ПРОЛОГ

15-го сентября 1017 года в Иерусалиме и на всей Святой Земле

впервые после долгих месяцев изнурительного летнего зноя

выдался облачный день.

Паломник, сидящий на берегу реки Иордан, уже не раз

поблагодарил Небеса за эти густые облака, неторопливо

проплывающие над его головой. Светлые волосы и голубые

глаза сразу выдавали в нем человека, проделавшего сюда путь с

далекого Севера. И ничто – ни болезни, ни скудная и

непривычная еда, ни все прочие испытания, неизбежно

выпадающие на долю путешественников, – ничто не доставляло

ему такого мучения последние недели, как здешнее

безжалостное солнце.

Вчера, в праздник Воздвижения Креста Господня, он поклонился

в Иерусалиме Святому Гробу, а ближе к вечеру, когда жара

начала понемногу спадать, вместе с девятью другими

паломниками отправился совершить омовение в том месте

Иордана, где по преданию был крещен Христос. Заночевав на

полпути под открытым небом, на рассвете богомольцы

продолжили свое путешествие и уже к полудню омылись в

священных водах.

Сейчас же, когда все ушли осматривать пещеры Иоанна

Крестителя и Илии Пророка, расположенные неподалеку, он

остался дожидаться их тут… Виной тому было увечье,

полученное им около года назад во время битвы на другом конце

света. Правая нога его была ампутирована чуть выше колена.

Путешествовал бывший воин верхом (осел был куплен в первый

же день, как корабль причалил к Святой Земле, и сейчас сонно

жевал траву, привязанный неподалеку), а лазать на костылях по

пещерам было бы уже полным безрассудством.

На короткий миг выглянуло солнце и вновь скрылось за

облаками. Паломник заметил, что в воде прямо перед ним что-то

сверкнуло. Рядом росло ветвистое дерево, склонившееся сразу

другой бок. А в данный момент я уже сижу на краю кровати и

засовываю ноги в тапки. Просто невероятно! Идея с

доисторическим будильником, отключающимся вручную, была

поистине гениальной.

Кромешную тьму нарушает лишь зеленоватое свечение цифр

07:03, исходящее от притихшей у меня в руках допотопной

электроники.

– Убрать затемнение, – командую я.

В комнату через окно, на какой-то миг ослепляя меня, врывается

яркое солнце.

Всё верно. Из прогнозов еще полгода назад следовало, что в

Москве сегодня, 10-го июля, будет безоблачно и днем до плюс

тридцати. Здешние предсказатели погоды не ошибаются.

– Разрешить прием гостя? – доносится до моих ушей немного

неестественный голос, едва я успеваю встать и поставить

раритетный будильник на место.

Говорил серебристый шкаф, возвышающийся до самого потолка

в противоположном углу комнаты. Над его дверцей черными

выпуклыми буквами сделана надпись, которую можно хорошо

различить даже отсюда: «АТОМНЫЙ СИНТЕЗАТОР». Ниже

указана серия и номер модели.

Я снова бросаю взгляд на часы. Что еще за гости в такое время?

Накинув халат и наскоро завязав на нем пояс, я с опаской

подхожу к синтезатору. Но после беглого взгляда на дисплей,

несколько озадаченный, киваю:

– Разрешаю.

Через мгновение из дверцы выходит она.

– С Днем рождения, милый! – Мирослава обнимает меня и

целует в губы.

Ее густо подведенные глаза, хлопая огромными ресницами,

смотрят на меня в упор. Пухленькие губки с перламутровой

помадой расплываются в улыбке. Какая-то прядь, выбившаяся

из копны каштановых начесанных волос, щекочет мне нос.

– Спасибо, дорогая, – отвечаю я. – Но зачем же было тратить

деньги на андроида? Ведь ты могла поздравить меня сегодня

вечером, когда вернешься из Рима.

Иллюзия, что передо мной стоит Мирослава, просто

потрясающая.

Умом я, конечно же, понимаю, что Мирослава на самом деле

снаружи лампочке, благополучно разложен обратно на атомы.

Вместе со всеми его шмотками.

Кстати, а они-то на кой были нужны?!

Когда я захожу в ванную, мои губы сами собой принимаются

насвистывать какую-то грустную, но необычайно красивую

мелодию. Где же я ее слышал? Ее исполнял, кажется, женский

голос. Такой высокий и чуть резковатый.

Покончив с душем – но так и не вспомнив ни слов, ни названия

песни, – еще из прихожей я громко кричу:

– Покажи каталог завтрака!

Подойдя к атомному синтезатору, которому была адресована

команда, поднимаю и накидываю на плечи провалявшийся всё

это время на полу халат.

– Нет, не надо, – передумываю я. – Убери каталог. Любая

яичница и любой кофе.

«СТОИМОСТЬ: 4 РЕМО».

Сообщение загорается под описанием заказа, который

синтезатор сделал за меня сам методом случайной выборки из

сотен – или даже тысяч? – вариантов яичниц и кофе,

содержащихся в его каталоге. Начинает настойчиво мигать

оранжевый диск справа, и дисплей, как обычно, поясняет:

«ОПЛАТИТЬ».

Я прикасаюсь к диску правой рукой.

«ПОДТВЕРДИТЬ ОПЛАТУ».

После повторного прикосновения дверца синтезатора любезно

открывается – и я забираю оттуда яичницу-глазунью по

румынски и латте макиато. По крайней мере, так следует из

описания на дисплее. А не верить ему у меня вообще-то нет

никаких оснований.

«Не зацикливайся на деньгах, Ингви». Кажется, так она сказала...

А кто зацикливается?! Если бы я действительно зацикливался,

то неужели только что выкинул бы половину ремо – или что-то

около того – на этот поднос, эту тарелку, на этот бокал, нож,

вилку и даже на ложку с соломинкой для кофе?

Черта с два!

Хорошенько покопавшись в настройках, я бы непременно

заставил синтезатор засунуть еду и напиток во что-нибудь, что

сам бы предварительно туда поставил!

Согласен – половина ремо не стоит такой возни...

проторчать в обсерватории Общеевропейского Института

Физики, если память мне не изменяет, по меньшей мере час. «В

этот исторический момент», как она выражается. Надеется что

ли успеть на прямой авиарейс?

Разделавшись с румынской глазунью и допив кофе под репортаж

о 230-х Летних Олимпийских Играх – проходящих на этой неделе

одновременно в двадцати городах планеты, – я закидываю

грязную посуду в синтезатор, где ее немедленно постигает та же

печальная участь, что и андроид Мирославы.

Из компактной платяной тумбы, после нехитрого набора команд,

появляется моя одежда... Быстро облачившись в безупречно

чистые и словно только что отутюженные джинсы и футболку, я

завязываю шнурки на кроссовках.

Неужели и правда минуту назад всё это хранилось там внутри в

спрессованном виде?

В прихожей, уже открыв дверь, я кое-что вспоминаю:

– Сложи постельное белье и стань диваном!

Отсюда мне не видно, но нет сомнений, что кровать услышала

команду и, как обычно, бесшумно ее выполняет.

Взгляд на часы...

Боже мой! Шеф меня убьет. Я должен быть на работе уже через

десять минут!

Заперев дверь молниеносным прикосновением правой руки, я

бегу по коридору к лифту. Выбежав из подъезда, несусь сломя

голову к остановке общественного транспорта.

А ведь если бы Мирослава не синтезировала себе каждое утро

шмотки, выбирая в меню атомного синтезатора новинки из

модных каталогов, мы бы уже давно обзавелись персональным

автомобилем...

Подходит автобус – и я беднею еще на три ремо, прикладывая

всё ту же руку к оранжевому диску на турникете. Машина на

магнитной подушке мягко трогается по команде искусственного

интеллекта, пока я, запыхавшийся, еще бреду по салону в

поисках свободного места.

Все пассажиры, будто сговорившись, держат правую руку на

небольшом расстоянии от своего лица. На экранах – словно

сотканных в воздухе пучком света, исходящим из центра

ладоней, – все они, конечно же, смотрят сейчас новости, либо

разглядывают обновления на страничках друзей в Сети.

видеокамеры, так что она всё видит.

Действительно, подавившись чем-нибудь, человек вряд ли ляжет

на кровать и укроется одеялом. В том случае с черешневой

косточкой, который имел место на прошлой неделе, мужчина

был найден лежащим на полу в прихожей.

– Ясно. – Я стягиваю с себя футболку и джинсы и вешаю их на

плечики в шкафчике, куда уже забросил расшнурованные

кроссовки. – А почему сожительница не может попасть в

квартиру?

– Сообщила, что несколько дней ее не было в Москве, только

что вернулась, и за эти дни потерпевший поменял замок на

входной двери на более новую модель. Он ее заранее

предупреждал об этом. И они как раз договаривались

встретиться сегодня утром – прежде, чем он уйдет на работу, –

чтобы внести ее данные в новый замок.

Я появляюсь из-за перегородки в извлеченной из платяной

тумбы полицейской форме такого же точно ядовитого цвета, что

и здание полицейского участка.

– Это вон там, – добавляет шеф, направляя лазерную указку на

один из мигающих огоньков на карте Москвы.

Экран на противоположной стене дежурной части, как всегда,

показывает круг, разделенный двумя линиями, проведенными по

диагонали крест-накрест, на четыре равные доли. Вся западная

четверть – наш административный квартал – пестрит

множеством красок, резко контрастируя с бледными тонами

остальных трех четвертей. (Они лежат вне нашей юрисдикции и,

соответственно, не должны отвлекать на себя много внимания).

В самом центре Западного квартала синим огоньком обозначен

наш участок. Один-единственный на четверть многомиллионной

Москвы.

Город-круг. Кажется, еще древние греки считали эту фигуру

совершенной? Какая-то нечеловеческая тяга к правильным

формам и линиям, свойственная здешним архитекторам,

привела даже к тому, что каждый мегаполис планеты

возвышается своими зеркальными небоскребами на идеально

плоской поверхности. Какой бы горный ландшафт ни был вокруг.

Помнится, Денис рассказывал, что площадки под будущие

города выравнивались лазерами еще до того, как приступили к

созданию биосферы Ремотуса.

Едва услышав команду «ехать», автомобиль на магнитной

подушке – управляемый, как и весь здешний транспорт,

искусственным интеллектом – немедленно набирает свою

обычную головокружительную скорость. Адрес потерпевшего

был перенаправлен в его навигационный мозг из дежурной

части, еще когда шеф посветил на карту указкой.

Денис уставился на экран, возникший в воздухе из его жетона, и

просматривает информацию, которую я уже и так слышал от

шефа.

– Странно всё это, – говорю я, когда экран скрывается обратно в

жетоне.

– Что странно?

– Что он лежит на кровати под одеялом. Не мог же он просто

взять и умереть во сне?

Вопрос, конечно же, риторический. Когда люди стареют и

болеют, смерть во сне не является чем-то необыкновенным – это

понятно...

Но что может случиться со спящим человеком, который здоров

на все сто процентов?

Ведь даже если он уже не одну сотню раз встретил здесь свой

День рождения, выглядит-то он всё равно как

восемнадцатилетний. И тело его физиологически как у

восемнадцатилетнего.

Здесь у всех так...

– Может, отравился? – высказывает Денис, очевидно, первую

пришедшую ему в голову мысль. – Съел или выпил что-нибудь

не то и пошел в постель. Ну, смерть и наступила в момент сна.

– Ага, – иронизирую я. – Вместо пива заказал в синтезаторе

средство для очистки окон, выпил и не заметил.

– А у тебя есть более правдоподобное предположение?

– Начнем с того, – говорю я, – что еще не известно, является ли

это смертью по неосторожности... Впрочем, зачем гадать? Скоро

сами всё увидим!

Денис смотрит на меня как на ненормального.

Ну, если учесть, что последнее умышленное убийство в Москве

произошло уже черт знает сколько лет назад...

Да, согласен – мое предположение выглядит даже поэкзотичней,

чем его.

– Войти в систему мониторинга, – обращается Денис к

все устанавливают такие камеры без записи. Не знаешь же,

когда глянет и проверит, правильно? А эта моя бывшая,

представь себе, включала опцию записи и не ленилась потом

всё-всё-всё прокручивать!

Парадоксально, но Денис со своей тучной и не вполне

правильной фигурой пользуется неизменной популярностью у

женщин. Идеальные тела, надо полагать, за много веков уже

настолько здесь всем приелись, что обычное, не

откорректированное генетической наукой тело производит на

женщин такой неожиданный эффект. Неудивительно, что самого

Дениса его фигура нисколько не беспокоит.

– Этой сожительницы несколько дней не было в Москве, так? –

не унимается Денис. – Вот она камер там и понатыкала. Можешь

быть уверен. Я таких, как она, насквозь вижу.

Две или три узкие полоски света пробегают по газону, деревьям,

озеру и дорожкам парка. Основная его часть находится в тени,

отбрасываемой плотными рядами небоскребов, которые из-за их

зеркальных стен практически невозможно различить на фоне

неба. Загорающие подыскали себе место в промежутках между

тенями. Но через пару часов, когда солнце будет в зените, уже

весь парк окажется залитым его ослепительным светом.

Словно наяву я вдруг вижу перед собой залитый солнцем луг, на

котором лениво щиплют траву наши овцы. Вижу родительский

хутор и водяную мельницу – внушительное свидетельство

технического прогресса… ведь еще дед моего деда вращал

жернова вручную. Я отчетливо ощущаю запах только что

скошенной травы и слышу, как откуда-то доносится пастушеская

свирель...

Вспомнил!

Вспомнил, что я непроизвольно насвистывал, принимая сегодня

душ! Пару раз на соседском хуторе я слышал, как эту мелодию

исполняли на скрипке… вернее, не на скрипке, а как же эта

более примитивная штуковина называлась? Как-то на g…

– Приехали, – голос напарника возвращает меня к реальности.

Автомобиль уже выбрал себе место на парковке. От ближайшего

подъезда к нам бежит высокая девушка с обесцвеченными

волосами, смотрящимися из-за химической завивки точь-в-точь

словно стог сена.

– Добрый день. – Я поднимаю левую руку со светящимся

Место ее отчленения покрыто густым слоем хорошо

свернувшейся крови.

ГЛАВА 2

– Всем немедленно выйти в коридор, – командую я, вернувшись

в прихожую и постаравшись придать своему голосу максимально

официальные нотки.

Красимира и Денис, явно не ожидав такого поворота,

беспрекословно подчиняются.

Прикрыв дверь снаружи, я всё тем же тоном спрашиваю

сожительницу покойного:

– Когда вы последний раз говорили с Радиславом?

– Около десяти вечера. После этого я легла спать, а когда

проснулась и посмотрела… Вы наконец скажете, что с ним?

– У домашних видеокамер включена запись? – отвечаю я

вопросом на вопрос, хотя это обычно не в моих правилах.

– Я… я не знаю. Радислав установил их буквально перед моим

отъездом. Это была его идея.

Кажется, Денис не может поверить своим ушам.

– Вызывай криминалиста, знаток женщин, – говорю я ему, не в

силах больше сохранять начальственный тон. – И проследи,

чтобы никто не заходил в квартиру до его прибытия!

Денис кивает, поняв всё без лишних вопросов.

Уже у лифта я кричу ему:

– Еще раздобудь судебную санкцию на активацию маячка….

имплант похищен. И заодно – санкцию на домашние камеры.

Вдруг они записывают? Впрочем, если и не записывают,

большой роли это не сыграет. Мы с Денисом оба прекрасно

понимаем, что я установлю личность убийцы и увижу его

физиономию на дисплее нашего бортового компьютера уже

через считанные минуты.

И как только до некоторых не доходит, что систему мониторинга

не обмануть? Какие только трюки люди не выделывают!

Интересно даже, что придумал этот тип. Последний раз то был

фокус с переодеванием в «слепой зоне». Кажется, в

общественном туалете. Да, тот фанатик именно так заявил в

своем чистосердечном признании, пока я отвозил его в участок…

Помнится, на стене жилого небоскреба, выходящей на

компьютеру адрес Радислава, приказываю показать в

ускоренном режиме входную дверь, начиная с десяти ноль ноль

минувшего вечера.

На дисплее появляется уже хорошо знакомая мне дверная

панель. Цифры в левом верхнем углу лихорадочно сменяют друг

друга. К 00:00 перед дверью по-прежнему ничего не происходит.

00:30… 00:45… Я зеваю и потягиваюсь. 00:59… Внезапно запись

перескакивает целый час и продолжается как ни в чем не

бывало: 02:00… 02:15…

Что это было?!

– Стоп, – обрываю я. – Повторить с часа ноль ноль.

Отсчет вновь начинается с 02:00.

Какого черта? Такого еще ни разу не случалось.

Дурное предчувствие говорит мне, что самое интересное

наверняка произошло в загадочно исчезнувший час. Однако я

всё же решаю посмотреть запись дальше. И только зря трачу

свое время. Перед дверью не происходит решительно ничего –

до тех пор, пока без четверти девять там не появляется

Красимира, безуспешно пытающаяся справиться с замком. А

затем уже мы втроем.

– Филипп, доброе утро! – здороваюсь я с нашим компьютерным

гением.

С экрана, возникшего из моего жетона, на меня смотрит

худощавое лицо с орлиным носом. Значительную часть лица

скрывает густая борода и длинные волосы. Они частенько

бывают у него не особо расчесанными, но таким взъерошенным,

как сейчас, я вижу его, пожалуй, впервые.

– Привет, Ингви, – рассеянно отвечает Филипп, покусывая губы.

Такой привычки я за ним раньше тоже не замечал.

Похоже, про поздравления по случаю Дня рождения он забыл.

– Извини, что отвлекаю, – говорю я. – У меня тут бортовой

компьютер глючит. Когда подключаюсь к мониторингу и хочу...

– Если бы твой компьютер! – не дослушивает он.

– В смысле?

Филипп нервно усмехается, после чего производит глубокий

вдох, делает выдох и медленно, тщательно подбирая слова,

произносит:

– Данные о том, что этой ночью с часа до двух происходило во

всём Западном квартале Москвы, стерты.

полученными санкциями.

Несколько мгновений система проверяет правомочность запроса

– перед тем, как включит встроенный в имплант Радислава

маячок, что позволит немедленно определить его

местонахождение. В какой бы точке планеты он сейчас ни

находился.

Наконец на дисплее появляется карта, а на ней загорается

отметка... Бог ты мой, это же буквально возле меня! Метрах в

трех от автомобиля. Справа.

Я изумленно смотрю туда, но вижу только мусорный контейнер,

стоящий у края парковки.

Натянув белые резиновые перчатки, лежавшие под сидением, и

прихватив с собой пакет для вещественных доказательств, бегу к

контейнеру.

Приходится изрядно покопаться во всевозможных объедках,

прежде чем я нахожу то, что искал. Прохожие и так уже с

интересом поглядывают на меня, поэтому я спешу засунуть

зловещий вещдок в непрозрачный пакет.

Ну и в чем был смыл отрезать Радиславу руку с имплантом?

Чтобы, уходя, запереть за собой дверь? Это лишь немного

оттянуло обнаружение трупа. Может быть, чтобы

воспользоваться его финансовыми сбережениями?

У другого края парковки я уже давно приметил атомный

синтезатор – последнюю модель, но практически ничем не

отличающуюся от той, что исправно служит нам с Мирославой

дома. Подойдя к нему и воровато оглядевшись по сторонам,

достаю вещдок из пакета.

Надеюсь, шеф про эту самодеятельность не узнает.

– Любые солнцезащитные очки, – называю я первую недорогую

вещь, которая приходит мне в голову.

«СТОИМОСТЬ: 1,03 РЕМО», – сообщает синтезатор, после чего,

как всегда, начинает мигать оранжевый диск справа от дисплея.

«ОПЛАТИТЬ». Я прикладываю туда руку Радислава – в полной

уверенности, что увижу сейчас сообщение про нехватку средств

на счете. Однако вместо этого на дисплее появляется самая

обычная завершающая команда: «ПОДТВЕРДИТЬ ОПЛАТУ».

– Отменить заказ, – разочарованно вздыхаю я, но не сдаюсь: –

Любые солнцезащитные очки. Тысяча экземпляров!

И на этот раз средств на счете достаточно.

влияние ее родного китайского. Мой общепланетарный, наверно,

тоже кажется ей специфическим?

Черт, а всё-таки как же назывался тот музыкальный инструмент,

напоминающий скрипку? Слово начиналось вроде бы на g… Или

на d..?

Еще немного, и я совсем забуду здесь родную речь!

– Позвольте проводить вас к месту преступления, –предлагаю я.

Она кивает, и мы молча направляемся к подъезду. И только тут

меня посещает мысль, что я так и не выяснил, чем же занимался

убитый...

Ладно, спрошу у Красимиры, вряд ли она может этого не знать.

Стоя у входной двери в квартиру и не замечая нашего

приближения, Красимира, тряся своей обесцвеченной

шевелюрой, хохочет над какой-то шуткой, которую только что

отпустил Денис. При этом она не сводит глаз со своего экрана,

на котором, безусловно, прекрасно видно мертвое тело

Радислава.

Нда... В былые времена такое поведение сожительницы убитого

не могло не вызвать у стражей порядка определенных

подозрений. А психологов, как рассказывал Денис, непременно

наводило на мысль о нервной защитной реакции организма. Но

только не теперь. Теперь... когда уже давным-давно изобретен

«Архивариус» и когда в каждом городе планеты функционирует

Архив-Служба, круглосуточная и безотказная... разве не более

странной выглядела бы Красимира, обливающаяся слезами?

Не тратя времени на представление им китаянки, я открываю

дверь и жестом приглашаю ее внутрь.

– Там работают приватные видеокамеры, – говорю я, прежде

чем она, как это заведено у криминалистов, оставит нас троих

дожидаться результатов снаружи. – Посмотрите, пожалуйста,

записи с часа до двух ночи.

На экране, исходящем из руки Красимиры, нам всем троим

хорошо видно, как китаянка, прикрыв за собой дверь, ставит

свой чемоданчик на пол в прихожей и раскрывает его. Оттуда

один за другим выкатываются маленькие роботы, напоминающие

пауков с приделанными к кончикам лапок колесиками, и

проворно разбредаются по квартире, сканируя всё на своем

пути.

Китаянка тем временем методично обнаруживает одну за другой

эта процедура не занимает от силы десять минут?

– Вы правы. Но перед самым моим отбытием сюда… когда я уже

заказала себе андроида и собиралась надевать нейрошлем… с

нашими компьютерами произошел странный сбой. Я впервые с

таким сталкиваюсь. Всё вскоре заработало снова, но оказались

повреждены несколько программ – и среди них как раз та,

которая производит реконструкцию по геному.

– Ну так связались бы с Резервным фондом, – резонно замечает

Денис, – и получили бы копию программы.

– Вы забываете, что у них сейчас глубокая ночь. Да, когда через

шесть часов начнется их рабочий день, мы непременно так и

сделаем.

Сказав это, китаянка нагибается и поднимает с пола ту

скомканную черную ткань, которую я не позволил поднять

Красимире.

– Впрочем, кое-что о внешности убийцы, – продолжает она,

разворачивая ткань, – я вам могу рассказать уже сейчас.

Перед нами возникает черная шапочка-маска с прорезями для

глаз.

У меня непроизвольно вырывается громкий смешок. Возможно

ли, чтобы убийца обронил ее? Осуществить тщательно

спланированное преступление, каким-то неведомым образом

стерев записи в системе наблюдения целого квартала… и

вдобавок лишив криминалистов программы по геномной

реконструкции… но при этом обронить маску на месте

преступления!

Похоже на откровенную издевку. Или, может быть, он подбросил

ткань с чужим биоматериалом, рассчитывая повести нас по

ложному следу?

– Роботы просканировали маску, – китаянка словно прочитала

мои мысли, – и мобильная лаборатория в этом чемоданчике уже

сопоставила данные с другим биоматериалом, обнаруженным в

квартире. Маска безусловно была на человеке, приходившим

ночью к жертве. И взгляните… – Она держит пинцетом волос. –

Это из его усов. Длинные пышные усы, их концы он закручивает

кверху.

– А что насчет прически? – интересуется Денис.

– Бреется налысо. Согласно имеющимся данным, это тоже

можно утверждать с полной уверенностью.

китаянка закрывает его.

– Я закончила. Можете вызывать Архив-Службу. Руку с

имплантом я им оставила на кровати, возле тела.

– Денис, свяжись с ними, – командую я, открывая дверь и

пропуская даму вперед. – И пока они едут, порасспрашивай

Красимиру, не пропало ли что-нибудь из квартиры. Пускай

походит и посмотрит внимательно, окей? А я попробую найти

свидетеля.

Мы с китаянкой спускаемся на лифте и прощаемся возле

парковки.

Когда она исчезает в атомном синтезаторе, я вновь усаживаюсь

за бортовой компьютер. Спустя пару секунд он немало удивляет

меня тем, что в загадочный промежуток ночи никто не покидал

своих квартир. И всего двое пришли за это время домой –

мужчина и женщина с разных этажей.

Два человека на целый подъезд небоскреба?!

Впрочем, я перестаю удивляться, как только вспоминаю, что

сегодня утром говорили по спортивному каналу. В программу

230-х Летних Олимпийских Игр вчера впервые была включена

«тлачтли» – игра в мяч, широко распространенная у майя,

ацтеков и всяких прочих индейцев. Соревнования проходили в

Мексике, по нашему времени это было уже ночью, и все, кому не

надо было утром на работу, смотрели трансляцию либо у себя

дома, либо где-то в барах.

Выходит, мне еще повезло, что я нашел даже двух

потенциальных свидетелей...

Один из них – женщина – физически присутствует сейчас,

согласно вычислениям системы, в своей квартире,

расположенной двумя этажами прямо над квартирой Радислава.

Однако ее андроид катается на горных лыжах за Полярным

кругом.

Мужчина в данный момент телесно находится вне своей

квартиры. На городском стадионе он усердно готовится к

рыцарскому турниру, который традиционно состоится завтра в

рамках Олимпиады.

В ответ на мои многочисленные попытки связаться с ними по

имплантам автоответчики каждый раз любезно предлагают

оставить сообщение. Гребаный спорт! Сегодня из-за за него одни

проблемы. Похоже, мне придется воспользоваться андроидами...

И как только мы снова оказываемся в машине, активирую

приостановленную программу. Перед тем, как надеть на голову

нейрошлем, я стараюсь полностью расслабиться и пару минут

ни о чем не думать. Так настоятельно рекомендуется в

инструкции.

– Gigja! – вырывается у меня непроизвольно.

Ну почему всегда то, что никак не можешь вспомнить, сколько

бы усилий для этого ни прикладывал, вспоминается совершенно

неожиданно – когда об этом думаешь меньше всего?

Я чувствую на себе взгляд Дениса. Но он, похоже, решает не

отвлекать меня расспросами. Краем глаза мне видно, как он,

заинтригованный, подносит свою правую ладонь ко рту и

повторяет услышанное слово. Через мгновение имплант выдает

вслух краткую справку:

– Название струнного смычкового инструмента древних

скандинавов.

Всё верно. Именно так мы его и называли.

Я надеваю шлем.

ГЛАВА 3

18-го октября 1016 года тихое местечко Ассандун на юго-востоке

Англии превратилось в арену кровопролитного сражения.

Юный конунг Кнуд, возглавлявший войско датских викингов,

намеревался любой ценой вырвать у англичан победу. Еще в

декабре 1013 года его отец, конунг Свен Вилобородый, – в

очередной раз вторгшийся в Англию, но на этот раз, не

ограничившись сбором дани, вынудивший позорно бежать оттуда

короля Этельреда Нерешительного, – был признан английской

знатью и духовенством единственным властителем всей их

страны; однако он отошел в мир иной всего пять недель спустя.

Восемнадцатилетний Кнуд, бесстрашно сражавшийся вместе с

отцом во время его последней военной кампании, был тут же

провозглашен войском викингов новым королем Англии. Сами же

англичане имели на этот счет другое мнение. Не желая более

мириться с господством иноземцев, они вновь призвали на трон

укрывшегося в Нормандии Этельреда... Увидев, что для

подавления восстания сил его не хватает, Кнуд поспешил

вернуться в Данию, где при содействии старшего брата (после

Ополченцы из подчинявшейся ему Мерсии храбро сражались –

вплоть до этой самой минуты – в рядах английского войска; но

теперь были вынуждены выполнять приказ командира. Увидев,

что Эадрик со своими людьми покидает поле боя, к бегству один

за другим присоединились и остальные.

Ингви взглянул на небо и мысленно поблагодарил Господа.

Исход битвы был предрешен. Войско викингов, издавая

оглушительный победный рев, бросилось преследовать

противника. И кто-то наверняка воздавал сейчас хвалу богу

Одину… или, может быть, Тору… живо представляя себе при

этом, как валькирии подбирают с поля боя души его павших

товарищей и уносят их в Вальхаллу.

Впрочем, вряд ли язычников здесь было много. Крещение Дании

было проведено еще Харальдом Синезубым – дедом Кнуда, – и

за прошедшие полвека народ с необычайной легкостью перешел

в новую веру. Викинги-язычники, на протяжении двух столетий

наводившие ужас на весь христианский мир, продолжали

привычные свои занятия, вознося хвалу Христу.

– Я хочу видеть тело Железнобокого, – нахмурился Кнуд.

Оставаясь верхом, он вместе с шестью окружавшими его

всадниками стал медленно передвигаться среди окровавленных

трупов. Ингви, как и подобает личному телохранителю, следовал

по правую руку от конунга, один из охранников – слева, а еще по

двое – спереди и сзади. У всех шестерых, помимо свисающего с

пояса меча, было в руке наготове длинное копье. При помощи

него двое движущихся спереди время от времени

переворачивали какое-нибудь лежащее вниз лицом тело, чтобы

убедиться, что это не Эдмунд.

Внезапно Ингви увидел, как справа от него, буквально из-под

самых копыт коня, кто-то стремительно вскочил с земли и

замахнулся мечем. И прежде, чем он успел что-либо

предпринять, меч английского солдата глубоко вошел ему в ногу

ниже колена. Нападавший тут же отбросил оружие в сторону и,

подпрыгнув, с невероятной энергией выхватил у Ингви копье.

Обежав коня спереди, он оказался прямо напротив Кнуда и уже

целился в него острием.

Всё произошло так быстро, что никто из охранников не успел

ровным счетом ничего предпринять. Осознав, что жизнь конунга

висит на волоске, Ингви, превозмогая боль в ноге, прыгнул на

сарай с лодками. Стремительно распространяющееся по

постройке пламя лишь благодаря близости к воде было быстро

потушено прибежавшими взрослыми, и ни одна из лодок, к

счастью, не успела пострадать.

– Я последний раз спрашиваю: кто из вас это сделал? – кричит

взбешенный отец. – Если будете продолжать молчать, выпорю

всех троих, клянусь Богом! Начну с тебя, – отец сурово смотрит

на Ингви, – а потом ровно по столько же ударов достанется и

вам двоим, хоть вы и сыновья конунга.

Ингви в ужасе взглянул на березовый прут в руке отца; но не

проронил ни слова. Тогда, без дальнейших увещеваний, отец

приступил к делу.

После пятого удара – перенесенного Ингви с той же стойкостью,

что и все предыдущие, – Кнуд расплакался и во всем сознался.

Несколько мгновений отец растерянно смотрел то на

покрасневшие ягодицы сына, то на прут, то на Кнуда. Затем –

осознав, наконец, что к чему, – приказал Ингви надеть штаны и,

ласково потрепав сына по волосам, похвалил его за то, что не

выдал друга и повел себя как настоящий мужчина. Уже сегодня,

сказал отец, он в вознаграждение получит то, что безрезультатно

выклянчивал весь последний год: первый в его жизни

настоящий, не игрушечный, боевой меч превосходной работы

рейнских мастеров.

А Кнуду запоздалое признание не помогло избежать

заслуженной порки. (И только Харальд отделался легким

испугом). Сыновья конунга в соответствии с древней традицией

были отданы на воспитание в чужую семью, и глава семейства

не должен был делать никаких различий в отношении к

собственным отпрыскам и к наследникам престола. Аки, сын

Палнатоки, которому конунг Свен Вилобородый доверил

воспитание Кнуда и Харальда, никогда не забывал об этом

мудром правиле…

* * *

В один из тех моментов, когда сознание Ингви снова обрело

ясность, он, едва двигая пересохшими губами, прошептал,

уставившись в потолок:

– Господи! Если Ты исцелишь меня, чтобы я смог вернуться

с Кнудом поведал ему о своих планах. Обнимая спасшего его

друга и плача одновременно от радости за неожиданное его

исцеление и от горечи предстоящей сразу же разлуки, Кнуд

приказал дать Ингви с собой столько серебра и золота, сколько

тот сможет унести, и попросил Ингви помолиться за него самого

у Гроба Господня, если Божья воля будет на то, чтобы паломник

калека с другого конца света достиг своей цели.

Спустя две недели после своего чудесного исцеления Ингви уже

был на родном хуторе на острове Фюн, расположенном в самом

центре Дании.

– Как ты мог пообещать Всевышнему такое безумие? – не

унимался отец. – Ты разве не видел, что тебе уже оттяпали

ногу? Да ты вообще слышал, чтобы хоть кто-нибудь из датчан

совершил паломничество на Святую Землю?! Даже на двух

ногах! Ты явно был в бреду. Поэтому объясняю тебе еще раз:

ничего страшного, если ты не выполнишь этот свой так

называемый «обет».

Ингви был непреклонен. И отец мало-помалу понял, что спорить

бесполезно. Удалось лишь убедить сына отложить начало

паломничества до весны, так как вскоре холода скуют реки

льдом и придется неизвестно как зимовать в пути, всё равно

тратя время впустую.

Будучи наследным правителем острова Фюн, подчиняющимся

напрямую конунгу (которого, к тому же, когда-то сам и

воспитывал), отец Ингви обладал большими связями как в самой

Дании, так и у ее ближайших соседей. И после долгих просьб

сына он пообещал ему договориться с кем-нибудь из наемников,

отправляющихся на службу в многотысячный корпус

скандинавов-«варангов» при императоре Византии, что уже с

началом весны на одном из их кораблей – идущих через

Балтику, а затем по русским рекам и по Черному морю – Ингви

сможет добраться до Константинополя, после чего, примкнув к

греческим паломникам, отправится на Святую Землю. Вернуться

из Константинополя в Данию он смог бы вместе с наемниками,

чей срок службы окончился.

Однако, когда весна была уже в полном разгаре, отец по

прежнему отвечал, что найти подходящих людей никак не

получается, что надо еще немного подождать. И Ингви понял,

что отец просто тянет время, не желая отпускать его. Тогда,

язык учится намного легче, чем… Ингви вдруг подумал о том,

что ведь уже через месяц ему стукнет двадцать два.

– Спасибо, я сейчас! – крикнул он ей вслед.

Придумав, как лучше разместить коромысло на спине коня, он

осторожно – боясь расплескать воду из ведер, одно из которых

по-прежнему было полно до краев, – заковылял к отпертой

двери, одной рукой опираясь на костыль, а другой придерживая

движущуюся конструкцию.

Там, в просторном сарае с окном, под суетливое кудахтанье кур

девушка показала, куда можно привязать коня.

– Мирослава! – донесся снаружи, откуда-то издалека, грозный

женский окрик.

Он повторился еще раза два или три.

– Это мой мама, – сказала девушка. – Я надо работать. Пойдем!

Оставив коня наслаждаться свежим сеном, они вместе

отправились в главный зал корчмы. Вскоре, сидя за столом на

широкой скамье, Ингви уплетал поданный Мирославой ужин,

запивая его медовухой, сваренной здесь же, в их семейной

корчме.

И, как оказалось, опасения насчет ночлега были совершенно

напрасны. Ближе к полночи, как он понял из объяснений

Мирославы, столы в этом просторном зале сдвигаются в угол и

помещение за небольшую сумму сдается под ночлег любому, кто

готов спать на полу. Обычно набирается не меньше пяти

путников, а в некоторые дни даже до двадцати. Матрас и одеяло

выдаются за отдельную плату.

– Кстати, меня зовут Ингви, – улыбнулся он, протягивая

Мирославе деньги за ночевку на матрасе с одеялом.

– А я Мирослава, – ответила она ему белоснежной улыбкой и

почему-то покраснев.

Следующий день Ингви безрезультатно провел в поисках купца,

который в ближайшее время вез бы свой товар на рынки

Константинополя. Пообщавшись через нанятого переводчика с

людьми, которые, по мнению Мирославы, могли что-то знать, а

затем с людьми, к которым отослали люди, которые, по мнению

Мирославы, могли что-то знать, – и даже с теми, к кому и они в

итоге отослали, – Ингви уже был близок к отчаянию. Но на

второй день удача вновь улыбнулась ему.

– Только про скотину на моем корабле забудь, – ударил купец

сарая – туда, откуда доносился запах стогов только что

скошенной травы…

* * *

14-го сентября 1017 года, в праздник Воздвижения Креста

Господня, в Иерусалиме можно было встретить сотни

христианских паломников, прибывших сюда, в основном, из

соседнего Египта и ближайших областей Византии.

Поток богомольцев почти полностью прекратился в 1009 году,

когда халиф аль-Хаким в разгар гонений на христиан повелел

стереть с лица земли как сам Гроб Господень, так и возведенный

вокруг него храмовый комплекс. К счастью, несмотря на все

прикладываемые усилия, рабочие халифа, разрушив Храм, так и

не смогли разломать до основания гробницу. И когда в 1012 году

матери аль-Хакима, исповедующей христианство, удалось

наконец убедить сына прекратить преследования ее

единоверцев и разрешить византийским священникам отстроить

Храм – Гроб Господень был восстановлен довольно быстро и

паломничества возобновились.

Проведя в этот праздничный день, 14-го сентября 1017 года,

более часа в молитве у каменной плиты, на которой тысячу лет

назад, согласно преданию, лежало тело Спасителя – и которая

теперь, по мнению всех, лишь чудом избежала уничтожения, –

Ингви вышел наружу на не по-осеннему свирепствующую здесь

жару.

– Филипп, ты где? – прокричал он по-славянски, пройдясь взад

вперед вдоль строительных лесов, опоясывающих храмовый

комплекс, и нигде не обнаружив друга.

Те шесть долгих недель, что длилось путешествие из Киева в

Константинополь, Ингви провел в обществе людей, говорящих

исключительно на славянских диалектах. И хотя многие с

гордостью рассказывали ему о своих скандинавских корнях (ибо

прадеды их были ни кем иным, как шведскими торговцами,

поселившимися на Руси и взявшими себе там жен), смешение со

славянским населением зашло уже так далеко, что

скандинавский язык был позабыт еще их отцами.

Каково же было облегчение Ингви, когда, отправляясь с группой

греческих паломников в плавание на Святую Землю, он

согласится поехать со мной в Данию после того, как мы

поженимся?

Филипп пробормотал что-то. Наверняка уже во сне. Все были так

измотаны многочасовой ходьбой по пыльным дорогам, что

погрузились в сон, едва накрывшись плащом и подложив, кто что

мог, под голову.

И только Ингви, ехавший верхом и потому не так уставший, всё

лежал и смотрел на эти звезды – такие огромные, что, казалось,

до них можно дотянуться рукой, – прижимая к сердцу

подаренный Мирославой во время их последней встречи амулет.

ГЛАВА 4

– Денис, выключи ты уже эту дрянь! – не выдерживаю я, когда из

динамиков автомобиля второй раз подряд раздается похожий на

поросячий визг голос: «We are animals».

Напарник неохотно выключает музыку. И какое-то время мы

несемся по шоссе, каждый молча думая о своем.

Ох уж эта мода на 80-е двадцатого века... Этот жуткий макияж

Мирославы. Эти уродливые прически. Когда месяц назад на всей

планете была мода на эпоху Барокко, это еще как-то можно

было вытерпеть. Но как можно видеть и слушать такое?!

Кажется, Денис как раз из двадцатого столетия...

– Слушай, неужели при твоей жизни и правда такое всем

нравилось?

Денис пожимает плечами.

– Если честно, я уже и не помню. Я же тебе говорил: прожив тут

после воскрешения столько столетий, сколько я, перестаешь что

либо помнить из предыдущей жизни. Словно и не было ее вовсе.

Кстати, ты уже последовал моему совету? Записываешь свои

воспоминания, пока они еще не исчезли?

– А как же! Вот, послушай.

Я быстро нахожу на импланте файлы и, выбрав случайный

фрагмент, читаю вслух и с выражением:

«Филипп пробормотал что-то. Наверняка уже во сне. Все были

так измотаны многочасовой ходьбой по пыльным дорогам, что

погрузились в сон, едва накрывшись плащом и подложив, кто что

мог, под голову.

И только Ингви, ехавший верхом и потому не так уставший, всё

знает...

Я киваю головой в сторону напарника, и Денис машет ему рукой.

Филипп с экрана тоже здоровается с ним.

– Это его идея была, – продолжаю я. – Короче, поговорил я с

одним мужиком, который ночью натолкнулся на предполагаемого

убийцу в подъезде. Лысый, говорит, и с пышными усами. А

приметы нам криминалист сообщила. И был тот тип не один, а

вместе с рыжеволосой девицей. У нее длиннющие огненные

волосы – до попы, говорит. Они стояли там в подъезде и спорили

о чем-то, крича друг на друга. Он орал: «Надо вернуться за ней»,

а она ему: «Нет времени, не успеем до двух». Свидетель это

хорошо запомнил.

– И это однозначно наш клиент, – встревает Денис. – «Вернуться

за ней» означает: вернуться за маской, которую он обронил в

квартире. Тут и думать нечего. Собственно, благодаря маске, мы

и узнали от криминалиста приметы.

– Да, ты ведь еще не знаешь, – подхватываю я, – у

криминалистов произошел компьютерный сбой. Пострадала

программа, реконструирующая внешность по геному. Поэтому

мы до сих пор и не поймали гада. А свидетель сможет прибыть в

участок для изъятия зрительного образа только через два часа.

Он сейчас к Олимпиаде готовится, рыцарь хренов… Филипп,

будь добр, свяжись с китайцами в департаменте

криминалистики, ладно? Узнай, что там у них и как. Ясно же, что

их компьютеры и нашу систему мониторинга взломали из одного

и того же места.

Филипп – переубежденный, по всей видимости, нашими

совместными усилиями – кивает и уже собирается отключиться.

– Чуть было не забыл, Ингви. С Днем рожденья тебя! Долгих лет

жизни! Надеюсь, мне никогда больше не придется тебя хоронить.

Полицейский автомобиль несет нас по кольцевой дороге к

западному выезду из Москвы, и посреди зеленого поля уже

виднеется белое здание энергостанции.

Там работал Радислав...

Туда выведавший у него что-то посредством пыток убийца мог

добраться за десять минут...

(Ровно за столько дотуда от злополучного дома доедет наш

автомобиль, судя по цифрам на дисплее. И это днем, при

оживленном движении. Ночью наверняка и того быстрее).

– Вот сейчас и проверю. Одну секунду.

Автомобиль уже припарковался возле главного входа в

энергостанцию, и я – оставляя напарника за бортовым

компьютером проверять по полицейской базе данных эту

дурацкую версию – выхожу из машины и направляюсь к двери.

Когда она открывается, без вопросов отреагировав на

полицейский жетон, Денис уже догоняет меня:

– Он был на Руси обычным торгашом. Из твоего времени.

Ничего примечательного.

– Ясно. Но всё равно хорошо, что ты посмотрел, – утешаю я. –

Одной гипотезой меньше.

На пути у нас возникает турникет, и из будки выскакивает

взволнованная охранница.

Из-за короткой стрижки я даже не сразу понял, что это девушка.

– С Радиславом что-то случилось? – переводит она беспокойный

взгляд с меня на Дениса и обратно. – Его смена началась уже

полтора часа назад, а его всё нет. Не выходит на связь. Я уже

собиралась сообщить в полицию!

– Он умер, – отвечаю я. – Будет воскрешен приблизительно в

два часа дня. Скажите, пожалуйста, этой ночью на станции

происходило что-нибудь странное? Возможно, проникновение

посторонних или попытка проникновения?

– Ночной охранник, передавая мне утром вахту, ни о чем таком

не сообщал.

– А сколько всего человек работало здесь ночью?

– Двое. Охранник и техник. Так всегда в ночную смену. Днем

работают трое – главный техник, техник и охрана. А что,

собственно, случилось?

Я делаю Денису знак, и он вводит охранницу в курс дела, пока я

осматриваю ее будку.

– Это ваше видеонаблюдение, – показываю я на дисплеи, на

которых видно, что сейчас происходит во всех уголках станции, –

оно автономно или вы подключены к мониторингу Западного

квартала?

– Подключены к мониторингу.

– Понятно...

– Может быть, – предлагает охранница, – вам лучше поговорить

с главным техником? Он заступил на дневную смену полтора

часа назад – в девять ноль ноль, как и положено. Если за ночь и

– Да, пока что ничего более эффективного человечество не

изобрело, – заметно оживляется техник. – И начинка в батареях

всё та же. В космосе рядом с десятком звезд, – поясняет он,

повернувшись ко мне, – размещены огромные,

многокилометровые в диаметре, светочувствительные батареи,

которые и добывают энергию. Затем полученную энергию… как

бы вам это подоходчивей объяснить-то… ну, скажем так,

расфасовывают по таким вот ящичкам-батареям для

использования на энергостанциях. Понятно? И одной батареи

хватает где-то на год.

– Всего на год? – удивляюсь я. – А почему не «расфасовывать»

по батареям, которые были бы раз в сто больше? Место здесь, я

смотрю, для этого найдется. Ну, в крайнем случае строили бы

энергостанции покрупнее. И тогда не нужно было бы каждый год

производить замену рабочей батареи.

– Это очень интересный вопрос, – кивает техник, по-видимому,

уже не считающий меня полным болваном. – Разумеется, так бы

и сделали. Но всё дело в свойствах вещества, которым

заполнена батарея. Это вещество было создано физиками

специально для хранения огромного количества энергии в малых

объемах. И математические модели, когда данное вещество еще

только задумывалось, показали одну очень странную вещь… Вы

знаете? – спрашивает он, переводя взгляд на Дениса.

– Ну да, – не задумываясь, отвечает напарник. – Если эта дрянь

внутри батареек будет превышать некое критическое количество,

то при хранении в ней энергии начнутся энергопотери. Что

невыгодно. Вроде бы так.

– Энергопотери? Это вы где-то так и прочитали: энергопотери? –

Техник хватается за живот и разражается гомерическим хохотом.

Минуту-другую он не может прийти в себя, хохоча так, что по

лицу его обильно текут слезы, и повторяя снова и снова:

«Энергопотери!»

Наконец, он берет себя в руки:

– Прошу прощения, не хотел вас обидеть. Я просто обожаю эту

официальную версию! Энергопотери… Ну, можно, конечно, и так

это назвать, – ухмыляется он и продолжает уже с абсолютно

серьезным лицом: – Математические модели показали, что если

взять данное вещество в критическом количестве и закачать в

него до отказа энергию, то произойдет неконтролируемый

Короче… кто-то в час и двадцать пять минут ночи заказывал

морфедон.

– Это еда или напиток?

– Да нет, это снотворное. Вырубает моментально, сам когда-то

пробовал. По дозировке можно четко рассчитать, сколько минут

или часов продлится действие на нервную систему. Заказан был

морфедон пятнадцатиминутного действия.

– Зачем это ночной смене?!

– Вот и я о том же.

– В час двадцать пять, говоришь? Так это же через пять минут

после смерти Радислава!

– Именно.

– Вот это да. Ночной охранник собирался усыпить техника? Или

техник – охранника?

– Чтобы через несколько минут впустить на станцию убийцу…

Пока Денис еще дожевывает свою пиццу, я уже устанавливаю по

полицейской базе данных личности обоих, а затем, войдя в

систему мониторинга, даю команду вычислить их

местонахождение в настоящую минуту.

Техник, как мы вскоре узнаём, расслабляется в одном из

московских клубов. Туда он направился сразу после того, как в

девять ноль ноль закончилась его смена. Охранник, сдав в это

же время вахту, нырнул в метро и, доехав до остановки «Белый

водопад», отправился на природу, исчезнув из поля зрения

системы мониторинга.

– Денис, – говорю я, вылезая из машины, – получи разрешение

на подключение к спутнику.

– Ты куда?!

– На Белый водопад, – кричу я уже у входа в метро, который

находится всего в нескольких шагах от парковки. – Поищу его

там. А ты оставайся, будешь координировать, когда увидишь нас

со спутника.

– Да это же юрисдикция Северного квартала! Как я получу

разрешение на операцию слежения?

– Не знаю, придумай что-нибудь.

Природа…

Десятки и сотни километров, отделяющие мегаполисы друг от

друга, отведены на абсолютно дикую природу. Такую, какой она

была задумана при создании биосферы Ремотуса. Медведи,

Внезапно он разворачивается и сломя голову бросается наутек в

обратном направлении.

– Стоять!

Я немедленно выхватываю из кармана брюк парализующий

пистолет и произвожу серию выстрелов ему вслед.

Поняв, что промахнулся, бросаюсь вдогонку.

– Ну и драпанул, – слышу я в жетоне. – Он уже выбегает из леса

и направляется к мосту через водопад.

Когда я сам оказываюсь на мосту, пятки Олега сверкают уже на

том берегу и снова исчезают между сосен и елей.

– Где он сейчас? – спрашиваю я, наконец-то преодолев мост

через бурный речной поток, становящийся справа от меня

живописным водопадом.

– Пробежал немного по лесу, а потом зачем-то понесся направо.

К обрыву.

Я несусь вдоль отвесного обрыва, выкладываясь из последних

сил.

Лишь в шаге справа от меня лес заканчивается – и

продолжается уже метрах в ста под ногами. Как-то раз мы гуляли

тут с Мирославой, наслаждаясь открывающимся видом.

Ближайший город, находящийся всего в двух десятках

километров отсюда, абсолютно не портит перспективы. Из-за

зеркальных стен его небоскребы в обычную погоду просто не

различить на фоне затянутого облаками неба. А в такой

солнечный день, как сегодня, он подобен огню, полыхающему у

самого горизонта.

– Ингви, вы с ним вот-вот столкнетесь! Еще метров пятьдесят.

Спустя мгновения в жетоне раздается возглас:

– Он исчез!

– Как это исчез?! – Я останавливаюсь. – В каком месте исчез?

– Вот где ты сейчас стоишь, под этой елью, там он и исчез

только что.

Я недоуменно осматриваюсь вокруг.

Неведомая сила сбивает меня с ног, и – не успев ничего понять –

я лечу вниз с обрыва...

Пролетев не меньше трех метров, я всё же ухватываюсь обеими

руками за торчащий корень, который лишь чудом не

пропарывает мне живот.

Подняв голову, вижу, как из пещеры прямо у меня над головой

Мы с Денисом подбегаем к перилам.

Олега поглощает бурлящий поток. Его бейсболка парит еще

некоторое время над водой, но вскоре тоже исчезает из виду.

– Прыгай за ним! – командую я. – Тебе ничего не будет. А его,

может, еще удастся откачать. Надо как можно скорее узнать всё,

что знает он. Ждать четыре часа его воскрешения я не

собираюсь.

– Ладно, ладно. – Денис, пыхтя, забирается на перила и

слишком долго стоит там в нерешительности, с ужасом смотря

вниз.

Я коварно толкаю его.

И андроид напарника, размахивая руками, тут же исчезает в

бурлящих водах.

ГЛАВА 5

15-го сентября 1017 года, на следующий день после праздника

Воздвижения Креста Господня, во втором часу после полудня к

берегу реки Иордан, сжимая в руке лук и стрелы, осторожно

подкрадывался человек в длинном черном плаще.

Ингви, стоявший в это время по пояс в воде, с интересом вертел

в руках только что сделанную им находку: большое

металлическое распятие с отколотым концом. Филипп и восемь

других паломников ушли осматривать расположенные

неподалеку пещеры, в которых, по преданию, некогда жили Илия

Пророк и Иоанн Креститель, и оставили Ингви в одиночестве

дожидаться их возвращения. Забираться внутрь пещер и лазать

по ним, имея лишь одну ногу, он всё равно бы не смог.

Человек в черном плаще выждал момент, когда Ингви

повернулся к берегу спиной. Выйдя из-за кустарника, он натянул

тетиву и, хорошо прицелившись, пустил стрелу паломнику в

шею.

Убедившись, что жертва ранена смертельно и второй стрелы не

понадобится, он бросился убегать.

* * *

Ингви очнулся в ослепительно белой комнате.

Вскочив на кровати, он первым делом судорожно ухватился за

ни много ни мало – избавиться от старения и болезней. А сделав

бессмертными себя, люди задумались над тем, как вернуть к

жизни и ушедшие поколения.

– Да что же это за богохульство? – Ингви схватился руками за

голову. – Одному только Господу подвластно такое! И Он сам

воскресит всех перед Судным Днем!

– Всё зависит от толкования Писаний, – уклончиво сказал Голос.

– Во многих церквях священники стали объяснять пастве, что

никакого противоречия тут нет. Бог властен как сам даровать

вечную жизнь и совершить всеобщее воскрешение умерших, так

и сделать это руками людей. И никто не посмеет запретить Ему.

– Но как же такое возможно? – не сдавался Ингви. – Как может

человек, пускай даже ученый, который своим умом постиг всю

природу вещей... как он может воскресить другого человека,

умершего много веков назад?!

– Да, это тебе не просто будет понять, – согласился Голос. – Но

я помогу тебе. В какой-то момент физики выяснили, что время и

пространство являются всего-навсего свойствами материи и,

соответственно, на них можно воздействовать материальными

методами…

Ингви слушал Голос и, к своему удивлению, понимал его. Будто

смысл сказанного напрямую, в обход слов, стал проникать в его

мозг. Не это ли имел в виду Голос, когда сказал: «Но я помогу

тебе»? Для многих понятий, которые теперь слышал Ингви, на

его родном языке не нашлось бы, пожалуй, даже подходящих

слов. Да и сам язык, на котором звучал Голос (Ингви только

сейчас об этом подумал), это был точно не скандинавский и не

славянский. Однако он понимал его и, более того, думал на нем.

– Путем наложения пространств, – продолжал Голос, – сначала

была найдена возможность мгновенно перемещаться из одного

места в другое, сколь угодно отдаленное. Такой способ

передвижения назвали телепортацией. Но намного важней

оказалась технология, позволившая перемещаться во времени.

Правда, только в прошлое. Путешествие в будущее… – тут

Голос замялся. – Ну, если не учитывать, что мы с каждым

мгновением немного перемещаемся в будущее... Такое

путешествие до сих пор остается, увы, лишь научной теорией.

– То есть теперь, – Ингви показалось, что он начал

догадываться, – эти ваши ученые могут отправиться в прошлое

стволовых клеток... Всё это ей как раз плюнуть. Кстати, целиком

никого не забирают. Подменяют только мозг.

– О Господи, – застонал Ингви, снова схватившись за голову.

– ...а тело, абсолютно здоровое тело, в котором ты сейчас

находишься, было элементарно выращено здесь на основе

твоего ДНК. И твой мозг вживлен в него. На самом деле главная

сложность Проекта всеобщего воскрешения заключалась совсем

в другом. Сложнее всего было придумать, каким образом

раздобыть информацию. А информации требуется поистине

немало. Необходимо знать точный момент смерти мозга, его

точное местонахождение и его точную структуру – конфигурацию

всех атомов! – на тот момент. И так с мозгом каждого человека,

когда-либо жившего и умершего на Земле. Ты можешь себе это

представить?

Ингви, конечно же, не мог. Впрочем, вопрос был риторическим.

– Но решение было найдено, – продолжал Голос. – Был создан

«Архивариус» и отправлен в доисторические времена. Я скажу

тебе, что такое «Архивариус»... Это аппарат, летающий так

далеко от людей, что его не видно. Выше, чем летают птицы,

Ингви. Намного-намного выше.

– У самой тверди небесной?

– Гм…ну... – замялся Голос, – считай, что у тверди небесной. Это

сейчас не так важно. Важно то, что из «Архивариуса» исходят

сканирующие лучи, настроенные на поиск нейронных сигналов.

Эти лучи мгновенно обнаруживают мозг любого новорожденного

младенца и с тех пор ежесекундно мониторят этот мозг на

протяжении всей его жизни, получая информацию о малейших

атомных изменениях в его структуре, а также о его текущем

местонахождении. И как только мозг умирает – будь то хоть

через день после появления на свет, хоть через сто лет –

«Архивариус» сохраняет самую последнюю информацию в

своем Архиве.

– И этот ваш «Архивариус», со всей собранной за тысячелетия

информацией, так и летает сейчас где-то там под твердью

небесной?

– Конечно. Остается только скачивать из его Архива

информацию и действовать. Выбрав очередную личность,

которой настало время быть воскрешенной, ученые из Архив

Службы сначала, внимательно изучив данные об атомной

этим – благодаря «Архивариусу», с человеком происходит

фактически то, во что ты верил! Субстанция-носитель личности,

то есть мозг, бессмертен. Ведь ни у одного человека, когда либо

жившего, мозг так и не умер. При этом он воссоединяется с

преображенным телом.

– Погоди, погоди, – запротестовал Ингви. – Что значит «ни у

одного человека» мозг не умер?! Не ты ли сам только что

говорил мне, что лучи «Архивариуса» фиксируют момент смерти

мозга и сохраняют эту информацию? Да и вообще… – У Ингви

появилась спасительная мысль, что он поймал Голос на

противоречиях. – Вы добрались пока только до 11-го века, как ты

рассказывал. А что насчет людей, живших в 5-м веке, например?

Они-то еще вами не воскрешены. У них, по-твоему, тоже «мозг

так и не умер»?

Последнюю фразу Ингви произнес уже откровенно смеясь над

всей этой бредовой ситуацией, в которой он почему-то оказался.

Казалось, что еще чуть-чуть и дурной сон оставит его.

– Ты задаешь правильные вопросы, Ингви. – Голос был тут как

тут. – Я вижу, что ты уже готов для осмысления того, что обычно

называют «парадоксами изменений прошлого». Но парадокс не

является противоречием. – Судя по всему, поставить Голос в

тупик Ингви не удалось. – Когда «Архивариус» мониторил твой

мозг 15-го сентября 1017 года, он в определенный момент

получил информацию о прекращении его жизнедеятельности. Но

умер ли мозг? Нет. Просто он мгновенно исчез и был подменен

мертвой копией из будущего. Лишь для простоты я чуть раньше

назвал это «смертью мозга». И так происходит абсолютно с

каждым умирающим человеком. Ну, если говорить откровенно,

мы, конечно, не можем знать наверняка, что и в 5-м веке с

умирающим людьми происходило то же самое. Вдруг Проект по

какой-то причине будет прекращен? Дойдем, допустим, до 7-го

века и остановимся навсегда?

– Да это же легко выяснить, – всё еще пытался сопротивляться

Ингви, хоть уже и не так уверенно. – Вы скачиваете из Архива

информацию, так? Неужели нельзя было глянуть на самые

ранние из полученных данных? Кто там у вас был первым,

подвергшимся мониторингу… Адам?

– Эээ. Ну, зови его так. И что бы это дало?

– Узнали бы, даже не воскрешая его, появилась в его черепушке

стать бессмертным забесплатно появилась у всех желающих, это

происходило только при одном условии. Человек подвергался

процедуре, лишающей его возможности иметь детей...

Ингви в ужасе посмотрел вниз своего живота.

– О, не беспокойся, – поспешил успокоить его Голос. – Всё на

месте и в полной работоспособности. Просто дети не появятся.

Ну ты сам подумай: если бессмертны людям оставить

возможность завести хотя бы по одному ребенку, то население

планеты только за год может удвоиться. А если и дети их,

повзрослев, заведут по ребенку? А потом и их дети? Это при

том, что деды-то и бабки их по-прежнему выглядят как

восемнадцатилетние и ни на какой «тот свет» не собираются! В

общем, без этой меры человечеству было не обойтись. Однако

для воскрешения ушедших поколений места на Земле всё равно

уже не было.

– Где Мирослава? – спросил Ингви, сам удивляясь, что только

теперь задал этот вопрос.

– Возможно, ты уже сегодня увидишь ее.

«Черт побери», – подумал Ингви, – «а не так уж и плохо, что тот

ублюдок подстрелил меня на Иордане. Сколько бы еще месяцев

я дожидался нашей встречи?»

Но тут же его посетила мысль, от которой он стал мрачнее тучи.

– Она вышла замуж за другого? Когда поняла, что я не вернусь.

– Я не знаю, – ответил Голос. – Ты сам спросишь у нее.

– А кто и почему меня убил?

– Этого я тоже не знаю. Видишь ли, благодаря информации из

Архива, в принципе, можно было бы очень неплохо покопаться в

мозгах каждого умершего. Ведь знание атомной конфигурации

мозга позволяет нам, еще до воскрешения, создать его

виртуальную модель... Можно залезть в воспоминания умершего

и получить полную картину его жизни. Затем при помощи

суперкомпьютеров сопоставить миллионы таких картин друг с

другом – и тогда у нас в Архив-Службе были бы наготове ответы

на все подобные вопросы... Но нам запрещено это делать из

этических соображений. Ты же не хотел бы, чтобы так

поковырялись в твоей личной жизни?

Ингви помотал головой.

– Ну так вот. Я даже понятия не имею, что это за Мирослава, о

которой ты говоришь. Из воспоминаний умершего – из их

– Общий язык человечества, был создан искусственно в 23-м

веке. Его не требуется учить, загружается в мозг во время сна. В

том числе – каждому воскрешенному. Чертовски удобная штука!

Не представляю, что бы мы без нее делали.

– Какие на Ремотусе законы? – перепрыгнул Ингви к очередному

вопросу.

– Гуманные, друг мой, гуманные, – засмеялся Голос. – Но ты не

волнуйся: после встречи с посетителями тебя всё равно отсюда

не выпустят, пока не пройдешь подробный инструктаж на эту

тему.

– А что если я, – пришла вдруг в голову Ингви неожиданная

мысль, – прямо сейчас залезу на это дерево и брошусь вниз

головой? Ты, кажется, говорил о бессмертии. Преображенное

тело и всё такое прочее.

– Ты разобьешься и умрешь. Но будешь вскоре воскрешен.

Разумеется, только в этом смысле человек стал бессмертным –

он неизбежно возвращается к жизни.

– А что если кто-то... не я, предположим, но кто-то другой... не

хочет, чтобы его больше воскрешали?

– Это сложный вопрос, Ингви, – ушел от ответа Голос. – Я бы

даже сказал, один из сложнейший вопросов, вставших перед

человечеством с начала реализации Проекта. Может, я лучше

успею ответить на что-нибудь попроще?

Ингви задумался на секунду-другую.

– Ну хорошо, – сказал он. – Как вы ведете войны, если всех

убитых вскоре воскрешают?

– Никак. Когда в 22-м веке у людей появилась возможность жить

вечно молодыми, никто еще и знать не знал про предстоящее

воскрешение. Поэтому ценность человеческой жизни

необычайно возросла, и войны прекратились. Подумай сам... –

Голос помедлил, подыскивая для ошарашенного воина нужные

слова. – Одно дело, когда ты знаешь, что всё равно умрешь

через какие-то жалкие пятьдесят или семьдесят лет. Почему бы

и не расстаться с жизнью чуть пораньше? Ради чего-нибудь. Но

когда у тебя есть перспектива полноценно, в нестареющем и

неболеющем теле, наслаждаться жизнью бесконечно долго –

миллионы и миллионы лет! – а к тебе подходят и говорят:

отправляйся-ка завтра на войну… Можешь представить себе,

куда народ «послал» таких правителей? Причем это сделали

еще в 19-м веке – всё больше и больше людей переставали

верить в присутствие в них некой «души». Они вообще

переставали быть религиозными. До 22-го века такие люди

оставались в подавляющем меньшинстве – хотя в отдельных

странах, например, в твоей Дании, их было около половины. Но

после обретения человечеством вечной молодости неверующих

на Земле стало даже больше, чем верующих.

Неожиданно Ингви заулыбался:

– А у меня тогда есть вопрос.

– Задавай. До встречи с посетителями еще есть минуты.

– Целью этого вашего Проекта является воскрешение всех когда

либо живших людей, так?

– Так.

– Но если ученые не пользуются понятием «душа», то как вы

определите, что цель Проекта достигнута? На какой именно

«обезьяне» или, может быть, «полуобезьяне» вы остановитесь?

Если Бог в один прекрасный день – пускай даже миллион лет

назад – стал вкладывать в животные тела бессмертные души, то

тогда существует некий четкий момент появления первого в

истории человека. Другой вопрос, как этот день вычислить… Но,

по крайней мере, он есть. А вот если…

– Не продолжай, я понял, – ответил Голос. – Это действительно

интересный вопрос. «Архивариус» был отправлен на двести

тысяч лет назад. В случайно выбранный день. Люди,

анатомически подобные нам, то есть Homo sapiens, появились в

эту эпоху. Да, ты прав, рано или поздно человечеству придется

абсолютно произвольно решить, на ком конкретно завершить

Проект. Самим решить, кто станет нашим «Адамом».

– Но ведь он непременно будет тосковать по своим родителям! –

запротестовал Ингви. – И потребует их воссоздания! Я бы,

например, не хотел, чтобы остановились на мне.

– Хорошо, а первая обезьяна «с душой» не будет тосковать по

матери, вскормившей ее?

– Ну-у-у, – протянул Ингви, – по-видимому, в тот момент, когда

Творец вложил в нее бессмертную душу, она внезапно ощутила

себя Дитём Божьим, а не животным.

– Что ж, – не стал спорить Голос, – многие здесь на Ремотусе

верят, что так оно и было. Но если и ты из их числа, то тебе-то

что переживать за такую обезьяну?

она всю свою жизнь думала, что я ее бросил!

Ингви зарыдал. К нему только сейчас начало приходить

осознание всего произошедшего.

– Ну что ж, – ответил Голос. – В Сети, в разделе про

воскрешения, год назад был размещен анонс: «Ингви, сын Аки.

Датчанин. Погиб от руки неизвестного 15-го сентября 1017 года

на Иордане, близ Иерусалима». И фотка твоей физиономии,

реконструированной по ДНК. Так что теперь-то она в курсе.

– А если она не видела анонса?

– Гм… а кстати… не исключено, что ты вообще зря

переживаешь. Откуда тебе знать, что она сама от чего-нибудь не

умерла вскоре после твоего отъезда?

Ингви эта мысль еще не приходила в голову.

– В таком случае, – продолжал успокаивать Голос, – получается

вообще идеальная ситуация. Никто ни по кому особо не страдал.

А здесь на Ремотусе тебе долго ждать ее воскрешения не

придется.

– С другой стороны, – попытался сам себя подбодрить Ингви, –

через минуту меня могут встретить мои внуки и правнуки.

– Тоже неплохой вариант, – согласился Голос. – А теперь

вставай. Пора.

Ингви поднялся со скамейки. От волнения у него тряслись ноги.

– Видишь ту калитку? Посреди дощатого забора. Иди к ней и

открывай.

Ингви медленно, стараясь еще хоть немного потянуть время,

поплелся туда.

– Удачи тебе, – сказал Голос ему в спину.

Пересохшими губами Ингви пробормотал что-то вроде «спасибо,

и тебе того же» и влажной рукой взялся за ручку калитки.

Вздохнув, он потянул дверцу на себя.

ГЛАВА 6

– Вы там что с Денисом творите? – орет на меня шеф с экрана

полицейского жетона.

За окном мелькают стены подземных туннелей, соединяющих

остановку «Белый водопад» с наземным выходом возле

энергостанции.

– Ингви, ты в своем уме? Гоняться за человеком на территории,

актуальное местонахождение ночного техника. Убедившись, что

он по-прежнему в клубе, сообщаю адрес бортовому компьютеру,

и машина трогается с места.

Денис снимает шлем.

– Ну как он? Выжил?

Напарник мотает головой:

– Голова вдребезги разбита о подводные камни.

Денис так тяжело дышит, будто и в самом деле только что нырял

в воду.

– Андроид ты прямо там бросил?

– Нет, конечно. Пришлось немного помятым добежать до

синтезатора возле метро.

– Это правильно, молодец.

Автомобиль сворачивает с кольцевой и мчится по длинным

городским магистралям.

– Слушай, Денис, ты не мог бы опять связаться со спутниковой

службой? Уж не знаю, как тебе удалось получить разрешение на

слежку вне нашей юрисдикции. Но сейчас нужно срочно

выяснить, что этот охранник делал там возле Белого водопада

до моего появления.

– А ты сначала не хочешь ни за что извиниться?

– Хмм, – задумываюсь я. – А, да. Прости, что спихнул тебя с

перил. Но ты бы сам не прыгнул! Я же видел.

– Уже практически прыгал, – огрызается Денис. – Мне просто

надо было рассчитать прыжок.

– Ну хорошо, хорошо. Я ведь уже извинился.

Вскоре на дисплее бортового компьютера появляется лицо

девушки, кажущееся мне очень знакомым.

– Дорогая, – обращается к ней Денис, – это снова я. Еще одна

ма-а-аленькая просьба!

Вспомнил. Однажды он притаскивал ее на какую-то вечеринку.

– Сначала пропадаешь на полгода и не отвечать на звонки, –

чуть ли не плачет девушка с дисплея, – а теперь, как только тебе

что-то понадобилось, так сразу «дорогая».

– Знаю, знаю, я свинья, – соглашается Денис. – Сегодня же

вечером всё искуплю, вот увидишь. Обещаю! Но нам сейчас

позарез нужны записи с того спутника. Можешь устроить? С

девяти ноль ноль и до появления там моего напарника. Все

перемещения Олега на природе возле Белого водопада.

вам несколько вопросов. Пожалуйста, выйдите со мной на улицу.

– Офицер, – техник с трудом ворочает языком, – у меня нет

секретов от друзей! Хотите пива? Принести офицеру пива! – орет

он в сторону барной стойки.

– Нет, нет, благодарю вас, – машу я бармену, вопросительно

смотрящему на нас.

Что ж, вытащить его на улицу в таком состоянии вряд ли

удастся. Придется спросить прямо здесь.

– Скажите, пожалуйста, Виктор. Этой ночью на работе, в период

с часа до двух, вы засыпали на пятнадцать минут?

Техник смотрит на меня, вытаращив глаза.

Не проходит и двух секунд, как вся его пьяная компания

разражается дружным хохотом. Какая-то девица даже падает со

стула. Техник, остававшийся все это время мрачнее тучи, вдруг

тоже начинает хохотать вместе со всеми.

Но от моего внимания не ускользает, что получается у него это

как-то не очень естественно.

Схватив Виктора за воротник, я бесцеремонно тащу его в

сторону туалета.

– Что вы делаете? Какое… какое вы имеете право? – вопит он,

пытаясь сопротивляться. – Я буду жаловаться!

В туалете, одной рукой держа его за шиворот, другой я затыкаю

в раковине сливное отверстие резиновой пробкой и пускаю

холодную воду. Как только раковина наполняется до краев,

перекрываю кран и погружаю голову техника в раковину, изо всех

сил удерживая ее под водой.

Тело неистово брыкается, а голова пускает со дна пузыри.

Наконец, опасаясь, как бы он всё-таки не захлебнулся, я

ослабеваю хватку – и моя жертва падает на пол, производя один

за другим судорожные вдохи.

– Скажите, пожалуйста, Виктор, – повторяю я свой вопрос,

присев на корточки рядом с ним. – Этой ночью на работе, в

период с часа до двух, вы засыпали на пятнадцать минут?

– Да… да, – хрипит техник и еще долго не может откашляться.

– Вы помните, когда точно это произошло?

– Естественно, помню. Как только понял, что задремал, – в

ужасе вскочил и посмотрел на часы. Было без четверти два. Как

долго проспал, не знаю. Ума не приложу, что со мной

произошло! Раньше никогда такого не случалось. Нам

отрубился, а проснулся без четверти два. Ясно?

– А ты какой вопрос ему задал?

– Что значит какой? – не понимаю я, к чему он клонит. – Спросил

напрямую. Засыпал ли он этой ночью на работе, в период с часа

до двух, на пятнадцать минут.

– А вот теперь представь, – хихикает Денис, – ну, просто

предположи на секунду, что он и есть их сообщник и что это он

заказывал морфедон и усыпил охранника. Что ж, по-твоему, ему

еще оставалось ответить? «Нет, это не я заснул, это тот, кого я

усыпил, заснул»?

Мысль, что техник обвел меня вокруг пальца, никак не хочет

укладываться в голове.

– С другой стороны, – пытаюсь я оправдываться, – одно другое

не исключает. Почему бы ублюдкам, которые готовили убийство

Радислава и проникновение на энергостанцию, не сговориться с

работающим там наркоманом?

Денис продолжает противно хихикать.

Нда. Забавно, если в Риме и Париже сейчас происходят аресты

ни в чем не повинных охранников...

Я делюсь с напарником свежей новостью от шефа.

– Что-нибудь еще интересное у него дома заметил? – меняю я

тему.

– Больше ничего. В смысле, ничего противозаконного.

– А что-нибудь странное?

– Ну, насколько я тебя знаю, ты и киберприставку для Игры

странной считаешь. У него валяется такая.

– То еще извращение, – соглашаюсь я. – А он от какого времени

и места тащится? Не посмотрел?

– Посмотрел. Святая Земля начала 11-го века. Я даже сразу про

тебя вспомнил... А к тебе, кстати, создатели Игры приходили?

Просили вынуть из твоего мозга зрительные образы Иерусалима

или Иордана того времени?

– Не-а, – мотаю я головой. – Для этого у них и без меня

материала хватает. Меня они месяц назад уговаривали

поделиться образами викингских набегов на Англию начала 11-го

века.

– Это само собой, – говорит Денис. – Было бы даже странно,

если бы к тебе не обратились... И как? Ты их послал куда

подальше?

Вот это адреналин так адреналин! А если ему острием копья в

смотровую щель на шлеме попадут? Я, конечно, понимаю, что

новый глаз в тот же день вырастят из стволовых клеток. Но

представь, каково это – получить копьем себе в глаз! И не в

какой-то там киберреальности, а вот прямо так.

– На Руси же вроде рыцарей не было.

– Я его спросил, он сам вообще из 21-го века. Но увлекся,

говорит, этим историческим спортом. А завтра, когда на

Олимпиаде будет день рыцарских турниров, ему предстоит

сразиться, среди прочего, с настоящими испанскими, немецкими

и какими-то там еще рыцарями, жившими в Средние века. Для

него это огромная честь, говорит. Поэтому так тщательно

тренируется. Сильно извинялся, что не может прямо немедленно

всё бросить и поехать со мной в участок.

– А лыжница что? – интернируется Денис. – Ты, когда

нейрошлем снял, сказал только, что рыцарь встретил в подъезде

усатого типа с рыжеволосой девицей и услышал, о чем они

спорили. А потом ты сразу дал автомобилю команду ехать на

энергостанцию.

– Лыжница никого не встречала, – вздыхаю я. – Ни в подъезде,

ни в лифте, ни в коридоре. Зря я с нее начал. Как думаешь, она

сейчас себе за Полярным кругом физиономию отмораживает

тоже ради адреналина?

– Не себе, андроиду.

– Знаешь ли, – не соглашаюсь я, – пока я там от атомного

синтезатора до горного склона прошелся, а потом еще и

обратно, то ощущение было точь-в-точь, будто у меня самого с

лица кожу содрали. Я даже, когда шлем снял, в зеркало

посмотрелся.

– Ну, ощущения-то все в голове. Так что неудивительно. А насчет

адреналина... Ты в курсе, что одно время люди тут на Ремотусе

в поисках острых ощущений стали массово совершать

самоубийства?

– Правда? Не слышал такого.

– Это давно уже было. В первые десятилетия Проекта. Чего

только не вытворяли! Кто-то с крыши небоскреба прыгал, кто-то

на шоссе выбегал прямо перед несущимся грузовиком. И всех их

потом раз за разом Архив-Службе воскрешать приходилось. Из

за этого и был в итоге принят закон, предусматривающий за

качестве жертв были выбраны одинокие мужчины, которых никто

сразу не спохватится. Но поскольку квартира Радислава была

напичкана домашними камерами, его сожительница – хоть и не

находилась там – видела, что он не подает признаков жизни под

одеялом. Обратясь так рано в полицию, она, я думаю, нарушила

им все планы.

– Какие еще к черту планы? – восклицаю я. – Мы же с Денисом

были на энергостанции. Главный техник четко сказал, что там

ничего не пропало.

О Боже.

Неприятная догадка...

Нет. Не может быть, чтобы и главный техник был с ними заодно.

– Откуда я знаю, какие планы? – сердится Филипп. – Как бы то

ни было, за вашими с Денисом действиями они внимательно

следят. Учтите это. Как только доставите в участок свидетеля,

дайте мне проверить свои жетоны. Теоретически возможно, что

они дистанционно подсосались к жетонам и ведут прослушку.

На этой радостной ноте Филипп оставляет нас.

– Не понимаю, – Денис вылезает из автомобиля, с опаской

косясь на свой жетон, – как мог какой-то час-полтора нарушить

им планы? Предположим, мы бы вообще только сейчас – как в

Париже и Риме – обнаружили тело Радислава и вызвали

криминалиста... То же самое сделали бы коллеги из других двух

городов... И там у себя в Китайском Штате криминалисты за

десять минут восстановили бы по ДНК физиономии всех трех

убийц. И что? Этого они не опасались? Но почему-то опасались,

что хотя бы один из них будет арестован чуть ранее?

– Ну... – Я тоже с опаской посматриваю на жетон, запирая им

дверцу автомобиля снаружи. – Быть может, за это время они

рассчитывали все вместе дружно телепортироваться на Землю?

– И что? Там их по запросу Ремотуса не арестуют столь же

неотвратимо? И почему еще ночью было не сбежать на Землю?

– Или же, – посещает меня очередная догадка, – планировалось

в тот момент, когда китайцы запустят программу по геномной

реконструкции, незаметно подсосаться к их компьютерам и

выдать ложную картинку? Но нужен был еще часик-другой для

этого. Поняли, что из-за нас не успеют – и решили действовать

нахрапом. Просто грохнули китайцам всю программу.

Пока мы с Денисом добираемся до главного входа на стадион,

тысяч ремо.

Вандал встречается со мной взглядом.

Пристально посмотрев на меня пару секунд, он... черт, что это он

делает?!.. он разрывает у себя на груди рубашку.

Наш автомобиль, обогнав автобус, пристраивается спереди.

Я оборачиваюсь, чтобы и дальше понаблюдать за

ненормальным. Денис и свидетель, заметив мои ерзания, тоже

оборачиваются. Через лобовое стекло автобуса, не имеющего

водителя, нам троим хорошо видно, как мужчина, разорвав

рубашку, нащупывает у себя что-то в районе сердца. И делает

резкое движение...

Фонтан крови, вырываясь у него из груди, забрызгивает всё

лобовое стекло.

В тот же момент автобус делает необъяснимый рывок вперед и

ударяет нашу машину.

Я больно впечатываюсь в спинку сидения, но уже в следующий

момент автомобиль начинает вертеться и швыряет нас троих по

салону из угла в угол.

Вскоре автомобиль переворачивается и делает кувырок за

кувырком.

Словно оказавшись в невесомости, мы с Денисом и свидетелем

летаем по салону, сталкиваясь друг с другом лбами и не в силах

ничего поделать.

В глазах у меня темнеет, а в голове проносится мысль, что ведь

мы находимся на самом высокой точке эстакады – и лишь

мгновения отделяют нас от падения с моста на проносящиеся

где-то там далеко внизу автомобили.

Немыслимая боль раздается в левом плече, и я теряю сознание.

ГЛАВА 7

– Офицер, вы меня слышите?

Женский голос заставляет меня открыть глаза.

– Отлично, офицер, – продолжает девушка, одетая в форму

врача скорой помощи. – Я сейчас отвезу вас в больницу, вам

надо долечиться.

Выходит, я не умер. Это хорошая новость.

– Что с другими? – спрашиваю я, не увидев в салоне скорой

помощи больше никого.

– Вы случайно не находили моей руки? – спрашиваю я у

пристально разглядывающего меня врача.

– Так это, значит, ваше. – Он достает из контейнера со льдом

руку в синем полицейском рукаве. – Пришить ее прямо сейчас, к

сожалению, не смогу. Мы это делаем в больнице. Но, если

хотите, можем отрастить вам там новую.

– Архив-Службу вызвали?

– Разумеется. Как только констатировал смерть. Вот, дожидаюсь

их тут, чтобы передать тела. А вас, значит, выбросило из

машины еще наверху? Я так сразу и подумал, когда обнаружил

эту руку, зажатую между сидением и окном. Но я и представить

себе не мог, что вы живы.

В руке, которую врач уже собрался класть обратно в контейнер,

раздается входящий вызов.

Я выхватываю ее.

– Ингви! – восклицает шеф, появившийся из жетона. – Рад, что

ты жив. Ты почему отказался от госпитализации? Я всё сейчас

видел по мониторингу. Что ты там еще надумал?

– Скажи мне лучше... что это было? – Я подхожу к обломкам

автомобиля. – Почему автобус ударил нас? Да еще и сразу

после того, как тот чокнутый что-то с собой сделал. Ты уже

просмотрел всё это в записи?

– Просмотрел. На этот раз с записями всё в порядке. Это был

андроид того вандала-фанатика. Как обычно, от андроида

исходил сигнал, и по сигналу мы установили, что управлял

андроидом сам вандал, не кто-то иной.

– Хорошо, но что он с собой сделал?

– Он вырвал из себя то, что андроидам заменяет сердце. Я в

этом сам, если честно, не очень силен, – смущенно признается

шеф. – У них там в роли сердца какой-то источник питания.

Короче, его он и выдрал. И перед тем, как вырубиться, направил

его на бортовой компьютер автобуса.

– И это вызвало резкое прибавление скорости?

– Да. Буквально на секунду. Автобус здорово толкнул вас и сразу

остановился. Бортовой компьютер сгорел к чертям собачьим.

– Ты с таким раньше сталкивался? – недоумеваю я. – В смысле,

чтобы андроид вырывал у себя этот чертов источник питания?

Да еще и выводил из строя технику таким способом?

– Нет, впервые такое вижу.

несусь к входной двери.

Вскоре, поднявшись на лифте до самого верха, ступаю на

плоскую крышу, покрытую мраморной плиткой. Повесив веревку

себе на шею и взяв скотч в зубы, освободившейся рукой достаю

парализующий пистолет.

Вандал еще здесь. Спиной ко мне, он стоит на коленях у самого

края крыши возле решетчатого ограждения и, что-то бормоча,

время от времени поднимает руки к небу.

Я подкрадываюсь поближе. К счастью, больше на крыше никого

не видать. Значит, план сработает...

Ничего не говоря, я всаживаю ему в спину парализующий

разряд. Обездвиженное тело тотчас растягивается вдоль

решетки. Я кладу пистолет на плитку из искусственного мрамора.

– Здравствуй, голубчик, – говорю я ему, обматывая ноги и руки

скотчем.

Голубчик смотрит на меня широко открытыми глазами, но не

может промолвить ни слова.

– Да-да, я знаю. Ты сейчас не можешь шевелить языком. Но

очень скоро сможешь, не переживай.

Я делаю из веревки петлю и накидываю ее ему на шею.

Свободный конец привязываю к ограждению. Не так-то просто

смастерить надежный узел одной рукой, но в итоге у меня

получается.

Затянув петлю на шее покрепче, я снова беру в руку

парализатор. Нажатием на кнопку возле спускового курка

привожу оружие в режим анти-парализатора. И снова делаю

выстрел.

– Что тебе от меня надо? – кричит он, извиваясь всем телом,

словно змея.

Впрочем, вскоре он прекращает дрыгаться, так как из-за этого

петля лишь сильнее врезается ему в горло.

– Расслабь петлю, не могу дышать, – хрипит он.

Я делаю петлю посвободней.

– Итак, – говорю я. – Для чего у техника энергостанции была

отрезана кисть руки с имплантом и что у него выведывали

посредством пыток?

– Я ничего об этом не знаю. Впервые слышу. При чем тут я? Я

требую немедленно развязать меня! Слышишь?

Ну что ж...

врать.

Может, ему свои же мозг обработали? Тогда он вообще-то может

и не помнить, что совершил.

– Алиби у тебя нет, – вздыхаю я. – Полиция засекла сигнал от

андроида. Им управлял ты, пока был дома.

– Что?! Я никогда не имел дела с андроидами! У меня нет дома

нейрошлема, можешь сходить проверить! У нас в церкви

строжайше запрещено пользоваться этими сатанинскими

штучками!

Господи, ну что мне с ним делать? Дома, увидев шлем, скажет,

что не его. Подбросили, мол. И самое ужасное, что и правда

будет в это верить.

Отвезти его в участок для изъятия из мозга зрительных образов?

Вместо погибшего свидетеля... Но ведь если ему стерли

воспоминания, то и нужных нам зрительных образов, скорее

всего, не осталось.

– Оставь его в покое, – раздается у меня за спиной знакомый

бас.

Я оборачиваюсь.

– Шеф? Что ты здесь делаешь?

Но уже и сам понимаю, что шеф, конечно же, проверил по

системе мониторинга, по-прежнему ли молится на крыше этот

псих, и увидел, что я тут вытворяю. Вот и примчался.

Наверно, это андроид? Физически он бы так быстро от участка

не добрался.

– Ты, надеюсь, не арестовывать меня пришел за превышение

должностных полномочий? – пытаюсь я пошутить, аккуратно

ставя вандала на ноги и отвязывая веревку от решетки.

Судя по лицу шефа, ему сейчас не до шуток.

– Ингви, сдай мне свое оружие.

– Да ладно тебе! Я же всего-навсего...

– Это приказ, – обрывает он и протягивает руку ладонью кверху.

Я отдаю ему пистолет.

– Жетон сдать не могу, уж извини.

Внезапно шеф направляет полученный пистолет на меня и

нажимает на курок.

«Да что ж ты делаешь?», – хочу я сказать, но язык уже не

повинуется.

– Вот это правильно! – ликует вандал, когда я падаю возле его

мы вообще не знаем, кто за ним стоит? Может, тот, о котором

извещает сигнал, а может, кто-то другой?

Шеф кивает:

– Филиппу скоро доставят андроида, устроившего вашу с

Денисом аварию. Хочет в нем поковыряться. Может, поймет,

каким образом они подсосались к передатчику, издающему

сигнал? А этого, – шеф с любопытством разглядывает своего

близнеца, – давай-ка отнесем с тобой в ближайший синтезатор.

Который у подъезда.

– Подожди. В квартиру вандала заглянем?

– Зачем?

Ну, вдруг андроидом в автобусе управлял всё-таки он? А память

об этом у него стерта. Ну, или не сумел я расколоть его? Тогда

Филиппу для осмотра потребуется именно этот экземпляр. – Я

пинаю лежащую копию шефа.

Поразмыслив, шеф соглашается и запрашивает ордер.

Затем мы вдвоем, за руки за ноги, уволакиваем обездвиженного

андроида с крыши.

Как хорошо, что разработчики стандартного полицейского

парализатора додумались сделать в нем переключатель для

поражения нервной системы андроида. Палить по этим

биороботам в обычном режиме – всё равно что пытаться

парализовать слона плевком.

– Кладем его, – говорит шеф, когда мы оказываемся перед

квартирой вандала.

Дверная панель, отреагировав на жетон с ордером, немедленно

скрывается в стене, и мы заходим внутрь.

Перевернув всё вверх дном, увы, так и не находим нейрошлема.

– Может, он его уничтожил вот здесь? – Я направляюсь к

стоящему в углу атомному синтезатору.

Однако список последних операций дает отрицательный ответ.

– Я же тебе говорил, Ингви... – Шеф отчитывает меня, запирая

жетоном дверь снаружи. – Ну какое отношение этот блаженный

может иметь к убийствам? Взять баллончик и отправиться

героически портить стены душеспасительными надписями – это

да. Но убийства... Вот почему ты меня тогда не послушал?

Понесся зачем-то арестовывать его.

– Но я был прав насчет аварии на дороге! А ты: совпадение,

совпадение, – передразниваю я его низкий голос.

– Выходит, всё будет так, как если бы я ничего не

предпринимал...

– Что ты имеешь в виду?

– Здесь что-то не так. Ведь если бы, проводив утром

криминалиста обратно до уличного синтезатора, – рассуждаю я

вслух скорее сам с собой, чем с шефом, – мы бы с Денисом

вернулись в участок и разъезжали по обычным бессмысленным

вызовам вроде пьяных драк, то что бы произошло? Ровно то же

самое, что и сейчас. Ты бы дождался воскрешения убитого и обо

всем его расспросил...

– Ну да.

– У меня такое чувство, что именно это их и устраивало. Ведь

ночной охранник, которого мы чуть было не схватили, предпочел

смерть – лишь бы мы у него что-то не выведали.

– Ингви, перестань. А вот и твое такси! Тебе просто надо

отдохнуть. Когда воскресят этого охранника, Олега или как там

его... выведаешь у него всё сам лично, обещаю.

Я покорно сажусь в машину, и шеф захлопывает за мной дверцу.

– И чтоб больше без фокусов! – погрозив мне пальцем, он

исчезает в атомном синтезаторе вслед за своей подделкой.

Пока такси мчится по городским магистралям, я решаю

послушать новости.

Что там с этим повторным запуском «Архивариуса»? Не

перенесли, надеюсь? Иначе Мирослава рискует не успеть из

Рима к нам на вечеринку.

– Министр энергетики правительства Ремотуса, – взволнованно

сообщает диктор, – был час назад убит в Токио во время

экстренно созванной им пресс-конференции.

Я делаю погромче.

– Находясь в Японском Штате с рабочим визитом, министр

внезапно созвал конференцию, на которой успел сообщить

журналистам о том, что ему только что стало известно о двух

случаях пропажи полностью заряженных батарей. По словам

министра, батареи, предназначавшиеся для энергостанций

Сиднея и Берлина, пропали еще полгода назад во время их

транспортировки и так и не были найдены. Сразу после этих

слов в зал, где происходила пресс-конференция, вбежал

британский журналист с ножом и, напав на министра, перерезал

ему горло. Полиция Токио, задержавшая убийцу, сообщила нам,

Есть!

Однажды мы с Мирославой парили прямо над проспектами на

таком вот прогулочном дельтаплане с ручным управлением.

Даже странно, что власти не запретили их из соображений

безопасности. Скорость-то они в состоянии развивать

приличную.

Вышка, где их берут на прокат, как раз где надо – возле

Центральной городской площади, опоясывающей Архив-Службу.

Когда преступники поймут, что мы с Радиславом летим на такой

штуковине в сторону энергостанции, то что они смогут сделать?

Разве что пошлют пару-тройку андроидов брать дельтапланы и

гнаться за нами. Будет даже забавно.

– Филипп! – Я снова бессовестно отвлекаю друга от работы,

поняв, что такси уже подъезжает к Центральной площади. –

Зарезервируй, пожалуйста, на мое имя дельтаплан на вышке.

Прямо сейчас.

– Что ты там опять надумал?

– Некогда объяснять. Только чтобы шеф не слышал, ладно?

– Ладно. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – произносит он с

большим сомнением в голосе. – А как ты одной рукой собрался

дельтапланом управлять?

Эта мысль мне еще не приходила в голову.

– Я разберусь. Спасибо!

Будем надеяться, что Радислав знаком с этими штуковинами.

Выскочив из такси, я бегом пересекаю площадь, приближаясь к

алому зданию Архив-Службы, не входящей в юрисдикцию ни

одного из кварталов. Толпящихся у входа полицейских видно

издалека.

– Ингви, ты что здесь делаешь? – недоверчиво разглядывает

меня с ног до головы офицер из нашего участка.

Остальные девять тоже пялятся, разинув рот.

– Шеф попросил быть здесь, – вру я, даже не моргнув. – Лишняя

рука вам не помешает. А где Радислав?

– Выйдет с минуты на минуту, – отвечает он, кажется, поверив. –

Вместе со своей сожительницей. Ты с ней вроде бы уже знаком.

Она записалась встречать его там, во внутреннем саду Архив

Службы.

Отлично.

– Ой, что это?! – кричу я, показывая пальцем на дверь у них за

Взяв амулет, Мирослава прижала его к сердцу, и рыданье

сдавило ей грудь...

Как рассказал ей позднее Филипп, он и восемь других

паломников, с благоговейным трепетом изучив пещеры Иоанна

Крестителя и Илии Пророка, вернулись к тому месту Иордана,

где оставили Ингви, и обнаружили на берегу его бездыханное

тело с торчащей из шеи стрелой. Деньги убитого были не

тронуты, осел по-прежнему стоял привязанным неподалеку.

Водрузив тело на животное, они двинулись к расположенному

поблизости Иерихону и похоронили Ингви среди небольшой

рощи на полпути между местом крещения Иисуса и этим

древним городом. Крест над могилой смастерили из двух

толстых веток, связав их тонкими прутьями.

Весь следующий месяц Филипп, по его словам, путешествовал

по всей Святой Земле – от Мертвого моря на юге до

Галилейского моря на севере. Затем, вернувшись в

Константинополь, он после долгих размышлений и молитв

решил немного повременить с уходом в монастырь на Афоне.

Сначала, в этом он был почему-то твердо уверен, ему

необходимо отправиться в Новгород и известить обо всем

Мирославу...

– Это тоже тебе, – протянул ей Филипп не очень большой, но

тяжелый мешок, завязанный сверху. – Я не знал, что мне еще с

этим делать.

Развязав веревочку, Мирослава увидела, что невзрачный с виду

мешок набит серебром и золотом.

Как пояснил изумленной Мирославе странник, это богатство

Ингви некогда получил от своего датского вождя за то, что спас

ему жизнь во время битвы. Путешествуя, Ингви обычно носил

мешок с собой, но если знал, что вскоре вернется к какому-то

месту, то во избежание ненужного риска зарывал клад в землю,

а с собой брал лишь небольшую часть. Полностью доверяя

Филиппу, он прямо при нем спрятал деньги перед их

путешествием из Иерусалима на Иордан.

– Я не взял отсюда ни гроша, – гордо сказал Филипп. – Очень

скоро, когда я уйду в монастырь, деньги мне вообще не

понадобятся. Думаю, Ингви обрадовался бы, узнав, что я отдаю

их тебе.

Мысль о монастыре потрясла Мирославу. Не будучи особо