдущие на

предпредпредыдущих, а предпредпредыдущие на предпред...

А какие-то самые первые шли, раньше всех. Представляете,

какая на них ответственность! Он глядит в окно. Видит

раскрытые зонтики. О, ещё и дождь! Выходит из подъезда. С

зонтиком (жестом показывает раскрывающийся зонтик). А

дождя-то нет! А все, все люди на улице зонтики – щёлк,

складывают и улыбаются ему, и подмигивают. А он не

хмурится – разыграли, гады – он улыбается им в ответ,

переглядывается со всеми заговорщически и шагает с

раскрытым зонтиком. И они свои раскрывают. Ведь кто-то в

этот момент непременно смотрит в окно и решает, брать ли

зонтик! Чёрт, почему вот так не может быть? Ха! На самом

деле зонт он забывает. А все, все люди на улице забывают,

сложив зонтики, улыбнуться ему. А дождь забывает не

начаться. Он бежит под дождём. С другими едва

продравшими глаза, но успевшими пропахнуть духами и

сигаретным дымом, бежит. А птицы (свистит птичьей

трелью) поют, не во всю дурь, но поют. С той ноги встали, не

стой – (свистит птичьей трелью) поют. И как! Такое

впечатление, будто они высыпаются! Трудно себе представить

самое бесконечное ВЕСЕЛО? Которому птицы всю жизнь

хвалу поют, и напеться не могут! Чёрт, я ж не беззаботность,

как в детстве, имею в виду! Я особо-то не упахался. А

предпосылок никаких: образование высшее, способности

средние, достаток... на жизнь хватает, плюс пару раз в год

езжу бездельничать в разные точки на глобусе. Биография

(показывая на чёрточки) есть.

Не хочу быть приблизительным

Биография, по сути, есть воплощённые устремления, как

ей не быть. Для мальчика примерного это преступление –

никуда, понимаешь, не устремляться! О, с каким упоением я

хотел быть преступником! Что хотелось мне, мальчику,

оставленному во дворе без присмотра в свободном, так

сказать, полёте с ускорением свободного грехопадения 9,8

мыслей в секунду? Банально пачкаться и играть с новой

найденной палкой! Лежащие на земле осенние листья

(бросает вверх газеты, лежащие на полу) я подбрасывал

палкой вверх, а они смиренно возвращались на землю, снова

и снова, потому что тем, к кому пришла осень, положено

лежать. Как солдатам под холмиками. А я, грязный, махал

палкой, и был доволен. До соплей. Два их параллельных

ручейка из носа устремлялись прямо в открытый рот, а

окружающие умилялись! Любопытно, если я сейчас буду

стоять грязный, с текущими соплями – это хоть кого-нибудь

растрогает?

А может, всё гораздо проще? Типичная потеря

детственности, как говорил папа. Потеря девственности – это

когда сначала больно, а потом почти всегда приятно. А потеря

детственности – наоборот: сначала приятно, а потом больно

бывает. А потом-потом понимаешь, что – больно. А ещё

потом – понимаешь отчего. И вроде, когда понял, отчего

больно, должно тут же перестать быть больно. А не

перестаёт. Нет, нет, не то. Меня и в детстве далеко не всё

потом телекамера разворачивается – чёрт, там целый оркестр

сидит: давай, мол, руководи, води руками. Давай. Сидят и

ждут. Как тогда гости. (Слезает с табуретки). Заорать хочется:

не ждите, я умоляю, не надо, я сделаю, правда, только не

ждите! Я же это чувствую, и выходит, что тот описавшийся и

тот в роще – два совершенно разных мальчика. Кто из них –

я? Приятнее думать, что тот, который бежал! А если нет?

Сидят и ждут. Виолончели. Валторны. Литавры с тарелками –

пссс. И – обязательно – какая-нибудь ссс...скрипка-секунда

так ждёт, что хочется подойти и дать палочкой по башке.

Когда так ждут, получается, что я не делаю, а доказываю! Это

что, моё обязательство – постоянно что-нибудь кому-нибудь

доказывать? А не то по попке, так что ли? Не жизнь, а

доказательство. Кому? Чего? Зачем? Честнее с голубями

(хлопнув по табуретке) на памятники гадить. Хоть

парадоксов никаких, а то, к примеру, задавишь хомячка и

клянешься, что больше так не будешь, а хомячку больше и не

надо, ему этого – во – достаточно!

Я рос и отчаянно сопротивлялся: не хочу быть

примерным. Ну, примерным... То есть, при-бли-зи-тель-ным.

Мальчиком приблизительным. Примерно нежным. Примерно

решительным. Я не хотел быть приблизительным, только –

точным. Таким, как тогда: солнце, берёзы и ВЕСЕЛО!

Никаких вопросов, вопросы всегда там, где страшно. Бежал –

и мыслей не было о брюках, о том, как правильно дышать,

вообще, о том, как правильно... А когда я примерный, я бегу и

думаю. Часть меня бежит, часть думает про брюки, часть

правильно дышит, часть опаздывает... Часть, часть, часть,

часть. Я на части распадаюсь. Какое тут, на фиг, весёлое

бесстрашие... В старших классах уроки истории у нас вёл

большой нескладный человек. Пожилой. Чудаковатый: двойки

не ставил даже отъявленным, улыбался вместо "неуда" – "не

удивили вы нас, не удивили". На "вы" нас называл. А мы его

меж собой – калекой, он прихрамывал. Так и говорили: чё,

пойдём сегодня на калеку или ну его? Передвигаясь по рядам,

то есть почти магический,

жезл в белый цвет. Короче...

(слезает с табуретки) если пофантазировать, такая... типичная

магия: чтобы жить, как совсем белый человек, я бы на своей

милицейской палке (обнимая ножку табуретки с чёрточками)

закрасил чёрные полосы (переходит к соседней ножке, белой,

но без чёрточек) и – опа: транспортные средства перестали

бы останавливаться по моему требованию. Стоял бы, как ...

здесь цензурная вымарка (черкает на ней карандашом, словно

вымарывая), махал палкой – ни ... опять вымарано (черкает,

вымарывая). С выручкой, конечно, был бы полный ...

вымарано (черкает). Начальник бы недоумевал: из такого ...

вымарано (черкает) сотрудника превратиться в такое ...

вымарано (черкает)! А вернул бы чёрные полосы на жезл –

стало бы всё опять ... вымарано (черкает)! Сделал бы два

вывода: раз – без чёрных полос никак, и два – единственная

правда в том, что у меня есть жезл, а у других нет. А что мне

другие? Да ... (черкает) с ними! Вымарано! Нормальная

житуха. Я без всякой иронии, почему нет. Только вот

(снимает стаканчик) наверняка со своими гадкими страхами,

со своей приблизительностью (мнёт, добавляет его к другим

таким же)... Ну, без памятников. Без фантазий про зонтики

(жестом показывает раскрывающийся зонтик ).

Подростком я ходил к бабушке. Называлось навещать.

Звонил утром, обещал в трубку, что скоро буду, жди. Но

находились дела. Я заявлялся ближе к вечеру (поднимает

киянку). И, подходя к бабушкиной пятиэтажной хрущёвке, в

одном из двух бабушкиных окон на третьем этаже, видел

бабушку – она ждала. Она никогда и минуту не смотрела в

окно от нечего делать, а тут – ждала. В окне. Очевидно, с

утра. Была рада, когда бы я ни приходил. Не упрекала, не

выговаривала. Улыбалась. Легко, невопросительно.

Улыбалась! Что тут сверхъестественного, магического – жить

на третьем этаже пятиэтажной хрущёвки? Что, она жила не

на третьем этаже снизу, а на третьем этаже сверху? Бред. Ну,

памятника. (Ну, у фонтана – совсем не фонтан). Вот она

появляется и сияет. И сходу заводит своё певучее, ставшее их

игрой "ну, почему я сегодня такая счастливая, угадай?" Она

счастливая, а он пару часов назад завалил экзамен по теории

вероятностей. И надо бы объяснить ей... Зачем он начинает

угадывать, математик хренов? Сегодня что? Вызубрила, как

ходят шахматные фигуры? Зуб мудрости вылез? Фигуру свою

на шпагат посадила? Что? Неужели... Неужели подруга, с

которой она снимает квартиру, уехала к родителям, и теперь...

Ага, как же. И не мечтай! Угадывай! А он не хочет ни

шпагатов, ни шахмат. Распахнуть своими губами её

напомаженную улыбчивость! Расстегнуть большие пуговицы

на её кофточке, получив молчаливое разрешение вдыхать её и

трогать! Что-что она сказала? Ах, кактус расцвёл? Охренеть!

Смотрите на главном подоконнике страны: "Цветок катуса.

Возвращение". Он оглушён, контужен. "Неуд" по терверу, нет

бы догадалась и пожалела, а она сияет – у неё, видите ли,

моток колючей проволоки распустился! О, не преодолеть

подступающее к горлу красноречие! На – её улыбчивость

вытягивается в струнку и начинает дрожать. На – кофточка,

похожая на кольчугу, ею и становится. Ещё – слёзы

заблестели, ещё – тушь размазана. На, на, на! Он знает, кто

он. (Поднимает киянку). А... её подруга действительно

уехала. Она поэтому и сияла, хотела сказать... постеснялась...

начала с кактуса... (Заходит в телефонную будку, в трубку). ...

что? Почему я тебя не слушаю? Слушаю. Конечно, правда. Я

всегда тебя слушаю, даже когда ты глупости говоришь. Нет,

не часто. Это, вообще-то, шутка была. Да, идиотская. Да, я

догадываюсь, кто так шутит. Я. (Выходит из будки).

А потом-потом... Когда он навдыхался, натрогался – во,

топографию её исследовал – хоть методичку пиши, в недрах

полезные ископаемые обнаружил, там, нежность,

аккуратность, любовь к котам и велопутешествиям, и, как

может, наслаждается ими (короткое барабанное соло жестами

и голосом) – пссс! – примерность с её пустотой барабанной

безлична. А я же не мог этой безличной жизнью жить, тогда

бы меня не было. Вот и вымарывал ВЕСЕЛО. Взамен получая

себя. А следом – страхи, беспокойства за себя. И треснутость.

Вымарывал ВЕСЕЛО, вымарывал ту улыбку размером с

радугу – и немало, надо сказать, преуспел. Но она до сих пор

случается.

Как в тот вечер... Иногда, если я перед сном совсем уж

разгуливался и не спешил отправляться в кровать, папа

произносил моё любимое: ладно, играем! Я выбирал игру, а

количество минут для игры определялось так. (Табуретка

становится окном). Мы подходили к окну и раздвигали уже

закрытые на ночь шторы. Напротив стоял дом... сколько же в

нём было этажей... невысокий. Даже в самый поздний час в

нём насчитывалось несколько не спящих окон. Они

светились. Сколько окон светилось, столько минут мы и

играли. Десять, пятнадцать, не больше. А потом – на

боковую, без разговоров. Я ложился, шептал: спасибо, друг.

Дом был моим другом. А... В тот осенний вечер... Дождь за

окном не унимался. Я отказывался ложиться, капризничал.

Папа устало и раздражённо махнул рукой: ладно, играем! Я

подбежал к окну, раздёрнул шторы... В доме напротив не

светилось ни одно окно. Это было похоже на чёрную

неблагодарность, на предательство друга. Откуда мне было

знать тогда, что дружбу так же, как электричество, иногда

отключают! (Иногда – на совсем). Я боялся взглянуть на папу

– я был уверен, что его лицо светится торжеством. Удачней

случай, чтобы отомстить мне за все мои капризы, трудно

было вообразить. Я поплёлся к кровати. Я ждал, слишком

предсказуемо было получить в спину одну из его метких

шуточек, вот сейчас... Эй, негромко сказал папа... В тот вечер

мы играли целый час! Не знаю, как случились другие мы. Те,

в кудряшках. Человеки не разумные. Мы были тем самым

ВЕСЕЛО. Улыбались, как дурачки. Это когда радости много,

прыгаешь, смеёшься. А когда её бесконечное количество –

зачем прыгать, всё равно всю не потратишь. Улыбаешься.

Андрей Диченко

(родился в 1988 году

в Калининграде). В

2011 году окончил

исторический

факультет БГПУ

имени Максима

Танка. Белорусский

журналист. Автор

книг «Ты –меня» и

«Плиты и провалы».

понял, что воду с собой всегда брать надо.

Томми начинает резко трясти головой и хватается двумя

руками за голову, будто вспомнил какой-то неприятный

момент из жизни и пытается его вытряхнуть из себя.

Девушки тем временем делают несколько шагов к нему, но

останавливаются, как только Томми перестает трясти

головой.

Томми: Ну, а дальше что? Дальше школа. И никаких ночных

клубов. Жарко. Денег на лимонад нет. Сахара в воду не

бросишь. Ребята все хулиганы, из Беларуси, Украины и

России. Девчонки богатые, в платьях красивых. Родители

дома там, а они тут. Красятся и думают, как бы местного

постарше цепануть. Злость такая берет: все как в Беларуси,

ровесников отшивают, парней постарше – милости прошу.

После школы – армия. Думал, вот уж вернусь солдатом, так

вся страна мне поклоняться будет. Никто не засмеется. Отец

служил, дедушка был жертвой, но какая-то награда тоже

имеется. Пойду стрелять и, может, стану крутым. Все так

делают. Боевые части, боевые знамена. Бегаем по 70

километров. Патриот может пробежать всю пустыню. Мы все

– друг за друга. Брат за брата. Главное не оставить свою

винтовку. В душ идешь – тоже ее с собой бери.

Томми прикладывает руку к виску и что-то шепчет. Девушки

делают еще несколько шагов вперед и снимают перчатки.

Томми: Ну, а местные в армии – они такие странные, все имя

мое запомнить не могут. Я среди них один такой, белый, и из

города почти что один. Остальные – восточные, к лицам черта

с два привыкнешь. Из поселков всяких и деревень. Городских

мало. Шаббат чтят, много ругаются, религиозных бьют.

Любят чистить оружие. В школе чистили, сейчас чистят.

Патрулируют сектора. Говорят, есть один квартал в

Иерусалиме, туда заходить не надо. Ну, в остальном отлично.

В Тель-Авиве дискотеки, в Назарете скучно, но свежо из-за

моря, в Нетании нормально, Эйлат отвратительный, в Хайфе

одни арабы. А где веселье? А веселье нас ждет на Голанских

земли не ощущаешь. Как под обстрелом – бежишь – и будто

вата вместо песка…

Вторая рация: Ты же не бегал, как ты вспомнишь?

Томми: Ну так не бегал, но видел. Когда миномет по нам

работал, было ощущение такой плотности… Ненормальной

плотности, как в кресле, набитом чем-то мягким. Будто

сидишь в нем, летаешь по орбите. Вжавшись летаешь, как

Юрий Гагарин.

Первая рация: И время течет медленнее. А мина упадет

между двумя солдатами, и все – нет двух солдат. А то и

большего количества. Ходи потом, собирай их по частям. А

там и другие мины. Два солдата – а времени на поиски нет

совсем. Были два солдата. И нет двух солдат.

Вторая рация: А то и больше двух.

Первая рация: Это точно.

Томми: И время, да. Я сразу про бабушку подумал. Что она

тоже войну видела, помнит, наверняка, грохот такой. Все

горит, шумит, хочется упасть на землю и переместиться

подальше. Ну, бабушка-то гражданская, ей можно упасть. А

нам драться надо.

Первая рация: да это не грохот даже. А так, неприятный шум.

Привыкаешь потом, веселишься. Был бы магазин патронов да

пожрать.

Томми: Да, грохот. Говорят, так сходят лавины… В Австрии,

наверное, что-то такое часто услышать можно.

Вторая рация: Так что там насчет пустоты, Томми?

Томми: Когда вы остались, а я вернулся, то в части тихо так

было. Я и Ицхак остались, остальные все перемотанные и

разобранные. Танки ездят с десантными отсеками,

заполненными пехотой. Мне говорили, что все с вами

отлично, парни, но я-то видел, я-то знал… Отлично – так не

бывает. Пять минут – и все, нас нет. Вас нет. А часть пустая,

кому там расскажешь, что…

Первая рация: Что дистанцию надо соблюдать?

Томми: И это тоже знаю, но тогда ж атака была, кто ж мог

липкий… Думаешь, что надо бы окунуться в море прямо в

форме, потом на песке лежать, ждать небо и звезды.

Вторая рация: Да кому нужно купаться, если ты один.

Оставишь вещи на пляже. Своруют.

Томми: Я что, действительно один?

Рации молчат

Томми: Эй, парни, хорош придуриваться, я совсем один, да?

Рации затихают, Томми поднимается, берет в руки автомат и

делает несколько шагов вперед. Из-за кулис появляется

женщина в форме и с черным пакетом для мусора. Она

подходит к столу и бросает рации в пакет.

Томми: Что вы делаете, куда вы прячете моих друзей?

Женщина: Не положено, солдат.

Томми: Верните их, пожалуйста, на место, умоляю вас!

Томми падает на колени.

Женщина: Приказано соблюдать радиомолчание, солдат.

Отставить.

Томми делает упор на одно колено, целится в женщину и

делает один выстрел. Женщина падает. Он подходит к сумке,

достает вместо приемников обожженные радиодетали и

кладет их на стол.

Томми: Вот так всегда! Только сделаешь первый выстрел, а

тебе рассказать даже некому. Только внутренности твоих

товарищей, да и то не все. А причина-то какая? Всего-то одна

дохлая мина и несоблюдение дистанции. Были два парня –

нет двух парней. Ходи, собирай органы. Узнавай части тела.

Игаль, Шмулик? Атака ведь продолжается! Наша первая

атака!

Томми смахивает рукой радиодетали. Затем он подходит к

мертвой женщине, которая лежит на полу. Он берет ее на

руки и кладет на круглый стол.

Томми: Вот ты ничего не понимаешь, но надо же как-то

возвращаться. Там никого нет, но как только сходишь с трапа

– болотный запах. Тут были, но теперь тоже никого нет.

Духота. Духота и запах болот. Там одиноко, тут неуютно. Это

найти знакомые лица.

Томми: Шмулик, танкист сраный, вставай, война идет. Нам в

атаку! Первая атака.

Раздается голос девушки, которая кричит «Артем!!!»

Томми: Кто-то стучится, а ты лежишь, Ицхак. Прямо как

Игаль. Как вы все.

Голос, кричащий Артем, становится все сильнее.

Томми: Это все бес попутал, черт бы его побрал. Сраный бес.

Парни, черт возьми, ну пойдемте, ну!

Томми падает на пол и начинает плакать. Внезапно экран

загорается, и на нем крупным планом появляется лицо русой

девушки.

Русая девушка: Артем! Ну где же ты, Артем! Артем!

Томми никак не реагирует, только продолжает лежать и

рыдать.

Русая девушка: Артем! Вставай, Артем! Артем, ты где?

Томми начинает биться в конвульсиях, с нескольких сторон

загораются стробоскопы. Голос девушки, кричащей «Артем!»,

начинает перебиваться шумовыми вставками.

Русая девушка: Томми, черт бы тебя побрал! Отзовись,

Томми!

Услышав знакомое имя, Томми вскакивает, берет автомат и с

криком «в атаку!» начинает бежать, но тут же раздается

несколько выстрелов, и он падает. Экран чернеет. Слышится

треск радиопередатчика и голос Томми.

Томми: Вот дела, так дела. Там – Артем и никому не нужен,

тут Томми. Скажешь Артем – никто ведь не запомнит, а

поэтому и знать не будет, что тебя так зовут. Скажешь Томми

– все сразу запомнят. Артем ли умер? Томми? Те, кому нужен

– погибли. Там болотный запах – возвращаешься, и он

втягивает. Тут духота, и трупы в духоте разлагаются быстро.

И обратно не вернешься, и здесь не останешься. И, наверное,

хорошо, что так оно и вышло. Да, действительно хорошо.

Появляется русоволосая девушка с экрана. Она проходит

мимо каждого солдата, целует в лоб, потом садится рядом с

Список произведений

Логванова А.В.

БЕЛЫЙ КРЫМ. Военная драма с кокаином 1920 г.

10 актеров. Стр.36.

СВЯТАЯ ОЛЬГА, отпимистическая драма, Нижний

Новгород в 1918 году. Борьба чекистов и

пароходчиков. 10 актеров. Стр.48

ЧУДОВИЩЕ и КРАСАВИЦА. Пьеса на 6 актеров в

стиле Рея Куни. Любовь и деньги в мире звезд

шоу-бизнеса. Один акт.

СТАЛИНКА. Киев 1995 год. Три сестры делят

квартиру отца. За окном шумит майдан. Пьеса на

4 актера. Один акт. Стр. 38

СВИНЬЯ. Рождество в Лондоне 2007 год. Пьеса

на 4 актера. Муж, жена, любовник и любовница

под одной крышей. Один акт. Стр. 48

ПРОСТИ, ГЕНЕРАЛ! Французская детективная

комедия. Конфликт поколений. 8 актеров. Стр. 36

ШПИОНАЖ С ДОСТАВКОЙ НА ДОМ.

Нижегородский детектив в четырех эпизодах и

одном акте. 3 актера. Стр. 18.

ЧЕТЫРЕ ПОДНОСА ЭКЛЕРОВ, постсоветская

некинокомедия, история одного представления. 12

актеров, стр. 54

АФИНЯНЕ. Анти-трагедия в стихах. Эпоха

Перикла 450 г до. н.р. 12 актеров

Стр.124

ПОТРЕБИТЕЛЬ. Женский детектив. Банда женщин

грабит универмаг в Англии. Много женских ролей.

Наше время. 12 актеров. Стр. 57

«В 13 году или 33 кинжала» балаган в 3х актах.

Нижний в 1913 году А завтра была революция. 12

актеров. Стр. 79

«ИППОДРОМ» античная трагедия в 2х актах.

История одной революции.

15 актеров. Стр.123

«ШАТО ГАЙАР» поэтическая хроника в 2х актах

для девочек. Трудная жизнь французских

принцесс. Любовь придумали французы, чтоб не

натерли брака узы. 20 актеров. Стр. 124.

«АНГЛИЙСКАЯ ВДОВА» Памфлет в 2х актах с

приведением и чайником.

14 актеров. Стр. 89

ВОЛЬНОСТИ. Пьеса о российско-немецкой

дружбе. 1762 год. 15 актеров. СТР. 86.

АВРЕЛИАН. РИМЛЯНЕ. Античная трагедия.

Кризис 3-го века. 16 актеров

Стр.74

КАДРОВИЧКА. Москва 2010 г. Небоскреб.

Офисная комедия . 9 актеров

Стр.56

БРАТЬЯ и СЕСТРЫ. Хроники Норманов.

Несчастный случай в двух актах.

12 актеров. СТР. 60.

тряпкой. В другом – цилиндр, в котором лежат скрученные

карты. На стене висит старая карта юга России. На диване

спит человек, укрывшись шинелью. В вагоне темно. Слышен

стук колес и гудки паровоза. Вагон маневрирует. Бутылки

падают и катаются по полу. Входит ординарец Нечволодова,

худая женщина с короткой стрижкой. На ней гимнастерка и

галифе. Ординарец несет таз с водой, на плече у нее белое

полотенце. Нина ставит таз на стол и трогает спящего за

плечо.

НЕЧВОЛОДОВА (тихо). Яша… Вставай!

СЛАЩЁВ. А…

НЕЧВОЛОДОВА. Вставай. … Уже поздно! (Открывает

занавески на окнах.) Капитан Мезерницкий из Одессы

вернулся.

СЛАЩЁВ. (Садится на диване. На нем галифе и белая

сорочка. Поднимает с пола подкатившуюся бутылку.)

Напомни, …кого мы вчера разбили? Петлюру?.. Красных?..

Махно?.. (Делает глоток.)

НЕЧВОЛОДОВА (собирает пустые бутылки). Полдюжины

бутылок…

СЛАЩЁВ. Достойный противник… (Встает, надевая шинель,

медленно проходит по вагону.) Шампанское е?

НЕЧВОЛОДОВА. Только горилка…

СЛАЩЁВ… Не хочу… Зови Мезерницкого… Принеси

съестного...

Нечволодова уходит. Слащев слоняется по вагону, не зная, что

делать.

Подходит к столу. Умывается из тазика. Вытирает лицо

полотенцем.

Входит капитан Мезерницкий. Щелкает каблуками.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Яков Александрович!

СЛАЩЁВ (слегка шатаясь). Докладывай… Как там? В

Одесской губернии.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Нет больше Одесской губернии! (Снимает

перчатки.)

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Я помню! (Встает и тушит сигарету и

подходит к Слащеву.) С музыкой и бронепоездом!

СЛАЩЁВ (кашляет). Эх… эх…

МЕЗЕРНИЦКИЙ (берет шинель и надевает на плечи

Слащева). Вы бы, Яков Александрович, переселились. Взяли

бы квартиру в городе.

СЛАЩЁВ. Не хочу!.. На колесах наступать сподручнее.

Нечволодова приносит еды и ставит на стол.

НЕЧВОЛОДОВА. Яша… Поешь.

СЛАЩЁВ. Спасибо. Найди Морозова. Пусть явится ко мне в

штаб.

НЕЧВОЛОДОВА (сухо). Слушаюсь! (Уходит.)

Садится к столу и ест. Входит полковник Морозов.

МОРОЗОВ. Ваше превосходительство!

СЛАЩЁВ. Василий Иванович! Проходи! Как обстановка?

(Наливает и выпивает.)

МОРОЗОВ. В ночь на седьмое ноября патруль задержал

комсомольцев. Расклеивали на столбах прокламации.

СЛАЩЁВ. Расстрелять!.. На Адмиралтейской площади.

Вместе с коммунарами.

МОРОЗОВ. …Шестьдесят один человек будет… Однако!

СЛАЩЁВ. Что? Много? (Вскакивает, говорит отрывисто.)

Трупы не убирать три дня… За мародерство – семь солдат и

двух офицеров в первый же день повесил. И за прокламации

повешу! (Ходит между Мезерницким и Морозовым и

заглядывает каждому в глаза.) В Николаеве должны работать

школы, театр и больницы. Всех большевиков, уголовников и

анархистов казнить. Большевиков расстреливать с особой

тщательностью… Всех саботажников, что не хотят работать в

общественных учреждениях, убеждать жалованием.

Жалование выплачивать из моего личного резерва…

МОРОЗОВ. Ваши, Яков Александрович, методы борьбы…

СЛАЩЁВ (перебивает). Если кто-нибудь за что-либо борется,

то он должен либо бороться полностью, либо бросить борьбу.

Мягкотелость! Соглашательство! Ни рыба ни мясо, ни белый

Здесь! Здесь! Здесь! (Показывает на карту.) В Донбассе густая

сеть железных дорог. Будем перебрасывать части вагонами и

гнать его бронепоездами. Он на тачанке, а мы на поезде. Он

нас ждет со стороны Таганрога, а мы ударим со стороны

Лозовой. Я загоню Батьку обратно за Днепр, а генерал

Шиллинг из Одессы или уже из этой…

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Новороссии…

СЛАЩЁВ. Новороссии. Пусть его добьет! Как думаете?

Василий Иванович?

МОРОЗОВ. Смелый план! Может сработать…

Входит Нечволодова с телеграфной лентой.

СЛАЩЁВ. Что там?

НЕЧВОЛОДОВА. Телеграф от Главкома.

СЛАЩЁВ. Читай!

НЕЧВОЛОДОВА (читает). Директива. Отдать генералу

Шиллингу на Одессу бригаду Склярова. С остальными

частями отходить в Крым и Северную Таврию. Удерживать

всеми силами. Главнокомандующий силами Юга России

Деникин.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Вот вам и Махно!

СЛАЩЁВ. Василий Иванович! Что у нас останется без

бригады Склярова?

МОРОЗОВ. 13-я дивизия – восемьсот штыков, 34-я дивизия –

тысяча двести штыков, 1-й Кавказский стрелковый полк – сто

штыков. Славянский полк – сто штыков. Чеченцы – около

двухсот шашек. Конвой Штакор-3 – сто шашек. Моя бригада

донцов – тысяча шашек.

СЛАЩЁВ. Итого: две тысячи двести штыков и тысяча двести

шашек…

МЕЗЕРНИЦКИЙ. При тридцати двух орудиях… На четыреста

верст фронта? Удержать Северную Таврию и Крым?

Командование, видимо, считает Крым приговоренной к сдаче

территорией. Столь ничтожными силами мы ничего поделать

не сможем.

СЛАЩЁВ. Не сможем… Если будем оборонять Северную

освободили. Следователя моего приговорили к расстрелу. А я

ходатайствовал.

НЕЧВОЛОДОВА. За убийц?!

ВЕНИАМИН. Красную власть просил. Теперь белую… О

заступничестве. У меня до генерала Слащёва дело имеется.

Входит Мезерницкий.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Нина Николаевна! Интендант просил вас в

третий вагон.

НЕЧВОЛОДОВА (Вениамину). Ладно. Ждите! Яша скоро

приедет. (Тушит сигарету в пепельнице на столе, уходит.)

МЕЗЕРНИЦКИЙ (Вениамину). К генералу Слащёву?

ВЕНИАМИН. Да, Ваше благородие! (Заискивающе, слегка

кланяясь.)

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Ну, полноте! Епископ вроде генерала, а я

всего лишь капитан… Яков Александрович должен вернуться.

Если день без повешенных, то скоро.

ВЕНИАМИН (крестится). Царство небесное! Спаси и

сохрани!

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Да вы присаживайтесь. В ногах правды нет!

ВЕНИАМИН. Правды сейчас нигде нет. (Садится. Сидят

молча.) Извините… Что это за форменная барышня меня

пустила?

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Где ж вы барышню видели?

ВЕНИАМИН. Такая худая, с серыми сумасшедшими глазами,

коротко стриженная, нервно курившая папиросу за

папиросой.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Нечволодова, ординарец генерала Слащёва!

ВЕНИАМИН. Ординарец?

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Нина Николаевна. Можно просто… жена.

ВЕНИАМИН. ДА??? Жена… «И сказал ангел: «Жена сия есть

святая Мария, мать Господа»…

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Да вы не думайте – бабенка, война, не

место. У нее два креста за германский фронт. Еще до

Брусиловского прорыва. Она Слащёва с того света спасла. И в

атаку пойдет, и бинты наложит. Без нее Слащёв пропадет…

на Тюп-Джанкой. Там бедные татары. Грабить некого!

ВЕНИАМИН. Они же воюют на нашей стороне…

СЛАЩЁВ. Мне говорят – грабежи не доказаны, а в бою горцы

спасут всё! Вздор! Это еще Лермонтов знал. Расформировать

и выслать на Кавказ!..

ВЕНИАМИН. Беглецы запрудили Крым. Расселись по

деревням. Шайки голодных людей живут на средства

населения. Моих прихожан.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Части по три-пять месяцев не получали

довольствия… Что ни город, то штаб, что ни деревня, то

банда.

СЛАЩЁВ (Мезерницкому). Мстислав Владимирович!

Принимайте меры! (Вениамину.) Сколько могу!

ВЕНИАМИН. Власть, опирающаяся на доверие населения…

СЛАЩЁВ. Ну это пустяки, когда нужно бить большевиков!

ВЕНИАМИН. Всюду жалобы на злоупотребления старой

администрации…

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Во главе гарнизонов Крыма стоят лица

старого режима.

СЛАЩЁВ. Назовите их! Я с ними живо расправлюсь… А

знаете, я везу с собой шесть большевиков. Да-да. В этом

поезде.

ВЕНИАМИН. Каких большевиков?

СЛАЩЁВ. Отпетых! В Севастополе сейчас неспокойно. Идёт

сильнейшая пропаганда. Малейшие волнения в тылу могут

всё погубить. Вот я и решил арестовать главных

севастопольских смутьянов, на которых мне там указали.

Теперь везу на фронт.

ВЕНИАМИН. Зачем же вы их везёте?

СЛАЩЁВ. Вы думаете, что я их расстреляю? Нет! Велю

вывести за линию наших позиций и там отпущу на все

четыре стороны. Если они находят, что большевики лучше

нас, пусть себе у них и живут, а нас освободят от своего

присутствия… (Наливает и выпивает.) Рабочие обещали

сидеть тихо. У меня с ними уговор. До первого марта.

СЛАЩЁВ. В тыл! Как там у Пушкина?

«Надо рать убрать с границы

И поставить вкруг столицы.

Мы же в стольном граде сём

Яств и питий запасём.

Враг увидит, что столица

Ест и пьёт и веселится,

Он от страха задрожит.

Без оглядки побежит!»

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Не понимаю я вас, Яков Александрович.

СЛАЩЁВ. Что имеется на Перекопе?

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Четыре старых орудия и несколько окопов

с проволокой. Зимой на Перекопе жить негде…

СЛАЩЁВ. Вот и предоставим эту пустыню противнику.

Пусть мерзнет! А мы посидим в тепле. Я совершенно не

признаю сидения в окопах. На это способны только хорошо

выученные войска. Мы не выучены! Мы слабы! Можем

действовать только наступлением. И нам необходим быстрый

подвоз войск к месту главного удара.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Подвод мало. Их сбор озлобляет население.

СЛАЩЁВ. Значит, построим железную дорогу.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Как? Из чего? Какими силами?

СЛАЩЁВ. (рисует) От Джанкоя до Перекопа. Снимем рельсы

с других веток. Пусть кладут рельсы прямо в степь. Сверху

присыпаем землей.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Поезда не поедут.

СЛАЩЁВ. Поедут! Медленно, но поедут. Двенадцать миль в

час. Этого достаточно. Ни подвод, ни лошадей. На Перекопе

поставим роту охранения. А резерв разместим у Юшуня.

(ставит на карте крест) Красные ворвутся в Крым, чтобы

сбросить нас в море. А мы двинем бронепоезда и танки.

Развернем кавалерию Морозова в лаву. Пошумим как следует.

Напугаем красных – и назад в Крым. Исполнять!

МЕЗЕРНИЦКИЙ. (Сворачивает лист) Слушаюсь!

Сцена третья. Массандра

Достает и отдает пачку газет на стол.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. И мне позвольте! (Берет себе газету.)

МОРОЗОВ (разворачивает газету). Ну вот! Как я и ожидал!

Вы только послушайте. (Читает.) «После случайной победы

Слащёв допивается в своем штабе до того, что заставляет

катать себя ночью по Сивашу в телегах, не давая солдатам

спать.»

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Где ж им понять?! Обойдут нас красные по

льду Сиваша. С артиллерией или без. У меня, Василий

Иванович, заметка похлеще. Оказывается, (читает) «Никакого

генерала Слащёва не существует. Это вымышленная фигура.

Под этим именем скрывается великий князь Михаил

Александрович – брат покойного государя-императора.

Михаил счастливо избежал расстрельной пули и теперь мстит

большевикам в крымских степях.

МОРОЗОВ. Великий князь жив?

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Выходит, что да! Нина Николаевна, как вам

это? Не хотите ли быть великой княгиней? Может, теперь к

вам следует обращаться «Ваше высочество»?

НЕЧВОЛОДОВА. Вздор! Ерунда! Моветон! (Продолжает

кормить попугая.)

МОРОЗОВ (берет другую газету). А здесь и вовсе

трогательная история. «Красные вели безбожный обстрел

наших позиций. Вдруг прямо перед окопами появился

автомобиль, откуда вышел Слащёв. Обошёл офицеров и

солдат. Сообщил, что вслед за ним идут сильные

подкрепления в лице французских и греческих войск. Войска

отвечали громким «ура». Слащёв вошёл в свой автомобиль, и

в эти мгновения три пулемётные пули попали ему в спину.

Как подкошенный, Слащёв сел на сиденье автомобиля, и в тот

же момент шофёр пустил автомобиль быстрым ходом вперёд.

Никто на позиции не заметил, что их любимый начальник

ранен. Никаких французских и греческих подкреплений за

Слащёвым не было, но одно его личное появление на позиции

спасло положение…»

СЛАЩЁВ. Снимайте шинель – и к столу!

МОРОЗОВ. По какому случаю «монплезир»?

СЛАЩЁВ. Выпьем за победу и выговор от Деникина! Здорово

мы их всех напужали!

МЕЗЕРНИЦКИЙ (Слащёву). Вы стали героем Крыма. Газеты

только и пишут о Слащёве. Все барышни цитируют ваши

приказы. «Вся тыловая сволочь может слезать с

чемоданов…» (Смеется.)

СЛАЩЁВ (берет бутылку). Смотрите, господа! Лучшее из вин

Льва Голицына. Нина! Неси бокалы!

Бросает бутылку Мезерницкому, тот ловит. Нечволодова

приносит бокалы.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Бутылка 1855 года!

МОРОЗОВ. Подделка!

САГАЦКИЙ. А что здесь было в 55 году..?

СЛАЩЁВ (открывает бутылку). Здесь англичане с

французами изводили Севастополь бомбардировками.

Героическая оборона. Сам граф Толстой в юности об этом

писал. Гадко воевали, бездарно. Черноморский шторм

уничтожил англичан и французов больше, чем вся

императорская армия. (Разливает по бокалам.)

МОРОЗОВ. Но признайте! … Оккупанты уплыли на своих

пароходах.

СЛАЩЁВ. А наши бездарные вояки сразу же принялись

мстить крымским татарам…

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Надо же как-то за татаро-монгольское иго

поквитаться. Они нас, а мы их.

СЛАЩЁВ. Это вы татарам скажите. Они тут пятьсот лет

живут. Армии приходят и уходят. А они живут и сухофрукты

кушают…

МОРОЗОВ. Бросьте, господа, эти разговоры. Вино разлито!

Прошу! Нина Николаевна! (Подает Нечволодовой бокал.)

НЕЧВОЛОДОВА. Что пьем?

МОРОЗОВ. Мадеру!

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Мадеру Распутин любил… Я предпочитаю

Новороссийска, Туапсе и Одессы. Я слышал, что у Орлова

был мандат на формирование в Симферополе «Особого

отряда обороны Крыма». Теперь, кажется, это 1-й

Симферопольский добровольческий полк.

СЛАЩЁВ. Целый полк! Открытое восстание! Как он посмел!

Арестовал крымского губернатора от моего имени! А что я?

Действительно отдавал такой приказ? Кажется, я вызывал его

на фронт, а приказов бузить в тылу не подписывал!

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Яков Александрович. Как вы думаете

спасать положение?

СЛАЩЁВ. Телеграфируйте Орлову немедленно! В

Симферополь! «Если не освободите арестованных, то взыщу

я!».

Пауза. Слащёв нервно ходит по вагону.

Через полчаса вторую телеграмму: «Бывшему отряду Орлова

построиться на площади у вокзала для моего осмотра».

Капитан Мезерницкий! Вы – начальник моего конвоя!

Грузитесь в поезд! И на Симферополь!

МЕЗЕРНИЦКИЙ. У Орлова пятьсот человек. А если не

подчинится? Будем стрелять? В своих?.. (Слащёв молчит.)

Орлов родом из Симферополя. Воевал на германском фронте

в рядах 60-го Замосцкого полка. Князь Оболенский

характеризует Орлова как георгиевского кавалера, храброго и

порядочного.

СЛАЩЁВ. Эк вы претворялись, что Орлова не знаете?!

Капитан Орлов – неудачник! За время войны не

подвинувшийся выше капитана. … Еще один испуганный

интеллигент. Конечно, правда за ним есть. Восстал против

произвола трусливых генералов. Генералы Шиллинг и

Деникин утратили всякий авторитет. Позорная эвакуация из

Одессы и Новороссийска разочаровала солдатские массы.

Теперь за дело берутся капитаны. Только они почему-то не

спешат на фронт бить красных, а разлагают наш тыл

заговорами и переворотами.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Вообще Орлов вряд ли бы отважился на

Офицеры застрелили восемь человек и бросились к

пулеметам, но были схвачены. Орлов скрылся в горах.

Шестнадцать офицеров Орлова приговорены к смертной

казни. (Подает приговор Слащёву.)

СЛАЩЁВ (подписывает). Расстрелять! Погоны позорить

нельзя!

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Яков Александрович! Протопопов тоже

сбежал к Орлову. Его арестовали свои же подчиненные и

доставили в контрразведку. Военно-полевой суд приговорил…

СЛАЩЁВ. Дело сделано! Давайте и его приговор. Подпишу!

МОРОЗОВ. Я считаю, что нужно запросить Деникина…

СЛАЩЁВ. Зачем? Я утверждаю приговор. (Забирает у

капитана бумагу и подписывает.)

МОРОЗОВ. Он – убежденный монархист. У него большие

связи с крымской буржуазией.

СЛАЩЁВ. Замечательно!

МОРОЗОВ. Его знают в Ставке!

СЛАЩЁВ. Прекрасно!

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Он сам из казаков.

СЛАЩЁВ. Великолепно! Я приказал ему выехать ко мне, а он

поехал к Орлову. Открыл карты. Я расстрелял в Николаеве

шестьдесят большевиков. А тут всего лишь один монархист,

изменивший присяге. Это для них урок. Пусть говорят: если

Слащёв так взыскивает с верхов, то что он сделает с

простыми смертными? Понятно выражаюсь? А что Орлов?

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Прячется в горах. Выпускает прокламации.

СЛАЩЁВ. Вот сукин сын! Захватил в Симферополе десять

миллионов и еще пять в Ялте. А содержание не выдал.

Орловцы теперь за меня.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Мне кажется, Яков Александрович, что вы

совсем недооцениваете масштаб собственной личности.

СЛАЩЁВ. Это вы опять про Наполеона?

МЕЗЕРНИЦКИЙ. По крайней мере, стоит задуматься.

СЛАЩЁВ. «Мы все глядим в Наполеоны, двуногих тварей

миллионы...». Я лишен честолюбия. Многие меня до сих пор

мешок падает, орехи просыпаются. Слащёв играет с мешком.)

У меня мешков на всех хватит!

Нечволодова отходит к окну, открывает его и закуривает.

Нина!.. Нина! Ты стихи знаешь?

НЕЧВОЛОДОВА (идет и берет пепельницу со стола). «От

расстрелов идёт дым (стряхивает пепел), то Слащёв спасает

Крым».

СЛАЩЁВ (крутит в руках веревку). Да! Не Вертинский! Все

говорят: Слащёв – вешатель! От Слащёва всем досталось.

Красному подполью, анархистам-налётчикам, безыдейным

бандитам, шкурникам-спекулянтам, хулиганствующему

«офицерью». Приговор один – виселица. Исполнение не

затягивать. (Делает узел.) Вешать на фонарях, мостах,

козловых кранах и опорах пакгаузов. И на деревьях, конечно.

Мешки! Мешки! Мешки! Не люблю эти скорченные лица.

Под каждым чёрная доска. Имя! Положение! Преступление!

И моя подпись – сколько дней висеть трупу…

НЕЧВОЛОДОВА. Это жестокость!..

СЛАЩЁВ. В годы войны жестокость является нормой. Я

лишь забочусь о том, чтобы она была справедливой.

НЕЧВОЛОДОВА. А помнишь, как твои адъютанты вытащили

из постели Вертинского?! Он после концерта. Уставший. А

они: «Извольте пожаловать к Слащёву».

СЛАЩЁВ. Так хорошо же пел! Душевно! Про мальчиков…

(Поет из Вертинского.)

Я не знаю, зачем и кому это нужно,

Кто послал их на смерть недрожащей рукой,

Только так беспощадно, так зло и ненужно

Опустили их в Вечный Покой!

Пауза.

НЕЧВОЛОДОВА. Ты предлагал ему кокаин…

СЛАЩЁВ. Этого добра у меня много… Почему никто не

хочет кокаин? А все хотят власти? Кокаин же намного лучше.

Чище. Он белый! Как Крым!

Входит юнкер Сагацкий с ружьем. Отдает честь.

подковёрная игра мне не интересна… Красные готовят новое

наступление. Подвозят резервы. Я должен быть в форме…

(Пытается встать, Нечволодова ему помогает.)

КУТЕПОВ. Извините, Яков Александрович! Честь имею

кланяться. Мое присутствие затянулось. Прощайте!

Кутепов уходит.

СЛАЩЁВ. Понаехали цветные полки. Теперь прощай,

порядок в Крыму! Надоело всё. Юнкер! (Появляется

Сагацкий.) Подайте автомобиль. Сам уеду.

Слащёв ковыляет к выходу. Нечволодова его поддерживает.

Становится темно. Слышны гудки паровоза и стук колес.

Снова загорается свет.

Входят Мезерницкий и Нечволодова.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Нина Николаевна!

НЕЧВОЛОДОВА. Привезли Яшу?

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Да!

НЕЧВОЛОДОВА. Как он?

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Угомонился… Повесил двух офицеров.

День прошел зря.

НЕЧВОЛОДОВА. Было за что?

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Ограбили в Симферополе ювелира.

Овладели дорогими перстнями и начали в притоне азартную

игру. Яков Александрович лично арестовал грабителей с

перстнями на пальцах, отвёз их на своём автомобиле в

Джанкой и… приказал повесить на столбах перед вагоном.

Собственноручно подписал: «Висеть три дня».

НЕЧВОЛОДОВА. Ювелира грабить – не с красными драться.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. …Один был любимцем Врангеля.

НЕЧВОЛОДОВА. Погоны позорить нельзя! Хоть обедай у

Врангеля.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. У главкома должны быть свои любимчики,

прихлебатели, окружение. А у Якова Александровича

окружения нет.

НЕЧВОЛОДОВА. Это плохо?

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Без союзников нельзя стать Наполеоном и

Входит Нечволодова.

Передай начальнику Константиновского училища приказ.

Немедленно прибыть с училищем в полном составе и с

музыкой на позицию к Чонгарскому мосту. Под мое

командование!

НЕЧВОЛОДОВА (отдает честь). Будет исполнено!

СЛАЩЁВ (Морозову). Пример начальника имеет в бою

колоссальное значение. За храбрым офицером солдаты всегда

пойдут. Даже на верную смерть.

МОРОЗОВ. Под пулеметы?

СЛАЩЁВ. Пулеметы – это скверно. Только руки дрожать

будут у пулеметчика. От нашей музыки.

МОРОЗОВ. Что значит музыки?

СЛАЩЁВ. Пойдем с музыкой! В полный рост. С

развернутыми знаменами! Нина! Ты пойдешь?

НЕЧВОЛОДОВА. Пойду, Яша!

СЛАЩЁВ (Морозову). Вот! Она пойдет! И я пойду! Впереди

юнкеров. Одного подстрелят – второй вынесет. Нина!

Вынесешь?

НЕЧВОЛОДОВА. Вынесу, Яша. Уже выносила.

СЛАЩЁВ. Тогда вперед! У Наполеона был Аркольский мост.

И у меня будет!

Слащёв и Нечволодова уходят.

МОРОЗОВ (крестится). Дай-то Бог! (Надевает фуражку и

выходит.)

Позиция у Чонгарского моста. Слащёв перед строем юнкеров.

СЛАЩЁВ. Здорово, молодцы!

ЮНКЕРА (хором). Здравия желаем, Ваше

Превосходительство!

СЛАЩЁВ. Кто мы?

ЮНКЕРА. Добровольцы!

СЛАЩЁВ. А сколько нас?

ЮНКЕРА. Мало!

СЛАЩЁВ. А за что мы воюем?

ЮНКЕРА. За Отечество!

Салон-вагон. Входят Кутепов и Слащёв. В вагоне беспорядок.

СЛАЩЁВ. Прошу прощения! У меня, как всегда, бардак!

(Берет тряпку с дивана.) Это все мой попугай! Совершенно

бескультурная птица! (Накрывает клетку тряпкой.)

КУТЕПОВ. Ничего! Я человек военный! Привык к походным

условиям.

СЛАЩЁВ. Садитесь, генерал! Садитесь. Ну-с! О чем вы

хотели говорить?

КУТЕПОВ (садится и закидывает ногу на ногу, кладет

фуражку на коленку). Врангель плывет из Константинополя.

Деникин пришвартовался в Феодосии. Шиллинг – в

Севастополе.

СЛАЩЁВ. Куда вы метите?

КУТЕПОВ. Три главкома на один Крым – слишком тесно. Не

находите ли?

СЛАЩЁВ. Отнюдь! (Берет стул и садится по-кавалерийски.)

Я каждую минуту жду приказа от Шиллинга арестовать

Врангеля и от Врангеля –арестовать Шиллинга. Одна радость,

что войск ни у того, ни у другого в Крыму нет. (Скачет на

стуле в сторону Кутепова.)

КУТЕПОВ. (Встает и опирается руками на спинку стула

Слащева.) Зато у вас есть… Имя Шиллинга неприемлемо для

тех, кто эвакуировался из Одессы, а Деникина – для тех, кто

эвакуировался из Новороссийска.

СЛАЩЁВ (пересаживается на стуле). Остается Врангель…

КУТЕПОВ. Да, Врангель. Петр Николаевич блестящий

кавалерийский офицер. Он порывист, нетерпелив, властен,

при этом он реалист. Не чужд компромиссам… Качества

вождя и диктатора у него есть.

СЛАЩЁВ. И как же Врангель станет главнокомандующим?

(Смотрит на Кутепова снизу вверх.)

КУТЕПОВ. Принято решение провести совещание

командиров корпусов и воинских частей…

СЛАЩЁВ. Выборы?

КУТЕПОВ. Да, выборы! Вы – против?

КУТЕПОВ. У нас есть союзники!

СЛАЩЁВ. Кто? Англичане-французы?

КУТЕПОВ. К сожалению, англичане уже договорились с

красными. Деникин получил от них ультиматум. Ему

предложили обратиться к советскому правительству.

Добиться амнистии.

СЛАЩЁВ. А что французы?

КУТЕПОВ. Они советуют проявить силу, чтобы склонить

красных к переговорам.

СЛАЩЁВ. Красные всё равно не оставят Крым в покое. … А

знаете, чем отличался Суворов от Ушакова?

КУТЕПОВ. Просветите…

СЛАЩЁВ. Ушакову нужны были покровители. Потемкин и

прочие... А Суворов знал себе цену. Если он не возьмет

Измаил, то никто не возьмет Измаил.

КУТЕПОВ. Значит, Яков Александрович, вы тоже знаете себе

цену?

СЛАЩЁВ. Возможно… Нина!

Входит Нечволодова.

Проводи Александра Павловича!

Кутепов отдает честь. Уходит. Пауза. Слащёв нервно кусает

губу …

НЕЧВОЛОДОВА. Тебя что-то терзает?

СЛАЩЁВ. Может быть…

НЕЧВОЛОДОВА. Уступил место Врангелю?

СЛАЩЁВ. …Жалко Крым! Засрут его краснопузые!

Сцена восьмая. Севастополь

Резиденция Врангеля в Севастополе. Стоит большой стол,

накрытый белой скатертью и сервированный для обеда.

Баронесса Врангель поправляет фарфор. На ней длинное

белое платье. Входит барон Врангель. На нем казачий мундир

и черкеска. За Врангелем идет

Сагацкий.

ВРАНГЕЛЬ. Оля. (Снимает папаху.)

БАРОНЕССА. Петр Николаевич. Обед готов.

Слащёву в Петербурге. У нее пара домов в Гатчине. Та еще

генеральша. Характер!

ВРАНГЕЛЬ. Вот, значит, откуда Слащёв такой гусар.

Входит юнкер Сагацкий.

САГАЦКИЙ. Ваше превосходительство! Генерал Слащёв

прибыли!

ВРАНГЕЛЬ. Зовите!

Сагацкий уходит. Входят Слащёв и Нина. На Нине белая

гимнастерка с двумя геогриями и синее галифе. На Слащёве

белый китель с ментиками и красное галифе.

ВРАНГЕЛЬ. Дорогой Яков Александрович! Для меня честь

принимать у себя дома спасителя Крыма!

СЛАЩЁВ. Благодарю, господин барон! Разрешите

представить. Мой ординарец и жена Нина Николаевна

Нечволодова.

ВРАНГЕЛЬ. Очень приятно! Проходите. А это моя жена

Ольга Михайловна, урожденная… Иваненко…

СЛАЩЁВ (кланяется). Мадам! Фамилия гетманов Валахии?

ВРАНГЕЛЬ. Ольга Михайловна имеет в предках самого

Мазепу.

БАРОНЕССА. Не слушайте вы барона! Всё в прошлом.

Чувствуйте себя как дома.

СЛАЩЁВ (целует руку баронессы). Баронесса! Ваши заботы

о госпиталях выше всяческих похвал… Интенданты вас

боятся почище красных!

БАРОНЕССА. Попечение о раненых – это всё, что мы,

женщины, можем сделать для защитников отечества.

ВРАНГЕЛЬ. Господа, прошу к столу!

Все садятся. Входит Сагацкий и ставит на стол супницу.

Ольга Михайловна разливает суп половником по тарелкам.

ВРАНГЕЛЬ. Чем сегодня потчуют?

БАРОНЕССА. Буйабес!

ВРАНГЕЛЬ. Qu'est-ce que Bouillabaisse?

СЛАЩЁВ. Марсельская уха. Суп французских рыбаков.

ВРАНГЕЛЬ. Почему рыбаков?

СЛАЩЁВ. Да!

ВРАНГЕЛЬ. Тогда вы должны объяснить свои мотивы.

СЛАЩЁВ. Извольте. (Встает и снимает салфетку, бросает на

стол.) Кажется, мы начинаем плясать под дудку французов. А

подняли мы восстание против Советской власти,

поставленной немцами. Чем немцы хуже французов? Я

считаю, что Добровольческая армия превратилась в

наемников иностранного капитала. Я на эту роль не гожусь!

ВРАНГЕЛЬ. Союзники дают нам оружие. Танки. Аэропланы.

СЛАЩЁВ. И хотят, чтобы мы отдали Украину Польше?

ВРАНГЕЛЬ. А что вы предлагаете?

СЛАЩЁВ. Мы должны идти туда, где население недовольно

властью большевиков и поднимает против нее восстания.

ВРАНГЕЛЬ. Пойдем через Донбасс. Это приблизит нас к

Дону.

СЛАЩЁВ. На Дону нет ни оружия, ни людей. Всё уже давно

мобилизовано. И нами, и красными. Нам нужно идти на

Украину. Готовить десант. Формировать повстанческий штаб.

ВРАНГЕЛЬ. Украинский вопрос будет обсуждаться на

совещании у союзного командования, как и вопрос о

наделении крестьян землей. Я подготовил законопроект.

СЛАЩЁВ. Декларация будущих реформ?.. Поздно! Всё

поздно!

ВРАНГЕЛЬ. Нет, Яков Александрович. Вы многое не знаете!

Мы ещё повоюем. Нам ещё предстоит испить горькую чашу

до дна!.. (Пьет.) Кстати, какое ваше мнение о генерале

Кутепове?

СЛАЩЁВ. Строевой офицер. Александр Павлович с момента

своего производства не брал в руки книги. Он недурно

командует ротой. Но не больше.

ВРАНГЕЛЬ. Прямая характеристика. Я хочу назначить его

командиром Первого корпуса. Вчера на совещании Кутепов

сказал: «Я требую замены Слащёва лицом, которое могло бы

пользоваться доверием как войск, так и населения».

СЛАЩЁВ. И что вы ему ответили?

Если не казнить сейчас одного, потом придется казнить

десять. Или они нас будут казнить. … А насчет Слащёва.

После смерти Каппеля Слащёв – единственный, кто может

бить красных. Если он даже воткнет павлинье перо себе в з

цу, но будет продолжать так же хорошо драться… Только это

мне нужно.

БАРОНЕССА. Фи! Мон шер! Выбирайте слова! … Я сделаю

тебе кофе. (Уходит.)

ВРАНГЕЛЬ. Удивительные все русские люди. В Англии

каждый англичанин имеет свои причуды, но он отдает

причудам часы отдыха, а у нас генерал, командующий

фронтом, во время разработки плана военных действий

играет с попугаем.

Сцена девятая. Каховка

Салон-вагон. Слащёв лежит на диване. Входит Нина и

бросает ему мешок с орехами.

НЕЧВОЛОДОВА. Еле достала. Не до орехов сейчас…

СЛАЩЁВ. Молодец, Нина! Ну что, птичка? Будет тебе на

орехи! (Идет кормить попугая.) Совсем мы про тебя забыли.

То десант, то конница. Жлобы. Шесть тысяч красных

прорвались к нам в тыл. Думали, мы попрыгаем на суда и

тикать. Дудки! (Сыплет орехи.) На! Еще покушай! Окружили

мы красных с трех сторон. Василий Иванович Морозов со

своей дивизией из Крыма подоспел. Они подергались – и

назад на север. Только я на Токмакской насыпи поставил

четыре бронепоезда. Орудия, пулеметы. Жлоба еле убег.

Пять тысяч коней с седлами нам оставил.

НЕЧВОЛОДОВА. Я на улице. Курю. (Уходит.)

СЛАЩЁВ (попугаю). Яша! Яша! Яша хороший…

Входит Мезерницкий.

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Ваше превосходительство!

СЛАЩЁВ. Что Врангель? Подписал награждение?

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Приказывает взять Каховку!

СЛАЩЁВ. А мой рапорт?

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Отказ!

без меня Каховку возьмет! Я и Каховка – это как Суворов и

Измаил!

МЕЗЕРНИЦКИЙ. Яков Александрович! А вдруг подпишет?

Мы без вас пропадем!

СЛАЩЁВ. Ну и черт с ним! Отдохну. Пить стану больше. А

то за боями привычки вредные утрачиваю. Пиши рапорт,

капитан.

Диктует, Мезерницкий пишет.

«Срочно. Вне очереди. Главкому. Ходатайствую об

отчислении меня от должности и увольнении в отставку.

Основание: 1) удручающая обстановка, о которой

неоднократно просил разрешения доложить Вам лично, но

получил отказ; 2) безвыходно тяжёлые условия для ведения

операций, в которые меня ставили (особенно отказом в

технических средствах); 3) обидная телеграмма № 008070 за

последнюю операцию, в которой я применил все свои силы

согласно директиве и обстановке. Всё это вместе взятое

привело меня к заключению, что я уже своё дело сделал, а

теперь являюсь лишним. № 519, х. Александровский, 23 часа

2 августа 1920 года. Слащёв.» Отправь, Мстислав

Владимирович, это аэропланом. Иди.

Мезерницкий уходит. Входит Нечволодова.

СЛАЩЁВ. Что, Нина? Скоро поедем в Крым.

НЕЧВОЛОДОВА. Врангель?

СЛАЩЁВ. Да, Врангель. Как тебе барон? Обед? Его жена

явно неодобрительно смотрела на твои шаровары…

НЕЧВОЛОДОВА. Ольга Михайловна – герой. Она постоянно

в госпиталях. Стольким раненым помогла.

СЛАЩЁВ. А ты разве не герой? Зачем ты идешь в атаку

вместе со мной?

НЕЧВОЛОДОВА. Если тебя убьют, меня убьют рядом с тобой.

СЛАЩЁВ. Странно! Как будто тебе хочется, чтобы нас

непременно убили…

Где коробочка?

НЕЧВОЛОДОВА. Я клала ее сюда. Эта? (Достает коробочку.)

ДОКТОР. Я должен вас осмотреть. Попрошу раздеться и

лечь… на лавку…

Слащёв встает. Плед падает с плеч на пол. Доктор подбирает

плед и стелет на лавку. Слащёв снимает сорочку и ложится на

лавку.

ДОКТОР (трогает). Здесь болит?

СЛАЩЁВ. Болит.

ДОКТОР. Здесь болит?

СЛАЩЁВ. Болит.

ДОКТОР. А здесь?

СЛАЩЁВ. Тоже болит.

ДОКТОР. А где не болит?

СЛАЩЁВ. Везде болит! (Садится на лавке.) У меня восемь

ранений и две контузии…

ДОКТОР. На чем же вы держитесь..?

СЛАЩЁВ. Кокаин. Могу и вас угостить…

ДОКТОР. Нет. Спасибо. У меня морфий имеется…

СЛАЩЁВ. Морфий? Надо попробовать. Для разнообразия.

Входит Нечволодова с письмами.

НЕЧВОЛОДОВА. Тебе письма. С фронта письма. Есаул

Чернота привез.

СЛАЩЁВ (резко оживился). Каховка?? Она? (Берет письмо.)

НЕЧВОЛОДОВА. Да. Наступление провалилось. Красные

захватили семь английских танков.

СЛАЩЁВ. Так и знал! (Хлопает рукой по столу. Чашка

звенит.)

Нечволодова забирает со стола чашку.

Перебросят красные конницу Буденного в Каховку – наши

войска до Крыма добежать не успеют…

Нечволодова уходит. Слащёв опускает руку и роняет на пол

письмо.

Доктор что-то пишет.

СЛАЩЁВ. Доктор? Что вы там пишете?..

ДОКТОР. Фамилия интересная. Чернота! Может пригодиться.

Для какого-нибудь рассказа…

СЛАЩЁВ. Нет. В Москве. Например, в театре. На вас будет

костюм или фрак. Как у Вертинского. А на мне – эполЕты…

И огромная звезда, усыпанная бриллиантами.

ДОКТОР. Вам, Яков Александрович, надо пожить спокойно.

Отдохнуть. Теперь разрешите, откланяюсь…

Уходит. Входит митрополит Вениамин.

ВЕНИАМИН. Дорогой Яков Александрович!

СЛАЩЁВ. Явились меня отпевать? Сразу после доктора?

ВЕНИАМИН. Да что вы такое говорите? На вас лица нет!

Белее, чем смерть!

СЛАЩЁВ. Смерть боится ко мне заходить, а вы нет.

ВЕНИАМИН. Вы нужны Отечеству. Вы теперь у нас

знаменитость. Почетный гражданин Ялты Слащёв-Крымский.

Указ о присвоении вам звания генерал-лейтенанта во всех

газетах печатали.

СЛАЩЁВ. Слащёв-Крымский… Почти как Румянцев

Задунайский. Глупо! Но приятно!

ВЕНИАМИН. Вы заслужили!

СЛАЩЁВ. Заслужил? А вы знаете, что я теперь под

следствием… Расстрелами злоупотреблял. Вешал людей без

счета. Впрочем, все мои казни прописаны в газетах, а

приговоры… в двух экземплярах…

ВЕНИАМИН. Да что вы оправдываетесь!

СЛАЩЁВ. Лучше скажите, как была воспринята моя

отставка?

ВЕНИАМИН. Буржуазные слои волнуются. Врангель не

внушает населению доверия как военачальник, ибо

принадлежит к новороссийским пораженцам и беженцам.

СЛАЩЁВ. Ко мне сейчас каждый день делегации ходят. От

украинских и татарских организаций. Но все это не из любви

ко мне. А из-за боязни красных!

ВЕНИАМИН. Чего же они от вас хотят?

СЛАЩЁВ. Спасения Отечества!.. А меня назначили зрителем

без власти. Врангель подписал мой раппорт! (Берет плед и

накрывает свою голову.)

стоит бороться…

ВЕНИАМИН. Против мужицкого царства! А теперь стоит

признать, что оно нас одолевает… Что же нам делать?

Бежать? Эмиграция? Позор…

СЛАЩЁВ. Лавр Корнилов поэтому случаю говорил: «Если не

победим, то покажем, как умереть!» ... (Пауза. Слащев

садиться на стул верхом.) Мне намедни Николай приснился…

ВЕНИАМИН. Николай Угодник?

СЛАЩЁВ. Нет! Покойник. Его Императорское Величество…

Проводит он, значит, смотр лейб-гвардии Финляндского полка

и присваивает мне чин… генералиссимуса…

ВЕНИАМИН. А вы что?

СЛАЩЁВ. А я ему: «Кокаину хотите?..»

ВЕНИАМИН. Не хочу…

СЛАЩЁВ. Это я не вам… «Кокаину хотите?»

ВЕНИАМИН. Как-то неожиданно и некрасиво…

СЛАЩЁВ. Согласен…

Входит Нечволодова.

НЕЧВОЛОДОВА. Яша. Поешь. Я картошку с птицей

приготовила.

СЛАЩЁВ (Садится за стол и ковыряя вилкой в тарелке).

Прощай, немытая Россия. Страна рабов, страна гусей…

НЕЧВОЛОДОВА. Это курица!

Сцена одиннадцатая. Перекоп

Штабной вагон генерала Кутепова. Морозов и Кутепов.

Морозов стоит по стойке смирно. Кутепов ходит мимо него.

МОРОЗОВ. Фронт прорван! Красные захватили Турецкий вал

и обошли нас через Сиваш. Противник прибег к услугам

Махно. Конница и тачанки прорвались вглубь полуострова.

КУТЕПОВ. Василий Иванович! Хуже новостей и быть не

может. Врангель мне поручил оборону Крыма.

МОРОЗОВ. Готов исполнить ваш приказ!

КУТЕПОВ. Я хочу, чтобы ваша дивизия и конница Барбовича

нанесли контрудар.

Входит юнкер Сагацкий.

СЛАЩЁВ. Я же дал слово, что Крым не сдам!

МОРОЗОВ. Нужно хотя бы попробовать, прежде чем умереть

с честью.

КУТЕПОВ. Я не имею права об этом говорить. Это должно

остаться известным только высшему командованию.

Фрунзе…

МОРОЗОВ. Главком Южного фронта..?

КУТЕПОВ. …Фрунзе обратился к нам с предложением

немедленно прекратить борьбу и сложить оружие с

гарантиями амнистии по всем проступкам, связанным с

гражданской борьбой.

СЛАЩЁВ. Когда это было?

КУТЕПОВ. 11 ноября.

СЛАЩЁВ. Верить евреям, нанятым немцами, чтобы погубить

великую Россию? Лучше красиво умереть! (приставляет

наган к виску)

МОРОЗОВ. Мы теряем драгоценное время. Я немедленно

подниму свои части. Разрешите атаковать красных?

КУТЕПОВ. С Богом, генерал!

Морозов уходит.

КУТЕПОВ. Что скажете? А вдруг Морозову и Барбовичу

удастся остановить красных?

СЛАЩЁВ. Армия бежит! Врангель сам всё погубил. Издал

убийственный приказ. «Союзники белых к себе не примут, за

границей жить будет негде и не на что, поэтому кто не боится

красных, пускай остается.» Это совсем разложило наши

части. Все драпают на Севастополь. Морозов не продержится

и трех дней.

КУТЕПОВ. Вы много еще не знаете. У меня телеграмма от

Врангеля… Насчет Вас. (Достает телеграмму.)

СЛАЩЁВ. Внимательно слушаю.

КУТЕПОВ. (читает) «Задержать генерала Слащёва при себе и

не допустить его возвращения в Севастополь. Барон

Врангель». Полюбуйтесь сами! (Протягивает Слащеву)

СЛАЩЁВ. Барон не может мне простить Крымской славы.

Нина одета в пальто по моде 20-х годов. На Слащёве шинель

без погон.

СЛАЩЁВ. Нина Николаевна!

НЕЧВОЛОДОВА. Яков Александрович!

СЛАЩЁВ. Как вам Москва?

НЕЧВОЛОДОВА. Теперь это совершенно другой город. Мне

даже неловко… тут находиться…

СЛАЩЁВ. Разрешите пригласить вас в театр. Вы бывали во

МХАТе?

НЕЧВОЛОДОВА. Почему в театр?

СЛАЩЁВ. Один доктор написал замечательную пьесу. Он

тоже когда-то служил в Добровольческой армии. Михаил

Афанасьевич. Помните?

НЕЧВОЛОДОВА. О чем пьеса?

СЛАЩЁВ. О нас с вами. О бывших.

НЕЧВОЛОДОВА. Вы так мрачно об этом говорите…

СЛАЩЁВ. Я бы сказал, реалистично.

НЕЧВОЛОДОВА. Как вы устроились?

СЛАЩЁВ. Преподаю на курсах «Выстрел». Много пишу.

Прошу перевести меня в действующую армию.

НЕЧВОЛОДОВА. А у меня сейчас новая работа…

Объединение «Красное кино» позвало на картину

«Врангель». Консультантом. Кстати, меня просили

переговорить с вами. Вас тоже хотят привлечь к этому делу…

СЛАЩЁВ. В качестве кого?

НЕЧВОЛОДОВА. Самого себя… Вы согласны?

СЛАЩЁВ. Я подумаю… Дайте мне руку . Прогуляемся до

театра.

НЕЧВОЛОДОВА. Хорошо…

СЛАЩЁВ. Это лучше, чем разводить индюшек в

Константинополе на ссуду Земского союза. Знаете, мне

теперь часто снится Крым. Белый Крым. Белый. Как кокаин…

Уходят.

Финал третий. Москва. 1929 год.

Капитан Мезерницкий в старом пальто стоит у тумбы с

Меня зовут Антонина. Мне 19 лет. Учусь на 3-м курсе

Литературного института на факультете драматургии

у Малягина В.Ю.

Однажды, когда мне было 10 лет, я побывала в

Ленкоме на «Юноне и Авось», а потом в МХТе им.

Чехова на «Чайке», затем перечитала всё собрание

сочинений Антона Павловича, и… Словом, так я

однажды влюбилась в театр! И уже не смогу его

разлюбить. Закрывая глаза, я видела перед собой

сцену, – пустую и свободную, – это было тем

заветным пространством, которое я стала заполнять

своими идеями и героями, мыслями и эмоциями.

Сцена в моей голове оживлялась настоящими

лицами, оригинальными декорациями, я начинала

детально прорисовывать сценографии в альбомах

для каждой новой сцены. Хотя тогда я не знала таких

умных слов – у меня всего лишь были персонажи,

которые жили на деревянном прямоугольном

возвышении, а мне оставалось лишь наблюдать за

ними и записывать.

В 17 лет я пошла в студию «Театр Б» при театре Р.

Виктюка. Этот опыт подарил мне просто

невероятнейшее погружение внутрь волшебного

мира театрального искусства. И после, когда уже

была на 2-ом курсе, я решилась исполнить одну

свою стародавнюю мечту, – поставить что-то

самостоятельно, побыть режиссером. Первый

спектакль был по У. Шекспиру. Я написала

инсценировку к его поэме «Лукреция», набрала

актеров и занялась постановкой, второй – по

мотивам «Маленьких трагедий» А.С. Пушкина.

Конечно, об их ‘успехе’ или ‘не успехе’ судить не мне.

Но работа эта мне безумно понравилась.

В драматургических конкурсах раньше не

участвовала. Но поскольку сейчас уже накопился

некоторый материал, я всё-таки решила рискнуть.

Для меня очень важен сам процесс творчества,

реализация задуманного, пусть даже и не настолько

идеального в итоге, каким всегда всё кажется в

мыслях, но зато это опыт. А любой опыт для меня

бесценен.

Алексей:

Сонату я играю уж давно,

И всё же что-то в ней не то…

( Алексей быстро выходит из комнаты и хлопает дверью.)

Иван:

И в чем же тут моя вина?

Явление 2.

(У края сцены стоит Алексей. Он держит в руках ноты

Бетховена Соната №23 f-moll, Op.57, Appassionata)

Алексей:

Держать вот эти ноты

Сейчас в своих руках,

Оберегать их от заботы,

Не дать им превратиться в прах.

Достоин ли я эти звуки

В гармонию преобразить?

А, может, мне от этой муки

Их освободить?

Как быть?..

Как их не оскорбить?..

( В момент монолога Алексея мимо него проходит Иван. Он

оборачивается на услышанный голос.)

Иван:

Изволил что-то говорить?

Прости, друг, не расслышал.

Алексей:

Да нет, я так, я ни о чем…

Иван:

И снова я здесь ни при чём!..

( Иван отходит. Алексей его догоняет и возвращается с ним.)

Алексей:

Вернись, мой друг, прости, мой друг,

Я так, задумался случайно.

Взгляни на тонкость этих рук!

( протягивает Ивану свои руки.)

Пред всем готов он устоять.

Но так ли это?

Долог ль час,

Который счастьем принят называться?

Ну что ж, пока оставим Вас,

Людовиг Ван, счастливо оставаться!

( Алексей оставляет на столе письма и выходит из комнаты.)

Сцена 2

( На ступеньках сидит Алексей с нотами, “играет” в воздухе.

Входит Рассказчик.)

Рассказчик:

И вот уж первый день

Приблизился к концу,

Все коридоры опустели…

На них легла ночная тень,

Она им так к лицу,

И все по гнёздам улетели.

Лишь Лёша здесь сейчас сидит,

Он ноты разбирает,

И смотрит в них…

И понимает…

Алексей:

( Про себя.)

Еще два дня…

А, может, это западня?..

А, может, всё не для меня?..

Картина III

Явление 1

(Алексей играет гаммы и этюды. Иван, услышав игру,

останавливается и заходит к Алексею.)

Иван:

Алёша, можно я войду?

Тебя не потревожу?

Алексей:

( Прекращая играть.)

Выдалбливать их в никуда,

Снимать с них все поруки?

Они должны тобою стать,

И ты не должен противостоять!

Алексей:

Я верю, только это сложно,

Не так легко, как говоришь…

Иван:

Но ты уж здесь, а, значит, должен

Всё сделать, чтобы победить,

Чтоб музыку преобразить.

( За сценой зовут Ивана. Иван, извинившись, уходит.)

Явление 2

( Алексей сидит в кресле. Читает письма Бетховена.)

Алексей:

Недуг несчастный посетил

Бетховена нежданно, –

Бог ему слышать запретил.

Но почему? Как странно!..

В письмах к друзьям

Он так отчаян,

Он проклинает глухоту,

Людей не видит. Так печален!..

В смиренье ищет правоту.

Ужасней кары и представить

С такой специальностью нельзя,

Когда жужжит, гудит и жалит

Глухая тишина!..

(Алексей откладывает письмо. Встаёт.)

Алексей:

Вот точно наказанье,

А, может, дар какой?..

( Пауза.)

И, правда, это ведь ужасно,-

Не слышать звуков волшебства,

Как неприятно с ней…

(Останавливается.)

Куда иду?.. не знаю я,

Не помню даже, как я вышел…

А, что-то говорил я!

(Потирая лоб.)

А, может, от прохожих слышал…

(Начинается дождь. Алексей смотрит на небо. Звучи гром.)

Алексей:

(Громко и с удивлением.)

Как громовой раскат звучит!

Вот так судьба к нам в дверь стучит!

( Звучит вступление Симфонии №5 Людвига Ван Бетховена.)

Алексей:

(Хватаясь за голову)

Сомненья прочь!

Я не боюсь!

Ужасна ночь,-

Я не согнусь!

Явление 4

(Продолжение той же ночи. Комната Ивана. Иван дремлет в

кресле за книгой. Заходит мокрый и уставший Алексей. Иван

просыпается, видит Алексея.)

Иван:

( Испуганно поднимаясь.)

Где же ты, Алёша, был?

( Оглядывая Алексея.)

Весь мокрый почему-то…

Алексей:

(Неаккуратно садясь в кресло.)

Я не помню, я забыл…

( Озарено.)

А! гулял я, будто!..

Иван:

Гулял?! я вижу!..

Иван:

А где же Лёша? Неужели,

Опять сбежал?

Да что ж такое в самом деле?

Что делать?

Где его искать?

( Алексей входит в комнату. Он уже в костюме, причёсан.)

Алексей:

( С иронией.)

Ты, друг, по-моему, проспал.

( Смотрит на часы.)

Но не намного,

Я понимаю, ты устал,

Всю ночь лечил меня...

Иван:

И ты уж на ногах, здоров!

К концерту тоже уж готов!

Алексей:

Ты прав, теперь лишь разыграться,

До зала главного добраться,

И очереди ждать…

( Алексей уходит. Иван садится за стол.)

Иван:

Осталось несколько минут,

Бумагам посвятить,

Анкеты, деньги – скука скук,

И в этом конкурс состоит…

Явление 2

( На сцене стоит сосредоточенный Алексей, чуть поодаль

Иван теребит манжеты. Они за кулисами зала, где проходит

конкурс.)

Алексей:

Иван, если бы не ты,

Ни та гроза,

(Невероятна осенью она),

Краткие сведения о себе. Родилась в г.Уфа,

окончила исторический факультет БашГУ,

аспирантуру Института мировой литературы имени

Горького РАН (фольклористика), там же защитила

диссертацию по текстологии башкирского

народного эпоса «Урал-Батыр» (1998). В 2008

окончила ВГИК (сценарный факультет, Мастер –

Александр Эммануилович Бородянский).

Призы:

2015 – пьеса «Зинкино счастье» вошла в Шорт

лист Международного конкурса драматургии

«ЛитоДрама» в номинации мини-пьеса;

2013 – пьеса «Течет река Волга…» – участник

спецпрограммы «Сказки о детстве»

Международного фестиваля «Гаврош» («Театриум

на Серпуховской», при поддержке Премьеры PRO

и Театра «А-Я», 17 сентября 2013) и фестиваля

«Большая перемена» в Центре им.

Вс.Мейерхольда 8 ноября 2013 г. (Москва).

2013 – пьеса «Сыграй со мной...» вошла в Лонг

лист 11-го Международного Волошинского

конкурса (Крым).

2015 – сценарий фильма «Пусть ветер унесет мои

слова» (Аркаим-Продакшн и Leevandia,

реж.А.Аскаров, короткий метр, игровой) – приз за

лучший сценарий на двух фестивалях: на

Чебоксарском международном

кинофестивале-2015 и на II Международном

кинофестивале национального и этнического кино

«Серебряный Акбузат»;

2014 – сценарий «Мой папа самый

лучший» (короткий метр, игровой) в составе

альманаха «Невидимые папы» (полный метр,

игровой) вошел в Шорт-лист II питчинга

дебютантов-2014 Молодёжного центра Союза

кинематографистов РФ (Москва);

2014 – сценарий «Причал» (полный метр, игровой)

вошёл в Лонг-лист II питчинга дебютантов

Молодёжного центра Союза кинематографистов

РФ (Москва);

2013 – сценарий «Причал» (полный метр, игровой)

вошел в Шорт-лист программы «Драматургия.

Кино» Всероссийского фестиваля кино и театра о

современности «Текстура», получил II премию

«Сценарий СегоДня» (Пермь).

Автор трех книг: научная монография и две книги

прозы.

Пьеса написана в рамках Республиканского

семинара современной драматургии и режиссуры

(г.Уфа) в 2014 г., в 2015 получила грант

Министерства культуры РФ в номинации

«современная драматургия» на постановку в

Салаватском государственный башкирском

драматическом театре (с ноября 2015 по

настоящее время). Пьеса идет в авторском

переводе (на башкирском языке под названием

"Гөлкәйҙең бәхете"). На русском и других языках

пьеса не ставилась.

О чем пьеса: Эта история о немного нелепой, но

доброй молодой женщине по имени Ольга, которая

живет так, как когда-то ей наказала ее покойная

мать. Героиня в финале, наконец, сможет

повзрослеть и понять, чего она сама хочет от

жизни. Также в пьесе вторым планом (в ироничной

форме) освещаются реалии в сфере

академической науки.

и, конечно, о ребенке, вот хочу подготовиться теоретически.

Сколько стоит? (Ольга растеряна) Простите, наверное, я вам

через год перезвоню. Когда денег подкоплю. Всего хорошего.

До свидания.

Девушки сталкиваются, скомканные Зинкины вещи

вываливаются на асфальт.

ЗИНКА. Ёшкин кот! Ну, ты! Смотри, куда прешь!

ОЛЬГА. Это вы мне? (замечает вещи на асфальте) Ой,

простите, пожалуйста!

Ольга ставит свою тяжелую сумку на асфальт, помогает Зинке

собрать вещи, пытается их аккуратно сложить на коленках в

стопочку. Рассерженная Зинка отталкивает Ольгу, отбирает

свое тряпье, скомкав, засовывает в свою сумку.

ЗИНКА. Не надо! Я сама!

Слышится звук проехавшей мимо маршрутки.

ЗИНКА. Моя маршрутка! Уехала! Из-за тебя! (Зло) У, курва!

ОЛЬГА. Ничего страшного, вы только не переживайте так! На

следующей уедете!

ЗИНКА. (Передразнивает) «На следующей уедете».

Следующая будет только через четыре часа, блин! Это же в

район маршрутка!

ОЛЬГА. Ой, как неудобно получилось. Простите, я перед вами

виновата. Хотите я вам денег дам на такси? Сколько нужно?

Зинка с недоверием и удивлением смотрит, как Ольга

вытаскивает из сумки стопку книг, находит кошелек,

поспешно вытаскивает несколько бумажек по пятьсот рублей.

Зинка забирает все деньги.

ЗИНКА. Ладно, давайте, может и хватит.

ОЛЬГА. Пожалуйста…

Но Зинка уже не обращает внимания на Ольгу, набирает

телефон такси.

ЗИНКА. Алло, мне от Центрального рынка до Мармылево.

Какое Мармылево? Ну, так это недалеко от Миловки. Да,

устраивает. Куда подойти? Аха, поняла!

Зинка уходит. Ольга относит стопку книг и сумку на

Зинки.

ЗИНКА. Ну, куда вы без меня? Вот теперь поехали!

Дверь захлопывается, маршрутка уезжает.

2.

Лето. Квартира Ольги. Идеальный порядок. Вдоль стен –

бесконечные стеллажи с книгами, полки от пола – до

потолка, на третьей стене висит огромная политическая карта

мира. На гвоздике висит гитара. Горит ночник. Входит Ольга

в халате, на голове – тюрбан из полотенца, идет к кровати,

разбирает постель, ложится, щелкает пультом, загорается

экран телевизора, появляется гламурная ведущая Юля с

глубоким декольте.

ОЛЬГА. Здравствуй, Юлечка. Какая ты сегодня красивая. (С

восхищением) И грудь нараспашку. А у меня нет такой

гражданской смелости. (Смотрит самокритично на свою

грудь) Хотя, в общем-то, оно и правильно.

Ольга включает звук.

ВЕДУЩАЯ ЮЛЯ. Сегодня россияне празднуют свой главный

государственный праздник! Как нам стало известно, по всей

стране 12 июня запланировано проведение примерно

полутора тысяч массовых мероприятий. А некоторые уже

начали праздновать сегодня!

Ольга выключает звук. Разговаривает с ведущей, которая

радостно машет руками, восторженно беззвучно рассказывая

о празднике.

ОЛЬГА. Ну вот, опять ты, Юля, празднуешь. А я ненавижу

праздники! Знаешь, почему? В праздники особенно

чувствуется одиночество. У всех семьи. Мужья, дети. Только я

– синий чулок! Упустила время и теперь его уже, наверное,

не догнать. (Пауза) Завтра куплю белые гвоздики, мамины

любимые. Схожу к ней. Цветочки на могилке полью… Уже

два года как маму похоронила, а все никак привыкнуть не

могу. Кажется, что сейчас откроется дверь и войдет моя

мамочка. Скажет, идем, дочка, чайку попьем, я бубликов