Пролог

Она лежала на спине, крепко пристегнутая ремнями к узкой

койке со стальной рамой. Один ремень протянулся поперек

груди, запястья были пристегнуты к боковым рейкам на уровне

бедер.

Все попытки освободиться она давно уже оставила. Она не

спала, но открывать глаза не имело смысла: вокруг была

темнота, и лишь над дверью едва мерцала тусклая полоска

света. Во рту стоял противный привкус, и ужасно хотелось

почистить зубы.

Подсознательно она все время прислушивалась, не раздадутся

ли за дверью шаги, предвещающие его появление. Она не

знала, наступил ли вечер, но догадывалась, что время, когда

можно ожидать его прихода, уже прошло. Вдруг под ней

завибрировала кровать; ощутив это, она открыла глаза. Похоже,

в здании заработала какая-то машина. Через несколько секунд

она уже сомневалась, не почудилось ли ей это.

Мысленно она отметила, что прошел еще один день.

Сорок третий день ее плена.

У нее зачесался нос, и она вывернула шею, чтобы потереться о

подушку. В комнате было душно и жарко, она лежала вся потная,

в ночной сорочке, сбившейся под поясницей в складки.

Приподняв ногу, она кое-как ухватила указательным и средним

пальцами кончик подола и понемногу, сантиметр за

сантиметром, вытянула его из-под спины. Затем повторила ту же

процедуру с другой стороны, однако комок под поясницей

расправить не удалось. К тому же бугристый матрас был очень

неудобным. В заточении мелочи, которых она при других

обстоятельствах и не заметила бы, приковывали к себе все ее

внимание. Не слишком туго затянутый ремень позволял

поменять позу и повернуться на бок, но и это было неудобно,

потому что в таком положении одна рука оставалась за спиной и

постоянно немела.

Страха она не испытывала. Напротив, ее переполняла злость,

которая, не получая выхода, становилась все сильнее.

Вдобавок ко всему ей не давали покоя неприятные мысли.

было выражать дружелюбие. Вероятно, в качестве подарка к ее

дню рождения.

Она ненавидела его прикосновения.

Он говорил ей что-то еще — она видела, как шевелятся его

губы, но отключилась и не слушала. Она не желала слушать, не

желала отвечать. Поняв, что она никак не реагирует на

сказанное, он повысил голос, в котором послышалось

раздражение. А ведь он вел речь об обоюдном доверии. Через

несколько минут он замолк. Она словно не замечала его взгляда.

В конце концов он пожал плечами и стал проверять ремни,

которыми она была связана. Подтянув ремень у нее на груди, он

наклонился, чтобы застегнуть пряжку на следующее отверстие.

Она резко перевернулась на левый бок, насколько позволяли

путы, и, лежа к нему спиной, поджала колени, а затем изо всех

сил пнула его в голову. Она метила в кадык и попала кончиками

пальцев куда-то в шею, но он был настороже и вовремя

отпрянул, так что она едва сумела его коснуться. Она

попыталась снова достать его, но он уже отошел, и у нее ничего

не вышло.

Она опустила ноги и вытянула их на кровати.

Простыня свесилась с койки на пол, ночная сорочка задралась

еще выше, оголив бедра.

Он молча постоял над нею, затем обошел койку с другой

стороны и начал прилаживать ножные ремни. Она попыталась

поджать ноги, но он схватил ее за лодыжку, другой рукой прижал

коленку и привязал ногу. Снова обойдя кровать, он так же

привязал другую ногу.

Теперь она оказалась совершенно беспомощной.

Подняв с пола простыню, он накрыл ее и минуты две молча

смотрел на пленницу. Во тьме она ощущала его возбуждение,

хотя сам он его не замечал или старался не обращать внимания.

Она была уверена, что у него эрекция, что ему так и хочется

протянуть руку и дотронуться до нее.

Затем он повернулся, вышел и запер за собой дверь. Она

слышала, как щелкнула задвижка, хотя не было никакой

необходимости держать ее взаперти, ведь она все равно не

могла освободиться.

Несколько минут она лежала, глядя на узкую полоску света над

дверью. Затем пошевелилась, чтобы проверить, насколько

тридцать второго номера и не спеша направилась к

расставленным вокруг бассейна бело-зеленым шезлонгам.

Раньше Лисбет уже встречала ее и решила, что женщине

должно быть около тридцати пяти лет, хотя по внешнему виду не

удавалось определить ее возраст — ей можно было с

одинаковым успехом дать как двадцать пять, так и пятьдесят. У

нее были каштановые волосы до плеч, продолговатое лицо и

фигура с округлыми формами, точно у моделей из каталога

дамского белья. Женщина носила сандалии, черное бикини и

солнечные очки с фиолетовыми стеклами, а свою желтую

соломенную шляпу она бросила наземь рядом с шезлонгом,

собираясь подозвать бармена из бара Эллы Кармайкл. Она

была американкой и говорила с южным акцентом.

Положив книжку на колени, Лисбет отпила кофе из стоявшего

под рукой стакана и потянулась за сигаретами. Не поворачивая

головы, она перевела взгляд на горизонт. С террасы возле

бассейна ей был виден кусочек Карибского моря за стеной

гостиничной территории, проглядывавший в просвет между

пальмами и рододендронами. В открытом море плыла парусная

яхта, держа курс на север, в сторону Санта-Лючии или

Доминики. Еще дальше видно было серое грузовое судно,

идущее на юг, в Гайану или одну из соседних с ней стран.

Слабый бриз пытался развеять утренний зной, но Лисбет

почувствовала, как у нее по лбу медленно стекает на бровь

капля пота. Она не любила жариться на солнце и старалась по

возможности проводить время в тени, под тентом, но, несмотря

на это, загорела до цвета ореха. Сейчас на ней были шорты

цвета хаки и черная рубашка.

Из громкоговорителя, расположенного у барной стойки,

раздавались странные звуки в стиле стилпан. [1] Она

совершенно не интересовалась музыкой и не смогла бы

отличить Свена Ингвара от Ника Кейва, но стилпан привлек ее

внимание, и она невольно прислушалась. Трудно было

представить себе, что кто-то сумеет настроить сковородку, и уж

тем более казалось сомнительным, что какая-то кастрюля может

издавать звуки музыки, которые не спутаешь ни с чем другим.

Лисбет слушала как завороженная.

Внезапно что-то ее отвлекло, и она снова перевела взгляд на

женщину, которой только что принесли бокал с напитком

предпринимать.

Пока Лисбет удивлялась тому, как постоялец пилит свою жену,

разговор вдруг оборвался и послышалось что-то похожее на звук

пощечины. Она подумала, что нужно выйти в коридор и

высадить дверь соседнего номера, но неожиданно там

воцарилась тишина.

Нынешним утром, разглядывая женщину, сидящую возле

бассейна, Лисбет увидела синяк у нее на плече и ссадину на

бедре, но больше ничего особенно страшного не заметила.

За девять месяцев до этого Лисбет наткнулась в римском

аэропорту да Винчи на брошенный кем-то номер «Попьюлар

сайенс» и прочитала в нем одну статью, вызвавшую у нее

смутный интерес к такой темной для нее области, как

сферическая астрономия. [2] Поддавшись порыву, она там же, в

Риме, зашла в университетскую книжную лавку и приобрела

основные пособия по этой теме. Но для того чтобы понять

сферическую астрономию, требовалось разобраться в некоторых

математических сложностях. Путешествуя, она в последние

месяцы не раз наведывалась в университетские книжные лавки,

чтобы обзавестись еще какой-нибудь книгой на нужную ей тему.

Ее ученые занятия носили несистематический и случайный

характер, и по большей части книги лежали в ее сумке

нераспакованными. Так продолжалось, пока она не побывала в

университетской книжной лавке Майами, откуда вышла с книгой

Л. Парно «Измерения в математике» (Гарвардский университет,

1999). На эту книжку она напала, перед тем как отправиться на

Флорида-Кейс, откуда начался ее тур по островам Карибского

моря.

Она побывала на Гваделупе, где провела двое суток в

немыслимой дыре, на Доминике, где очень хорошо и спокойно

прожила пять суток, на Барбадосе, где в течение суток в

американском отеле чувствовала себя лишней и нежеланной, и,

наконец, на Санта-Лючии, где задержалась на целых девять

дней. На Санта-Лючии она с удовольствием осталась бы и

подольше, если бы не тупоголовый молодчик из уличной банды,

который считал себя хозяином в баре ее отеля. В конце концов

он вывел ее из терпения, она шарахнула его кирпичом по башке,

выписалась из гостиницы и взяла билет на паром, перевозивший

пассажиров в столицу Гренады Сент-Джорджес. До того как

которой погибли сто двадцать человек, включая министра

иностранных дел, министра по делам женщин и нескольких

выдающихся профсоюзных деятелей, США ввели на остров

войска и установили демократию. В Гренаде это вызвало рост

безработицы с шести до пятидесяти процентов, а также привело

к тому, что торговля кокаином снова приобрела первостепенное

значение и стала главным источником дохода. Филипп Кемпбелл

только покачал головой, заглянув в путеводитель, которым

пользовалась Лисбет, и дал ей несколько полезных советов на

тему, каких людей и кварталов следует избегать после

наступления темноты.

Давать такие советы Лисбет Саландер было напрасным трудом.

Знакомства с криминальным миром Гренады она избежала в

основном благодаря тому, что с первого взгляда влюбилась в

пляж Гранд Анс Бич, расположенный с юга от Сент-Джорджеса,

— малолюдную песчаную полосу длиной в милю, где можно

было часами бродить, ни с кем не разговаривая и не встречая на

своем пути ни души. Она переехала в «Кейс» — один из

немногих американских отелей на берегу — и прожила там семь

недель, предаваясь безделью, гуляя по пляжу и объедаясь

ужасно понравившимися ей местными плодами чинапами, по

вкусу напоминавшими шведский крыжовник.

Пляжный сезон еще не начался, и гостиница «Кейс» была

заполнена только на треть. И здесь-то ее покой и занятия

математикой на досуге внезапно были нарушены негромкими

скандалами в соседнем номере.

Микаэль Блумквист ткнул указательным пальцем в кнопку звонка

у двери квартиры Лисбет Саландер на улице Лундагатан. Он не

надеялся, что она выйдет на звонок, но у него вошло в привычку

заглядывать к ней несколько раз в месяц, чтобы убедиться, что

все остается без изменений. Проверив на ощупь почту, он

обнаружил кучу скопившихся рекламных листков. Было десять

часов вечера, и в потемках не удавалось разобрать, насколько

выросла куча со времени его последнего посещения. Постояв

некоторое время в нерешительности на лестничной площадке,

он разочарованно повернулся к двери спиной и вышел из

подъезда. Неторопливым шагом он прогулялся пешком до своего

дома на Белльмансгатан, включил кофеварку и в ожидании

программы вечерних новостей развернул газету. На душе было

Год назад он, глядя на эту публикацию, испытывал огромное

удовлетворение — с ее помощью он отомстил за себя и

восстановил свою репутацию как журналиста. Однако скоро

радость прошла. Через несколько недель он почувствовал, что

уже устал отвечать на одни и те же вопросы журналистов и

финансовой полиции и твердить как заведенный: «Мне очень

жаль, но я не могу говорить о моих источниках». Когда вдруг

явился журналист от англоязычной газеты «Азербайджан таймс»,

специально приехавший для того, чтобы задать ему те же

дурацкие вопросы, чаша терпения Микаэля переполнилась. Он

свел количество интервью к минимуму и за последние несколько

месяцев дал согласие только один раз — когда ему позвонила

«Та, с канала ТВ-4» и уговорила его выступать, если

расследование будет переходить в совершенно новую фазу.

Его сотрудничество с «Той, с канала ТВ-4» строилось на

совершенно особых основаниях. Она была первой

журналисткой, ухватившейся за опубликованные им

разоблачения, и если бы не ее поддержка в тот знаменательный

вечер, когда в «Миллениуме» появилась сенсационная

публикация, эта история, возможно, не получила бы такого

резонанса. Микаэль только потом узнал, что она дралась

когтями и клыками, убеждая редакцию выделить место этому

сюжету. Ее предложение встретило мощное сопротивление, так

как многие были против того, чтобы поддерживать «этого

дурачка из «Миллениума», и до самой последней минуты перед

выпуском передачи никто не знал, пройдет ли она через мощный

заслон редакционных адвокатов. Старшие коллеги были против

и предупреждали, что, в случае если она ошиблась, на ее

карьере будет поставлен крест. Она настояла на своем, и эта

история стала сенсацией года.

Всю первую неделю она выступала в качестве ведущей, ведь из

всех репортеров только она была в курсе дела. Но ближе к

Рождеству Микаэль заметил, что комментировать ход событий и

сообщать о новых поворотах дела стали журналисты-мужчины.

Перед Новым годом Микаэль окольными путями узнал, что ее

выпихнули из программы, поскольку такую важную тему должны

комментировать серьезные репортеры, специалисты по

экономическим проблемам, а не какая-то там девчонка с

Готланда, или Бергслагена, [5] или откуда там она явилась! В

Нетрудно было понять, что все это означает. Лисбет Саландер

не хотела иметь никакого дела с Микаэлем Блумквистом. Она

вычеркнула его из своей жизни так же эффективно, как если бы

стерла файл из своего компьютера, не вдаваясь ни в какие

объяснения. Она сменила номер своего мобильного телефона и

не отвечала на письма по электронной почте.

Микаэль вздохнул, выключил телевизор и, отойдя к окну, стал

смотреть на ратушу.

Он спрашивал себя, не совершает ли ошибку, регулярно

заглядывая к ней в дом. У него было неизменное правило: если

женщина ясно дает понять, что не хочет его знать, остается

только уйти с ее дороги. Не принять к сведению такое пожелание

означало в его глазах выказать неуважение.

Когда-то Микаэль и Лисбет спали вместе, но это случалось

всегда по ее инициативе, и их отношения продлились полгода.

Если она решила покончить с этой связью так же внезапно, как

ее начала, то Микаэль был готов принять это без возражений.

Право решать оставалось за ней. Коли на то пошло, Микаэль без

особых переживаний мог примириться с ролью бывшего

бойфренда, но то, что Лисбет вела себя так, словно вообще не

желала его знать, стало для него неприятной неожиданностью.

Он не был в нее влюблен — они с ней были такими разными,

какими только могут быть два человека, — но относился к ней с

искренней симпатией и очень скучал по этой чертовски

непростой девушке. Он-то думал, что их дружеские чувства

обоюдны. Одним словом, он оказался в дурацком положении.

Микаэль долго простоял у окна и наконец принял окончательное

решение.

Если он стал так неприятен Лисбет, что при случайной встрече в

метро она даже не пожелала ему кивнуть, то, по-видимому, их

дружбе пришел конец. Здесь уже ничего не поправишь, и в

дальнейшем ему не стоит искать с ней свиданий.

Лисбет Саландер посмотрела на свои наручные часы и отметила

про себя, что, даже сидя в тени, вспотела с ног до головы. Было

половина одиннадцатого, время шло к полудню. Она мысленно

повторила математическую формулу длиною в три строки и

захлопнула книгу «Измерения в математике». Затем она забрала

со стола ключ от своего номера и пачку сигарет.

Первые полгода после операции она не могла с оголенной

грудью спокойно пройти мимо зеркала, чтобы не посмотреть на

себя и не порадоваться тому, насколько лучше стала жизнь.

Находясь в генуэзской клинике, она удалила одну из своих

девяти татуировок — двухсантиметровую осу, украшавшую ее

шею с правой стороны. Лисбет любила все свои татуировки, в

особенности большого дракона, занимавшего пространство от

плеча до ягодицы, но от осы решила все-таки избавиться: та

находилась на видном месте и могла стать отличной особой

приметой. Татуировка была удалена с помощью лазера, и,

проводя пальцем по шее, Лисбет ощущала маленький шрамик.

Загар на этом месте был чуть светлее, однако если не

вглядываться, то и не заметишь. Всего пребывание в генуэзской

клинике обошлось ей в сто девяносто тысяч крон.

И она могла позволить себе такую трату.

Помечтав, она оторвалась от зеркала и надела трусики и

бюстгальтер. Через три дня после выписки из генуэзской клиники

она впервые за свою двадцатипятилетнюю жизнь пошла в

магазин дамского белья и накупила себе тех вещей, которыми

раньше ей никогда не доводилось пользоваться. Теперь она

носила бюстгальтер, испытывая от этого чувство

удовлетворения.

Она надела джинсы и черную майку с надписью «Consider this as

a fair warnings, [9] затем обулась в сандалии, прихватила

соломенную шляпку и повесила через плечо черную нейлоновую

сумку.

Возле стойки администратора собралась кучка постояльцев,

занятых разговором. Приближаясь к выходу из отеля, Лисбет

прислушалась, потом замедлила шаг и навострила уши.

— Just how dangerous is she? [10] — спрашивала чернокожая

женщина с громким голосом и европейским акцентом.

Лисбет узнала в ней пассажирку из группы, прилетевшей

чартерным рейсом из Лондона десять дней назад.

Администратор с седыми висками по имени Фредди Мак-Бейн,

всегда встречавший Лисбет приветливой улыбкой, сейчас

выглядел озабоченным. Он объяснил, что всех постояльцев

проинструктируют и им не о чем беспокоиться, главное — точно

следовать полученным инструкциям. В ответ на него обрушился

целый поток восклицаний.

приезжей чудачки и понять, что Лисбет Саландер ведет себя так

не от зазнайства, а просто потому, что она не такая, как все.

Впрочем, она без пререканий платила за выпивку, сильно не

напивалась, никогда не устраивала скандалов и лишь держалась

особняком.

Транспортные средства на дорогах Гренады были в основном

представлены изобретательно украшенными мини-автобусами,

которые курсировали по своим маршрутам, не слишком стремясь

соблюдать такие формальности, как, например, указанное на

табличке расписание. Они сновали туда-сюда на протяжении

всего светлого времени суток, а после наступления темноты те, у

кого не было собственного автомобиля, оставались без каких

либо средств передвижения.

Лисбет остановилась у дороги, ведущей к центру Сент

Джорджеса, и уже через несколько минут перед ней затормозил

один из автобусов. Шофер относился к растаманам, и из кабины

гремели звуки включенного на всю мощь магнитофона,

исполнявшего «No Woman No Сгу». Постаравшись отключиться и

этого не слышать, Лисбет заплатила положенный доллар и

втиснулась между мощной седовласой женщиной и двумя

мальчиками в школьной форме.

Сент-Джорджес располагался по берегам U-образной бухты, где

находилась внутренняя гавань под названием Каренаж. Вокруг

гавани по уступам крутых склонов были разбросаны жилые

дома, старинные колониальные здания, и на самом краю

обрывистого утеса высилась крепость.

Городок отличался очень плотной застройкой, дома жались друг

к другу, между ними протянулись узкие улочки с множеством

тесных переулков. Здания словно карабкались в гору, и во всем

городе, пожалуй, нигде нельзя было найти участка с

горизонтальной поверхностью. Единственное исключение

составляла находившаяся на северной окраине площадка для

крикета, совмещенная с беговыми дорожками.

Лисбет миновала гавань и пешком направилась к магазину «Мак

Интайрс электроникс», стоявшему поблизости на вершине

небольшого крутого холма. Почти все товары, какие продавались

в Гренаде, были импортными, привезенными из США или из

Англии, и соответственно стоили вдвое дороже, чем где-либо

еще. Зато, на радость посетителям, в магазине были

сделал три больших глотка, поставил его снова на стол и снова

устремил взгляд в пространство. Через некоторое время Лисбет

открыла сумку и достала из нее «Измерения в математике».

Сколько Лисбет себя помнила, она всегда любила ребусы и

загадки. Когда ей было девять лет, мама подарила ей кубик

Рубика. Это было испытанием для ее логических способностей,

и ей потребовалось почти сорок минут, чтобы понять, как он

устроен. Зато в дальнейшем ей уже ничего не стоило собрать

его. Газетные тесты на уровень интеллекта не представляли для

нее сложности; при виде пяти причудливых фигур она всегда

легко догадывалась, какой должна быть шестая.

Еще в дошкольном возрасте она сама сообразила, что такое

плюс и минус, а понятие об умножении, делении и геометрия

пришли как естественное продолжение этого. Она могла

проверить сумму счета в ресторане, составить накладную и

рассчитать траекторию артиллерийского снаряда, выпущенного с

заданной скоростью под тем или иным углом. Все это было для

нее чем-то самоочевидным. До того как ей попалась статья в

«Попьюлар сайенс», она не только никогда не увлекалась

математикой, но даже не задумывалась над тем, что таблица

умножения — это часть математики. Таблицу умножения она

когда-то запомнила на уроке с одного раза и не понимала,

почему учитель возится с ней целый год.

И вот однажды ее озарила догадка, что за доказательствами и

формулами, которым учат в школе, стоит какая-то несокрушимая

логика. Эта догадка привела ее к стеллажу с пособиями по

математике в университетском книжном магазине. Но лишь когда

она добралась до «Измерений в математике», перед ней

открылся новый мир. Оказалось, что математика — это

логическая головоломка с бесчисленными вариантами решений,

множество загадок, которые можно разгадать. Арифметические

примеры здесь далеко не главное. Пятью пять всегда будет

двадцать пять. Вся соль в том, чтобы понять, как построены

различные правила, позволяющие решить любую

математическую задачу.

Книга «Измерения в математике» не была собственно учебником

математики. Этот огромный, в тысячу двести страниц толщиной,

кирпич повествовал об истории данной отрасли знания, начиная

от древних греков и кончая современными попытками освоить

теорема Ферма доводила математиков до помешательства на

протяжении почти четырехсот лет, пока наконец в 1993 году

англичанин Эндрю Уайлс не умудрился ее решить.

Теорема Ферма производила обманчивое впечатление простой

задачки.

Пьер де Ферма родился в 1601 году в юго-западной части

Франции в Бомон-де-Ломань. Удивительно, что он был даже не

математиком, а государственным чиновником, математикой же

занимался в свободное время, ради собственного удовольствия.

Правда, он считается одним из самых талантливых математиков

самоучек всех времен. Точно так же, как Лисбет Саландер, он

обожал решать ребусы и загадки. Особенно ему нравилось

подшучивать над другими математиками, предлагая им задачки и

намекая, будто бы в них уже скрыто решение. Философ Рене

Декарт наделил его весьма уничижительным эпитетом,

английский же коллега Джон Уоллис называл его «этот

проклятый француз».

В 1630 году вышел перевод «Арифметики» Диофанта, где

давался полный свод всех теорий чисел, сформулированных

Пифагором, Евклидом и другими античными математиками.

Изучая теорему Пифагора, Ферма придумал свою бессмертную,

совершенно гениальную задачу. Он создал особый вариант

теоремы Пифагора — в формуле (х2 + у2 = z2) он заменил

квадрат кубом: (х3 + у3 = z3).

Суть в том, что это уравнение, очевидно, не имело решения в

виде целых чисел. Таким образом, Ферма, внеся небольшое

изменение академического характера, превратил формулу,

имеющую бесконечное множество решений, в тупиковую задачу,

не имеющую никакого решения. Тем самым Ферма утверждал,

что в бесконечном мире чисел нельзя найти ни одного целого

числа, куб которого был бы равен сумме двух кубов, и что это

правило справедливо для чисел всех степеней, кроме второй, то

есть для всех, за исключением теоремы Пифагора.

Очень скоро все математики согласились с тем, что дело

обстоит именно так. Путем проб и ошибок они убедились в том,

что невозможно найти ни одного числа, опровергающего

утверждение Ферма. Проблему составляло то, что они не смогли

бы проверить все существующие числа (ведь их количество

бесконечно), продолжай они считать хоть до скончания века, а

доказательство» хитрый француз имел в виду. И раз за разом

заходила в тупик.

Постоялец из тридцать второго номера неожиданно встал и

направился к выходу. Лисбет подняла взгляд, потом посмотрела

на наручные часы и увидела, что просидела тут уже целых два

часа и десять минут.

Элла Кармайкл поставила перед Лисбет Саландер рюмку. Она

уже знала, что та не признает разных глупостей вроде

подкрашенных розовых напитков или декоративных бумажных

зонтиков в бокале. Лисбет Саландер заказывала всегда одно и

то же — ром с колой, за исключением единственного вечера,

когда пришла в каком-то странном настроении и до того

напилась, что Элле пришлось звать на помощь кого-то из

персонала, чтобы ее отнесли наверх в номер. Обычно она пила

кофе с молоком, какой-нибудь простенький коктейль или

местное пиво «Кариб». Как всегда, она пристроилась справа в

конце стойки и раскрыла книгу с заумными математическими

формулами, что, на взгляд Эллы Кармайкл, было очень странно

для девушки ее возраста.

Она также заметила, что Лисбет Саландер не выказывает

совершенно никакого интереса к заигрывающим с ней

кавалерам. Немногочисленные одинокие мужчины, пытавшиеся к

ней подъехать, наталкивались на учтивый, но решительный

отпор, а с одним она обошлась и вовсе невежливо. С другой

стороны, Крис Мак-Ален, которого она отшила, был местный

лоботряс и давно напрашивался на хорошую взбучку. Целый

вечер он приставал к Лисбет со всякими глупостями, поэтому

Элла не особенно заволновалась, когда он вдруг странно

зашатался и свалился в бассейн. К чести Мак-Алена, он

оказался незлопамятным и на следующий вечер снова пришел в

бар уже в трезвом состоянии, чтобы пригласить Лисбет

Саландер выпить с ним по бутылке пива. Немного

поколебавшись, девушка приняла приглашение, и с тех пор они,

встречаясь в баре, обменивались вежливыми приветствиями.

— Все в порядке? — спросила Элла.

Лисбет Саландер кивнула и взяла рюмку.

— Как «Матильда»? Есть новости?

— Продолжает двигаться в нашем направлении. В выходные,

напоминание о мучившей ее загадке, словно это было чем-то

вроде талисмана.

Но в этот вечер она никак не могла сосредоточиться на Ферма и

его теореме. Ей мешал маячивший перед глазами образ доктора

Форбса, который сидел неподвижно, устремив невидящий взгляд

куда-то в сторону залива.

Она сама не могла объяснить, откуда у нее возникло это

чувство, но тут было что-то не так.

В конце концов она захлопнула книгу, вернулась к себе в номер

и включила свой ноутбук. О том, чтобы заняться поисками в

Интернете, не могло быть и речи — в отеле не было

широкополосного Интернета, но у Лисбет имелся встроенный

модем, который подключался к мобильному телефону, и таким

образом она могла отправлять и принимать корреспонденцию по

электронной почте. Она быстро набрала сообщение на адрес

<plague_xyz_666@hotmail.com>: [14]

Сижу без широкополосного Интернета. Требуется информация о

некоем докторе Форбсе из фонда Девы Марии и его жене,

проживающих в Остине, штат Техас. Заплачу 500 долларов тому,

кто выполнит расследование.

Wasp.

Лисбет добавила свой PGP-ключ, [15] зашифровала послание

PGP-ключом Чумы и нажала на кнопку «отправить». Затем

взглянула на часы — оказалось, что уже почти половина

восьмого вечера.

Выключив компьютер, Лисбет заперла за собой дверь, вышла на

берег и, пройдя четыреста метров, пересекла дорогу на Сент

Джорджесе и постучалась в дверь сарайчика на задах

«Кокосового ореха». Там обитал шестнадцатилетний Джордж

Бленд, студент. Он собирался стать врачом, или адвокатом, или,

может быть, астронавтом, а пока отличался таким же, как сама

Лисбет Саландер, щуплым сложением и невысоким ростом.

Лисбет повстречала Джорджа Бленда на пляже в первую неделю

пребывания на Гренаде, на следующий день после своего

переезда в район Гранд Анс. Прогулявшись по берегу, она села

под пальмами. Перед ней у моря группа детей играла в футбол.

Она раскрыла «Измерения» и погрузилась в чтение. В это время

— Как тебе нравится Бритни Спирс?

— А кто это?

— Как ты относишься к картинам Карла Ларссона?

— Никогда над этим не задумывалась.

— Ты лесбиянка?

— Не твое дело.

Джордж Бленд был неловок и застенчив, но он держался

вежливо и старался поддерживать беседу о серьезных вещах, не

пытаясь соперничать с Лисбет и не вторгаясь в ее частную

жизнь. Подобно ей самой, он производил впечатление одинокого

человека, и она с удивлением поняла, что ее, Лисбет, парень

воспринимает как некую богиню математики, спустившуюся с

небес на Гранд Анс Бич, чтобы осчастливить его своим

обществом. Они провели на пляже несколько часов, а потом,

когда солнце стало клониться к горизонту, встали и направились

восвояси. Вместе они дошли до ее отеля, Джордж показал ей

лачугу, которая служила его студенческой кельей, и в смущении

спросил, не согласится ли она зайти к нему на чашку чаю. Она

согласилась, и он, кажется, удивился.

Жилище его представляло собой обычный сарайчик и

отличалось крайней простотой: вся обстановка состояла из

видавшего виды стола, двух стульев, кровати и шкафа для белья

и одежды. Единственным светильником была маленькая

настольная лампа, провод от которой тянулся в «Кокосовый

орех», а для приготовления пищи служила походная керосинка.

Джордж угостил Лисбет обедом из риса и зелени, поданным на

пластиковых тарелках, даже дерзнул предложить ей местного

запрещенного курева, и она согласилась это попробовать.

Лисбет без труда заметила, что произвела впечатление на

нового знакомого, и он смущается, не зная, как ему себя с ней

вести. Она тут же решила, что позволит ему себя соблазнить, но

процесс развивался мучительно и трудно. Он, без сомнения,

понял ее намеки, но не имел ни малейшего представления, как

ему нужно действовать в этих обстоятельствах. Он ходил вокруг

да около, никак не решаясь к ней подступиться, пока у нее не

лопнуло терпение. Она усадила его на кровать, а сама

принялась раздеваться.

Впервые после возвращения из генуэзской клиники Лисбет

решилась показаться кому-то на глаза обнаженной. Сразу после

до утра, а он горячо спорил с ней, доказывая, что женщина не

должна возвращаться в отель совершенно одна поздней ночью,

и настаивал на том, что просто обязан проводить ее. Лисбет

Саландер обыкновенно давала ему высказать свои доводы, но

затем прекращала дискуссию решительным «нет»:

— Я буду ходить, когда хочу и куда хочу. Все! Спор окончен! И не

надо мне никаких провожатых.

В первый раз она ужасно рассердилась, когда увидела, что он ее

провожает. Но потом ей даже понравилось то, что он стремится

ее оберегать, и потому она делала вид, будто не замечает, как

он идет за ней следом и возвращается к себе не раньше, чем

она у него на глазах войдет в отель.

Она задавалась вопросом, что он сделает, если на нее кто

нибудь нападет.

Сама она на этот случай купила в магазине Мак-Интайра

молоток и носила в сумке, висевшей у нее через плечо. Как

считала Лисбет Саландер, в реальном мире не много найдется

страшилищ, с которыми нельзя управиться при помощи

увесистого молотка.

В этот вечер небо было усеяно сверкающими звездами, светила

полная луна. Лисбет подняла взгляд и увидела, что Регул в

созвездии Льва стоит низко над горизонтом. Она уже почти

дошла до отеля, как вдруг замерла на месте — впереди на

пляже, у самой воды, она заметила смутные очертания

человеческой фигуры. Это был первый случай, раньше она не

встречала здесь в темноте ни души. Между ними оставалось

метров сто, но благодаря лунному свету Лисбет без труда узнала

ночного гуляку.

Это был почтенный доктор Форбс из тридцать второго номера.

Она свернула в сторону, несколькими широкими шагами быстро

пересекла пляж и затаилась в тени деревьев. Она оглянулась,

но Джорджа Бленда нигде не увидела. Человек у кромки воды

медленно прохаживался взад и вперед, покуривая сигарету, а

через каждые несколько шагов останавливался и наклонялся,

словно искал что-то у себя под ногами. Эта пантомима

продолжалась двадцать минут, затем он внезапно развернулся,

быстрым шагом направился к выходящему на пляж подъезду

отеля и скрылся.

Немного выждав, Лисбет подошла к тому месту, где расхаживал

внушила ему эротические фантазии, каким-то образом она его

спровоцировала, хотя он сам не понимал, как это произошло.

Если подумать, адвокат Нильс Бьюрман понимал, что сделал

нечто недозволенное и что общественность никак не одобрила

бы его действия. Он также отдавал себе отчет, что с

юридической точки зрения его поступку не было оправданий.

Но для его чувств голос разума не играл никакой роли. Лисбет

Саландер точно приворожила его с той минуты, как он в декабре

позапрошлого года впервые ее встретил. Тут уж никакие законы

и правила, никакая мораль и ответственность не имели

значения.

Она была необычная девушка — вполне взрослая по сути, но

совершенный подросток по виду. Ее жизнь оказалась в его руках,

он мог распоряжаться ею по своему усмотрению. Против такого

соблазна невозможно было устоять.

Официально Лисбет Саландер считалась недееспособной, а при

ее биографии никто не стал бы ее слушать, вздумай она

жаловаться. Это даже нельзя было назвать изнасилованием

невинного ребенка: из ее дела явствовало, что она вела

беспорядочную половую жизнь и имела немалый сексуальный

опыт. В одном из отчетов социальных работников было даже

сказано, что в возрасте семнадцати лет Лисбет Саландер,

возможно, занималась какой-то формой проституции. Это

донесение основывалось на том, что полицейский патруль

однажды застал молодую девушку на скамейке в парке

Тантолунд в обществе неизвестного пьяного старика.

Полицейские припарковались и попытались установить личность

парочки; девушка отказалась отвечать на вопросы, а мужчина

был слишком пьян, чтобы сказать что-то вразумительное.

Адвокат Бьюрман делал из этого совершенно ясный вывод:

Лисбет Саландер была шлюхой самого низкого пошиба и

находилась в его руках, так что он ничем не рисковал. Даже если

она заявится с протестами в управление опекунского совета, он

благодаря своей незапятнанной репутации и заслугам сможет

представить ее лгуньей.

Лисбет Саландер выглядела идеальной игрушкой — взрослая,

неразборчивая в связях, юридически недееспособная и

полностью отданная в его власть.

В его практике это был первый случай, когда он использовал

совет. Он делал все в точности так, как она приказала: из

содержания его сплошь вымышленных отчетов следовало, что

она совершенно не нуждается ни в какой опеке.

Каждый отчет, напоминая о ее существовании, был для него

словно острый нож, однако у него не оставалось выбора.

Осень и начало зимы Бьюрман провел в бессильной тоске,

обдумывая произошедшее. В декабре он наконец собрался с

силами, взял отпуск и отправился во Францию. Он заранее

заказал себе место в клинике косметической хирургии под

Марселем, где проконсультировался о том, каким образом лучше

удалить татуировку.

Доктор с удивлением осмотрел его изуродованный живот и в

конце концов предложил план лечения. Самым действенным

средством представлялась многократная обработка с помощью

лазера, но размер татуировки был так велик, а игла так глубоко

проникала под кожу, что он предложил вместо этого серию

пересадок кожи — способ дорогой и требующий много времени.

За два года Бьюрман виделся с Лисбет Саландер только один

раз.

В ту ночь, когда она захватила его врасплох и перевернула его

жизнь, она, уходя, забрала с собой запасные ключи от его

конторы и квартиры. При этом она пообещала следить за ним и

навещать его, когда он меньше всего будет этого ждать. После

десяти месяцев ожидания он уже стал думать, что это была

пустая угроза, но все не решался поменять замки. Ведь она

недвусмысленно предупредила: если она когда-нибудь застанет

его в постели с женщиной, то сделает достоянием

общественности девяностоминутную пленку, на которой было

заснято, как он ее насиловал.

И вот однажды, по прошествии почти целого года, он внезапно

проснулся в три часа ночи, не понимая, что его разбудило. Он

зажег лампочку на ночном столике и чуть не закричал от ужаса,

увидев у изножья своей кровати Лисбет Саландер. Она стояла

там, как привидение, внезапно возникшее у него в спальне.

Бледное лицо смотрело на него без всякого выражения, а в руке

она держала этот чертов электрошокер.

— Доброе утро, адвокат Бьюрман, — произнесла она наконец.

— Прости уж, что на этот раз я тебя разбудила.

закрепил несколькими добрыми морскими узлами.

Покончив с этим, Микаэль снова спросил, где Лисбет. Не получив

ответа, он пожал плечами и оставил Нидермана сидеть у столба.

Только вернувшись к своей машине, он почувствовал приток

адреналина и осознал, что сделал. Перед глазами у него

мелькало лицо Миа Бергман.

Закурив сигарету и отпив минералки из пластиковой бутылки,

Микаэль посмотрел на видневшееся в темноте существо у

столба с дорожным знаком. Затем он сел за руль, сверился с

картой и понял, что до поворота к усадьбе Карла Акселя Бодина

остался еще километр. Мотор заурчал, и машина проехала мимо

Нидермана.

Медленно миновав поворот с указателем на Госсебергу, Микаэль

поставил машину возле сарая на лесной дороге,

ответвляющейся в ста метрах от предыдущего поворота. Он

вынул пистолет и включил фонарик. На глинистой дороге он

увидел свежий след колес и понял, что недавно тут стояла

другая машина, но не стал размышлять над этим открытием.

Вернувшись пешком к повороту на Госсебергу, он посветил на

почтовый ящик, увидел надпись «PL92 — К. А. Бодин» и пошел

дальше по этой дороге.

Была уже почти полночь, когда он увидел свет в усадьбе.

Остановившись, он несколько минут простоял, прислушиваясь,

но не услышал ничего, кроме обычных ночных звуков. Не выходя

на подъездную дорогу, он прошел краем луга, приблизился к

постройкам со стороны скотного двора и остановился перед

открытым пространством в тридцати метрах от дома. Он был

предельно сосредоточен и насторожен — марш-бросок

Нидермана к дороге означал, что здесь что-то случилось.

На полпути через двор Микаэль уловил какой-то звук. Он быстро

обернулся и встал на колено, подняв перед собой пистолет.

Через несколько секунд он понял, что звук доносится со стороны

сарая. Там кто-то стонал. Он быстро пересек лужайку и

остановился. Заглянув за угол, он увидел, что внутри горит свет.

Послышалась какая-то возня. Он поднял засов, приоткрыл дверь

и увидел залитое кровью лицо и полные ужаса глаза. На полу

лежал топор.

— Господи боже мой, что за чертовщина! — промолвил он еле