+
Из Википедии: "«Властелин колец» является одной из самых известных и популярных книг XX века. Он переведён по меньшей мере на 38 языков. Эта книга оказала огромное влияние на литературу в жанре фэнтези, на настольные и компьютерные игры, на кинематограф и вообще на мировую культуру. Большим успехом пользовалась и экранизация книги, созданная режиссёром Питером Джексоном."
РЕЗУЛЬТАТ ПРОВЕРКИ ПОДПИСИ
Данные электронной подписи
Ссылка на политику подписи
Закрыть

Толкин Джон

 

 

 

ВЛАСТЕЛИН

КОЛЕЦ

 

Книга 3

 

Возвращение короля

 

 

 

 

 

 

 

 

 

- 2 -

ВОЗВРАЩЕНИЕ КОРОЛЯ

 

В книге первой, «Содружество Кольца», рассказывалось о том,

как Гэндальф Серый обнаружил, что кольцо, принадлежащее

хоббиту Фродо, – то самое Единое Кольцо, которому

подчинены все прочие Кольца Власти. Повествует книга

первая также и о том, как Фродо и его друзья бежали из тихого

Заселья, преследуемые ужасными Черными Всадниками из

Мордора. С помощью Арагорна, эриадорского Следопыта,

хоббиты, избежав множества грозных опасностей, попадают

наконец в Дом Элронда, что в Ривенделле.

Элронд созывает большой Совет, на котором принимается

решение уничтожить Кольцо или хотя бы попытаться сделать

это. Хранителем Кольца назначается Фродо. Затем избирается

Содружество Кольца, призванное помогать Хранителю. Фродо

предстоит пробраться в Мордор, к Огненной Горе, в

пылающем чреве которой только и может погибнуть Кольцо. В

Содружество входят: от людей – Следопыт Арагорн и сын

Наместника Гондора – Боромир; от эльфов – Леголас, сын

Чернолесского короля Трандуила; от гномов – Гимли, сын

Глоина из Одинокой Горы; хоббитов представляют Фродо со

своим слугой Сэмуайзом и его юные сородичи – Перегрин с

Мериадоком; к Отряду присоединяется и Гэндальф Серый.

Отряд тайно покидает Ривенделл и некоторое время

беспрепятственно продвигается по северным землям, но

терпит неудачу при попытке одолеть перевал у горы Карадрас,

в зимнее время оказавшийся неприступным. Отыскав

потайные Ворота, Гэндальф ведет Отряд в легендарные

Морийские Копи, рассчитывая выйти по другую сторону

горного хребта. Однако сам он по дороге гибнет в битве со

страшным духом – обитателем подземного мира – и падает в

черную бездонную пропасть. Тогда Арагорн, наследник

гондорского престола и потомок Древних Королей Запада

(истинное его происхождение открылось на Совете Мудрых у

Элронда), ведет Отряд через Восточные Ворота Мории в

страну эльфов Лориэн, а потом вниз по течению великой реки

Андуин до водопада Раурос. Там путники замечают, что им не

удалось укрыться от вражеских соглядатаев. К тому же по их

следу неотступно идет Голлум – существо, некогда владевшее

Кольцом и жаждущее заполучить его снова.

- 3 -

Отряду приходится решать – свернуть ли на восток, в Мордор,

отправиться ли с Боромиром в столицу Гондора Минас Тирит,

чтобы помочь Гондору в войне с Врагом, или разделиться на

несколько частей. Когда становится ясно, что Хранитель не

отступится и намерен продолжить свое безнадежное

путешествие, Боромир пытается отобрать у него Кольцо силой.

Книга первая оканчивается падением Боромира, поддавшегося

чарам Кольца, бегством Фродо и его слуги Сэмуайза и

рассеянием Отряда после нападения орков, служащих Черному

Властелину и предателю Саруману из Исенгарда. Дело

Хранителя оказывается на грани провала.

Вторая книга трилогии, «Две Башни», состоит из двух частей –

третьей и четвертой – и повествует о том, что произошло с

членами Содружества после того, как рассеялся Отряд.

Часть третья рассказывает о гибели Боромира и его

предсмертном раскаянии, о том, как друзья совершили над ним

погребальный обряд, предав ладью с его телом во власть

Великой Реки, о том, как Мериадок и Пиппин попали в плен к

оркам, намеревавшимся пересечь роханские степи и доставить

пленников в Исенгард, а также о том, что вышло из попытки

Арагорна, Леголаса и Гимли настичь похитителей и отбить своих

друзей, когда в ход событий вмешались роханские всадники. Их

отряд, возглавляемый Маршалом Эомером, окружает орков на

опушке Фангорна и уничтожает их. Хоббитам удается скрыться в

лесу, где они встречают энта Древоборода – неведомого миру

владыку Фангорнского леса – и, став свидетелями гнева Лесного

Народа, вместе с энтами отправляются войной на Исенгард –

твердыню изменника Сарумана.

Тем временем Арагорн и его спутники встречаются с Эомером,

возвращающимся с места битвы. Получив от него лошадей, они

едут к Фангорнскому лесу. Тщетно разыскивая хоббитов в чаще

Фангорна, они сталкиваются с Гэндальфом, вернувшимся от

врат смерти. Теперь он – Белый Всадник, хотя белые одежды до

поры до времени скрыты под серым плащом. Гэндальф

исцеляет от усталости отягченного годами роханского короля

Теодена и освобождает его от чар придворного советника

Червеуста, который оказывается слугой Сарумана. У крепости

Хорнбург разыгрывается жестокая битва, завершающаяся

неожиданной победой роханцев. Затем Гэндальф вместе с

- 4 -

победителями отправляется в Исенгард, который они находят в

руинах. Крепость охраняет Лесной Народ, в то время как

Саруман и Червеуст прячутся в башне Орфанк, устоявшей перед

натиском энтов.

В итоге переговоров у дверей Орфанка Гэндальф низлагает

Сарумана, отказавшегося раскаяться в содеянном, и лишает его

жезла, после чего оставляет Сарумана под присмотром энтов.

Червеуст, покушаясь на жизнь Гэндальфа, бросает в него из окна

некий предмет, который на поверку оказывается палантиром –

одним из ясновидящих кристаллов Нуменора. Хоббит Пиппин

подбирает кристалл и, подпав под власть тайно действующей

через палантир Вражьей Силы, выкрадывает его у Гэндальфа,

пока тот спит. Заглянув в ясновидящий кристалл, он помимо

своей воли открывается Саурону.

Часть третья заканчивается появлением в небесах Рохана

одного из Назгулов–Кольцепризраков, что знаменует близость

грозной войны. Гэндальф передает палантир Арагорну и, взяв с

собой Пиппина, скачет в Минас Тирит.

Часть четвертая возвращает читателя к Фродо и Сэмуайзу,

блуждающим среди скал Эмин Муйла. В конце концов хоббитам

удается спуститься на равнину, но у края Мертвых Болот их

настигает Голлум–Смеагол. Однако Фродо удается приручить его

и отчасти победить зло, которым одержим Голлум. Согласившись

стать проводником Сэма и Фродо, Голлум ведет их через

Мертвые Болота в пустыню, раскинувшуюся перед Моранноном

– Черными Воротами, что открывают вход в страну Врага с

севера.

Но Мораннон неприступен, и Фродо, следуя совету Голлума,

отправляется искать другую, тайную тропу через Черные Горы,

образующие западную границу Мордора. По пути Фродо

встречается с гондорским дозором, которым командует Фарамир,

брат Боромира. Фарамир узнает о цели Похода, но не поддается

искушению, погубившему его брата, и оказывает хоббитам

посильную помощь. Напутствуя их, он предостерегает Фродо

против опасности, которая может грозить ему на перевале Кирит

Унгол, в Паучьем Лазе, о котором Голлум, как догадывается

Фарамир, говорит далеко не все, что ему известно.

На перекрестье четырех дорог, где путники должны свернуть к

перевалу Кирит Унгол, маленький отряд настигает Великая Тьма,

- 5 -

пришедшая из Мордора. Под ее покровом Саурон высылает на

Гондор первые полки во главе с Королем Кольцепризраков;

Фродо становится свидетелем того, как вражеская армия

выходит из ворот Минас Моргула. Так начинается Война за

Кольцо.

Голлум показывает хоббитам тайную тропу, огибающую Минас

Моргул стороной. Наконец они достигают погруженного в

глубокий мрак перевала. Там зло вновь одерживает победу над

волей Голлума, и тот, склонясь к нашептываниям Тьмы, предает

хоббитов, наводя на их след чудовищную паучиху Шелоб.

Однако беззаветная храбрость Сэма спутывает планы злодея:

Сэм обращает Голлума в бегство и ранит паучиху.

Часть четвертая заканчивается рассказом о трудном выборе,

перед которым оказывается Сэм. Будучи уверен, что Фродо,

отравленный ядом паучихи, мертв, он вынужден решать: предать

ли Дело Кольца, оставшись у тела хозяина, или бросить Фродо и

продолжать путь?.. В конце концов Сэм решается взять Кольцо и

продолжить безнадежный поход в одиночку. Но в тот самый миг,

когда Сэму остается всего один шаг до границы Мордора, на

перевал с двух сторон одновременно выходят два орочьих

патруля – один из Минас Моргула, другой – из башни Кирит

Унгол, стерегущей спуск в Черную Страну. Благодаря Кольцу,

которое делает его невидимым, Сэму удается подслушать

перебранку орков; из нее он узнает, что Фродо жив и яд лишь на

время усыпил его. Сэм бросается вслед за орками, уносящими

его хозяина, но в туннель, ведущий к подземным воротам башни,

проникнуть не успевает. Ворота захлопываются. Сэм без

сознания падает у порога.

Третья, и последняя, книга трилогии – «Возвращение Короля» –

рассказывает о трудах Гэндальфа, о его борьбе с Сауроном, о

Великой Катастрофе и о Конце Тьмы; но прежде всего

повествование возвращается к Западной Твердыне, которую

застает в разгар приготовлений к войне.

- 6 -

ЧАСТЬ 5

 

Глава первая.

МИНАС ТИРИТ

 

Пиппин выглянул наружу из своего укрытия – из складок

Гэндальфова плаща. Интересно, подумал хоббит, это уже явь

или мимо проносятся те же стремительные сны, что

сопровождали его всю дорогу с тех пор, как началась эта

небывалая скачка? Темный мир мчался мимо, и ветер громко

пел в ушах. Пиппин не видел ничего, кроме звезд, круживших

над головой, и – справа – Южных Гор, исполинскими громадами

уходивших в ночь. Сквозь дрему хоббит попробовал определить

время и припомнить вехи долгого пути, но спросонья в мыслях у

него царил беспорядок.

Он помнил только, что они все время мчались с невероятной

скоростью, нигде не останавливаясь. Наконец на рассвете вдали

блеснула бледная золотая искра, и вскоре путников встретил

безмолвный город с большим опустелым дворцом на холме.

Едва успели они укрыться в стенах дворца, как снова скользнула

над землей крылатая тень, и люди в страхе упали на землю. Но

Гэндальф сказал Пиппину несколько негромких слов, успокоил

его, и хоббит уснул в уголке, свернувшись калачиком. Спал он,

несмотря на усталость, беспокойно: до него смутно доносились

голоса входивших и выходивших, приказы, которые отдавал

Гэндальф… И снова бесконечная ночная скачка… Это была

вторая, нет, третья ночь после того, как он заглянул в Камень…

Вспомнив о Камне, Пиппин проснулся окончательно. По спине у

него прошел озноб, и ветер угрожающе завыл на разные голоса.

По небу постепенно растекался желтый свет, будто за темными

заградами полыхал небывалый огонь. Пиппин вздрогнул и

зарылся в складки плаща, – на миг ему стало жутко: что это за

страшная страна, куда Гэндальф везет его? Но, протерев глаза,

он понял, что ничего страшного нет, – просто над тучами,

затянувшими небо на востоке, поднималась луна, теперь уже

почти полная. Это означало, что рассвет еще ох как нескоро и

впереди еще много часов темной дороги.

Он пошевелился и спросил:

– Мы где, Гэндальф?

- 7 -

– В королевстве Гондор, – отозвался волшебник. – Пересекаем

Анориэн.

Они снова смолкли. И вдруг Пиппин вскрикнул, крепче

ухватившись за плащ Гэндальфа:

– Смотри! Огонь, красный огонь! Тут что – драконы живут?

Смотри! Еще один!

Вместо ответа Гэндальф крикнул коню:

– Скачи, Скадуфакс! Нам надо спешить. Времени в обрез! Гляди!

Зажглись сигнальные костры! Началась война! Гондор зовет на

помощь. Гляди! Видишь костры на Амон Дине и Эйленахе? А

там, дальше, на западе, зажглись Нардол, Эрелас, Мин–Риммон,

Каленхад и Халифириэн, что на границе с Роханом!

Но Скадуфакс внезапно перешел на шаг, поднял голову и

заржал. Из темноты донеслось ответное ржание. Послышался

топот копыт. Трое всадников, словно летучие призраки,

освещенные луной, пронеслись мимо, на запад, и скрылись.

Только тогда Скадуфакс вновь ринулся вперед и помчался – да

так, что ночь вокруг превратилась в сплошной ревущий ураган.

Пиппина снова тянуло в сон, и он краем уха слушал Гэндальфа,

рассказывавшего о гондорских обычаях и о том, как Властитель

Города построил на вершинах окрестных гор, вдоль обеих

границ, огненные маяки, отдав повеление всегда держать близ

этих маяков свежих лошадей, готовых нести гондорских гонцов

на север, в Рохан, и на юг, к Белфаласу.

– Никто и не упомнит, когда в последний раз зажигались на

Севере сигнальные костры, – говорил Гэндальф. – Видишь ли, в

древние времена гондорцы владели Семью Камнями, и маяки

были не нужны.

Пиппин тревожно дернулся.

– Поспи лучше еще, и не бойся! Ты направляешься не в Мордор,

как Фродо, а в Минас Тирит, где будешь в безопасности –

насколько это возможно в наши дни. Если Гондор падет или

Кольцо захватит Враг – укрыться нельзя будет и в Заселье.

– Утешил, нечего сказать! – вздохнул Пиппин.

Но дремота все же взяла верх над беспокойством, и последним,

что он увидел, прежде чем провалиться в сон, были вершины

Белых Гор, плавучими островами мерцающие над морем

облаков, озаренные светом клонившейся к западу луны. Пиппин

подумал о Фродо. Знать бы, где он теперь! Добрался ли до

- 8 -

Мордора? Жив ли? Он не знал, что Фродо смотрит сейчас из

дальнего далека на ту же луну, плывущую в этот

предрассветный час над Гондором.

Когда Пиппин проснулся, вокруг слышны были незнакомые

голоса. Пролетел еще один день, проведенный в укрытии, и еще

одна ночь в дороге. Стояли утренние сумерки, близился

холодный рассвет. Вокруг повис промозглый серый туман. От

взмыленного Скадуфакса шел пар, но конь стоял, гордо изогнув

шею, и не выказывал никаких признаков усталости. Вокруг

столпились высокие люди, закутанные в теплые плащи, а за

ними маячила в тумане каменная стена. В нескольких местах

она казалась разрушенной, но, несмотря на раннюю пору, из

тумана слышался стук молотков, шуршание мастерков и скрип

колес. Там и сям виднелись мутные пятна огней – это горели

фонари и факелы. Гэндальф что–то отвечал тем, кто преградил

ему дорогу. Прислушавшись, Пиппин понял, что разговор идет о

нем.

– Тебя, Митрандир, мы знаем, – говорил Гэндальфу старший. –

Ты назвал пароль Семи Врат и можешь ехать свободно. Но

спутника твоего мы видим впервые. Кто он такой? Должно быть,

гном из северных гор? Нынче время тревожное, и мы не

принимаем чужаков. Исключение можно было бы сделать только

для какого–нибудь мужественного воина, в чьей дружбе и

помощи мы уверены.

– Я поручусь за него перед престолом Дэнетора, – отвечал

Гэндальф. – Что же касается мужества, то его измеряют не

ростом и не статью. Мой спутник оставил за спиной больше битв

и опасностей, чем ты, Ингольд, хотя ты вдвое выше его. Он

только что принял участие в штурме Исенгарда. Мы несем вам

вести оттуда. Не будь он так утомлен, я разбудил бы его. Имя

моего спутника – Перегрин, и он муж весьма доблестный.

– Муж? Но он, кажется, не человек?.. – с сомнением протянул

Ингольд.

Послышались смешки.

– Человек?! – возмутился Пиппин, окончательно проснувшись. –

Никакой я вам не человек – еще чего! Я – хоббит, а насчет

доблести… так из меня такой же вояка, какой человек, и

сражаться я не умею – разве что совсем к стенке припрут.

Смотрите в оба, не то Гэндальф вас совсем заморочит!

- 9 -

– Многие великие воины на твоем месте сказали бы так же, –

уважительно молвил Ингольд. – Но что значит «хоббит»?

– Хоббит – значит невеличек, – сказал Гэндальф и, заметив, как

изменились при этом слове лица людей, добавил: – Мой друг не

тот невеличек, о котором говорит пророчество, но племени он

того же.

– С тем невеличком, о котором пророчество, мы вместе

странствовали, – пояснил Пиппин. – И еще с нами был ваш

знакомый, Боромир. Он спас меня в северных снегах, а потом

защищал от целой армии врагов и был убит.

– Тише! – остановил его Гэндальф. – Эту печальную новость

дóлжно прежде сообщить отцу.

– В Минас Тирите догадывались о смерти Боромира, – печально

вздохнул Ингольд. – До нас дошли странные вести… Однако

добро же! Проезжайте, только скорее. Повелитель Минас Тирита

непременно захочет выслушать того, кто последним видел его

сына, – неважно, человек это или…

– Хоббит, – подсказал Пиппин. – Я, правда, не знаю, чем я могу

помочь вашему Повелителю, но сделаю все, что в моих силах, –

в память о Боромире Храбром.

– Прощайте! – воскликнул Ингольд.

Воины расступились перед Скадуфаксом, и тот направился к

узким воротам, прорезанным в стене.

– Поддержи Дэнетора добрым советом, Митрандир, ибо он в

этом нуждается, да и мы все тоже, – крикнул вслед начальник

гарнизона. – Правда, сказывают, что ты приносишь вести только

грозные и печальные!

– Это потому, что я прихожу редко и только тогда, когда есть

нужда в моей помощи, – ответил Гэндальф, обернувшись. – Вот

вам, кстати, и мой совет. Поздно уже чинить стены Пеленнора!

Мужество будет теперь для вас единственной надежной защитой

– мужество и надежда, которую я вам возвещаю, ибо не только

плохие вести принес я на этот раз. Оставьте мастерки! Точите

свои мечи!

– Работа будет закончена уже к вечеру, – возразил Ингольд. –

Это последний участок, да и тот не главный, ибо за ним – земли

наших друзей, роханцев. Здесь вряд ли будут бои. Но известно

ли тебе что–нибудь о роханцах? Откликнутся ли они на наш

призыв? Как тебе мнится?

- 10 -

– Роханцы придут, не сомневайтесь в этом. Но в последнее

время им пришлось сражаться во многих битвах, да и дорога в

Гондор небезопасна. Как, впрочем, и все дороги сегодня. Будьте

бдительны! Если бы не Гэндальф, Провозвестник Бури, на вас

вместо роханских всадников уже катилась бы через Анориэн

волна вражьих полчищ. Впрочем, все еще впереди. Прощайте!

Не предавайтесь дреме!

За воротами открывалась широкая полоса гондорских земель,

лежавших между городом и Раммас Эхором. Так жители Гондора

именовали внешнюю стену, стоившую им немалых трудов и

возведенную в ту смутную годину, когда Итилиэн оказался под

Черной Тенью. Отходя от гор и снова к ним возвращаясь, стена,

имевшая не менее десяти лиг в длину, заключала в полукольцо

поля Пеленнора – красивые и плодородные пригороды,

раскинувшиеся на длинных пологих склонах и террасах, что

спускались к самому Андуину. Расстояние от Больших Ворот

столицы до самого дальнего, северо–восточного участка Раммас

Эхора доходило до четырех лиг; там стена была особенно

крепкой и высокой. Мощной крепостью возвышалась она на

хмуром обрыве, глядевшем на узкую полосу пойменной земли, и

охраняла укрепленную насыпь. По насыпи от мостов и бродов

Осгилиата через укрепленные ворота со сторожевыми башнями

шла дорога к Минас Тириту. На юго–востоке стена подходила к

городу ближе всего – не больше чем на лигу. В этом месте

Андуин, огибая большой петлей горы Эмин Арнен на юге

Итилиэна, резко сворачивал на запад, и стена выходила к самой

реке. За ней тянулись набережные Харлондской Гавани и

причалы для судов, прибывающих из южных провинций.

Пригороды столицы утопали в зелени полей и садов, во дворах

стояли крепкие пивоварни и амбары, хлева и загоны для овец, а

с гор, блестя, бежали к Андуину несчетные ручьи. Но пастухи и

земледельцы, обитавшие здесь, были не так уж многочисленны.

Большая часть гондорцев жила на семи ярусах столицы, в

высокогорных долинах провинции Лоссарнах и на юге, в

прекрасном Лебеннине, по берегам пяти быстрых рек. Там,

между горами и морем, возделывало землю племя крепких,

выносливых людей, считавшихся гондорцами, хотя в их жилах

текла смешанная кровь. Среди них было много смуглых и

коренастых силачей, что вели свое происхождение от давно

- 11 -

забытого народа, селившегося в тени гор еще в Темные Годы, до

прихода королей. А еще дальше, в ленных владениях Гондора,

близ Белфаласа, у Моря, в замке Дол Амрот, жил князь Имрахил.

У его народа, происходившего, как и сам князь, от весьма

благородных предков, глаза были серые, как морская вода. Эти

люди отличались высоким ростом и горделивой осанкой.

Пока Гэндальф с Пиппином приближались к городу, рассвело

еще заметнее, и Пиппин, окончательно стряхнув сон, снова

выглянул наружу. Слева, бледной дымкой заволакивая дальние

восточные хребты, клубилось море тумана; справа вздымались

гигантские горные вершины. С запада их цепь обрывалась в

долину, резко и отвесно. Казалось, при сотворении мира Река,

прорвавшись через заслоны, сама пробила себе дорогу и

прорезáла горную страну долиной, которой уготовано было

стать полем сражений и раздоров. Впереди, замыкая Белые

Горы, Эред Нимраис, вставала темная громада Миндоллуина с

белоснежной главой, прочерченной глубокими фиолетовыми

складками ледников. На одном из отрогов, особенно далеко

вытянувшемся в долину, стоял Укрепленный Город, окруженный

семью каменными стенами – такими старыми и могучими, что

казалось, будто они высечены из самых костей земли, и не

людьми, а великанами.

Пока Пиппин дивился увиденному, стены города из тускло–серых

превратились в белые и слегка зарозовели в лучах утренней

зари. Из теней на востоке внезапно сверкнуло солнце, и луч

упал прямо на крепостные стены. Хоббит чуть не вскрикнул:

прекрасная и высокая башня Эктелиона, высоко вознесшаяся

над верхней стеной города, блеснула в небе, как стройная

серебряная игла в жемчугах, а шпиль заискрился хрусталем. Над

укреплениями развевались на утреннем ветру белые знамена, и

Пиппин услышал дальний чистый звон – словно где–то высоко и

ясно протрубили серебряные трубы.

Так на восходе солнца Гэндальф и Перегрин подъехали к

Большим Воротам Гондора, и железные створки распахнулись

перед ними.

– Митрандир! Митрандир! – кричали люди. – Поистине, близится

буря!

– Буря уже здесь, – отвечал Гэндальф. – Я прилетел на ее

крыльях. Дорогу! Я должен предстать перед вашим повелителем

- 12 -

Дэнетором, пока он еще Наместник. Чем бы ни кончилась война,

Гондору, каким вы его знали, приходит конец. Дорогу!

Слыша его властный голос, люди отступали, не задавая больше

вопросов, хотя с удивлением смотрели на хоббита, сидящего

перед Гэндальфом, и на коня, который нес обоих, – жители

Города почти не ездили верхом, и на улицах редко можно было

встретить лошадь, не считая коней, принадлежавших гонцам

Повелителя. Люди говорили друг другу:

– Не иначе как один из благородных скакунов роханского

владыки! Значит, Рохирримы скоро придут к нам на помощь!

А Скадуфакс все так же гордо ступал по камням длинной

извилистой улицы.

Минас Тирит располагался на семи выдолбленных в скале

ярусах. Каждый из ярусов был окружен стеной, и в каждой стене

были ворота, обращенные на разные стороны света. Большие

Ворота Городской Стены смотрели на восток, ворота второго

яруса – на юго–восток, третьего – на северо–восток, четвертого –

опять на юго–восток и так до самого верха. Мощная дорога,

поднимавшаяся к Цитадели, шла зигзагами, поворачивая то в

одну, то в другую сторону. Каждый раз, проходя над Большими

Воротами, она ныряла в сводчатый туннель, прорубленный в

огромной скале, рассекавшей надвое все ярусы города, кроме

первого. Скала эта была не чем иным, как выдававшимся далеко

вперед ребром главного утеса. Каменная громада начиналась

сразу за обширной площадью, на которую выходили Большие

Ворота. Древние мастера с великим искусством и трудолюбием

довершили то, что было создано природой. Скала

прорезáла город насквозь, напоминая форштевень

гигантского корабля, и венчалась зубчатой стеной, с которой те,

кто находился в Цитадели, могли, как матросы с вознесенного на

гору корабля, озирать дальние подступы к Башне и с высоты

семисот локтей наблюдать за тем, что делается у Ворот. Вход в

Цитадель, как и главные Ворота, обращен был на восток, но

прорублен не в стене, а прямо в камне. За ним начинался

длинный пологий коридор, освещенный фонарями. Пройдя в эти

последние, седьмые ворота, гость Башни ступал на камни

Королевского Двора, на площадь Фонтана, и оказывался у

подножия Белой Башни: высокая и прекрасная, высотой в

пятьдесят саженей от основания до кончика шпиля, на тысячу

- 13 -

локтей вздымала она знамя Наместников.

Это была воистину могучая крепость, – и, пока в ее стенах

оставался хоть один человек, способный держать оружие, она

могла противостоять целому полчищу врагов. Может, кому

нибудь из них и пришла бы в голову мысль обойти Город с тыла

и, взобравшись по склону Миндоллуина, который у подножия

был более пологим, подняться к узкой перемычке, соединявшей

Сторожевую Скалу с Белой Горой. Но перемычка эта проходила

на высоте пятого яруса и была перегорожена большими валами,

обрывающимися в пропасть. На узком пространстве между

валами темнели склепы и круглились купола усыпальниц, где

покоились короли и властители прошлого, – то был особый,

вечно молчаливый город между Башней и горой.

Чем больше смотрел Пиппин на огромный каменный город, тем

больше удивлялся. Прежде он и вообразить не смог бы такого

величия и блеска. Минас Тирит был не только мощнее и

внушительнее Исенгарда, но и несравненно прекраснее. Многое,

однако, указывало на то, что город приходит в упадок: ныне в

нем насчитывалась едва ли половина от прежнего числа

жителей, и вдвое больше людей могло бы жить здесь, не

стесняя друг друга. По дороге Пиппин с Гэндальфом миновали

много больших, но нежилых домов и дворов; над воротами и

дверьми их вились древние буквы, причудливые и красивые.

Пиппин догадывался, что эти письмена говорят о высокородных

хозяевах, когда–то здесь живших, и провозглашают девизы

древних родов. Но теперь дома были погружены в молчание.

Ничьи шаги не отдавались в камне широких плит, ничьи голоса

не звенели в просторных покоях, никто не выглядывал из дверей

и пустых окон.

Наконец Скадуфакс переступил порог седьмого яруса и миновал

темный коридор. Теплое солнце – то же, что светило сейчас там,

за рекой, на полянах Итилиэна, по которым брели Сэм и Фродо,

– озарило гладкие стены Цитадели, прочные колонны и высокий

свод ворот с замковым камнем в виде головы, увенчанной

короной. Гэндальф спешился – лошади в Цитадель не

допускались, – и Скадуфакс, подчинившись ласковому слову

хозяина, позволил себя увести.

У ворот стояли стражники, одетые в черное. На головах у них

красовались необычные шлемы – очень высокие, плотно

- 14 -

закрывающие щеки, с белыми чаячьими крыльями у висков.

Шлемы сверкали серебром – они были из чистейшего мифрила

и хранились в Минас Тирите со времен его славы. На черном

облачении стражников было вышито белое дерево, усыпанное

цветами, как снегом, а над деревом – серебряная корона в

окружении лучащихся звезд. Это была одежда наследников

Элендила. Теперь в Гондоре ее не носил никто, кроме Стражей

Цитадели, охраняющих площадь Фонтана, где некогда цвело

Белое Дерево.

По всей видимости, весть о прибытии Гэндальфа и Пиппина

опередила их самих: стражники расступились молча, не задав ни

единого вопроса. Гэндальф широкими шагами пересек мощеный

белыми плитами двор. Во дворе, окруженный свежей зеленью,

играл фонтан, а у фонтана, на самой середине двора, наклонясь

над водой, стояло мертвое дерево, и капли с его нагих

обломанных ветвей уныло падали в чистую воду пруда. Пиппин,

поспешая за Гэндальфом, искоса взглянул на дерево; оно

показалось ему печальным и каким–то неуместным здесь, где

все было так тщательно ухожено.

…Семь звезд, семь камней

И белое древо одно, –

вспомнились ему слова песни, которую напевал по дороге

Гэндальф. Пиппин увидел, что стоит у входа в огромный дворец,

увенчанный сверкающей башней; пройдя вслед за волшебником

мимо высоких молчаливых стражей, хоббит вступил в

прохладную, гулкую темень каменного чертога.

Когда они шагали по мраморным плитам длинного пустынного

коридора, Гэндальф шепнул Пиппину на ухо:

– Будь осторожен, уважаемый Перегрин, и думай, что говоришь!

Хоббичья прыткость была бы сейчас несвоевременна. Теоден –

просто добрый старик. Дэнетор – дело другое: он горд и утончен.

Его не именуют Королем, но род его выше, чем род Теодена, и

власть его простирается гораздо дальше. И все же учти:

говорить он будет по большей части с тобой и задаст тебе много

вопросов – ведь ты можешь рассказать ему о сыне, Боромире.

Он любил Боромира, может быть, даже слишком крепко – и тем

крепче, чем разительнее они отличались друг от друга. Но за

отцовскими чувствами кроется тонкий расчет: он полагает, что из

тебя вытянет желаемое быстрее, чем из меня. Не говори ничего

- 15 -

лишнего, а главное – ни в коем случае не заикайся о поручении

Фродо! Это я беру на себя: надо знать, когда и о чем говорить. И

не упоминай имени Арагорна, пока только будет возможно!

– Почему? Чем Бродяга–то провинился? Он ведь сам хотел сюда

прийти. И скоро придет.

– Как знать, как знать! Но если он явится, то, думаю, никто, и

Дэнетор в том числе, не может сказать, как именно это случится.

Так оно и лучше. По крайней мере, мы Арагорну не глашатаи.

Гэндальф приостановился у высокой двери из полированного

металла и добавил:

– Видишь ли, уважаемый, сейчас недосуг излагать тебе историю

Гондора, хотя в свое время, чем шляться по засельским лесам и

разорять птичьи гнезда, тебе следовало бы в нее заглянуть.

Делай, что я тебе говорю! Уместно ли принести

могущественному властителю весть о гибели наследника и тут

же добавить, что, дескать, вот–вот явится человек, который

собирается предъявить право на трон? Ну как, есть еще

вопросы?

– Право на трон? – ошарашенно повторил Пиппин.

– Вот именно, – резко бросил Гэндальф. – До сих пор ты, я вижу,

брел по белу свету, заткнув уши, и спал на ходу. Пора бы

проснуться!

И он постучал в дверь.

Дверь отворилась, но за ней не было никого. Глазам Пиппина

открылся огромный зал. Через высокие окна, пробитые в стенах

нефов, проникал свет. Черные цельномраморные колонны

заканчивались огромными капителями–кронами, из листьев

которых выглядывали причудливые каменные звери; высокие

своды тускло поблескивали золотом и пестрели узорами. Но в

этом длинном торжественном зале не было ни драпировок, ни

ковров, да и вообще ничего тканого или деревянного; только

между колонн молчаливыми рядами высились изваяния из

холодного камня.

Пиппину вспомнились искусно обтесанные скалы Аргоната, и,

разглядывая каменные лики давно умерших королей, он

исполнился благоговения. В глубине зала, на ступенчатом

возвышении, под мраморным балдахином, представлявшим

собой шлем с короной, стоял высокий трон, а за ним мерцало

драгоценными камнями резное изображение цветущего дерева.

- 16 -

Но трон был пуст. У подножия, на нижней, самой широкой

ступени, в черном, ничем не украшенном кресле из

полированного камня, восседал, опустив глаза, древний старец.

В руке у него белел жезл с золотым набалдашником. Гэндальф с

хоббитом торжественным шагом прошли через длинный зал и

остановились в трех шагах от кресла. Старец не поднял взгляда.

Выждав, Гэндальф произнес:

– Приветствую тебя, о Дэнетор, сын Эктелиона, Наместник и

Властитель Минас Тирита! В черный час пришел я к тебе, но не

с пустыми руками, а с вестью и советом.

Старец поднял голову. Пиппин увидел гордое, как бы выточенное

из слоновой кости лицо и длинный, с горбинкой, нос меж глубоко

посаженных темных глаз. Дэнетор напомнил хоббиту скорее

Арагорна, чем Боромира.

– Ты прав, Митрандир, настал поистине черный час, –

проговорил старец. – Но ты всегда избираешь подобные часы

для своих появлений. Многое предвещает скорое разрешение

судьбы Гондора, и все мы скорбим об этом, но скорбь, объявшая

мое сердце, еще чернее. Я извещен о том, что ты привел с

собою очевидца гибели моего сына. Его ли я вижу перед собой?

– Да, это тот самый очевидец, – подтвердил Гэндальф. – Один

из двух. Второй находится при короле Теодене и, возможно,

прибудет следом. Оба они невелички, но в пророчестве

говорится не о них.

– И все же это невелички, – молвил Дэнетор мрачно. – С тех пор

как проклятое пророчество, нарушив течение всех наших дел,

толкнуло моего сына в безумный поход, где он нашел гибель, я

не питаю к этому слову особой приязни. О мой Боромир! Как мы

нуждаемся в тебе! Не ты, а Фарамир должен был идти в этот

путь!

– И охотно пошел бы, – возразил Гэндальф. – Не будь

несправедлив в своей печали! Боромир сам вызвался ехать на

север и не уступил бы этой чести никому, даже брату. Твой

старший сын любил властвовать и имел привычку брать то, чего

пожелает. Я прошел с ним достаточно долгий путь и хорошо

узнал его. Но ты говоришь о его гибели. Значит, весть дошла до

тебя раньше, чем принесли ее мы?

– Не весть дошла до меня, а вещь, – горько молвил Дэнетор и,

отложив в сторону жезл, взял в руки предмет, на который

- 17 -

смотрел, когда Гэндальф и Пиппин вошли. Это был большой,

расколотый надвое рог буйвола, окованный серебром.

– Это тот самый рог, который носил Боромир! – вскричал Пиппин.

– Воистину так, – кивнул Дэнетор. – Некогда я носил его сам, как

все первородные сыновья в династии Наместников с

незапамятных времен, и обычай этот возник задолго до того, как

оборвался род Королей. Он ведется с той самой поры, когда

Ворондил, отец Мардила, настиг в далеких степях Руна белую

буйволицу Арау… И вот тринадцать дней назад со стороны

северных границ до меня донесся приглушенный зов этого рога.

Позже Река принесла и сам рог, расколотый пополам. Он не

заиграет более.

Дэнетор замолк, наступила тяжелая тишина. Вдруг Наместник

устремил взгляд своих черных очей прямо на Пиппина:

– Что скажешь ты на это, невеличек?

– Тринадцать дней. Тринадцать дней назад… – выдавил из себя

Пиппин. – Да, кажется, именно тогда это и случилось. Я был

рядом. Он достал рог и долго трубил в него. Но помощь так и не

подоспела. Только новые орки…

– Значит, ты был рядом с ним, – остановил Пиппина Дэнетор,

пристально глядя хоббиту в глаза. – Поведай мне все без утайки.

Почему не пришла помощь? Как удалось тебе избегнуть гибели,

в то время как Боромир, могучий и доблестный воин, нашел ее в

схватке с жалкой горсткой орков?

Кровь бросилась Пиппину в лицо, и он позабыл о своей робости:

– Даже самого сильного из воинов можно убить одной

единственной стрелой! А в Боромира выпустили целую уйму

стрел! Когда я оглянулся на него в последний раз, он сидел под

деревом и пытался вытащить черноперую стрелу, которая

торчала у него в боку. Тут я потерял сознание, и меня схватили.

Больше я Боромира не видел и ничего о нем не знаю. Но я

глубоко чту его память, потому что он и впрямь был доблестный

воин. Он погиб, защищая нас, то есть меня и моего сородича

Мериадока, от солдат Черного Властелина, с которыми мы

встретились в лесу. Боромир не смог нам помочь и пал, но это

не значит, что я ему не благодарен!

Выпалив это, Пиппин взглянул Дэнетору прямо в глаза:

неожиданно для него самого в нем проснулась гордость,

уязвленная недоверием и презрением, прозвучавшими в

- 18 -

холодном голосе старца.

– Служба, которую мог бы сослужить простой хоббит–невеличек

из далекого северного края, вряд ли покажется достойной

внимания такого великого властителя из племени людей, – и все

же, какой бы она ни была, я предлагаю тебе свою службу в

оплату своего неоплатного долга! – воскликнул он, распахнул

серый плащ, выхватил из ножен маленький меч и положил к

ногам Дэнетора.

Слабая, как холодный луч солнца зимним вечером, улыбка

скользнула по лицу Наместника. Дэнетор склонил голову и,

отложив в сторону половинки рога, протянул руку.

– Подай мне меч! – велел он.

Пиппин поднял оружие и протянул Дэнетору вперед рукоятью.

– Откуда у тебя этот клинок? – поднял брови Дэнетор. – Да будет

тебе известно, что сталь эта весьма древнего происхождения и

видела много, много лет и зим. Не один ли это из тех клинков,

что ковали в глубинах времени наши сородичи–северяне?

– Это меч из курганов, что находятся на самой окраине моей

страны, – ответил Пиппин. – Но сейчас там поселились злобные

призраки, и я не хотел бы о них вспоминать.

– Вижу, вы кругом оплетены диковинными легендами, – молвил

Дэнетор. – Это лишний раз подтверждает, что негоже судить о

человеке – или о невеличке – по его виду. Я принимаю твою

службу. Словами тебя с толку не сбить, и ты умеешь говорить

учтиво, хотя твоя речь и кажется в ушах южанина неуклюжей.

Близится время, когда все, кто способен говорить учтиво,

окажутся в великой цене. А теперь присягай мне на верность!

– Возьмись за рукоять, – помог Гэндальф, – и повторяй за

Повелителем, если ты не передумал.

– Не передумал, – сказал Пиппин.

Старец положил меч хоббита поперек колен, и Пиппин, взявшись

за рукоять, медленно повторил за Дэнетором:

– Сим присягаю на верность Гондору и Наместнику Королевства

Гондор. По велению Наместника обещаю я отверзать и смыкать

уста мои, вершить деяния и пребывать в бездействии, течь и

устремляться, в нужде и в изобилии, в дни мира и в дни войны, в

горе и в счастии, в жизни и в смерти, с сего самого мгновения и

до тех пор, пока господин мой не освободит меня от клятвы, или

смерть не возьмет меня, или миру не придет конец. Так говорю

- 19 -

я, Перегрин, сын Паладина, уроженец Заселья, страны

Невеличков.

– Я, Дэнетор, сын Эктелиона, Правитель Гондора и Наместник

Великого Короля, внял словам твоим, не забуду их и не упущу

воздать тебе: за верную службу – милостью, за доблесть –

честью, за отступничество – возмездием!

Пиппин получил меч обратно и вложил его в ножны.

– Засим, – молвил Дэнетор, – даю тебе первый приказ: да

отверзнутся уста твои и да не сомкнутся! Поведай мне свою

историю, и не укосни вспомнить все, что ты знаешь о сыне моем,

Боромире. Садись и начинай!

С этими словами он ударил в небольшой серебряный гонг,

стоявший рядом, и тут же появились слуги. Пиппин понял, что те

ждали зова, стоя в нишах по обе стороны дверей, так что ни он,

ни Гэндальф не заметили их, когда входили.

– Вино, угощение и сидения для гостей, – велел Дэнетор. – И

пусть в течение часа никто нас не тревожит.

– Я могу уделить вам не более часа, – добавил он, обращаясь к

Гэндальфу. – Меня ждут иные заботы. Со стороны они могли бы

показаться неотложными, но для меня эти дела не столь важны,

как наша беседа. Возможно, мы вернемся к ней еще и ввечеру.

– Смею надеяться, что раньше, – возразил Гэндальф. – Не для

того я летел сюда как ветер от самого Исенгарда, не для того

оставил за спиной сто пятьдесят лиг пути, чтобы привезти тебе

одного маленького воина, хотя бы и учтивого! Неужели для тебя

не важна весть о том, что Теоден одержал победу в славной

битве, что Исенгард потерпел поражение и что я преломил жезл

Сарумана?

– Эти вести важны, и весьма важны. Но я знаю довольно, чтобы

самому решать, как противостоять угрозе с Востока.

Наместник в упор взглянул на Гэндальфа темными глазами, и

Пиппин вдруг заметил, что эти двое чем–то похожи.

Почувствовалось напряжение – от Наместника к волшебнику

словно протянулась тлеющая нить, в любой момент готовая

вспыхнуть.

Дэнетор походил на великого кудесника даже больше, чем сам

Гэндальф; исполненный сознания собственной власти, он был

царственнее, прекраснее ликом и выглядел старше. Но какое–то

шестое чувство, зорче зрения, убеждало хоббита, что Гэндальф

- 20 -

гораздо мудрее и могущественнее, что его царственное

достоинство всего лишь скрыто до времени. На самом деле

старше – много старше – был именно Гэндальф. «На сколько же

лет?» – размышлял Пиппин, удивляясь, что до сих пор ни разу

не задавался этим вопросом. Древобород, помнится, что–то

рассказывал о волшебниках, но Пиппин никогда всерьез не

задумывался над тем, что Гэндальф как–никак один из них! Кто

же такой Гэндальф? В каком далеком прошлом, в какой стране

явился он в мир и когда покинет его? Но на этом раздумья

хоббита оборвались. Он увидел, что Дэнетор и Гэндальф все

еще вперяются друг другу в глаза, будто читая скрытые за ними

мысли. Дэнетор отвел взгляд первым.

– Знайте, – сказал он, – хотя и сказывают, что Зрячие Камни

пропали, но Владыки Гондора по–прежнему видят дальше, чем

обычные люди, и вести доходят до них особыми путями. Однако

садитесь.

Вошли с креслом и низкой табуреточкой слуги; один из них нес

блюдо с кувшином, кубками из серебра и белым печеньем.

Пиппин сел, не в силах отвести глаз от старого Властителя.

Говоря о Камнях, Дэнетор внезапно сверкнул глазами прямо на

хоббита – или Пиппину это примерещилось?

– А теперь поведай мне свою быль, вассал мой, – произнес

Дэнетор ласково, но с легкой насмешкой. – Мой слух с

особенной охотой откроется для речей этого невеличка, который

был столь дружен с моим сыном!

Пиппин до конца жизни не мог забыть этого часа, проведенного в

огромном дворцовом чертоге под пронизывающим взглядом

гондорского Властителя, под градом все новых и новых остро

отточенных вопросов, с постоянным ощущением, что Гэндальф,

молча сидевший рядом и слушавший его ответы, с трудом

сдерживает все возрастающий гнев и нетерпение. Когда час

минул и Дэнетор снова ударил в гонг, Пиппин почувствовал, что

выдохся окончательно.

«Наверное, уже больше девяти, – подумал он. – Я бы сейчас три

завтрака умял и не поморщился».

– Покажите достойнейшему Митрандиру приготовленные для

него покои, – велел Дэнетор слугам. – Спутник его может, при

желании, поселиться пока вместе с ним. Но да будет всем

известно, что я принял от невеличка присягу на служение. Его

- 21 -

имя – Перегрин, сын Паладина. Ознакомьте его с внешними

паролями и уведомьте военачальников, чтобы они явились ко

мне, как только пробьет три. Что до тебя, достойнейший

Митрандир, приходи всегда, когда будет на то твоя воля. Когда

бы ты ни пожаловал, препон на пути ты не встретишь, – за

исключением тех кратких часов, когда я сплю. Остуди свой гнев,

прости мою старческую несмысленность и возвращайся, дабы

даровать мне утешение.

– Старческая несмысленность? – переспросил Гэндальф. – О

нет! Ты упокоишься в могиле прежде, нежели выживешь из ума,

о Повелитель! Ты сумел выгодно использовать даже

собственную скорбь. Неужели ты думаешь, я не понял, ради

какой цели ты битый час расспрашивал о столь важных вещах

того, кто знает гораздо меньше, чем я, а ведь я сидел рядом!

– Если понял, будь доволен этим, – бесстрастно отвечал

Дэнетор. – Гордыня, в трудный час отвергающая и помощь, и

совет, воистину бессмысленна и безумна, но ты предлагаешь

мне эти дары только с тем, чтобы осуществить собственные

замыслы. Правитель Гондора не станет орудием в руках другого

человека, как бы ни благородны были у того цели. А в глазах

Наместника все цели меркнут перед одной – благом Гондора.

Пока не вернется Король, о достойнейший Митрандир, Гондором

правлю я и никто другой.

– Пока не вернется Король? – переспросил Гэндальф. – Что ж, о

господин мой и Наместник, ты прав: твоя обязанность –

сохранить хоть лоскуток Королевства на случай, которого ныне

мало кто ждет. В этом деле ты получишь от меня какую угодно

помощь – только попроси. Но скажу тебе вот что: я не владею

королевствами – ни Гондорским и никаким другим, ни большим,

ни малым. Я просто пекусь обо всем, что есть на свете доброго

и чему в нашем сегодняшнем мире грозит опасность. Гондор

может погибнуть, но я не назову себя побежденным, если хоть

что–нибудь продержится до утра, чтобы расцвести и дать

добрый плод грядущим временам. Я ведь тоже наместник. Или

ты этого не знаешь?

С этими словами он повернулся и зашагал к выходу. Пиппин

засеменил рядом.

За всю дорогу Гэндальф не сказал хоббиту ни слова.

Провожатый вывел их через площадь Фонтана на улицу с

- 22 -

высокими каменными домами по обе стороны. Несколько раз

повернув, они оказались перед домом, что стоял рядом с

северной стеной крепости неподалеку от перемычки,

соединявшей Сторожевую Скалу с горой. Взойдя по широкой

резной лестнице на второй этаж, они оказались в покое, светлом

и просторном, увешанном изысканными матово–золотистыми

тканями без рисунка. Мебели было мало – столик, стул, два

кресла да скамья, зато в нишах за раздвинутыми занавесями

были приготовлены постели со всем необходимым, а рядом с

ними, на полу, – кувшины и тазы для умывания. В покое было

три окна, высоких и узких; они выходили к северу, на скрытый в

тумане Андуин, что делал широкую петлю, уходя к скалам Эмин

Муйла и далекому Рауросу. Чтобы выглянуть наружу, Пиппину

пришлось пододвинуть к окну скамью и лечь грудью на широкий,

глубоко вдающийся в стену каменный подоконник.

– Ты сердишься на меня, Гэндальф? – спросил он, когда

провожатый вышел и закрыл за собой дверь. – Я так старался!

– Знаю, знаю! – ответил Гэндальф, неожиданно рассмеявшись.

Подойдя к хоббиту, он обнял его за плечи и вместе с ним

выглянул в окно.

Пиппин смотрел на лицо Гэндальфа, которое было теперь так

близко, с удивлением: смех волшебника звучал весело и

беспечно. Сперва хоббит увидел на лице волшебника только

следы обычных забот и скорбей, но, присмотревшись

внимательнее, разглядел за морщинами великую потаенную

радость, бьющий ключом источник веселья, – выпусти его

наружу, и он заставит рассмеяться целое королевство.

– Ты и вправду сделал все, что мог, – сказал Гэндальф. –

Надеюсь, тебе не скоро придется вновь оказаться в такой

переделке, одному меж двух страшных стариков! Но учти, что

Повелитель Гондора узнал от тебя больше, чем ты

догадываешься. Ты не умел утаить, что после Мории Отряд

возглавил не Боромир, что среди членов нашего Содружества

был некто весьма высокого рода, что этот некто скоро явится в

Минас Тирит и вдобавок владеет знаменитым мечом! Гондорцы

придают старинным легендам очень большое значение, и, с тех

пор как Боромир ушел в поход, Дэнетор не раз задумывался над

словами пророчества, особенно над словами о Погибели

Исилдура . Дэнетор не похож на других людей нашего времени,

- 23 -

знай это, Пиппин. Каков бы ни был его род, в жилах Дэнетора

течет почти беспримесная кровь обитателей Закатного Края. Она

же досталась Фарамиру; но у Боромира, любимца, ее было

гораздо меньше. Дэнетор далеко видит. Направляя свою волю,

он может прочесть многое в мыслях другого человека, даже если

тот находится вдали от него. Обмануть его непросто; пытаться

обвести его вокруг пальца – опасно. Заруби это себе на носу!

Ведь ты присягнул ему. Не знаю, что вложило эту мысль тебе в

голову – или в сердце? – но ты поступил хорошо. Я не стал тебе

мешать: холодный рассудок щедрому сердцу не указ. Ты поднял

настроение Повелителя, даже слегка растрогал его, а кроме

того, теперь ты сможешь гулять по Минас Тириту где вздумается,

когда будешь не на службе. Но у всякой монеты есть и обратная

сторона. Отныне ты подчиняешься Дэнетору, и он об этом не

забудет. Так что будь начеку! – Гэндальф умолк и вздохнул. –

Впрочем, не стоит гадать, что принесет нам завтрашний день.

Беда в том, что каждое «завтра» каждый раз будет хуже, чем

«сегодня», и так продлится долго. Тут я ничего не могу поделать.

Доска раскрыта, фигуры расставлены, игра уже идет… Как бы я

хотел поскорее найти одну из этих фигур, а именно – Фарамира,

который стал теперь наследником Дэнетора! Не думаю, что он в

столице, но у меня еще не было времени разузнать как

следует… Одним словом, мне пора, Пиппин. Я должен быть на

совете военачальников и узнать как можно больше. Ход за

Врагом, а он собирается играть по–крупному. И учти, Перегрин,

сын Паладина, рыцарь Гондора, что ни пешкам, никому другому

отсидеться в стороне не удастся. Остри свой клинок!

Гэндальф шагнул к двери, но с порога еще раз оглянулся.

– Я спешу, Пиппин, – сказал он. – Выйдешь из дому – окажи мне

одну любезность. Только лучше сделай это сразу, до того, как

отдыхать, – если ты еще не валишься с ног от усталости. Отыщи

Скадуфакса и проверь, хорошо ли его устроили. Гондорцы как

никак люди добрые и умные, и животных они любят. Но все же в

искусстве обращения с лошадьми они не так умудрены, как

иные…

Дверь за Гэндальфом закрылась. Вскоре из Цитадели донесся

чистый и мелодичный звон колокола. В воздухе серебром

рассыпались три удара: пробил третий час от восхода солнца.

С минуту покрутившись в комнате, Пиппин направился к дверям,

- 24 -

спустился по лестнице и, оказавшись на улице, огляделся.

Солнце светило тепло и ярко, башни и высокие дома

отбрасывали четко очерченные длинные тени. В снежной

мантии, в белом шлеме сверкал на синем небе Миндоллуин. По

улицам крепости спешили туда и сюда вооруженные люди, –

видимо, удар колокола был сигналом к смене караула, перехода

от утренних обязанностей к дневным.

– В Заселье сейчас, наверное, девять, – вслух сказал Пиппин. –

Самое время славно позавтракать и открыть окно весеннему

солнышку. Эх, все бы, кажется, отдал сейчас за добрый завтрак!

Интересно, принято здесь завтракать или нет? Или, может, я уже

опоздал? В таком случае – когда здесь обедают? И главное –

где?

Тут он увидел, что со стороны Цитадели приближается человек,

одетый в черно–белое. Пиппин чувствовал себя одиноко и хотел

уже заговорить с ним, но оказалось, что незнакомец сам идет к

нему.

– Так вы и есть Перегрин из страны невеличков? – спросил он. –

Мне сказали, что вы присягнули Повелителю. Добро пожаловать!

– Он протянул руку, и Пиппин ее пожал. – Я Берегонд, сын

Барэнора. С утра я свободен, поэтому меня послали к вам –

наставить в самом необходимом. Вам долженствует выучить

пароли и многое узнать, чего, без сомнения, вы и сами желаете.

Со своей стороны, и я желал бы кое–что спросить у вас, ибо

никогда прежде мы не видели здесь невеличка. Слышать мы о

них слышали, но в наших легендах о невеличках говорится мало.

А вы еще к тому же и друг Митрандира. Хорошо вы его знаете?

– Как сказать, – призадумался Пиппин. – Я его знаю всю свою

коротенькую жизнь и только что проделал с ним вместе очень

долгий путь – но это, я скажу, такая книга, которую читаешь сто

лет, а потом выходит, что еще и второй страницы не одолел. Так

что похвалиться нечем… Но думаю, его мало кто знает по

настоящему. Из всего Отряда, наверное, только Арагорн…

– Арагорн? А кто это?

– О!.. – запнулся Пиппин. – Это… гм… один человек. Он

путешествовал вместе с нами. Кажется, он теперь в Рохане.

– Я слышал, что вы тоже побывали в Рохане. К слову, будь у нас

время, я задал бы вам много вопросов об этой стране, ибо если

у нас и осталась еще надежда, то на роханцев. Но я забыл свои

- 25 -

обязанности! Мне велено отвечать на ваши вопросы, а не пытать

ответа у вас. Что бы вам хотелось узнать, достойный Перегрин?

– Ну… – помедлил Пиппин, – если мне дозволят, у меня тут

созрел один вопрос, весьма насущный, то есть я хотел спросить,

как тут у вас насчет завтрака и все такое прочее. Короче говоря,

я не прочь узнать, когда у вас едят, и где трапезная, и есть ли

она вообще – ну, ты меня понимаешь. И как здесь насчет

трактиров? Когда я въезжал в город, я осматривался, но ничего

похожего не приметил, хотя тешу себя надеждой, что в каком

нибудь гостеприимном доме мне бы, наверное, не отказали в

кружечке доброго пива.

Берегонд выслушал его без тени улыбки.

– Сразу видно, что вы много путешествовали, – заметил он

уважительно. – Говорят, бывалый воин в походе всегда первым

делом смотрит, где достать еду и питье. Сам я, правда, не

искушен в походах… Так, значит, достойный гость с утра не

держал во рту ни крошки?

– Ну… насчет крошки врать не буду, – вздохнул Пиппин. – Глоток

вина и кусочек печенья мне перепали – от щедрот вашего

Повелителя. Но в отместку он замучил меня вопросами, а от

этого голод только разыгрывается…

Берегонд от души рассмеялся.

– Прямо как в нашей поговорке: мал ростом – изряден за

трапезой! Примите же к сведению, о Перегрин, что ваш завтрак

был таким же, как и у большинства воинов Башни, – только не в

пример почетнее. Мы в крепости и на военном положении.

Встаем до света, перекусываем чем придется – и по местам…

Но не отчаивайтесь! – поспешил он добавить, посмеиваясь, – уж

очень вытянулось у Пиппина лицо. – Те, у кого особо трудная

служба, могут утром вкусить пищи еще раз, попозже. А там и

второй завтрак – в полдень или позднее, смотря кто чем занят.

На общий обед мы собираемся после захода солнца, и тут уж

отводим душу. Идемте со мной! Посмотрим крепость, поищем,

чем утолить голод, – а потом взойдем на стену, разделим

трапезу и полюбуемся красотой ясного утра.

– Минуточку! – краснея, остановил его Пиппин. – Из–за своей

жадности – или, говоря твоими учтивыми словами, от голода – я

совсем забыл про одно важное дело. Гэндальф, или Митрандир,

как вы его здесь называете, наказал мне посмотреть, как

- 26 -

устроили Скадуфакса. А Скадуфакс – это роханский конь,

причем такой конь, равного которому и не сыщешь, зеница ока

короля Теодена. Но король, как мне рассказывали, подарил его

Митрандиру – тому он нужнее. И надо сказать, Митрандир

далеко не всех людей любит, как этого коня! Так что, коли вам

дорога дружба Митрандира, Скадуфакса надо холить и лелеять

изо всех сил, потому что он гораздо главнее известного вам

хоббита…

– Хоббита? – переспросил Берегонд.

– Мы зовем себя хоббитами, – объяснил Пиппин.

– Рад был узнать, – сказал Берегонд. – Теперь я воочию

убедился, что странный выговор отнюдь не помеха благородной

речи и что хоббиты воистину учтивы… Но идемте посмотрим на

этого доброго коня! Я люблю животных. В нашем каменном

городе их почти нет, но мой род происходит не отсюда – мы

пришли в Минас Тирит из горных долин, а туда – из Итилиэна.

Утешьтесь, однако, достойный хоббит, в конюшнях мы долго не

задержимся – только исполним то, чего требует от нас

вежливость, и тут же отправимся в трапезную.

Пиппин нашел Скадуфакса в добром здравии: стойло удобное,

уход вполне сносный. На шестом ярусе за стенами Цитадели

устроены были прекрасные конюшни; там содержалось

несколько быстроногих скакунов, а поблизости жили гонцы

Наместника, готовые пуститься в дорогу по первому приказу

Дэнетора или его военачальников. Но в это утро все гонцы уже

были разосланы с разными поручениями, и, кроме Скадуфакса,

коней в стойлах не было.

Скадуфакс, увидев Пиппина, заржал и повернул к нему голову.

– Добрый день! – поздоровался Пиппин. – Гэндальф придет, как

только сможет. Сейчас он занят, но шлет через меня привет и

просит узнать, не терпишь ли ты в чем недостатка. Как тебе

отдыхается после трудов?

Скадуфакс мотнул головой и ударил копытом об пол. Берегонду

он милостиво позволил слегка дотронуться до своей щеки и

погладить крутые бока.

– Можно подумать, он не был в походе и снова рвется в дорогу, –

подивился Берегонд. – Что за сильный и гордый конь! А где

седло и уздечка? Сбруя у него, должно быть, богатая и красивая.

– Какую уздечку ни выбери, на нем она будет казаться бедной и

- 27 -

невзрачной, – с гордостью объяснил Пиппин. – Но он вообще не

терпит сбруи. Если Скадуфакс согласен тебя везти, то и повезет,

будь покоен, а если невзлюбил – ни узда, ни хлыст, ни шпоры не

помогут. Ну, до свиданья, Скадуфакс! Запасись терпением. Битва

уже скоро!

Конь поднял голову и заржал так, что стены конюшни задрожали,

а Берегонду с хоббитом пришлось заткнуть уши. Теперь им

оставалось только проверить, хватает ли в яслях овса, и

удалиться.

– А теперь позаботимся о себе, – сказал Берегонд, направляясь

обратно в Цитадель.

Они вошли в северную дверь, спустились по длинной

прохладной лестнице и очутились в широком проходе,

освещенном несколькими светильниками. Из множества дверей,

видневшихся по обе стороны, одна была отворена.

– Здесь находятся склады и трапезная нашего отряда, – пояснил

Берегонд. – Привет, Таргон! – крикнул он в открытую дверь. –

Час еще ранний, но я привел новичка! Повелитель принял его на

службу только сегодня. Наш новый товарищ проделал долгий

путь, в дороге ничего не вкушал, а сегодня изрядно утрудился и

теперь голоден. Поищи–ка для нас чего–нибудь съестного!

Для Пиппина с Берегондом нашлись хлеб, масло, сыр и яблоки

из зимнего запаса – морщинистые, но крепкие и сладкие; их

снабдили деревянными кружками, деревянными тарелками и

вдобавок кожаной флягой со свежим пивом. Сложив все это в

корзину, они снова выбрались на солнышко, и Берегонд повел

Пиппина на далеко выдающийся вперед отрог Миндоллуина, где

городская стена образовывала острый угол прямо над Главными

Воротами. Хоббит и человек уселись на каменной скамье под

бойницей, откуда открывался прекрасный вид на мир, залитый

утренним солнцем.

Они поели, запили завтрак пивом, и разговор сам собой зашел о

Гондоре и его обычаях, о Заселье и о диковинных странах, где

довелось побывать Пиппину. Глаза Берегонда все больше

округлялись, а хоббит, болтая коротенькими ножками или встав

на цыпочки и заглядывая в бойницу, с увлечением рассказывал

ему о чудесах, которых навидался в пути.

– Не скрою, уважаемый Перегрин, – сказал наконец Берегонд, –

что сперва я о тебе думал иначе. Среди нас ты выглядишь

- 28 -

отроком лет девяти – а оказывается, пережил столько

опасностей и сподобился видеть такие чудеса, что немногие

седобородые гондорские старцы могли бы похвалиться тем же!

Я–то думал, Повелитель просто захотел взять ко двору

благородного пажа, как было раньше в обычае у Королей.

Прости мне мою глупость и неотесанность!

– Ладно, чего уж, – рассмеялся Пиппин. – Между прочим, ты не

так уж и ошибся. В глазах сородичей я еще, почитай, мальчишка.

До «настоящего возраста», как говорят у нас в Заселье, мне еще

целых четыре года… Но что мы все про меня да про меня?

Объясни лучше, пожалуйста, что отсюда видно?

Солнце поднималось все выше. Туман, скрывавший равнину,

рассеялся, и последние его обрывки плыли прочь, гонимые

восточным ветром, который хлопал полотнищами стягов и

развевал на Цитадели белые вымпелы. Внизу, в долине, лигах в

пяти от города, блестела в солнечных лучах серая дуга Великой

Реки; могучий поток, кативший воды с северо–запада, близ

города описывал широкую дугу и терялся в светлой дымке на

горизонте: там, лигах в пятидесяти к югу, лежало Море.

Внизу перед глазами Пиппина как на ладони раскинулся

Пеленнор, рябой от сельских усадеб, мелко расчерченный на

квадратики низкими каменными стенами, деревянными

заборами, плетнями, оградами загонов… Скота, однако, нигде

видно не было. Зеленые поля пересекало множество дорог, на

которых не прекращалось оживленное движение. В крепость и из

крепости тащились телеги и повозки; их то и дело обгоняли

одинокие всадники, во весь опор скакавшие к Воротам; там

всадники спрыгивали с коней и спешили в Город. Самым

многолюдным казался Главный Тракт. Резко сворачивая к югу, он

огибал западные холмы несколько меньшей, чем речная, дугой и

пропадал из виду. Тракт был широкий, мощеный; вдоль его

обочины по отгороженной от полей зеленой полосе галопом

неслись конники – кто в город, кто прочь от города, но большие

крытые повозки, тянувшиеся по Тракту, все направлялись в одну

сторону – к югу. Их поток делился на три колонны: в первой

катились телеги, запряженные лошадьми; во второй

неторопливые волы влекли огромные повозки и красивые

цветные фургоны; в третьей люди сами, налегая, толкали перед

собой что–то вроде тачек.

- 29 -

– Дорога ведет в долины Лоссарнаха и Тумладена, оттуда – в

горные поселения, а оттуда – в Лебеннин. Ты видишь последнюю

волну беженцев. Все старики, женщины и дети сегодня до

полудня должны, согласно приказу, покинуть город и удалиться

от крепостных стен не менее чем на лигу. Грустно, но делать

нечего! – Берегонд вздохнул. – Многие из тех, что сегодня

расстались, уже более не встретятся. В нашем городе детей

всегда было мало, а теперь и вовсе не осталось – если не

считать десятка мальчишек, которые наотрез отказались

уезжать. Но ничего – какая–нибудь работа найдется и для них.

Кстати, мой сын тоже здесь.

Они помолчали. Пиппин беспокойно оглянулся на восток, будто

оттуда в любую минуту могли хлынуть полчища орков.

– А что там? – спросил он наконец, указывая на изгиб Андуина. –

Еще какой–то город? Или…

– Бывший город, – кивнул Берегонд. – Когда–то он был столицей,

а Минас Тирит – просто сторожевой крепостью. Эти руины по

обеим сторонам реки – все, что осталось от Осгилиата,

сожженного Врагом. Это случилось много лет назад. Когда

Дэнетор был еще молод, нам удалось отбить руины обратно, но

воскрешать город мы не стали – только отстроили мост, чтобы

можно было при необходимости переправить туда войска, и

поставили там свои посты. А потом явились эти проклятые

Всадники из башни Минас Моргул.

– Черные Всадники? – переспросил Пиппин, широко раскрыв

глаза, темные от вернувшегося страха.

– Да, именно так, – внимательно посмотрел на него Берегонд. –

Я вижу, ты слышишь о них не впервые. Но ты мне об этом еще

не рассказывал.

– Какое там впервые… – беззвучно прошептал Пиппин. – Только

не будем о них сейчас говорить – мы ведь совсем рядом… ну…

Он оглянулся на Реку, и ему вдруг показалось, что за ней нет

ничего, кроме огромной зловещей Тени. Может, правда, это

просто зубцы горных вершин маячили вдали, расплываясь за

расстоянием, – между хребтом и крепостью лежало двадцать лиг

сплошных мглистых равнин и тумана, – а может, это грозовая

туча навалилась на горизонт, сгустившись в непроницаемый

мрак; но Пиппину вдруг померещилось, будто тьма понемногу

растет, густеет и мало–помалу отвоевывает у солнца его

- 30 -

владения.

– Рядом с Мордором? – спокойно закончил за него Берегонд. –

Да, Мордор лежит как раз в той стороне. Мы редко произносим

это слово, но к Тени за много лет привыкли. Иногда она словно

бледнеет и отдаляется, иногда сгущается и становится ближе. В

последнее время мгла заметно потемнела и день ото дня

набухает. Вместе с ней растет и наша тревога. И года не прошло

с тех пор, как Всадники отбили у нас переправу. В том бою

погибли наши лучшие воины. Если бы не Боромир, неизвестно

еще, удалось бы нам отстоять западный берег или нет… Но

теперь, благодаря ему, пол–Осгилиата мы все–таки удерживаем.

Пока удерживаем… Но теперь мы ожидаем нового удара. Может,

этот удар будет решающим…

– Когда это случится? – спросил Пиппин. – Как по–твоему? Я

видел ночью огни на вершинах, и нам навстречу попались гонцы.

Гэндальф сказал – это значит, что война уже началась. Он так

мчался, как будто от этого зависело все. Но теперь вроде бы

опять никто никуда не спешит.

– Спешки нет только потому, что все уже сделано, – сказал

Берегонд. – Прежде чем нырнуть, надо вдохнуть поглубже.

– Но прошлой ночью сигнальные костры еще горели?..

– Дело в том, что, начнись осада, на помощь звать будет поздно,

– объяснил Берегонд. – Впрочем, кто может проникнуть в мысли

Повелителя и его военачальников? Вести доходят до них

особыми путями. Повелитель Дэнетор не похож на

обыкновенных людей. Он видит очень далеко. Сказывают, что по

ночам он уединяется у себя в келье на вершине Башни и,

посылая мысли на все четыре стороны света, угадывает

будущее. Ходят слухи, что иногда он проникает даже в

намерения Врага и вступает в единоборство с его волей, и якобы

именно поэтому он постарел раньше времени. С другой стороны,

мы знаем, что Фарамир, под чьим началом я нахожусь, был

недавно послан за Реку с каким–то опасным поручением. Может,

это он прислал весть Дэнетору? Сам я, правда, полагаю, что

маяки зажжены по причине дурных известий из Лебеннина. К

устью Андуина приближается могучая флотилия умбарских

пиратов с Юга. Они давно уже перестали бояться Гондора, а

теперь сделались союзниками Врага. Пираты готовят сильный

удар! Но главное, их нападение свяжет силы Лебеннина и

- 31 -

Белфаласа, а людей там много, и они хорошие воины. Вот

почему наши мысли обращаются на север, к Рохану, вот почему

мы так радуемся вестям о победе, которые вы принесли нам.

Однако… – Берегонд встал и окинул взглядом горизонт. – Однако

с падением Исенгарда открылось: Враг раскинул вокруг нас

хитроумные сети и игра будет крупной. Что там мелкие стычки на

переправах! Что рейды в Итилиэн да Анориэн и налеты с

засадами! Грядет большая, давно задуманная война, и нам в ней

– что бы ни говорила наша гордость – отведена не такая уж

важная роль. Все пришло в движение: земли, что лежат за

Внутренним морем, на востоке, и Черная Пуща на севере, и все,

что за ней, и Харад на юге… Все страны встали сейчас перед

испытанием. Устоят они перед Тьмою или падут в нее и канут?..

Правда, нам, достойный Перегрин, все же выпала честь – мы

несем главное бремя ненависти Черного Властелина. Она

преследует нас неотступно, ибо идет из глубины веков и бездн

Моря. Сюда, на Гондор, молот обрушится в первую очередь. Вот

почему Митрандир так спешил. Ибо, если мы падем, кто устоит?

Как по–твоему, достойный Перегрин: есть у нас надежда

выстоять или нет?

Пиппин не ответил. Он посмотрел на толстые стены, на башни,

на отважно реющие флаги, на солнце, сияющее высоко в небе,

потом перевел взгляд на восток, где собиралась тьма, и

подумал: длинные же руки у Зла, далеко простирается его

власть! Орки, что рыщут в лесах и горах, предательство

Исенгарда, птицы–соглядатаи, Черные Всадники на дорогах

Заселья – и крылатый ужас, Назгулы… По спине у хоббита

пробежал озноб. На что же надеяться?..

Вдруг солнце побледнело и померкло, будто по нему скользнула

тень черного крыла, и Пиппину показалось, что в неизмеримой

дали небес он услышал крик – слабый, далекий, но леденящий,

беспощадный, убивающий всякую мысль и надежду. Хоббит

побелел как мел и прижался к стене.

– Что это было? – встревожился Берегонд. – Ты тоже

почувствовал?

– Да, – прошептал Пиппин. – Это вестник нашего поражения и

тень нашей погибели. Это Черный Всадник. Только теперь он в

небе… – Тень погибели, – повторил Берегонд. – Боюсь, Минас

Тирит не устоит. Близится ночь. Из моих жил улетучивается

- 32 -

последнее тепло…

Оба смолкли и поникли головой. Наконец Пиппин осмелился

взглянуть на небо. Все было по–прежнему. Светило солнце,

реяли по ветру флаги… Хоббит встряхнулся.

– Пролетел, – выдохнул он. – Нет! Я все–таки не отчаиваюсь.

Возьми Гэндальфа. Он упал в бездну, но вернулся, и теперь он с

нами! Мы выстоим – пусть на одной ноге, пусть упав на колено,

но выстоим!

– Верно! – вскричал Берегонд и рывком поднялся на ноги. Шагая

взад и вперед, он взволнованно заговорил: – Все имеет конец!

Есть конец и у мира, но Гондору еще не пришло время

погибнуть. Если Враг в безумии своем нагромоздит горы трупов

вровень с крепостными стенами и ворвется на ярусы, мы уйдем

в горы! Там есть крепости, куда ведут тайные ходы. И память с

надеждой выживут – где–нибудь там, в какой–нибудь скрытой от

глаз долине, где еще останется зеленая трава.

– Чем бы ни кончилось, лишь бы поскорее! – вздохнул Пиппин. –

Я вовсе не воин, и сражения мне не по душе. Но хуже не бывает,

чем сидеть и ждать того, что все равно произойдет!.. Как долго

длится этот день! Мне лично было бы легче, если бы мы не

сидели сложа руки, а ударили первыми. Роханцы, кстати, никогда

бы не собрались выступить, если бы не Гэндальф!

– А! Ты угодил как раз в больное место. Многие думают так же, –

сказал Берегонд. – Но когда вернется Фарамир, все должно

пойти иначе. Он храбр – гораздо храбрее, чем думают! В наши

дни люди с трудом верят, что воин, тем более командир, может

быть человеком ученым, искушенным в Предании, но вместе с

тем твердым, мужественным, способным, когда требуется,

принять смелое решение в бою и выполнить его не промешкав.

А Фарамир как раз таков! Он не так безогляден, не так порывист,

как Боромир, хотя столь же решителен. Но что он может

сделать? Гóры этой… этой страны приступом не возьмешь.

Наши руки стали коротки: пока враг не приблизится, мы напасть

на него не можем. Но когда настанет время для удара, рука

наша не дрогнет!

И Берегонд ударил по рукояти меча.

Пиппин только теперь по–настоящему разглядел своего нового

друга. Какой высокий, гордый, благородный воин! Впрочем, все

мужи Гондора, которых он успел повидать, были высокими,

- 33 -

гордыми и благородными. И еще он заметил, что, как только

речь зашла о битве, глаза Берегонда заблестели.

«А я? – подумал хоббит. – У меня рука не тяжелее птичьего

перышка. Как там назвал меня Гэндальф? Пешкой? Может, это и

правда. Только, по–моему, пешка эта забрела на чужое поле».

Так вели они беседу, пока солнце не поднялось еще выше и не

прозвенел, возглашая полдень, колокол на башне. Город ожил:

все, кроме дозорных, заспешили на трапезу.

– Не пойти ли тебе со мной? – предложил Берегонд. – Сегодня я

могу посадить тебя за стол вместе с нами. Правда, я еще не

знаю, к какому отряду ты будешь приписан. Возможно,

Наместник оставит тебя под своим началом. Но сегодня мои

товарищи с радостью тебя приветят. Кроме того, не помешает

завести полезные знакомства, покуда еще есть время.

– Охотно составлю тебе компанию, – просиял Пиппин. – А то,

честно говоря, мне тут как–то одиноко. Мой лучший друг остался

в Рохане, а одному ни поболтать, ни посмеяться… Может, меня и

впрямь в твой отряд запишут? Ты ведь, наверное, командир?

Возьми меня к себе! Или словечко замолви…

– Ты, дружок, высоко хватил, – усмехнулся Берегонд. – Я не

командир. У меня ни чинов, ни отличий. Я простой воин из

Третьего Отряда гвардейцев Цитадели. Правда, в нашем городе,

уважаемый Перегрин, быть гвардейцем Башни – уже само по

себе отличие, таких людей в стране весьма уважают.

– Ну, тогда это не для меня, – решил Пиппин. – А пока знаешь

что? Давай пройдем мимо моего дома, и если Гэндальфа там

нет, то по рукам. Я пойду с тобой, куда ты сочтешь нужным, и

буду твоим гостем.

Гэндальфа не было, весточки тоже, и Пиппин вместе с

Берегондом отправились в трапезную, где хоббит был

представлен воинам Третьего Отряда. Прием хоббиту оказали

самый горячий – даже на долю Берегонда перепало: его

расхваливали, как могли. Еще бы – такого гостя привел! Слухи о

незнакомце, друге Митрандира, уже облетели Цитадель.

Известно было и то, что Наместник удостоил его долгой беседы

с глазу на глаз. Рассказывали, что с севера прибыл Принц

Невеличков и что он будто бы предлагает Гондору союз и пять

тысяч мечей. Кто–то даже пустил слух, что, когда прибудут

роханцы, у каждого за спиной будет сидеть невеличек –

- 34 -

маленький, но отважный.

Хоббиту жаль было разочаровывать своих новых друзей, но

сделать это пришлось. Титул, правда, за ним так и остался.

Согласно понятиям гондорцев, друг Боромира, да еще с почетом

принятый Дэнетором, не мог не быть принцем. Пиппина без

конца благодарили за то, что он удостоил их трапезу своим

посещением, не дыша слушали рассказы о дальних странах и

при этом так усердно подкладывали хоббиту на тарелку еды и

подливали вина, что ему не оставалось желать ничего лучшего.

Мешал только строгий наказ Гэндальфа – помнить об

осторожности, а главное – не распускать язык, на что хоббиты в

дружеском кругу обычно весьма падки.

Наконец Берегонд встал.

– Я должен с тобой проститься, Перегрин, – сказал он. – Теперь

я буду свободен только после захода солнца, не раньше.

Остальным, думаю, тоже пора идти. Но если одиночество тебе в

тягость, могу сосватать тебе веселого товарища. Спустись в

нижний ярус и спроси там дорогу к Старой Корчме, что на Рат

Кэлердаин, на Улице Фонарщиков. Там ты найдешь моего сына и

других мальчишек, которые остались в городе. Кстати, у Больших

Ворот, прежде чем их запрут на ночь, сегодня можно будет

увидеть кое–что любопытное. Не упусти!

Берегонд вышел. Вскоре за ним последовали и остальные. День

оставался солнечным, хотя небо подернулось дымкой, и,

пожалуй, парило не по–мартовски – чересчур даже для южных

широт! Пиппина стало клонить ко сну. Но в пустом доме ему

было как–то не по себе, и поэтому он все–таки решил спуститься

на нижний ярус и посмотреть город. Захватив лакомый кусочек

для Скадуфакса, он отправился в путь. Угощение было принято с

благодарностью, хотя корма в яслях вполне хватало.

Расставшись со Скадуфаксом, хоббит отправился вниз по

крутым городским улицам.

Встречные разглядывали его во все глаза и приветствовали с

удивительной серьезностью, по гондорскому обычаю наклоняя

голову и перекрещивая руки на груди. За своей спиной Пиппин

слышал взволнованные возгласы. Слух о его появлении бежал

от дома к дому, и соседи звали друг друга посмотреть на Принца

Невеличков, который прибыл с Митрандиром. Многие

обменивались какими–то фразами на своем языке. Язык этот

- 35 -

сильно отличался от Общего, но Пиппин вскоре освоился

настолько, что начал кое–что понимать. Особенно часто

слышалось: «Эрнил–и–Ферианнат! » – и он догадался, что это

его новый титул.

Наконец, пройдя множество широких галерей и красивых

мощеных улиц, хоббит вышел в нижний, самый обширный ярус,

где ему указали Улицу Фонарщиков – широкую, выводящую

прямо к Большим Воротам. Отсюда было уже нетрудно отыскать

Старую Корчму – большое строение из серого, источенного

ветром камня. Два крыла дома, слегка изогнутые, дугами

охватывали узкую полосу газона, а в глубине темнели окна

самой Корчмы, здания с колоннадой по всему фасаду. От колонн

к траве вели ступени, а в тени портика играли мальчишки.

Пиппин еще не видел в Минас Тирите ни одного ребенка и

остановился посмотреть. Один из мальчишек заметил его и с

воинственным криком бросился навстречу. Двое–трое увязались

следом. Подбежав, мальчик остановился и осмотрел Пиппина с

головы до ног.

– Привет! – выпалил он. – Ты откуда такой? На здешнего что–то

не похож.

– До сегодняшнего дня я и был нездешним, – согласился

Пиппин. – Но теперь, говорят, я – гондорский воин.

– Ну загнул! – сказал мальчишка и присвистнул. – Этак и мы

скажем, что мы воины! Видали?! Тебе лет–то сколько? А звать

как? Мне десять, а росту во мне – уже почти пять футов. Я

выше! Правда, мой отец – гвардеец, он из самых высоких. А

твой отец кто?

– На какой вопрос велишь отвечать первым? – осведомился

Пиппин. – С конца, что ли, попробуем? Отец мой ведет

хозяйство в старом поместье Тукков, в Белом Колодезе близ

Туккборо, что в Заселье. Лет мне – целых двадцать девять, тут я

тебя переплюнул. Зато ростом я и правда не вышел – всего

четыре фута с хвостиком, и больше вырасти не рассчитываю –

разве что в обхвате.

– Двадцать девять! – присвистнул мальчик. – Да ты просто

старик! Моему дяде Иорласу столько же. Впрочем, подумаешь! –

добавил он самонадеянно. – Я тебя в два счета переверну вверх

тормашками. И на обе лопатки положу.

– Попробуй, – со смешком согласился Пиппин, – может, и

- 36 -

положишь, если я тебе позволю. Только потом я отвечу тем же и

тебе не поздоровится! Я знаю несколько оч–чень коварных

приемов! Еще у себя на родине выучился. Там я считался

невероятно рослым и сильным и, уж поверь мне, никому не

позволил бы перевернуть себя вверх тормашками! Если бы дело

дошло до драки и ты меня ухитрился бы разозлить, я мог бы из

тебя и дух вышибить! Вырастешь – поймешь, что по виду ни о

ком судить нельзя. Ты думаешь, что я не только чужак, но в

придачу еще тихоня и растяпа, которого легко побить?

Ошибаешься, дружок! Я – силач–невеличек, злющий и оч–чень

храбрый!

Тут Пиппин состроил такую свирепую рожу, что мальчик

попятился – но тут же снова шагнул вперед: кулаки его сжались,

в глазах горел бойцовский огонь.

– Да погоди ты, – рассмеялся Пиппин. – Поменьше развешивай

уши и не верь каждой байке, да еще из уст чужака! Я не такой

уж и задира. Кстати, вежливые люди, прежде чем вызвать на

бой, представляются!

Мальчик гордо выпрямился.

– Я – Бергил, сын гвардейца Берегонда, – заявил он.

– Так я и знал, – сказал Пиппин. – Ты очень похож на своего

отца! Мы с ним знакомы. Между прочим, это он послал меня

сюда и попросил тебя отыскать.

– Что же ты молчал? – разжал кулаки Бергил и вдруг испугался:

– Только не говори, что отец передумал и хочет отправить меня

из города вместе с девчонками! Хотя вряд ли. Фургоны–то уже

все уехали!

– Не беспокойся, ничего особенно страшного он не передавал, –

заверил Пиппин. – Скорее даже наоборот. Он сказал, что если

ты раздумаешь переворачивать меня вверх тормашками, то,

может, согласишься скрасить мое одиночество и покажешь мне

город? А я взамен расскажу тебе про дальние страны.

Бергил захлопал в ладоши и с облегчением расхохотался.

– Отлично! – крикнул он. – Я готов! Мы как раз собирались пойти

к Воротам, поглядеть кое на что. Айда с нами!

– А что там ожидается?

– Еще до захода солнца по Южному Тракту к Воротам должны

подойти войска из провинций. Присоединяйся! Сам увидишь!

Спутником Бергил оказался замечательным. Лучшего

- 37 -

собеседника Пиппин не встречал с тех пор, как расстался с

Мерри. Через минуту они уже дружно смеялись и тараторили, не

обращая внимания, кто да как на них смотрит, – и сами не

заметили, как оказались в толпе, двигавшейся к Воротам. У

выхода Пиппин снискал особое уважение Бергила, ибо, когда

хоббит назвал стражнику свое имя и пароль, тот, отсалютовав,

без долгих разговоров пропустил и его, и мальчика.

– Красотища! – обрадовался Бергил. – А то нас, ребят, без

взрослых за Ворота нынче не пускают. Теперь–то мы все увидим!

За Воротами, по обочинам Тракта и вокруг большой мощеной

площади, на которой сходились все дороги, ведущие в Минас

Тирит, уже толпились люди. Все взгляды были обращены на юг.

Вдруг толпа заволновалась. Раздались возгласы:

– Видите пыль? Это они! Идут! Идут!

Пиппин с Бергилом пробрались в первый ряд и стали ждать.

Вдали протрубили рога; навстречу хлынула волна

приветственных криков. Звонко заиграли трубы. И вдруг толпа

взорвалась криками:

– Форлонг! Форлонг!

– Что они кричат? – не понял Пиппин.

– Форлонг идет! – ликовал Бергил. – Старина Форлонг Толстый,

правитель Лоссарнаха, где живет мой дедушка. Ура! Ура! Ура

старине Форлонгу!

Во главе приближающегося отряда на крупном крепконогом коне

ехал тучный, но богатырского сложения старик, седобородый, в

доспехах, черном шлеме и с длинным тяжелым копьем. За ним в

облаке пыли маршировали воины с боевыми топорами в руках;

шли они, гордо подняв головы, и лица их были суровы. Пиппину

новоприбывшие показались несколько ниже ростом и смуглее,

чем те гондорцы, которых ему доводилось видеть до сих пор.

– Форлонг! – кричали в толпе. – Верный друг, преданное сердце!

Форлонг!

Но вот отряд лоссарнахцев прошел, и люди зашептались:

– Да это же все равно что ничего! Каких–то две сотни?! Мы

ждали вдесятеро больше! Это, должно быть, из–за Черного

Флота. Форлонгу пришлось придержать бóльшую часть

войска… Ну ничего, в бою каждый воин на вес золота.

Следом за отрядом Форлонга явились другие и были встречены

с неменьшим ликованием. Один за другим прошли они в Ворота

- 38 -

– воины гондорских провинций, соседи, в трудный час явившиеся

на помощь столице. И все–таки их было мало. Гондор надеялся

на большее и в большем нуждался. Воины из долины Рингло во

главе с князем Дерворином, числом три сотни, пришли пешими.

Рослый Дуинхир с сыновьями Дуилином и Деруфином из

обширной Долины Черного Корня у истоков Мортонда явился с

пятьюстами лучниками. Из Анфаласа, с дальних берегов

Длиннобережья, шли, растянувшись чуть ли не на полторы

версты, пастухи, охотники и крестьяне, все довольно плохо

вооруженные, за исключением своего предводителя Голасгила и

его приближенных. Из Ламедона явилась горстка угрюмых

горцев без предводителя; из Этира – около сотни рыбаков

(остальные были вынуждены остаться при кораблях).

Хирлуин Красивый с Зеленых Холмов, из Пиннат Гэлина, привел

триста воинов; все они были одеты в зеленое. Последним

прибыл блистательный Имрахил, князь Дол Амрота, родич

Наместника. Свиту князя составляли конные латники в полном

вооружении, на серых лошадях; над их головами развевались

сверкающие золотом знамена с гербами благородного

княжеского рода – кораблем и серебряным лебедем. За

рыцарями свиты с песней шло семьсот пехотинцев, из которых

каждый сам казался князем какой–нибудь страны; все они, как

на подбор, были высокие, темноволосые и сероглазые.

Это было все – общим счетом тысячи три воинов, не больше.

Пополнения ждать было неоткуда. Возгласы и грохот сапог за

стенами города стихли. Толпа еще стояла и не расходилась,

будто умолкшие люди еще надеялись на что–то. Пыль оседала

медленно: воздух был тяжелым и душным, ветер стих.

Приближался час закрытия Ворот; красный диск солнца скрылся

за Миндоллуином. Город погружался в тень.

Пиппин поднял глаза, и ему почудилось, что небо приобрело

пепельный оттенок, – как будто над городом нависли густые

облака пыли и дыма, едва пропускавшие тусклый свет. Но

умирающее солнце подожгло их от края до края, и горб

Миндоллуина четко вырисовывался на фоне раскаленных углей

гаснущего заката.

– Гневом и смятением заканчивается этот прекрасный день, –

пробормотал хоббит, забыв о Бергиле, что стоял рядом.

– Так оно и случится, если я не вернусь до вечернего колокола, –

- 39 -

подхватил тот. – Скорее! Уже труба играет! Сейчас будут

закрывать Ворота.

Держась за руки, Пиппин с Бергилом поспешили в город, едва

успев проскользнуть в Ворота; они были последними. Когда они

добрались до Улицы Фонарщиков, со всех башен уже доносился

торжественный перезвон колоколов. В окнах зажегся свет; из

домов и казарм, размещенных вдоль стен, слышалось пение.

– Ну, пока! – сказал Бергил. – Передай от меня поклон отцу и

скажи ему спасибо – он прислал мне отличного друга. Смотри не

забывай меня и приходи еще! Мне уже почти не хочется войны.

Мы могли бы неплохо провести время. Махнули бы, например, к

деду, в Лоссарнах, – там весной здорово. Столько цветов кругом,

и в лесу, и в поле!.. Ну да кто знает, может, когда–нибудь и

махнем. Нашего Правителя никому не победить! И моего отца

тоже – он такой храбрый! Привет! Приходи еще!..

Попрощавшись с мальчиком, Пиппин заторопился в Цитадель.

Дорога показалась ему длинной, он взмок, под ложечкой сосало

от голода. Стемнело почти мгновенно. Сквозь густую черноту

неба не пробивалось ни единой звезды. К общей трапезе хоббит

припозднился, но Берегонд дождался Пиппина и, радостно его

приветствовав, усадил рядом, чтобы расспросить о сыне.

Поужинав, хоббит ненадолго задержался в трапезной, но вскоре

встал и распрощался – на душе отчего–то кошки скребли.

Хотелось поскорее увидеть Гэндальфа.

– Найдешь дорогу? – спросил Берегонд на пороге подвальчика

под северной стеной Цитадели, где размещалась трапезная. –

Осторожно, ночь сегодня темная! Вдобавок в городе и на стенах

погашены все огни – таков приказ. К слову сказать, у меня для

тебя еще одно известие, правда другого сорта: на заре Дэнетор

просит тебя к себе. Боюсь, что с Третьим Отрядом ничего не

получится. Но мы еще с тобой увидимся. Прощай! Мирной тебе

ночи!

В комнате было темно; небольшой светильник, стоявший на

столе, горел едва–едва. Гэндальф не возвращался. На сердце у

хоббита стало еще тяжелее; он взобрался на скамью и заглянул

в окно, но это было все равно что глядеть в лужу чернил. Пиппин

сполз с подоконника, закрыл ставни и лег. Поначалу он

прислушивался – не скрипнет ли дверь, не стукнет ли о крыльцо

посох; потом бросил ждать и заснул, но сон его был беспокоен.

- 40 -

Среди ночи его разбудил свет. Приоткрыв полог, Пиппин увидел

Гэндальфа – волшебник расхаживал взад и вперед по комнате, а

на столе пылали свечи и были раскиданы пергаментные свитки.

Пиппин услышал, как волшебник вздохнул и пробормотал:

– Когда же вернется Фарамир?

– Ау, Гэндальф! – позвал хоббит, высовывая голову из–за полога.

– Я уже думал, ты про меня позабыл! Хорошо, что ты вернулся.

Длинный был денек!

– А вот ночь будет коротковата, – отозвался Гэндальф. – Я

вернулся, чтобы побыть немного одному, в тишине. Спи! Спи,

пока у тебя есть возможность спать в постели! На заре мы снова

пойдем к Дэнетору. Хотя о какой заре я говорю? Мы пойдем

тогда, когда нас позовут. Наступила Тьма. Зари не будет.

 

Глава вторая.

СЕРАЯ ДРУЖИНА

 

Когда Мерри возвратился к Арагорну, Гэндальф уже умчался и

стук копыт Скадуфакса смолк в ночи. Мерри прихватил свой

легкий узелок – дорожный мешок остался на Парт Галене, так

что в узелке не было ничего, кроме пары–другой полезных

мелочей, подобранных на развалинах Исенгарда. Хасуфэл ждал

оседланный. Леголас и Гимли с Ародом стояли рядом.

– Итак, нас осталось четверо, – подытожил Арагорн. – Дальше

мы поскачем вместе. Но мы отправимся не одни, как думал я

поначалу. Король тоже намерен выступить. Когда пролетела

Крылатая Тень, он изменил свои планы и спешит теперь

вернуться под защиту гор, пока не наступило утро.

– А потом? – спросил Леголас.

– Пока сказать не могу, – ответил Арагорн. – Король собирается

в Эдорас. Там через четыре дня назначен большой смотр.

Думаю, Теодена будут ждать вести о начале войны и роханские

всадники двинутся на помощь Минас Тириту. Что же касается

меня и тех, кто пожелает ехать со мной…

– Я первый! – перебил Леголас.

– А Гимли – второй! – присоединился гном.

– Мой путь темен, – молвил Арагорн. – Я тоже должен ехать в

Минас Тирит, но какой дорогой – пока не знаю. Долгожданный

час близок…

- 41 -

– Возьми и меня! – попросил Мерри. – От меня пока было мало

толку, но мне что–то не хочется оставаться в стороне. Я себя

чувствую лишним мешком в поклаже. Пока все не кончится, о

нем не вспомнят… Вряд ли роханцы пожелают со мной

нянчиться. Правда, Король обещал посадить меня с собой за

стол и послушать байки про Заселье…

– Вот именно, Мерри, – сказал Арагорн. – Твоя дорога – с

королем Теоденом. Но не жди, что она кончится веселым пиром.

Боюсь, Король не скоро вернется на свой трон в Метузельде.

Эта горькая весна унесет с собой много надежд.

Вскоре отряд был готов выступить. Все двадцать четыре лошади

стояли оседланные. Из них одна предназначалась Гимли с

Леголасом и одна – Мерри с Арагорном. Через полчаса всадники

уже мчались в ночь. Но не успели они миновать брод на Исене и

курган, как воин, замыкавший отряд, подъехал к Королю и

сообщил:

– Государь, нас догоняют какие–то всадники. Еще у брода мне

показалось, что я слышу конский топот, а теперь я в этом уверен.

Всадники скачут гораздо быстрее нас и вот–вот настигнут.

Теоден немедленно велел отряду остановиться. Роханцы

развернулись, держа копья наготове. Арагорн спешился и,

опустив Мерри на траву, застыл у королевского стремени с

обнаженным мечом в руке. Эомер со своим оруженосцем

направил коня в тыл отряда. Мерри, как никогда, чувствовал

свою ненужность и лихорадочно соображал: как должен вести

себя в бою ненужный мешок? И что будет, если весь

немногочисленный королевский отряд погибнет? Пусть даже

одному маленькому хоббиту удастся скрыться, благо в поле

темно, – но что дальше? Куда он пойдет один, без дороги плутая

в бескрайних лугах Рохана?.. «Плохо дело!» – решил хоббит,

вытащил меч и потуже затянул пояс.

Тем временем луна, клонившаяся к горизонту, скрылась было в

облаке, но тут же опять выплыла, ясная и огромная. От брода

явственно донесся стук копыт, и на дороге показались темные

силуэты всадников. В лунном свете блеснули копья. Трудно было

определить число преследователей, но их во всяком случае

было не меньше, чем королевских дружинников, а может, и

больше.

Когда они приблизились шагов на пятьдесят, Эомер громко

- 42 -

окликнул:

– Стой! Кто скачет по лугам Рохана?

Преследователи резко осадили коней. Наступила тишина. Один

из чужаков, спешившись, медленно направился к королевскому

отряду. Лунный свет упал на его белую в темноте ладонь,

которую он протянул вперед в знак мира, но роханцы не

пошевелились; копья по–прежнему направлены были ему в

грудь. В десяти шагах незнакомец – темная высокая тень,

озаренная луной, – остановился, помедлил и ясным, звучным

голосом произнес:

– Рохан? Так это Рохан? Мы рады слышать это слово, ибо

спешили сюда издалека.

– Вы на роханской земле, – молвил Эомер. – Перейдя брод, вы

пересекли границу. Этой землей правит король Теоден, и никто

не смеет вступать в его владения, не имея на то королевского

соизволения. Кто вы? Куда держите путь и почему так спешите?

– Я – Халбарад, дунадан, Следопыт с Севера, – ответил

незнакомец. – Мы ищем некоего Арагорна, сына Араторна. До

нас дошла весть, что он в Рохане.

– Ты нашел его вместе с Роханом! – Арагорн, кинув поводья

Мерри, бросился к Халбараду и крепко обнял его. – Халбарад! Я

ожидал всего, но только не этого!

Мерри вздохнул с облегчением: он до последней секунды

опасался, что все происходящее – не что иное, как новые козни

Сарумана. Что, если тот вырвался на свободу и помчался вслед

за Королем? Ведь он знал, что Теоден едет почти без охраны!

Но похоже, отдавать свою жизнь за Короля необходимости пока

не было. Рассудив так, хоббит сунул меч в ножны.

– Все в порядке, – объявил Арагорн, возвращаясь к Теодену. –

Это мои родичи из далекой страны, где я жил раньше. Зачем они

прибыли и сколько их в дружине – тебе скажет сам Халбарад.

– В дружине тридцать воинов, – отозвался Халбарад. – Это все,

кого мне удалось собрать, ибо мы спешили. По дороге к нам

присоединились Элладан и Элрохир. Мы снялись с места, как

только ты нас позвал, и помчались что было сил.

– Я не звал вас, – удивился Арагорн. – Разве что в мыслях! Я

часто думал о вас, особенно вчера ночью, но вестей не

посылал… Однако сейчас не время разговаривать. Путь опасен.

Надо спешить! Присоединяйтесь к нам, если Король даст на то

- 43 -

согласие!

Теодена новости порадовали.

– Прекрасно! – молвил он. – Если твои соплеменники похожи на

тебя, Арагорн, то эти тридцать воинов заменят целое войско – и

сила его будет не в числе!

Всадники поскакали дальше. Теперь Арагорн ехал с дунаданами.

Они обменивались вестями с юга и севера, а когда все было

сказано, Элрохир обратился к Арагорну:

– Вот что велел передать тебе мой отец: «Дни коротки! Если

спешишь – вспомни о Тропе Мертвых».

– Дни всегда казались мне слишком коротки, чтобы успело

сбыться заветнейшее из моих желаний, – молвил Арагорн. – Но

воистину велика должна быть спешка, чтобы она вынудила меня

ступить на эту Тропу!

– Вскоре все прояснится, – сказал Элрохир. – Не будем говорить

об этом здесь, в чистом поле!

Арагорн повернулся к Халбараду.

– Что ты везешь, друг и брат мой? – спросил он, ибо увидел у

того вместо копья что–то длинное, завернутое в черную ткань и

крепко стянутое ремнями.

– Я везу тебе дар от Владычицы Ривенделла, – ответил

Халбарад. – Она ткала его втайне, ткала долго – и вот теперь

шлет тебе со словами: «Дни коротки! Надежда наша вскоре

сбудется, а если нет – конец всем надеждам! Посылаю тебе

работу своих рук. Счастья тебе в пути, Эльфийский Камень!»

– Я знаю, чтó в этом свертке, – молвил Арагорн. – Но пока

пусть он останется у тебя!

Отвернувшись, Арагорн поглядел на север; там светили яркие,

чистые звезды. Остаток ночи он ехал молча.

Близилось утро, и край неба уже побледнел, когда королевский

отряд, миновав Западную Лощину, возвратился к воротам

Хорнбурга. Здесь можно было ненадолго смежить веки,

отдохнуть и решить, как быть дальше.

Мерри спал, пока его не разбудили эльф и Гимли.

– Солнце уже высоко, – сказал Леголас хоббиту в ухо. – Все

давным–давно на ногах. Вставай и ты, господин Засоня, а то не

успеешь и разглядеть, где побывал.

– Три ночи назад здесь разыгрался бой, – поведал Гимли. – Мы с

Леголасом считали, кто убьет больше врагов, и я его обошел –

- 44 -

на одного, правда, но все–таки! Идем, посмотришь, где это было.

А пещеры! Какие здесь пещеры! Успеем мы туда заглянуть,

Леголас, как ты думаешь?

– Нет! На это у нас времени пока нет, – твердо сказал эльф. –

Спешка может только испортить впечатление. Я же дал тебе

слово! Погоди – настанут мирные дни, и мы непременно сюда

вернемся. Смотри, уже скоро полдень! А в полдень, как я

слышал, мы садимся за трапезу – и сразу в путь.

Мерри встал и широко зевнул. Он не выспался, чувствовал себя

усталым, а главное, все больше беспокоился. Как ему

недоставало Пиппина! Кто он здесь? Пятое колесо в телеге,

больше ничего. Остальные заняты важными делами, строят

планы, спешат – а ему все никак не уяснить, что происходит!

– А где Арагорн? – спросил он.

– В верхних покоях, – ответил Леголас. – Насколько я знаю, он

не отдыхал – даже не прилег. Он сказал, что ему надо подумать,

и взял с собой одного только Халбарада. Его мучают какие–то

сомнения.

– Диковинные они люди, эти вновь прибывшие, – заметил Гимли.

– Любой роханец перед ними – мальчишка, и больше ничего.

Такое впечатление, что все они князья и потомки королей.

Благородная кость! Они похожи на суровые утесы, устоявшие

против многих бурь. Как Арагорн. И все время молчат…

– Если же молвят слово, то в точности как Арагорн – умно и

учтиво, – добавил Леголас. – А ты обратил внимание на

Элладана с Элрохиром? Заметил, как они выделяются среди

остальных? И не только светлыми плащами. Они прекрасны,

словно эльфийские принцы… Хотя чему тут дивиться – они ведь

сыновья Элронда!

– Но зачем они явились, Леголас? Ты что–нибудь слышал? –

поинтересовался Мерри, который уже закончил одеваться. Он

накинул на плечи серый плащ, и три друга двинулись к

разрушенным воротам крепости.

– Ты же слышал – их позвали, – вместо Леголаса ответил Гимли.

– Они рассказывают, что в Ривенделл пришла весть: «Арагорн

нуждается в помощи. Дунаданы да поспешат в Рохан!» А кто

послал весть – неведомо. Не Гэндальф ли?

– Нет, скорее Галадриэль, – покачал головой Леголас. – Разве не

она передала через Гэндальфа слово о походе Серой Дружины,

- 45 -

которая должна была прибыть с севера?

– Верно, – согласился Гимли. – Похоже, правда твоя. Узнаю

Лесную Владычицу! Она читает в сердцах и угадывает желания.

И почему только мы с тобой не позвали своих – а, Леголас?

Леголас стоял перед воротами; его зоркие глаза глядели вдаль,

на северо–восток. По тонко выточенному лицу эльфа пробежала

тень грусти.

– Скорее всего, они не пришли бы, – сказал он. – Для чего им

искать войны? Она и без того уже шагает по их землям.

Трое друзей немного побродили по крепости, вспоминая

превратности недавней битвы, а затем вышли через

разрушенные ворота, миновали свеженасыпанные курганы и

взобрались на Хельмский Вал, откуда ущелье было видно как на

ладони. Невдалеке чернел Мертвый Холм, высокий, черный,

усеянный камнями; вокруг ясно виднелись следы недавней

работы хьорнов – развороченная земля и втоптанная или с

корнем вырванная трава. У рва, на поле и на стенах крепости

трудились пленные дунландцы и люди из хорнбургского

гарнизона, но долина казалась до странного тихой и спокойной.

Истерзанная, она отдыхала после великой бури. Окинув ее

взглядом, троица друзей вернулась в Башню: там их дожидался

обед.

Король был уже в трапезной и, как только они переступили

порог, подозвал Мерри и усадил подле себя.

– Я представлял наш с тобой торжественный пир иначе, – сказал

он. – Этому залу далеко до великолепия моих Золотых Палат, и

с нами нет твоего друга, которого я тоже хотел бы видеть рядом

с собой. Но, наверное, не скоро еще сядем мы все вместе за

пиршественный стол в Метузельде. Когда я вернусь туда, не до

пиров нам будет. Станем же пить, есть и беседовать, пока

позволяет время! А потом ты поедешь со мной.

– Правда? – воскликнул Мерри, смутившись и донельзя

обрадовавшись. – Это было бы просто чудесно! – Никогда и

никому он не был еще так благодарен за доброе слово. Но,

спохватившись, тут же добавил, заикаясь: – Боюсь, я только

стану зря мешаться у всех под ногами, государь! Но я буду очень

стараться, честное слово!

– Нисколько не сомневаюсь, – успокоил его Король. – Я велел

подыскать тебе крепкого горного пони. Дороги, которые нас

- 46 -

ожидают, будут ему вполне по силам – в горах твоя маленькая

лошадка ни в чем не уступит большим. Мы будем пробираться

горными тропами и по пути в Эдорас навестим Дунхаргскую

Крепость, где ждет меня королевна Эовейн. Хочешь быть моим

оруженосцем? Эомер! Найдутся ли в здешней оружейне доспехи

для моего нового слуги?

– Оружейня тут небогатая, повелитель, – развел руками Эомер.

– Шлем полегче, может быть, и отыщется, но доспехов и мечей

на рост невеличка здесь нет.

– О мече не беспокойся, – вмешался Мерри, спрыгивая на

землю и доставая из черных ножен блестящий клинок. Сердце

ему внезапно захлестнула горячая волна любви и

признательности; встав на одно колено, он поцеловал руку

старому Королю и воскликнул: – Позволишь ли ты сложить к

твоим ногам меч Мериадока из Заселья, о король Теоден?

Примешь ли ты мою службу?

– С радостью, – ответил Король.

Возложив длинные, покрытые морщинами руки на темную

курчавую голову хоббита, он благословил его и произнес:

– Встань, о Мериадок, воин Рохана, рыцарь Метузельда! Возьми

свой меч, и пусть он принесет тебе счастье!

– Будь мне отцом, государь! – прошептал Мерри.

– Да будет по–твоему. Но надолго ли? – ответил Теоден. Так они

беседовали за трапезой, пока наконец Эомер не напомнил:

– Близится названный тобою час, государь. Повелеть, чтобы

протрубили в рог? Но где Арагорн? Его место осталось

незанятым, и он не вкушал пищи.

– Как бы то ни было, время выступать, – решил Теоден. –

Предупреди Арагорна, что пора в путь!

С этими словами он поднялся и в окружении свиты покинул

трапезную, направляясь за ворота крепости. Всадники

постепенно собирались, многие уже гарцевали на лошадях.

Мерри увидел, что отряд вырос, и не просто вырос, а

превратился в войско: в крепости Король оставил лишь

небольшой гарнизон – все прочие отправлялись с ним в Эдорас,

на общий смотр. Ночью из Хельмской Теснины туда уже выехало

около тысячи всадников; еще около пятисот задержалось в

крепости, чтобы на следующий день сопровождать Короля. В

большинстве своем это были воины из Западной Лощины.

- 47 -

Следопыты молча восседали на своих конях, выстроившись в

один ряд в стороне от всех прочих, вооруженные копьями,

луками и мечами, в наброшенных на плечи темно–серых плащах

с капюшонами, закрывающими шлемы. Их могучие кони стояли

как вкопанные; это были благородные животные, но с жесткой

шерстью. Один конь, оседланный, но без седока, ждал Арагорна

– дунаданы привели его с севера специально для своего друга.

Имя коня было Роэрин. Ни сбруя на скакунах Следопытов, ни

одежда самих дунаданов дорогим убранством не отличались.

Соплеменники Арагорна не носили ни золота, ни драгоценных

камней, и на их доспехах не красовалось гербов. Единственным,

общим для всех, украшением были у них серебряные застежки в

виде звезды, которыми скреплялись их плащи на левом плече.

Король сел на Снежногрива. Мерри взобрался на своего пони по

имени Стибба. Тем временем в воротах крепости показался

Эомер; за ним шли Арагорн с Халбарадом. Последний, как и

прежде, держал в руках что–то вроде древка от копья,

обмотанного черной тканью. Следом появились два высоких

воина, с виду и молодые, и старые одновременно, – Элладан и

Элрохир; так были похожи друг на друга сыновья Элронда, что

мало кто мог различить их, – темноволосые, сероглазые, с

тонкими эльфийскими лицами, в блестящих кольчугах под

одинаковыми серебристыми плащами. Затем в воротах

показались Леголас и Гимли. Но Мерри смотрел только на

Арагорна, дивясь происшедшей в нем перемене. За истекшую

ночь тот, похоже, постарел на много лет. Лицо его было серо,

брови нахмурены. Он казался неимоверно усталым.

– Меня мучают сомнения, государь, – проговорил он, подходя к

Теодену. – Мне были переданы странные слова, и впереди меня

ждут новые опасности. Размыслив, я понял, что должен

изменить свои планы. Скажи, сколько времени займет твой путь

в Дунхаргскую Крепость?

– После полудня минул уже час, – ответил вместо Короля

Эомер. – В Дунхарге мы будем на третий день, к вечеру. Это

будет первая ночь после полнолуния. На следующее за нею утро

в Эдорасе объявлен смотр. Если мы хотим собрать воедино все

силы Рохана, быстрее нам никак не управиться.

Арагорн медлил.

– Три дня, – сказал он словно сам себе. – Через три дня смотр

- 48 -

войск Рохана только еще начнется… Да, теперь я, пожалуй, и

сам вижу: скорее не получится.

Он поднял взгляд. Видимо, окончательное решение было

принято: об этом говорили разгладившиеся черты его лица.

– Прости, государь, но я и мои собратья вынуждены с тобой

расстаться. Мы поедем своим путем, и поедем открыто. Мне

незачем больше таиться. Нам нужно спешить на восток, причем

кратчайшей дорогой. Я должен вступить на Тропу Мертвых.

– На Тропу Мертвых? – вздрогнул Теоден. – Зачем ты о ней

вспомнил?

Эомер обернулся и посмотрел на Арагорна широко открытыми

глазами. Мерри почудилось, что лица воинов, стоявших

поблизости и слышавших разговор, побледнели.

– Если Тропа эта не выдумана, то начинается она неподалеку от

Дунхаргской Крепости, – сказал Теоден. – Но живому человеку

вступить на нее не дано.

– Увы, друг мой Арагорн! – сдавленно проговорил Эомер. – Я

надеялся, что мы будем воевать с тобой рука об руку! Но если

ты выбираешь Тропу Мертвых, нам придется расстаться и вряд

ли я увижу тебя снова.

– И все–таки я ее выбираю, – повторил Арагорн. – Не

отчаивайся, Эомер! Быть может, в решающем бою мы с тобой

еще и встретимся, хотя бы все армии Мордора встали между

нами!

– Поступай как знаешь, повелитель, – склонил голову Теоден. –

Надо думать, ты не случайно выбираешь дороги, на которые

другим вступать возбраняется. Такова уж, видно, твоя судьба.

Наша разлука глубоко печалит меня, и силы мои умалились, но

мой путь ведет в горы, и медлить я больше не могу. Прощай!

– Прощай и ты, о Король! – отозвался Арагорн. – Спеши вперед,

навстречу славе! Счастливого пути, Мерри! Я оставляю тебя в

надежных руках и буду за тебя спокоен. Мог ли я уповать на

такой исход, когда гнался за орками до самого Фангорна? А

Гимли и Леголас, надеюсь, поедут со мной. Нас ждет новая

охота. Но о тебе мы не забудем!

– До свидания! – выдавил из себя Мерри, не зная, что еще

сказать, – уж очень маленьким и никому не нужным казался он

себе в эту минуту.

Все услышанное осталось для него загадкой и подействовало на

- 49 -

него угнетающе. Больше, чем когда–либо в жизни, ему

недоставало сейчас Пиппина с его полной неспособностью

унывать.

Всадники ждали сигнала к выступлению и еле сдерживали

пляшущих от нетерпения коней. Скорее бы кончилось это

затянувшееся прощание!

Теоден отдал Эомеру приказ, тот поднял руку, крикнул – и войско

двинулось. Всадники выехали за Хельмский Ров, миновали

выход из ущелья – и наконец головной отряд резко вывернул к

востоку, на дорогу, вьющуюся вдоль предгорий. Через полторы

версты дорога брала к югу и исчезала среди холмов. Арагорн,

подъехав к самому Рву, долго смотрел вслед королевскому

войску и, когда последний всадник скрылся за поворотом,

обернулся к Халбараду.

– Я полюбил этих троих, и меньшего не меньше прочих, –

молвил он. – Он не ведает, навстречу какой судьбе едет, но, если

бы и ведал, назад не повернул бы.

– Засельчане малы ростом, но доблестны, – подтвердил

Халбарад. – Они, правда, почти ничего не знают о той службе,

которую мы несем на границах их страны. Но я на них не в

обиде.

– Наши судьбы сплелись воедино, – сказал Арагорн. – И все же

– увы! – здесь нам суждено разлучиться. А теперь я пойду

подкреплюсь перед дорогой – и в путь. Идем, Леголас! И ты,

Гимли! Нам надо поговорить.

Они вернулись в крепость вместе. Некоторое время Арагорн ел

молча, а гном с эльфом ждали, когда же он вымолвит хоть

словечко; наконец Леголас не вытерпел.

– Говори же! – потребовал он. – Может быть, тебе станет легче.

Стряхни тень! Что случилось? Прошло всего несколько часов, а

тебя не узнать!

– Я выдержал схватку пострашнее, чем битва за Хорнбург, –

поднял взгляд Арагорн. – Я смотрел в Камень Орфанка, друзья

мои.

– Ты глядел в этот проклятый Камень?! – вскричал Гимли,

испуганный и пораженный. – Значит, ты… вступил в общение с

Врагом? Но позволь, на это даже Гэндальф не отваживался!

– Ты забыл, с кем говоришь, – сурово осадил его Арагорн,

сверкнув очами. – Разве ты не слышал моего полного имени у

- 50 -

врат Эдораса? Ты мнишь, я мог предать наше общее дело?..

Нет, Гимли! – Тут голос его зазвучал немного ласковее, лицо

смягчилось, и он стал похож на человека, который много ночей

провел в бессонных трудах. – Я – истинный владелец этого

Камня, но, кроме прав на него, у меня есть еще и сила, чтобы

воспользоваться им! Во всяком случае, я так считаю. Что

касается права, то оспорить его не может никто. Хватило и силы

на первую пробу – правда, едва–едва. – Он глубоко вздохнул. –

Это была жестокая схватка, и я не скоро от нее оправлюсь. Мне

удалось не проронить ни слова, и в конце концов я сумел

подчинить Камень своей воле. Уже одно это заставит Врага

терзаться. Но главное – он увидел меня! Да, достойный Гимли! Я

предстал его взору, но не в том обличье, в котором меня видишь

ты. Если, не ровен час, ему удастся обратить это себе на пользу,

то я поступил опрометчиво. Но я так не думаю. Знать, что я жив

и хожу по земле, – для него удар, и сокрушительный! Глаза

Орфанка не распознали под роханскими доспехами наследника

Исилдура, но Саурон не забыл ни Исилдура, ни Элендилова

меча – и вот в решающий для него час Шар являет ему

Исилдура в моем обличье и ненавистный меч! Ибо со мной был

Перекованный Клинок, а Враг еще не настолько силен, чтобы не

знать страха, и его непрестанно мучают сомнения.

– И все же его власть очень велика, – покачал головой Гимли. –

Боюсь, теперь он нанесет удар быстрее, чем замышлял!

– Кто торопится, часто бьет мимо, – ответил Арагорн. – Но

правда твоя – теперь уже нельзя сидеть и ждать, пока он

сделает первый ход. Мы должны перейти в наступление. Открою

вам, друзья мои, что, подчинив себе Камень, я узнал много

нового. Гондор под ударом, но главная беда грядет не с востока,

а с юга, откуда ее ждут меньше. Там назревает грозная

опасность, которая оттянет у Минас Тирита много сил – а их у

Крепости в обрез. Если мы не отведем угрозу, то, боюсь, город

не продержится и десяти дней.

– Стало быть, Минас Тирит падет. – Лицо Гимли омрачилось. – И

мы ничем не поможем! Да и как нам туда поспеть?

– Подкрепления я послать не могу, значит, мне нужно быть там

самому, – продолжал Арагорн. – Что касается сроков, то есть

только одна дорога, которая приведет нас в прибрежные земли

раньше, чем решится судьба Минас Тирита. Это – Тропа

- 51 -

Мертвых.

– Тропа Мертвых… – проговорил Гимли. – Зловещее название!

Похоже, роханцы не любят говорить о ней. Ты уверен, что живое

существо может пройти этой Тропой и остаться невредимым? Ну

хорошо, положим, ты уцелеешь. Но что такое горстка воинов

против мощи Мордора?

– С тех пор как роханцы осели в здешних краях, еще никто из

смертных не прошел этой Тропой, – ответил Арагорн. – Она

закрыта. Но сказано, что в черный час наследник Исилдура

найдет в себе мужество и сумеет пройти по ней. Послушайте!

Вот какое слово передано мне сыновьями Элронда от их

мудрого отца, искушенного в Предании: «Пусть Арагорн

вспомнит слова провидца. Не пробил ли час взыскать Тропу

Мертвых?»

– Как же звучали слова провидца? – спросил Леголас.

– Вот что изрек предсказатель Малбет во времена Арведуи,

последнего короля Форноста:

 

Над равнинами тень простерлась,

Покрывая крылами запад.

Дрогнул камень, могилы предков

Ждут своих судеб. Скорей восстаньте,

Неживые, бесчестье смойте!

Час для тех, кто нарушил клятву,

Собираться к Черному Камню:

Рог трубит над вершиной Эреха.

Кто воззвал вас? Кто кличет тени?

Кто к забытым из тьмы взывает?

Чьей он крови? – Принявших клятву.

Чьих земель он? – Грядет с полночи.

Чем влеком он? – Нуждою бранной.

Он нарушит круги заклятья,

Он осилит Ворота Мертвых.

 

– Темен путь, о котором ты говоришь, – вздохнул Гимли. – Но эти

слова могут поспорить с твоими в загадочности!

– Если ты хочешь уразуметь их, идем со мной, – отозвался

Арагорн. – Более того, я прошу тебя об этом. Мой путь

предопределен. Я вступаю на него не добровольно – меня гонит

- 52 -

нужда. Но ты должен сделать это по собственному выбору. Я не

могу принуждать тебя. На этом пути нас подстерегает страх и

тяжелый, изнурительный труд – а возможно, кое–что и похуже.

– Я пойду за тобой всюду – даже на Тропу Мертвых, куда бы она

ни вела, – без колебаний сказал Гимли.

– И я, – сказал Леголас. – Я не боюсь Мертвых.

– Полагаю, эти Забытые не позабыли, как держать оружие? –

осведомился Гимли. – А то зачем бы нам их беспокоить?

– Это мы узнаем на горе Эрех, если нам дано будет туда

добраться, – ответил Арагорн. – Клятва, которую они нарушили,

обязывала их выступить против Саурона – и, если Забытые

собираются исправить ошибку, они должны взяться за оружие.

На горе Эрех стоит большой черный камень. Говорят, он

привезен Исилдуром из Нуменора. На заре гондорского

могущества Владетель Белых Гор присягнул Исилдуру на этом

камне и поклялся в дружбе и верности. Когда Саурон вернул

себе Мордор и восстановил былую силу, Исилдур призвал

горцев и потребовал, чтобы те выполнили клятву, – но они

отказались, ибо в Черные Годы поклонялись Саурону и

приносили ему жертвы. Тогда Исилдур сказал Горному Владыке:

«Да оборвется на тебе род ваших государей! А ежели Нуменор

одолеет Черного Властелина – да свершится заклятье, кое

налагаю я на тебя и людей твоих: да не узнают они покоя, пока

не исполнят клятвы! Война продлится не одно столетие, и вас

еще воззовут из небытия, прежде чем ей настанет конец». И

горный народ бежал от гнева Исилдура, так и не осмелившись

поднять против него оружие. Они скрылись в тайных урочищах,

перестали встречаться с другими племенами и отступали все

выше и выше, к бесплодным вершинам, пока не погибли и не

вымерли все до единого. Но страх остался жить, и страх этот

доныне тяготеет над горой Эрех и над всеми местами, где

укрывалось когда–то это племя, – ибо Мертвые так и не обрели

покоя… И все же я должен туда идти. Живущие не в силах

помочь мне. – С этими словами Арагорн поднялся.

– Вперед! – воскликнул он, выхватив меч, ярко сверкнувший в

полумраке хорнбургской трапезной. – В путь, к Черному Камню

Эреха! Я вступаю на Тропу Мертвых! Чья воля тверда – за мной!

Леголас и Гимли молча поднялись и вслед за Арагорном

покинули трапезную. Безмолвные Следопыты в низко

- 53 -

надвинутых капюшонах все так же неподвижно ждали на

зеленом лугу у крепости. Леголас и Гимли оседлали своего коня,

Арагорн вскочил на Роэрина, Халбарад поднял к губам большой

рог и протрубил. По Хельмской Теснине прокатилось эхо – и

кони ураганом понеслись к выходу из долины, провожаемые

недоуменными взглядами людей, оставшихся на Валу и в

Крепости.

Пока войско Теодена медленно пробиралось по горным тропам,

Серая Дружина с быстротой ветра пересекла равнину и к вечеру

следующего дня достигла Эдораса. Там Следопыты дали коням

немного отдохнуть и помчались дальше, чтобы к ночи успеть в

Дунхаргскую Крепость.

Эовейн с радостью встретила и приняла гостей: она еще никогда

не видела столь могучих воинов, как дунаданы и прекрасноликие

сыновья Элронда. Но чаще всего взгляд ее останавливался на

Арагорне. Когда гости сели за вечернюю трапезу, она усадила

Арагорна по правую руку от себя и завела с ним беседу. Так ей

стало известно все, что произошло после отъезда Теодена и о

чем она знала лишь по скудным сообщениям гонцов. Когда

Эовейн слушала рассказ о сражении в Хельмской Теснине, о

разгроме врагов и о том, как Король повел в бой своих воинов,

глаза у нее блестели.

Наконец она молвила:

– Вы утомлены, достойные князья, идите же отдыхать. Постели

приготовлены – правда, на скорую руку, но завтра мы найдем

вам пристанище поудобнее.

– Не пекись об этом, госпожа моя, – ответил Арагорн. –

Довольно того, что мы переночуем под крышей и на рассвете

сможем вкусить пищи. Ибо дело, что зовет меня, неотложно, и

мы покинем этот дом с первым проблеском зари.

Эовейн улыбнулась:

– Сколь же благородно было с твоей стороны, о высокочтимый

повелитель, свернуть с дороги затем лишь, чтобы принести

Эовейн весть о победе и утешить печальную узницу в ее

изгнании!

– Нет на свете воина, который не почел бы за счастье совершить

ради тебя такой труд, госпожа, – отвечал Арагорн. – Но, сказать

по правде, будь у меня лишь эта причина, я бы здесь не

очутился. Я не свернул с дороги. Мой путь лежит через

- 54 -

Дунхаргскую Крепость.

Видно было, что ответ пришелся королевне не по нраву.

– В таком случае ты сбился с пути, о повелитель. – В голосе ее

прозвучал холод. – Из Харгского ущелья нет пути ни на восток,

ни на юг. Тебе придется возвратиться той же дорогой, какой ты

сюда приехал.

– Нет, госпожа, я не сбился с пути, – покачал головой Арагорн. –

Я знаю эти края и ходил по твоей земле задолго до того, как

родилась ты, чтобы ее украсить. Кроме той дороги, о которой ты

говоришь, есть еще одна. На нее–то я и вступлю завтра утром.

Это – Тропа Мертвых.

Эовейн сильно побледнела и долго глядела на него, не проронив

ни слова, будто пораженная его словами в самое сердце. Все

остальные хранили молчание.

– Стало быть, ты идешь за смертью, Арагорн? – проговорила

наконец Эовейн. – Кроме смерти, ты ничего не найдешь на этой

Тропе. Мертвые не пускают к себе живых.

– Может статься, меня они пропустят, – молвил Арагорн. – Во

всяком случае, мой долг – испытать судьбу. Другого пути у меня

нет.

– Но это же безумие! – воскликнула Эовейн. – Твои спутники –

славные и могучие воины. Не в царство смерти должен ты вести

их, а на поле битвы, где каждый на счету! Останься и поезжай с

моим братом, прошу тебя! Тогда сердца наши просветлеют и

ярче разгорится наша надежда.

– Это не безумие, госпожа, – возразил Арагорн. – Я вступаю на

путь, который мне назначен. Те же, кто следует за мной,

решились на это добровольно – я их не понуждал. Если они

пожелают, то могут остаться здесь и позже отправиться на войну

вместе с роханцами. Тогда я пойду один, ибо таков мой долг.

Разговор оборвался, и остаток трапезы прошел в молчании, хотя

Эовейн смотрела на Арагорна неотрывно, и все замечали, что

она испытывает душевную муку и смятение. Наконец гости

встали из–за стола, поклонились хозяйке в пояс и, поблагодарив

ее за гостеприимство, отправились отдыхать.

Арагорн подходил к шатру, который он разделял с Леголасом и

Гимли, когда за его спиной вдруг послышались шаги и его

окликнули. То была Эовейн. Арагорн обернулся, и она

показалась ему нежным мерцанием в ночи, ибо одета она была

- 55 -

в белое; но глаза ее горели огнем решимости.

– Арагорн, зачем ты идешь дорогой смерти? – тихо спросила

она.

– Я должен, королевна, – мягко ответил он. – Только так могу я

совершить то, что предназначено мне совершить в войне против

Саурона. Я не сам выбираю опасные тропы, о Эовейн! Если бы

я мог вернуться туда, где осталось мое сердце, я был бы сейчас

далеко на севере, в блаженной долине, которая зовется

Ривенделл.

Эовейн молчала, словно пытаясь угадать скрытый смысл его

слов, – и вдруг положила руку ему на плечо.

– Ты суров и тверд в решениях, господин мой, – сказала она. –

Такие, как ты, добывают себе великую славу. – И прибавила,

помедлив: – Если тебе суждено идти по этой дороге, позволь

мне отправиться с тобой! Мне наскучило отсиживаться по

горным долинам, и я хочу встретить опасность в битве, лицом к

лицу.

– Твой долг – быть со своим народом, – возразил Арагорн.

– Долг! Опять долг! Только и слышу, что о долге! – воскликнула

Эовейн. – Разве я не из рода Эорла? Мне пристало носить

оружие, а не ходить в няньках. Я слишком долго предавалась

ожиданию, и шаги мои были нетверды. Но теперь, когда я прочно

стою на ногах, – разве не могу я сама распорядиться своей

судьбой?

– Немногим удается сделать это с честью, – возразил Арагорн. –

Разве на тебе не лежит бремя власти, разве не тебе выпало

печься о твоем народе, пока Король воюет? Избери Теоден не

тебя, а кого–нибудь другого, скажем одного из военачальников,

разве тот смог бы так легко сбросить с плеч свои обязанности,

даже если бы они ему смертельно наскучили?

– Но почему выбор всегда падает на меня? – горько воскликнула

Эовейн. – Почему я вечно должна оставаться дома, когда

всадники скачут в бой? Они добудут себе славу, а я так и буду до

самой смерти следить за хозяйством, принимать гостей и

готовить им стол и ночлег. Разве это справедливо?

– На этот раз, – молвил Арагорн, – может случиться, что с поля

битвы не вернется никто. В этом сражении понадобится

мужество без оглядки на славу, ибо никто никогда не узнает,

какие подвиги совершили павшие, в последний раз выступив на

- 56 -

защиту своего дома… Но ведь подвиг остается подвигом, даже

если его некому воспеть.

Эовейн отмахнулась:

– Все твои слова значат только одно: ты женщина и твое место –

в доме. Когда мужчины, стяжав себе славу, погибнут, тебе

дозволено будет – пожалуйста! – сгореть вместе с этим домом,

который больше никому не будет нужен. Но я не служанка, я – из

рода Эорла. Я умею сидеть в седле, владею мечом и не боюсь

ни боли, ни смерти.

– Чего же ты боишься, госпожа?

– Неволи, – бросила она. – Я боюсь просидеть всю жизнь под

замком, боюсь дождаться дня, когда усталость и годы примирят

меня с тюрьмой, когда надежда совершить великое исчезнет,

забудется и перестанет волновать сердце.

– Но ты хотела, чтобы я отказался от пути, который я выбрал,

только потому, что он кажется тебе опасным, – разве не так?

– Советовать – другое дело, – гордо вскинула голову Эовейн. – И

я вовсе не отговариваю тебя от опасных путей. Я зову тебя в

бой, где твой меч сможет завоевать тебе победу и славу.

Ненавижу, когда лучшее гибнет понапрасну!

– Я тоже, – сказал Арагорн. – Потому я и говорю тебе, Эовейн:

останься. Идти на юг тебя не обязывает ничто.

– Тех, кто идет с тобой, тоже ничто не обязывает, но они все

таки идут – потому, что хотят быть с тобой… потому, что любят

тебя!..

Она повернулась и скрылась в ночной тьме.

Небо светлело, но солнце, всходившее за высоким восточным

хребтом, еще не появлялось. Дружина была уже на конях, и

Арагорн тоже собирался вскочить в седло, когда королевна

Эовейн пришла проститься с ними. На ней были доспехи

всадника, у пояса висел меч. В руке она держала кубок. Пожелав

гостям счастливого пути, она пригубила вино, протянула кубок

Арагорну, – и он осушил его до дна и сказал:

– Прощай, королевна Рохана! Я пью за благоденствие твоего

рода, за твое счастье и за счастье твоих подданных. Передай

своему брату: может быть, по ту сторону Тени мы с ним еще

встретимся!

Гимли и Леголасу, стоявшим рядом, почудилось, что Эовейн

готова расплакаться. Они привыкли видеть ее гордой и строгой;

- 57 -

тем тяжелее было им смотреть на нее теперь.

Но она спросила:

– Так ты едешь, Арагорн?

– Да, госпожа.

– И по–прежнему не разрешаешь мне сопровождать тебя?

– Нет, госпожа моя, я не имею права сделать этого без ведома

Короля и твоего брата. Но они появятся здесь не раньше

завтрашнего вечера, а я не могу терять ни минуты. Прощай!

Эовейн опустилась на колени.

– Молю тебя, Арагорн! – произнесла она.

– Нет, госпожа! – твердо ответил Арагорн.

Он поднял Эовейн с коленей, поднес ее руку к губам, поцеловал

– и, вскочив в седло, не оглядываясь поскакал прочь. Лишь те,

кто хорошо знал его, видели, какую боль он унес в сердце.

Эовейн стояла словно каменная, уронив руки и глядя вслед

конному отряду, пока последний воин не скрылся в черной тени

Двиморберга, Заклятой Горы, где находились Ворота Мертвых.

Наконец она повернулась и, спотыкаясь, словно пораженная

слепотой, побрела назад. Никто из роханцев не был свидетелем

прощания: охваченные страхом, люди затаились в шатрах, не

решаясь выйти, пока не разгорится день и не исчезнут из вида

чужаки, которые не боятся Мертвых.

Были и такие, кто ворчал недобро:

– Разве это люди? Это эльфийские призраки! Пусть идут туда,

где им место, в темные урочища, и не возвращаются. Время и

так нелегкое!

Солнце еще не поднялось над высоким черным гребнем

Заклятой Горы, и Дружину окружал полумрак. Страх начал

закрадываться в сердца всадников сразу, как только кончилась

гряда старых камней и отряд въехал в урочище Димхолт,

заросшее темным лесом. Когда кони вступили в тень черных

деревьев, склонившихся над дорогой, даже Леголасу стало не по

себе. Впереди открывался вход в темную, глубокую расселину, а

посреди дороги, как перст, возвещающий гибель, высился

огромный камень.

– Кровь стынет, – пробормотал Гимли.

Остальные промолчали. Голос гнома глухо упал на влажную

хвою, устилавшую землю под ногами. Кони отказывались идти

дальше зловещего камня; всадникам пришлось спешиться и

- 58 -

вести их в поводу. Один за другим спустились Арагорн и его

спутники в расселину – и оказались перед каменной стеной, в

которой, словно пасть самой Ночи, зияли разверстые Черные

Ворота. Над входом смутно виднелись неясные символы, а

изнутри, словно серый туман, выползал страх.

Дружина остановилась; среди всадников не нашлось никого, кто

не дрогнул бы. Только Леголас остался спокоен – у эльфа

призраки мертвых людей не вызывали ужаса.

– Вот они, эти страшные ворота, за которыми моя смерть, –

прошептал Халбарад. – Но я все–таки войду в них. А вот коней

туда будет не заманить.

– Туда идем мы, значит, должны идти и кони, – твердо сказал

Арагорн. – Если мы пройдем сквозь тьму, за ее пределами нас

ждет еще много долгих лиг пути, а каждый потерянный час

играет на руку Саурону. За мной!

Он переступил порог – и так непреклонна была его воля, что

дунаданы все как один шагнули следом и кони беспрекословно

подчинились им. Ибо кони Следопытов любили своих хозяев так

сильно, что готовы были идти за ними даже за порог страшной

Двери, – только бы тверда была воля всадников. Один Арод,

конь из Рохана, не двинулся с места: он дрожал, обливаясь

потом, да так, что жаль было на него смотреть. Леголас закрыл

ему глаза руками, пропел несколько слов, растворившихся в

темноте, – и, еще дрожащего, перевел через порог. Гимли

остался один. Ноги у него подгибались, и он рассердился на

себя:

– Где это слыхано? Эльф идет под землю как ни в чем не

бывало, а гном стоит у порога и трясется!

С этими словами он пересилил страх и ступил во тьму, но его

ноги сразу же налились свинцом, а вокруг сделалось так черно,

что даже ему, Гимли, сыну Глоина, бесстрашно спускавшемуся в

глубочайшие пещеры Средьземелья, показалось, что он

лишился зрения.

В Дунхаргской Крепости Арагорн запасся факелами. Теперь,

возглавляя Дружину, он держал один из них над головой. Второй

факел нес Элладан, шедший за Следопытами. Гимли, оступаясь

на каждом шагу, пытался поспеть за ним. Перед собой он не

видел ничего, кроме чадного пламени факелов, но каждый раз,

когда Дружина останавливалась, гному чудилось, что со всех

- 59 -

сторон до его ушей доносится многоустый шепот –

приглушенный, настороженный, на языке, которого он не слышал

ни разу в жизни.

Никто не напал на отряд, и никто не преградил дороги, но с

каждой минутой Гимли становилось все страшнее – главным

образом потому, что теперь он знал: возврата быть не может.

Все пути к отступлению заполнила незримая армия,

следовавшая за Дружиной след в след.

Они шли, не считая и не замечая времени, пока не наткнулись

на нечто, о чем гном не мог впоследствии вспоминать без

содрогания. Подземелье, насколько мог судить Гимли, было

достаточно широким – но вдруг стены и вовсе расступились, и

Дружина оказалась в просторном зале. Здесь гнома охватил

такой ужас, что у него чуть не отнялись ноги. Далеко слева,

поймав свет факелов, что–то блеснуло; Арагорн приостановился

– и направился прямо туда.

«И как ему только не страшно? – подумал гном. – Попади мы в

любую другую пещеру, Гимли, сын Глоина, первым бросился бы

на блеск золота. Но здесь – ни за какие блага! Лежит, и пусть бы

себе лежало!»

Но он все–таки последовал за остальными – и увидел, что

Арагорн стоит на коленях, рассматривая что–то, а Элладан

светит ему двумя факелами, своим и его. Перед Арагорном, у

самой стены, лежал огромный скелет. На ребрах поблескивала

кольчуга; рядом лежало оружие, не тронутое ржавчиной, –

воздух в пещере, Гимли это почувствовал сразу, был

необыкновенно сух. На кольчуге еще держалась позолота.

Золотой пояс, который охватывал когда–то тело, был украшен

темно–красными каменьями, шлем на костяном затылке сверкал

чистым золотом. Смерть настигла воина у дальней стены

подземного зала, когда он пытался открыть запертую каменную

дверь. Костяные пальцы впились в зазор между дверью и

стеной. Зазубренный меч, брошенный рядом, говорил о том, что

воин в предсмертном отчаянии рубил им камень.

Арагорн не притронулся к останкам; долго он смотрел на них,

ничего не говоря, затем встал и глубоко вздохнул.

– Симбэльминэ здесь не расцветут никогда, хотя бы настал и

конец мира, – тихо проговорил он. – Девять и семь курганов

поросли с тех пор зеленой травой, а он все лежит тут, под

- 60 -

дверью, которую так и не открыл. Куда она ведет? Зачем он

хотел пройти в нее? Этого никто никогда не узнает…

– Но я пришел не за этим! – вдруг громко крикнул он,

оборачиваясь к шепчущей тьме. – Оставьте себе ваши

сокровища и свято хранимые тайны Проклятых Лет! Все, что мне

нужно, – это скорость. Пропустите нас и следуйте за нами! Я

призываю вас к Камню горы Эрех!

Ответа не последовало – если не считать ответом мгновенно

наступившую мертвую тишину, еще более зловещую, чем

шепоты, только что наполнявшие пещеру. Дохнуло холодом.

Огонь заметался и погас; разжечь факелы больше не удалось.

Что произошло потом и сколько минуло часов – один или

несколько, – Гимли не помнил. Дружина шла вперед. Он с

трудом поспевал за остальными: в затылок ему дышал

нестерпимый страх – вот–вот настигнет и вцепится! – а в ушах

стояло шарканье несметного множества ног. Гимли оступался,

падал, вставал снова – и наконец пополз на четвереньках,

чувствуя, что больше не выдержит, что того и гляди потеряет

рассудок и сам кинется назад, в объятия настигающего ужаса.

Вдруг до слуха донесся звон падающих капель – чистый и

ясный, словно кто–то бросал камешки в темный колодец сна.

Стало светлее. Но что это?.. Впереди показались еще одни

ворота, с более высокой аркой; у порога журчал быстрый ручей.

Дружина скрылась в белеющем проеме и – конец пещере! Глаза

гнома различили впереди дорогу, бегущую вниз между почти

отвесных скал, острыми зубцами вонзавшихся в далекое небо.

Ущелье было таким узким и глубоким, что на темном синем небе

вверху блестели крохотные звезды, хотя, как узнал потом Гимли,

до заката оставалось еще целых два часа. Впрочем, гном не

удивился бы, скажи ему кто–нибудь, что это вечер иного,

забытого в веках, давно минувшего дня – или, может быть,

чужого, неизвестного мира.

Всадники снова сели на лошадей, и Гимли вернулся к Леголасу.

Отряд вытянулся в цепочку. Наступил вечер, сгустились плотные

синие сумерки. Страх по–прежнему шел за Дружиной по пятам.

Леголас, говоря что–то Гимли, обернулся – и гном увидел, как

блеснули зоркие глаза эльфа. Позади ехал Элладан; он замыкал

цепочку, но был далеко не последним из тех, кто ступил на

дорогу, ведущую с гор.

- 61 -

– Мертвые не отстают! – воскликнул Леголас. – Я вижу их! Они

растянулись по всей дороге. Призрачные люди и призрачные

лошади, бледные знамена, похожие на обрывки облаков, копья,

словно зимний лес в тумане… Мертвые не отстают!

– Это так, – подтвердил Элладан. – Мертвые следуют за нами.

Они вняли зову.

Отряд выехал из ущелья внезапно, словно вынырнув из

трещины в скале. Впереди раскинулась широкая горная долина.

Поток, бурля и пенясь на широких уступах, с холодным шумом

устремился вниз.

– Где мы? – спросил гном.

Элладан ответил:

– Мы спустились вниз от истоков Мортонда, длинной реки с

ледяными водами, которая вдали отсюда впадает в море,

омывающее скалы Дол Амрота. Думаю, ты не будешь

спрашивать, откуда взялось другое имя этой реки, которым люди

зовут ее испокон веков, – Черный Корень?

Долина Мортонда широким полукругом раскинулась среди

обрывистых скал, глядевших на юг. Сплошь поросшая травой, в

этот час она казалась серой – солнце уже зашло, и вдалеке, в

окнах домов, мерцали огоньки: долина была богата, плодородна,

и здесь обитало много людей.

Не оборачиваясь, Арагорн крикнул – да так, что его услышали

все:

– Забудьте об усталости! Вперед! Вперед! Мы должны успеть к

Камню Эреха до полуночи, а дорога туда еще неблизкая!

Не оглядываясь, помчались они вниз по горным лугам, пока не

выехали на мост, перекинутый через набравший силу поток, и не

отыскали дорогу, ведущую в низины.

В сельских домах, мимо которых они проносились, гасли огни,

закрывались окна и двери, и люди, оказавшиеся на пути у

всадников, разбегались с криками:

– Спасайтесь! Король Мертвых! Король Мертвых!

Где–то внизу ударил колокол. Все и вся бежало прочь при виде

Арагорна, но всадники мчались не останавливаясь, как охотники,

настигающие зверя, пока кони не начали спотыкаться от

усталости. И вот незадолго до полуночи, когда воздух и земля

слились в одну сплошную тьму, подобную тьме самых глубоких

подземных пещер, – всадники Серой Дружины въехали наконец

- 62 -

на гору Эрех.

Ужас перед Мертвыми с давних времен владычествовал над

этой горой и пустынными полями вокруг нее. На ее вершине

водружен был огромный каменный шар, наполовину врытый в

землю; верхняя часть шара выступала над горой на высоту

человеческого роста. Круглый черный камень выглядел здесь

странно и неуместно. Некоторые верили, что он упал с неба, но

старожилы еще помнили сказания Закатного Края, в которых

говорилось, что камень этот был некогда вывезен из гибнущего

Нуменора и поставить его здесь повелел сам Исилдур. Люди из

долины боялись не только подходить к нему, но и жить

поблизости; поговаривали, будто у Камня встречаются призраки

и в тревожные времена держат здесь совет, толпясь вокруг

вершины и перешептываясь.

К этому–то Камню и подъехала глубокой ночью Серая Дружина.

Всадники, натянув поводья, остановили коней. Элрохир подал

Арагорну серебряный рог; тот поднял его к губам, протрубил – и

всем, кто стоял поблизости, показалось, будто откуда–то

послышался отклик, словно из дальних пещер долетело

приглушенное эхо. Ничего больше слышно не было, но все

чувствовали: вокруг горы собралось огромное войско. С гор

дунул ветер, холодный, как дыхание призраков. Арагорн

спешился и, стоя у Камня, воззвал громким голосом:

– Клятвопреступники! Зачем вы сюда явились?

Из тьмы послышался голос, донесшийся словно из дальнего

далека:

– Дабы исполнить клятву и обрести покой.

Тогда Арагорн воскликнул:

– Ваш час настал! Я иду в Пеларгир, что на Андуине. Вы пойдете

со мной. Когда весь этот край будет свободен от прислужников

Саурона, я признáю, что ваша клятва исполнена. Тогда вы

покинете эти места и обретете вечный покой. Это говорю я,

Элессар, наследник Исилдура, Короля Гондора!

С этими словами он велел Халбараду развернуть знамя, которое

тот привез из Ривенделла. Но – странно! – полотнище оказалось

совершенно черным. Если и были на нем вышиты какие–либо

знаки или слова, в темноте их разглядеть было невозможно.

Наступила тишина, и с этого момента вздохи и шепоты больше

ее не нарушали. Дружина разбила у Камня лагерь, но почти

- 63 -

никто глаз так и не сомкнул, ибо страх всю ночь стоял вокруг

плотной стеной.

С первым лучом зари, холодной и бледной, Арагорн поднялся и

вновь повел Дружину вперед. Это была неслыханная,

изнурительная скачка. Мало кто из воинов выдержал бы ее, если

бы не воля Арагорна, что по–прежнему вела отряд за собой.

Никто из смертных не смог бы совершить такого похода, кроме

дунаданов с Севера, а с ними – гнома Гимли и эльфа Леголаса!

Миновав перешеек Тарланг, они понеслись по Ламедону. Войско

призраков не отставало от Дружины ни на шаг, а впереди летел

страх. Так добрались они до Калембэла, города на реке Кирил, и

солнце цвета крови село за Пиннат Гэлин, оставшийся далеко

позади, на западе. Город был пуст, броды свободны –

большинство мужчин ушло на войну, остальные жители

разбежались и попрятались, заслышав, что грядет Король

Мертвых. На следующий день заря не встала. Тьма Мордорской

Бури поглотила Серую Дружину, скрыв ее от взора смертных. Но

Мертвые следовали за нею неотступно.

 

Глава третья.

СМОТР РОХАНСКИХ ВОЙСК

 

Все дороги теперь вели на восток, навстречу войне и Тьме,

перешедшей в открытое наступление. Пиппин смотрел на

Правителя Дол Амрота, въезжающего под развевающимися

знаменами в Большие Ворота Минас Тирита; король Рохана

возвращался в Дунхаргскую Крепость, закончив переход через

горы.

День уже мерк. В прощальных лучах солнца на тропу перед

всадниками падали длинные заострившиеся тени. На крутой

горный склон, под ветви шепчущихся между собой темных елей,

заползала тьма. Теперь, когда дневной переход был позади,

Король ехал не спеша. Дорога огибала большой горный утес и

ныряла в полную шорохов лесную мглу. Всадники длинной

цепью растянулись вдоль нескончаемого спуска. Когда

передовые отряды достигли наконец дна ущелья, в самых

глубоких лощинах уже залегли сумерки. Солнце скрылось. На

горные водопады спустился вечер.

Весь день всадников сопровождал шум потока, который, сбегая с

- 64 -

оставшегося позади перевала, пробивал себе далеко внизу

узкую дорогу среди одетых в сосновые леса крутых склонов.

Теперь, миновав каменные ворота ущелья, он вырвался на

свободу, в долину. Всадники последовали за ним – и в шуме

вечерних вод их взглядам внезапно открылась Харгская долина.

Принявший в себя множество ручьев Снаубурн, кипя и пенясь,

правил путь к Эдорасу, к его зеленым холмам и равнинам.

Справа, возле устья обширной долины, громоздился могучий

Старкхорн с его огромными, укутанными в тучи каменными

бастионами; высоко над миром вздымалась его зазубренная

вершина, покрытая вечными снегами, с запада огненно–алая, с

востока отуманенная голубой тенью.

Мерри глядел на эту новую для него страну, широко раскрыв

глаза. Сколько всего ему рассказывали об этих краях за время

долгой дороги – и наконец он здесь! Вот он какой, этот мир без

неба, где глаз, напрасно силясь проникнуть сквозь дымку, видит

только вздымающиеся все выше и выше исполинские каменные

стены, за которыми встают новые, еще более высокие пики, а за

ними – отвесные обрывы и мрачные, повитые туманом

пропасти… Мерри сидел в седле, прикрыв глаза и

прислушиваясь сквозь дрему к шуму воды, шелесту темных

деревьев, шороху осыпающихся камней и всеобъемлющему

безмолвию, стоявшему за каждым звуком. Мерри любил горы,

точнее, любил о них думать – как величаво синели они на краю

завезенных издалека легенд! Но здесь он чувствовал, будто на

плечи ему легла вся непомерная, неподъемная тяжесть

мироздания. Ему хотелось запереться от всего этого

великолепия в какой–нибудь тихой комнатушке, у камелька…

Он устал и выдохся: войско ехало медленно, но зато и привалы

объявлялись редко. Три долгих дня Мерри беспрерывно трясся в

седле, пока тропа взбиралась на перевалы, ныряла в глубокие

долины, переходила вброд горные реки. Иногда, если дорога

становилась чуть шире, он трусил на своем мохнатом сереньком

пони рядом с Королем, восседавшим на большом белом коне, и

не обращал внимания на улыбки, которыми обменивались

всадники, глядя на эту диковинную пару – Короля и хоббита. В

такие часы Мерри подолгу беседовал с Теоденом, рассказывая

ему про родимые края и хоббичьи обычаи, слушал длинные

сказания о Рохане и его древних героях. Но бóльшую часть

- 65 -

времени – особенно в последний день – он молча ехал следом

за Королем, пытаясь вникнуть в медленный и звучный говор

перекликавшихся друг с другом всадников. Хоббиту мерещилось,

что многие слова он знает, – только в устах роханцев они,

казалось, звучали сочнее и выразительнее, чем на языке его

родного Заселья. Но смысл от Мерри ускользал. Иногда кто

нибудь из всадников запевал, звонко и весело; тогда сердце

хоббита начинало биться сильнее, хотя он и не понимал, о чем

песня.

И все же ощущение одиночества не проходило, а к концу пути

стало и вовсе мучительным. Мерри не переставая думал о

Пиппине. Где он сейчас? В каком уголке этого странного мира?

Куда его могло забросить? И что сталось с Арагорном, Гимли,

Леголасом? Однажды будто что–то холодное прикоснулось к его

сердцу: в памяти ожили Фродо и Сэм.

«Как я мог позабыть о них! – укорил он себя. – Да они важнее

всех нас, вместе взятых! Я зачем ушел из дому? Чтобы им

помогать. А теперь они далеко, за сотни верст отсюда, если

только живы…»

От этой мысли его пробрал озноб.

– Харгская долина! Наконец–то! – услышал он голос Эомера. –

Теперь мы почти у цели!

Они остановились. Тропа круто шла вниз, к выходу из ущелья.

Из туманной дымки, словно из высокого окна башни, виден был

край огромной долины с одиноким огоньком, мерцающим у реки.

– Сегодня наш путь окончен, – молвил Теоден. – Но дорога еще

предстоит дальняя… Вчера было полнолуние – значит, на

рассвете я отправлюсь на смотр войск, в Эдорас.

– Послушай моего совета, Король, – понизив голос, проговорил

Эомер. – Проведи смотр, а потом возвращайся – и подожди,

пока отгремит война, чем бы она ни кончилась!

Теоден усмехнулся:

– Нет, сын мой, ибо так я буду называть тебя отныне! Мои

старые уши не желают больше слушать вкрадчивых речей

Червеуста. – Король выпрямился в седле и оглядел своих

воинов, растянувшихся в длинную цепочку, конец которой

скрывался в сумерках. – Кажется, в те дни, что минули с нашего

выступления, уместился не один год. Но я уже не обопрусь

более о палку. Если война будет проиграна, разве бегство в горы

- 66 -

спасет меня? А если мы победим, то велика ли будет утрата,

если я паду в бою, отдав последние силы этой победе? Впрочем,

не будем пока об этом думать! Эту ночь я проведу в Дунхаргской

Крепости. Что бы ни случилось, у нас есть еще целый вечер без

войны. Едем!

Сумерки уже сгустились, когда передовой отряд наконец вышел

в долину. Снаубурн бежал вдоль западного склона, и вскоре

тропа привела всадников к броду, где, широко разлившись, река

весело звенела на камнях плеса.

Брод стерегли. Стоило отряду приблизиться, как из–за скал

выступили вооруженные воины. Узнав Короля, они

приветствовали его радостными криками:

– Король Теоден!.. Король!.. Король вернулся!..

Протрубил рог. По долине прокатилось гулкое эхо. Издали

донеслись ответные сигналы, и на другом берегу реки

замерцали огни.

Внезапно откуда–то сверху, из невидимой расселины или

пещеры, грянули трубы и, слившись в единый хор, многократно

отозвались среди каменных громад.

Так возвратился король Марки на запад, в Дунхаргскую

Крепость, к подножию Белых Гор, одержав великую победу.

Здесь он нашел главные силы оставшихся в Рохане войск

полностью готовыми к смотру. Как только стало известно о

прибытии Короля, военачальники поспешили ему навстречу с

известиями от Гэндальфа. Возглавлял их Дунхир, правитель

Харгской долины.

– Три дня назад на заре в Эдорас как ветер влетел Скадуфакс, и

Гэндальф возвестил нам о твоей победе, Король, – сказал

Дунхир. – Мы возрадовались всей душой. Гэндальф передал

нам твое повеление – спешно готовить войска к смотру. А потом

явилась Крылатая Тень…

– Крылатая Тень? – переспросил Теоден. – Мы тоже повстречали

ее. Но это было глубокой ночью, еще до того, как Гэндальф нас

покинул.

– Может быть, – ответил Дунхир. – Но эта же Тень – или другая –

в то утро посетила и нас. Она была как сгусток тьмы в образе

чудовищной птицы. Великая тревога объяла нас с ее

появлением. Тень снизилась над Метузельдом, и, когда ее

крылья уже почти коснулись крыши, она испустила крик, да

- 67 -

такой, что сердца у нас едва не остановились. Гэндальф дал

нам совет не показываться в открытой степи и встречать тебя

здесь, в долине, под защитой гор. Еще он предупредил нас,

чтобы мы не зажигали без надобности огней. Он отдавал

приказы так, словно имел на это полное право. Мы поверили,

что слова его не расходятся с твоей волей, и сделали все, как он

сказал. Ну а здесь, в долине, пока ничего особенного не

произошло.

– Вы поступили мудро, – сказал Теоден. – Теперь я отправлюсь

в Дунхарг и, прежде чем отдыхать, созову полководцев и

военачальников. Пусть они прибудут сколь возможно быстрее!

Дорога свернула в долину, которая в этом месте была более

версты шириной. Вокруг простирались луга, поросшие серой в

густых сумерках травой. Впереди Мерри различил хмурую стену:

то был последний из отрогов Старкхорна, когда–то давно, в

минувшие эпохи, рассеченный надвое руслом горной реки.

По равнине тянулись бесконечные ряды палаток, шалашей и

навесов. Между ними сновало множество людей. Некоторые,

заметив Короля и воинов, выбегали к дороге, чтобы

приветствовать королевский кортеж. Меж рядами палаток, как

молодой лес, стояли воткнутые в землю пики; здесь же

переступали с ноги на ногу привязанные кони. Огромный лагерь

постепенно погружался во тьму. С вершины уже веяло ночным

холодом, но Мерри не заметил ни фонарей, ни костров. Между

палаток, завернувшись в теплые плащи, прохаживались

часовые.

Хоббит вертел головой, гадая – сколько же всадников собралось

на смотр? Из–за темноты прикинуть было трудно, но, судя по

всему, не одна тысяча… Тем временем королевская свита

пересекла долину и вплотную подъехала к нависающей над

головами скале. Начался крутой подъем. Мерри глянул наверх –

и обомлел. Такого он в жизни не видывал! Он сразу догадался,

что дорогу проложили очень давно – должно быть, в такие

давние времена, о которых и в песнях–то не поется. Дорога

взбиралась по отвесной скале круто, как лестница, делая резкие

повороты. Здесь могли пройти люди, могли – осторожно

переступая – лошади; можно было, очень медленно и с большим

трудом, втащить телегу. Но враги – за исключением врагов

крылатых – ни за что не поднялись бы по этой дороге: для

- 68 -

обороны достаточно было и горстки бойцов. На каждом повороте

стояло по большому камню, изображавшему человеческую

фигуру, правда с грубыми, едва намеченными чертами. Идолы

застыли в неуклюжих позах, скрестив кривые ноги и сложив

коротенькие ручки на больших, обвислых животах. У некоторых

лица были совершенно стерты временем, и они печально

взирали на проезжающих черными дырами пустых глазниц.

Роханцы не обращали на них никакого внимания, да и сами

изваяния, которые в долине называли шишигами , давно

потеряли колдовскую силу и никого уже не могли напугать.

Мерри разглядывал их с удивлением и чуть ли не с жалостью –

так скорбно глядели каменные истуканы в сгустившуюся темноту.

Всадники уже поднялись над долиной сотни на две локтей, когда

хоббит, обернувшись, заметил, что с Королем едет лишь

небольшой отряд дружинников. Мерри разглядел далеко внизу

вьющуюся цепочку всадников, которые еще не закончили

переправу; всадники один за другим сворачивали с дороги и

направлялись к приготовленным для них палаткам.

Наконец Король и его свита поднялись к острому гребню

скальной стены и вскоре очутились в узкой расселине.

Преодолев последний короткий подъем, кони выбрались на

широкое плато, которое роханцы называли Фириэнфелд. Это

был зеленый луг, поросший травой и горным вереском,

раскинувшийся на лоне гор высоко над вгрызшимся в глубь скал

Снаубурном. С юга белел Старкхорн, с севера высился

зубчатый, как пила, гребень Иренсаги, а меж ними чернела стена

Двиморберга – Заклятой Горы, чьи крутые склоны густо поросли

мрачным сосновым лесом. Две гряды бесформенных камней

обозначали тропу, разделявшую плато надвое и терявшуюся в

сумерках густого ельника. Тот, кто отважился бы последовать за

тропой, очутился бы в черном урочище Димхолт у подножия

Заклятой Горы. Там встретил бы его зловещий каменный столб и

разверстая пасть запретной двери.

Такой была мрачная Дунхаргская Крепость, созданная руками

давно забытых людей. О племени их не сохранилось ни песен,

ни сказаний. Кануло даже самое имя его, и никто не знал, что

было на этом месте в те давние времена – город, тайное

святилище или, быть может, усыпальница королей?..

Дунхаргская Крепость была построена в Темные Годы, задолго

- 69 -

до прибытия первых кораблей с Запада и задолго до того, как

Дунаданы заложили первый камень Гондора, – но древние

труженики исчезли, и только старые шишиги остались сидеть,

всеми покинутые, на поворотах горной дороги…

Мерри обратил внимание на камни, рядами торчавшие вдоль

тропы. Они напоминали зубы голодного зверя, но зубы черные,

источенные временем, – один треснул, другой выпал, третий

раскрошился от старости. Гадая, что бы могли означать эти

камни, Мерри в глубине души надеялся, что Король все–таки не

поедет вдоль этого мрачного ряда в темноту, под деревья!

Повернув голову, хоббит заметил, что по обе стороны дороги

расставлены палатки и шалаши, теснившиеся поближе к краю

скалы и подальше от зловещего ельника. Справа от дороги поле

было шире, и палаток там белело заметно больше, а слева,

напротив, разбит был совсем небольшой лагерь, в центре

которого стоял высокий шатер. Оттуда навстречу Королю сразу

же выехал всадник, и отряд свернул с дороги в его сторону.

Когда всадник приблизился, по длинным косам, спускавшимся

из–под шлема, Мерри понял, что это женщина; но одета она

была как воин – в шлеме, панцире и при мече.

– Привет тебе, Повелитель Рохирримов! – воскликнула она. –

Сердце мое радо твоему возвращению.

– Привет и тебе, Эовейн, – молвил в ответ Теоден. – Все ли у

тебя ладится?

– Все хорошо, Король, – ответила Эовейн, но Мерри показалось,

что она кривит душой. Если бы не ее суровое лицо, он подумал

бы даже, что Эовейн недавно плакала. – Все хорошо, но людям

пришлось проделать трудный путь – их заставили сняться с

места слишком неожиданно. Поначалу был и ропот, и

недовольство – да и то сказать, давно война не сгоняла нас с

наших зеленых полей! – но ослушников не нашлось, и теперь

все неурядицы позади. Для тебя, мой Король, приготовлен

отдельный шатер. Он ждет тебя, ибо весть о твоем прибытии

дошла до нас заранее и час твоего возвращения был мне

известен.

– Значит, Арагорн все–таки побывал здесь? – спросил Эомер. –

Он еще не уехал?

– Его здесь больше нет, – ответила Эовейн, отворачиваясь и

глядя на темные громады гор.

- 70 -

– Куда же он направился? – спросил Эомер, помедлив.

– Откуда мне знать? – не поворачиваясь, проговорила Эовейн. –

Он прибыл поздно вечером, а рано утром уже покинул нас, не

дожидаясь, пока из–за горы появится солнце. Его здесь нет.

– Я вижу, ты опечалена, дочь моя, – заметил Теоден. – В чем

причина этой печали? Скажи, Арагорн говорил с тобой о той

дороге? – Он указал на ряды утонувших во мгле камней,

ведущих к Двиморбергу, подождал ответа и спросил еще раз: –

Он упоминал о Тропе Мертвых?

– Да, государь, – ответила Эовейн. – Он переступил порог Тьмы,

из которой еще никто никогда не возвращался. Удержать я его не

смогла. Здесь его нет.

– Значит, наши дороги разошлись. – Взор Эомера погас. –

Арагорна больше нет в живых. Нам придется выступить без него.

А это значит, что надежды у нас стало еще меньше.

Медленно двинулись они вперед через поляну, поросшую низким

вереском, и молчали всю дорогу до королевского шатра. Когда

всадники спешились, Мерри воочию убедился, что к приему

гостей и впрямь все готово. Не забыли даже про него: рядом с

королевским шатром примостилась маленькая палаточка. Там

хоббита на время оставили в одиночестве, и он уселся у входа,

наблюдая за людьми, что сновали туда–сюда с донесениями и

приказами. Наступила ночь. Еле видные черные вершины на

западе увенчались яркими звездами. Восток оставался темен и

пуст. Двойная гряда камней постепенно слилась с темнотой, – и

только поодаль, за камнями, неотступно маячила огромная

черная тень Заклятой Горы – Двиморберга.

– Тропа Мертвых, Тропа Мертвых, – бормотал хоббит. – Что бы

это могло значить? Эх, все–то меня бросили! Все пошли кто

куда, каждый навстречу своей судьбе: Пиппин с Гэндальфом –

на восток, воевать, Сэм и Фродо – в Мордор, Бродяга с

Леголасом и Гимли – на Тропу Мертвых… Похоже, скоро моя

очередь. Знать бы только, о чем они совещаются и что Король

намерен делать дальше!.. Теперь ведь куда он, туда и я…

Посреди этих мрачных мыслей Мерри вдруг вспомнил, что до

смерти проголодался. Он поднялся, решив пойти и поискать в

этом чужом лагере кого–нибудь, кто разделил бы его заботу, – но

тут заиграл рожок и перед палаткой вырос посланец Короля: он

призывал королевского оруженосца исполнить свой долг,

- 71 -

прислуживая Королю за трапезой.

Внутри королевского шатра узорный полог отгораживал

небольшое пространство, застеленное шкурами. Там за

маленьким столом сидели Теоден с Эомером и Эовейн, а с ними

– Дунхир, правитель Харгской долины. Мерри встал за креслом

Короля, собираясь ему прислуживать, но вскоре тот, очнувшись

от глубокой задумчивости, повернулся к нему сам:

– Нет, уважаемый Мериадок, стоять тебе негоже! Пока мы

остаемся в пределах Рохана, ты всегда будешь сидеть рядом со

мной и радовать мое сердце своими рассказами и песнями.

Хоббиту отвели место по левую руку от Теодена. На этот раз,

правда, тому было явно не до рассказов и уж тем более не до

песен. За столом говорили мало, и лишь в конце ужина Мерри,

собравшись с духом, заикнулся о том, что его мучило: – Уже

дважды, Повелитель, слышал я о Тропе Мертвых. Но кто они

такие? И где теперь Бродяга, то есть, простите – я хотел сказать,

высокородный Арагорн? Куда он поехал?

Король глубоко вздохнул. С ответом никто не торопился.

Наконец Эомер проговорил:

– Мы не знаем этого, и у нас тяжело на сердце. Что же касается

Тропы Мертвых, то знай, что ты уже вступил на нее. Только не

смотри так испуганно! Тропа Мертвых – это та самая дорога, по

которой мы сюда пришли. Она ведет в урочище Димхолт, к

порогу Темной Двери. А что за этой Дверью – никто не знает.

– Никто, – подтвердил Теоден. – Но в одном старинном

сказании, которое теперь почти забыто, об этом кое–что

говорится. Если правду рассказывают легенды, передаваемые в

роду Эорла от отца к сыну, в Двиморберге, за порогом Двери,

открывается тайный подземный путь. Куда он ведет –

неизвестно. Никто не дерзал выпытывать у горы ее тайны с тех

пор, как Бальдор, сын Брего, переступил порог и больше среди

живых не появлялся. На пиру, что Брего устроил по случаю

завершения строительства Метузельда, Бальдор, осушив рог с

вином, дерзко поклялся, что вступит на Тропу, и выполнил

клятву, и сгинул, и не вернулся занять трон отца,

принадлежавший ему по праву первородства. Ибо, говорят, чуть

ли не с самой Темной Годины Тропу охраняют Мертвые. Они не

допускают в свои потайные владения никого, в ком дышит жизнь.

Иногда их можно видеть – они выскальзывают из Двери и

- 72 -

спускаются вниз по дороге. Тогда обитатели долины крепко

закрывают окна и запирают двери на десять замков, а сами

прячутся по домам и дрожат от страха. Но Мертвые редко

покидают свои пещеры. Они показываются только в дни великих

войн и потрясений, когда смерть подбирается к живущим ближе,

чем обычно.

– В долине говорят, – вставила Эовейн, понизив голос, – что

совсем недавно безлунной ночью мимо селений прошествовало

целое войско призраков, странно одетых и странно

вооруженных. Откуда оно явилось, никто не знает. Призраки

поднялись по каменистой дороге и скрылись в горе, словно

спешили на какой–то совет.

– Но Арагорну–то зачем было туда идти? – еще больше

обеспокоился Мерри. – Кто–нибудь знает?

– Нет, если только он не открыл своих мыслей тебе, своему

другу, – сказал Эомер. – Живых спрашивать об этом бесполезно.

– Он сильно изменился с тех пор, как я видела его в первый раз,

во дворце, – добавила Эовейн. – Он потемнел лицом и стал

словно бы старше. На обреченного – вот на кого он был похож.

Так выглядят люди, которых призывают Мертвые.

– Наверное, ты права, – отозвался Теоден. – Сердце говорит

мне, что я его больше не увижу. Но он – великий воин из

королевского рода, и я верю, что судьба готовит ему иное

предназначение. Помни это, дочь моя, ибо я вижу, что участь его

не дает тебе покоя и ты угнетена. Утешься! Легенды повествуют,

что, когда потомки Эорла, прибыв с Севера, поднялись по

Снаубурну в поисках надежного убежища на случай беды, Брего

с Бальдором взошли наверх по старой дороге и не убоялись

подойти к порогу Темной Двери. Там сидел дряхлый старец, лет

которого уже никто не мог бы исчислить. Когда–то, по всей

видимости, он был высок и величествен, но морщины

избороздили его лицо так, что оно казалось обломком

выветренного камня. За камень и приняли его поначалу Брего с

Бальдором, потому что он не двинулся и не произнес ни слова,

пока пришельцы не вознамерились переступить порог и

проникнуть внутрь. Тогда оттуда, где сидел старик, донесся

голос, как бы идущий из–под земли. К собственному удивлению

отец и сын поняли речь старика, ибо тот заговорил на Западном

Наречии. Но сказал он всего два слова: «Путь закрыт». Брего и

- 73 -

Бальдор остановились, посмотрели туда, откуда исходил голос, и

увидели, что перед ними живой человек. Но он в их сторону не

смотрел. «Путь закрыт, – повторил голос. – Эту дорогу

проложили Те, Что Умерли. И Мертвые будут стеречь ее, пока не

пробьет их час. Путь закрыт».

«А когда пробьет их час?» – спросил Бальдор. Но ответа он не

получил: старик был уже мертв и лежал лицом вниз. Вот и все,

что мы знаем о древних обитателях этих гор. Как знать? Может

быть, назначенный час пробил именно теперь и Арагорн сможет

пройти этой дорогой?

– Есть только один способ проверить это – пойти туда самому, –

вздохнул Эомер. – Но я бы не дерзнул этого сделать, даже если

бы меня настигала вся мордорская рать и мне некуда было

отступать. Увы нам! Как могло случиться, что таким доблестным,

благородным мужем овладело подобное безрассудство, да еще

в час, когда он нужен нам, как никогда? Разве мало зла на

земле, чтобы искать его еще и под землей? Война может

начаться в любую минуту…

Тут он смолк: за шатром послышались голоса и шум. Кто–то

громко произнес имя Теодена; часовой ответил.

Полог шатра раздвинулся, показался начальник стражи.

– Конный посланник из Гондора, государь! – доложил он

почтительно. – Просит принять.

– Впустите, – велел Теоден.

Через порог переступил высокий воин, и Мерри едва не ахнул: в

первое мгновение ему померещилось, что это Боромир. Затем

он понял, что ошибся, – этого человека хоббит видел впервые,

но Боромира он действительно напоминал. Та же гордая осанка,

та же стать, те же серые глаза… Одет незнакомец был по

дорожному: поверх кольчуги из мелких колец – темно–зеленый

плащ, на шлеме – серебряная звездочка. В руке воин держал

стрелу с черным оперением и стальной бородкой. Кончик стрелы

окрашен был в алый цвет. Встав на одно колено, посланник

протянул ее Теодену.

– Приветствую тебя, о владыка Рохирримов и друг Гондора! –

молвил он. – Я – Хиргон, посланник Дэнетора. Дэнетор велел

вручить тебе сей знак. Гондор нуждается в помощи. Много раз

помогали нам роханцы, но ныне Наместник Дэнетор взывает к

вам с просьбой собрать все силы и прийти как можно быстрее.

- 74 -

Иначе Гондору грозит гибель.

– Красная Стрела! – медленно проговорил Теоден, принимая от

гонца стрелу. По всему видно было, что он давно ждал этого

знака, и все же руки у Короля задрожали.

– На моем веку Красная Стрела ни разу еще не являлась в

страну, – сказал он. – Значит, все–таки дошло до войны! Но на

какое войско и на какие сроки рассчитывает Дэнетор?

– Сие тебе лучше ведомо, государь, – с поклоном произнес

Хиргон. – Может статься, уже очень скоро Минас Тирит окажется

в кольце осады. Хватит ли у тебя сил пробиться сквозь

вражеское оцепление? Повелитель Дэнетор велел мне сказать

так: весьма желательно, чтобы могучая роханская армия успела

войти в стены города прежде, чем враг замкнет кольцо осады.

Снаружи будет слишком опасно.

– Ваш Повелитель прекрасно знает, что мы привыкли биться на

конях, в открытом поле, – поднял брови Теоден. – Кроме того,

народ наш рассеян по степи и нам потребуется немало времени,

чтобы собрать войско воедино. Я думаю, Хиргон, что Правитель

Минас Тирита знает больше, чем говорит. Ты и сам видишь, что

мы уже воюем и твоя весть не застала нас врасплох. Здесь

побывал Гэндальф Серый, а потому сегодня мы собрались на

войсковой смотр и сразу же после него выступаем.

– Ведомо о том Повелителю или нет, я сказать не могу, –

ответствовал Хиргон. – Но положение наше воистину

бедственно. Мой господин не приказывает, а лишь просит тебя,

ради давней дружбы и клятв, издавна связывающих нас, сделать

все, что в твоих силах, ибо это равно важно и для твоего, и для

нашего блага. Нам стало известно, что многие восточные

владыки послали войска на помощь Мордору, и по всему Северу

до самого Дагорлада слышен лязг оружия. На Юге подняли

голову Харадримы, прибрежные племена охвачены страхом, и

мы не ждем от них помощи. Поспеши, о Король! Ибо под

стенами Минас Тирита решается сегодня судьба нашего мира, и,

если мы не сдержим волну Зла, она неминуемо захлестнет

дивные степи Рохана. Тогда даже твоя горная крепость не

защитит тебя.

– Черные вести, – медленно произнес Теоден. – Но не все они

для меня неожиданны. Передай Дэнетору, что мы пришли бы на

помощь в любом случае – даже если бы Рохан был вне

- 75 -

опасности. Но мы понесли большие потери в боях с изменником

Саруманом. К тому же мы не можем забывать о наших северных

и восточных границах. Дэнетор знает это и без нас. Может

случиться так, что Черный Властелин, который, по–видимому,

собрал под своим началом огромные силы, даст нам бой на

подступах к городу – и одновременно, переправясь через реку,

нападет на Рохан с другой стороны, вдали от Королевских

Врат… Впрочем, все эти рассуждения благоразумны, но не ко

времени. Мы выступаем. На утро назначен смотр. Как только он

кончится, я отдаю приказ седлать коней. Еще недавно я мог бы

послать в бой, на страх врагам, целых десять тысяч копий, но –

увы! – сегодня нас будет куда меньше. Мой народ не может

оставаться без защиты. Шесть тысяч всадников вышлю я на

подмогу Минас Тириту. Скажи Дэнетору, что в трудный час

король Рохана сам идет к нему на помощь, хотя знает, что вряд

ли вернется живым из похода. И все же дорога далека, а люди и

кони должны сохранить свежие силы для битвы. Не ждите

напрасно! Минет не меньше недели, прежде чем боевой клич

сынов Эорла прогремит над вашими полями.

– Целая неделя! – воскликнул в отчаянии Хиргон. – Но быть по

сему! Придется смириться. Но, боюсь, через семь дней вы

увидите на месте гондорских укреплений одни развалины, ежели

только нас не спасет чудо. И все же я верю, что вы помешаете

оркам и смуглокожим дикарям править пир на руинах Белой

Башни!

– Это я вам обещаю, – кивнул Теоден. – А сейчас прости. Я

утомлен недавним сражением и только что вернулся из долгого

похода. Я нуждаюсь в отдыхе. Переночуй у нас! Утром ты

увидишь смотр наших войск и поедешь назад с легким сердцем,

на свежем коне. Утро вечера мудренее, а за ночь многое может

перемениться.

Король встал, за ним поднялись и остальные.

– Идите отдыхать, и пусть сон ваш будет спокойным, – сказал он.

– Ты, достойный Мериадок, на сегодня мне более не нужен. Но

будь готов: тебя позовут, как только взойдет солнце.

– Я буду готов, – ответил Мерри. – Даже если ты прикажешь мне

следовать за тобой по Тропе Мертвых.

– Не произноси слов, на которых лежит заклятье, – остановил

его Король. – Ибо скоро Тропой Мертвых можно будет назвать не

- 76 -

только эту дорогу… Кроме того, я пока не говорил, что возьму

тебя с собой, какой бы путь я ни выбрал. Мирной тебе ночи!

– Ну нет! Я не хочу оставаться здесь и ждать, чтобы о ненужном

мешке из поклажи вспомнили, только когда все кончится! –

прошептал Мерри. – Не хочу оставаться. Не хочу!

Так он и заснул в своей палатке, повторяя про себя: «Не хочу, и

все!»

Проснулся он оттого, что кто–то тряс его за плечо:

– Вставайте, господин хольбитла, вставайте!

Мерри очнулся от своих снов и сел. Было совершенно темно.

– Что случилось? – спросил хоббит.

– Вас зовет Король!

– Но ведь солнце еще не взошло!

– Оно не взойдет, господин хольбитла. Может быть, оно и

вообще больше никогда не взойдет. Еще и не в то поверишь,

когда эдакая тьма повсюду! Но время не стоит на месте, даже

когда нет солнца. Поспешите!

Натянув на себя, что попало под руку, Мерри выглянул из

палатки.

Все вокруг плавало во мгле. Воздух казался бурым; мгла

скрадывала все цвета, кроме черного и серого, и ни один

предмет не отбрасывал тени. Стояла ничем не нарушаемая

тишина. У страшной тучи, нависшей над миром, не было края;

только далеко–далеко у западного горизонта сквозь дымку

просачивался слабый свет – туда ненасытные щупальца мрака

еще не дотянулись. Над головой прогибался тяжелый полог

сплошной бесформенной черноты, и день, вместо того чтобы

разгораться, медленно мерк.

Мерри увидел, что у палаток уже толпятся люди; все они стояли,

запрокинув головы, и перешептывались. Все лица были серы и

озабоченны, на некоторых отражался страх. У Мерри упало

сердце. Он поспешил к Королю. Хиргон, гонец из Минас Тирита,

опередил его; на этот раз с ним был еще один гондорец,

подобный Хиргону лицом и одеждой, но ниже ростом и шире в

плечах. Когда Мерри вошел в королевский шатер, этот второй

говорил с Теоденом.

– Тьма идет из Мордора, о Король, – услышал Мерри. – Это

началось еще вчера, на закате. Я пробирался восточными

холмами и видел, как она поднимается и постепенно

- 77 -

захватывает небо. Всю ночь она летела за мной и глотала

звезды, одну за другой. Сейчас тьма расползлась по всей

стране, отсюда до самых Гор Мрака, и продолжает сгущаться.

Война началась.

Теоден долго не говорил ни слова. Наконец он медленно

произнес:

– Итак, час пробил! Великая битва нашего времени, которая

положит конец столь многому, разразилась! Ну что ж! Прятаться

поздно. Теперь мы двинемся кратчайшей дорогой и поскачем со

всей скоростью, на какую способны наши лошади. Смотр должен

начаться немедленно. Отставших, замешкавшихся – не ждать.

Достаточно ли в Минас Тирите запасено еды? Если мы

поспешим, то обозы взять с собой не сможем и ограничимся

самым необходимым только до первого боя.

– У нас изрядные запасы, – заверил Хиргон. – Мы давно

готовимся к осаде. Скачите налегке и поторопитесь.

– Вели трубить сбор, Эомер! – распорядился Теоден. – Пусть

всадники седлают коней.

Эомер скрылся – и через минуту в крепости заиграли трубы.

Долина отозвалась. Но голос труб, вчера вечером показавшийся

Мерри таким чистым и ясным, сегодня, в набухшем тьмой

воздухе, звучал хрипло и зловеще.

Король обратил взор на хоббита.

– Я отправляюсь на войну, достойный Мериадок, – сказал он. –

Еще немного – и мы выступим. Освобождаю тебя от присяги, но

не лишаю своей милости. Ты останешься здесь. Можешь

предложить свою службу королевне Эовейн – она будет

управлять народом Марки в мое отсутствие.

– Но, государь… – запнулся Мерри. – Я… я же отдал свой меч

тебе! Я не хочу прощаться с тобой вот так, ни с того ни с сего, о

король Теоден! Все мои друзья ушли в бой, и мне стыдно

отсиживаться в безопасности!

– Мы поскачем на сильных, рослых конях, – покачал головой

Теоден. – У тебя отважное сердце, но с таким скакуном тебе не

справиться.

– Тогда приторочь меня к седлу или разреши пристегнуться к

стремени! Мне все равно, как ехать, только возьми меня с собой!

– взмолился Мерри. – Дорога неблизкая, но, если конь мне не по

чину, я добегу на своих двоих. Ноги сотру, опоздаю на много

- 78 -

недель, а добегу!..

Теоден улыбнулся:

– Уж лучше тогда посадить тебя с собой, на Снежногрива! Но не

отчаивайся! Мы еще не расстаемся: тебе предстоит поехать со

мной в Эдорас и увидеть Метузельд. Я направляюсь к себе во

дворец. Стибба довезет тебя без труда – большая скачка

начнется позже, когда мы выедем на равнину.

Эовейн встала.

– Пойдем со мной, Мериадок! – пригласила она. – Я хочу, чтобы

ты посмотрел на доспехи, которые я тебе подыскала.

Мерри последовал за ней.

– Арагорн обратился ко мне с одной–единственной просьбой, –

сказала Эовейн, пока они шли между палаток. – Он хотел, чтобы

я одела и вооружила тебя для боя, и я обещала сделать все, что

от меня зависит. Да и сердце говорит мне, что доспехи тебе еще

понадобятся.

Они оказались перед небольшим шатром в расположении

королевской дружины; оружейник вынес оттуда небольшой

шлем, круглый щит и прочее снаряжение, потребное воину.

– Кольчуги на твой рост подобрать не удалось, – с сожалением

сказала Эовейн, – а делать на заказ уже некогда. Но я дам тебе

крепкую кожаную куртку, пояс и нож. Меч у тебя уже есть…

Мерри поклонился и принял из рук Эовейн щит, очень

напоминавший тот, что достался Гимли, – на нем тоже был герб

с белым конем.

– Прими это в дар, – сказала она, – и да сопутствует тебе удача.

Доброго пути, достойный Мериадок! Может, мы еще встретимся

– ты и я!

Тьма сгустилась над дорогой, ведущей на восток, и во тьме

собрал король Теоден свое войско, чтобы вести его на битву. На

сердце у людей лежала тяжесть, многие трепетали перед Тенью,

но народ Теодена был силен духом и верен своему государю, и

почти нигде не слышалось ни жалоб, ни плача. Даже женщины,

дети и старики, укрывшиеся в лагере–крепости, без ропота

встретили судьбу, выпавшую на их долю.

Король Теоден восседал на белом коне, который, чудилось,

светится в полумраке. Гордым и высоким казался Король, хотя

волосы его, ниспадавшие на плечи из–под шлема, были белы

как снег; и не один воин воспрял духом, видя, как тверд и

- 79 -

неустрашим их повелитель.

На широких лугах за бурлящей рекой выстроились военные

отряды – пять и еще пятьдесят сотен всадников в полном

вооружении. За ними стояло еще много сотен роханцев с

запасными лошадьми. Над долиной пропела труба. Король

поднял руку – и войско молча пришло в движение. Впереди

ехало двенадцать славных дружинников Теодена. За ними

иследовал сам Король, с Эомером по правую руку. Эовейн

простилась с ним на горе, в крепости, и боль прощания еще

отзывалась в сердце Теодена – но мысли Короля уже были

обращены вперед. Тут же за Теоденом в компании гондорских

гонцов трусил пони Мериадока со своим седоком, а за ними

следовало еще двенадцать дружинников Короля. Король

миновал длинные ряды воинов, стоявших навытяжку с

непроницаемыми, суровыми лицами. Когда до конца первой

шеренги оставалось уже совсем немного, Мерри обратил

внимание на одного из роханцев. Это был совсем еще молодой

всадник, не такой крепкий и рослый, как остальные. Когда свита

проезжала мимо, воин поднял глаза и пристально взглянул на

хоббита. Серые глаза блеснули – и вдруг по спине у Мерри

пробежал холодок: такое лицо могло быть только у обреченного.

Этот воин шел искать смерти.

А свита продолжала путь. Убыстряя шаг, Снежногрив спускался

по серой дороге вдоль плещущего по камням Снаубурна – мимо

деревенек Нижний Харг и Верхний Бурн, мимо скорбных женских

лиц, белевших в темных дверных проемах. Не слышно было ни

рогов, ни арф, ни пения. Начинался Великий Поход на восток, о

котором потом еще много поколений слагали песни.

 

Из Дунхаргской Крепости, в серое утро,

Вышел сын Тенгела со своим войском.

В Эдорас он прибыл; палаты предков

Повиты тьмою, объяты мраком,

В сутеми смерклось золото кровли…

Король поклонился вольному народу,

Вечным курганам, высокому трону;

Король поклонился праздничным залам,

Где пировал он при свете солнца…

В путь он пустился; страх пошел следом,

- 80 -

Судьба – навстречу. Суровые клятвы

Принял он в сердце, и все сдержал их.

В путь он пустился; пять ночей ехал,

Пять дней вел он племя Эорла

За степи Фолда, за Фириэнхолт.

Шесть тысяч копий вел он в край Солнца,

В Мундбург могучий под Миндоллуином:

Крепкую Королей твердыню

Враг опутал, огонь повыжег…

Рок призвал их, тьма поглотила.

Конь и конник скрылись во мраке.

Стихли в дальней дали копыта…

Так рассказывают легенды.

 

Было едва за полдень, когда Король въехал в Эдорас, но тьма к

тому часу сгустилась еще больше и неуклонно продолжала

сгущаться. Теоден почти не задержался в Золотых Палатах, где

войско его пополнилось еще десятком–другим воинов, не

поспевших к смотру. После трапезы, перед тем как выступить,

Король, обратившись к своему оруженосцу, ласково с ним

попрощался, и Мерри в последний раз склонился перед Королем

с просьбой не отлучать от себя своего верного слугу.

– Я уже говорил тебе, что эта скачка – не для Стиббы, –

нахмурился Теоден. – И что тебе делать в битве, которая

разразится на полях Гондора, достойный Мериадок? Ты – мой

оруженосец, это так, но храбростью ты вышел больше, чем

ростом.

– Кто может знать заранее? – не сдавался Мерри. – Ведь не

затем же ты взял меня в оруженосцы, чтобы я отсиживался

дома, пока ты воюешь! Не хочу, чтобы в песне потом пелось, как

меня не взяли в поход!

– Я обещал беречь тебя, – строго оборвал Теоден. – А ты изволь

повиноваться. К тому же никто из всадников не возьмет тебя с

собой в седло. Если бы сражение разыгралось прямо у этих

ворот, то – кто ведает? – может, и ты совершил бы подвиг,

достойный песни. Но до Мундбурга, которым правит Дэнетор,

отсюда больше ста лиг. Это мое последнее слово, Мериадок!

Мерри поклонился и, расстроенный, отошел, скользя глазами по

рядам воинов, которые готовились к выступлению. Всадники

- 81 -

подтягивали подпруги, проверяли седла, поглаживали

взволнованных лошадей. Многие тревожно поглядывали на

небо, опускавшееся все ниже и ниже. Вдруг один из всадников,

подойдя к хоббиту сзади, прошептал ему на ухо:

– У нас говорят: где властна воля, там путь к победе! Я проверил

это на себе.

Мерри обернулся, поднял глаза и узнал говорившего. Это был

тот самый молодой воин, лицо которого запало ему в душу

утром, на смотре.

– По твоему лицу видно, что ты хочешь ехать с Королем, –

продолжал всадник.

– Ты угадал, – сознался Мерри.

– Значит, мы с тобой поедем вместе, – сказал всадник. – Я

посажу тебя перед собой, накрою плащом – а там ты не успеешь

и глазом моргнуть, как мы окажемся в степи. Ну а в степи тьма

еще непрогляднее, чем здесь. Твое желание искренне, – значит,

надо его уважить. Ничего никому не говори и следуй за мной!

– Спасибо тебе! Спасибо от всего сердца, – вымолвил

пораженный Мерри. – Я не знаю твоего имени…

– Право? – тихо переспросил всадник. – Что ж! Тогда зови меня

Дернхельм.

Так случилось, что, когда король Рохана выступил в поход, с ним

– в одном седле с роханским воином Дернхельмом – отправился

и хоббит Мериадок. Рослый жеребец Виндфола даже не ощутил

добавочного бремени – Дернхельм, ловкий и стройный, был

невысок и легок, не в пример остальным всадникам.

Кони скакали вперед и вперед, в темноту. Первый лагерь был

разбит в двенадцати лигах от Эдораса, в приречном лозняке,

недалеко от того места, где Снаубурн впадал в Энтвейю. А

поутру – снова вперед, по степям Фолда, пока степь не перешла

в заболоченную Фенскую Низину и справа не потянулись

обширные дубовые леса, взбиравшиеся по окраинным холмам

Рохана к подножию возвышавшегося у границ Гондора темного

пика под названием Халифириэн. Слева тонуло в тумане

болотистое устье Энтвейи. По дороге до войска доходили слухи

о войне, захлестывающей север Рохана. Одинокие всадники,

скакавшие во весь опор, приносили вести о том, что с востока на

Марку движутся вражьи полчища, а от Стены Эмин Муйла по

степям расползаются орки.

- 82 -

– Вперед! Вперед! – кричал Эомер. – Сворачивать поздно!

Болота Энтвейи защитят нас. Главное теперь – скорость.

Вперед!

Так покинул король Теоден свое королевство. А дорога все

вилась, все бежала вперед, оставляя позади лигу за лигой, и

проплывали мимо горы–маяки – Каленхад, Мин–Риммон,

Эрелас, Нардол. Но огни на их вершинах погасли. Все вокруг

было серо и безмолвно; тень сгущалась над головами

всадников, и надежда в сердцах постепенно меркла.

 

Глава четвертая.

ОСАДА ГОНДОРА

 

Гэндальф растолкал Пиппина. На столе пылали свечи, сквозь

щели в ставнях просачивался какой–то мутный полумрак. Было

душно, как перед грозой.

– Который час? – осведомился хоббит, зевая.

– Уже третий, – ответил Гэндальф. – Пора вставать и приводить

себя в соответствующий вид. Тебя зовет Наместник – он хочет

ввести нового слугу в круг его обязанностей.

– А насчет поесть он как – позаботится?

– Нет. Завтрак тебе принес я. Держи! Тут все, что тебе

полагается до полудня. С сегодняшнего дня каждый получает

урезанную порцию, и ни крошки лишней, – таков приказ.

Пиппин без особого восторга посмотрел на маленькую булочку и

просто смехотворную, по его представлениям, порцию масла. Тут

же в чашке белело разбавленное молоко.

– И зачем только ты меня сюда притащил? – вздохнул он.

– Ты и сам великолепно знаешь, – внушительно отчеканил

Гэндальф. – Чтобы с тобой не стряслось беды похуже. Так что

не вороти нос, а вспомни лучше, что все злоключения свалились

на тебя по твоей же собственной вине.

Пиппин промолчал.

Вскоре он уже шел вслед за Гэндальфом по стылым галереям к

двери Башенного Зала. В серой полумгле чертога сидел

Дэнетор. «Старый, терпеливый паук», – подумал Пиппин. Можно

было подумать, что Повелитель со вчерашнего дня так и не

сдвинулся с места. Он указал Гэндальфу на стул; Пиппин

остался стоять. Он уже заподозрил, что его не заметили, когда

- 83 -

Дэнетор вдруг обратился к нему:

– Что ж, любезный Перегрин, надеюсь, ты провел минувший

день с пользой для себя и остался доволен? Боюсь, правда,

наши трапезы показались тебе скудными…

Пиппина эти слова неприятно поразили: у него возникло чувство,

что Повелителю Минас Тирита каким–то образом стало известно

все, что он, Пиппин, сказал и сделал накануне. А может, он и

мысли угадывает?.. Хоббит счел за лучшее промолчать.

– Какие же ты хочешь предложить мне услуги?

– Я думал, Повелитель, ты сам скажешь, что мне делать.

– Разумеется, но сперва я должен узнать, на что ты годен, –

возразил Дэнетор. – А узнать это я смогу, лишь оставив тебя при

своей особе. Мой оруженосец просил отпустить его в отряд,

охраняющий стены города. Ты временно будешь заменять его.

Станешь мне прислуживать, исполнять мелкие поручения – и,

если война и военные советы оставят мне хоть сколько–нибудь

досуга, развлекать меня беседой. Ты умеешь петь?

– Еще бы, – обрадовался Пиппин и тут же спохватился: – То

есть… для своего брата хоббита я пою неплохо, но тут

засельские песни, наверное, придутся не ко двору. Они не

годятся для дворцов и для черных времен. Кроме ветра и дождя,

у нас и горестей–то не бывает. Мы любим петь о чем–нибудь

веселом, чтобы можно было посмеяться, ну и, конечно, о пирах и

застольях…

– Чем же плохи такие песни для моего дворца? – спросил

Дэнетор. – Наш народ много долгих лет жил в соседстве с

Тенью, но тем охотнее будем мы внимать песням вашей

безмятежной страны. Нам радостно видеть, что бдение наше

было не всуе, – ведь иной благодарности за свой труд гондорцы

вряд ли дождутся.

Пиппин насупился. Не очень–то ему улыбалось петь перед

Наместником засельские застольные песенки! Шуточные, ясно,

сразу придется отбросить: уж больно они простенькие. Не к

месту… А жаль – они как раз получались у него особенно

хорошо… Впрочем, пока Пиппин соображал, как вывернуться,

стало ясно – пока что петь его никто не просит. Наместник уже

беседовал с Гэндальфом и расспрашивал его о Рохирримах – об

их намерениях, об Эомере, королевском племяннике, о

положении Эомера при дворе. Пиппин не уставал удивляться

- 84 -

Дэнетору. Ведь тот наверняка уже много лет не покидал страны!

Как же ему удается не упустить ни одной мелочи из того, что

происходит за пределами Гондора? Откуда ему столько

известно?

Наконец Дэнетор будто ненароком вновь заметил хоббита и

отослал его.

– Иди в Цитадель, в оружейные палаты, – велел он. – Там тебя

оденут и снабдят оружием. Все должно быть готово. Приказ был

отдан еще вчера. Переоблачись и возвращайся!

Как и обещал Наместник, к приходу хоббита все оказалось

готово, и вскоре Пиппин увидел себя в новом обличье. Платье

было двух цветов – черного и серебряного. Кольчугу, по всей

вероятности, выковали из стали, но стали черной, как агат;

высокий шлем с обеих сторон украшали крылья ворона, а надо

лбом сияла вписанная в круг серебряная звезда. Поверх

кольчуги Пиппин надел короткую черную куртку с вышитым на

груди гербом – серебряным деревом на черном поле. Старую

хоббичью одежду свернули и отнесли на склад, разрешив

Пиппину оставить при себе только серый лориэнский плащ, да и

то предупредив, что надевать его можно будет лишь в свободное

от службы время. Теперь хоббит, сам того не ведая, выглядел и

впрямь ни дать ни взять Эрнил–и–Ферианнат , Принц

Невеличков, как его прозвали гондорцы. Но сам Принц

Невеличков чувствовал себя в новом наряде весьма неуютно. К

тому же темнота начинала его не на шутку угнетать.

Весь день так и прошел в полумгле. Рассвет потонул в тучах, и

до самого вечера мрак все сгущался и сгущался, тяжело оседая

на сердце каждого, кто не уехал из города. Из Черной Страны

медленно выползала, поглощая последний свет, огромная туча,

подгоняемая ветром войны. Внизу воздух был душен и

неподвижен, как перед бурей. Долина великого Андуина ждала

первого разрушительного шквала.

Около одиннадцати Дэнетор на время отпустил Пиппина, и

хоббит вышел из Башни раздобыть еды, развлечься и хоть как

то скрасить тоскливое времяпровождение на побегушках у

Дэнетора. В трапезной хоббит снова повстречал Берегонда,

только что возвратившегося с полей Пеленнора: его посылали

туда с поручением к воинам, охраняющим Сторожевые Башни у

Насыпи. Пиппин и Берегонд снова поднялись на стену: Пиппин

- 85 -

хотел сменить обстановку – в Башне он чувствовал себя как в

тюрьме, и, какой бы просторной ни была Цитадель, воздух ее

казался ему спертым. Отыскав место, где они угощались и

беседовали за день до того, Пиппин с Берегондом снова

обосновались на каменной скамье у бойницы.

Был час заката, но полог тьмы простерся уже и на запад; только

в последнее мгновение, прежде чем погрузиться в Море, солнце

успело бросить на город один–единственный луч. Это был тот

самый луч, что коснулся на прощание короны поверженного

короля на Перепутье и заставил Фродо обернуться. Но поля

Пеленнора, скрытые тенью Миндоллуина, не увидели солнца –

они остались тусклыми и бурыми.

Пиппину казалось, что с того утра, когда он взошел на стену в

первый раз, минули годы; он уже начинал забывать это время.

Тогда он еще был хоббитом – легкомысленным

путешественником, которого мало касались беды и тревоги этой

чужой для него страны. Теперь он стал маленьким воином в

огромном городе, готовящемся отразить страшное нападение;

теперь на нем было гордое и мрачное одеяние Сторожевой

Башни…

В другом месте и в другое время такая игра в переодевания,

пожалуй, показалась бы Пиппину забавной, но сейчас он

слишком хорошо понимал, что обрядили его не для балагана: он

нес настоящую, серьезную службу у сурового и строгого

Повелителя, в дни смертельной опасности. Кольчугу Пиппин

находил тяжеловатой, шлем давил на голову. Сняв плащ, хоббит

положил его на каменную скамью, отвел усталый взгляд от

уходящих во тьму полей под стенами крепости, зевнул и тяжело

вздохнул.

– Устал за день? – посочувствовал Берегонд.

– Еще бы! – махнул рукой хоббит. – Так намаялся

ничегонеделанием, что ужас! Все пятки себе оттоптал. Стоишь,

стоишь у дверей, ждешь, дожидаешься, а Наместник все ведет

разговоры, и нет им конца: то он с Гэндальфом никак не

расстанется, то князя Имрахила у себя томит, то из других

важных персон жилы тянет. И я не привык, Берегонд, ну не

привык я на голодный желудок прислуживать за чужими столами!

Для хоббита, поверь, это ужасное испытание! Ты, конечно,

считаешь, что я мало ценю оказанную мне честь и тому

- 86 -

подобное. А какая мне выгода от такой чести? Даже от еды и

питья в этой тьме ползучей никакого утешения. Кто мне

объяснит, что все это значит? Ты видишь, какой стал воздух?

Спертый, бурый… У вас что, вообще все туманы такие? Или

только когда ветер с востока?

– Нет, – покачал головой Берегонд, – погода этого мира тут ни

при чем. Это – козни Того, Кого Нельзя Называть. Он наслал на

нас ядовитый дым из Огненной Горы, чтобы сердца наши

помрачились, а разум помутился. Надо сказать, это ему почти

удалось. Скорее бы вернулся Фарамир! Его на испуг не

возьмешь… Только как он выберется из Тьмы? Сможет ли

переправиться через Реку? Кто знает?..

– Гэндальф тоже в тревоге, – поделился Пиппин. – Мне кажется,

он сильно расстроился, когда узнал, что Фарамира еще нет.

Только куда подевался сам Гэндальф? Вот что хотел бы я знать!

Перед вторым завтраком он ушел с совета – и, сдается мне, был

сильно не в духе. Предчувствует, наверное, что–то. Или дурные

вести получил?..

Вдруг хоббит оборвал себя на полуслове, и оба замерли, словно

обратившись в камень. Пиппин, затыкая уши, сполз на каменный

пол, а Берегонд, как раз выглянувший наружу, весь напрягся и

вытаращил глаза. Пиппину, как никому, был знаком этот

леденящий вопль, потревоживший когда–то далекие засельские

рощи близ Плавней, но теперь вопль этот набрал силы и

налился такой ненавистью, что разил насмерть, – и казалось,

надеяться больше не на что.

– Это они!.. Наберись духу, посмотри вниз! – с трудом

проговорил Берегонд. – Видишь? Там чудовища!

Пиппин через силу вскарабкался на каменную скамью и

выглянул. Внизу по–прежнему расстилались темные поля

Пеленнора; вдали, где все сливалось во мгле, смутно

угадывалась река. Но добавилось и новое. Над равниной,

словно тени безвременной ночи, вились пять гигантских существ,

отдаленно похожие на птиц, – отвратительные, как стервятники,

но крупнее любого стервятника и страшные, как сама смерть.

Птицы то подлетали чуть ли не к самым стенам (не ближе,

правда, чем на расстояние выстрела), то, описав круг, неслись

прочь.

– Черные Всадники! – выдавил из себя хоббит. – Летучие

- 87 -

Черные Всадники! Но смотри, Берегонд! – И вдруг сорвался на

крик: – Они что–то высматривают! Гляди! Они кружат все время

над одним местом. Они снижаются, видишь? Там движется что

то маленькое, черное… Ой! Это люди! Они верхом! Четыре или

пять всадников! Ох! Не могу смотреть на это! Где же Гэндальф?

Гэндальф! Спаси нас! Помоги!

Снова взвился к небу ужасный крик. Пиппин отскочил от стены и

скорчился на каменных плитах, глотая воздух, как затравленный

зверек. И тут сквозь жуткий вопль Назгула до его ушей вдруг

донесся далекий голос рога, игравшего на высокой ноте.

Тут уже закричал Берегонд:

– Фарамир! Это же наш Фарамир! Это его рог! Он не убоялся! –

возликовал он, но тут же осекся: – Но как же он пробьется к

Воротам? А если у этих нечистых коршунов не только страх в

запасе? Смотри! Отряд еще держится! Они скачут к Воротам!..

Нет! Ничего не выйдет! Кони понесли! Смотри! Они сбросили

всадников. Люди бегут к Воротам… Нет – один еще в седле, но

он скачет назад, к остальным. Это, должно быть, Командир! Его

слушаются и люди, и животные… А–а! Чудище летит прямо на

него! Снижается! На помощь! На помощь! Неужели у Ворот

никого нет? Неужели никто не выйдет к нему? Фарамир!

С этими словами Берегонд метнулся прочь и опрометью кинулся

вниз, в темноту.

Пиппина ожег стыд. Берегонд забыл о себе ради любимого

командира, а новый оруженосец Дэнетора при первой же

опасности показал себя трусом! Хоббит совладал с собой,

поднялся и снова выглянул наружу. В тот же миг на севере, во

тьме равнин, блеснула серебряная звезда. Она стремительно

росла – и вскоре поравнялась с людьми, бегущими к Воротам.

Пиппину показалось, что от приближающегося всадника исходит

слабый свет и тяжкая мгла вокруг расступается. Эхом разнесся

над стенами отзвук далекого призывного крика.

– Гэндальф! Гэндальф! – заорал Пиппин. – Я знал! Я знал! Он

всегда рядом, когда страшно! Вперед, Белый Всадник! Гэндальф,

Гэндальф!

Он надрывал голос, забыв, что его никто не слышит, – точь–в

точь как зритель на больших скачках.

Но и крылатые тени, кружащие над землей, заметили нового

противника. Один из Черных развернулся и снизился над Белым

- 88 -

Всадником – но тот, как показалось Пиппину, поднял вверх руку,

и в небо ударил пучок белого света. Протяжно вскрикнув, Назгул

взмахнул крыльями и отпрянул; четверо других на мгновение

замешкались – а затем по спирали взвились вверх и скрылись в

нависающей тьме. Над Пеленнором ненадолго посветлело.

Пиппин видел, как Фарамир встретился с Белым Всадником и

как оба они придержали коней, поджидая пеших. Из города к ним

уже бежали. Вскоре стена скрыла их от глаз Пиппина, и он

понял, что прибывшие вошли в город. Догадываясь, что они

отправятся прямо в Башню, к Наместнику, Пиппин побежал к

Воротам и вскоре оказался в толпе людей, которые, по

видимому, как и он, смотрели со стен на разыгравшееся

сражение и его спасительный исход.

Вскоре на улицах кипела толпа. В общем ликовании то и дело

слышались имена Фарамира и Митрандира. Наконец Пиппин

увидел факелы и, в тесном кольце толпы, двух всадников,

едущих медленным шагом. Один был весь в белом; он не

светился больше – фигура его в полумраке казалась бледной,

будто схватка пригасила пламеневший в нем огонь. Другой, в

темной одежде, ехал опустив голову. У последнего яруса

крепости оба сошли с коней, передав их под опеку конюших, и

направились к Верхним Воротам. Гэндальф шел твердым шагом,

откинув с плеч серый плащ; глаза его еще горели. Его спутник,

одетый в зеленое, слегка пошатывался на ходу, как раненый или

смертельно усталый человек.

Пиппин пробрался в первые ряды и в свете фонарей, под аркой,

смог лучше разглядеть бледное лицо Фарамира. У него

перехватило дыхание. Он понял, что этот человек только что

пережил великий страх, а может, и боль, но могучим усилием

воли сумел с ними совладать – и теперь вновь был спокоен. Вот

он уже сурово и с достоинством говорит что–то стражникам… Но

как же он похож на Боромира, которым хоббит восхищался с

самой первой минуты до последней, неизменно поражаясь его

величию, так просто уживавшемуся с добротой! И тут в сердце у

Пиппина проснулось новое, неизведанное чувство. Ему

показалось, что в Фарамире – как иногда в Арагорне –

проглядывает некое высшее достоинство. Арагорн, конечно,

выглядел величественнее, – но Фарамир зато казался более

близким и доступным. Поистине, в жилах Фарамира тоже текла

- 89 -

кровь древних Королей – разве что чуть разбавленная

мудростью и печалью Старшего Племени. Пиппин понял, почему

Берегонд с такой любовью произносил его имя. За такими

людьми идут без колебаний даже в тень черных крыльев…

– Фарамир! – громко закричал Пиппин вместе с остальными. –

Фарамир!

Фарамир услышал его голос, выделившийся из общего хора,

обернулся, глянул вниз – и несказанно изумился.

– Откуда ты здесь? – поднял он брови. – Невеличек в цветах

гондорской стражи! Какими судьбами?..

Но тут Гэндальф шагнул к нему и быстро сказал:

– Он прибыл со мной из Страны Невеличков. Не будем терять

времени! Нам надо многое обсудить и многое сделать, а ты

утомлен. Невеличек пойдет с нами – ибо, если он не хуже меня

помнит о своих новых обязанностях, он должен знать, что ему

вновь пора предстать перед Повелителем. Идем, Пиппин!

Следуй за нами!

Наконец они оказались в личных покоях Наместника. Перед

камином, в котором краснели угли, были расставлены сиденья.

Слуги подали вино. Пиппина, стоявшего за креслом Дэнетора,

почти не было видно, но хоббит глядел во все глаза и слушал во

все уши, почти позабыв об усталости.

Фарамир взял с блюда кусочек белого хлеба, отпил вина и сел

на низкую скамью по левую руку от отца; Гэндальф опустился на

резной деревянный стул, стоявший с другой стороны чуть

поодаль, и, казалось, задремал. Поначалу Фарамир говорил

только о вылазке, которую предпринял по приказу Наместника

десять дней назад. Он принес известия из Итилиэна и сведения

о передвижениях Врага и его союзников; рассказал о том, как

был выигран бой у дороги и наголову разбито войско, шедшее из

Харада, как обезвредили огромного зверя; короче, это был один

из тех докладов, которые повелитель Минас Тирита слышал от

него уже не раз, – простое донесение о мелкой приграничной

стычке, которая сейчас казалась детской игрой, потерявшей

всякое значение и не заслуживающей особой награды.

Вдруг Фарамир перевел взгляд на Пиппина.

– Теперь я перехожу к рассказу о вещах довольно странных, –

сказал он. – Ибо этот невеличек – не первый на моем пути

выходец из северных легенд, ступивший на наши южные

- 90 -

земли…

Гэндальф выпрямился и крепко сжал руками подлокотники

своего сиденья, но смолчал и взглядом остановил возглас,

готовый сорваться с губ Пиппина. Дэнетор взглянул на их лица и

кивнул головой, давая понять, что он догадался о многом. В

наступившей напряженной тишине Фарамир не спеша

продолжил свой рассказ, во время которого не сводил глаз с

волшебника, лишь изредка взглядывая на Пиппина – словно для

того, чтобы освежить в памяти образы других невеличков,

встреченных за Андуином.

Пока Фарамир повествовал о Фродо, о его слуге и о

происшествии в Эннет Аннун, Пиппин заметил, что руки

Гэндальфа, впившиеся в резные ручки стула, слегка трясутся.

Сейчас это были бледные, дряхлые руки столетнего старика.

Пиппина пробрал страх. Он понял, что Гэндальф – сам

Гэндальф! – встревожен и даже – может ли такое быть? –

боится! Воздух в комнате был душен и неподвижен. Наконец

Фарамир заговорил о том, как прощался с новыми знакомыми, и

об их решении идти на перевал Кирит Унгол. На этом месте

голос его дрогнул, он покачал головой и тяжело вздохнул.

Гэндальф резко вскочил:

– Значит, Кирит Унгол? Долина Моргула? Когда все это

случилось, Фарамир? Когда ты с ними расстался? Когда они

должны были добраться до этой проклятой долины?

– Мы расстались позавчера утром, – подсчитал Фарамир. – Если

они и в самом деле пошли прямо на юг, до Моргулдуина им

оставалось лиг пятнадцать, а потом еще пять на восток, до

Проклятой Башни. До Минас Моргула им идти в лучшем случае

дня два. Может статься, они еще в пути. Я понимаю, чего ты

опасаешься, Гэндальф. Однако тьма не имеет к ним никакого

отношения. Мрак начал наползать на мир еще вчера вечером, и

за ночь Итилиэн оказался под Тенью. Враг давно готовил это

нападение, и мне совершенно ясно, что час наступления был

определен задолго до того, как невелички покинули

расположение моего отряда.

Гэндальф большими шагами мерил комнату.

– Утром! Позавчера! Почти три дня пути! Где же вы

распрощались? Далеко отсюда?

– Около двадцати пяти лиг по прямой, – прикинул Фарамир. – Но

- 91 -

вернуться раньше я не мог, как ни старался. Вчера мы стояли на

Кайр Андросе – длинном острове на Андуине, который мы пока

сохранили за собой. Напротив, на этом берегу Реки, для нас

держат лошадей. Когда наступила Тьма, я понял, что надо

спешить, а потому, покидая остров, захватил с собой только трех

воинов, по числу коней. Остальным я отдал приказ двигаться к

югу и укрепить охрану у переправы под Осгилиатом. Надеюсь, я

не совершил огреха? – И он взглянул на отца.

– Огреха?! – переспросил Дэнетор, и глаза его внезапно

сверкнули. – Зачем ты осведомляешься у меня об этом? Отряд

целиком и полностью отдан под твое начало. Или, может, ты

хочешь услышать, что думаю я о других твоих деяниях? При мне

ты выказываешь смирение, но давно уже минули времена, когда

мой совет мог склонить тебя к отказу от собственного решения!

Речи твои изворотливы, как всегда, но разве я не видел, что ты

не сводишь глаз с Митрандира, словно вопрошая: так ли говорю,

не слишком ли многое открыл?.. Митрандир давно овладел

твоим сердцем, и я знаю это. Да, сын мой, твой отец стар, но

разум его еще не повредился. Я все вижу и все слышу, как и

прежде. От моего внимания не ускользнуло ничто из того, о чем

ты умолчал или не договорил. Мне ведома разгадка многих тайн.

Увы мне, увы! Зачем потерял я Боромира?!

– Чем я не угодил тебе, отец? – спросил Фарамир, храня

спокойствие. – Поверь, меня тяготит то, что я не мог испросить

твоего совета и вынужден был принять бремя столь трудного

решения на свои плечи.

– Разве мой совет повлиял бы на твой поступок? Нет! Ты и тогда

рассудил бы по–своему. Я зрю тебя насквозь. Ты тщишься

казаться великодушным и щедрым, как древние короли, ты

кроток, учтив и спокоен. Быть может, это и пристало потомку

великого рода, который правит в дни мира, но в час смертельной

опасности за кротость можно поплатиться жизнью.

– Я готов, – сказал Фарамир.

– Он готов! – язвительно воскликнул Дэнетор. – Но ты

расплачиваешься не только своей жизнью. Ты собираешься

поставить на кон жизнь твоего отца, а с ним и целого народа,

который ты призван был защищать, став на место Боромира!

– Ты сожалеешь, отец мой, что жребий Боромира выпал ему, а

не мне? – промолвил Фарамир.

- 92 -

– Воистину так! – бросил Дэнетор. – Боромир был послушным

сыном! Он не пошел бы в ученики к волхвователю. Он вспомнил

бы, как трудно приходится его отцу, и не бросил бы на ветер

сокровище, которое дал ему в руки случай. Он принес бы этот

могущественный дар мне!

Фарамир на миг потерял самообладание:

– Вспомни, отец, почему я, а не мой брат оказался в Итилиэне.

Не твоя ли была на то воля? Ты сам избрал Боромира и

благословил его на путь, и никто не смел оспорить твоего

решения.

– Не добавляй горечи в чашу, которую я сам для себя наполнил,

– прервал его Дэнетор. – Вот уже много ночей, как я пью из нее,

предчувствуя, что самая едкая горечь окажется на дне. Сегодня

тревоги мои обрели воплощение. Если бы только все было по

иному! Если бы только эта вещь попала ко мне!..

– Не печалься об этом, – отозвался Гэндальф. – Она бы к тебе

никогда не попала. Боромир не принес бы ее тебе. Он погиб, и

погиб славной смертью; пусть же сон его будет мирным. Не

обольщайся напрасной мечтой, о Дэнетор. Если бы Боромир

протянул руку за этой вещью, он неизбежно пал бы. Он не отдал

бы ее никому. Если бы он завладел ею, ты не узнал бы своего

сына.

Лицо Дэнетора заледенело.

– Боромир оказался не так податлив, как тебе хотелось,

Митрандир. Понимаю, – негромко проговорил он. – Но я, его

родной отец, говорю тебе, что Боромир отдал бы мне все, что бы

я ни попросил. Может, ты и мудр, Митрандир, но при всей твоей

тонкости разуму твоему есть предел. Одни влекутся в сети,

расставленные чародеями, другие вверяют себя опрометчивым

глупцам – но есть и другие пути. Я мудрее, чем ты думаешь, и

мне ведомо гораздо больше, чем ты мнишь, Митрандир!

– В чем же твоя мудрость? – спросил Гэндальф.

– Мне достало бы ее с лихвой, чтобы провидеть оба зла!

Использовать эту вещь опасно, я не спорю. Но вложить ее в руки

несмысленного невеличка и отправить прямиком в руки Врага,

как сделал ты, Митрандир, с помощью моего недальновидного

сына, – чистое безумие!

– А как поступил бы Правитель Дэнетор?

– О, он не совершил бы ни первой, ни второй ошибки! А главное

- 93 -

– он не позволил бы убедить себя никакими доводами и не

доверил бы эту вещь случаю, ибо на случай может надеяться

только безумец. Все завершится тем, что Враг возвратит себе

потерянное, и это будет нашим окончательным поражением. Эту

вещь надо было скрыть, сохранить, глубоко и надежно, и беречь

паче зеницы ока. Я уже сказал, что использовать ее мы не стали

бы, разве что в самую тяжелую минуту. Главной нашей задачей

было бы держать эту вещь вне досягаемости Врага. Конечно, его

окончательная и бесповоротная победа не позволила бы нам

этого сделать, но в случае его победы исход был бы нам уже

безразличен, ибо мы были бы мертвы.

– Ты мыслишь как истый Правитель Гондора и печешься только

о своей стране, – сказал Гэндальф. – Но существуют еще другие

страны, другие жизни и будущие времена. Что до меня, то я

испытываю жалость даже к рабам Врага…

– Но кто придет на помощь другим племенам, если Гондор

потерпит поражение? – едко вопросил Дэнетор. – Будь эта вещь

у меня, в глубоких подземельях моей Крепости, мы не трепетали

бы перед Тенью и не страшились бы худшего из возможных

исходов, как теперь. Мы могли бы держать совет, никем не

тревожимые. Если ты не имеешь мне веры, если мнишь, что я не

выдержал бы испытания, ты плохо знаешь меня, Митрандир!

– И все–таки я тебе не верю, Дэнетор, – бесстрастно произнес

Гэндальф. – Иначе я сразу прислал бы тебе эту вещь, избавив и

себя, и других от немалых хлопот и опасностей. Более того,

слушая тебя теперь, я верю тебе еще меньше. Так было и с

Боромиром. Не поддавайся гневу! Когда речь заходит об этом

деле, я не верю даже самому себе. Я отказался взять эту Вещь,

хотя мне ее предлагали. Ты силен духом, Дэнетор, я знаю, как

владеешь ты собой, но, окажись она у тебя, не ты ею, а она

тобой овладела бы. Даже если бы ты спрятал ее под корнями

Миндоллуина, она и оттуда выжгла бы твой разум, и тем скорее,

чем быстрее сгущался бы мрак над твоей Башней. А потом

стряслось бы нечто куда более страшное, чем то, что нас

ожидает теперь…

Глаза Дэнетора снова сверкнули; он посмотрел Гэндальфу в

лицо. Пиппину показалось, что воли двух старцев скрестились,

как два клинка, рассыпающих искры. Он задрожал, ожидая

сокрушительного удара, но взгляд Дэнетора погас так же

- 94 -

внезапно, как и загорелся, а лицо снова превратилось в маску.

Он пожал плечами:

– Если бы, если бы… Сколь велика тщета этих «если бы»! Вещь,

о коей мы говорим, канула в Тень. Только время покажет, какая

судьба постигнет ее и нас. Увы! Ожидание наше будет кратким.

Но в те дни, что отведены нам, да будут едины все, кто, каждый

на свой лад, сражается с Врагом, и да будет крепка их надежда

на победу. А когда надежда иссякнет – что ж, пусть им достанет

мужества умереть свободными.

Он повернулся к Фарамиру:

– Что ты можешь сказать про Осгилиат? Велик ли там гарнизон?

– Он весьма немногочислен, – ответил Фарамир. – Но, как я уже

докладывал, я усилил его своими людьми.

– По моему разумению, этого недостаточно, – проронил Дэнетор.

– На Осгилиат обрушится первый удар. Там потребен сильный

командир.

– И там, и много где еще, – вздохнул Фарамир. – Увы моему

брату, которого я так любил!

С этими словами он поднялся, спросив напоследок:

– Могу ли я идти, отец?

Тут он покачнулся и схватился за спинку кресла, на котором

восседал Наместник.

– Я вижу, ты утомлен, – заметил Дэнетор. – Говорят, тебе

пришлось проделать дальний путь и над тобой кружили Тени.

– Не будем говорить об этом, – сказал Фарамир.

– Ну что ж, – ответил Дэнетор. – Тогда иди и отдохни, пока это

еще возможно. Завтрашний день будет к нам не так милосерден,

как сегодняшний.

Правитель Дэнетор отпустил от себя Гэндальфа с Пиппином, и

они отправились на отдых, пока время еще позволяло. Когда

волшебник и хоббит возвращались к себе, на улицах стоял мрак

– черный и беззвездный, и Пиппин присвечивал Гэндальфу

небольшим факелом. Пока за ними не затворились двери дома,

никто из них не проронил ни слова. Только внутри Пиппин взял

Гэндальфа за руку.

– Скажи скорее, – взмолился хоббит, – есть ли у него хоть какая

нибудь надежда? Я имею в виду Фродо – то есть, по крайней

мере, в основном Фродо…

Гэндальф положил ладонь ему на голову.

- 95 -

– Надежды и с самого начала было немного, – сказал он. – Да и

та дутая, как мне только что изволили объяснить. А когда я

услышал название Кирит Унгол… – Он оборвал себя на

полуслове и подошел к окну, будто пытаясь проникнуть взором

сквозь толщи мрака. – Кирит Унгол! – пробормотал он. – Но

почему? Почему?

Он повернулся к Пиппину:

– Когда я услышал это название, у меня, честно сказать,

оборвалось сердце. И все же новости, если подумать, не так уж

и плохи. Из слов Фарамира ясно, что, когда Враг сделал свой

первый ход, Фродо был еще на свободе. Значит, Глаз еще много

дней будет смотреть за пределы своей страны. Даже отсюда я

чувствую его страх, Пиппин, страх и спешку. Он сделал ход

раньше, чем собирался. Случилось что–то, что его подстегнуло.

Гэндальф смолк, размышляя.

– Между прочим, не исключено, что нам помогла твоя дурацкая

выходка, малыш, – негромко проговорил он наконец. –

Посчитаем–ка. Пять дней назад Враг должен был узнать, что

Саруман разгромлен и Камень у нас. С другой стороны, что

здесь такого? Мы все равно не могли бы воспользоваться

Камнем без того, чтобы Враг не прознал об этом. А вдруг… Вот

оно что! Вдруг это Арагорн? Его время уже близко. У Арагорна

сильная, несгибаемая воля, Пиппин. Он смел и властен. Он сам

принимает решения – и, если нужно, может пойти на великий

риск. Вполне может статься, что дело в нем… Он мог

воспользоваться Камнем и явить себя, бросив вызов, именно

для того, чтобы раздразнить Врага. Неужели? Впрочем, ответа

мы не узнаем, пока не придут роханцы… если они придут не

слишком поздно. Впереди у нас тяжелые дни. А теперь – спать!

Спать, пока еще можно!

– Но… – начал Пиппин.

– Что там у тебя еще? Сегодня разрешаю только одно «но», не

больше!

– Голлум, – выпалил Пиппин. – Как могло получиться, что они

идут вместе, больше того – что Голлум у них вроде как за

проводника? Я же видел, что Фарамиру это место, куда они

отправились, нравится не больше, чем тебе. Что–то у них там не

сладилось. Только что?

– Трудно сказать, – развел руками Гэндальф. – Но я давно

- 96 -

подозревал, что Фродо и Голлум еще повстречаются. На счастье

или на погибель – не знаю. А о перевале Кирит Унгол я пока

говорить не хочу. Я страшусь предательства. Предательства,

Пиппин! Но пусть будет, что будет. Не станем забывать, что

иногда предателю случается предать самого себя и невольно

послужить добру. Редко, правда, но такое бывает… Доброй

ночи!..

Утро следующего дня напоминало скорее бурые вечерние

сумерки, и люди, воспрявшие было, когда вернулся Фарамир,

снова пали духом. Правда, крылатых Теней в этот день не

видели, но иногда с высоты долетал слабый отзвук страшного

крика, и люди, пораженные минутным ужасом, замирали на

месте, а те, что были послабее, дрожали и плакали.

Фарамира в столице уже не было. «Отдышаться и то не дали, –

шептались между собой люди. – Повелитель хочет от сына

слишком многого. Он хочет, чтобы теперь, когда нет старшего,

младший заменил и его…» Взоры то и дело обращались на

север, и у всех на устах был один и тот же вопрос: «Где

роханские всадники?»

Фарамир действительно покинул город не по собственному

выбору. Наместник безраздельно правил в Совете и в тот день

не расположен был слушать никого; но все же рано утром Совет

был созван, и военачальники в один голос подтвердили: с юга

угрожает слишком серьезная опасность, чтобы предпринять что

либо до прибытия роханских всадников. Все, что можно было

сделать, – это поставить на стены воинов гарнизона и выжидать.

– Но нельзя с такой легкостью пренебрегать и внешними

укреплениями, – строго возразил Дэнетор. – Стены Раммаса

стоили нам слишком больших трудов. К тому же Враг должен

дорого заплатить за переправу. Если он восхочет угрожать

столице, ему не переправиться ни у Кайр Андроса, где болота,

ни на юге, в Лебеннине, – там Река разливается слишком

широко, и нужно снаряжать целый флот, чтобы переплыть ее.

Удар придется на Осгилиат, как и в тот раз, когда Боромир

преградил дорогу неприятелю.

– Но то была только пробная попытка, – заметил Фарамир. –

Сегодня, даже если переправа обойдется Врагу в десять раз

дороже, чем нам, мы потеряем неизмеримо больше, ибо он

может без ущерба для себя пожертвовать целой армией, а нам

- 97 -

дорог каждый отряд. И потом, если неприятель переправится

успешно, отступление тех, кто защищает отдаленные посты,

будет весьма затруднено.

– А что станет с Кайр Андросом? – задал вопрос князь Имрахил.

– Ведь если мы хотим удержать Осгилиат, надо защищать и

остров. Не будем также забывать, что нам грозит опасность еще

и с левого фланга. Роханцы могут прийти, но могут и не прийти,

а Фарамир сообщил нам, что к Черным Воротам подтягиваются

все новые и новые силы. Враг способен бросить на нас

несколько армий и нанести удар сразу с нескольких сторон.

– На войне приходится рисковать, – невозмутимо возразил

Дэнетор. – На Кайр Андросе достаточно большой гарнизон.

Усилить мы его не сможем, ибо это слишком далеко. Но пусть

все знают, что, если только у меня найдутся полководцы,

готовые без колебаний выполнять приказы своего Повелителя,

Реку и Пеленнор я без боя не отдам.

Все замолчали. После долгой тишины Фарамир подал голос.

– Я не хотел бы прекословить тебе, мой Повелитель, – сказал

он. – Ты лишился Боромира, но я готов, если прикажешь, идти

вместо него, куда бы ты ни послал меня, и сделаю все

возможное, чтобы достойно заменить брата.

– Приказываю тебе идти, – изрек Дэнетор.

– Тогда прощай! – отозвался Фарамир. – И надеюсь, что мне

удастся снискать твою благосклонность, если я вернусь!

– Смотря с чем ты вернешься, – ответил Дэнетор.

Последним, с кем говорил Фарамир перед тем, как отправиться

на восток, был Гэндальф.

– Не спеши, не рискуй жизнью понапрасну, ни сгоряча, ни от

горечи сердечной, – попросил его волшебник. – Ты еще будешь

нужен для мирных дел. Отец тебя любит, Фарамир, и он

вспомнит об этом прежде, чем наступит конец. Прощай!

Так благородный Фарамир отправился навстречу опасности, взяв

с собой столько добровольцев, сколько можно было выделить из

гарнизона крепости. Люди стояли на стенах, глядя в сторону

разрушенного Осгилиата, и пытались разглядеть, что там

происходит, – но все скрывала тьма. Многие обращали взоры к

северу и мысленно считали лиги от Эдораса до Минас Тирита.

«Придут ли роханцы? Не забыл ли Теоден старую дружбу?» –

спрашивали они в тревоге.

- 98 -

– Теоден придет, – говорил Гэндальф. – Придет, но, скорее

всего, слишком поздно. Посчитайте сами! Красная Стрела

достигла Рохана не раньше чем третьего дня, а дорога от

Эдораса неблизкая…

Первые вести докатились до Гондора ночью. С переправы на

Андуине опрометью прискакал гонец и доложил, что из крепости

Минас Моргул вышла большая армия и движется к Осгилиату.

По дороге к ней присоединяются полки рослых и не знающих

жалости Харадримов.

– Нам стало известно, что во главе армии снова стоит Черный

Король, – добавил гонец. – Он еще на том берегу, но страх,

идущий впереди него, уже перекинулся за Реку.

Этим грозным известием окончился третий день пребывания

Пиппина в Минас Тирите. Мало кто смог заснуть в эту ночь. Всем

было ясно, что надежды почти не осталось и что даже Фарамир

не сможет долго защищать переправу на Андуине.

К утру тьма перестала сгущаться, но сделалась еще

непереносимее. Сердца людей переполнял страх. Вскоре

пришли тревожные вести. Враг переправился через Андуин;

Фарамир, отброшенный к стенам Пеленнора, пытается собрать

свои отряды у сторожевых застав, близ Насыпи, но противник

располагает силами в десять раз большими…

– Если Фарамир будет отступать через поля Пеленнора,

неприятель легко его настигнет, – сообщил примчавшийся гонец.

– Переправа стоила Врагу дорого, но мы надеялись, что он

заплатит дороже. Оказалось, что в восточном Осгилиате давно

уже тайно подготовили плоты и баржи. Они в один миг

заполнили реку – все равно что черные жуки!.. Но не в этом

дело. Черный Король – вот наша погибель! Мало кто может

устоять и не обратиться в бегство, заслышав о его приближении.

Его собственные подданные дрожат и разбегаются перед ним и

по его слову готовы лишить себя жизни.

– Значит, я больше нужен там, чем здесь, – молвил Гэндальф.

Он вскочил на Скадуфакса, мелькнул вдали белой искрой – и

исчез во тьме.

Всю ночь Пиппин не мог заснуть – он одиноко стоял на стене и

глядел на восток.

Едва успели колокола словно бы в насмешку возвестить рассвет

нового дня, как мутная даль у стен Пеленнора заполыхала

- 99 -

вспышками. Часовые громко оповестили об этом, и защитники

Минас Тирита приготовились к бою. Вдали то и дело вспыхивало

красное пламя, и душный воздух разносил приглушенные

раскаты грома.

– Они уже у стен! – кричали гондорцы. – Они пробивают в них

бреши! Враг наступает!

– Где Фарамир? – повторял Берегонд в отчаянии. – Только не

говорите, что он погиб!

Первые вести привез Гэндальф. Незадолго до полудня он

появился у стен города с несколькими всадниками,

сопровождавшими десяток крытых повозок; на них везли

раненых, уцелевших в битве за Насыпь. Не медля ни минуты,

Гэндальф отправился к Дэнетору. Он застал Наместника в

верхних покоях, над Большим Залом Белой Башни. За его

креслом стоял Пиппин. Обращая взор потемневших глаз в

тусклые окна то на юг, то на восток, то на север, Дэнетор

напрягал зрение, пытаясь проникнуть за роковую завесу Тьмы,

окружившую его со всех сторон. Но чаще всего он оборачивался

к северу и прислушивался, будто надеясь при помощи

неведомого древнего искусства расслышать далекий топот

конских копыт.

– Возвратился ли Фарамир? – спросил он.

– Нет еще, – отвечал Гэндальф. – Но когда я видел его в

последний раз, он был еще жив. Он решил остаться с

арьергардом, чтобы отход через поля Пеленнора не превратился

в паническое бегство. Может быть, ему удастся еще ненадолго

удержать солдат в повиновении, но я в этом сомневаюсь. Он

встретился с врагом, которого ему не одолеть. Явился тот, кого я

опасался более всего.

– Как?! Неужели сам Черный Властелин? – ахнул Пиппин, от

страха забыв все приличия.

Дэнетор саркастически рассмеялся:

– Нет, нет покуда, уважаемый Перегрин! Он явится только после

победы – насладиться своим торжеством надо мною. В бой он

шлет других. Так поступают все великие повелители, если они

воистину мудры, запомни это, сударь невеличек! Иначе разве

сидел бы я сейчас в своей башне, бездействуя и жертвуя

собственными сыновьями? Знай, что рука моя еще способна

держать меч!..

- 100 -

Наместник встал, распахнул длинный черный плащ, и – диво! –

под ним оказались кольчуга и длинный, с огромной рукоятью,

меч в черно–серебряных ножнах.

– Так я хожу вот уже много лет, а в последние годы не снимаю

этого наряда и по ночам, – молвил он, – дабы тело мое не стало

дряблым и бессильным.

– Но внешние стены твоей столицы уже взяты именем

властителя замка Барад–дур, и взял их самый ужасный из его

полководцев, – сказал Гэндальф. – Тот, кто был некогда

Чернокнижником, Королем Ангмара, тот, кто ныне зовется

Кольцепризраком, предводителем Назгулов, копьем страха в

руке Саурона и тенью отчаяния.

– Значит, Митрандир, у тебя есть достойный противник, –

спокойно молвил Дэнетор. – Что до меня, то мне уже давно

ведомо, кто стоит во главе армий Черной Башни. Ты возвратился

только для того, чтобы сообщить мне об этом? Или – может ли

такое быть? – ты отступил перед тем, кто сильнее?

Пиппин задрожал, думая, что Гэндальф взорвется гневом, но

страхи оказались напрасными.

– Могло бы произойти и так, – негромко проговорил волшебник.

– Но проба сил еще впереди. К тому же, если верить сказанному

в прошлом, он падет не от руки мужа, и даже от Мудрых скрыто,

что за судьба его постигнет. Как бы то ни было, Полководец

Отчаяния не спешит выйти вперед. Скорее всего, он тоже

придерживается той мудрости, о которой ты только что говорил,

Дэнетор, – он направляет в наступление своих обезумевших от

страха рабов, а сам остается в тылу… Нет, не из–за него я

вернулся. Я должен был охранять раненых – их еще можно

спасти. Знай, что в стенах Раммас Эхора много брешей, и скоро

войско Минас Моргула вторгнется на поля Пеленнора сразу во

многих местах. Но не из–за этого я вернулся. Я должен дать

тебе еще один совет, Дэнетор. В любую минуту может начаться

битва на поле Пеленнора. Мы должны вступить в бой за

воротами крепости. Пусть это будут всадники. Вся наша надежда

– увы, надежда временная – только на них, ибо у Врага

недостаток в конниках.

– Равно как и у нас. Сколь великую поддержку оказали бы

роханцы, если бы они подоспели именно сейчас! – заметил

Дэнетор.

- 101 -

– Думаю, что их опередят, – вздохнул Гэндальф. – Первые

воины, бежавшие из Кайр Андроса, уже здесь. Остров пал.

Кроме того, из Черных Ворот вышло новое войско. Оно

переправляется через Реку на северо–востоке.

– Некоторые обвиняют тебя, Митрандир, в том, что ты любишь

приносить плохие вести, – усмехнулся Дэнетор. – Но сказанное

тобою для меня не ново – я это знал еще вчера, до того, как

зашло солнце. Что же касается боя за воротами, то об этом я

тоже подумал. Спустимся вниз!

Время шло. Наконец стражники увидели со стен отступление

пограничных гарнизонов. Сначала в расстроенном порядке

показались маленькие группки усталых, израненных людей;

некоторые воины бежали как безумные, будто их уже настигали

отряды неприятеля. На востоке вспыхивало далекое пламя;

казалось, огонь начинает уже растекаться по долине. Дома и

амбары горели. И вдруг, извиваясь во мраке, сразу отовсюду

побежали вперед торопливые ручейки пламени, стекаясь к

широкой дороге, тянувшейся к Главным Воротам от Осгилиата.

– Враги идут, – шептались люди. – Вал уже взят. Огонь льется в

долину сквозь бреши в стене. Похоже, у них с собой факелы… А

наши, где наши?

Было еще только начало вечера, но стемнело слишком рано, и

со стен Цитадели даже самые зоркие не могли разглядеть, что

творится на поле. Видно было только, что пожаров становится

все больше, а огненные нити все стремительнее текут по

направлению к Городу. Наконец в версте от стен появился отряд,

отступавший в полном боевом порядке. Люди не бежали и

старались держаться вместе. Те, кто смотрел со стен, затаили

дыхание.

– Фарамир, должно быть, с ними, – убеждали они друг друга. –

Только его могут так слушаться и люди, и животные. Он еще

успеет!

Большей части отступающего войска оставалась всего какая

нибудь верста до города, когда из тьмы за их спинами

показалось несколько скачущих во весь опор всадников – все,

что осталось от арьергарда. Но вот они вновь развернулись

полукругом и обратились лицом к наступающему огню.

Послышался дикий, многоголосый вой; ручейки пламени слились

в сплошной поток, и конница врага ринулась в атаку. Ряд за

- 102 -

рядом двинулись в наступление орки–факелоносцы; огненной

волной хлынули вперед дикие южане под развевающимися

красными знаменами, яростно, с хриплыми криками врезаясь в

отряды отступающих; с пронзительным воем из тусклой мглы

упали вниз крылатые тени – Назгулы, несущие смерть.

Отступление превратилось в бегство. Ряды гондорцев

смешались; воины кинулись врассыпную, кто куда, бросая

оружие, крича от ужаса, в отчаянии падая на землю.

Вдруг на стенах крепости запела труба. Дэнетор наконец дал

знак атаковать. Оставаясь в тени Ворот, прячась под

нависающими стенами, воины ждали только сигнала. Здесь

собрались все всадники, сколько их было в городе; теперь они

разом, покинув свои укрытия, выстроились в ряд и с громким

кличем пустили лошадей в галоп. Со стен им ответили бурей

приветственных возгласов – ибо под знаком Лебедя впереди

мчались рыцари Дол Амрота под развевающимся голубым

стягом, с князем Имрахилом во главе.

– Амрот за Гондор! – кричали люди со стен. – Амрот за

Фарамира!

Как гром ударили всадники по обоим флангам вражеского

войска, обойдя отступающих. Один всадник, быстрый как ветер,

опередил всех – это был Гэндальф на Скадуфаксе. Его окружало

сияние; в поднятой руке его сверкал яркий луч.

Назгулы с воем метнулись прочь – их Предводитель еще не

явился, и бросить вызов белому огню было некому. Моргульские

полки, застигнутые врасплох, выпустили из зубов добычу и

красными искрами рассеялись по равнине. Отступавшие

гондорские отряды развернулись и с победными криками

ударили по бегущим. Преследователи превратились в

преследуемых. Отступление обернулось атакой. Поле усеяли

трупы людей и орков, над брошенными факелами вился чадный

дымок. А всадники все гнали и гнали неприятеля прочь от

города.

Но Дэнетор не велел отходить далеко. Враг был ненадолго

отброшен, но с востока уже подтягивались новые

сокрушительные силы. В крепости еще раз запела труба, давая

сигнал к отступлению. Гондорцы осадили коней; под прикрытием

кавалерии пешие отряды восстановили боевой порядок и строем

направились в сторону города. Вот они достигли Ворот и вошли

- 103 -

в крепость, высоко подняв головы; горожане смотрели на них с

гордостью и громко провозглашали им хвалу, но ликование

мешалось с тревогой. Ряды вернувшихся прискорбно поредели.

Фарамир потерял треть своих воинов. Но где же он сам?

Он появился последним. Все его солдаты уже прошли. Под

аркой Ворот показались конные рыцари с голубым знаменем в

арьергарде. Замыкал строй князь Дол Амрота. На руках его –

поперек седла – лежало тело его родича, Фарамира, сына

Дэнетора, найденное им на изрытом копытами поле.

– Фарамир! Фарамир! – кричали горожане на улицах, плача. Но

он не отвечал, и его по вьющимся улицам пронесли в Цитадель,

к отцу. Когда Назгулы метнулись прочь от Белого Всадника,

черная стрела задела Фарамира, бившегося с конным великаном

из Харада, и он упал на землю. Только яростная атака Дол

Амрота спасла его от красных мечей, которыми южане уже

собирались, по своему обычаю, изрубить поверженного.

Князь Имрахил вошел в Белую Башню с Фарамиром на руках.

– Твой сын вернулся, о Повелитель, – молвил он. – Вернулся,

совершив великие подвиги.

И он рассказал обо всем, что видел. Дэнетор поднялся, и

посмотрел в лицо сына, и не сказал ни слова. Затем он приказал

приготовить постель в своих покоях, уложить на нее Фарамира и

оставить одного. Сам же он направился в тайную комнату на

самом верху Башни, и многие, кто в это время глядел в ту

сторону, видели в узких окнах бледный свет, что тлел и мерцал и

вдруг, ярко вспыхнув, погас. Когда же Дэнетор снова сошел вниз

и, не говоря ничего, сел у изголовья Фарамира, лицо владыки

Минас Тирита было серым – и печать смерти читалась на нем

еще явственнее, нежели на лице его сына.

Теперь город был полностью осажден и замкнут в кольце

неприятельских войск. Стены Раммаса пали, и Пеленнор

покорился под руку Врага. Последние вести извне принесли

беглецы с севера, еле успевшие добраться до Ворот, прежде

чем те закрылись. Это были чудом уцелевшие воины с дозорного

поста, стоявшего при дороге, что вела из Рохана через Анориэн.

Воинов возглавлял Ингольд – тот самый стражник, который

меньше пяти дней назад, когда еще вставало над миром солнце

и утро несло надежду, пропустил за Стену Гэндальфа и

Пиппина.

- 104 -

– От роханцев никаких вестей, – разочаровал он осажденных. –

Теперь они уже не придут. Впрочем, если они даже и придут, нам

от этого пользы не будет. По нашим сведениям, второе вражье

войско явится гораздо раньше них. Оно уже переправилось

через Реку у Кайр Андроса. Это огромная армия: она состоит из

орочьих полчищ с Глазом на гербе и бессчетного числа людей из

племени дотоле нам неизвестного. Эти люди не слишком рослы,

зато широкоплечи, угрюмы лицом, бородаты наподобие гномов и

вооружены тяжелыми топорами. Думается, они явились из

какой–то дикой страны на востоке – ведь Восток обширен. Часть

вражьей армии завладела северной дорогой, а часть

направилась в Анориэн. Рохирримам не пройти.

Ворота закрылись. Всю ночь до слуха стражников доносился

шум – это растекались по долине враги, поджигая поля и

разрубая на куски всех, кто попадался по дороге, будь то живой

или мертвый. В темноте нельзя было сосчитать, сколько полков

уже переправилось через Реку, но как только утро – вернее,

тусклая тень утра – прокралось на равнину, стало видно, что

ночные страхи не были безосновательными. Равнина почернела

от марширующих отрядов. Повсюду, куда достигал взгляд,

раскинулись, будто уродливые грибы, черные и багровые

палатки.

Орки, словно муравьи, сновали туда и сюда, поспешно копая

глубокий кольцевой ров и траншеи на расстоянии полета стрелы

от города; когда ров был готов, в нем с помощью неизвестных

чар зажгли огонь. Целый день кипела под стенами работа, а

люди Минас Тирита только смотрели, не в силах ничему

помешать. Ко рву подъехали вместительные повозки, за дело

принялись новые отряды – они устанавливали в траншеях

камнеметные машины, огромные, не в пример тем, что имелись

в городе. Гондорцы знали: ни одна из их собственных машин не

сможет метнуть камень так далеко, и даже не пробовали

остановить работу, что велась внизу.

Поначалу, правда, гондорцы лишь дивились и посмеивались,

нисколько не пугаясь вражьих приспособлений. Внешняя стена

города была очень высока и широка – ее построили еще до того,

как нуменорцы–изгнанники утратили прежние искусство и силу.

Наружная поверхность стены, твердая, темная, гладкая,

вытесанная из того же камня, что и башня Орфанк,

- 105 -

неподвластна была ни стали, ни огню; разрушить ее могло бы

разве что землетрясение, достаточно сильное, чтобы повредить

глубоко врытый в землю фундамент крепости…

– Ну уж нет, – усмехались гондорцы. – Даже если бы

Неназываемый явился на битву сам – пока мы живы, ему сюда

не проникнуть!

Некоторые, однако, замечали:

– Пока мы живы? Но долго ли мы будем живы? Враг обладает

оружием, которому от начала дней покорилось уже множество

мощных крепостей, – голодом! Дороги отрезаны. Роханцы не

придут!

Однако противник явно не собирался тратить силы на

неприступные стены Минас Тирита. Походом на злейшего из

врагов Мордора командовал не какой–нибудь разбойник или

орк–невежа. Могучий и злобный разум вел черные войска. Когда

в гаме нестройных криков и скрежетании воротов наконец были

установлены катапульты, оказалось, что они могут метать ядра

так высоко, что те перелетали через стену и с глухим стуком

падали на улицы первого яруса. Некоторые с помощью какой–то

тайной силы еще в полете загорались и, коснувшись земли,

разлетались на части.

За стенами начались пожары, и все, кто не участвовал в

обороне, занялись тушением огня, вспыхивавшего то в одном, то

в другом месте. Вскоре, однако, на город посыпался град ядер

помельче. Это были снаряды менее разрушительные, но куда

более страшные. Маленькие, круглые, они падали на улицы и

оставались лежать, где упали, не загораясь; но, рассмотрев их

поближе, люди отшатывались, и вскоре всюду раздались вопли и

рыдания, ибо то были головы воинов, павших в битве под

Осгилиатом или на полях Пеленнора. Это было мрачное

зрелище: хотя некоторые головы были размозжены ударом о

землю и превратились в кровавое месиво, а некоторые жестоко

исполосованы саблями, во многих лицах еще можно было

распознать знакомые черты. Искаженные страданием, они

говорили о том, что несчастные умерли под пыткой. Посередине

лба у них было выжжено отвратительное клеймо – знак

Безвекого Глаза. Несмотря на то, что останки были изуродованы

и обесчещены, люди узнавали друзей и близких, которые совсем

еще недавно ходили по Минас Тириту, гордо подняв голову и

- 106 -

звеня оружием, обрабатывали поля, приезжали из зеленых

горных долин на праздники…

Тщетно люди потрясали кулаками, проклиная безжалостных

врагов, кишевших перед Воротами. Те не обращали внимания на

проклятия, ибо не знали западных языков, а их собственные

хриплые выкрики напоминали скорее рычание диких зверей и

клекот стервятников, – и скоро, очень скоро в Минас Тирите не

осталось почти ни одного человека, у кого еще хватало бы духу

бросить вызов армиям Мордора. Властелин Черной Башни

обладал оружием, действовавшим куда быстрее, чем голод. Это

были страх и отчаяние.

Назгулы появились снова, и – благодаря возросшей силе

Черного Повелителя – крики их, возвещающие всегда одно и то

же – Его волю и злобу, – стали еще страшнее. Крылатые Тени

кружили над городом, словно коршуны в ожидании пира на телах

обреченных. Назгулов нельзя было ни увидеть, ни достать

стрелой, но их мертвящий крик беспрерывно раздирал воздух,

становясь все невыносимее. Наконец даже самые стойкие стали

кидаться на землю, когда над ними проносилась невидимая

угроза, а иные каменели, выпускали из рук оружие, и разум их

застилала тьма: они забывали о войне и жаждали только одного

– уползти в тень, спрятаться, умереть…

Весь этот день Фарамир лежал в покоях Белой Башни и метался

в жестокой горячке. «Умирает», – произнес кто–то, и вскоре на

всех стенах и на всех улицах из уст в уста неслось: «Умирает».

Отец сидел подле, не говоря ни слова. О городе он больше не

заботился.

Таких темных часов Пиппин не переживал еще никогда, даже в

лапах Урук–хаев. Долг велел ему быть при Наместнике, и он

оставался при нем, хотя тот, похоже, забыл о своем новом

оруженосце. Пиппин стоял у дверей неосвещенной комнаты,

стараясь побороть страх. Ему казалось, что Дэнетор дряхлеет с

каждой минутой. Надломилась его гордая воля, затмился

суровый ум. Что было тому причиной? Горе? Упреки совести?

Хоббит видел слезы на этом лице, никогда не знавшем слез, и

вынести это ему казалось куда труднее, чем гнев и немилость.

– Не плачь, господин мой, – заикнулся наконец Пиппин. – Он

может еще поправиться. Ты говорил с Гэндальфом?

– Не утешай меня речами о волшебниках, – ответил Дэнетор. –

- 107 -

Безумным надеждам – конец. Враг овладел той вещью. Теперь

его сила будет расти не по дням, а по часам. Он читает в

мыслях, и все, что мы ни сделаем, обращается нам на погибель.

Я послал сына в битву, навстречу ненужной гибели, не

поблагодарив и не благословив его, – и вот он лежит здесь, и по

жилам у него растекается яд… Нет, нет! Каков бы ни был исход

этой войны, мой род угас. Династии Наместников тоже настал

конец. Жалкие, мелкие людишки будут управлять остатками

народа Королей, и соплеменники наши будут прятаться в горах,

пока Враг не выследит всех до единого…

К дверям то и дело подходили, спрашивая Повелителя.

– Нет, я не спущусь, – отвечал Дэнетор. – Я должен быть при

сыне. Может быть, перед смертью он заговорит. Ждать уже

недолго. Слушайте кого пожелаете, хоть Серого Безумца, но

знайте: его надежды оказались тщетными. Я остаюсь здесь!

Так Гэндальф возглавил решающую битву за Минас Тирит,

столицу Гондора, и начал действовать. Там, где он появлялся,

сердца людей оживали и ужас перед Крылатыми Тенями

ненадолго забывался. А Гэндальф без устали шагал по городу,

от Цитадели к Воротам и с севера на юг вдоль стен; и всюду его

сопровождал князь Дол Амрота в сверкающей кольчуге. Князь и

его рыцари держали себя как истинные потомки нуменорских

властителей, и люди, завидя их, перешептывались: «Не лгут,

стало быть, древние сказания – в жилах у них и вправду течет

эльфийская кровь! Ведь когда–то именно в Дол Амроте обитал

народ Нимродэли». И кто–нибудь запевал во мгле песню о

Нимродэли или другую мелодию, звучавшую над Великим

Андуином в давно минувшие времена.

И все же, когда Гэндальф с князем скрывались из виду, тьма

снова смыкалась над головой, сердца холодели и гондорская

доблесть обращалась в пепел. Так прошел этот затянувшийся

день страхов, и наступила беспросветная ночь. В нижнем ярусе

города бушевали пожары, но их никто уже не гасил, и людям,

стоявшим на внешней стене, во многих местах отрезало путь к

отступлению. Правда, там осталась лишь горстка воинов, верных

своему долгу: бóльшая часть гарнизона давно уже бежала

за вторые ворота.

Тем временем в глубоком тылу неприятель спешно навел мосты

через Реку; по ним целый день переправлялись новые

- 108 -

подкрепления, везли оружие. Ближе к полуночи начался штурм.

В огненном полукольце открылись хитроумно проложенные

дороги, по которым к городу повалили первые отряды врага. Они

двигались беспорядочно, сбившись в кучу и не обращая

внимания на потери, но встретить их было почти некому: мало

осталось на внешней стене людей, способных нанести врагу

серьезный урон, хотя в свете пожаров лучники, коими так

славился некогда Гондор, без труда могли бы наметить себе

множе–ство мишеней. Незримому полководцу не потребовалось

много времени, дабы понять, что Город пал духом, и он бросил в

наступление основные войска. Сквозь тьму к обреченному

Городу медленно, но неотвратимо двигались огромные осадные

башни, построенные в Осгилиате.

К дверям внутреннего покоя Белой Башни вновь явились гонцы,

и Пиппин впустил их – уж очень настойчиво они требовали

разговора с Наместником. Дэнетор оторвал взгляд от лица

Фарамира, медленно повернул голову и молча воззрился на

гонцов.

– Первый ярус Города в огне, – доложили те. – Каковы твои

распоряжения, Владыка? Нами правишь ты, ты – наш

Повелитель и Наместник. Не все хотят переходить под начало

Митрандира. Люди бегут со стен и оставляют их без защиты…

– Вот как? – проговорил Дэнетор. – Но почему же бегут эти

воины? Мы все равно сгорим, так не лучше ли сгореть в

одночасье? Идите назад, в огонь! А я? Я взойду на костер. Да!

На костер! Дэнетору и Фарамиру не надобна могила. Нет! Нам

ни к чему долгий, тягучий сон мумий, ни к чему начиненная

благовониями смерть. Мы сгорим, как сгорали короли

идолопоклонники, пока не причалил к этим берегами первый

корабль с Запада. Но Запад пал. А посему – идите назад, в

огонь!

Гонцы попятились и молча, не поклонившись, бросились прочь.

Дэнетор встал, выпустил из рук пылающую жаром ладонь

Фарамира и с горечью произнес:

– Он в огне. Уже в огне. Дом, где обитал его дух, рушится.

С этими словами он шагнул к Пиппину и посмотрел на него

сверху вниз.

– Прощай! – сказал он. – Прощай, Перегрин, сын Паладина! Твоя

служба была недолгой – и вот она кончается. Тебе осталось

- 109 -

служить совсем немного, но я освобождаю тебя и от этого

немногого. Иди и умри, как тебе покажется достойнее и с кем

тебе больше по сердцу умирать – даже если это будет твой

Серый Друг, за безумие коего ты платишь жизнью. Пошли за

слугами и уходи. Прощай!

– Нет, я не говорю тебе «прощай», о Повелитель! – твердо

заявил Пиппин, преклоняя колено.

И тут в нем снова проснулся хоббит. Он встал и посмотрел

старцу прямо в глаза:

– Если ты дозволяешь, я и правда теперь уйду, потому что

ужасно хочу найти Гэндальфа. Он никакой не безумец! И я не

собираюсь думать о смерти, пока у него есть надежда! Доколе

ты жив, Повелитель, я буду следовать присяге и не покину твоей

службы. Если они под конец ворвутся в Башню, я надеюсь быть

здесь, возле тебя, и доказать свое право на оружие, которое ты

дал мне!

– Следуй своим желаниям, достойный невеличек, – без

выражения проговорил Дэнетор. – Моя жизнь кончена. Пошли за

слугами!

И он снова повернулся к Фарамиру.

Пиппин выбежал наружу и кликнул слуг. На зов явилось шестеро

гондорцев, красивых и сильных. На их лицах читался страх.

Однако Дэнетор был спокоен. Он негромко повелел покрыть

Фарамира теплыми одеялами и вынести его ложе во двор. Слуги

повиновались и, подняв ложе, вышли за порог. Шагали они

медленно, стараясь не обеспокоить больного. Дэнетор,

согнувшись и тяжело опираясь на палку, следовал за ними.

Пиппин пристроился в хвосте.

Так, словно похоронная процессия, вышли они из Белой Башни

во тьму. Нависшее над городом облако озарялось тускло

красными отсветами пожара. Процессия медленно пересекла

верхний двор и там по велению Дэнетора остановилась возле

Увядшего Дерева.

Снизу доносился гул сражения, но здесь, у Дерева, царила такая

тишина, что явственно слышен был печальный звон капель,

падавших с мертвых ветвей в темную воду фонтана. Наконец

Дэнетор дал знак двигаться дальше, и процессия, под

удивленными и перепуганными взглядами стражи, вышла за

верхние ворота, где повернула на запад и оказалась у двери,

- 110 -

пробитой в задней стене шестого яруса. Называлась эта дверь

Фен Холлен, ибо всегда оставалась запертой; отворяли ее лишь

во время погребений. Только Правитель Города имел право

делать это – да еще люди, носящие цвета могильщиков и

ухаживающие за гробницами. За дверью начиналась дорога,

которая, без конца петляя, выводила к приютившейся под

отвесной стеной Миндоллуина узкой площадке, где стояли

гробницы умерших Королей и Наместников.

Привратник, сидевший в маленьком домике у дороги, выбежал

навстречу процессии с фонарем в руке. На лице у него был

написан ужас. По знаку Наместника он отпер дверь; та беззвучно

отворилась. Наместник взял у привратника фонарь, и ночные

посетители один за другим переступили порог. На крутой дороге,

извивавшейся между старинных стен, было темно, и дрожащий

луч фонаря по очереди выхватывал из мрака столбики

балюстрады по сторонам мостовой. Медленные шаги идущих

отдавались среди камней гулким эхом, а тропа спускалась все

ниже и ниже и наконец привела процессию на Улицу Молчания,

Рат Динен, к белеющим во тьме куполам усыпальниц и статуям

давно почивших владык. Слуги переступили порог Дома

Наместников и опустили свою ношу на пол.

С тревогой оглядевшись, Пиппин увидел просторную сводчатую

комнату, вместо ткани задрапированную гигантскими тенями,

которые отбрасывало на темные стены слабое пламя фонаря. В

глубине угадывались ряды высеченных из мрамора постаментов,

на каждом из которых покоилась, будто погрузившись в сон,

неподвижная фигура: руки сложены на груди, в изголовье –

камень. Ближайший постамент был пуст. На него по приказу

Дэнетора положили Фарамира, а рядом лег сам Наместник.

Слуги накрыли их одним покрывалом и окружили постамент,

наклонив головы, как плакальщики над ложем смерти.

Дэнетор проговорил еле слышно:

– Здесь мы и будем ждать. Только не зовите бальзамировщиков!

Принесите нам хвороста, чтобы костер горел поярче, обложите

постамент и полейте маслом. Когда я подам знак, бросьте

факел. Такова моя воля. Вершите ее и ни о чем больше меня не

спрашивайте. Прощайте!

– С твоего позволения, Владыка! – пискнул Пиппин, повернулся

и в ужасе бросился прочь из обиталища смерти.

- 111 -

«Бедняга Фарамир! – думал он. – Надо срочно отыскать

Гэндальфа. Несчастный Фарамир! По–моему, тут нужны

лекарства, а не слезы. Только вот где теперь найти Гэндальфа?

Ох, боюсь, что он в самой гуще боя! Вряд ли у него есть время

возиться со спятившими да полумертвыми!»

У порога он обратился к слуге, поставленному сторожить вход.

– Твой господин не в себе, – попытался он его усовестить. –

Подождите! Не торопитесь! Не приносите огня, пока Фарамир

еще дышит! Не делайте ничего, пока не придет Гэндальф!

– Кто правит Минас Тиритом? Владыка Дэнетор или Серый

Бродяга? – с вызовом отозвался слуга.

– Похоже, Серый Бродяга или вообще никто, – бросил Пиппин и

сломя голову пустился по извилистой дороге обратно наверх. Он

миновал дверь, промчался мимо ошеломленного привратника и

вскоре оказался у ворот Цитадели. Стражник приветствовал его,

и Пиппин узнал Берегонда.

– Куда ты, достойный Перегрин?

– За Митрандиром, – выдохнул хоббит.

– Приказы Повелителя безотлагательны, и я не имею права

чинить тебе препятствий, но, если можешь, скажи хоть два

слова! Что творится в Башне? Где Повелитель? Я только что

заступил на стражу, но, говорят, он проследовал к Закрытой

Двери и перед ним несли Фарамира!

– Верно, – отозвался Пиппин. – Они на Улице Молчания.

Берегонд склонил голову, чтобы скрыть слезы.

– Давно уже ходили слухи, что Командир при смерти, – вздохнул

он. – Значит, все кончено!

– Да нет же, – перебил Пиппин. – Он жив! Ему совершенно не

обязательно умирать, говорю я тебе! Просто Правитель Города

сдался раньше, чем Враг взял крепость, понимаешь? Он

помешался, причем очень опасно!

И хоббит, как мог кратко, рассказал Берегонду о странных речах

и поступках Дэнетора.

– Надо бежать за Гэндальфом, – закончил он.

– Значит, тебе придется лезть в самое пекло!..

– Знаю! Но Дэнетор освободил меня от присяги. Берегонд!

Прошу тебя, сделай что–нибудь! Останови их, а не то случится

страшное!

– Тем, кто носит черно–серебряное одеяние, запрещается

- 112 -

покидать пост без приказа Повелителя, – растерялся Берегонд.

– Ну тогда выбирай, что тебе важнее – приказ или Фарамир, –

крикнул Пиппин. – И не забудь, что вместо Повелителя у тебя

теперь сумасшедший! Все! Мне надо бежать. Удастся – вернусь!

И хоббит понесся дальше, к нижним ярусам. По дороге ему то и

дело попадались люди, бегущие от пожара; некоторые,

разглядев на Пиппине цвета Башни, кричали что–то, но он не

обращал внимания. Наконец за спиной остались Вторые Ворота

и впереди заплясали языки пламени. Вокруг царила странная

тишина – ни криков, ни шума боя, ни лязга оружия. Вдруг

раздался ужасный вопль; камни содрогнулись, и впереди что–то

гулко ухнуло. Борясь с приступом нестерпимого страха, Пиппин

на подкосившихся ногах свернул за угол, на площадь у Ворот, –

и замер. Он нашел Гэндальфа, но, вместо того чтобы броситься

к нему навстречу, в ужасе отпрянул в тень.

Великий штурм, начавшийся в полночь, все еще продолжался.

Грохотали барабаны. С севера и юга на стены города

накатывались новые и новые неприятельские отряды.

Исполинские звери, мумакилы Харада, залитые кровавыми

отсветами и похожие на движущиеся дома, тащили сквозь бреши

в линии огней громадные осадные башни и камнеметы. Однако

предводитель этого войска не слишком беспокоился о том, что

происходит у стен, сколько бойцов падет на поле боя и какая их

постигнет гибель. Он хотел только прощупать, силен ли еще

город, и заставить гондорцев сражаться сразу во многих местах.

Ворота – вот куда был нацелен главный удар! Пусть крепкие,

пусть кованные из стали и железа, пусть защищенные башнями

и бастионами из крепчайшего камня – они служили ключом ко

всему, ибо это было единственное уязвимое место в

неприступной стене Минас Тирита.

Барабаны загрохотали громче. В небо взвились языки пламени.

Через поле поползли тяжелые машины. В середине, в самой

гуще врагов, покачивался на цепях гигантский таран – толстый

ствол исполинского дерева в сотню локтей длиной. Долго

оковывали его металлом в подземных кузницах Мордора!

Безобразно ощеренной волчьей головой из черной стали

венчалось это страшное орудие, и заклятья, вытравленные на

лбу чудовища, несли гибель всему живому. Звался таран, в

память о легендарном Молоте Подземных Царств, Грондом.

- 113 -

Звери–великаны влекли его, кругом толпились орки, а следом

шагали горные тролли, направлявшие удар.

У Ворот врагов ждал отпор: их встретили рыцари Дол Амрота и

самые стойкие из гондорских воинов. В нападающих полетели

стрелы и дротики. Осадные башни заваливались набок и

вспыхивали как факелы, площадь перед Воротами покрылась

обломками машин и телами убитых, но, словно гонимые общим

безумием, орки сотнями заполняли освободившиеся места.

Гронд полз вперед. Огонь не брал его. Время от времени то

одного, то другого муумака охватывало безумие, и он топтал

приставленных к нему орков, но это мало что меняло – трупы

отшвыривали, и на место раздавленных вставали новые

солдаты.

Гронд полз вперед. И вдруг барабаны бешено загремели. Над

горами трупов возникла огромная фигура всадника, закутанного

в черное. Медленно переставляя копыта, наступая на мертвые

тела, черный конь направился к Воротам. На стрелы и дротики

всадник не обращал внимания. У Ворот он остановился и поднял

над головой длинный бледный меч. И осажденных, и

осаждающих охватил страх. У всех опустились руки. Тетивы

смолкли. На мгновение у Ворот воцарилась тишина.

И тут же снова загремели барабаны. Мощные руки троллей

подтолкнули Гронд к Воротам и раскачали. Таран ударил в

створки, и над городом, словно гром по небу, прокатился гул. Но

железные створки и стальные столбы Ворот выдержали удар.

Тогда Черный Полководец приподнялся в стременах и страшным

голосом выкрикнул на забытом языке неведомое заклятие –

грозное, неумолимое, насквозь пронзающее сердца и камни.

Трижды прокричал он заклятие; трижды раскатился над городом

удар тарана. На третьем ударе Главные Ворота Гондора не

выдержали. Словно встретив страшное заклятие призрака

грудью и не устояв перед ним, они пошли трещинами. Сверкнула

ослепительная молния, и створки грудой железа обрушились на

землю.

Предводитель Назгулов двинул коня вперед. Высокий черный

силуэт замаячил на огненном фоне, как тень последнего,

окончательного поражения. Предводитель Назгулов двинул коня

вперед и не торопясь въехал под арку, на камни мостовой, куда

враг не ступал еще ни разу. У Ворот не осталось ни единой

- 114 -

живой твари: все бежали.

Впрочем, нет. Не все. На пустой площади перед Воротами,

безмолвный и неподвижный, восседал Гэндальф верхом на

Скадуфаксе. Из всего свободного лошадиного племени один

только Скадуфакс мог побороть в себе ужас перед Черным

Всадником. Спокойно, не шевелясь, стоял он под седоком,

словно каменное изваяние с улицы Рат Динен.

– Ты не войдешь сюда, – произнес Гэндальф, и огромная черная

тень остановилась. – Возвращайся в уготованную тебе бездну.

Уходи! Пади в небытие, которое ждет тебя и твоего Повелителя.

Прочь!

Черный Всадник отбросил капюшон, и – диво! – на голове у него

сверкнула корона, но лица под нею не было. Меж короной и

широкой черной мантией, покрывавшей плечи Всадника,

перебегало пламя. Из невидимых уст раздался мертвящий смех.

– Старый дурень! – молвил Всадник. – Старый безмозглый

болтун! Мой час пробил. Или ты не узнаёшь своей смерти? Она

перед тобой. Умри, и проклинай вотще!

Он высоко поднял меч, и по клинку сверху вниз побежало пламя.

Гэндальф не двигался. И вдруг в каком–то дальнем дворе на

одном из верхних ярусов прокричал петух. Громко, надрывно, не

заботясь ни о колдовских чарах, ни о войне, птица

приветствовала новый день, ибо там, за гибельными тучами, на

землю спешил рассвет.

И тут же как бы в ответ крику петуха издалека, с севера,

донеслись новые звуки. Трубный зов грянул. Эхо разнесло по

глухим склонам грозный клич рога. Дрогнули горы. То подходили

роханцы.

 

Глава пятая.

ПОХОД РОХИРРИМОВ

 

Тьма стояла – хоть глаз выколи. Выглянув из–под одеяла, Мерри

осмотрелся, но ровным счетом ничего не увидел. Ночь была

душная, ни ветерка, и все же деревья, скрытые мглой, вздыхали

и шелестели. Хоббит приподнял голову – и снова услышал тот

же самый странный звук. Можно было подумать, что вдали, на

поросших лесом холмах и горных склонах, приглушенно рокочут

барабаны. Временами барабаны затихали, но вскоре опять

- 115 -

принимались за свое – только звук доносился уже с другой

стороны. Мерри оставалось только гадать – слышат этот стук

часовые или нет? Не видно было ни зги, но хоббит хорошо знал,

что находится в самом центре лагеря Рохирримов. Пахло

конским потом; под копытами то и дело переступавших с ноги на

ногу лошадей мягко шуршала опавшая хвоя. Войско стояло в

сосновом лесу у подножия горы–маяка Эйленах, высоко

вздымавшейся над грядами лесистых холмов Друадана, что

тянулись вдоль большого тракта через весь Восточный Анориэн.

Несмотря на усталость, заснуть Мерри не мог. Вот уже четыре

дня скакал он с Рохирримами, и сгущающаяся мгла все больше

давила ему на сердце. Он не переставал удивляться себе –

дернула же его нелегкая ввязаться в это дело, когда он с полным

правом мог остаться в Эдорасе, тем более что таков был приказ

самого государя. Интересно, знает ли старый Король о его

самовольном поступке, а если знает, то очень ли гневается?

Может, не очень? Казалось, Дернхельм и командир его эореда

Эльфхельм понимают друг друга без слов. Командир и его люди

не обращали на Мерри никакого внимания, а если он сам с ними

заговаривал – делали вид, что не слышат. К нему относились

так, как если бы он и вправду был просто лишней торбой,

притороченной к седлу Дернхельма. От самого Дернхельма

утешения ждать было нечего: он за всю дорогу не произнес ни

единого слова. Мерри ощущал себя обузой для роханцев, малой

букашкой, и ему было так одиноко! Тем временем над войском

сгущались тучи: дорога становилась опасной. До внешней стены,

широким кольцом опоясывавшей Минас Тирит, оставался

неполный день пути. Теоден выслал разведчиков. Некоторые не

вернулись; остальные в спешке прискакали назад с известием,

что дорогу удерживает враг, – в пяти верстах к западу от горы

Амон Дин по обеим сторонам дороги стояла неприятельская

армия, и ее передовой отряд уже выступил навстречу роханцам:

теперь–де он всего в каких–нибудь трех лигах от лагеря. А

холмы и леса вдоль тракта прочесываются орочьими

патрулями… Сейчас – а перевалило уже за полночь – Король с

Эомером держали совет.

Мерри захотелось потолковать с кем–нибудь, и он вспомнил

Пиппина. Спокойнее от этого не стало – скорее неуютнее.

Бедный Пиппин, запертый в огромном каменном городе! Как ему,

- 116 -

должно быть, страшно и одиноко! Вот если бы Мерри был

настоящим, большим всадником вроде Эомера, – он протрубил

бы в рог или что–нибудь в этом роде и галопом помчался бы на

выручку… Но что это? Хоббит сел, навострив уши. Барабаны

загремели снова – теперь уже совсем рядом… Вдруг прямо над

головой раздались приглушенные голоса и меж стволов

мелькнули тусклые пятна полузатененных фонарей. Люди,

спавшие рядом, зашевелились.

Из темноты возник высокий человек; споткнувшись о хоббита, он

пробурчал что–то нелестное в адрес «проклятых корней, о

которые когда–нибудь сломаешь ногу». Мерри узнал голос

Эльфхельма.

– Я не корень и не мешок, сударь, – осмелился подать голос

Мерри. – Я – всего–навсего хоббит, которому вы, между прочим,

поставили синяк. Может, в возмещение ущерба вы мне скажете,

что происходит?

– Что может происходить среди этой проклятой тьмы? – в

сердцах бросил Эльфхельм. – Впрочем, я получил приказ

собрать свой эоред . Мы можем выступить в любую минуту.

– Неужели враги так близко? – забеспокоился Мерри. – Это они

бьют в барабаны? Я думал, мне померещилось. Никто вроде на

этот стук и внимания не обращает!

– Ну что вы, достойнейший, – успокоил его Эльфхельм. – Враг

на дороге, а не в горах. В барабаны бьют Воосы, дикие люди,

живущие в здешних лесах. Так они переговариваются между

собой на расстоянии. Кто мог подумать, что они до сих пор не

перевелись в Друадане? Их племя – все, что осталось от одного

древнего народа; их мало, и на глаза они показываться не

любят. Они опасливы и чутки, как дикие звери. Ни с Гондором, ни

с нами войны они не ведут, но Тьма и нашествие орков их

обеспокоили – как бы не вернулись Черные Годы, чего, кстати,

очень и очень можно ожидать! Спасибо, конечно, и на том, что

они не охотятся на нас, – говорят, стрелы у них смазаны ядом, а

в лесу они – как мы у себя дома… Но вот они пришли к нам в

лагерь и предложили Теодену помощь. Одного из вождей

провели к Королю. Видите фонари?.. Ну вот и все. Я сказал вам,

что знал, достойнейший. А теперь – у меня есть приказ

Повелителя, и мне надо его выполнить. Давайте собирайтесь,

сударь Мешок! – И Эльфхельм скрылся в темноте.

- 117 -

Мерри не очень–то понравился весь этот разговор про дикарей и

отравленные стрелы, но страхов ему и без того хватало. Ждать

он больше не мог; он должен был знать, чтó готовится, и

все тут. С этой мыслью «сударь Мешок» решительно встал и

крадучись последовал за фонарем, пока тот не исчез среди

стволов.

Вскоре хоббит оказался у поляны, где под раскидистым деревом

стоял небольшой шатер Короля. У входа, на крепкой ветке,

покачивался большой фонарь, прикрытый куском ткани. На

землю падал бледный круг света. В этом круге Мерри увидел

Теодена с Эомером. Перед ними прямо на земле сидел

странный коренастый человек, напоминавший обросший

лишайником камень; на его мясистом подбородке торчала

редкая щетина, похожая на мох. Ноги у незнакомца были

короткими, руки – толстыми, сам он – тучным и приземистым.

Одеждой ему служила короткая юбка из травы. Мерри

померещилось, что где–то он с ним уже встречался, – и вдруг он

вспомнил: шишиги из Дунхарга, ну конечно же! Одно из древних

изваяний неожиданно ожило! А если и нет, то перед Королем

сидел, по крайней мере, прямой потомок тех, с кого тесали своих

идолов давно забытые мастера.

Пока Мерри подкрадывался поближе, все трое молчали; наконец

Лесной Человек заговорил, – вероятно, отвечая на какой–то

вопрос. Голос у него был низкий, гортанный, но, к удивлению

хоббита, дикарь изъяснялся на Общем Языке, – правда, говорил

он с запинкой, вставляя неуклюжие, грубоватые слова.

– Нет, Отец Всадников, – говорил он. – Наша не воюет. Наша

только охотится. Встретит Гургун – убивает. Ненавидит их. Ваша

тоже ненавидит Гургун . Наша вам помогает, как сможет. У Диких

Людей длинные глаза, длинные уши. Наша знает все дороги.

Дикие Люди жили здесь раньше, чем появились Каменные Дома,

раньше, чем Высокий Народ пришел из–за Большой Воды…

– Но нам нужна помощь именно в бою, – возражал Эомер. –

Какая же нам польза от тебя и твоего племени?

– Наша может приносить вести, – готов был ответ у Лесного

Человека. – Наша смотрит с вершин. Поднимается и смотрит

вниз. Каменный город заперт. Снаружи огонь. А теперь и внутри

тоже огонь. Вы хотите туда? Ехать надо быстро. Но дорога

занята. На ней Гургун , на ней люди из–за Черных Гор. – Он

- 118 -

махнул короткой, узловатой рукой на восток. – Их много, очень

много. Больше, чем вас, всадников.

– Откуда тебе это известно? – не поверил Эомер.

Плоское лицо старика и темные глаза остались бесстрастными,

но в голосе зазвучало недовольство.

– Лесные Люди – дикие и свободные, да, но они не дети. Я –

великий вождь Ган–бури–Ган. Моя умеет считать вещи. Звезды

на небе, листья на деревьях, людей в темноте. Вас десять раз и

еще пять раз по двадцать двадцаток. Их больше. Большая

война. Кто победит? Но под стенами каменного города войска

еще больше.

– Увы, этот человек знает, что говорит, – вздохнул Теоден. – По

словам разведчиков, противник поставил заграждения и выкопал

рвы поперек дороги. Мы не сможем смять их одним внезапным

ударом.

– И все же надо торопиться, – настаивал Эомер. – Мундбург в

огне!

– Пусть Ган–бури–Ган закончит, – заговорил Лесной Человек. –

Он знает много дорог. Он поведет вас туда, где нету рвов, нету

Гургун , где ходят только Дикие Люди и звери. Когда Люди из

Каменных Домов были сильные, они проложили много путей.

Они резали скалы, как охотники свежуют убитого зверя. Дикие

Люди думали, они едят эти камни. Люди из Каменных Домов

ездили через Друаданский лес на Риммон и возили большие

телеги. Сейчас перестали. Забыли дорогу. Но Дикие Люди

помнят. Дорога идет по горе, потом под горой, заросла травой,

заросла деревьями. Она идет за Риммон и опять вниз, до самого

Дина, а потом возвращается на дорогу для всадников. Дикие

Люди проведут вас на эту дорогу. Ваша убьет Гургун . Блестящее

железо, оно прогонит эту ночь, эту нехорошую ночь, и Дикие

Люди пойдут обратно в Дикие Леса, спать.

Эомер и Король обменялись несколькими фразами по–рохански.

Теоден повернулся к Дикому Человеку.

– Мы принимаем твою помощь, – сказал он. – Правда, мы

оставим у себя в тылу немалые вражеские силы, но это неважно.

Если Каменный Город падет, пути назад не будет. А коли он

выстоит, орки сами окажутся в окружении. Если ты послужишь

мне верой и правдой, Ган–бури–Ган, обещаю тебе богатую

награду и вечную дружбу.

- 119 -

– Мертвые не бывают друзьями живых и не дарят им подарков, –

усмехнулся Дикий Человек. – Но если ты останешься жив, а

Тьма уйдет, оставь Диких Людей в покое и запрети охотиться на

них, как на лесного зверя! Ган–бури–Ган не заведет тебя в

ловушку. Он сам пойдет с Отцом Всадников, и, если он поведет

плохой дорогой, можешь его убить.

– Быть по сему, – решил Теоден.

– Сколько времени потребуется, чтобы обойти врага и вернуться

на Тракт? – спросил Эомер. – Ведь если ты поведешь нас, нам

придется ехать шагом, да и дорога, должно быть, узкая?

– Дикие Люди ходят быстро, а дорога в Долине Каменных Телег

широкая. Там могут идти четыре лошади, – сказал Ган,

показывая рукой на юг. – Только в начале и конце дорога узкая,

да, очень узкая. Дикие Люди на рассвете уходят, в полдень они

уже у Дина.

– Значит, первому эореду ехать не меньше семи часов, –

прикинул Эомер, – а всему войску не меньше десяти. Не будем

забывать, что возможны и неожиданности… Ну, а в горах войско,

скорее всего, растянется в цепочку, и нам потребуется время,

чтобы построиться заново. Который теперь час?

– Кто знает? – вздохнул Теоден. – Теперь у нас все время ночь.

– Темно, да, но это не совсем ночь, – возразил Ган. – Когда

приходит Солнце, наша ее чует, даже если не видно света. Она

уже поднимается там, за горами, на востоке. В небесных полях

начинается день.

– Раз так, выступаем сейчас же, – поднялся Эомер. – И все же

сегодня на помощь Гондору мы никак не поспеем.

Мерри не стал ждать, скользнул за деревья и поспешил на свое

место, чтобы не опоздать, когда протрубят сбор. Стало быть, это

последний привал перед боем! «Не похоже, – думал хоббит, –

чтобы много кто остался в живых после завтрашнего сражения».

Но тут он вспомнил о Пиппине, о пожаре Минас Тирита и

прогнал от себя страх.

Все шло как по маслу. Роханцы не заметили и не услышали

ничего подозрительного, не встретили ни одной засады. Ловкие и

осторожные Лесные Люди оцепили войско роханцев так, чтобы

ни один орк, ни один вражеский соглядатай не прознал о том,

что происходит под прикрытием холмов. По мере приближения к

осажденному городу вокруг становилось все темнее. Всадники

- 120 -

растянулись в несколько длинных цепочек, и в сумерках

казалось, что по дороге проплывают тени людей и лошадей.

Каждый эоред сопровождало по одному Лесному Человеку.

Старый Ган держался близ Короля. Поначалу ехали медленнее,

чем надеялись: найти дорогу через густо заросшие лесом

гребни, за которыми лежала потаенная Долина Каменных Телег,

оказалось непросто, всадникам пришлось спешиться и вести

лошадей под уздцы. Было уже далеко за полдень, когда

головной эоред вступил в разросшиеся у восточного склона

горы Амон Дин серые кустарники, которые скрывали широкий

проход между двумя грядами холмов, тянущихся от Нардола до

Дина. Здесь и проходила забытая дорога для телег –

ответвление главного тракта, соединявшего столицу с

Анориэном. Вот уже много людских поколений, как на этой

дороге безраздельно властвовали деревья, окончательно

изрывшие ее корнями и похоронившие колеи под многолетним

покровом старой листвы. Однако всадникам это было только на

руку: заросли были надежным укрытием – последней защитой

перед тем, как вступить в открытый бой. Впереди ждал главный

тракт и равнины Андуина, с юга и востока окруженные голыми

складчатыми горами, которые, громоздясь друг на друга,

поднимались все выше и выше – а за ними дыбилась громада

Миндоллуина с его скалистыми отрогами.

Головной отряд остановился, поджидая, пока войско всадник за

всадником выйдет из устья Долины Каменных Телег и соберется

под серыми деревьями. Здесь Король созвал военачальников

для совета. Эомер хотел было выслать вперед разведчиков, но

старый Ган отсоветовал:

– Нет проку! Дикие Люди уже высмотрели все, что можно

высмотреть в таком плохом воздухе. Они скоро придут и будут

говорить.

Между тем военачальники собрались на совет. Но не успел он

начаться, как из кустов выступило еще несколько оживших

шишиг , так схожих с Ганом, что Мерри не смог бы отличить их

друг от друга. Они тут же обратились к своему вождю на

гортанном, ни на что не похожем языке. Выслушав их, Ган

повернулся к Королю.

– Дикие Люди говорят много разных вещей, – раздумчиво начал

он. – Пусть ваша будет осторожней! За Дином много людей. Час

- 121 -

ходьбы отсюда. – Он показал в сторону чернеющей впереди

горы–маяка. – От этого места и до новых стен, которые

построили каменные люди, все пусто. Но и стен больше нет. Там,

где раньше стояла стена, – гургун . Они разбивают стены

громом, который взяли с неба, разбивают их бревнами из

черного железа. Но они не берегутся. Не смотрят по сторонам.

Думают, их друзья смотрят за всеми дорогами. Думают, никто не

пройдет!

Ган издал горлом какие–то странные клокочущие звуки,

означавшие, по–видимому, смех.

– Отлично! – вскричал Эомер. – Тьма тьмой, а все же светит нам

и огонек надежды! Враг хитер, но его хитрость нам на руку.

Проклятая темень отлично прикрыла нас. А оркам, видно, так не

терпится разнести Гондор по камешку, что они забыли обо всем

на свете! Я боялся этого препятствия больше всего: они могли

бы долго удерживать стену. Но теперь, если уж нам удалось

зайти так далеко, мы обязательно прорвемся!

– Еще раз благодарю тебя, Ган–бури–Ган, Вождь Лесного

Народа! – воскликнул Теоден. – Пусть тебе сопутствует удача!

Спасибо за вести и помощь!

– Пусть ваша убивает гургун ! Пусть убивает злых орков! Вот

тогда Дикие Люди будут довольны. Слова им ни к чему, – ответил

Ган. – Прогоните нехороший воздух! У вас есть светлое железо.

Возьмите его и прогоните тьму!

– Ради этого мы и ехали сюда, – заверил Король. – И не

отступим! А чего нам удастся добиться, покажет завтрашний

день.

Ган–бури–Ган опустился на корточки и в знак прощания коснулся

земли бугристым лбом; затем встал, сделал шаг – и вдруг

остановился, принюхиваясь, как зверь, почуявший незнакомый

запах. Глаза его засверкали.

– Ветер меняется! – крикнул он и с этими словами исчез во

мраке, – никто даже глазом не успел моргнуть.

Пропали и его приближенные. Больше всадники Рохана их уже

никогда не видели. В отдалении, на востоке, снова раздался

дробный стук барабанов. Странными и безобразными

показались роханцам Дикие Люди, но никому и в голову не

пришло заподозрить их в измене.

– В проводниках больше нужды нет, – сказал Эльфхельм. –

- 122 -

Среди нас есть всадники, которые в мирные дни бывали в

Мундбурге, я в том числе. Когда мы выйдем на главный тракт, он

как раз свернет к югу. Оттуда до стены еще лиг семь. Раньше по

обе стороны дороги росла трава. Гондорские гонцы всегда

делают ставку на эту часть пути, когда спешат. Мы поскачем

быстро и без лишнего шума.

– Жестокая сеча ждет нас впереди. Потребуются все наши силы,

– молвил Эомер. – Всадники нуждаются в отдыхе. Мой совет –

выступим ночью и рассчитаем так, чтобы выехать на городские

поля с первым лучом солнца – если, конечно, солнце встанет. А

нет – битва начнется по знаку Повелителя.

Теоден постановил быть по сему; военачальники разошлись, но

вскоре Эльфхельм воротился.

– Вернулись разведчики, о Король, – доложил он. – За тем

серым лесом ничего подозрительного не видно. Вот только двое

убитых и две мертвых лошади.

– И что же? – спросил Эомер. – Кто эти убитые?

– Похоже, гондорские гонцы. По–видимому, один из них – Хиргон.

По крайней мере в его руке зажата Красная Стрела. Но труп

обезглавлен, так что точнее не скажешь. Можно еще добавить:

когда их настигли, они скакали прочь от города. Должно быть, у

стены они встретили врагов. С тех пор прошло уже добрых две

ночи, если гонцы, по своему обыкновению, меняли в пути

лошадей. Достигнуть Города и повернуть нам навстречу они не

могли никак.

– Значит, Дэнетор не знает, что мы получили Стрелу, –

нахмурился Теоден. – Должно быть, он отчаялся нас дождаться.

– Когда спешишь, отсрочка не к добру, – сказал Эомер. – Но

лучше поздно, чем никогда, и мне кажется, с тех пор, как люди

умеют говорить, эта старая пословица никогда еще не была так

кстати!

Стояла ночь. Роханские всадники молча мчались вдоль обочин

тракта. Дорога, огибая подножие Миндоллуина, постепенно

отклонялась к югу. Вдалеке почти прямо по ходу на черном небе

стояло багровое зарево, наполовину скрытое темным склоном

исполинской горы. Войско уже приближалось к стенам

Пеленнора, но признаков рассвета не было и в помине.

Король ехал в середине головного отряда в окружении своих

дружинников. Следом скакал эоред Эльфхельма. Мерри

- 123 -

заметил, что Дернхельм покинул свое место в строю и под

прикрытием темноты постепенно начал выезжать вперед, пока

не поравнялся с дружинниками Короля. Вдруг головной отряд

остановился. Мерри услышал негромкие голоса. Вернулись

разведчики, побывавшие почти у самых стен. Они рассказывали

Королю о том, что им удалось увидеть.

– Пожары, пожары, Повелитель, – говорил один. – Город в

кольце огня. У стен кишат враги. Похоже, неприятель бросил

туда почти все силы. У наружной стены, сколько мы могли

судить, почти никого нет, а кто есть – разбирают стену и по

сторонам не смотрят.

– Вспомни, о государь, слова Дикого Человека! – подал голос

второй. – В мирное время я жил на верхних пастбищах и тоже

умею ловить вести из воздуха. Меня зовут Видфара. Помяни мое

слово, государь: ветер меняется! Слышен запах моря. Соль в

воздухе – ее ни с чем не спутаешь! Утром погода станет другой.

Когда ты минуешь внешние стены, проглянет солнце.

– Если ты прав, да будут благословенны годы твоей жизни,

Видфара, отныне и до смертного твоего часа, – ответил Король,

просветлев лицом.

Повернувшись к дружинникам, он возгласил так, что его могли

слышать и всадники первого эореда :

– Наш час настал, о дети Эорла, всадники Марки! Пред вами –

пламя и враги, за вами – далекий дом. Помните: битва идет на

чужой земле, но слава, которую вы себе стяжаете, останется

вашей навеки! Вы дали слово. Настало время сдержать его! Во

имя Короля, во имя земли нашей и во имя дружбы!

Роханцы ударили копьями о щиты.

– Эомер, сын мой! Ты поведешь первый эоред , – продолжал

Теоден. – Держись в середине, при королевском знамени.

Эльфхельм! Как только мы возьмем внешнюю стену, ты

поведешь своих воинов на правый фланг, а Гримбольд – на

левый. Остальные пусть следуют за ними по своему

усмотрению. Удар старайтесь наносить в самую гущу. Мы не

знаем, что делается на поле, и сказать пока больше ничего

нельзя, но повторяю: Тьмы – не бойтесь! Вперед, на битву!

Головной отряд, а за ним и все войско двинулись вперед – но не

во весь опор, а рысью: предсказание Видфары пока что не

сбывалось, тьма и не думала рассеиваться. Мерри трясся за

- 124 -

спиной Дернхельма; одной рукой он покрепче вцепился в седло,

другой пытался высвободить меч. Только теперь он сполна

почувствовал горькую правду слов Короля: «Что тебе делать в

таком бою, Мериадок?..» Сейчас он, повесив голову, ответил бы:

«Много что! Например, мешать всаднику, а еще – не терять

надежды, что удержусь в седле и не погибну под копытами…»

До Пеленнора оставалось меньше лиги. Расстояние это кони

одолели быстро – по мнению Мерри, даже чересчур быстро.

Раздались дикие вопли, звон оружия, но бой продолжался

недолго. На развалинах стены было мало орков; к тому же

появление всадников привело их в такое замешательство, что

перебить одних врагов и разогнать других не составило

большого труда. У разрушенных Северных Ворот Король вновь

ненадолго остановился. Первый эоред окружил Теодена и

прикрыл его с тыла. Отряд Эльфхельма отъехал к правому

флангу, но Дернхельм, покинув свое место, каким–то образом

оказался рядом с Королем, между тем как всадники Гримбольда

свернули влево, к пролому, зиявшему чуть поодаль.

Мерри выглянул из–за спины Дернхельма. Вдали, верстах в

пятнадцати, полыхал исполинский костер Минас Тирита. Между

ним и всадниками широким полумесяцем горели огни. До

ближайшего из них оставалось не больше лиги. В темноте

хоббит почти ничего не мог разглядеть, и ему не верилось, что

наступит утро, – да и ветер все никак не хотел дуть, ни с гор, ни

с Моря, ниоткуда.

Ничем себя не выдав, роханцы ступили на землю Гондора.

Войско Теодена всадник за всадником потекло сквозь проломы в

стене на равнину Пеленнора, медленно, но неотвратимо – так

волна прилива бесшумно и грозно вливается на поля и улицы

через бреши в дамбе, за которой люди мнят себя в

безопасности. Все мысли, вся воля Черного Полководца были

сосредоточены на гибнущем городе, и ничто не давало Назгулу

повода заподозрить неладное.

Между тем Король взял чуть восточней: так удобнее было

пройти между огненным полумесяцем и стеной. Всадников так

никто и не остановил, но Теоден медлил давать знак – и вскоре

снова придержал коня. Теперь они остановились чуть ближе к

городу. В воздухе пахло гарью, над полем витала смерть. Кони

беспокойно переступали копытами. Но Король восседал на

- 125 -

спине Снежногрива неподвижно; казалось, зрелище

предсмертных мук Минас Тирита пригвоздило его к месту. А

может, в душе у него заговорил страх? Плечи Теодена поникли;

он сгорбился, стал как–то меньше и показался Мерри

безнадежно дряхлым стариком. У хоббита перехватило дыхание.

На сердце навалились тяжесть и страх: оно билось все

медленнее, словно вот–вот остановится. Казалось, само время

отяжелело от нерешительности. Слишком поздно! Прийти

слишком поздно – хуже, чем никогда!.. Еще мгновение – и

Теоден дрогнет, склонит седую голову и, не оборачиваясь,

поскачет прочь от этого места, в горы…

И вдруг Мерри почувствовал: что–то изменилось. В лицо ему

подул ветер. Над полями забрезжил свет. В небе, далеко на юге,

различимы стали серые бесформенные тени, свивающиеся,

рвущиеся, клубами восходящие вверх. За ними вставала заря.

В то же мгновение что–то сверкнуло, словно у стен города в

небо ударила молния. В мгновенном ослепительном свете

глазам предстали все семь черно–белых ярусов крепости с

грозно сверкнувшей иглой башенного шпиля. Но тьма тут же

сомкнулась вновь, и над полями раскатился глухой удар. Бумм!

При этом звуке согбенные плечи Короля внезапно распрямились.

Вновь гордый и высокий, он поднялся в стременах и громко

воззвал к всадникам – и голос его был чист и ясен, как ни у кого

из смертных доселе:

В бой, Всадники Теодена!

Подвиги ждут нас – кровь и пламя!

Обагрится клинок блестящий,

Рдяный день восстанет над полем,

Алым от крови! В бой, за Гондор!

С этими словами Теоден, выхватив у знаменосца Гутлафа

Большой Рог, протрубил в него, – и так мощен был трубный зов,

что рог разлетелся на куски. Но в ответ, словно буря и гром в

горах, грозной музыкой отозвались сразу все рога и горны

роханского войска.

В бой, племя Эорла! В бой за Гондор!

Король крикнул что–то Снежногриву – и тот стрелой прянул

вперед. За спиной Короля захлопало на ветру знамя – белый

конь на зеленом поле; но не так–то просто было догнать

Теодена!.. Сзади – с громом и грохотом копыт – неслась

- 126 -

королевская дружина, и никто не мог ни обойти Теодена, ни хотя

бы поравняться с ним. Эомер скакал рядом; белый султан из

конского хвоста развевался у него на шлеме. Первый эоред

обрушился на Пеленнор, как вспененная волна на морской берег,

– но Король оставался впереди. Одержимый духом битвы,

исполнясь боевой ярости отцов, вскипевшей в его жилах, он дал

волю Снежногриву и помчался вперед, похожий на древнего

бога, словно Оромэ Великий в день великой битвы Валаров,

когда мир был молод. И – о чудо! – золотой щит Короля

засверкал, словно солнце, а трава под ногами белого жеребца

зажглась ярко–зеленым пламенем. Ибо наступило утро – утро,

принесшее ветер с Моря. Тьма дрогнула и отступила; рабы

Мордора взвыли от страха и бежали, объятые ужасом,

настигаемые неумолимыми копытами гнева. И тогда всадники

запели песню – ибо радость битвы вселилась в них, и, разя

врагов, они пели, и песня эта, светлая и грозная, достигла стен

осажденного города.

 

Глава шестая.

БИТВА НА ПОЛЯХ ПЕЛЕННОРА

 

Однако походом на Гондор командовал не орк и не случайный

головорез. Тьма отступила раньше часа, намеченного Черным

Властелином, и удача на мгновение отвернулась от Короля

Призрака. Победа ускользала – а ведь он уже готов был ее

праздновать! Но власть Назгула простиралась далеко. Под его

началом еще оставались огромные силы. Король–Призрак,

Предводитель Кольценосных Назгулов, – ему ли было

тревожиться! Он развернул коня, покинул Ворота и пропал во

мгле.

Теоден, Повелитель Марки, достиг дороги, ведущей от Больших

Ворот Минас Тирита к Реке, и повернул к Городу, до которого

оставалось около версты. Тут он приостановил коня,

оглядываясь и выискивая новых врагов. Свита догнала его;

среди дружинников был и Дернхельм. Впереди, у стен города,

где высились осадные башни, уже бились воины Эльфхельма,

рубя врагов направо и налево, загоняя их в огненные рвы и

отрезая им путь к отступлению. Почти вся северная часть

Пеленнора уже была очищена от неприятеля; обоз захватчиков

- 127 -

горел, орки сломя голову бежали к Реке, словно звери от

охотника. Рохирримы скакали через поля Пеленнора, не

встречая препятствий. Но осада продолжалась, и Ворота все

еще оставались за неприятелем. У входа в Город собрались

значительные силы врагов, на восточном краю поля стояли

свежие, еще не введенные в бой мордорские полки, а на юге, за

дорогой, выжидали главные силы харадцев с конницей,

собранной под знаменем их вождя. И вот вождь оглядел поле, и

в свете утра увидел стяг Теодена, обогнавшего свое войско, и

заметил, что рядом с Теоденом – лишь горстка конников.

Воспылав яростью, харадец издал громкий клич и, приказав

развернуть знамя, где извивался на кроваво–красном поле

черный змей, ринулся в атаку на Белое и Зеленое, а за ним – его

воины. Ятаганы харадцев засверкали, как тысяча звезд.

Теоден увидел южан и, не дожидаясь нападения, направил

Снежногрива им навстречу. С великим грохотом и лязгом

сшиблись всадники, но белая ярость северян превозмогла

багровую злобу южан, да и военным искусством конники Теодена

владели лучше – длинные роханские копья били внезапно и

точно. Рохирримов было меньше, но они прорубили себе дорогу

в строю харадцев, словно просеку среди стволов, и в самом

центре сечи бился Теоден, сын Тенгела. Его копье пронзило

вражеского вождя и треснуло, но король выхватил меч и,

взмахнув им, одним ударом разрубил древко знамени и тело

знаменосца–южанина. Черный Змей пал. Оставшиеся в живых

конники Харада обратились в бегство.

Но что это? В зените победы, в разгар торжества золотой щит

Короля вдруг потускнел. Новое утро затмилось. Лошади

вставали на дыбы и ржали; люди, выброшенные из седел,

катались по земле, закрывая голову руками.

– Сюда! Сюда! – кричал Теоден. – Вперед, племя Эорла! Тьмы

не бойтесь!

Но Снежногрив обезумел от ужаса; он поднялся на дыбы,

сражаясь с воздухом, – и с громким ржанием рухнул на бок,

пронзенный черным дротиком. Король упал вместе с конем,

оказавшись внизу, под тяжестью конской туши.

На землю словно пала тень облака, но то было не облако. Над

Королем, испуская нестерпимый смрад, снижалось страшное

крылатое чудище – если и птица, то самая большая из живущих

- 128 -

на земле, черная, лоснящаяся, без перьев, с гигантскими

крыльями–перепонками меж длинных ороговевших пальцев.

Должно быть, эта тварь принадлежала миру давно

исчезнувшему, но пережила свое время в забытом углу

холодеющих под луною дальних гор; в последнем жутком гнезде

среди недоступных вершин вывела она последнее безвременное

потомство. И вот Черный Властелин нашел гнездо, и взял оттуда

птенцов, и откормил их на мертвечине, пока они не переросли

все, что летает или когда–либо летало в небе. И тогда он

подарил одного из них своему верному слуге… Все ниже и ниже

опускалась крылатая тень, пока наконец, сложив перепончатые

крылья, не села с хриплым клекотом на тело Снежногрива,

впиваясь в него когтями и склоняя над ним длинную голую шею.

На спине чудовищной твари восседала фигура, закутанная в

черный плащ, огромная и угрожающая. На голове всадника

тускло мерцала стальная корона, но лица под ней не было –

только горящие мертвым огнем глаза. То был Предводитель

Назгулов. Когда тьма отступила, он призвал своего летучего

коня, взмыл в небо – и снова явился на поле боя сеять смерть,

превращая надежду в отчаяние, победу – в поражение. В руке у

него чернела огромная булава.

Но не все покинули Теодена. Дружинники лежали убитыми –

кроме тех, кого обезумевшие лошади унесли в поле; и все же

один воин остался – молодой Дернхельм, неустрашимый и

преданный. Он стоял и плакал над Королем, ибо любил своего

Государя, как отца. Мерри за все сражение не получил ни

единой царапины – за спиной Дернхельма он был почти вне

опасности; но Виндафола сбросил их обоих и ускакал в поле.

Как перепуганный зверек, не видя ничего вокруг себя,

полумертвый от страха, Мерри пополз куда–то на четвереньках,

не разбирая дороги.

«Ты же слуга Короля, – кричало ему сердце. – Твое место при

нем! Ты говорил, что будешь любить его, как отца!» Но воля не

отвечала сердцу, а тело била дрожь. Хоббит не смел ни поднять

головы, ни открыть глаз.

Вдруг сквозь тьму, застилавшую сознание, ему померещился

голос Дернхельма. Звучал он как–то странно, напомнив хоббиту

другой голос, слышанный им прежде совсем, совсем в другом

месте.

- 129 -

– Прочь, гнусный оборотень, повелитель падали! Оставь

мертвых в покое!

Голос Назгула, холодный и беспощадный, ответил:

– Кто смеет вставать между Назгулом и его добычей? Смотри –

Король Призраков покарает тебя за это, и кара будет страшнее

смерти, которая ждет тебя и так. Беги, пока он не унес тебя в

край стенаний, где плоть твоя будет пожрана, а разум, нагой и

дрожащий, предстанет пред Глазом, У Коего Нет Век!

Зазвенел меч, выхваченный из ножен.

– Делай что хочешь, но я не дам тебе приблизиться к Королю!

– Вот как? Глупец! Смертный муж не может помешать мне!

И тут Мерри не поверил своим ушам. Раздался смех! Дернхельм

смеялся, но в его голосе звенела сталь.

– Я – не муж! Ты обознался! Перед тобой женщина! Я – Эовейн,

дочь Эомунда! Прочь с дороги, ты, стоящий между мной и моим

единокровным повелителем! Убирайся, если ты не бессмертен!

Кем бы ты ни был, живым существом или исчадием мрака, тебя

встретит мой меч. Попробуй тронуть Короля!

Крылатое чудище зашипело на нее, но Кольценосный Призрак

медлил с ответом. Он не шевелился; казалось, его посетило

сомнение. Хоббит, неимоверно удивленный, на миг забыл о

страхе и открыл глаза. Непроглядная завеса исчезла: он начал

различать предметы вокруг себя. В двух шагах от него темнел

силуэт огромной твари. Над громадиной высился, как призрак

отчаяния, Предводитель Назгулов. Слева, лицом к ним, стояла

та, которую хоббит так долго называл Дернхельмом. Шлем тайны

не скрывал больше ее лица; сверкающие волосы свободно

струились по плечам, блестя, как светлое золото. Серые, словно

море, глаза смотрели бешено и твердо, но по щекам текли

слезы. Подняв щит, Эовейн заслонялась от страшного взгляда

своего врага.

Это была Эовейн – и в то же время Дернхельм. Мерри внезапно

припомнилось юное лицо воина в Дунхарге – лицо человека,

который, отбросив последнюю надежду, идет искать смерти.

Сердце Мерри исполнилось жалости и великого удивления, и тут

хоббичье мужество, которое разгорается медленно, но горит

ярко, наконец проснулось в нем. Он сжал кулаки. Допустить,

чтобы она погибла, такая прекрасная и отчаявшаяся?! Ну нет!

Она здесь не одна! У нее есть защитник!

- 130 -

Враг не смотрел на Мерри, но тот все еще боялся пошевелиться.

Как бы не упал и на него этот страшный взгляд!.. Хоббит

медленно пополз вперед, но Черный Король, со злобой и

сомнением вперившийся в стоявшую перед ним Эовейн,

обращал на хоббита не больше внимания, чем на какого–нибудь

копошащегося в грязи червяка.

Резко запахло падалью: гигантская тварь взмахнула крыльями,

взвилась и с пронзительным криком стала падать на Эовейн,

выставив когти.

Но Эовейн не дрогнула: дочь королей, дева племени

Рохирримов, тонкая и твердая, как стальное лезвие, прекрасная

и грозная, она уверенно нанесла сокрушительный удар. Меч

перерубил вытянутую шею чудовища; уродливая голова, словно

камень, с глухим стуком покатилась по земле. Эовейн отскочила

от тяжелого тела, которое рухнуло в траву, распластав крылья.

Все вокруг озарилось, и восходящее солнце облило волосы

королевны золотым блеском.

Над трупом чудовища поднялся Черный Всадник – высокий, как

башня, грозный и неумолимый. С криком ненависти,

вонзившимся в уши хоббиту, как отравленная игла, он поднял

булаву и резко опустил ее. Щит Эовейн раскололся на мелкие

кусочки, рука хрустнула и повисла. Эовейн упала на колени.

Король–Призрак навис над ней, как черная туча, его глаза

вспыхнули. Булава поднялась для смертельного удара.

Но тут Король–Призрак внезапно вскрикнул от боли, споткнулся,

и булава, просвистев мимо, зарылась в землю. Маленький меч

Мерри, пропоров черную мантию, пришелся как раз туда, где

кончалась кольчуга, – в крепкое сухожилие под могучим коленом.

– Эовейн! Эовейн! – завопил хоббит.

Эовейн, шатаясь, поднялась, собрала остаток сил и, не

дожидаясь, пока огромные плечи врага снова распрямятся, с

размаху рассекла мечом воздух между плащом и короной. Меч

рассыпался на мириады сверкающих искр; корона, звякнув,

упала и откатилась. Эовейн рухнула лицом вперед прямо на

своего врага. Но – диво! – плащ и кольчуга были пусты!

Скомканные, они упали в траву, а в небо взлетел

душераздирающий вопль, который постепенно перешел в

пронзительное рыдание. Ветер уже уносил его прочь –

бестелесный, истаивающий плач, постепенно затихавший и

- 131 -

наконец затихший. Так смолк голос Короля Назгулов – и в эту

эпоху, в этом мире никто из живущих более не слышал его.

Хоббит Мериадок, ослепший от слез, стоял среди убитых,

моргая, как сова на свету. Словно сквозь туман, видел он

разметавшиеся по траве светлые волосы Эовейн, а рядом –

короля Теодена, павшего в час своей славы. Снежногрив в

предсмертных судорогах откатился прочь от всадника, но было

уже поздно – конь стал погибелью своего хозяина.

Мерри нагнулся, поднял руку Короля, чтобы поцеловать ее, и

вдруг – о чудо! – Теоден открыл глаза. Взор его был ясен, и

голос звучал спокойно, хотя слова давались ему с трудом:

– Прощай, достойный хольбитла! Мое тело разрушено. Я иду к

отцам. Но теперь мне не стыдно будет явиться пред их могучим

сонмом. Я поразил Черного Змея. Рассвет был скорбным – но

солнце встало и сядет во славе!

Мерри снова заплакал и не сразу смог ответить.

– Прости меня, государь, – вымолвил он наконец. – Прости! Я

нарушил твое повеление, но все равно ничем не послужил тебе.

Я могу только оплакать нашу разлуку…

Старый Король улыбнулся:

– Не печалься! Ты прощен. За отвагу не карают. Живи и будь

благословен! Когда в дни мира ты будешь греться у очага с

трубкой во рту – вспомни обо мне! Ибо я уже не смогу посадить

тебя рядом с собой в Метузельде, как обещал, и расспросить о

курительном зелье…

Глаза Теодена закрылись. Мерри опустил голову. Но Король

заговорил снова:

– Где Эомер? Я хотел бы увидеть его перед смертью. Он должен

стать королем после меня. Передай Эовейн, что я о ней помнил.

Как не хотела она со мной расставаться! Теперь я ее больше не

увижу. А она была мне дороже дочери…

– Повелитель, послушай, – запинаясь, начал было Мерри. –

Она…

Но тут рядом раздался оглушительный шум. Со всех сторон

загремели рога и трубы. Мерри огляделся: он совсем позабыл о

войне, да и обо всем на свете. Ему казалось, что с того

мгновения, когда Король поскакал навстречу гибели, минул не

один час. На самом деле прошло лишь несколько минут. Хоббит

вдруг понял, насколько опасно оставаться здесь. В любую

- 132 -

минуту тут может начаться сражение, – и, чего доброго, они

попадут в самую гущу!

По дороге спешно подтягивались к городу свежие, только что

переправившиеся через реку полки орков; из–под городских стен

выступили моргульские легионы; с юга маршировала,

прикрываясь конницей, харадская пехота. Над головами южан

покачивались на хребтах мумакилов боевые башни. Но в другой

стороне, на севере, мелькал белый султан Эомерова шлема и

роханские всадники снова строились в боевой порядок, а из

города спешили воины Гондора – и в первом ряду реял

Серебряный Лебедь Дол Амрота.

В голове хоббита мелькнуло: «Где же Гэндальф? Почему его

нет? Неужели он не спас бы Короля и Эовейн?» Но тут к ним во

весь опор подскакал Эомер и уцелевшие дружинники Короля –

им наконец–то удалось усмирить лошадей. Они окружили место

битвы, дивясь на убитое чудовище. Кони отказывались подойти

ближе, и Эомер спрыгнул на землю. Лицо его исказилось болью

и отчаянием – он увидел Короля и молча замер над ним.

Один из воинов вынул древко королевского знамени из руки

знаменосца Гутлафа, лежавшего мертвым, и поднял знамя над

головой. Глаза Теодена медленно открылись. Увидев поднятое

знамя, он дал знак, чтобы его передали Эомеру, и проговорил:

– Радуйся, король Рохана! Спеши к победе! Попрощайся за меня

с Эовейн!

И он умер, так и не узнав, что Эовейн лежит рядом с ним. Люди

плакали, не стыдясь, и повторяли: «Увы нам! Король! Король

Теоден!» Но Эомер проговорил:

Кто там плачет? Не время плакать!

Павший умер светло и славно.

Плач пристал не бойцам, а женам.

Нас же требует поле битвы!

Но и по его лицу текли слезы.

– Пусть воины из королевской свиты останутся при павшем и с

почетом вынесут тело Короля с поля боя, пока здесь не

разыгралось новое сражение, – приказал он наконец. – Но пусть

позаботятся и о павших дружинниках Короля!

Он оглядел убитых, вспоминая каждого по имени, – и вдруг

увидел сестру свою Эовейн. Узнав ее, он застыл не дыша, как

человек, остановленный на полуслове стрелой в сердце. Лицо

- 133 -

его смертельно побледнело, кровь застыла от гнева, слова

замерли на устах, дух охватило безумие.

– Эовейн! – вскричал он наконец. – Откуда ты здесь?! Что это?

В своем ли я уме?.. Или это злые чары? Смерть! Смерть!

Смерть! Смерть всем нам!

И, ни с кем не советуясь, не дожидаясь, пока подойдут

гондорские отряды, он вскочил на коня и, протрубив

наступление, помчался навстречу бесчисленному вражескому

войску. Его сильный голос перекрыл все остальные голоса:

– Смерть! Смерть! Вперед, к смерти и концу света!

Войско Рохирримов устремилось за ним. Песня смолкла, и

голоса воинов слились в один. «Смерть!» – гремело над полем.

Лавиной пронеслись всадники мимо павшего Короля и

обрушились на южную окраину Пеленнора.

Только хоббит Мериадок остался стоять где стоял, ничего вокруг

не видя от горя. Никто не окликнул его, никто не обратил на него

внимания. Он смахнул слезы, нагнулся за щитом – подарком

Эовейн – и, закинув его на плечо, принялся искать меч, который

выпустил из пальцев, когда нанес удар Черному Королю, – рука

мгновенно онемела, так что теперь ему повиновалась только

левая. Оружие свое Мерри нашел быстро, но – странное дело! –

клинок дымился, как ветка, вынутая из огня. Вдруг меч

изогнулся, стал коробиться – и наконец рассыпался в пепел.

Так исчез клинок, найденный хоббитами в Курганах, выкованный

людьми Закатного Края. Такой судьбой своего детища

оружейник, что в давние времена долго и терпеливо трудился

над этим кинжалом, мог бы гордиться – ибо ковал он его в

Северном Королевстве, когда нуменорцы были еще молоды, а

главным их врагом был Чернокнижник, король страшного

Ангмара. Никакое другое оружие, даже в руке наисильнейшего

из богатырей, не смогло бы нанести Призраку столь страшной

раны, ибо старинный кинжал, пронзив неумирающую плоть

Назгула, разрушил заклятие, подчинявшее невидимые мышцы

воле Черного Короля.

Покрыв плащами древки копий, роханцы положили на эти

немудреные носилки тело Короля и направились к городу; другие

воины бережно подняли Эовейн и на таких же носилках понесли

ее следом. Вынести с поля битвы всех было невозможно: только

из королевской свиты рядом с Теоденом пало семеро, и среди

- 134 -

них – Деорвин, начальник королевской дружины. Роханцы

сложили их тела подальше от полегших врагов и огородили

копьями, а когда битва закончилась, предали огню труп

чудовища и выкопали могилу для Снежногрива, поставив на ней

камень с надписью на языках Гондора и Рохана:

Смертью стреножен, здесь лежит Снежногрив:

Службу верную нес он, но пал, седока убив.

На могиле Снежногрива выросла трава, зеленая и высокая, но

навечно остался бесплодным черный круг на месте кострища,

где сожгли чудовище.

Медленно и грустно брел Мерри в хвосте процессии, не обращая

больше внимания на битву. Разбитый и усталый, он дрожал,

словно от холода. Ветер принес с Моря дождевые тучи; мир

словно оплакивал Эовейн и Теодена, но этот же дождь потоками

серых слез гасил пожары в Минаc Тирите. Как сквозь туман

хоббит увидел перед собой первые ряды защитников Гондора.

Князь Имрахил, подъехав ближе, натянул поводья.

– Кого несете, мужи роханские? – спросил он.

– Короля Теодена, – ответили ему. – Он мертв. Войско возглавил

король Эомер. Вон вьется по ветру белый султан его шлема!

Князь спешился, и встал на колени перед носилками, и пролил

слезу над Королем, – а поднявшись, взглянул в лицо Эовейн и в

изумлении отпрянул:

– Кто это? Женщина?! Ужели жены Рохирримов тоже взяли в

руки оружие и пришли к нам на помощь?

– Лишь одна, – ответствовали роханцы. – Это королевна Эовейн,

сестра Эомера. Мы не знали, что она среди нас, пока не нашли

ее мертвой на поле боя – и вот теперь оплакиваем.

Красота Эовейн не укрылась от взора князя, хотя лицо

королевны было холодно и бело; он склонился, чтобы лучше

рассмотреть королевну, тронул ее руку – и вдруг обернулся к

всадникам.

– Мужи роханские! – воскликнул он. – Есть ли среди вас лекарь?

Она ранена, и, может статься, смертельно, но смерть еще не

забрала ее!

Он снял с руки гладкую стальную перчатку, приблизил к

холодным губам Эовейн, и – диво! – поверхность металла слегка

запотела.

– Нельзя терять ни минуты! – воскликнул князь и тут же

- 135 -

распорядился отправить в Город конного гонца за помощью для

королевны, а сам, низко поклонившись павшему, вскочил в

седло и поспешил туда, где кипела битва.

Между тем на полях Пеленнора с новой силой гремел жестокий

бой. К небу летели яростные, отчаянные крики; ржали кони,

звенело оружие. Играли рога и трубы: задрав хобот,

оглушительно трубили мумакилы , понуждаемые к битве. Под

южной стеной пехота Гондора сшиблась с моргульскими

полками, все еще достаточно сильными. Всадники поскакали на

восточный край поля к Эомеру. Среди них были и Хьюрин

Стройный, Хранитель Ключей, и повелитель Лоссарнаха, и

Хирлуин с Зеленых Холмов, и блистательный князь Имрахил в

окружении своих рыцарей.

Помощь подоспела вовремя. Ибо удача изменила Эомеру, и

отчаянная ярость нового короля Рохана обернулась против него.

Первый бешеный натиск разбил ряды врагов; роханцы мощными

клиньями врезались во фланговые отряды южан, сея среди них

опустошение, – но туда, где маячили огромные силуэты

мумакилов , кони идти отказывались. Они поднимались на дыбы,

бросались в сторону, и звери–исполины по–прежнему

безраздельно царствовали над полем битвы, возвышаясь над

сражающимися, как могучие крепости. Харадцы теснились под

этим мощным прикрытием, недосягаемые для атакующих. Еще в

начале боя харадцы в три раза превосходили роханцев числом,

но это было вначале. Новые и новые отряды врага подходили со

стороны Осгилиата, и не было им конца. До сих пор, правда,

подкрепление держалось в тылу, ожидая только приказа, чтобы в

конце битвы наброситься на Город, разрушить его, разграбить и

опустошить. Теперь, когда Черный Король погиб, Готмог,

предводитель моргульских орков, сам повел свои полки в бой. За

орками, размахивая топорами, тучей двинулись люди с востока,

а за ними – вариаги из Кханда, южане в красных одеждах и

черные гиганты из Дальнего Харада, похожие на троллей, с

белыми глазами и алыми языками. Часть этого смешанного

полчища устремилась в тыл роханцам; часть двинулась

наперерез, намереваясь остановить гондорские отряды и не

допустить, чтобы те соединились с роханскими всадниками.

Так боевая удача стала изменять защитникам Минас Тирита, и

отчаяние снова нашло путь к их сердцам. И вдруг со стен города

- 136 -

послышался отчаянный крик. Близился полдень; ветер усилился,

отгоняя дождь к северу, в разрывах туч сверкнуло солнце – и в

прозрачном воздухе дозорные приметили с башен новую

опасность, которая отняла у гондорцев последнюю надежду.

Со стен Города дуга Великого Андуина просматривалась на

несколько лиг вниз по течению, и зоркие глаза стражей издали

заметили приближающиеся суда. Всмотревшись, люди закричали

в ужасе и отчаянии: блестящую водную гладь вспенивали

многочисленные весла военных галер, а за ними чернели,

пузырясь на ветру, паруса огромных кораблей с высокими

мачтами…

– Пираты Умбара! – кричали гондорцы. – Смотрите! Пираты!

Белфалас пал! Этиру и Лебеннину конец! Пираты! Пираты! Это

смерть! Мы погибли!

Кто–то бросился звонить в колокол – без приказа, ибо

приказывать было некому; иные же хватали горны и трубили

отступление.

– К стенам! – звали они сражавшихся. – Назад! Назад, в Город,

пока нас не смяли!

Но на поле боя не слышали их зова, ибо ветер, который гнал

корабли, подхватывал крики и уносил в сторону.

Впрочем, Рохирримы не нуждались в предупреждении. Они и

сами видели черные паруса – даже слишком хорошо видели.

Эомера отделяли теперь от Харлонда каких–нибудь четверть

лиги да несколько вражеских отрядов, а сзади надвигались

новые неприятельские полчища, спеша наперерез Имрахилу.

Эомер бросил взгляд на Андуин и понял: это конец. Будь

проклят этот ветер, который он еще недавно благословлял!..

Мордорцы тоже заметили паруса, и зрелище придало им

бодрости. Победно взвыв, c утроенной жаждой крови полки

Черного Властелина ринулись в атаку.

Но хладнокровие уже вернулось к Эомеру. Мысль его снова

работала трезво и ясно. Он приказал трубить сбор, скликая под

знамя всех, кто был поблизости. Нужно было, не медля,

поставить крепкую стену из щитов и дать врагу последний бой –

такой, чтобы он был достоин песни и легенды! Память о

последнем Короле Рохирримов не должна покрыться

бесславием! И вот Эомер въехал на зеленый холм, и воткнул в

землю роханское знамя, и полотнище с Белым Конем

- 137 -

заплескалось на свежем ветру, рвущем его с древка.

 

Из мглы сомнений, навстречу солнцу

Скакал я с песней, меч обнажая,

Оставив радость, забыв надежду!

Пою во гневе! Пусть рвется сердце.

Встречаю грудью закат и гибель! –

 

Так проговорил Эомер и засмеялся, и пламя битвы вновь

охватило его и зажгло в нем юную беспечность. Он – молод, он –

король, он – вождь бесстрашного племени! Смеясь над

отчаянием, он взмахнул мечом и повернулся к черным кораблям.

И тут в сердце ему хлынула радость. Он поднял меч высоко над

головой – и запел. Лезвие ослепительно засверкало на солнце, и

все головы повернулись на блеск. Но что это? На мачте

флагманского корабля, уже подходившего к причалу, медленно

разворачивалось тяжелое черное знамя, но на черном поле

цвело Белое Древо Гондора, и ствол его окружало семь звезд, а

над ветвями сверкала корона! Герб Элендила! Вот уже много

веков ни один правитель не осмеливался поднять знамени с

этим гербом! Звезды горели на солнце ослепительным огнем –

Арвен, дочь Элронда, не пожалела на них драгоценных

каменьев; и так же ярко, если не ярче, сияла на черном корона

из золота и мифрила .

Так на крыльях морского ветра возвратился в королевство

Гондор с Тропы Мертвых Арагорн, сын Араторна, Элессар,

наследник Исилдура. Ликование роханцев вырвалось наружу

торжествующими криками, взрывами смеха и звоном оружия.

Над городскими стенами взвился клич фанфар, и на Башне

разом зазвонили все колокола. Только рабы Мордора, оцепенев

от недоумения, никак не могли понять, что за великое

колдовство превратило их собственные корабли во вражеские; и

черный страх пал на них, ибо они поняли, что судьба

окончательно отвернулась от них и приговорила к смерти…

Воины Имрахила гнали на восток разбитые, перемешавшиеся

толпы троллей, вариагов и горных орков, не выносящих

солнечного света. Эомер во главе своих всадников помчался на

юг… Оказавшись меж молотом и наковальней, враги бежали кто

куда, не разбирая дороги, ибо с кораблей у Харлондского

- 138 -

причала спрыгивали все новые воины и сразу же вступали в бой.

Подобно шквалу, обрушились на равнину новоприбывшие бойцы.

В первых рядах натягивал тетиву Леголас–лучник, шагал гном

Гимли с топором в руках, нес знамя суровый Халбарад; бок о бок

с ними орудовали мечами могучие дунаданы, Следопыты с

Севера, и среди них – Элладан и Элрохир со звездами на челе;

плечом к плечу с ними сражались храбрецы из Лебеннина,

Ламедона и прочих южных провинций. Высоко подняв над

головами Пламень Запада – перекованный Андарил, столь же

грозный, как Нарсил, меч древних Королей, – впереди шел сам

Арагорн, высокий и величественный, и Звезда Элендила

сверкала у него на челе.

Так посреди грозной сечи встретились они вновь – Эомер и

Арагорн, сын Араторна. Опершись на мечи, посмотрели они друг

на друга – и улыбнулись.

– Вот мы и вместе, друг мой, хотя вся мордорская рать стояла

между нами! – сказал Арагорн. – Разве не обещал я тебе это

еще в Хорнбурге?

– Обещал, – рассмеялся Эомер. – Но надежда часто

обманывает. Откуда же мне было знать, что ты умеешь

предсказывать будущее? Воистину, вдвойне благословенна

помощь, приходящая нежданно! Когда еще друзья так

радовались встрече?

Они крепко пожали друг другу руки, и Эомер добавил:

– И когда сходились они так кстати? Ты явился в последнюю

минуту, о друг мой! Нас постигли великие потери и великая

скорбь.

– Значит, прежде чем радоваться – отомстим за павших! –

отозвался Арагорн, и они вместе ринулись в бой.

Битва предстояла свирепая и долгая. Южане слыли отчаянными

смельчаками и, загнанные в тупик, дрались с удесятеренной

яростью: солдаты восточных племен были испытаны в боях и

могучи; никто из них сдаваться не собирался. Везде – на поле,

под горой, у каждого холмика и полуразрушенного забора –

собирались отряды врагов, готовых сражаться до последнего.

Близился вечер, а конца битве все не предвиделось…

Оставив за собой багряное зарево на полнеба, солнце скрылось

за Миндоллуином. Вершины гор озарились кровавым светом; в

Реке, казалось, текла не вода, а жидкий огонь, трава стала

- 139 -

багряной в лучах заката… Лишь тогда кончилась великая битва

за Минас Тирит, и ни одного живого врага не осталось на

опоясанном стенами Раммаса поле. Одни были убиты, другие,

бежав, умерли впоследствии от ран, третьи утонули в рдяной

пене Великой Реки. В Моргул и Мордор удалось вернуться лишь

единицам, а в Харад и вовсе никому – только весть о поражении

докатилась до родины харадцев, только грозный слух о

страшной мести Гондора и его великой мощи.

Арагорн, Эомер и Имрахил направили своих коней к Воротам;

все трое так устали, что в сердца их уже не было доступа ни

радости, ни печали. Все трое вышли из боя без единой

царапины: воинское счастье, непобедимое оружие и

собственные крепкие руки охранили их от ран. Не всякий смел

взглянуть им в глаза в час их гнева! Однако многие и многие

гондорские воины полегли на поле славы, и многие получили

тяжелые раны. Форлонг, потеряв коня, сражался в одиночку и

пал под топорами. Дуилин из долины Мортонда и его брат были

растоптаны, когда рискнули повести лучников на мумакилов ,

надеясь поразить чудовищ в глаза. Не увидел больше родного

Пиннат Гэлина Хирлуин Красивый; осиротел дом Гримбольда в

Гримслэйде. Погиб Следопыт Халбарад из северных земель;

много сгинуло в той битве воинов – покрытых славой и

безымянных, простых бойцов и командиров… Но о точном числе

погибших легенды умалчивают. То была великая битва! Долго

еще роханские барды пели о Могилах под Мундбургом:

 

Кто слышал горны в горах? Кто видел

Сверканье стали на дальнем Юге?

Всадники скачут в старинный Город

На слух о брани, по зову друга.

Сын Тенгела, пал Теоден могучий.

В свои Палаты на полях зеленых

Он не вернется. Сиротствуй, Север!

Гутлаф и Хардинг, Дунхир и Гримбольд,

Деорвин храбрый, Хорн и Фастред,

Херубранд и Хирфара на рати пали,

Дав бой великий в чужой отчизне.

Мундбург будет могилой храбрым!

Над землею встанут курганы.

- 140 -

Пусть герои лежат бок о бок

С теми, с кем бились они бок о бок.

Хирлуин, позабудь о Море!

Позабудь о своем Арнахе,

Старый Форлонг, могучий воин!

Лучники Деруфин и Дуилин,

Темных рек позабудьте ропот!

Мглой покрыты мрачные топи;

Траур в тусклых лугах Мортонда.

От рассвета и до заката

Гибли храбро и князь, и воин.

Спать им долго; сомкнуты вежды.

Травы юга шумят над ними.

Серы, как пролитых слез потоки,

Воды могучего Андуина – В час той битвы они алели

Рдяной пеной, рудой кровавой;

Без огня загорались горы,

Знак неведомый подавая;

Алые выпадали росы…

 

 

Глава седьмая.

ПОГРЕБАЛЬНЫЙ КОСТЕР ДЭНЕТОРА

 

Когда тень в проеме Ворот отступила, Гэндальф не

шевельнулся. Пиппин, наоборот, сразу вскочил на ноги, будто

скинув с плеч непомерную тяжесть, и замер, вслушиваясь в

пение горнов. Сердце его захлестнула такая радость, что оно,

казалось, вот–вот разорвется. Сколько бы лет ни прошло с тех

пор,– стоило раздаться вдалеке звуку горна, как слезы сами

наворачивались Пиппину на глаза. Но тут он вспомнил, зачем

спешил вниз,– и, выскочив из своего укрытия, бегом кинулся к

волшебнику. Хоббит успел вовремя – тот уже шепнул что–то

Скадуфаксу, собираясь скакать прочь из Города.

– Гэндальф! Ого–гэй! Гэндальф! – завопил Пиппин.

Скадуфакс остановился.

– Вот так так! – строго сдвинул брови Гэндальф. – Ты что здесь

делаешь? С каких это пор гвардейцам Цитадели разрешено

уходить с поста и носиться где попало? Ну–ка беги назад!..

- 141 -

– Меня отпустили, – задыхаясь, торопился объяснить Пиппин. –

Дэнетор отослал меня, так что я свободен. Но я боюсь,

Гэндальф. Там, наверху, творится невесть что, честное слово!

Дэнетор, кажется, под конец просто спятил. Ох, Гэндальф! Он

сейчас себя порешит, ей–ей, и Фарамира заодно! Сделай что

нибудь! Скорее!

Гэндальф посмотрел в пролом, зияющий на месте Ворот; оттуда

доносился нарастающий шум битвы. Рука его сжалась в кулак.

– Я должен быть на поле боя, – сказал он. – Там Черный

Всадник. Может случиться несчастье. У меня нет времени на

Дэнетора.

– А как же Фарамир?! – закричал Пиппин. – Он жив, а они хотят

сжечь его живьем, и сожгут, если не схватить их за руку!

– Как это – сжечь живьем? – не понял Гэндальф. – Что за басни?

Объясняй–ка, да поскорее!

– Дэнетор пошел туда, где могилы, – торопливо объяснил

Пиппин. – Он взял с собой Фарамира и заявляет, что мы все

сгорим, но что он лично не собирается этого дожидаться, а

потому намерен сложить костер и сжечь на нем себя и

Фарамира прямо сейчас. Слуги уже пошли за маслом и дровами.

Я предупредил Берегонда, но он на посту и, боюсь, не посмеет

отлучиться. Да и что он может сделать один!..

Пиппин выпалил все это на одном дыхании и дрожащими

пальцами коснулся Гэндальфова стремени:

– Значит, ты не спасешь Фарамира?

– Может, я и смогу чем–нибудь помочь… – пробормотал

Гэндальф. – Но тогда, боюсь, погибнут другие… Ну хорошо!

Вижу, я должен идти. Помощи там действительно ждать

неоткуда… Помни только, Пиппин: плоды будут горькие и

печальные. Силен же Враг, если он сумел нанести такой удар в

самое сердце крепости!.. Ибо это дело его рук, и спутать его

почерк нельзя ни с каким другим…

Волшебник принял решение и больше не медлил. Подхватив

Пиппина, он посадил его перед собой, и Скадуфакс, по слову

хозяина, помчался прочь от Ворот. Вверх, вверх скакали они по

крутым улицам Минас Тирита; камни мостовой дробно звенели

под копытами, шум боя за спиной все нарастал… Отовсюду

сбегались люди; очнувшись наконец от ужаса и отчаяния, они на

бегу вытаскивали мечи из ножен, крича:

- 142 -

– Роханцы пришли! Роханцы!

Военачальники метались, отдавая приказы; отряды строились и

чеканя шаг шли к Воротам. Навстречу Гэндальфу и Пиппину

попался князь Имрахил:

– Митрандир! Куда ты? На полях Гондора бьются Рохирримы!

Мы собираем все силы воедино!

– Знаю, знаю, сейчас на поле боя нужны все, и даже больше, –

на ходу бросил Гэндальф. – Поспеши! Я вернусь, как только

смогу. У меня срочное дело к Дэнетору. А пока он занят –

принимай командование на себя!

Гэндальф с Пиппином поспешили дальше. Чем выше

взбиралась дорога, тем ощутимее дул в лицо свежий ветер и тем

заметнее светало. Но это не прибавляло надежды, и они

страшились, что придут слишком поздно.

– Тьма скоро минет, – заметил Гэндальф. – Но здесь, в Городе,

до первого проблеска солнца еще далеко.

У ворот Цитадели стражников не было.

– Значит, Берегонд все–таки ушел! – приободрился хоббит.

Они повернули и поспешили к Закрытой Двери. Дверь была

распахнута, у порога лежал мертвый привратник. Ключей при

нем не было.

– Почерк Врага, – молвил Гэндальф. – Это он любит.

Братоубийство, рознь, по–разному понятый долг, посеянное в

сердцах смущение…

Он спешился, погладил Скадуфакса и велел ему возвращаться в

стойло.

– Мы с тобой давно должны быть на поле боя, – сказал он коню.

– Но меня держат другие дела. Будь готов прийти по первому

зову!

Волшебник и хоббит миновали Дверь и побежали вниз по крутой

извилистой дороге. Заметно посветлело; высокие колонны и

резные статуи проплывали мимо, как серые привидения.

Вдруг тишину спугнули донесшиеся откуда–то снизу крики и звон

мечей – звуки, каких это священное место не слыхивало еще ни

разу. Вывернув на Рат Динен, Гэндальф и Пиппин оказались

перед Домом Наместников, купол которого смутно серел в

утреннем полусвете.

– Стойте! – закричал Гэндальф, подбегая к каменной лестнице,

что вела к дверям. – Прекратите это безумие!

- 143 -

Глазам их предстало странное зрелище. Слуги Дэнетора,

вооружившись мечами и факелами, наступали на Берегонда,

одетого в черное и серебряное. Гвардеец стоял на самом пороге

усыпальницы и защищал дверь от напиравших на него слуг.

Двое из них уже пали от его руки, запятнав святыню усыпальниц

своей кровью; остальные призывали на голову Берегонда все

кары, кляня его как бунтовщика и предателя.

Бросившись вперед, Гэндальф и Пиппин услышали голос

Дэнетора, донесшийся из Дома Мертвых:

– Скорее! Скорее! Делайте, что приказано! Убейте этого

изменника! Или мне сделать это самому?!

Дверь, которую Берегонд придерживал левой рукой, внезапно

распахнулась, и за спиной у него возник Правитель Города,

величественный и безумный. Глаза его горели, в руке сверкал

обнаженный меч.

Гэндальф в мгновение ока взбежал по ступеням. Слуги

отшатнулись, прикрывал глаза: явление Гэндальфа было как

свет в ночи, и велик был гнев его. Волшебник поднял руку – и

меч Дэнетора, уже опускавшийся для удара, вырвался из руки,

взлетел и исчез за спиной Наместника, в сумраке усыпальницы.

Дэнетор, словно удивившись, отступил.

– Что здесь происходит, Дэнетор? – сурово спросил волшебник. –

В Доме Мертвых живым не место! Почему твои люди бьются

здесь, среди гробниц, когда главная битва – у Ворот и там есть

дело каждому? Или Враг проник уже и сюда, на Рат Динен?

– С каких пор Властелин Гондора обязан держать пред тобою

ответ? – холодно ответствовал Дэнетор. – Разве я не волен

отдавать приказы своим слугам?

– Твои слуги в твоей власти, – бросил Гэндальф. – Но другие

вправе оспорить твой приказ, если он жесток и безумен! Скажи,

где твой сын Фарамир?

– Он здесь, внутри, – промолвил Дэнетор. – Он в огне, уже в

огне! Они влили ему в жилы огонь. Но ничего, скоро мы все

сгорим. Запад пал. Все возгорится и исчезнет в едином пожаре.

Пепел! Все станет пеплом и развеется по ветру вместе с

дымом!..

Тогда Гэндальф, видя, что Наместник во власти безумия,

устрашился, не совершил ли уже тот какого–нибудь

непоправимого деяния, – и бросился вперед; за ним – Берегонд

- 144 -

и Пиппин. Дэнетор шагнул в глубину залы и отступал все

дальше, пока не остановился у мраморного стола, на котором

лежал Фарамир – живой, но без сознания: он метался и бредил.

Под столом и вокруг стола громоздились поленья. Все

пропиталось маслом – даже покрывало и одежды Фарамира.

Костер был готов, но еще не зажжен. И тут в Гэндальфе

обнаружилась скрытая доселе сила – так свет его прятался

обычно под серым плащом. Волшебник взбежал по вязанкам

хвороста, поднял больного – и, легко спрыгнув, понес его к

выходу. Фарамир застонал и, не просыпаясь, позвал отца.

Дэнетор замер, словно очнувшись от забытья. Огонь в его очах

погас, по лицу покатились слезы.

– Не забирайте у меня сына! Он зовет меня, – попросил он

жалобно.

– Это так, – откликнулся Гэндальф. – Но тебе еще нельзя к нему.

Он на пороге смерти, но нуждается в исцелении – и может не

обрести его. А твое место – на поле боя, Дэнетор, если ты

больше жить не хочешь! В душе ты сам это знаешь.

– Он не проснется более, – уронил Дэнетор. – Битва

бессмысленна. Зачем нам стремиться во что бы то ни стало

продлить нашу жизнь? Почему нам нельзя умереть рядом?

– Ты не вправе назначить час своей кончины, Наместник

Гондора, – сурово напомнил волшебник. – Так поступали только

языческие короли, над которыми безраздельно властвовали

темные силы. Это у них в обычае было кончать счеты с жизнью,

в помрачении гордыни и отчаяния убивая себя, а заодно и всех

своих близких, чтобы смерть показалась легче!

С этими словами Гэндальф перешагнул порог, вынес Фарамира

прочь из Дома Смерти и уложил на оставленные у двери

носилки. Дэнетор шагнул было следом – но тут же остановился,

дрожа и с тоской глядя на лицо Фарамира. С мгновение он

колебался. Все смолкли и замерли, видя его мучения.

– Идем же! – позвал Гэндальф. – Нас ждут. Подумай, как много

ты мог бы еще свершить!

И тут Дэнетор внезапно расхохотался. Продолжая смеяться,

вновь гордо выпрямившись, он быстро, почти бегом вернулся к

мраморному ложу, схватил камень, который заменял подушку, –

и вновь появился на пороге. Покрывало слетело с камня – и все

увидели… палантир . Старец поднял хрустальный шар к глазам

- 145 -

– и всем почудилось, будто сфера рдеет, багрянеет изнутри,

озаряя впалые щеки Наместника огненно–алым пламенем. Лицо

Дэнетора, прорезанное глубокими черными тенями, казалось

лицом каменного изваяния – величественное, исполненное

гордости, страшное. Глаза его метали молнии.

– Гордыня?! Отчаяние?! – пронзительно крикнул он. – Ты, верно,

мнишь, что Белая Башня слепа?! Нет! Она видит куда больше,

чем ты думаешь, Серый Глупец! Твоя надежда – лишь плод

невежества! Иди! Исцеляй! Воюй!.. Все тщетно!.. Может, ты и

выйдешь победителем, но лишь на день, не больше. Силе, что

движется на Гондор, противостоять невозможно. У нее длинные

руки. К Городу протянулся пока один–единственный палец. В

движение пришел весь Восток, и самый ветер, который придал

тебе смелости, – на стороне Врага. Он гонит сюда по Андуину

чернопарусный флот! Запад пал! Всем, кто не желает стать

рабом, время покинуть этот мир!

– Если мы послушаем твоего совета, задача Врага весьма

упростится, – возразил Гэндальф.

– Что ж, продолжай надеяться! Ты для меня – отнюдь не тайна

за семью печатями, о Митрандир! Я знаю, в чем твое упование!

Ты метишь на мое место, а заняв его – возжелаешь встать и за

остальными тронами Севера, Юга и Запада. О, я прочел твои

мысли, и мне ведомо, чего ты жаждешь! Мнишь, я не знаю, кто

велел невеличку хранить молчание? Ты заслал его в мои покои

лишь для того, чтобы следить за мной!.. Но я сумел выведать у

него имена и замыслы всех твоих спутников. Молчишь?.. Одной

рукой ты ввергаешь меня в войну с Мордором, чтобы

воспользоваться мною как щитом, а другой норовишь поставить

на мое место простого северного Следопыта!.. Но я говорю тебе,

Гэндальф Митрандир: не бывать Властителю Гондора ни под

чьей пятою! Я – Наместник из рода Анариона, и я не унижу себя

до роли шамкающего старика при дворе выскочки. Даже если он

докажет свои права, даже если он – потомок Исилдура, я не

склоню главы пред ним, последним отпрыском нищего рода,

который давно лишился власти и потерял всякое достоинство!

– А чего хотел бы ты, Дэнетор, будь судьба Гондора в твоей

воле? – спросил Гэндальф.

– Пусть все остается, как в мои дни и во дни моих предков! Я

спокойно правил бы Гондором и завещал власть сыну, который

- 146 -

сам знал бы, что ему делать, и не смотрел в рот заезжим

чародеям. Но если рок лишает меня этого – я выбираю Ничто:

мне не надо ни полужизни, ни полудостоинства, ни получести.

– Мне кажется, что Наместник, возвращая власть настоящему

Королю, не лишается ни достоинства, ни чести – скорее

наоборот, – возразил Гэндальф. – И почему ты отбираешь у

сына право на выбор, если он борется со смертью и может

выжить?

При этих словах глаза Дэнетора снова сверкнули. Прижимая к

груди Камень, он выхватил нож и быстро шагнул к носилкам. Но

Берегонд метнулся к нему и встал между Наместником и

Фарамиром.

– Вот как! – крикнул Дэнетор. – Ты успел выкрасть у меня

половину сыновней любви. Теперь ты восставляешь против меня

сердца моих слуг? Хочешь, чтобы они отняли у меня сына и

отдали тебе? Добро же! Но в одном ты мне помешать не

сможешь: распорядиться собственной жизнью так, как мне

самому угодно. Эй, ко мне! – закричал он слугам. – Ко мне, если

не все из вас предатели!

К нему кинулись двое. Дэнетор выхватил у одного из них факел и

бросился назад, в Дом Наместников. Прежде чем Гэндальф

успел остановить его, он швырнул факел на груду хвороста. С

треском и ревом над каменным ложем взметнулось пламя.

Дэнетор вспрыгнул на стол и, стоя на нем, охваченный дымом и

пламенем, поднял лежавший у его ног жезл Наместника и

преломил его о колено. Бросив обломки в огонь, он отвесил

поклон и лег, обеими руками крепко сжимая на груди палантир .

Ходили слухи, что с тех пор каждый, кто осмеливался заглянуть

в этот магический камень, – если у него не хватало сил

подчинить палантир , – видел в нем только старческие руки,

объятые пламенем, и больше ничего.

Гэндальф с болью и ужасом отвернулся и затворил за собой

двери. Молча, задумавшись, стоял он у порога, пока внутри

гудело и трещало беспощадное пламя. Дэнетор издал один

единственный громкий крик – и умолк навеки, и никто из

смертных не видел больше его лица.

– Вот и настал конец Дэнетору, сыну Эктелиона, – нарушил

молчание Гэндальф. Он обернулся к Берегонду и слугам,

окаменевшим от ужаса. – Но настал конец и Гондору, каким вы

- 147 -

его знали. К лучшему, к худшему ли, но прежнего Гондора

больше нет. Мы стали свидетелями страшных событий.

Отбросим же все, что нас разделяет. Между нами вклинился

Враг, и мы испытали на себе силу его злобы. Вы попали в сети

долга, который призвал вас к несовместным между собой

деяниям. Не вы плели эти сети, но подумайте хорошенько, вы,

слуги, которые до конца слепо слушались своего Повелителя!

Если бы не предательство Берегонда, Полководец Белой Башни

Фарамир сгорел бы заживо… А теперь поднимите ваших павших

товарищей и унесите их прочь из этого недоброго места! Мы же

возьмем Фарамира, Наместника Гондора, и доставим его туда,

где он уснет, никем не тревожимый, – или, если судьба решит

иначе, спокойно умрет.

Гэндальф и Берегонд подняли носилки на плечи и двинулись к

Обителям Целения. Пиппин, понурившись, побрел за ними. Одни

только слуги Дэнетора не двинулись следом. Как вкопанные

стояли они, не в силах отвести взора от Дома Почивших

Наместников. Когда Гэндальф достиг конца улицы Рат Динен,

раздался гул, за ним – оглушительный треск, и купол Дома

обрушился; к небу взвился столб пламени. Тогда лишь пришли в

себя слуги Дэнетора и кинулись вслед за Гэндальфом – прочь из

этого места.

У Закрытой Двери Берегонд с горечью оглянулся на мертвое

тело привратника.

– Это деяние мне предстоит оплакивать до самой смерти, –

сказал он. – Безумие спешки гнало меня вперед, но он отказался

внимать мне и выхватил меч. – Ключами, снятыми с мертвого,

Берегонд запер Дверь и добавил: – Ключ этот я вручу Фарамиру.

– За отсутствием Наместника власть временно принял князь Дол

Амрота, – сказал Гэндальф. – Но пока его нет рядом, я возьму

ответственность на себя. Прощаю тебя, Берегонд. Спрячь ключ и

держи у себя, покуда в Городе не восстановится порядок!

Потянулись улицы верхних ярусов, и наконец – уже в полном

свете утра – процессия добралась до порога Обителей Целения.

Это были светлые и прекрасные здания, предназначенные для

ухода за страждущими. Сейчас Обители готовились принять с

поля боя раненых и умирающих. Стояли эти дома невдалеке от

ворот Цитадели, у южной стены шестого яруса. Вокруг цвел сад

и зеленели поросшие деревьями лужайки – это были

- 148 -

единственные деревья на весь огромный город. При Обителях

жило несколько женщин, оставшихся в Минас Тирите по особому

разрешению, – они славились непревзойденным искусством в

уходе за больными и врачевании.

Гэндальф и остальные уже стучались с носилками у главного

входа в Обители, когда город содрогнулся от страшного крика,

донесшегося от Ворот. Но, вонзившись в небо, крик потерял силу

и, подхваченный ветром, постепенно замер вдали. Так ужасен

был этот вопль, что сердца у всех замерли, но уже через

мгновение на душе у людей стало легко, как уже давно не

бывало, – почитай, с того самого дня, как с востока пришла

Тьма. Показалось даже, будто свет утра стал яснее и сквозь тучи

на миг проглянуло солнце.

Но Гэндальф был суров и печален. Оставив Фарамира на

попечение Пиппина и Берегонда, он поспешил подняться на

ближайшую стену и замер там, как белое изваяние, глядя на

озаренное солнцем поле. Данным ему свыше особым зрением

он сразу увидел все, что произошло внизу, и, когда Эомер,

оставив сражение, склонился над телами павших, Гэндальф со

вздохом завернулся в серый плащ и сошел вниз. Пиппин и

Берегонд встретили его у порога Обителей; он стоял глубоко

задумавшись.

Хоббит и человек смотрели на него, недоумевая. Но волшебник

еще долго хранил молчание.

– Друзья мои! – молвил он наконец. – Жители этого города и вы,

пришельцы из западных стран! Мы с вами стали свидетелями

событий печальных, славных и великих. Скорбеть нам или

радоваться? Казалось бы, случилось то, на что мы не могли и

надеяться. Полководец Врага уничтожен: вы слышали крик его

предсмертного отчаяния. Но он успел причинить нам слишком

много горя. Потери наши весьма и весьма тяжки. Я мог бы

предотвратить их, не помешай мне безумие Дэнетора. Враг

проник в самое сердце Города. Увы! Теперь только стало мне

ясно, каким образом он нашел доступ сюда. Наместники

считали, что никто не может проникнуть в их тайну, но я давно

догадывался, что в Белой Башне хранится по крайней мере один

из Семи Зрячих Камней. Пока Дэнетор был мудрее и сильнее, он

не решался им воспользоваться, тем более – бросить вызов

Саурону, ибо знал пределы собственных сил. Но мудрость в

- 149 -

конце концов изменила ему. Опасность постучала в двери его

покоев – и он посмотрел в Камень, и поддался Вражьему

обману. Когда Боромир отбыл на север, Дэнетор, судя по всему,

начал заглядывать в Камень все чаще и чаще. Наместник

Гондора был слишком тверд духом, чтобы подчиниться воле

Черной Силы, но видел он в Камне только то, что Сила эта

разрешала ему увидеть. Не сомневаюсь, что Дэнетор много раз

получал ценные для него сведения, но зрелище огромной мощи

Мордора, каким его беспрестанно потчевали, заронило в его

сердце сомнение, а потом и уныние, и разум его помутился.

– Понял! – воскликнул Пиппин, вздрогнув от воспоминания о

пережитом. – Дэнетор отлучился к Фарамиру, и вдруг смотрю –

возвращается сам на себя не похожий, словно это и не он вовсе,

а какой–то дряхлый и сломленный чужой старик…

– В час, когда Фарамира принесли в Башню, многие из нас

видели странный свет в окне верхнего покоя, – подтвердил

Берегонд. – Правда, свет мы замечали и раньше. В городе шла

молва, будто Наместник время от времени вступает в

мысленную борьбу с Врагом.

– Увы! – отозвался Гэндальф. – Стало быть, моя догадка верна!

Воля Саурона исподволь проникла в Минас Тирит. В итоге мне

пришлось надолго задержаться в Городе – и я должен

задержаться еще, ибо во мне нуждается не только Фарамир.

Необходимо встретить тех, кто сейчас идет сюда. Там, внизу, на

поле, глазам моим открылось печальное зрелище, и сердце мое

скорбит о случившемся, но кто знает, не ждут ли нас скорби еще

горшие?.. Идем со мной, Пиппин! А тебе, Берегонд, придется

возвратиться в Башню и доложить начальнику Стражи о том, что

произошло. Боюсь, по долгу службы ему придется изгнать тебя

из Гвардии. Скажи ему тогда, что я советую – если, конечно, он

захочет считаться с моим мнением – отослать тебя в Обители

Целения, где бы ты смог прислуживать своему Командиру. Когда

он очнется – если только он очнется, – будь при нем неотлучно.

Ведь это ты спас его от смерти на костре! Иди! Я скоро вернусь!

С этими словами Гэндальф повернулся – и, кликнув Пиппина,

поспешил в нижние ярусы. Пока они шли, хлынул, гася пожары,

серый дождь, и, куда ни падал взгляд, со всех сторон поднялись

к небу клубы дыма.

 

- 150 -

Глава восьмая.

ОБИТЕЛИ ЦЕЛЕНИЯ

 

Пелена слез и усталости застилала глаза Мерри, когда

процессия приблизилась к обрушенным воротам Минас Тирита.

Мерри не замечал ни исковерканной земли, по которой шел, ни

витавшего надо всем духа смерти. Воздух загустел от дыма и

огня, над битвищем стоял смрад – горели военные машины:

одни занялись пламенем прямо на поле, другие рухнули в

пылающие ямы, где скопилось к тому же немало трупов. Здесь и

там высились полусгоревшие туши зверей–исполинов. Многих

уложили каменные снаряды, у некоторых из глаз торчали метко

пущенные стрелы лучников Мортонда. Дождь, ветром

отнесенный к северу, прекратился; блеснуло солнце, – но в

нижних ярусах еще дотлевали пожарища, и удушливый запах

гари все не выветривался.

На поле битвы уже трудились люди, расчищая путь через

завалы тел и обломков. Из города спешили с носилками. Эовейн

осторожно переложили на мягкие перины, а тело Короля

накрыли златотканым покрывалом. Вокруг встали роханцы с

зажженными факелами, но бледным казалось в свете дня это

колеблющееся на ветру пламя…

Так вступили в столицу Гондора Теоден и Эовейн, и все

обнажили головы и поклонились им. Процессия миновала

пепелище нижнего яруса и каменными улицами потянулась

дальше – наверх. Восхождение, как показалось Мерри, тянулось

сто лет; все было как в отвратительном сне, когда ни в чем нет

смысла и надо куда–то дойти, но куда именно – не вспомнить.

Свет факелов, которые несли впереди, начал мало–помалу

меркнуть и сгинул. Мерри оказался в темноте и подумал: «Это

подземный ход, который ведет в могилу. Мы останемся там

навсегда». Тут в его грезы внезапно вторгся живой голос:

– Мерри! Вот удача! Наконец–то!

Хоббит поднял взгляд, и туман перед его глазами слегка

поредел. Это же Пиппин! Они стояли лицом к лицу посреди

какой–то узкой улочки; если не считать их двоих, улочка была

совершенно пуста. Мерри протер глаза.

– Где же Король? – удивился он. – А Эовейн?

Тут он пошатнулся, опустился на какое–то крылечко, и по его

- 151 -

щекам снова потекли слезы.

– Все ушли наверх, в Цитадель, – объяснил Пиппин. – Ты, видно,

клевал носом и свернул не на ту улицу. Тебя хватились, и

Гэндальф послал меня на розыски. Мерри, старина!.. Как

здорово опять тебя увидеть! Только, я погляжу, ты совсем без

сил, так что не буду к тебе пока приставать. Ответь только – ты

цел? Тебя не ранили?

– Да нет, – подумав, ответил Мерри. – Вроде не ранили. Только

вот правой рукой не пошевелить. Это с тех пор, как я его ударил.

А мой меч сгорел, будто щепка.

Пиппин нахмурился.

– Пошли–ка со мной, приятель, и чем скорее, тем лучше, –

другим, озабоченным голосом заявил он. – Надо бы тебя

отнести, конечно, да тяжеленько будет… С другой стороны,

самому тебе тоже не дойти. Они, брат, зря не положили тебя на

носилки вместе с остальными. Их, конечно, можно понять –

столько всего стряслось кругом! Бедного маленького хоббита

немудрено было и проглядеть.

– Иногда это бывает не так плохо, – без выражения откликнулся

Мерри. – Меня тут недавно проглядел один… Хотя нет, не буду.

Пиппин! Помоги мне, ладно? Гляди – опять темно стало, и рука

что–то совсем холодная…

– Ну, будет, Мерри, будет глупости говорить, – засуетился

Пиппин. – Обопрись–ка на меня, и пойдем. Потихонечку

полегонечку. Тут близко.

– Ты меня хоронить ведешь? – вдруг спросил Мерри.

– Да ты что?! – Пиппин чуть не сел, услышав это. Сердце у него

сжалось от жалости и тревоги, и он как можно бодрее объявил: –

Мы идем в Обители Целения, вот куда!

Пройдя по узенькой улочке между каменными домами и внешней

стеной четвертого яруса, они вышли на главную дорогу, ведущую

к Цитадели. Мерри шатался и шевелил губами, как будто спал на

ходу.

«Так я его никогда не доведу, – вконец упал духом Пиппин. –

Неужели никто не поможет? Я бы сбегал за подмогой, но

оставить–то его тут нельзя…»

В этот миг, к его удивлению, сзади послышался топот

мальчишечьих ног; когда парнишка поравнялся с ними, Пиппин

узнал Бергила, сына Берегонда.

- 152 -

– Эй, Бергил! Ты куда? – окликнул его хоббит. – Рад тебя видеть,

а еще больше рад, что ты жив!

– Я теперь посыльным у Целителей, – кинул Бергил на ходу. –

Мне некогда болтать!

– И хорошо! – обрадовался Пиппин. – Ты только передай

Целителям, что у меня на руках больной хоббит – то есть, по

вашему, периан ! Он прямо с поля битвы. Похоже, сам не дойдет.

Если Митрандир там, скажи ему. Он будет рад, что периан

нашелся!

Бергил помчался дальше.

«Подождем–ка лучше тут», – рассудил Пиппин.

Он осторожно посадил Мерри у края дороги, на солнышке, сел

рядом и пристроил голову друга у себя на коленях. Осторожно

ощупав Мерри, он взял его руки в свои. Правая была холодна

как лед.

Вскоре появился и сам Гэндальф. Он наклонился и, погладив

Мерри по голове, бережно поднял его на руки.

– Этого хоббита следовало внести в Город с великими

почестями, – сказал волшебник. – Я верил в него, и он отплатил

мне сторицей. Если бы я не уговорил Элронда и вы оба остались

в Ривенделле, сегодняшний печальный день принес бы нам еще

больше горя… – Он вздохнул и добавил: – Но теперь у меня

одной заботой больше. А исход битвы, увы, еще неясен…

Наконец Фарамир, Эовейн и Мериадок были приняты на

попечение Целителей и уложены в постель. Они попали в

искусные руки. Несмотря на то, что в дни общего упадка

Предание в его былой полноте повсеместно подверглось

забвению, Целители Гондора еще не утратили прежнего

мастерства и были весьма искушены в заживлении ран, уходе за

ранеными и лечении всех болезней, которыми страдали в ту

пору смертные к востоку от Моря. Кроме разве что одной –

старости. Против нее средства так и не отыскалось. Срок жизни

гондорцев сократился к тому времени так, что они почти

уравнялись с людьми обычными. Мало кто мог похвалиться, что

встретил столетний юбилей в полном здравии, – исключая разве

тех, в чьих жилах текла более чистая кровь Людей Запада.

В последнее время мудрость и умение Целителей столкнулись с

неразрешимой загадкой. В Гондоре появилась новая,

неисцелимая болезнь, о которой доселе никто не слыхивал.

- 153 -

Целители прозвали ее Черной Немощью, ибо эту хворь

напускали Назгулы. Пораженный ею человек постепенно

погружался в глубокий непробудный сон, замолкал, холодел как

мертвый – и в конце концов умирал. Целители заподозрили, что

невеличек и королевна Рохана занемогли – и очень тяжко –

именно этим недугом. До полудня они изредка бормотали во сне,

и сиделки прислушивались к их бессвязному лепету в надежде,

что больные проговорятся и расскажут, что их беспокоит. Но

вскоре оба мало–помалу начали погружаться во тьму, и, когда

солнце стало клониться к западу, серая тень легла на их лица.

Что до Фарамира, то он сгорал в огне лихорадки, и никто не мог

помочь ему.

Гэндальф в великой тревоге ходил от одного больного к другому,

и сиделки повторяли ему слово в слово все, что слышали из уст

больных. Так минул день. А за стенами города шла великая

битва. Надежда то затухала, то разгоралась вновь, и много раз

дело оборачивалось для обеих сторон неожиданностью, но

Гэндальф выжидал и не вмешивался ни в ход сражения, ни в

ход болезни. Наконец небо от края до края запылало огнем

заката, и на серые лица больных через оконные проемы упал

алый отсвет. На миг показалось, что к раненым возвращается

румянец здоровья, – но это была лишь насмешка.

Глядя на Фарамира, старшая из сиделок, Иорэт, не могла

удержать слез, ибо все любили его.

– Какое несчастье будет, если он умрет, – говорила она, глотая

рыдания. – Вот был бы в Гондоре Король, как в старые времена!

В древних преданиях говорится – как там?.. «В руке Короля

исцеленье найдешь . Сим познáется истинный Владыка».

Гэндальф, стоявший рядом, ответил ей:

– Быть может, люди надолго запомнят твои слова, Иорэт! В них

брезжит проблеск надежды. Ибо не исключено, что Король и

впрямь вернулся. Разве тебе не передали странных слухов,

которыми полнится город?

– Я кручусь как белка в колесе, откуда мне знать, что болтают в

городе? – пожала плечами женщина. – Все, на что я надеюсь, –

это что душегубы не ворвутся в Обители и не потревожат

больных!

Тогда Гэндальф поспешил в город, и, пока он быстрым шагом

шел по улицам, зарево на небе погасло, вершины холмов

- 154 -

померкли и равнину окутал пепельно–серый вечер.

На заходе солнца Арагорн, Эомер и князь Имрахил

возвращались в Город в сопровождении своих латников и

полководцев. У Ворот Арагорн молвил:

– Посмотрите на пожар, который зажгло Солнце! Это знак конца

и начала. Грядут великие перемены. Но Город и королевство

Гондор так долго состояли под опекой Наместников, что негоже

мне входить в эти Ворота непрошеным гостем. Я не желаю стать

причиной споров и нестроений. В дни войны это лишнее. Я не

войду в Город и не заявлю никаких прав на престол, пока не

станет ясно, кто превозмог – мы или Мордор. Мои шатры будут

стоять здесь, на поле, и здесь я буду ждать, пока Правитель

Города не окажет мне должного гостеприимства.

– Но ты уже развернул королевское знамя, и все видели на нем

герб Элендила, – возразил Эомер. – Стерпишь ли ты, если этому

знаку окажут неуважение?

– Нет, – ответил Арагорн. – Не стерплю. Но я думаю, мой час

еще не пробил. Я хочу мира со всеми, кроме Врага и его слуг.

Тут заговорил князь Дол Амрота:

– Если ты прислушаешься к голосу того, кто состоит с Дэнетором

в близком родстве, я осмелюсь высказать свое мнение. Твой

поступок мудр, о Повелитель. Дэнетор наделен сильной волей и

горд, но лета его весьма преклонны, и с тех пор, как ранили его

сына, он уже совершил немало необъяснимых поступков. И все

же – разве пристало тебе стоять у дверей, как нищему?

– Зачем же нищему? – повернулся к нему Арагорн. – Я –

предводитель Следопытов, а они не привыкли жить в городах и

домах из камня – вот и все.

И он отдал приказ свернуть знамя, а затем снял с себя Звезду

Северного Королевства и передал на хранение сыновьям

Элронда.

Князь Имрахил и Эомер Роханский оставили Арагорна у Ворот и

вступили в город. Пройдя сквозь шум и ликование улиц, они

поднялись в Цитадель и вступили в Башенный Зал, надеясь

увидеть там Наместника. Но кресло Дэнетора пустовало, а перед

троном покоился на высоком одре Теоден, король Рохирримов;

двенадцать факелов пылало вокруг, и двенадцать воинов Рохана

и Гондора несли стражу при усопшем. Смертный одр короля

убран был в цвета Рохана – зеленый и белый, но покрывало,

- 155 -

немного не доходившее до плеч, переливалось золотом; на груди

Короля лежал обнаженный меч, а у ног его покоился щит. Свет

факелов мерцал в белоснежных кудрях, как солнце в струях

фонтана, и лицо Теодена было прекрасно; оно даже казалось бы

молодым, если бы не отметившая чело усопшего печать покоя –

покоя, какого молодости стяжать не дано. Казалось, Король не

умер, но спит.

Долго стояли Эомер с Имрахилом у тела Короля. Наконец

Имрахил нарушил молчание: – Где же Наместник? И где искать

Митрандира?

Ответил ему один из воинов, стоявших в карауле:

– Наместник Гондора пребывает в Обителях Целения.

– А сестра моя, Эовейн? – спросил Эомер. – Почему ей не

нашлось места подле Короля? Она достойна таких же почестей.

Где ее положили?

И князь Имрахил ответил:

– Госпожа Эовейн была еще жива, когда ее принесли сюда.

Разве ты не знаешь об этом?

И в сердце Эомера вошла надежда, а с нею – новая тревога и

новый страх. Без единого слова он повернулся и быстро зашагал

к выходу. Князь последовал за ним. Уже наступила ночь; в небе

вызвездило. Гэндальф тем временем спешил туда же, куда и

они, и не один, но в сопровождении незнакомца в сером плаще.

Все четверо встретились у двери Обителей, и князь,

приветствовав Гэндальфа, молвил:

– Мы ищем Наместника. Нам сказали, что он пребывает в

Обителях. Неужели его настигло оружие врага? И где госпожа

Эовейн?

– Эовейн здесь. Она жива, но при смерти, – ответил Гэндальф. –

Здесь и Фарамир – вы, должно быть, знаете, что его задело

отравленной стрелой. Увы – кроме Фарамира, другого

Наместника в Гондоре нет, ибо Дэнетор отошел к праотцам и

дом его стал пеплом.

Эомер с Имрахилом подивились словам Гэндальфа, но и

премного опечалились.

– Воистину, в победе нашей нет радости, ибо заплатить нам

пришлось дорого, – молвил Имрахил. – В один день потеряли

своих государей Рохан и Гондор. Рохирримами правит отныне

Эомер. Но кто будет править Минас Тиритом? Не послать ли все

- 156 -

же за Арагорном?

– Он здесь, – отозвался человек в сером плаще, выступая

вперед.

В свете фонаря стало видно, что это не кто иной, как Арагорн, но

кольчугу его скрывал серый плащ Лориэна, и изо всех знаков

королевского достоинства предводитель Следопытов оставил

при себе только зеленый камень – дар Галадриэли.

– Я уступил настояниям Гэндальфа и явился, – молвил Арагорн.

– Но запомните: пока что я – только командир дунаданов из

Арнора. Править Городом, пока не очнется Фарамир, будет князь

Дол Амрота. Но я советовал бы тебе, князь, вручить бразды

правления Гэндальфу – хотя бы на ближайшие дни, пока война с

Врагом еще не окончена.

На этом и порешили. Гэндальф добавил:

– Я бы советовал не тратить времени. Скорее в Обители! Вся

надежда – на Арагорна. Ибо мудрая Иорэт вспомнила и

пересказала нам древнее слово: «В руке Короля исцеленье

найдешь. Сим познается истинный Владыка» .

Арагорн вошел первым, остальные – за ним. У дверей несли

стражу два гвардейца в цветах Цитадели: один был высок и

широкоплеч, другой – не выше ребенка. При виде входящих

низкорослый стражник разинул рот от удивления, потом рожица

его расплылась в радостной улыбке, и наконец он воскликнул:

– Бродяга! Вот так встреча! Я–то вмиг догадался, что на черных

кораблях приплыл именно ты! Но все голосили: «Пираты,

пираты!» – и ничего слушать не хотели. Как ты это проделал, а?

Арагорн, рассмеявшись, взял маленького стражника за руку.

– Встреча и впрямь замечательная! – согласился он. – Но ты уж

прости – сейчас не до рассказов.

Имрахил, подняв брови, повернулся к Эомеру:

– Слыхал ли ты, как у нас разговаривают с Королями?

«Бродяга»! Смею ли я надеяться, что короновать мы его будем

все–таки не под этим именем?

Арагорн обернулся и ответил:

– Конечно, не под этим, ибо на высоком древнем языке я зовусь

Элессар – Эльфийский Камень и Энвиатар – Обновитель. – И,

сняв с груди зеленый камень, он высоко поднял его. – Но мой

род – если мне суждено стать основателем рода – примет и то

имя, которое вы только что слышали. На высоком языке

- 157 -

Нуменора оно звучит не так уж и плохо: Телконтар . Так будут

зваться и все мои потомки.

С этим он вошел в Обители и направился в покои, где лежали

больные. По пути Гэндальф поведал остальным о подвиге

Эовейн и Мериадока.

– Я узнал об этом от них самих, – прибавил он. – Немало

времени провел я у их постелей. Прежде чем погрузиться во

тьму и оцепенение, они много разговаривали во сне. Вдобавок,

мне даровано видеть многое из того, что происходит вдали от

меня.

Арагорн подошел сперва к Фарамиру, потом – к Эовейн и,

наконец, к Мерри. Взглянув в их лица и осмотрев раны, он

вздохнул.

– Придется пустить в ход все силы и знание, какими я обладаю,

– промолвил он. – Жаль, нет здесь Элронда – он старший в

нашем роду, и ему дана власть над недугами.

Эомер, видя, что Арагорн обременен великой усталостью и

печалью, заметил:

– Тебе, верно, следовало бы отдохнуть или хотя бы вкусить

пищи!

Но Арагорн ответил:

– Нет, отдыхать я не стану. Больным, особенно Фарамиру,

каждая минута может стоить жизни. Теперь не до отдыха.

Он позвал Иорэт и спросил:

– Есть ли у вас в Обителях запасы целебных трав?

– Есть, господин, – отвечала женщина. – Но, боюсь, мало, на

всех нуждающихся не хватит. Знать бы, где найти эти травы! Но

в городе, по нынешним временам, среди огня и пламени, все

вверх дном перевернулось, а мальчишек, что бегают по нашим

поручениям, – раз–два и обчелся. Ну, и дороги все перекрыты.

Мы уж запамятовали, когда в последний раз видели на рынке

телегу из Лоссарнаха! Но пусть высокородный господин не

сомневается, что мы делаем все возможное, даже при нынешней

скудости…

– Ну, это мы еще увидим, – ответил Арагорн. – Запомни только,

что у нас не только трав, но и времени в обрез, а потому на

разговоры его надо тратить осмотрительнее. Есть ли у тебя

листья травы ателас ?

– Ах, ума не приложу, высокородный господин, – всполошилась

- 158 -

Иорэт. – Я и названия–то этого не слыхала. Пойти, что ли,

спросить у Главного Знатока зелий? Он знает все старые

названия…

– Другое название этой травы – королевский лист , – терпеливо

пояснил Арагорн. – Может, припомнишь, госпожа? Так называют

ее теперь простолюдины в деревнях.

– Ну, эту–то! – махнула рукой Иорэт. – Так бы высокородный

господин и говорил с самого начала. Нет, мы ее не держим. Мне

и невдомек было, что она годится на что–нибудь, эта трава.

Бывало, идем мы с сестрами по лесу, а я им и говорю: «Вот

королевский лист , сестрички, – так прямо и говорю. Странное,

говорю, название! И почему эти листики так кличут, ума не

приложу! Будь я королем, уж я бы для своего сада выбрала что

нибудь попригляднее». Пахнут они, правда, приятно, если

растереть их в ладонях. Хотя «приятно» – не то слово. Если у

свежести есть запах, то это он и есть…

– Все правильно, – остановил ее Арагорн. – Послушай–ка,

матушка! Если ты любишь Фарамира, дай отдых языку, а я дам

работу твоим ногам. Эту траву надо разыскать, слышишь? Весь

город перетряхни, госпожа, а хоть один листочек да принеси!

– А если не отыщется, – вмешался Гэндальф, – я сам поскачу в

Лоссарнах, а Иорэт посажу за спиной – и пусть она покажет мне

лес, где растет эта трава, только к сестрам ее мы съездим как

нибудь в другой раз! Скадуфакс научит ее, что значит спешить!

Отправив Иорэт, Арагорн приказал сиделкам нагреть воды, а сам

сел возле Фарамира и, держа его за руку, положил ладонь ему

на лоб. Лоб был мокр от пота. Фарамир не пошевелился и ничем

не показал, что он чувствует прикосновение Арагорна. Казалось,

дыхания в его груди почти нет.

– Жизнь уходит из его тела, – молвил Арагорн, поворачиваясь к

Гэндальфу. – Но причиной тому вовсе не рана. Смотри! Она уже

затягивается! Если бы ты оказался прав и его действительно

ранил Назгул, Фарамир умер бы той же ночью. Скорее всего это

была стрела какого–нибудь южанина. Ее сохранили?

– Стрелу вынул я, – припомнил Имрахил. – Но где же было ее

сохранить, когда меня ждала битва? Стрела как стрела – точнее,

это была даже не стрела, а дротик, какими действительно

пользуются все южане. Но мне показалось, что дротик все–таки

летел сверху и был выпущен Крылатой Тенью. Иначе как

- 159 -

объяснить жар и беспамятство? Ведь рана не так уж и глубока,

да и для жизни не опасна. Как ты это объясняешь?

– Думается, здесь все сошлось воедино, – сказал Арагорн. –

Усталость, гнев отца, рана – и, что хуже всего, Черное Дыхание.

Воля Фарамира крепка, но он побывал в опасной близости от

Тьмы еще до битвы за стенами. Тень ее наползала на него

постепенно, исподволь, а он, сражаясь за сторожевые посты, не

замечал этого. Если бы только я подоспел раньше!

В покой вошел Главный Знаток зелий.

– Высокородный господин спрашивал про королевский лист ? –

осведомился он с поклоном. – Да будет ему известно, что это

название простонародное. Наука именует сию траву ателас . Но

те, кто не забыл еще высокого языка Валинора…

– Мне нужна трава, и мне все равно, как ее называть – асеа

аранион или королевский лист , лишь бы она отыскалась, –

прервал его Арагорн.

– Прошу простить меня, достойный господин, – снова

поклонился Знаток. – Вижу, вы человек ученый, не просто

военачальник. Но увы! Мы не держим этого снадобья в Обителях

Целения. Сюда попадают только тяжелораненые и одержимые

различными недугами. Эта же трава, насколько мне известно, не

имеет целительной силы – только освежает воздух и

распространяет приятное благоухание, рассеивая мимолетную

усталость… Если, конечно, не принимать всерьез разных

стишков сомнительного происхождения, которые женщины, вот

как досточтимая Иорэт, например, повторяют, не вникая в

значение слов:

 

Когда повеет черной мглой

И встанут призраки стеной,

Чтоб свет в кромешной тьме не гас,

Приди на помощь, ателас ,

И, умирающих целя,

Вернись в ладони Короля!

 

Мне известны сии слова, но я привык считать, что это просто

побасенка из тех, что вечно на языке у говорливых кумушек.

Посудите сами, любезнейший, много ли тут смысла? Однако

справедливости ради следует отметить, что старожилы лечатся

- 160 -

от головной боли, дыша отваром этой травы…

– Тогда, именем Короля, беги и отыщи мне какого–нибудь

запасливого старика – только, ради всего святого,

посообразительнее и не слишком начитанного, а то, чувствую,

толку не будет! – вскричал Гэндальф.

Арагорн опустился на колени подле Фарамира и положил руку

ему на лоб. Видно было, что идет жестокая борьба. Арагорн

побледнел от усталости. Время от времени он повторял имя

Фарамира, но голос его звучал все тише и тише, будто он

углублялся в неведомую темную долину в поисках

заблудившегося друга и звал его по имени.

Наконец в комнату влетел Бергил и вручил Арагорну шесть

листиков, завернутых в тряпицу.

– Вот королевский лист , господин, – задыхаясь, выпалил

мальчик. – Правда, не больно–то свежий. Уже недели две, как

сорвали, а то и больше. Сгодится?

Он взглянул на Фарамира и разразился рыданиями.

Но лицо Арагорна просветлело.

– Конечно, сгодится! – заверил он Бергила. – Самое страшное

позади. Оставайся здесь и не грусти!

Взяв два листа, он подышал на них, растер в ладонях – и

комната наполнилась живым и свежим запахом; все вокруг как

будто очнулось ото сна и, звеня, заискрилось радостью. Тогда

Арагорн бросил листья в чаши с горячей водой, которые велел

перед собой поставить, – и у всех сразу же стало легче на душе.

Комнату наполнило благоухание, свежее, словно весть о

росистых и безоблачных утрах Блаженной Страны Вечного

Цветения, о которой на скудном и невнятном языке твердят нам

скоропреходящие зеленые весны земли. Арагорн встал; глаза

его смеялись, и казалось, силы вернулись к нему. Он поднес

сосуд к лицу спящего Фарамира.

– Надо же! – шептала Иорэт сиделке, стоявшей рядом с ней. –

Рассказать – не поверят! Травка–то, гляди, не так проста, как

думают. Так пахли розовые сады в Имлот Мелуи, когда я была

девчонкой. Сам король не погнушался бы!

Вдруг Фарамир шевельнулся, открыл глаза и посмотрел на

склонившегося над ним Арагорна. В глазах у него затеплились

узнавание и любовь.

– Ты звал меня, о Повелитель? Я здесь. Что прикажет мне

- 161 -

Король?

– Я приказываю тебе покинуть страну теней и проснуться, –

велел Арагорн. – Ты утомлен. Отдыхай, вкушай пищу, набирайся

сил и будь готов к встрече со мной. Я вернусь и призову тебя.

– Я буду готов, государь. Разве можно предаваться праздности,

когда в Гондор вернулся Король?

– Ну что ж, тогда прощай до времени! – сказал Арагорн. – Во

мне нуждаются другие, и я должен идти к ним!

Вместе с Гэндальфом и Имрахилом он покинул комнату, но

Берегонд с сыном, которым не сдержать было слез радости,

остались у постели Фарамира. Пиппин поспешил за Гэндальфом

и, закрывая дверь, услышал голос Иорэт:

– Король! Слыхали?! А я что говорила? «В руке Короля

исцеленье найдешь » – так сразу и сказала!

Слова эти проникли за стены Обителей, и вскоре по всему

Городу из уст в уста передавали весть о возвращении истинного

Короля, несущего людям исцеление.

Между тем Арагорн склонился над Эовейн.

– Тяжелая рана. И какой сокрушительный удар! – молвил он. –

Однако я вижу, что за сломанной рукой ухаживали с должным

тщанием. Кость срастется, если у королевны достанет сил

выжить. Но искалечена левая рука, державшая щит, а главное

зло гнездится в правой. Эта рука цела, но жизни в ней нет. Увы!

Эовейн пришлось сразиться с противником, далеко

превосходившим ее по силе, как телесной, так и духовной.

Чтобы поднять меч на такого врага, нужно быть крепче стали, но

прежде всего – нужно устоять и не упасть замертво от ужаса… И

вот злой рок столкнул их лицом к лицу. Воистину злой, ибо среди

королевских дочерей нет ни одной, что была бы прекраснее

Эовейн из рода Эорла. Но как найти мне слова, чтобы сказать о

ней? Когда я впервые взглянул на нее и понял, как она

несчастлива, мне показалось, что передо мною белый цветок,

прямой, гордый и прекрасный, как лилия. Но цветок этот был

тверд и крепок, словно сами эльфы выковали его из стали. А

может, это была не сталь, а лед, может, сок цветка сковало

заморозками, так что он до корней пропитался горечью и, по

прежнему прекрасный с виду, обречен был вот–вот надломиться

и зачахнуть? Болезнь королевны началась далеко не вчера.

Верно ли я говорю, о Эомер?

- 162 -

– Дивлюсь, что ты спрашиваешь, о Повелитель, – ответил тот. –

Я думаю, что твоей вины в этом нет, как и ни в чем другом. Но я

знаю, что мороз не коснулся сестры моей Эовейн, доколе она не

встретила на своем пути тебя. Правда, и прежде знала она

тревогу и страх и поверяла их мне в те дни, когда Король был

околдован наговорами Червеуста. Эовейн пеклась о Теодене и с

каждым днем все больше страшилась за него. Но не это привело

ее к последней черте!

– Друг мой, – вмешался Гэндальф. – Ты богат: у тебя есть кони,

бранные подвиги и вольные равнины. А сестра твоя, Эовейн,

родилась женщиной. Но духом она не слабее тебя и не уступит

тебе в храбрости – и это по меньшей мере! Но, в отличие от

тебя, ей в удел достались не подвиги, а домашние хлопоты. Она

принуждена была заботиться о старике, которого она, правда,

любила, как отца. И все же для нее пыткой было смотреть, как

он день ото дня дряхлеет и теряет силы вместе с разумом. Она

изнывала от унижения. Палка, на которую опирался Король, и та

была, казалось ей, более в чести. Наивно думать, что у

Червеуста недостало яда и на ее долю. «Ты выжил из ума,

старик, и слишком много возомнил о себе! Что такое Дом Эорла?

Дымная лачуга, полная пьяных головорезов, чьи отпрыски

ползают на полу среди собак…» Узнаешь? Это слова Сарумана,

а Червеуст был прилежным учеником! Хотя под кровом Теодена

он, конечно, изъяснялся не так откровенно и, по–видимому,

старался выбирать выражения… Знай, государь, что только

любовь к тебе и верность долгу налагали печать на уста твоей

сестры – иначе ты мог бы услышать подобные слова и от нее

самой. Кто знает, о чем говорила она с темнотой – одна,

горькими бессонными ночами, когда ей казалось, что жизнь идет

на убыль, что четыре стены смыкаются вокруг, словно стены

клетки, а сама она – дикий зверь в неволе!..

И умолк Эомер, и взглянул на сестру другими глазами, – перед

ним в новом свете, один за другим, прошли чередой все

прожитые вместе дни.

Молчание нарушил Арагорн:

– То, о чем ты говоришь, Эомер, не укрылось от меня. Но скажу

тебе вот что: из всех зол и тягот, какие хранит в запасе судьба,

нет ничего столь горького и позорного для мужа, как снискать

любовь прекрасной и бесстрашной девы и не иметь возможности

- 163 -

ответить ей тем же. Скорбь и жалость не оставляли меня с того

самого утра в Дунхаргской Крепости, когда я распрощался с

твоей сестрой. Проводив меня, она похоронила последнюю

надежду, и, признаюсь, страх за нее заглушал в душе моей даже

страх перед Мертвыми. Но знай, Эомер, тебя она любит по

настоящему, меня же – нет. Ибо тебя она знает, а во мне любит

лишь тень, грезу, игру собственного воображения. Со мной в ее

жизнь вошли чаяние славы, мечта о великих подвигах и дальних

странах, не похожих на степи родного Рохана. Я могу исцелить

ее тело и вызвать ее из долины теней. Но что даст ей

пробуждение? Надежду? Отчаяние? Забвение? Этого я не знаю.

Однако, если она изберет отчаяние, она умрет. Здесь нужна

другая помощь, какой я – увы! – дать не могу. Увы, говорю я, ибо

своими подвигами Эовейн заслужила, чтобы имя ее встало в

ряду самых великих и славных королев мира!

Арагорн наклонился и взглянул в лицо Эовейн – белое, как

лилия, холодное, как иней, и застывшее, словно лик каменного

изваяния. Он коснулся губами ее лба и тихо позвал:

– Эовейн, дочь Эомунда, проснись! Твоего врага больше нет!

Эовейн не шевельнулась – только глубоко вздохнула. Белая

ткань на ее груди поднялась и опала. Арагорн взял еще два

листа ателас , бросил в кипяток и обтер этим отваром лоб

Эовейн и ее правую руку, холодную, неподвижно лежащую

поверх покрывала.

То ли и в самом деле наделен был Арагорн забытой благодатью

Запада, то ли его слова о королевне Эовейн так подействовали

на стоявших вокруг, – но, когда в комнате повеяло чудотворным

ароматом королевского листа , всем померещилось, будто в окно

подул ветер, чистый, новорожденный, не смешанный ни с чьим

дыханием, словно прилетел он со снежных вершин, откуда уже

недалеко до звезд, – а может, с дальних серебристых берегов,

омываемых пенными морями?

– Проснись, Эовейн, Владычица Рохана! – повторил Арагорн,

беря правую руку королевны в свою и чувствуя, как теплеет,

возвращаясь к жизни, ее ладонь. – Проснись! Тень миновала.

Мир отмыт и очищен от тьмы!

С этими словами он отступил и вложил ладонь Эовейн в руку

Эомера.

– Позови ее, – шепнул он и неслышно вышел из комнаты.

- 164 -

– Эовейн, Эовейн! – воскликнул Эомер сквозь слезы.

И вдруг Эовейн открыла глаза и проговорила:

– Эомер! Как я рада! Мне сказали, что ты убит!.. Но нет, это

говорили черные голоса из моего сна. Сколько же я спала?

– Недолго, сестра! Не думай об этом!

– Что–то я устала, – недоуменно произнесла Эовейн. – Странно!

Мне надо бы немного отдохнуть. Скажи только, что с Королем?..

Нет! Я знаю. Увы! Не говори мне, что это был сон! Он погиб, как

и предвидел!

– Он погиб, – подтвердил Эомер. – Но перед смертью простился

с тобой и сказал, что ты была ему дороже дочери. Тело его

покоится сейчас в Большом Башенном Зале Гондора.

– Это горестная весть, – закрыла на мгновение глаза Эовейн, но

тут же вновь подняла веки. – Но – и радостная! В минувшие

темные дни я даже мечтать не могла, что все кончится именно

так! Мне представлялось, что Дом Эорла пал ниже самой

обыкновенной пастушьей хижины… А где королевский

оруженосец, невеличек? Эомер, ты должен посвятить его в

рыцари. Он поистине доблестный воин!

– Он здесь, в Обителях, и я сейчас пойду прямо к нему, –

вмешался Гэндальф. – А Эомер побудет с тобой, о Эовейн. Пока

не окрепнешь, тебе лучше не вести разговоров о войне и

скорби!.. Для всех нас твое пробуждение – великая радость.

Скоро ты будешь здорова и окрылишься надеждой, о доблестная

госпожа!

– Здорова? – переспросила Эовейн. – Может статься, я и

выздоровею. Если найдется пустое седло, если я смогу заменить

какого–нибудь павшего воина, если Гондору и Рохану нужны

будут бойцы – пожалуй… А что до надежды – не знаю.

Гэндальф и Пиппин вошли в комнату, где лежал Мерри, и

застали Арагорна уже у его постели.

– Бедняга Мерри! – воскликнул Пиппин и бросился к другу: ему

показалось, что тому гораздо хуже. Лицо Мерри посерело и

осунулось, словно на плечи маленькому хоббиту легли годы

забот и скорбей, и Пиппин вдруг испугался, что Мерри умрет.

– Не волнуйся, – удержал его Арагорн. – Я пришел вовремя и

вызвал его назад. Он выбился из сил, пережил боль и горе – и,

кроме того, с ним приключилось то же, что с Эовейн: он ранил

Черного Всадника, а коснуться Назгула – все равно что

- 165 -

коснуться смерти. Но это скоро пройдет. У твоего друга живет

слишком сильный и веселый дух, так что зло нетрудно будет

поправить. О своем горе Мериадок не забудет, но это только

придаст ему мудрости и не омрачит сердца.

Арагорн положил руку на голову Мерри, ласково погладил русые

кудри, коснулся закрытых век и позвал хоббита по имени. Когда

же благоухание ателас разлилось в воздухе, и в комнате

зацвели сады, и невидимые пчелы зажужжали над полуденной

вересковой поляной, Мерри вдруг открыл глаза, огляделся и

объявил:

– Чтой–то я проголодался. Который час?

– Здесь давно отужинали, – обеспокоился Пиппин, – но я

постараюсь чего–нибудь раздобыть, если меня не прогонят…

– Насчет этого можешь не тревожиться, – заверил Гэндальф. –

Всаднику Рохана, покрывшему себя немеркнущей славой, будут

по первому требованию предоставлены любые яства и пития

Минас Тирита!

– Тогда порядок, – успокоился Мерри. – В таком случае сначала

я перекушу, а потом хорошо бы трубочку… – Но тут его лицо

вдруг затуманилось. – Нет! Трубку не надо. Курить я, наверное,

больше никогда не буду.

– Это еще почему? – опешил Пиппин.

– Как тебе сказать, – ответил Мерри, с трудом подыскивая слова.

– Потому что… потому что он умер, понимаешь? Я заговорил о

трубке и сразу же все вспомнил. Как он со мной прощался, как

жалел, что мы так и не поговорили про курительное зелье. Это

были чуть ли не последние его слова. Теперь я не смогу и одной

затяжки сделать, чтобы не вспомнить про него, и про этот день,

и про то, как мы в первый раз увидели его в Исенгарде, и как он

милостиво с нами обошелся!

– Напротив – кури и вспоминай о нем! – возразил Арагорн. –

Теоден обладал поистине благородным сердцем. Он был

великим Королем и сдержал клятву. Он поднялся над Тенью, и

последнее его утро было ясным. Служба твоя оказалась краткой,

но ты должен хранить благодарную память о ней до конца дней

своих, ибо ты сподобился великой чести!

Мерри грустно улыбнулся:

– Что ж, ладно… Если только Бродяга добудет мне все

необходимое, я, так и быть, не откажусь. Стану курить и

- 166 -

размышлять. Вообще–то у меня в мешке было курительное

зелье, причем самое отборное, Саруманово, но куда подевался

мешок, лучше не спрашивайте – ни за что не вспомню!

– Достопочтенный Мериадок! – сдвинул брови Арагорн. – Если

ты думаешь, что я прошел сквозь горы и проложил себе мечом и

огнем дорогу к Морю только для того, чтобы доставить щепотку

зелья беспечному вояке, который умудрился обронить на поле

боя походную сумку, – ты сильно ошибаешься! Не можешь

отыскать свою котомку – обратись к здешнему Знатоку зелий. Он

сообщит тебе, что сведений о достоинствах требуемого растения

у него нет, но что в народе оно называется Западным, в науке

известно как галенас , а на других языках, еще более ученых,

зовется так–то и так–то. Потом он угостит тебя парочкой

полузабытых заклинаний, которых и сам хорошенько не

понимает, и, наконец, с сожалением уведомив, что в Обителях

Целения такого зелья нет и никогда не было, удалится, оставив

тебя размышлять над мудреными судьбами слов и названий. Я

же, с твоего разрешения, пойду и предамся тому же, что и ты,

потому что на такой постели, как твоя, в последний раз я

нежился не позднее чем в Дунхаргской Крепости. К тому же я не

ел со вчерашнего утра.

Мерри схватил и поцеловал руку Арагорна.

– Мне ужасно стыдно! – воскликнул он. – Иди поскорее отдыхать!

Вот ведь что получается: как сели мы тебе на шею тогда в Бри,

так все никак и не слезем! Но так уж наш брат хоббит устроен,

что в серьезные минуты у нас на языке одни пустяки. Мы всегда

говорим совсем не то, что хочется, – а почему? Потому что

боимся сказать лишнее. Когда нету места шуткам, мы сразу

теряемся…

– Знаю, – сказал Арагорн. – Иначе не платил бы тебе той же

монетой. Да здравствует неувядающий дух Заселья!

Поцеловав Мерри, он вышел. Гэндальф последовал за ним.

Пиппин остался с Мерри.

– Ну скажи, кого сравнить с Арагорном? – вздохнул он, проводив

взглядом уходящих. – Разве что Гэндальфа! Мне кажется, они в

чем–то сродни… Кстати, простофиля ты мой драгоценный, твоя

сумка здесь, под кроватью, и во время разговора Бродяга

прекрасно ее видел. Когда мы встретились, она была у тебя за

спиной! Но у меня и у самого кое–что осталось. Не побрезгуй!

- 167 -

Долгодольское зелье, высший сорт! Набивай трубочку, а я

сбегаю поищу, чем подкрепиться. Пора спускаться на землю! Мы,

Тукки и Брендибэки, в небесах долго не выдерживаем…

Вершины не про нас.

– Не про нас, – признался Мерри. – Во всяком случае, пока. Уж

не про меня – это точно… Но зато мы теперь их видим, эти

вершины, и чтим их, правда? Я думаю, каждый должен любить

то, что ему положено по его чину, и не мучиться. Надо же с чего

то начинать, надо иметь корни – а чернозем у нас, в Заселье,

хороший, и глубина – в самый раз!.. Но есть вещи и глубже, и

выше. Если бы их не было, никакой Старикан Гэмги не смог бы

мирно копаться в своем огороде, что бы он сам про это ни

думал! Хорошо, что я хоть одним глазком глянул наверх… Не

пойму только, с чего это я так разговорился. Дай–ка мне скорее

щепотку зелья и достань, пожалуйста, трубочку из моего мешка,

если она в целости!

Тем временем Арагорн и Гэндальф направились к Главному

Управителю Обителей Целения и посоветовали ему подольше не

отпускать Фарамира и Эовейн и окружить их особым вниманием.

– Королевна Эовейн вскоре пожелает подняться с постели и

покинуть Обители, – предупредил Арагорн, – но, если Целителям

удастся ее удержать, надо, чтобы она пробыла у вас хотя бы с

десяток дней.

– Что касается Фарамира, – прибавил Гэндальф, – вскоре ему

так или иначе станет известно, что отец его умер. Но правда о

безумии Наместника до времени должна быть скрыта от его

сына. Он не должен знать ее, пока не поправится и не приступит

к своим новым обязанностям. Проследите, чтобы свидетели –

Берегонд и периан – не проговорились.

– А второй периан , по имени Мериадок? Он тоже пока еще

находится под моей опекой, – напомнил Управитель.

– Скорее всего, завтра он сможет встать. Разрешите ему, если

попросит. Может, под присмотром друзей, даже погулять по саду.

– Сколь живучее племя! – подивился Управитель, качая головой.

– Прочностию они подобны кремню!

У входа в Обители между тем собралась толпа, желавшая

видеть Арагорна, и, когда он появился, все устремились следом.

Едва успел он встать из–за трапезы, как люди окружили его с

просьбами: кто умолял исцелить родича, кто – друга,

- 168 -

умирающего от ран или пораженного Черной Немощью. Тогда

Арагорн встал, и вышел к толпе, и послал за сыновьями

Элронда, и до поздней ночи они втроем врачевали и целили

несчастных. По городу разнеслась молва: «Король! Король

вернулся!» Скорые на язык гондорцы в первый же день прозвали

Арагорна Эльфийским Камнем – по зеленому камню,

сверкавшему у него на груди. Так подтвердил его собственный

народ имя, предреченное Арагорну в колыбели.

Когда же силы покинули Арагорна, он завернулся в плащ,

незаметно ушел из города, вернулся в свой шатер и заснул на

краткое время. А рано утром на Белой Башне взвился флаг Дол

Амрота – белый корабль на синей воде, подобный белому

лебедю, и все дивились, глядя на Башню и гадая: вправду город

их посетил Король или то было видение?

 

Глава девятая.

ПОСЛЕДНИЙ СОВЕТ

 

Настало первое утро после битвы, и было оно ясным. По небу

плыли легкие облака, ветер сменился на восточный. Леголас и

Гимли, поднявшись чуть свет, испросили разрешения покинуть

военный стан – им не терпелось подняться в Город и повидаться

с Мерри и Пиппином.

– Рад был узнать, что они живы, – говорил Гимли. – Натерпелись

мы с ними горя в роханских степях! Жаль было бы, если такие

труды и пропали бы впустую!

Эльф с гномом рука об руку вошли в Минас Тирит, и горожане на

улицах дивились, видя столь странную пару. Леголас был

прекрасен лицом, как ни один человек никогда не был и не будет.

Он шел по утренним улицам, напевая какую–то эльфийскую

песню чистым, звонким голосом, а Гимли тяжело шагал рядом,

поглаживая бороду и глазея по сторонам.

– В работе с камнем они понаторели, – сделал он заключение,

внимательно осмотрев стены домов. – Но кое–где кладка могла

бы быть получше, да и камни мостовой я бы пригнал ровнее.

Когда Арагорн примет здешние дела, надо будет предложить ему

службу каменщиков из Одинокой Горы. Тогда у него будет

столица всем на зависть!

– Тут слишком мало садов, – посетовал Леголас. – Эти дома

- 169 -

мертвы. Здесь недостает зелени, которая росла бы и радовалась

солнцу. Если Арагорн действительно примет здешние дела,

Лесной Народ пришлет ему в дар певчих птиц и деревья,

которые никогда не умирают…

Наконец они предстали перед князем Имрахилом, и Леголас,

взглянув на него, поклонился в пояс, ибо признал в князе

эльфийскую кровь.

– Приветствую тебя, о князь! – воскликнул он. – Давно покинули

рощи Лориэна соплеменники Нимродэли, но, видимо, не все они

отплыли из гаваней Амрота на запад, за Море!

– Наши легенды говорят то же самое, – ответил князь. – И все

же вот уже много лет не видели мы у себя сыновей благородного

племени эльфов, и я дивлюсь нашей встрече в эти дни войны и

скорбей. Что привело тебя сюда?

– Я – один из Девяти, что начали свой путь из Имладриса,

ведомые Митрандиром, – молвил Леголас. – А прибыл я сюда

вместе с моим другом, гномом Гимли, и Повелителем Арагорном.

Мы хотим видеть наших друзей – Мериадока и Перегрина,

которые, как говорят, находятся под твоей опекой.

– Вы найдете их в Обителях Целения. Я провожу вас туда, –

предложил Имрахил.

– Нам довольно будет и менее достойного провожатого, –

поклонился Леголас. – Ибо я принес тебе весть от Арагорна. Он

не хотел входить в Город до срока, но сейчас явилась

безотлагательная необходимость немедленно собрать совет

военачальников, а посему Король просит тебя и Эомера

Роханского спуститься к его шатру, где вас уже ожидает

Митрандир.

– Мы явимся незамедлительно, – обещал Имрахил, и,

обменявшись учтивостями, они расстались.

– Вот благородный муж и великий вождь племени людского! –

молвил вслед ему Леголас. – Какова же была слава Гондора в

пору расцвета, если даже теперь, на закате, являются в нем

подобные мужи?

– А какие у них были каменщики! – подхватил Гимли. – Древние

постройки сработаны добротнее всего. Обычная история у

людей! Все–то они ждут урожая, сеют пшеницу – и вдруг грянут

весенние заморозки, или летний град побьет поля, и где он,

урожай, где они, обещания?

- 170 -

– Однако редко бывает, чтобы пропал весь посев, – возразил

Леголас. – Иной раз переждет зерно непогоду, схоронившись

где–нибудь в пыли и перегное – а потом возьмется и прорастет,

когда уже и не ждет никто. Дела людей еще и нас переживут,

Гимли!

– И все же в конце концов останется только руками развести.

Всем их делам и замыслам одно название: могло–быть–да

нету…

– Будущего не дано провидеть даже эльфам, – вздохнул

Леголас.

Тут подошел провожатый от князя Имрахила, посланный

доставить эльфа и гнома в Обители Целения. Хоббитов они

застали в саду, и встреча получилась радостной. Друзья долго

гуляли среди деревьев и беседовали, наслаждаясь временным

покоем и отдыхом на утреннем ветру, что овевал верхние ярусы

города. Когда Мерри устал, все четверо устроились на стене

спиной к зеленому саду и лицом к сверкающему на солнце

Андуину, катившему волны в такую даль, где даже зоркие глаза

Леголаса не могли ничего разглядеть, – к широким равнинам, в

зеленую дымку Лебеннина и Южного Итилиэна.

Беседа продолжалась, но Леголас смолк и вглядывался вдаль –

туда, откуда светило солнце. В небе над Андуином парили

большие белые птицы, явно прилетевшие с Моря.

– Смотрите! – вскричал эльф, заметив их. – Чайки! Они летят в

глубь Средьземелья. Но почему? Эти птицы снова растревожили

мне сердце! В первый раз я увидел их у Пеларгира, когда мы

скакали к кораблям, на бой. Я услышал их крик и сразу

остановился как вкопанный. Война сразу вылетела у меня из

головы. Чайки кричали и плакали, и в их жалобах звучала весть

о Море. Увы! Море! Я так его и не увидел. Но у каждого из моих

сородичей в сердце заложена тоска по Морю, и будить ее

опасно. Горе мне! Зачем только я услышал тех чаек?.. Не будет

мне больше покоя под сенью дубов и вязов…

– Не говори так! – возразил Гимли. – Нам еще предстоит многое

увидеть в Средьземелье! Нас ждут великие дела. Ежели все

Благородное Племя надумает отправиться в Гавани, мир для

тех, кто обречен остаться, сделается гораздо скучнее!

– Да уж, скука будет ужасная, – поддержал его Мерри. – Ты уж

не уходи в Гавани, Леголас! Тут, в Средьземелье, всегда

- 171 -

найдутся существа, кому ты будешь нужен, большие и

маленькие, – и будь уверен, среди них не преминет затесаться

парочка мудрых гномов вроде Гимли. Во всяком случае, я очень

на это надеюсь! Правда, сдается, худшее в этой войне еще

впереди… Скорее бы, что ли, она кончилась, и в нашу пользу,

если можно!

– Да что ты каркаешь? – взвился Пиппин. – Ты что, не видишь –

солнце светит вовсю, и мы будем вместе еще целый день, а

глядишь – и два. К тому же мне не терпится вас послушать. Не

тяни, Гимли, начинай! Вы с Леголасом уже раз пятнадцать

намекали, что Бродяга втянул вас в какое–то невероятное

приключение, но толком от вас ничего не добьешься!

– Тут–то оно светит, солнце, – вздохнул Гимли. – Но я предпочел

бы не вызывать из тьмы память о нашем последнем походе.

Знай я тогда, чтó мне предстоит, ни за что не вступил бы на

Тропу Мертвых – даже ради дружбы!

– На Тропу Мертвых? – переспросил Пиппин. – Я слышал эти

слова от Арагорна и все думаю – что бы они значили? Объясни!

– Без особой охоты, – сказал Гимли. – Честно сказать, я там не

на шутку опозорился. Это я–то – Гимли, сын Глоина, который

всегда считал себя выносливее любого человека и был уверен,

что под землей гном всегда даст эльфу десяток очков вперед! Но

вышло не так… Меня удержала только воля Арагорна.

– Не только воля! Ведь ты его еще и любишь, – поправил

Леголас. – Арагорна любят все, кому довелось узнать его

поближе, – даже эта холодная роханская королевна. Мы

покинули Дунхаргскую Крепость на ранней заре, за день до того,

как туда прибыл Король Рохана. Людей объял такой страх, что

никто не пожелал даже взглянуть на наш отъезд – никто, кроме

королевны Эовейн, которая лежит сейчас внизу, в Обителях,

раненая. Прощание было таким горьким, что у меня защемило

сердце…

– У меня сердце щемило только за себя, – признался Гимли. –

На остальных меня не хватало. Нет! Я не стану ничего

рассказывать!

Он смолк и сжал губы, но Пиппин и Мерри так упрашивали, что в

конце концов Леголас сдался:

– Ну хорошо, давайте расскажу я, но ровно столько, сколько

надо, чтобы вы успокоились, – не больше. Мне это сделать

- 172 -

легче – я не испытывал страха. Человеческие призраки бледны и

бессильны. Впрочем, я всегда так думал…

И он коротко поведал о заклятой дороге сквозь горы, о

призрачном смотре на горе Эрех и о великом переходе от Эреха

к Пеларгиру, городу на Андуине, до которого от Черного Камня

девяносто и три лиги пути.

– Четыре дня и четыре ночи, и еще почти целый день мчали нас

лошади от Черного Камня, – рассказывал эльф. – Как ни странно

это звучит, но я поверил в удачу именно благодаря Тени

Мордора. Когда она настигла нас, войско призраков сразу как–то

окрепло, уплотнилось, стало куда страшнее и внушительнее. Я

разглядел среди них и конных, и пеших, но неслись они все с

одинаковой скоростью, молча – только глаза сверкали. На

высотах Ламедона они перегнали нас и, не запрети им Арагорн,

ушли бы вперед. Он скомандовал – и они вновь заняли свое

место. «Даже Мертвые покорны его воле, – подумал я. – Значит,

они и впрямь могут сослужить нам службу!» Первый день мы

скакали еще при свете, но наутро солнце уже не встало, а мы,

оставив позади Кирил и Рингло, мчались все дальше и дальше.

На третий день нас встретил Линхир, что недалеко от устья реки

Гилраин. Там ламедонцы защищали переправу от разъяренных

пиратов из Умбара и харадцев, что поднялись вверх по реке. Но

все – и защитники, и нападающие – разбежались, стоило нам

только появиться. Все кричали в один голос: «Король Мертвых!

Король Мертвых!» Только у Ангбора, правителя Ламедона,

достало мужества нас встретить. Арагорн велел ему собрать

своих воинов и, если те смогут перебороть страх, следовать за

Серым Войском. «В Пеларгире вы будете нужны наследнику

Исилдура», – сказал он. Мы переправились через Гилраин,

обратив в бегство союзников Мордора, и на другом берегу

остановились передохнуть. Но вскоре Арагорн поднял нас со

словами: «Вставайте! Минас Тирит уже в кольце осады. Как бы

город не пал раньше, чем мы придем на помощь!» И мы, не

дожидаясь утра, снова оседлали коней и во весь опор понеслись

по лугам Лебеннина.

Леголас остановился, вздохнул и, глядя на юг, тихо пропел:

От Келоса к Эруи струится серебряный свет

По зеленым лугам Лебеннина.

Травы там высоки. Ветер с Моря

- 173 -

Венчики лилий колышет.

О звон золотых колокольцев маллоса и алфирина !..

На зеленых лугах Лебеннина – Ветер с Моря…

– В песнях моего народа луга Лебеннина зелены, – продолжал

эльф. – Но теперь они были темны, серы и пустынны в черной

ночи, лежавшей пред нами. Не встречая препятствий, мы

мчались всю ночь и весь день, топча траву и цветы, и гнали

врагов перед собой, пока не оказались на берегу Великой Реки.

Мне пригрезилось, что мы на берегу Моря, ибо Андуин широко

разливается в том месте и по его берегам кричат бесчисленные

чайки. Там я впервые услышал их крик. Не напрасно

предостерегала меня Владычица! Теперь я слышу его везде…

– Что до меня, то я на птиц не глядел, – вмешался Гимли. – Не

до того было! Сразу же завязался бой, и нешуточный. В

Пеларгире стоял главный умбарский флот – пятьдесят больших

кораблей и без счета малых. Многие из тех, кого мы

преследовали, достигли гавани раньше нас, и страх пришел туда

вместе с ними, так что некоторые суда успели сняться с якоря и

отплыть: они пытались уйти вниз по Реке или переждать у

противоположного берега. Многие корабли помельче горели.

Харадримы, загнанные в ловушку у самой кромки воды,

повернулись к нам лицом: они решили не сдаваться и были

готовы на все. Увидев, как нас мало, они расхохотались, ибо их

войско все еще было огромно. Тогда Арагорн осадил коня и

крикнул: «Именем Черного Камня, вперед!» И тут призраки – а

до сих пор они держались позади нас – серой волной хлынули

вперед, сметая все на своем пути. До моих ушей доносились

приглушенные крики, далекие голоса рогов, ропот несчетных

голосов – но все это походило скорее на эхо, дальнее эхо какой

то забытой, много лет назад закончившейся битвы. Обнажены

были бледные мечи, но я не узнал, так же ли они оказались

остры, как прежде, поскольку, кроме страха, Мертвым не

потребовалось никакого оружия. Никто не мог противостоять им.

Они взобрались на корабли, оставшиеся у причала, и

перебрались оттуда по воде на те суда, что бросили якорь

посреди Реки. Матросы все до одного обезумели от ужаса и

попрыгали за борт. Остались только рабы, прикованные к

веслам. Враги разлетались перед призраками, словно осенние

листья в бурю, и за считанные минуты мы овладели всем

- 174 -

берегом. На каждый из больших кораблей Арагорн послал

одного из Дунаданов, чтобы успокоить галерников и снять с них

цепи. Еще не кончился этот темный день, а нам уже не с кем

было биться. Кто не утонул – бежал на юг, надеясь добраться до

родных мест по суше. Странно мне показалось и чудно, что

замыслы Мордора сокрушились именно благодаря теням,

вызванным из мрака и сеющим страх!.. Враг был разбит его же

оружием!

– Да, странно и чудно, – согласился Леголас. – В тот час я

думал, глядя на Арагорна: каким великим и грозным

властелином мог бы стать человек с такой сильной волей, если

бы взял Кольцо себе! Нет, не зря Мордор трепещет перед ним.

Но дух Арагорна слишком благороден, чтобы Саурон мог постичь

его. Разве наш друг не из потомков Лутиэн? А ее род никогда не

оборвется, хотя бы прошло еще бессчетное множество лет…

– Ну, гномьи глаза так далеко не видят, – усмехнулся Гимли. – Но

Арагорн в тот день и правда был велик. Не чудо ли? Вся черная

армада перешла в его руки! Он выбрал самый большой корабль

и взошел на борт. Затем он приказал трубить во все боевые

трубы, какие остались после бегства врагов. Призрачное войско

хлынуло с кораблей на берег и собралось там. Мертвые стояли

молча. Их было бы трудно заметить, если бы не множество

поблескивавших алым блеском глаз – в них отражалось все еще

бушевавшее на кораблях пламя. Арагорн во всю мощь своего

голоса обратился к ним:

«Слушайте слово того, кто наследует Исилдуру! Ваша клятва

исполнена. Идите и не нарушайте более мира в долинах! Идите

и обретите покой!» Тогда Король Мертвых выступил вперед и

переломил пополам свое копье. Бросив обломки наземь, он

отвесил низкий поклон, повернулся – и войско призраков стало

быстро удаляться и рассеялось в воздухе, что твой туман, когда

внезапно подует сильный ветер. Мне показалось, что я спал и

проснулся… В эту ночь мы отдыхали, но остальным пришлось

крепко потрудиться. Много пленных было освобождено нами в

том сражении. Среди них были и гондорцы, захваченные во

время набегов. Вскоре подоспели жители Этира и Лебеннина, а

следом – Ангбор из Ламедона и всадники, которых ему удалось

собрать. Ужас, наведенный призраками, развеялся, как и само

Серое Войско, и люди пришли к нам на помощь: они хотели

- 175 -

увидеть наследника Исилдура. Имя его было на устах у всех, и

весть распространялась, как пожар в ночи… Ну вот почти и все.

За один вечер и одну ночь корабли были подготовлены к

отплытию, и на утренней заре флот двинулся вверх по Великой

Реке. Сейчас кажется, что прошло сто лет, а на самом деле это

случилось всего лишь позавчера, на шестые сутки после нашего

выхода из Дунхаргской Крепости. Арагорна по–прежнему

снедала тревога – он видел, что времени остается мало. «От

Пеларгира до Харлондских пристаней сорок две лиги, – говорил

он. – Если за сутки мы не преодолеем их – все пропало». На

веслах теперь сидели свободные люди, и гребли они в полную

силу. Но плыли мы все–таки очень медленно – паруса провисли,

течение супротивное… В Пеларгире мы вышли победителями, и

все же на душе прямо кошки скребли. Я совсем пал бы духом,

если бы не Леголас. Гляжу, а он смеется! «Выше бороду, сын

Дьюрина! Вспомни–ка старое присловье: «Нет напасти – нет и

надежды»!» Но в чем наша надежда, он не объяснил. К ночи

ничего не изменилось – разве что тьма обступила корабли еще

теснее. Наши сердца горели нетерпением, ибо тучи на севере

озарял отсвет дальнего зарева, и Арагорн сказал: «Минас Тирит

в огне». Но к полуночи надежда все–таки забрезжила. Опытные

моряки из Этира, посмотрев на юг, определили, что погода

меняется. Еще задолго до рассвета паруса поймали ветер,

корабли ускорили ход, а на рассвете пена под нашими

форштевнями забелела в лучах солнца. Ну а в третьем часу

утра, как вы уже знаете, мы, при ярком солнце и попутном ветре,

подошли к причалу, развернули королевское знамя и вступили в

битву. Что бы потом с нами ни случилось, это был великий день

и великий час!

– Да, чем бы дело ни кончилось, такие подвиги не меркнут, –

кивнул Леголас. – Пройти по Тропе Мертвых – великое дело, и

оно будет жить в памяти поколений, даже если в Гондоре не

останется никого, чтобы воспеть его.

– Да, пожалуй, до песен может и не дойти, – кивнул Гимли. – У

Арагорна и Гэндальфа такие озабоченные лица! Хотел бы я

выведать, о чем идет сейчас разговор у них в шатрах! Я, как и

Мерри, только и мечтаю, чтобы с этой победой война кончилась.

Но если не кончится, я надеюсь сражаться и в грядущих битвах,

дабы не посрамить племени гномов из Одинокой Горы!

- 176 -

– А я – дабы не посрамить племени эльфов из Великой Пущи! –

добавил Леголас. – Во имя любви к Повелителю Белого Дерева

– мы не отступим!

Друзья замолчали и долго еще сидели на высокой стене Минас

Тирита, каждый со своими мыслями, пока военачальники

держали последний совет.

Расставшись с Леголасом и Гимли, князь Имрахил немедленно

позвал Эомера, и они покинули Город, направляясь к шатру

Арагорна, что стоял неподалеку от места гибели короля Теодена.

Там и собрался Совет, в котором участвовали также Гэндальф,

Арагорн и сыновья Элронда.

– Государи мои, – начал Гэндальф. – Я хочу передать вам слова

Наместника Гондора, сказанные им перед кончиной: «Может, вы

и одержите победу на полях Пеленнора, но лишь на день, не

больше. Силе, что движется на Гондор, противостоять

невозможно». Я не призываю вас предаться отчаянию, как

Дэнетор, но давайте рассудим, есть ли правда в его словах.

Зрячие Камни никогда не лгут. Даже Властелин Барад–дура не

смог бы устроить так, чтобы они погрешили против правды. Он

властен только выбирать, что показывать, а что утаить: к тому

же он может внушить человеку, слабому духом, превратное

понимание образов, явленных палантиром . Тем не менее не

вызывает никаких сомнений, что виденная Дэнетором в Камне

великая армия Мордора, растущая не по дням, а по часам, – не

наваждение. Сил наших едва–едва достало на то, чтобы

отстоять Город от первого удара. Второй будет сильнее. Как и

полагал Дэнетор, на окончательное торжество над врагом

надежды у нас почти нет. С помощью оружия нам победы не

достичь – останемся ли мы в стенах Города и будем

выдерживать осаду за осадой, выступим ли за Реку и примем

открытый бой. Нам предстоит выбирать из нескольких зол.

Благоразумие, наверное, потребовало бы укрепить твердыни

Гондора и, укрывшись за стенами, ждать натиска. Что ж, это,

пожалуй, несколько отсрочило бы нашу окончательную гибель…

– Значит, ты советуешь, чтобы мы заперлись в Городе или,

может быть, где–нибудь в Дол Амроте, а то и в Дунхаргской

Крепости и схоронились там, словно дети, что надеются

пересидеть прилив за стенами песочных замков? – спросил

Имрахил.

- 177 -

– Старо, – сказал Гэндальф. – При Дэнеторе вы по большей

части этим и занимались. А теперь выслушайте меня! Я

упомянул, что благоразумнее всего было бы окопаться в

Крепости и ждать. Это так, но это не значит, что я ратую за

благоразумие. С помощью одного только оружия нам победы не

одержать. А я верю в победу. Но она придет иначе. Ибо в центре

всего – Кольцо Власти. Оно – краеугольный камень Барад–дура

и главная надежда Черного Властелина. Принимая это во

внимание, смею заметить, государи мои: вы знаете достаточно,

чтобы представить себе истинное положение дел у нас и у

Саурона. Если Враг вернет себе Кольцо, нас не спасет никакая

отвага. Победа Саурона будет быстрой и окончательной, и,

боюсь, в таком случае торжество Врага продлится до конца

мира. Но если Кольцо будет уничтожено, Черный Властелин

падет, да так низко, что вряд ли уже когда–либо поднимется. С

Кольцом он потеряет бóльшую часть своей изначальной

силы. А это значит, что все созданное при содействии Кольца

рассыплется в прах и Враг будет повержен навсегда, выродится

в бессильного духа злобы, которому останется только вечно

пожирать самого себя среди теней. Он не в силах уже будет ни

вырасти вновь, ни принять новое обличье, и в мире станет

одним великим злом меньше.

После, конечно, могут нагрянуть и другие беды: Саурон и сам –

только посланник, слуга, не более. Но не в нашей власти

управлять всеми отливами и приливами в этом мире. Нам

достаточно выполнить то, ради чего мы посланы на землю,

сиречь – выкорчевать зло на полях, которыми мы ходим, дабы

те, кто будет жить после нас, могли расчистить землю к севу. А

какая у них будет погода – это уже от нас не зависит. Саурон

многосведущ. Известно ему и то, что Сокровище, которое он

когда–то потерял, найдено. Невдомек ему только, у кого оно

находится, – по крайней мере мы надеемся, что невдомек. Его

терзают великие сомнения. Окажись Кольцо в наших руках –

нашлись бы и люди, достаточно сильные, чтобы им

воспользоваться. Это Саурону тоже известно. Ибо ты, Арагорн,

показался ему в Камне Орфанка – верно я догадываюсь?

– Да, перед тем как покинуть Хорнбург, я пошел на это, –

подтвердил Арагорн. – Я счел, что время пришло и Камень

попал в мои руки отнюдь не случайно. Шел десятый день тому,

- 178 -

как Хранитель Кольца свернул на восток от водопада Раурос, и я

рассудил, что Глаз Саурона необходимо отвлечь от надзора за

его собственными владениями. Со времени, когда он утвердился

в Черной Башне, ему редко бросали вызов! Но если бы я мог

предвидеть, что он ответит так скоро, – не знаю, решился бы я

на этот шаг или нет. Считанные часы были отведены мне, чтобы

прийти к вам на помощь.

– Мне не все ясно, – вмешался Эомер. – Ты говоришь,

Гэндальф, что, если Враг заполучит Кольцо, тщетны все наши

усилия. Почему же он собирается напасть на нас и на что

надеется, если думает, что Кольцо в наших руках?

– Саурон еще не вполне в этом уверен, – разъяснил Гэндальф. –

Если бы он весь век только и делал, что молчал да выжидал,

пока его враги без помех укрепятся и прочно станут на ноги, – не

достичь бы ему нынешнего могущества. Выжидали мы; он

действовал. Кроме того, Кольцом так быстро не овладеешь. И

хозяин у него может быть только один. Саурон рассчитывал, что

уйдет немало времени, пока мы будем решать, кому достанется

Кольцо, и пока не выдвинется, низложив остальных, один из

наших вождей. Если бы в этой неразберихе Саурону удалось

напасть внезапно, Кольцо еще могло бы сыграть на него. Он не

спускает глаз с нашего стана. Он многое видит, многое слышит.

Его Назгулы по–прежнему в небе. Перед восходом они

навестили нас, хотя мало кто их видел – все спали, утомленные

боем. Он размышляет над явленными ему знаками. Так,

например, у него нейдет из ума Меч, отобравший у него в

прошлом его Сокровище и выкованный теперь заново. Почему

ветер удачи подул в нашу сторону? Почему нам удалось

отразить удар? Чего–чего, а этого Саурон никак не ожидал! А что

означает гибель его главного полководца? Пока мы с вами

держим совет, его сомнения, надо полагать, удвоились. Глаз его

смотрит на нас, и только на нас. Едва ли он замечает, что

делается в остальном мире, что происходит на окрестных

землях. И мы должны удержать его взгляд. В этом вся наша

надежда. Я бы дал вам совет, государи мои. Кольцом мы не

располагаем. Мудрость нами руководила или безумие – но мы

послали его туда, где оно может быть уничтожено, пока само нас

не уничтожило. Без него меряться силами с Сауроном

немыслимо. Но мы должны любой ценой приковать к себе взгляд

- 179 -

Врага, отвлечь его от той единственной настоящей угрозы, что

над ним нависла. Одним оружием нам не победить, но наше

оружие может дать Хранителю Кольца надежду – какой бы

шаткой эта надежда ни оказалась. Арагорн начал. Наше дело –

продолжить. Надо подтолкнуть Саурона на решающий шаг. Пусть

он пустит в ход всю свою скрытую мощь, пусть опустошит

Черную Страну! Выступим ему навстречу, и немедленно!

Сделаем из себя приманку! Пусть его челюсти сомкнутся на ней.

Он проглотит наживку, истекая слюной от жадности и не веря,

что мы пошли бы на такую дерзость, не будь у нас Кольца.

«Рано пташечка запела – как бы кошечка не съела! – скажет он.

– Ну что ж! Подпустим его поближе, этого новоиспеченного

Властелина Кольца, да и захлопнем ловушку, чтобы ему уже из

нее не выбраться! А там я сотру его в пыль, и Сокровище,

которое он имел наглость присвоить, будет моим навеки». Мы

должны шагнуть в ловушку с открытыми глазами, собрав все

мужество и помня, что для себя надежды у нас почти не

остается. Ибо, государи мои, очень может статься, что все мы

погибнем в этой черной битве, погибнем вдали от земель,

населенных людьми. Даже если Барад–дур все–таки падет, мы с

вами в новую эпоху, которая откроется для других, не вступим.

Но таков, думается мне, наш долг. Посудите сами, разве такая

смерть не лучшая из возможных? Ведь если мы ничего не

предпримем, смерть найдет нас и здесь, с той же

неизбежностью, но разница будет немалой, ибо, умирая, мы

будем знать, что новая эпоха не настанет уже никогда.

Наступило молчание. Наконец заговорил Арагорн:

– Как я начал, так и продолжу. Мы – на самом краю пропасти, где

надежда и отчаяние сродни. Пошатнуться – значит упасть.

Негоже отвергать совет Гэндальфа, ибо он давно ведет борьбу с

Сауроном, и теперь настало время для решающей схватки. Если

бы не Гэндальф, смерть уже давно настигла бы нас. Однако я не

вступил еще в свои права и приказывать никому не буду. Пусть

каждый делает выбор сам.

За Арагорном встал Элрохир:

– Не затем ли мы и спешили сюда с далекого Севера? Знайте,

что наш отец, Элронд, дал нам тот же совет. Мы не отступим.

– Я мало понимаю во всех этих делах, – просто сказал Эомер, –

но большего мне и не надо. Я знаю только – и этого мне

- 180 -

довольно, – что мой друг Арагорн вызволил меня и мой народ из

беды, и я у него в долгу. Если он позовет, я приду на помощь. А

значит, выступлю вместе с ним.

– Что до меня, – вступил князь Имрахил, – то я – вассал Короля

Арагорна, признает он себя моим сюзереном или нет. Его воля

для меня – закон. Я пойду с ним. Но я временно исполняю

обязанности Наместника Гондора и должен печься о вверенном

мне народе. Все же и благоразумию надо отдать дань! Исход

может быть печальным, но может и счастливым, и мы должны

быть готовы к любому. Если нам брезжит хоть искра надежды,

Гондор не должен остаться без защиты. Невелика радость

вернуться с победой и найти город в руинах, а страну –

разоренной. Рохирримы уже сообщили нам, что на северном

фланге у нас осталась целая вражеская армия.

– Что верно, то верно, – кивнул Гэндальф. – Но я и не

предлагаю тебе оставить город без защиты. Да нам и ни к чему

слишком большая армия. Мы же не собираемся всерьез

угрожать Мордору! Нас должно быть достаточно много, чтобы

выманить противника, и двигаться это войско должно быстро.

Поэтому я задаю военачальникам вопрос: какие силы можно

снарядить и отправить в поход не позднее чем через два дня?

Прошу учесть, что в наше войско должны войти только самые

закаленные воины, добровольцы, знающие, навстречу какой

судьбе они идут.

– Люди устали, среди воинов много раненых – кто легче, кто

тяжелее, – заметил Эомер. – Мы потеряли много лошадей, а для

нас это удар весьма чувствительный. Если нужно выступить уже

через два дня, я вряд ли соберу больше двух тысяч. Зато

столько же останется на оборону Гондора.

– У нас будет из кого выбирать, – подал голос Арагорн. – Из

южных провинций идет подкрепление. Побережья очищены от

врага: это высвободило силы южных провинций. Из одного

только Пеларгира сюда явится не менее четырех тысяч пеших

бойцов. Их ведет сюда через Лоссарнах Ангбор Бесстрашный.

Если отложить выступление на два дня, они успеют добраться

до Минас Тирита. Кроме того, многим я велел следовать за мной

вверх по Реке на любых судах, какие удастся найти. При

попутном ветре они тоже скоро будут здесь. Часть кораблей уже

в Харлонде. Думаю, мы соберем около семи тысяч, считая

- 181 -

конных и пеших вместе, да и в Гондоре останется изрядный

гарнизон – в начале войны мы располагали меньшим.

– Разбиты городские Ворота, – напомнил Имрахил. – Где теперь

найдешь мастеров, которые могли бы их отстроить?

– В Эреборе, королевстве Даина, – мгновенно откликнулся

Арагорн. – Если наши надежды оправдаются, мы отправим туда

Гимли, сына Глоина, с просьбой послать нам кузнецов из

Королевства–Под–Горой. А пока люди для нас важнее ворот –

тем более что никакие ворота не удержат Врага, если при них не

будет защитников.

На этом совет владык закончился. Выступить порешили через

два дня, с войском из семи тысяч воинов. Бóльшую часть

предполагалось набрать из пехотинцев: у стен Мордора лежали

слишком темные и страшные земли, чтобы полагаться на

конницу. Арагорн намеревался предоставить две тысячи воинов

из перешедших под его начало южан, Имрахил – три с

половиной тысячи, Эомер – пятьсот всадников, оставшихся без

коней, но способных еще сражаться, и пятьсот всадников на

конях, под собственным началом; другой отряд из пятисот

конников составили дунаданы с сыновьями Элронда и рыцари

Дол Амрота; итого шесть тысяч человек пехоты и одна тысяча –

конницы. Главные силы роханцев – около трех тысяч всадников,

которые сохранили лошадей и убереглись от ран, – под

командой Эльфхельма отправились перекрыть Западный Тракт

для врага, стоявшего в Анориэне. На север и восток помчались

разведчики – обследовать дорогу от Осгилиата на Минас Моргул.

Когда силы были подсчитаны и настало время решать, каким

путем идти, князь Имрахил вдруг рассмеялся:

– Должен сказать вам, государи мои, что за всю историю

Гондора так еще никто не шутил! Идти на Мордор с семью

тысячами войска! Во дни нашей былой славы один

единственный передовой отряд – и тот насчитывал больше. И

мы вознамерились напасть на кряж Мрачных Гор и неприступные

Черные Ворота! Да это все равно что послать мальчишку с

ивовым луком да тетивой из бечевки на вооруженного до зубов

латника. Если Черный Властелин и впрямь знает столь много,

сколь явствует из твоих слов, Митрандир, то как бы он не

посмеялся этой шутке! Он придавит нас одним мизинцем, как

надоедливую мошку, что вьется у лба и норовит ужалить!

- 182 -

– Он поступит иначе, – без улыбки возразил Гэндальф. – Он

попробует изловить эту мошку и вырвать у нее жало. Среди нас

есть такие, чьи имена для него страшнее тысячи латников… Нет!

Саурон смеяться не станет.

– Да и нам будет не до смеха, – кивнул Арагорн. – Если мы и

пошутили, то это слишком горькая шутка. Мы делаем последний,

самый рискованный ход, который так или иначе положит конец

игре. – В его поднятой руке сверкнул выхваченный из ножен

Андарил. – Не бывать тебе в ножнах, пока не отгремит

последняя битва!

 

Глава десятая.

ЧЕРНЫЕ ВОРОТА ОТКРЫВАЮТСЯ

 

Через два дня войско Запада выстроилось на полях Пеленнора.

К тому часу полки орков и кочевников с Востока, отступавшие из

Анориэна, были настигнуты Рохирримами, разбиты и, почти не

оказав сопротивления, бежали в сторону острова Кайр Андрос.

Когда угроза миновала и с юга подоспели свежие силы, Минас

Тирит оказался при изрядном гарнизоне. Лучшего нельзя было и

желать. Разведчики донесли, что на дорогах до самого

Перепутья, где восседает Поверженный Король, врагов нет.

Теперь все было готово к последнему броску.

Леголас и Гимли снова ехали вместе, в отряде Арагорна,

составлявшем авангард; туда же вошли Гэндальф, дунаданы и

сыновья Элронда. Мерри остался в Городе, мучимый стыдом.

– Не по силам тебе этот поход, – сказал ему на прощание

Арагорн. – Но стыдиться тебе нечего. Даже если твоя роль в

этой войне сыграна, этого вполне достаточно – ты уже покрыл

себя славой. Теперь Заселье будет представлять Перегрин. Не

ворчи и не сердись: там, где ему привелось быть, он сделал все,

что в его силах, но с твоим подвигом ему пока не потягаться. По

сути дела, все мы рискуем одинаково. Если у Врат Мордора нас

ждет горький конец, тебе тоже не придется долго ждать своей

последней битвы. Здесь ли настигнет тебя волна черного

прилива или в другом месте – не так важно. Прощай!

Мерри, вконец расстроенный, стоял на стене и смотрел на

выстроившиеся внизу войска. С ним был Бергил, такой же

хмурый и неулыбчивый, – его отец покидал город во главе

- 183 -

отряда простых горожан: он не мог вернуться в Гвардию, не

представ сперва перед трибуналом. В тот же отряд как

гондорского солдата включили и Пиппина. Мерри приметил его

невдалеке от ворот – маленькая, но прямая хоббичья фигурка

заметно выделялась среди высоких воинов Минас Тирита.

Наконец протрубили трубы и войско двинулось. Полк за полком,

отряд за отрядом разворачивались и уходили на восток.

Последние воины уже скрылись из виду на широкой дороге,

ведущей к Насыпи, а Мерри все еще понуро стоял на стене. В

последний раз сверкнуло солнце на шлемах и пиках – и все

кончилось; но хоббит не уходил. Понурившись, он неподвижно

стоял с тяжестью на сердце и снова ощущал себя одиноким и

ненужным. Все, кого он любил, ушли во мглу, занавесившую

небосклон, и надежды встретиться с ними вновь у него почти не

осталось.

Как бы в ответ тоскливым мыслям, вернулась боль – рука

заныла, и он почувствовал себя старым и слабым. Солнечный

свет начал быстро меркнуть… Но тут Бергил тронул Мерри за

плечо, и хоббит очнулся.

– Знаете что, господин периан? – обеспокоенно заглянул ему в

лицо мальчик. – Вы, я гляжу, еще не совсем здоровы. Дайте–ка я

вас отведу обратно к Целителям. Не бойтесь! Наши обязательно

вернутся. Воины Минас Тирита всегда побеждают, а теперь еще

с ними Эльфийский Камень и Берегонд–гвардеец, так что будьте

спокойны!

Войско достигло Осгилиата еще до полудня. Все мастера и

рабочие, не занятые на обороне Минас Тирита, трудились над

укреплением старой столицы. Одни чинили паромы и плавучие

мосты из лодок, которые враги навели для переправы и

частично разрушили при отступлении; другие восстанавливали

запас еды и снаряжения; третьи наскоро сооружали на

восточном берегу Реки оборонные валы.

Головной отряд миновал руины Старого Гондора, переправился

через широкую Реку и вступил на длинную, прямую как стрела

дорогу, соединявшую в дни расцвета прекрасную Башню Солнца

с высокой Башней Луны, превратившейся теперь в Минас

Моргул, проклятую крепость посреди проклятой долины. В лиге

от Осгилиата войско остановилось; первый дневной переход

кончился.

- 184 -

Конники, однако, продолжали путь и до темноты были уже у

Перепутья, в кольце исполинских деревьев. На всей дороге

царила полная тишина. Врагов и след простыл: ниоткуда не

доносилось ни крика, ни зова, ни одна стрела не просвистела

из–за груды камней или из–за придорожного куста, – и все же

чем дальше, тем явственнее чувствовалось, что все вокруг лишь

затаилось и наблюдает. Дерево и камень, лист и стебель – все

настороженно прислушивалось, все молчало. Тьма рассеялась;

над долиной Андуина, далеко на западе, горел ясный закат, и

пики гор ярко алели на голубом небе, но над Эфел Дуатом по

прежнему нависали мгла и сумрак.

Арагорн поставил по трубачу на каждой из четырех дорог,

сходившихся в кольце деревьев, и те громко протрубили в

трубы, а герольды провозгласили:

– Исконные Властители Гондора объявляют, что вновь прибыли

сюда и возвращают себе все эти земли, ибо они принадлежат им

по праву!

Уродливая орочья голова, щерившаяся на плечах статуи, была

сброшена и разбита на мелкие куски, а на ее место снова

водрузили голову короля, все еще увенчанную короной из белых

и золотых цветов. Гнусные надписи, которыми был замаран

каменный постамент, смыли или тщательно затерли.

На совете военачальников некоторые предложили напасть на

Минас Моргул. Может, удастся взять крепость штурмом и

сровнять с землей?

– Не исключено, – говорил князь Дол Амрота, – что дорога,

ведущая на перевал из крепости, удобнее для нападения, чем

северные ворота Черного Властелина.

Гэндальф, однако, решительно воспротивился. В долине, сказал

он, обитает зло, и живые люди сходят там с ума, не имея сил

противиться ужасу. Кроме того, он напомнил о вестях,

принесенных Фарамиром. Если Хранитель Кольца действительно

пытался идти этой дорогой, то Глаз Мордора надо любой ценой

обратить в другую сторону. Поэтому наутро, когда все войско

подтянулось к Перепутью, там был оставлен крепкий

заградительный отряд – на случай, если с Моргульского

перевала спустится вражеская армия или нагрянут южане. В

отряд вошли отборные лучники, знающие Итилиэн как свои пять

пальцев; они расположились в лесу и по склонам, держа

- 185 -

Перепутье под постоянным прицелом. Но Гэндальф и Арагорн с

головным отрядом, сделав крюк, все же заехали в устье долины

Моргул, чтобы кинуть взгляд на зловещую башню.

Крепость казалась темной и нежилой: обитатели ее, орки и

другие твари помельче, все до одного были уничтожены в

последнем бою, а Назгулы еще не возвращались. Но воздух

долины по–прежнему дышал страхом и ненавистью. Гондорцы

разрушили зловещий мост, подожгли источающие тошнотворный

смрад луговины и покинули недоброе место.

На следующий день, третий после выхода из Минас Тирита,

войско двинулось на север. От Перепутья до Мораннона

оставалось около двадцати лиг, и никто не мог сказать заранее,

что ожидает воинов на этой дороге. Шли не таясь, но с

предосторожностями: вперед высланы были всадники, а по обе

стороны от дороги пробирались пешие разведчики. Особенное

внимание уделялось правой стороне дороги, где склоны сплошь

заросли темным кустарником и землю прорезало бесчисленное

множество оврагов, за которыми высились темные горы Эфел

Дуата. Погода оставалась ясной, ветер дул с запада, но мглу и

печальные туманы, плотно окутавшие Мрачные Горы, развеять

не мог даже он. Из–за хребта поднимались столбы густого дыма;

на высоте их подхватывали и уносили прочь поднебесные ветра.

Время от времени Гэндальф велел трубить в трубы, и герольды

повторяли клич: – Вернулись исконные Властители Гондора!

Обитателям этих земель дается выбор – признать их господство

или навеки покинуть этот край!

– Надо возвещать не «Властители Гондора», а «Король

Элессар», – предложил князь Дол Амрота. – Правда, Король еще

не занял трон, но это неважно. Врагу будет над чем подумать,

если герольды провозгласят имя Элессара!

С той поры герольды трижды в день провозглашали

возвращение Короля Элессара. Но на вызов никто не

откликнулся.

И все же, хотя поход протекал по видимости мирно, вскоре на

всех до единого, от командира до простого ополченца,

навалилась незримая тяжесть, и с каждой лигой все сильнее

сжималось сердце от тягостных предчувствий. В первый раз

угроза возникла к вечеру второго дня, считая от Перепутья: орки

и кочевники попытались нанести мощный удар по головным

- 186 -

отрядам Западной Армии. Засада была устроена в том самом

месте, где Фарамир недавно разбил харадское войско и где

дорога, пересекая один из отрогов Мрачных Гор, шла по дну

глубокого ущелья. Но разведчики из Эннет Аннуна, опытные

воины, которых возглавлял Маблунг, вовремя доставили

Западным Владыкам нужные сведения, и в ловушке оказались

сами враги. Всадники, сойдя с дороги, широкой дугой обошли

неприятеля снизу и ударили одновременно с флангов и с тыла;

одних врагов уложили на месте, другие бежали в горы.

Первая победа, однако, доставила командирам мало радости.

– Это обманный ход, – решительно высказал свое мнение

Арагорн. – Враг не ставил себе целью нанести нам серьезный

ущерб. Он хочет одного – внушить, что он недостаточно силен.

В этот вечер в небе появились Назгулы и уже не исчезали: день

деньской кружили они в небе, следя за передвижением войска.

Парили они высоко, и видеть их мог только Леголас, но

присутствие их ощущалось всеми, казалось, что тени стали

гуще, а солнце слегка затуманилось. И хотя Кольцепризраки не

снижались и не выдавали себя обычным пронзительным криком,

всем на плечи навалился страх, которого было не стряхнуть.

Время тянулось; тянулся и безнадежный поход. На четвертый

день от Перепутья и шестой – с выхода из Минас Тирита войско

дошло до пределов живой земли и вступило в разоренный край,

раскинувшийся перед входом в ущелье Кирит Горгор. Вокруг

простерлись болота и пустоши, доходившие на севере и востоке

до самого Эмин Муйла. Так безжизненны были эти места и такой

здесь царил страх, что мужество изменило некоторым из воинов

и они не смогли идти дальше.

Арагорн посмотрел на них скорее с жалостью, чем с гневом. Это

были роханские юноши, выросшие на дальних равнинах

Западного Фолда, и крестьяне из Лоссарнаха, с детства

привыкшие считать Мордор страной из страшной сказки, которая

не имеет никакого отношения к их незатейливой крестьянской

жизни. И вот бедняг забросило в самую гущу кошмарного сна.

Вдобавок оробевшие солдаты не могли до конца осознать

смысла войны и уразуметь, зачем судьба бросила их в этот

поход.

– Идите! – сказал им Арагорн. – Только постарайтесь отступить с

честью! А чтобы вы не покрыли свои имена позором, я поручу

- 187 -

вам дело. Поверните на юго–запад, к острову Кайр Андрос. Если

враг еще удерживает его – а я думаю, что это так, –

постарайтесь отбить остров и укрепиться там. Помните, что вы

защищаете Гондор и Рохан!

Некоторые, пристыженные милостью Короля, перебороли страх

и продолжали путь; остальные, видя, что все–таки смогут

совершить достойное деяние, воспряли и отправились своим

путем. На Перепутье тоже осталось немало воинов. Теперь

Владыки Запада собирались бросить вызов могуществу Мордора

с армией всего в шесть тысяч человек.

Войско двигалось медленно, в любую минуту ожидая ответа на

вызов. Отряды держались теснее: здесь высылать вперед

разведчиков, тем более целые разведывательные группы,

означало бы только терять людей понапрасну. Вечером, на

пятый день пути от Долины Моргула, разбили последний лагерь

и развели последние костры, с трудом набрав сухого дерева и

колючек. Ночные часы прошли в бессонном бдении.

Чувствовалось, что где–то рядом шныряют неизвестные, едва

различимые во мраке твари. До слуха долетал вой волков. Ветер

утих, воздух замер неподвижно. Разглядеть что–либо во тьме

почти не удавалось – над землей поднимались густые дымы и

зловонные испарения. Белый серп месяца потонул в мордорской

мгле.

Похолодало. Утром поднялся ветер, но теперь он дул с севера и

постепенно усиливался. Ночные твари попрятались, вокруг снова

стало пусто. Впереди показались первые громадные кучи

обожженной земли и щебня, словно отрыгнутые гигантскими

червями. Справа, теперь уже совсем близко, зловеще высилась

гигантская стена Кирит Горгор с Черными Воротами меж двух

высоких и темных Зубов Мордора, – под конец Владыки

свернули с прежней дороги, уходившей на восток, в грозившие

засадой предгорья, и теперь войско приближалось к Мораннону

с северо–запада, откуда в свое время подходил к Воротам и

Фродо.

Огромные железные створки Черных Ворот под грозно

нахмуренным арочным сводом были плотно закрыты.

Укрепления казались безлюдными. Повисла мертвая,

напряженная тишина. Войско достигло цели безумного похода и

стояло, никем не встреченное, на холоде, пред стенами, которых

- 188 -

не сумела бы взять приступом ни одна армия, даже оснащенная

мощными осадными орудиями и даже в том случае, если бы у

Врага едва–едва достало войска на защиту стен и ворот. Но ни

для кого не было тайной, что горы и скалы вокруг Мораннона

битком набиты солдатами, а мрачное ущелье за Воротами

сплошь изрыто норами, где гнездятся неисчислимые выводки

злых тварей. Назгулы один за другим постепенно собрались над

Зубами Мордора и кружили там, как стервятники. Воины Запада

знали, что Кольцепризраки следят за войском. Но Враг все еще

медлил.

Выбора не оставалось – надо было доиграть взятую на себя

роль до конца. Арагорн выстроил войско для обороны, насколько

позволяла обстановка. Воины встали вокруг двух огромных

холмов из обожженной земли и камня, насыпанных орками за

многие годы работы. От подножия этих холмов до самых ворот

Мордора вместо крепостного рва тянулась гнилостная

чавкающая жижа, покрытая зловонными озерцами. Приказы

были отданы, и наконец Владыки Запада в сопровождении

многочисленного отряда всадников со знаменосцами,

герольдами и трубачами двинулись к Черным Воротам.

Гэндальф взял на себя роль главного герольда; за ним следовал

Арагорн с сыновьями Элронда, Эомер Роханский и князь

Имрахил. Гимли, Леголас и Перегрин также вошли в отряд

парламентеров как представители своих племен.

Подойдя к Мораннону на расстояние крика, Владыки велели

развернуть знамя. Трубачи протрубили в трубы. Герольды

выступили вперед и прокричали башням и стенам Мордора:

– Выходите! Пусть Властелин Черной Страны явится на

переговоры! Мы пришли судить его по законам справедливости,

ибо он дерзнул коварно напасть на Гондор и разорил его угодья.

Король Элессар требует, чтобы он возместил содеянное им зло и

покинул эти земли навсегда. Выходите!

Ответа не было долго, стена и Ворота безмолвствовали. Но

Саурон составил свой план заранее: он намеревался вдоволь

наиграться мышью, прежде чем прикончить ее. Парламентеры

Войска Западных Владык уже собирались поворачивать назад,

как вдруг тишину прорвала длинная барабанная дробь,

прокатившаяся по горам, словно гром. За дробью последовал

такой рев рогов, что камни и те дрогнули, а люди мгновенно

- 189 -

оглохли. Главные створки Черных Ворот, громко лязгнув,

распахнулись. Из проема выступили парламентеры Черной

Башни.

Впереди ехал высокий страшный всадник на черном коне, –

если, конечно, это огромное существо было конем. В ноздрях и

глазницах оскаленной морды чудовища, больше похожей на

череп, горело пламя. Всадник был закутан в черный плащ,

черным был и его остроконечный шлем; но это был не

Кольцепризрак, а живой человек. То был Главный Управитель

Замка Барад–дур. Имени его не сохранила ни одна легенда. Он,

наверное, и сам запамятовал, как его зовут, ибо представился

как Язык Саурона. Говорят, это был некий отщепенец из племени

Черных Нуменорцев, которые осели в Средьземелье еще во

времена первого возвеличения Саурона и поклонились ему, ибо

служили злу и были привержены черным искусствам. Язык

Саурона поступил на службу к Черному Властелину сразу после

возрождения Черной Башни и, будучи человеком весьма умным

и коварным, поднимался все выше и выше в иерархии слуг

Саурона, пока не добился его особой милости. Жестокостью он

превосходил орков, искусством магии владел, как никто, и ему

было открыто многое из мыслей его господина.

Он–то и выехал из Ворот в окружении небольшого отряда, весь в

черном, под одним–единственным черным знаменем с гербом

Красного Глаза. Остановившись в нескольких шагах от

парламентеров, посланец Мордора смерил противников

пренебрежительным взглядом и громко рассмеялся.

– Есть среди этой швали кто–нибудь достойный того, чтобы я

вел с ним переговоры? – надменно вопросил он. – Или хотя бы

кто–нибудь способный меня понять? Не ты же! – с издевкой

бросил он Арагорну. – Чтобы сойти за Короля, мало нацепить

эльфийское стеклышко и навербовать армию голытьбы. Так

любой душегуб из диких гор сможет заявить права на трон!

Арагорн не сказал ни слова, но взглянул Черному Посланнику

прямо в глаза и долго не отводил взгляда. Некоторое время

между ними шла безмолвная борьба, и, хотя Арагорн не

шевельнулся и даже не положил руки на рукоять меча,

Посланник дрогнул, подался назад, словно защищаясь от удара,

и взвизгнул:

– Я – герольд и посланник. Моя особа неприкосновенна!

- 190 -

– Там, где соблюдается этот закон, посланники ведут себя иначе

и воздерживаются от бранных слов, – вмешался Гэндальф. –

Впрочем, твоей особе никто не угрожает. Пока мы ведем

переговоры, бояться тебе нечего. Однако, если твой господин не

послушает голоса мудрости, жизнь всех его слуг вскоре окажется

под серьезной угрозой, и твоя не будет исключением.

– Вот как! – протянул Посланник. – Значит, говорить будешь ты,

старая борода? Частенько, частенько мы о тебе слышим! Все,

значит, бродишь по свету, плетешь заговоры, а сам держишься

на безопасном расстоянии? Что–то нынче ты сунул нос чересчур

далеко, достопочтенный Гэндальф! Ну ничего, вскоре ты

узнаешь, что бывает с теми, кто дерзает плести свою глупую

паутину у ног Великого Саурона! У меня есть для вас кое–что

небезынтересное. Тебе будет особенно любопытно взглянуть на

эти вещи, и мне велено удовлетворить твое любопытство. Если

уж ты осмелился приблизиться к Воротам – смотри!

С этими словами он кивнул одному из своих солдат, и тот

подошел, держа в руках небольшой черный сверток. Посланник

отвернул край ткани – и, к своему изумлению и ужасу, спутники

Арагорна увидели в руках Посланника Черной Башни короткий

меч, который носил Сэм, серый плащ с эльфийской застежкой и,

наконец, мифриловую кольчугу Фродо, завернутую в его же

рваную одежонку. Глаза защитников Запада застлала мгла.

Наступило молчание. Казалось, мир застыл и всякое движение

прекратилось. Сердца перестали биться, умерла последняя

надежда. Пиппин, стоявший за князем Имрахилом, с криком

отчаяния бросился вперед.

– Остановись, – сурово приказал Гэндальф, водворяя его на

место.

Посланник Мордора громко рассмеялся.

– Гляньте–ка, еще один поганец! – отсмеявшись, прошипел он. –

И какой вам только в них прок? Для меня это, право, загадка! А

уж засылать их к нам в Мордор лазутчиками – это лежит за

пределами даже вашего обычного сумасбродства. Спасибо

этому недокормышу – он выдал, что видит эти вещи не впервые.

Теперь и вы не сможете отрицать, что они вам знакомы.

– Я и не отрицаю этого, – молвил Гэндальф. – Я знаю эти вещи,

знаю, откуда они и какой проделали путь. Ты же, гнусный Язык

Саурона, хоть и спесив, а не ведаешь из этой истории и

- 191 -

половины. Для чего ты принес их сюда?

– Гномья кольчуга, эльфийский плащ, меч из Курганов

низвергнутого Запада и лазутчик из крысиного питомника под

названием Заселье… Ну–ну, спокойнее! Да, да, мы всё знаем,

хотя вы и пытались замести следы! Так что же? Будете ли вы

горевать о том, кто носил эти вещи? Или его удел вас не

трогает? А может, он, наоборот, очень дорог вам? Если так, то

пораскиньте–ка быстренько тем, что заменяет вам мозги. Саурон

не любит лазутчиков, так что теперь судьба вашего приятеля

зависит от вас и вашего решения!

Никто не ответил, но от глаз Посланника не укрылись ни серые

от ужаса лица, ни страх, застывший в глазах его врагов, и он

снова рассмеялся, видя, что добился желаемого.

– Вот и прекрасно! – воскликнул он. – Вижу, крысенок вам дорог.

А может, все дело в его задании и вы надеялись на успех? Ну,

ясно, ясно, так оно и есть! Но теперь, как вы понимаете,

надеяться больше не на что. Ему будет назначена особая казнь,

такая, знаете ли, медленная, растянутая на годы, – Великая

Башня не знает себе равных в этом искусстве. Света он больше

не увидит, можете не сомневаться, – если только мы не

пожелаем отпустить его, когда он изменится и будет сломлен

окончательно. Тогда–то вы и полюбуетесь плодами своих дел.

Так будет, если вы не примете условий моего Повелителя!

– Назови их, – проговорил Гэндальф. Голос его звучал твердо,

но те, кто стоял рядом, видели, какая мука и тревога сжала ему

сердце. Сейчас он казался обыкновенным, смертельно усталым

стариком, сломленным в самом конце пути, потерпевшим полное

поражение на всех фронтах. Никто уже не сомневался, что

Гэндальф примет условия Саурона.

– Внемлите же! – объявил Посланник и по очереди с усмешкой

осмотрел каждого из стоявших перед ним. – Гондорская

голытьба и введенные в заблуждение союзники Гондора должны

немедленно отступить за Андуин, дав сперва клятву, что никогда

более не осмелятся выступить против Саурона Великого с

оружием в руках, ни явно, ни тайно. Все земли к востоку от

Андуина до Туманных Гор и Роханской Щели становятся

данниками Мордора. Жителям этих земель запрещается носить

оружие, однако внутренние свои дела им дозволено будет

улаживать самим. Но им вменяется в обязанность

- 192 -

восстановление Исенгарда, где они учинили столь варварское

разрушение и который отныне переходит к Саурону. В башне же

Орфанка водворится Наместник Мордора, но не Саруман, кто

нибудь иной, кому Повелитель доверяет больше, чем прежнему

владельцу!

В глазах Посланника явно читалось, что он сам намерен стать

Наместником Исенгарда и собрать под своей властью все, что к

тому времени останется от Запада. Он будет тираном, они – его

рабами…

Но тут заговорил Гэндальф:

– Не слишком ли высокую цену ты просишь за освобождение

одного пленника? В обмен на него твой Властелин хочет

получить сразу все, что в ином случае ему пришлось бы

завоевывать ценою многих сражений. Уж не угасла ли его вера в

победу после битвы на полях Гондора? Не потому ли он

опустился до торговли? Но предположим, что мы согласимся

заплатить за этого пленника то, что просит твой владыка. Какие

ты представишь нам ручательства того, что Саурон, Верховный

Повелитель обманщиков и предателей, выполнит свою часть

уговора? Где пленник? Пусть его приведут сюда, пусть

представят нам – тогда и обсудим твои условия.

Гэндальф не спускал глаз с лица Посланника, словно в

смертельном поединке на шпагах, – и ему показалось, что тот

растерялся; но в следующее мгновение он овладел собой и

засмеялся снова.

– Довольно сорить словами! – злобно выкрикнул он. – Ты

говоришь с Языком Саурона! Ручательства? Саурон никому не

дает никаких ручательств! Если ты ищешь пощады, повинуйся –

и трепещи. Условия Повелителя тебе известны. Ты волен взять,

что тебе дают, или отвергнуть!

– Взять–то мы возьмем… – медленно проговорил Гэндальф – и

вдруг рывком распахнул плащ. Белый свет вспыхнул в

полумраке, словно лезвие меча. Гнусный Посланник невольно

отпрянул перед выброшенной вперед рукой волшебника, а тот

быстро шагнул к Посланнику и выхватил у него сверток с

плащом, мечом и кольчугой.

– Вот что мы возьмем у тебя на память о нашем друге! Что же

до ваших условий, то мы отвергаем их безоговорочно. Твоя роль

сыграна! Смерть уже стучится в твою дверь. Мы пришли сюда не

- 193 -

для того, чтобы тратить время на переговоры с трижды

проклятым лжецом и обманщиком Сауроном, а тем более с

одним из его рабов. Прочь!

Посланник Мордора больше не смеялся. Лицо его перекосилось,

как у хищника, который впился зубами в добычу и вдруг

схлопотал стальным прутом по морде. Его губы в бешенстве

задрожали; он издал невнятный, сдавленный, полный ярости

звук, перевел взгляд на беспощадные лица Владык, на их

горящие гибельным огнем глаза, – и страх пересилил злобу.

Громко прокричав что–то, Посланник резко повернулся, взлетел

на коня и бешеным галопом помчался обратно в Кирит Горгор, а

его свита – за ним. Но слуги Посланника на скаку протрубили в

трубы: это был условный сигнал, и не успели парламентеры

скрыться из виду, как Саурон захлопнул свою мышеловку.

Загрохотали барабаны, к небу взвились языки пламени.

Исполинские створки Черных Ворот разом распахнулись. Как

бурлящая вода из открытого шлюза, наружу хлынула

неисчислимая армия.

Парламентеры Запада вскочили на коней и под улюлюканье

мордорских полчищ поскакали прочь. Глаза воинам застлала

пыль – это перешла в наступление армия кочевников с Востока,

ждавшая сигнала в тени последнего отрога Эред Литуи, за

левым Зубом. Со склонов по обе стороны Мораннона лавиной

покатилась бесчисленная орочья рать. Капкан захлопнулся.

Вскоре вокруг двух серых холмов, где плечом к плечу стояли

роханские и гондорские воины, сомкнулось море вражеских

полчищ, числом вдесятеро превосходивших армию Владык

Запада. Стальные челюсти Саурона сошлись на предложенной

приманке.

Для подготовки к бою у Арагорна оставались считанные минуты.

На одном холме встал он сам рядом с Гэндальфом; над ними

захлопало на ветру прекрасное, обреченное знамя с Древом и

Звездами. На другом холме развевались знамена Рохана и Дол

Амрота – Белый Конь и Серебряный Лебедь, а вокруг холмов,

ощетинившихся на все четыре стороны света копьями и мечами,

сомкнулись воины Запада. Лицом к Воротам Мордора, откуда

ожидался первый яростный натиск, стояли сыновья Элронда; по

левую руку от них обнажили мечи дунаданы, по правую –

готовились дорого продать свою жизнь князь Имрахил со своими

- 194 -

подданными из Дол Амрота, высокими и прекрасными рыцарями,

а с ними – лучшие гвардейцы Сторожевой Башни.

Налетел порыв ветра, пропели рога, засвистели стрелы. Солнце,

взбиравшееся все выше, затмилось чадным мордорским

маревом и стояло над головами маленькое, тускло–красное,

далекое, словно в конце дня – или при конце мира, в

преддверии Вечного Мрака. Из поднебесной мглы с леденящим

кровь воем, возвещая смерть, ринулись Назгулы, и от тлевшей

еще надежды остались одни угли.

Услышав, что Гэндальф отверг условия Врага и обрек Фродо на

долгие пытки в Черной Башне, Пиппин согнулся чуть ли не в три

погибели, как от удара, – так ему стало страшно. Но теперь он

взял себя в руки. Хоббит стоял бок о бок с Берегондом, в первой

шеренге Гондора, рядом с рыцарями князя Имрахила. Лучше,

казалось ему, поскорее умереть, раз уж все кончилось так, а не

иначе, и оборвать на полуслове горькую повесть, которой

обернулась его недолгая жизнь.

– Мерри бы сюда, – услыхал он свой голос. Глаза его следили за

приближающимися врагами, а в голове одна за другой

проносились короткие мысли: «Что ж! Теперь я, по крайней

мере, понимаю бедного Дэнетора. Если смерти не избежать, мы

вполне могли бы погибнуть вместе – Мерри и я. Почему бы и

нет? Но Мерри далеко. И к лучшему! Пусть его конец будет

легче моего. А пока я должен сделать все, что в моих силах».

Хоббит вынул меч и бросил взгляд на красную и золотую вязь,

бегущую по клинку. Летучие нуменорские руны горели на лезвии,

как пламя. «Для этого часа его, наверное, и ковали, – пришло в

голову Пиппину. – Эх, вот бы разделаться с этим мерзким

Посланником! Тогда бы я догнал старину Мерри. Ну ничего, я

еще ткну как следует кого–нибудь из этого звериного отродья,

прежде чем все кончится. Если бы вот только увидеть еще

разочек прохладное солнышко да зеленую травку…»

Не успел он додумать, как первая волна врагов накрыла их.

Орки, увязшие в болоте перед холмом, остановились и

обрушили на воинов Запада град стрел; однако через болото,

раздвинув ряды орков, уже шагали горные тролли с плато

Горгорот, ревевшие на ходу по–звериному. Это были настоящие

чудовища: ростом великаны, в плечах – косая сажень… Ни один

человек не мог бы сравниться с ними ни ростом, ни силой. Тело

- 195 -

их вместо одежды покрывала колючая чешуя; а может быть,

такая у них была кожа? Крепкие, круглые черные щиты и

тяжелые молоты сжимали они в узловатых, жилистых руках.

Болото было им нипочем. Без колебаний они ступили в черный

ил и с воем двинулись вперед. Как шквал, врéзались

тролли в ряды гондорцев, расплющивая молотами шлемы и

головы, сминая щиты и ломая кости, – так кузнецы куют горячее,

податливое железо. Один из ударов обрушился на сражавшегося

рядом с Пиппином Берегонда; тот рухнул, и огромный

предводитель троллей, выпустив когти, склонился над ним, – у

этих гнусных тварей в обычае было перегрызать горло добыче.

Пиппин с силой, снизу вверх, вонзил в тролля свой меч.

Покрытый письменами клинок Запада пробил чешую и глубоко

вошел в брюхо чудовища. Хлынула черная кровь. Великан

ступил вперед и тяжко, как кусок скалы, рухнул, похоронив под

собой и человека, и хоббита. Тьма, смрад и сокрушающая кости

боль навалились на Пиппина, и он полетел куда–то в бездонную

черную пропасть.

«Так я и знал, что этим кончится», – мелькнула у него мысль – и

упорхнула.

Он успел еще рассмеяться про себя, ибо почти весело было

знать, что ты наконец–то свободен от всех сомнений,

переживаний и страхов. Но на самом краю беспамятства, когда

эта последняя мысль уже покидала его, Пиппин вдруг услышал

голоса. Кричали, казалось, откуда–то из давно забытого мира, из

невероятной дали:

– Орлы! Орлы летят!

На мгновение Пиппин задержался у порога.

«Бильбо! – вспомнил он. – Но нет! Это было в его истории,

давным–давно. А это моя история, и ей настал конец. В добрый

путь!»

С этим он перешагнул порог и больше ничего не видел.

 

 

 

 

- 196 -

ЧАСТЬ 6

 

Глава первая.

БАШНЯ КИРИТ УНГОЛ

 

Сэм с мучительным усилием поднялся с земли. Сначала он не

понял, где находится, но в следующий миг отчаяние и горе снова

нахлынули на него: он все вспомнил. Он был в глубоком темном

подземелье, у нижних ворот орочьей крепости, но с внешней

стороны. Медные створки по–прежнему были наглухо закрыты.

Видимо, он с размаху налетел на них и упал замертво. Сколько

времени прошло с тех пор, сказать было трудно; он помнил

только, что перед этим был взбешен и весь горел от ярости.

Сейчас его била дрожь. Хоббит подкрался к воротам и приложил

к ним ухо.

Из–за ворот доносился невнятный шум орочьих голосов, но

вскоре стих и он. Голова раскалывалась, перед глазами плыли

огненные пятна, но Сэм взял себя в руки и собрался с мыслями.

В одном сомнений не было: через эти ворота ему в орочью

крепость не проникнуть. «Здесь можно не один день

прокуковать, пока они откроются, – подумал Сэм, – а ждать–то

как раз и нельзя!» Время было на вес золота. В чем его долг,

Сэм знал теперь твердо: спасти хозяина – или погибнуть.

«Больше похоже на второе, – мрачно отметил он про себя,

вкладывая Жало в ножны и поворачиваясь спиной к медным

створкам ворот. – Здесь это раз плюнуть».

Он медленно, ощупью двинулся назад по туннелю, не решаясь

вынуть из–за пазухи эльфийский светильник и пытаясь связать

воедино все, что произошло, начиная с Перепутья. Который

теперь час? – пришло ему в голову. Наверное, один день

кончился, а второй еще не начался… Но счет дням был потерян

безвозвратно. Здесь царила тьма, здесь день и ночь не помнили

своих имен, и всякий, кто попадал сюда, тоже был обречен

забвению. «Интересно, думают ли они про нас хоть немножко, –

вздохнул Сэм, – и что у них там делается?» На слове «там» он

помахал рукой, но не на запад, как думал, а на юг – ибо снова

находился в боковом туннеле Шелоб. На западе солнце

приближалось к полудню, шло четырнадцатое марта по

Засельскому Календарю. Арагорн вел из Пеларгира Черный

Флот, Мерри спускался с Рохирримами по Долине Каменных

- 197 -

Телег, а в Минас Тирите начинался пожар, и в глазах Дэнетора, к

ужасу Пиппина, разгоралось безумие. И все же ни труды, ни

тревоги не могли помешать друзьям постоянно возвращаться

мыслями к Фродо и Сэму. О них помнили. Но Фродо и Сэм

находились далеко, слишком далеко, чтобы им можно было

помочь. Самая сосредоточенная и могучая мысль не смогла бы

в эту минуту ничего сделать для Сэмуайза, сына Хэмфаста

Гэмги: он был совершенно один.

Долго ли, коротко ли, Сэм снова оказался у каменной двери,

преграждавшей выход из орочьего туннеля. Не отыскав, как и в

прошлый раз, ни замкá, ни засова, он снова перевалился

через верх и шумно спрыгнул на землю с противоположной

стороны. Затем он крадучись двинулся к выходу из пещеры

Шелоб, где все еще покачивались на холодном ветру обрывки

огромной паутины: после теплой зловонной тьмы, оставшейся

позади, ветер показался Сэму холодным, но нет худа без добра

– по крайней мере, это помогло ему немного взбодриться. Он

осторожно выбрался наружу.

За порогом царила зловещая тишина. Свет был тусклым – не

свет даже, а какие–то поздние сумерки. Из Мордора

поднимались огромные клубы дыма и плыли на запад, едва не

касаясь головы хоббита. Непроницаемый свод дыма и туч

отсвечивал снизу тусклым багрянцем.

Сэм взглянул на орочью башню – и вдруг ее узкие окна

вспыхнули, словно маленькие красные глазки. Может, это какой

нибудь сигнал? От гнева и отчаяния Сэм совсем было

запамятовал про орков, но теперь ему снова стало страшно. И

все же он видел перед собой только один путь: попытаться

проникнуть в эту ужасную башню через главный вход. Колени у

Сэма подгибались; он заметил, что дрожит мелкой дрожью.

Отведя глаза от башни и острых скал Прорези, торчавших

впереди, Сэм принудил непослушные ноги двигаться. Медленно,

прислушиваясь к каждому звуку, до боли в глазах всматриваясь в

густые тени, залегшие у камней, он двинулся вперед мимо того

места, где Шелоб настигла Фродо, – отвратительная паучья вонь

еще стояла в воздухе. Теперь дальше, в гору… А вот и Прорезь:

здесь он впервые надел Кольцо, чтобы его не заметили орки

Шаграта.

Сэм остановился и сел на камень, чувствуя, что дальше идти

- 198 -

пока не может. Он понимал: еще шаг – и он в Мордоре, а оттуда,

вполне возможно, пути назад уже нет. Сам не зная зачем, Сэм

вытащил Кольцо и снова надел его на палец. В тот же миг на

плечи ему навалилась огромная тяжесть и он снова ощутил на

себе ненависть Глаза – только теперь она была еще сильнее и

настойчивее. Глаз искал и домогался, пытаясь проникнуть сквозь

тень, наведенную им ради своей же безопасности, тень, которая

теперь мешала ему, еще больше разжигая его нетерпение и

сомнение…

Как и в прошлый раз, слух стал острее, а предметы этого мира

истончились и затуманились. Скалы вокруг сделались бледными,

едва различимыми, как сквозь дымку, зато издалека ясно

донеслись бульканье и клекот нянчащей свою рану Шелоб. Где

то совсем рядом лязгал металл и раздавались яростные крики.

Хоббит вскочил на ноги и прижался к стене. Хорошо, что под

рукой есть Кольцо! Наверное, орки выслали к перевалу новый

дозор… Впрочем, Сэм тут же осознал, что ошибается. Шумели в

крепости: башня высилась теперь прямо над ним, по левую руку.

Сэма пробрал озноб, но он все же попытался взять себя в руки и

двинуться дальше. Судя по всему, в крепости творилась какая

то чертовщина. А вдруг орки не выдержали искушения, махнули

рукой на приказ и теперь пытают Фродо, терзают его, раздирают

на куски?.. Сэм снова прислушался – и тревога сменилась

проблеском надежды. Это же шум драки! Орки перессорились!

Значит, у Горбага с Шагратом дошло до поножовщины! Шансов

на успех это, конечно, не прибавляло, зато помогло Сэму

решиться. Такие случаи на дороге не валяются! Любовь к Фродо

пересилила все, и Сэм, снова забыв об опасности, с криком

«Господин Фродо, держитесь!» взбежал по крутой тропе на

перевал.

Поворот влево, крутой спуск… Мордор!

Сразу ощутив неведомую опасность, он поскорее снял Кольцо,

хотя и уверял себя, что дело вовсе не в опасности, – просто–де

следует видеть, куда идешь.

«Самому страшному лучше смотреть в лицо, – пробормотал он

про себя. – Что толку блуждать в потемках!»

Грозный и безрадостный вид открылся глазам хоббита. Под

ногами круто, утес за утесом, обрывался в темную пропасть

самый высокий из гребней Эфел Дуата, а за пропастью

- 199 -

поднимался еще один хребет, пониже, – мрачная Моргайя,

внутренняя стена укреплений Черного Властелина.

Как клыки, чернели на огненном небе ее зазубренные вершины.

Вдали, за широким, усеянным малыми огнями озером тьмы

стояло зарево огромного пожара, и к небу столбами поднимался

клубящийся дым, подсвеченный тускло–красным снизу и черный

вверху, – там столбы сливались в одну общую завесу плотной

мглы, нависавшую над всей огромной проклятой страной.

Не зная того сам, Сэм смотрел на Ородруин, Огненную Гору.

Скрытые глубоко под конусом из пепла, невидимые горны

Ородруина временами разгорались, и пламя с грохотом

вырывалось наружу. Из трещин в склонах, бурля и клокоча,

выплескивались потоки лавы и устремлялись вниз. Некоторые из

потоков, пылая, ползли по направлению к Барад–дуру, оплавляя

берега вырытых специально для них каналов; другие, извиваясь,

прожигали себе дорогу в каменистой равнине и постепенно

застывали, словно гигантские драконы, в муках извергнутые

чревом земли и окаменевшие. В одно из таких мгновений и

предстала Гора Судьбы глазам Сэма Гэмги. Багровый свет,

разлитый над ее вершиной и не заграждаемый теперь высоким

гребнем Эфел Дуата, пылал во все небо, и скалы казались

залитыми кровью.

Сэм стоял в этих жутких отблесках, подавленный и устрашенный

чудовищным величием крепости Кирит Унгол: только теперь он

увидел ее всю целиком. Зубец, на который они с Фродо

смотрели с той стороны перевала, оказался всего–навсего

верхушкой одной из сторожевых башен крепости. Со стороны

Мордора крепость представляла собой исполинскую

трехъярусную громаду, опиравшуюся на каменный выступ. Сзади

крепость защищена была утесом, к которому лепились, мал

мала меньше, остроконечные бастионы. Стены, искусно

отшлифованные, смотрели на северо–и юго–восток. С высоты

Сэм различил внутри крепостных ограждений, в нижнем ярусе,

узкий двор, откуда открывался выход на широкую дорогу,

проложенную по самому краю пропасти; затем дорога

поворачивала к югу и, петляя, спускалась вниз, во мглу, чтобы

соединиться там с другой, идущей от Моргульского перевала.

Пройдя через зубчатый хребет Моргайи, она вела дальше, на

плато Горгорот, в направлении Барад–дура. Верхняя же, узкая

- 200 -

тропа, на которой стоял сейчас Сэм, сбегала вниз по ступенькам

и встречалась с главной дорогой, проходившей под хмурыми

стенами крепости, у самых ворот.

Глядя на Башню, Сэм внезапно осознал, чуть не упав от своего

открытия, что крепость строили вовсе не для того, чтобы враги

не проникли в Мордор, а для того, чтобы они не могли оттуда

выйти! И действительно – крепость, еще в давние времена,

построили гондорцы, и служила она для обороны восточного

Итилиэна. Воздвигли ее вскоре после заключения Последнего

Союза, когда люди Запада поставили дозоры на границе темных

земель Саурона, – в то время там еще таились многие из его

слуг. Но и здесь случилось то же, что в башнях Нархост и

Кархост, Зубах Мораннона: стражники предались праздности и

дреме, среди них нашлись изменники – и Вождь Назгулов

захватил башню. Выходом через Кирит Унгол на долгие годы

завладели силы тьмы. Вернувшись в Мордор, Саурон счел

крепость весьма удобной и полезной. Преданных слуг у него

почти не было, все больше рабы, которых он держал в

повиновении с помощью страха; их ни в коем случае нельзя

было выпускать из Мордора! Впрочем, если бы нашелся дерзкий

враг, которому удалось бы невредимым миновать долину

Моргула и логово Шелоб, здесь его встретил бы последний

заслон, зоркое, недреманное око, и дальше наглец не сделал бы

ни шагу.

Сэм слишком хорошо видел, что пробраться под этими

тысячеокими стенами и проскользнуть мимо недремлющих

привратников нет никакой надежды. А если бы это и удалось,

далеко он все равно не ушел бы: даже наичернейшие тени,

залегавшие в глубоких ложбинах, куда не достигали багровые

сполохи мордорского зарева, не послужили бы ему защитой от

орков с их ночным зрением. Нет! Пройти по этой дороге не смог

бы никто. Но Сэму предстояло кое–что похуже. Ему надо было

не просто проскользнуть мимо ворот и скрыться, а пройти в них,

причем одному!

Сэм подумал о Кольце; но мысль эта его не успокоила, а,

наоборот, испугала. Когда взгляд хоббита упал на пылающую

вдали Гору Судьбы, Кольцо сразу же дало знать о себе, и Сэм

заметил, что оно ведет себя как–то иначе. По мере приближения

к исполинским кузницам, где когда–то в глубинах времен Кольцо

- 201 -

было выковано, сила его росла; оно становилось коварнее,

изобретательнее и страшнее. Теперь укротить его могла бы

лишь самая могучая воля. Даже не надевая Кольца – оно, как и

прежде, висело на шее, чуть оттягивая цепочку, – Сэм

чувствовал, что стал как–то выше, как будто собственная тень

выросла, исказилась и окутала его. Огромной, зловещей угрозой

встала эта тень над Мордором. Сэм понимал, что перед ним два

пути: либо он выстоит против чар Кольца (а это будет стоить

немалых мучений), либо не выдержит, объявит его своим – и тем

самым бросит вызов страшной Силе, таящейся в далекой

темной твердыне за мглистой долиной. А Кольцо уже начинало

понемногу искушать его, подтачивая волю и разум. В голове

замелькали самые дикие и невероятные образы. Он видел себя

Сэмуайзом Сильным, Величайшим Героем Эпохи. Он шагал

через темные земли Мордора с пламенеющим мечом в руке,

дабы навеки сокрушить Барад–дур, и целые армии следовали за

ним, как стада овец за пастухом.

…Тучи рассеивались, сверкало солнце, плато Горгорот по

мановению руки Победителя превращалось в цветущий сад, и на

деревьях зрели сочные плоды. Надо только надеть Кольцо на

палец, провозгласить его своим – и все это сбудется!..

И не устоять бы Сэму в час испытания, если бы не любовь к

хозяину, а главное – глубоко коренившийся в его разуме

хоббичий здравый смысл, победить который не могло ничто. В

глубине души Сэм знал, что все эти блеск и великолепие не про

него, даже и не будь заманчивые видения надувательством

чистейшей воды, подсунутым, чтобы завлечь его в ловушку. На

деле Сэму нужно было от жизни совсем немного: заиметь бы

маленький садик, чтобы возделывать его на свое усмотрение да

кормиться с него, – и все. О роскошных садах размером в целое

королевство он никогда не грезил. К тому же Сэму всегда

хватало собственных рук: чужие, даже послушные, были ему не

нужны.

«Нечего вешать мне лапшу на уши, – рассердился он наконец. –

Будто Он меня не выследит! Да я у Него и пикнуть не успею.

Если я надену Кольцо здесь, в Мордоре, Он меня мигом засечет.

Эх! На везение мне теперь надеяться – что на снег в мае.

Крепко же я влип! Скрыться надо позарез, а Кольцо надевать –

ни–ни! Что же это получается? Выходит, оно мне не поможет, а

- 202 -

только зря будет шею оттягивать, чтобы я головы не мог

поднять? Как же быть?»

Но, если говорить честно, он уже знал, что ему делать. К

Воротам! Хватит проволочек! Он встряхнулся, сбрасывая с плеч

разросшуюся тень, отогнал соблазны – и медленно начал

спускаться. Теперь ему казалось, что он с каждым шагом

уменьшается; еще немного – и он снова превратился в

крошечного, насмерть перепуганного хоббита. Пробираясь вдоль

нижней стены крепости, он уже и без помощи Кольца явственно

расслышал крики и шум. Похоже, дрались прямо за стеной, на

нижнем дворе.

Он был уже на половине пути вниз, когда из темного проема

ворот в красный полумрак опрометью бросились два орка. На

счастье Сэма, они побежали не к нему, а в сторону главной

дороги, но уже через пару шагов внезапно заспотыкались,

рухнули и остались лежать без движения. Сэм не видел стрел,

но нетрудно было догадаться, что беглецов подстрелили, – надо

полагать, на стенах или за воротами прятались лучники.

Распластавшись по стене, Сэм осторожно двинулся дальше.

Один взгляд наверх мигом отбил у него охоту карабкаться –

стена вздымалась футов на тридцать в высоту, кладка была

ровная, ни тебе трещинки, ни зазубринки… Делать нечего –

ворота так ворота!

Подкрадываясь, Сэм наспех прикидывал, сколько орков мог

держать под своим началом Шаграт, и сколько пришло с

Горбагом, и с чего у них, собственно, заварилась каша. С

Шагратом на перевал явилось около сорока солдат, Горбаг

привел раза в два больше, но ведь Шаграт наверняка взял с

собой только часть гарнизона. А поцапались они из–за Фродо и

его вещей, не иначе…. От этой мысли Сэм даже приостановился

на минутку. Он увидел ссору с такой ясностью, как будто она

разыгралась прямо у него перед глазами. Все дело в

мифриловой кольчуге, что была у Фродо под курткой! Орки

непременно должны были ее обнаружить. Судя по разговору,

который удалось подслушать Сэму, Горбаг не мог не позариться

на драгоценную добычу. Правда, приказ Черной Башни защищал

пленника от любых посягательств, но дай оркам как следует

разгуляться, и они забудут про все приказы – а тогда Фродо

несдобровать.

- 203 -

«Ну все, хватит мямлить! – обругал себя Сэм. – Идешь ты или

нет?»

Он выхватил Жало и бросился к распахнутым воротам – но,

вбежав под арку, тут же налетел на что–то твердое и отскочил

назад. Неужели опять паутина Шелоб? Но если и паутина, на

этот раз она была невидима. Казалось, путь свободен, но что–то

не пускало Сэма вперед, и он не мог ничего с этим поделать.

Хоббит огляделся – и в темноте, под воротами, увидел Двух

Стражей.

Это были огромные каменные статуи, восседавшие на каменных

тронах по обе стороны ворот. У каждого было по три сросшихся

тела и по три головы – одна голова смотрела внутрь двора,

другая – прямо, третья – на дорогу. Клювы у Стражей были как у

стервятников, а пальцы рук, лежавшие на коленях, кончались

когтями. Обе фигуры были вырублены из цельного камня, но

казались живыми, словно в них обитал какой–то страшный, злой

и бдительный дух. Они знали, кто враг, а кто свой. Видим ты или

невидим – разницы для них не было: незамеченным в ворота не

мог пройти никто. Стражи налагали запрет и на вход, и на выход.

Сэм напряг всю свою волю, еще раз кинулся на невидимую

преграду – и его снова отбросило: он получил мощный удар в

грудь и по голове. Тогда, не придумав ничего другого, Сэм пошел

на риск: выхватил из–за пазухи скляницу Галадриэли и поднял

ее. Скляница мгновенно налилась белым светом, и тени,

залегавшие под аркой, метнулись в стороны. В свете скляницы

холодные, неподвижные Стражи явились взгляду во всем своем

чудовищном безобразии. Сэм заметил, как блеснули их черные

каменные глаза, и невольно отступил на шаг – такая в них была

злоба. Но хоббит чувствовал, что воля чудищ мало–помалу

слабеет; наконец она дрогнула и рассыпалась, уступив место

страху.

Сэм бросился вперед, на ходу запихивая скляницу обратно за

пазуху, но еще на бегу понял, что преграда за его спиной

сомкнулась вновь – крепкая, не хуже стальных ворот. Чудовища

пришли в себя. Из ужасных клювов вылетел пронзительный

вопль и беспорядочно заметался среди крепостных стен. Где–то

высоко на башне, словно в ответ крику Стражей, надтреснуто

ударил колокол.

«Ну, главное дело сделано! – подумал Сэм. – У дверей я

- 204 -

позвонил».

– Эй, выходи, кто не трус! – заорал он. – Живее! Доложите

командиру Шаграту, что к нему явился великий эльфийский

богатырь собственной персоной и дожидается в передней! Да не

забудьте помянуть эльфийский меч!

Ответа не последовало. Сэм решительно зашагал вперед. Жало

светилось голубым пламенем. Двор крепости тонул в глубокой

тени, но Сэм разглядел, что на камнях валяется множество

трупов. Один раз он едва не споткнулся, лишь в последний

момент заметив прямо перед собой двух мертвых орков

лучников; из спин у них торчали кинжалы.

Чем дальше, тем больше попадалось на пути убитых. Некоторые

лежали по одному, настигнутые ударом топора или стрелой,

другие – так и не разжав когтей – по двое и по трое, словно они

и после смерти готовы были душить, колоть, кусать! Камни были

склизкими от черной крови.

Одежда на орках, как разглядел Сэм, была двух видов: одна – с

изображением Красного Глаза, другая – с изображением Луны,

искаженной жутковатым мертвым оскалом. Но Сэм не

остановился и не стал разглядывать гербы подробнее. В глубине

двора он увидел приоткрытую дверь, ведущую в Башню. Оттуда,

из–за огромного орочьего трупа, валявшегося на пороге,

выбивался красный свет. Сэм перепрыгнул через мертвое тело,

вошел внутрь и растерянно огляделся.

От дверей в глубину Башни уходил широкий, гулкий коридор. По

стенам чадили факелы, но конец коридора тонул во мраке. По

обе стороны виднелось множество дверей и отверстий, но нигде

никого не было – только на полу лежало, раскинувшись,

несколько мертвецов. Из подслушанного разговора Сэм знал, что

Фродо – живого или мертвого – искать следует, скорее всего, в

самой верхней комнате. Но как туда добраться? Тут целый день

проищешь, пока догадаешься, куда идти…

«Это, наверное, в самом дальнем углу, – пробормотал Сэм себе

под нос. – Башня–то к стене прижимается. Попробую идти вдоль

факелов».

Он пошел вперед, но уже медленнее. Каждое движение

давалось ему с трудом. К горлу снова начал подбираться страх.

Одинокие шаги Сэма, многократно повторенные эхом, громко

разносились по пустому коридору; казалось, кто–то огромный

- 205 -

шлепает ладонями по камням. Пустынный коридор, трупы,

сырые черные стены, которые в свете факелов казались

залитыми кровью… Ко всему прибавлялась угроза внезапного

нападения: смерть могла поджидать в каждом дверном проеме,

за каждым поворотом, – а сзади, в воротах, стерегла неведомая

и бдительная злая сила… Для Сэма этого всего было, пожалуй,

многовато. Лучше уж бой, чем такая тягомотина. Только не сразу

с целым войском! Сэм заставил себя думать о Фродо, о том, что

тот лежит где–то неподалеку, связанный по рукам и ногам,

замученный, неизвестно, живой ли… И снова двинулся вперед.

Сэм миновал ряд факелов и оказался у больших полукруглых

ворот, которые, смекнул он – и смекнул верно – вели в пещеру

Шелоб. Внезапно откуда–то сверху донесся душераздирающий

вопль. Сэм замер. Послышался топот. Кто–то со всех ног мчался

вниз по гулкой лестнице.

Ослабевшая воля Сэма не могла уже остановить его рукú:

пальцы сами потянулись к цепочке и сжали Кольцо. Но Сэму не

хватило времени надеть его: из боковой дверцы, спотыкаясь и

топая, вылетел орк и кинулся прямо на оторопевшего хоббита.

Шагах в шести от Сэма орк поднял голову – и вдруг увидел

чужака. В налитых кровью глазах орка отразилось пламя

факелов, Сэм уже слышал, как ноздри орка с шумом втягивают

воздух… И вдруг орк остановился как вкопанный. Но увидел он

совсем не то, что думал Сэм. Не маленького, насмерть

перепуганного хоббита, с трудом удерживающего меч, нет! Над

опешившим орком, на фоне колеблющегося факельного огня,

нависла высокая безмолвная фигура, окутанная серой тенью. В

одной руке у таинственного великана сверкал меч, на который и

взглянуть–то нельзя было без рези в глазах, в другой великан

сжимал нечто ужасное, безымянное, излучающее власть и

роковую силу.

Орк согнулся, как от удара в живот, издал отчаянный вопль

ужаса, повернулся – и помчался назад. Никто на свете не

радовался еще при виде убегающего врага так, как обрадовался

этому неожиданному повороту событий Сэм!

– Что, съел? Ого–го! Эльфийский богатырь шутить не любит! –

завопил он. – Я уже иду! А ну, показывай, как подняться, а не то

я с тебя шкуру спущу!

Но орк был у себя дома, он был сыт и проворен, а Сэм оказался

- 206 -

в Башне впервые, давно не ел и страшно устал. Началась

крутая, бесконечная винтовая лестница. Вскоре Сэм стал

задыхаться. Орк скрылся из виду, топот его сапог становился все

слабее. Время от времени орк испускал отчаянный вопль.

Наконец наступила тишина.

Сэм продолжал карабкаться наверх. Он чувствовал, что

находится на верном пути, и это придавало ему бодрости. Он

отпустил Кольцо, потуже затянул пояс…

«Ну что ж, – с удовлетворением сказал он сам себе. – Все бы

орки так любили меня и мое Жало! Тогда, может, дело

обернулось бы к лучшему… Да и Шаграт с Горбагом и свора

ихняя, похоже, почти всю работу за меня сделали… Сдается

мне, что, кроме этой трусливой крысы, в крепости никого живого

не осталось!»

На этой мысли он резко остановился, будто с размаху налетел

на каменную стену. До него дошел страшный смысл этих слов.

«Никого живого…» Чей это жуткий предсмертный крик разнесся

недавно по крепости?

– Фродо! Фродо! Хозяин! – почти плача, воскликнул Сэм. – Что

же я делать–то буду, если вас убили? Держитесь, я иду к вам, на

самый верх! А там – что увижу, то увижу!

Наверх, наверх! Было темно; только изредка на поворотах или

над боковой дверью, ведущей на другие ярусы, попадался

случайный факел. Хоббит попробовал считать ступеньки, но на

двухсотой сбился. Ступал он теперь на цыпочках: ему

послышалось, что сверху доносятся голоса. Значит, крысы в

Башне еще есть…

И вдруг, когда Сэм совсем задохнулся, а колени у него

одеревенели, ступени внезапно кончились. Он остановился. Где

то поблизости и вправду слышались громкие голоса. Хоббит

огляделся. Он находился на плоской крыше третьего, верхнего

яруса Башни. Это была открытая площадка шириной шагов в

двадцать, обнесенная низкими перилами. Лестница выходила на

самую середину крыши, а над люком стояла маленькая башенка

с небольшим куполом о двух низких дверцах, глядящих на запад

и восток. Через восточную дверь видны были широкие темные

равнины Мордора и Огненная Гора вдали. Гора в этот миг как

раз извергала из своих бездонных недр свежую лаву, и по

склонам текли огненные реки, пылавшие так ярко, что, несмотря

- 207 -

на расстояние, верх крепости озаряло багровым светом. Вид на

запад был загорожен цоколем Башни, высоко вознесшейся над

хребтами окрестных гор. Из узкого окна–бойницы сочился свет.

Вход в башню чернел всего в каких–нибудь десяти шагах от

люка. В открытом дверном проеме было темно. Голоса, однако,

доносились именно оттуда.

Сэм не сразу прислушался к разговору. Сперва, перешагнув

через порог восточной дверцы, он осмотрелся и сразу понял –

здесь разыгралась самая жестокая драка. На террасе буквально

ногу некуда было поставить: всюду лежали тела убитых,

отрубленные руки, ноги и головы. Самый воздух пах смертью.

Внезапно громкая брань, звучный удар и крик боли заставили

Сэма быстро шагнуть обратно в укрытие. Хоббит сразу узнал

голос – хриплый, грубый, безжалостный. Шаграт, комендант

Башни, распекал кого–то из подчиненных:

– Стало быть, не пойдешь? Вот как?! Разрази тебя гром, Снага,

вошь ты этакая! Думаешь, меня исполосовали так, что мне с

тобой уже и не справиться? Ошибаешься! А ну, иди сюда, живо!

А не то я тебе буркалы–то выколю, вот как сейчас Радбугу! Учти,

когда подойдут новые ребята, я с тобой цацкаться не стану.

Отправлю прямиком к Шелоб, ясно? Попляшешь у нее!..

– Ты подохнешь гораздо раньше, чем сюда явится помощь, –

нагло заявил Снага. – Я тебе уже два раза говорил, что

паршивые моргульские свиньи добрались до ворот первыми.

Никто из наших наружу не вырвался. Лагдуф и Музгаш дали

было стрекача, но их сразу же и шлепнули. Я из окна видел.

Точно тебе говорю. А они были последние.

– Значит, идти должен ты, и нечего мне зубы заговаривать, –

зарычал Шаграт. – Мне нельзя отлучаться. Вдобавок я ранен.

Проклятый Горбаг! Бунтовщик дерьмовый! Чтоб ему сгнить в

Черных Ямах! – И он разразился грязными ругательствами. – Уж

я ему приложил как следует! Думал, утихомирится. А он,

скотина, как пырнет меня своей железякой!.. Ух! Еле задушил

гада!.. Ну, ладно базарить. Идти все равно надо, так что валяй,

катись, пока я тебя не слопал! Если новости не дойдут до

Лугбургца вовремя, мы с тобой оба загремим в Черные Ямы. Да

да, и ты тоже, не надейся улизнуть! А будешь тут сидеть да

трястись – еще похуже чего схлопочешь…

– Чтоб я опять на лестницу сунулся? – угрожающе заворчал

- 208 -

Снага. – Плевать мне, что ты командир. Не пойду, и баста! Эй,

эй, эй, брось нож–то! Нечего! Стрелу в брюхо захотел? То–то же!

Тебе все равно уже в комендантах не ходить. Узнают, какая тут

штука вышла, и тю–тю! Мне что, я честно защищал Башню от

вонючих моргульских крыс. А вы двое? Тоже мне начальнички!

Заварили кашу из–за какой–то паршивой добычи…

– Не твоего ума это дело! – рявкнул Шаграт. – Я выполнял

приказ, вот и все. Горбаг первый начал. Ух как у него глаза

разгорелись на ту рубашечку! Вот он и полез…

– Ты его сам раззадорил. Нечего было все время талдычить,

какая ты тут большая шишка! И вообще, мозгов у него было

больше, чем у тебя. Он тебе сто раз повторил, что главный

лазутчик на свободе, а ты все отмахивался. И сейчас хочешь это

замять. А Горбаг–то верно говорил! Бродит он тут, бродит,

богатырь этот! Голову даю на отсечение, что он из этих

кровопивцев, эльфов, а то еще, может, какой–нибудь тарк

распоганый – тоже не сахар… Точно тебе говорю! Он тут будет с

минуты на минуту. Слышал колокол? Стражи ему оказались

нипочем, а это верный знак, что тут без тарка не обошлось. В

общем, пока он на лестнице, я вниз ни ногой, будь ты хоть

Назгул, ясно?

– Вот ты как заговорил! – взвыл Шаграт, вне себя от ярости. –

Туда пойду, сюда не пойду, то буду, этого не буду! А когда он

сюда поднимется, вильнешь, небось, хвостом – и когти рвать?

Не выйдет! Сперва я выпущу из тебя кишочки, а там

посмотрим…

Из дверей Башни сломя голову вылетел давешний орк, а за ним

вывалился и сам Шаграт – настоящий великан. Когда он бежал

нагнувшись, его ручищи касались земли. Одна бессильно

болталась и, похоже, кровоточила; другой рукой орк прижимал к

себе большой черный сверток. В отблесках красного зарева Сэм,

спрятавшийся за дверью, хорошо видел злобную гримасу на

измазанном кровью, исцарапанном когтями соперника лице

коменданта. С длинных клыков Шаграта капала слюна, в горле

хрипело по–звериному.

Насколько мог видеть Сэм, Шаграт гонялся за Снагой по всей

крыше, пока тот не исхитрился нырнуть обратно в башню. Тогда

Шаграт остановился. Сэм наблюдал за ним через восточную

дверь: тяжело дыша, орк стоял у края площадки и опирался на

- 209 -

заграждение. Его левый кулак слабо сжимался и разжимался.

Отдышавшись, комендант положил сверток на пол, вытащил

правой рукой длинный красный нож и поплевал на него. Затем,

подойдя к самым перилам, перегнулся, глянул вниз и дважды

крикнул. Ответа не последовало.

Пока Шаграт стоял наклонившись, один из распростертых на

террасе трупов, к удивлению Сэма, внезапно зашевелился,

подполз к свертку, крепко вцепился в добычу и, не выпуская ее,

поднялся на ноги. В руке у него было копье с широким плоским

наконечником и расщепленным остатком обломанного древка.

Копье поднялось для удара… Но тут орк не удержался и слабо

зашипел – не то от боли, не то от ненависти. Шаграт быстро, как

змея, метнулся в сторону, молниеносно развернулся и вонзил

свой кинжал в горло противнику.

– Что, схлопотал, Горбаг?! – рявкнул он. – Не добили тебя? Ну

ничего, сейчас мы это исправим!

Он прыгнул на тело Горбага и стал яростно пинать его, то и дело

останавливаясь, чтобы еще и еще раз погрузить в тело врага

кинжал. Удовлетворившись, Шаграт запрокинул голову и издал

жуткий, булькающий победный клич. Затем он облизнул клинок,

зажал его в зубах и, подхватив сверток, вприпрыжку поспешил к

лестнице.

Времени на размышления Сэму не оставалось. Он мог бы,

конечно, выскользнуть через вторую дверь, но страшный орк

наверняка его заметил бы, да и вообще долго играть с ним в

прятки Сэму было не по зубам. И Сэм сделал, наверное,

лучшее, что мог: с криком бросился прямо навстречу Шаграту.

Кольца в руке у хоббита уже не было, оно по–прежнему висело у

него на груди, излучая скрытую силу, обращавшую рабов

Мордора в трепет. Вдобавок в руке у Сэма сверкал меч; голубой

свет резанул орка по глазам, как острый луч безжалостных

звезд, что светят в стране эльфов, одно упоминание о которой

заставляло орков обливаться холодным потом. В довершение

всего, Шаграту надо было или уклониться от встречи с врагом,

или бросить драгоценную добычу и вступить в бой, а бросать

добычу он ни в коем случае не собирался. Он остановился,

злобно рыча и щерясь, но уже в следующий миг стремительно,

на орочий манер, метнулся в сторону и – не успел Сэм

опомниться – со всей силы ткнул хоббита свертком в лицо,

- 210 -

используя свою ношу сразу и как щит, и как оружие. Сэм потерял

равновесие – и, прежде чем он пришел в себя, Шаграт уже несся

вниз по ступеням.

Ругаясь на все лады, Сэм бросился было в погоню, но вспомнил

про Фродо и второго орка, оставшегося в башне. Перед

хоббитом снова встал ужасный выбор, но времени думать уже

не было. Шаграт улизнул и, наверное, скоро вернется с

подмогой. Но гнаться за ним – значит оставить Фродо наедине с

другим орком, а ведь эта крыса может там натворить невесть

что! Все равно Шаграта Сэм вряд ли догнал бы, а догнав – вряд

ли уцелел бы. Поэтому хоббит решительно повернул назад и

помчался по лестнице обратно на крышу.

«Наверное, я опять сделал что–то не так, – вздохнул он про

себя. – Но мое дело – попасть наверх, а там будь что будет!»

Тем временем Шаграт скатился по лестнице, пересек двор и,

прижимая к груди драгоценную ношу, выскочил вон из крепости.

Если бы Сэм видел, если бы он мог знать, сколько горя принесет

этот сверток, он бы, наверное, еще трижды подумал, прежде чем

принять решение. Но теперь он был озабочен только тем, как

найти Фродо. Осторожно подкравшись к дверям башни, он

шагнул внутрь – и оказался в полной темноте. Таращась изо

всех сил, он наконец приметил по правую руку какой–то тусклый

свет. Свет сочился из–под дверцы, за которой, как выяснилось,

начиналась новая лестница, узкая и темная. Судя по всему, она

шла вверх по спирали, лепясь к стене. Где–то наверху чадил

догорающий факел.

Стараясь не шуметь, Сэм начал подниматься и вскоре

поравнялся с факелом, прикрепленным над маленькой дверцей

напротив западной оконной прорези. Это был один из тех

красных «глаз», что они с Фродо заметили еще внизу, у входа в

туннель. Сэм поспешил миновать дверь и подняться на второй

этаж, понимая, что в любой момент может почувствовать у себя

на горле орочьи пальцы. Следующий факел горел напротив окна,

выходящего на восток. Под факелом чернела дверь, ведущая в

глубину башни. Дверь была открыта. В коридоре царила тьма –

если не считать мерцания гаснущего факела и красных отсветов,

проникавших снаружи, через прорезь. Дальше ступеней не было.

Прокравшись в коридор, Сэм обнаружил с обеих сторон по

низкой двери. И та и другая были заперты на все замки и

- 211 -

задвижки. Из–за дверей не доносилось ни звука.

– Вот те на, – пробормотал Сэм. – Тупик! Стоило ради этого

залезать так высоко! Не может быть, чтобы это был самый

верх!..

Что же делать?

Он бегом спустился к нижней двери и подергал ее. Дверь не

поддавалась. Сэм снова кинулся наверх. По лицу его потекли

струйки пота. Он чувствовал, что теперь каждая минута на счету,

– а он терял их одну за другой и ничего не мог сделать!.. Он

больше не думал ни о Шаграте, ни о Снаге. Орки – сколько бы

их ни кишело на белом свете – перестали существовать для

него. Он умирал от желания увидеть Фродо. Увидеть, коснуться

его руки – а больше ничего и не надо…

Наконец, устав и отчаявшись, хоббит сел посреди лестницы и

закрыл лицо ладонями. Вокруг стояла тишина – страшная

тишина. Факел, и без того еле чадивший, зашипел, выплюнул

последнюю копоть и погас окончательно. Все утонуло во тьме. И

вдруг, запертый во мраке безнадежности, подавленный

бесславным концом долгого и напрасного пути, Сэм неожиданно

для самого себя запел. В холодной, темной башне голос его

зазвучал тоненько и дребезжаще – голос одинокого, усталого

хоббита. Только совершенно глухой орк мог бы спутать песенку

Сэма с боевым кличем эльфийского богатыря. Сэм начал со

старых засельских песенок, потом перешел на вирши Бильбо;

мелодии всплывали у него в памяти одна за другой, как

мимолетные видения далекой родины… И вдруг, откуда ни

возьмись, проснулись новые силы, голос окреп, зазвенел, а на

простую мелодию сами собой легли новые слова:

 

На западе давно весна,

Луга цветов полны,

Леса проснулись ото сна,

И светел плеск волны.

А ночью ясен небосвод,

И плащ его расшит –Там звезд эльфийский хоровод

Круги свои вершит.

И пусть я заперт в тупике,

Пути не завершив,

Вдали от бликов на реке,

- 212 -

Средь башен и вершин, –

Но Солнце правит выше туч

Свой неуклонный ход,

И звезды направляют луч В зияние пустот

Меж бастионов тьмы, – и тень

Не век, как ни сгущай.

И не скажу я – «кончен День»,

И не скажу – «прощай».

 

– «Вдали от башен и вершин…» – начал он снова – и вдруг

оборвал себя на полуслове. Ему почудилось, будто сверху кто

то слабо отозвался! Но вокруг по–прежнему было тихо. Впрочем,

нет: раздались шаги. Наверху открылась дверь, скрипнули петли.

Сэм припал к ступеням и прислушался.

Дверь с тяжелым гулом захлопнулась. Раздался ворчливый

орочий голос:

– Эй, там! Крыса помойная! Чего распищался? Я тебе покажу,

как вякать! Слыхал?

Ответа не было.

– А–а, вон что, – прорычал Снага. – Молчишь! Ну, все равно, мне

и так давно пора тебя проведать. Посмотрим, чем ты занят!

Снова заскрипели дверные петли. Сэм осторожно заглянул в

коридор и увидел то, что искал. Одна из двух дверей открылась;

за ней мерцал огонь, а на пороге маячил силуэт орка. Похоже

было, что на плече у него что–то вроде приставной лестницы. И

тут Сэма осенило. В верхнюю камеру попадали через люк в

потолке! Снага приставил лестницу, влез по ней и скрылся из

виду. Сэм услышал лязг засова. Сверху снова донесся

омерзительный орочий голос:

– Чтоб этого больше не было, понял? А не то как врежу!

Думаешь, тебе тут отдохнуть дадут?.. Размечтался! А может,

хочешь, чтобы мы сейчас тобой занялись? Нет? Ну так заткни

хайло и молчи в тряпочку. Усек? Вот и хорошо! А это тебе для

памяти! – Послышался звук, похожий на свист плетки.

Тут Сэма охватил такой гнев, что он забыл про все на свете.

Одним прыжком подскочив к лестнице, он ловко, как кот,

вскарабкался по ней и, просунув голову в люк, увидел большую

круглую комнату. Освещал ее подвешенный к потолку красный

светильник. В обращенной на запад оконной прорези, такой

- 213 -

высокой, что не дотянешься, царил мрак. На полу под окном

что–то лежало, но что – видно не было: все заслонила

раскоряченная темная фигура орка, занесшего плеть для нового

удара. Но удара не последовало.

Вопя и размахивая Жалом, Сэм выпрыгнул из люка и бросился

на орка. Тот повернулся к нему, но сделать ничего не успел: Сэм

с размаху рубанул Жалом, и кисть орочьей руки вместе с

плеткой покатилась по полу камеры. Взревев от боли и страха,

орк, видя, что дело плохо, нагнулся и пошел на Сэма головой

вперед. Второй удар пришелся в пустоту: нога Сэма поехала по

полу, и он грохнулся, тщетно пытаясь уцепиться за противника.

Тот споткнулся о Сэма, потерял равновесие – и не успел хоббит

поднять головы, как раздался крик и глухой удар: обезумевший

от ужаса стражник зацепился ногой за конец лестницы и полетел

в открытую пасть люка. Что с ним стало, Сэм выяснять не

собирался. Он бросился к лежащему. Это был Фродо.

Фродо лежал на куче грязного тряпья нагой и, казалось, без

сознания. Он по–прежнему заслонялся рукой от удара; на боку у

него алел уродливый след орочьей плетки.

– Фродо! Дорогой господин Фродо! – закричал Сэм, чуть не

ослепнув от внезапно хлынувших слез. – Это я, Сэм! Я тут! – Он

приподнял хозяина и крепко прижал его к груди. Фродо открыл

глаза.

– Я все еще сплю? – пробормотал он. – Но те сны были

страшные, а этот нет…

– Никакой это не сон, господин Фродо, – поспешно уверил его

Сэм. – Это вам не снится. Это я! Я пришел! Я с вами!

– Даже поверить трудно, – проговорил Фродо, крепко сжав руку

Сэма. – Только что тут стоял орк с плеткой в руке – и вдруг

превратился в Сэма!.. Значит, мне не приснилось, что внизу кто

то пел? Я даже пробовал подтягивать… Так это был ты?

– А то кто же, господин Фродо? Я совсем было отчаялся найти

вас, вот и запел… Думал, уже все, конец!

– Но теперь все беды позади, правда, Сэм? Дорогой мой Сэм! –

проговорил Фродо и откинулся на руки Сэма, закрыв глаза, как

ребенок, которого утешили и приласкали, прогнав ночные

страхи.

Сэм чувствовал, что мог бы просидеть так целую вечность, – он

был совершенно счастлив. Но долго это продолжаться не могло.

- 214 -

Мало было отыскать Фродо, надо было еще попытаться спасти

его. Сэм поцеловал хозяина в лоб и легонько потряс.

– Просыпайтесь, господин Фродо! Пора вставать! – сказал он,

пытаясь говорить как можно веселее, – словно они были не в

Мордоре, а у себя дома, в Заселье, и сквозь занавески

пробивалось утреннее солнышко.

Фродо вздохнул и сел.

– Где же мы? И как я сюда попал?

– Потом объясню! Сперва надо отсюда выбраться, – торопил его

Сэм. – Но если в двух словах, то мы на вершине той башни,

которую видели снизу, у туннеля. Потом вы попали в плен к

оркам. А давно это было или недавно – даже не знаю. Наверное,

уже целый день прошел, а то и больше.

– Только–то? – удивился Фродо. – Я думал – несколько недель!

Расскажешь, когда будет время? Я помню только, что меня

ударило в спину. Это правда? Я провалился в темноту и видел

отвратительные сны. Проснулся – а явь еще страшнее и

отвратительнее… Открываю глаза – вокруг орки! Они, похоже,

влили мне перед тем в рот какое–то гадкое питье, так что мне

всю гортань обожгло! В голове прояснилось, зато кости так и

ломило, и слабость была ужасная. Они заставили меня

раздеться догола, а потом сюда явились два огромных таких

битюга и давай меня допрашивать, пока мне не почудилось, что

я схожу с ума. Они глумились, рычали и все время пробовали,

не затупились ли у них кинжалы, – нарочно, чтобы меня

запугать. Я их когтей никогда в жизни не забуду. И глаз.

– Если будете о них говорить так много, то где уж тут забыть, –

трезво заметил Сэм. – Но если мы не хотим увидеть все это еще

раз, надо поскорее брать ноги в руки – и деру. Вы как, идти

можете?

– Пожалуй, – решил Фродо, медленно поднимаясь на ноги. – Я

не ранен, Сэм. Просто устал. И вот здесь побаливает. – Он

показал на шею, сзади, ближе к левому плечу. Теперь он стоял,

выпрямившись во весь рост, и в ярко–красном свете фонаря его

кожа отливала алым, словно он был одет в пламя. Фродо

прошелся по комнате из конца в конец и обратно.

– Кажется, мне лучше, – объявил он чуть более бодрым голосом.

– Вообще говоря, меня так припугнули, что я и пошевелиться не

смел, даже когда меня оставляли одного, а при стражниках – и

- 215 -

тем более. А потом начались шум и крики. Понимаешь, эти два

больших кабана, судя по всему, чего–то не поделили – то есть не

«чего–то», а меня и мои вещи. Честно скажу: я лежал ни жив ни

мертв. Потом все стихло, и это мне показалось хуже, чем шум.

– Да, у них, похоже, размолвочка случилась, – кивнул Сэм. –

Этих грязных тварей в крепости было сотни две, не меньше. На

одного Сэма Гэмги, скажу прямо, многовато! Но они сделали всю

работу за меня – поубивали друг друга, и дело с концом. Нам

очень повезло. Только песню слагать еще рано: больно длинно

выйдет, а нам пора уходить… Что же мы будем теперь делать?

Не гулять же вам нагишом по Черной Стране, господин Фродо!..

– Они у меня все взяли, – покачал головой Фродо. – Все, что при

мне было. Ты хоть понимаешь, что это значит? Вообще все!

Он снова сел и низко опустил голову, словно только сейчас,

рассказав об этом Сэму, осознал, какая стряслась беда.

– Наше дело проиграно, Сэм! Положим, из башни мы

выберемся. Но далеко ли мы уйдем? И главное, куда, зачем?!

Теперь если кто и спасется, так только эльфы. Они еще могут

бросить Средьземелье, уплыть за Море… Если только Тень не

перекинется и за Море…

– Нет, нет, не все они у вас взяли, не все, господин Фродо! И

дело наше не проиграно – проиграть всегда успеется. Вы уж

извините, господин Фродо, но у меня Оно . Я Его сохранил. Оно

здесь, у меня на шее. Тяжеленное – ужас! – Сэм подергал

цепочку. – Но вам, наверное, лучше его обратно взять.

Снимать с шеи Кольцо Сэму почему–то не хотелось. Нагружать

Фродо? Опять? Ему, пожалуй, будет трудно…

– Оно у тебя?! – закричал Фродо. – Здесь?! Сэм, да ты просто

чудо!

Вдруг его голос странно переменился.

– Дай сюда! – потребовал он, вскакивая и протягивая к Сэму

дрожащую руку. – Немедленно отдай его мне! Тебе нельзя нести

его!

– Конечно, конечно, господин Фродо, – поспешно согласился

удивленный Сэм. – Пожалуйста! – Он медленно извлек Кольцо

из–за пазухи и, наклонив голову, снял цепочку. – Только учтите,

мы в Мордоре, господин Фродо. Когда выйдем наружу, вы сразу

увидите и Огненную Гору, и все такое прочее. Кольцо сейчас

очень опасное, скоро вы сами в этом убедитесь. Носить его силы

- 216 -

понадобятся. Если будет трудно, я мог бы вам помогать иногда –

а?

– Нет! – крикнул Фродо, выхватывая у Сэма Кольцо и цепочку. –

Руки прочь! Вор!

Он задохнулся и уставился на Сэма расширенными от ненависти

глазами, крепко сжимая в руке Кольцо. Но в следующее

мгновение туман рассеялся. Фродо провел ладонью по лбу.

Голова у него раскалывалась. От потрясения и от действия

паучьего яда мысли его мешались, и он не смог отделить

привидевшийся ему только что отвратительный сон от яви. Он

видел, как Сэм прямо на глазах превратился в орка, и орк,

щерясь, потянул лапу за Сокровищем: маленькое, безобразное

существо, глазенки жадные, изо рта каплет слюна… Но теперь

видение растаяло. Сэм снова был здесь, перед ним. Он стоял на

коленях, по щекам у него текли слезы, лицо перекосилось от

боли, будто его ударили ножом в самое сердце.

– О Сэм! – воскликнул Фродо. – Что я наговорил? Как я мог?

Прости! И это после всего, что ты для меня сделал! Это Кольцо,

это его ужасные чары. И зачем, зачем, зачем только оно

нашлось?! Лежало бы себе в Андуине! Не держи на меня зла,

Сэм. Ты видишь – я должен нести это бремя до конца. Тут уж

ничего не поделаешь. Ты не можешь встать между мной и

судьбой.

– Все в порядке, господин Фродо, – пробормотал Сэм, вытирая

глаза рукавом. – Разве я не понимаю? Но ведь я все равно могу

вам немножко помочь, правда? Во–первых, я во что бы то ни

стало должен вас отсюда вывести. И немедленно. Согласны? А

для этого хорошо бы найти для вас какую–нибудь одежонку и

оружие. Да и поесть бы не мешало. С одеждой легче всего. Раз

уж мы в Мордоре – оденемся по–здешнему! Выбирать, правда,

не из чего… Боюсь, придется напяливать орочьи тряпки. И вам,

господин Фродо, и мне. Парочка будет хоть куда! А пока

закутайтесь вот в это!

Сэм отцепил застежку, снял с себя серый плащ и набросил его

на плечи Фродо. Затем, скинув с плеч котомку, достал из ножен

Жало и осмотрел его. Лезвие почти не светилось.

– Да, совсем забыл, господин Фродо, – сказал он. – Орки у вас и

правда не все забрали. Вы одолжили мне меч и лориэнскую

звездочку, помните? Они и сейчас у меня. Но я их еще немножко

- 217 -

подержу, ладно? Мне надо сходить посмотреть, что тут можно

найти полезного, а вы подождите. Походите пока, разомните

ноги. Я быстро. И недалеко.

– Осторожнее, Сэм, – предупредил Фродо. – Возвращайся

поскорее. Вдруг в крепости кто–нибудь уцелел и прячется?

– Волков бояться – в лес не ходить! – махнул рукой Сэм, свесил

ноги в отверстие и быстро соскользнул вниз, но вскоре его

голова вновь показалась над полом. К ногам Фродо упал

длинный нож.

– Это вам не помешает, господин Фродо! А приятель–то ваш,

между прочим, спекся! Я говорю об орке, который вас ударил.

Сломал шею, похоже! Что поделаешь – уж очень торопился!

Втащите–ка лестницу наверх, господин Фродо, если можете,

конечно, – и ни за что не спускайте, пока не услышите пароль.

Пароль – Элберет . По–эльфийски. Орк этого слова никогда не

скажет!

Некоторое время Фродо сидел не шевелясь. Его била дрожь.

Одни страхи сменялись другими. Наконец он встал, запахнул на

себе серый эльфийский плащ и, чтобы занять ум чем–нибудь

другим, стал расхаживать по комнате, заглядывая в каждый угол.

Сэм обернулся быстро, хотя Фродо успел известись от страха –

ему казалось, что прошел целый час, не меньше. Наконец Сэм

тихонечко позвал снизу: «Элберет! Элберет!» – и Фродо спустил

ему легкую лестницу. Отдуваясь, Сэм влез наверх с огромным

узлом на голове. Узел с глухим стуком упал на пол.

– Ну, а теперь быстрее, господин Фродо! – выдохнул Сэм. – Не

так–то просто было найти одежку под нашу стать, ну да ничего,

как–нибудь! Только теперь и вправду надо торопиться. Я никого

не встретил и не видел ничего, но мне все равно не по себе. Как

будто за этим местом кто–то следит, понимаете? Не могу

объяснить как следует, но… в общем, такое ощущение, будто тут

рыщет один из этих летучих Всадников. В небе, сами знаете,

черно, не видать ни зги, кто его разберет…

Он развернул узел. Фродо посмотрел на содержимое с

омерзением, но делать было нечего: не идти же нагишом!

Одеяние заключалось в паре длинных ворсистых штанов из

шкуры какого–то отвратительного зверя и грязной кожаной

куртки. Фродо натянул все это на себя. Поверх полагалась

кольчуга. Среднему орку принесенная Сэмом кольчужка была

- 218 -

бы, пожалуй, коротковата, но хоббиту оказалась, наоборот,

велика, к тому же Фродо нашел ее чересчур тяжелой. Поверх

кольчуги защелкивался пояс, с которого свисал широкий, в

коротких ножнах кинжал. Кроме того, Сэм добыл несколько

шлемов. Один из них подошел Фродо: это была добротная

черная нахлобучка из толстой кожи, с железным обручем. Под

кожей прощупывалась сталь, а над клювообразным железным

козырьком таращился Красный Глаз. Пока Фродо одевался, Сэм

торопливо объяснял, что к чему.

– Тряпье с гербом Моргула, как у Горбага, больше подошло бы,

да и сработано оно не так коряво. Только вы уж не обессудьте –

после тутошних дел по Мордору в нем разгуливать опасно.

Отлично выглядите, господин Фродо! Орк из вас – просто

загляденье, уж вы не обижайтесь! Вот только еще закрыть лицо

маской, вытянуть руки, ноги колесом согнуть – и будет совсем

здорово. Но на всякий случай наденьте и это тоже. – Сэм

накинул на плечи Фродо большой черный плащ. – Готово!

Остался только щит – но щит мы по дороге подберем.

– А ты, Сэм? – спросил Фродо. – Ты же собирался составить мне

пару!

– Собираться–то я собирался, – почесал в затылке Сэм, – да вот

подумал: нельзя же здесь мои вещи оставить? Сжечь их мы не

можем, а поверх всего своего еще и орочью кольчугу напяливать

– увольте! Я, пожалуй, накину плащ – и ладно.

Он опустился на колени и заботливо свернул свой плащ. Сверток

получился на удивление маленьким. Сэм запихал его в свою

котомку, валявшуюся на полу, встал, перекинул котомку за плечи,

напялил орочий шлем и закутался в черную накидку.

– Вот так, – удовлетворенно заявил он. – Теперь мы парочка что

надо! Ну, вперед!

– Только учти, Сэм, всю дорогу я бежать не смогу, – криво

усмехнулся Фродо. – Надеюсь, ты навел справки о ближайшем

трактире? Или мы теперь можем обходиться без еды и питья?

– Ой, хозяин, я, кажется, об этом совсем позабыл! – присвистнул

Сэм, широко раскрыв глаза. – Я пытался вас найти – в этом весь

мой голод был и вся моя жажда. Уж и не помню, когда мне

доводилось есть или пить в последний раз. Пока вас искал, все

остальное из головы напрочь вылетело. Постойте–ка…

Помнится, я недавно подсчитывал: хлебцев и того, что нам дал

- 219 -

Фарамир, должно было хватить на пару недель, но это если мне

одному и впроголодь. А во фляге всего капля оставалась, на

самом донышке. Двоим маловато. Но орки разве могут без еды и

питья обходиться? Правда, скажи мне кто, что они этим рвотным

воздухом питаются и всякой ядовитой гнусностью, – я поверю…

– Нет, Сэм. Орки едят и пьют не меньше нашего, – вздохнул

Фродо. – Тень, которая их взрастила, умеет только глумиться над

тем, что уже есть, но сама не может ничего сотворить,

понимаешь? Своего, нового, настоящего она сделать не может.

Так что не Тень дала жизнь оркам. Она только исковеркала,

изуродовала уже готовое, живое. А если они живые, то живут по

тем же законам, что и все остальные. Конечно, коли нет ничего

лучшего, они могут пить и есть такое, что скажи я тебе, – тебя

вытошнит, но отравы в рот они не возьмут. Они и меня кормили,

Сэм, так что у меня сейчас, может, даже больше сил, чем у тебя.

Тут, в Башне, наверняка есть еда и питье.

– У нас нет времени шарить по кладовкам, – махнул рукой Сэм.

– Все равно дела наши лучше, чем ты думаешь, – настаивал

Фродо. – Пока ты ходил, мне тут кое в чем повезло. Они и

правда не все унесли. Я нашел среди тряпок свою котомку! Ее,

конечно, обыскали и всю перещупали, но, по–моему, лембасы

им понравились даже меньше, чем Голлуму. Они их вообще не

выносят – ни вида, ни запаха. Вытряхнули котомку, раскрошили

и раскидали все наши запасы – это да, но лембасов не взяли. Я

собрал крошки и, знаешь, получилось немало – почти столько

же, сколько у тебя. Вот только Фарамировы подарки они

отобрали. И флягу раскокали.

– Ну что ж, для начала неплохо, – одобрил Сэм. – С питьем,

правда, хуже… А теперь нам пора идти, господин Фродо! Иначе

нам и целое озеро воды впрок не пойдет!

– Сначала поешь, – приказал Фродо. – Иначе я с места не

сдвинусь. Бери эльфийский сухарик и допивай воду – допивай,

допивай! У нас все равно нет надежды на удачу. Что толку

думать о завтра? Завтра может и вовсе не наступить…

Наконец они встали и осторожно спустились вниз. Сэм убрал от

люка лестницу и положил ее рядом с мертвым орком. Факелы

догорели, и в башенке было темно, хотя с плоской крыши еще

виднелось огненное зарево, – правда, уже не алое, а гаснущее,

тускло–красное. Хоббиты выбрали себе по щиту и продолжили

- 220 -

путь в полном орочьем облачении.

Теперь им предстояло спуститься по главной лестнице. Комната,

где они встретились после разлуки, казалась им почти что

родным домом. По крайней мере, там их защищали стены, а

здесь спрятаться было некуда, и вдоль коридора холодком

тянулся ужас. Несмотря на то, что в башне Кирит Унгол все было

мертво, воздух в ней казался густым от злобы и от страха.

Наконец они добрались до выхода во внешний двор и

остановились. Даже оттуда, где они стояли, чувствовалась злая

воля Стражей, тяжело давившая на сердце, и уже видны были

сами Стражи – черные, безмолвные силуэты по обе стороны

ворот, озаренных тусклыми отсветами гаснущего Ородруина.

Хоббиты снова двинулись вперед, стараясь не наступать на

уродливо раскинувшиеся вокруг мертвые тела, – но каждый шаг

давался все с большим трудом. На невидимую преграду они

наткнулись еще не доходя до арки. Продвинуться дальше хотя

бы на волосок было невозможно: каждое движение причиняло

невыносимую боль и лишало последних сил.

Фродо был слишком измучен, чтобы бороться. Он опустился на

землю.

– Все, Сэм! Конец, – проговорил он еле слышно. – Я сейчас

потеряю сознание. Что это на меня нашло? Я совсем выдохся.

– Я знаю, что это такое, господин Фродо! Держитесь! Это все

ворота. Они заколдованы, чтобы никого не пускать. Но я все

равно вошел и намерен выйти наружу. Вряд ли тут стало

опаснее, чем раньше. Вперед!

И Сэм снова достал скляницу Галадриэли. Будто в награду за

его мужество и во славу смуглой хоббичьей руки, совершившей

великие подвиги, скляница вспыхнула ярче молнии, озарив

темный двор ослепительным белым светом. Но путь все еще

был закрыт.

– Гилтониэль, а Элберет! – крикнул Сэм. Ибо мысли его – он

сам не понял почему – вдруг перенеслись в давнее прошлое, к

эльфам, которых он встретил когда–то в лесах Заселья, и Сэму

вспомнилось, как испугался их песни Черный Всадник.

– Айя Эленион Анкалима! – подхватил Фродо.

Воля Стражей лопнула, как слишком туго натянутая струна.

Фродо и Сэм, споткнувшись, сделали несколько шагов – и

побежали. Вперед! В ворота, мимо огромных, неподвижно

- 221 -

восседающих на тронах чудищ с горящими глазами! Вдруг что–то

оглушительно треснуло. Замкóвый камень раскололся, свод

арки обрушился прямо за спинами хоббитов и рассыпался в

щебень. Задребезжал колокол. Стражи издали страшный,

пронзительно–высокий вопль. И он не остался без ответа.

Сверху, из темноты, донесся такой же исступленный крик – и с

черного неба камнем упала крылатая тень.

 

Глава вторая.

СТРАНА МГЛЫ

 

У Сэма хватило ума поскорее сунуть скляницу под плащ.

– Бежим, господин Фродо! – крикнул он. – Да нет! Не туда! Там

отвесный обрыв! Сюда, за мной!

Они бросились бежать вниз. Шагов через пятьдесят дорога круто

обогнула острый край утеса и скрыла от них Башню. На этот раз

успели! Они остановились, чтобы отдышаться, и тут же

схватились за сердце: Назгул, опустившийся на стену рядом с

разрушенными воротами, снова издал свой страшный крик. Горы

задрожали от эха.

Хоббиты, спотыкаясь, в ужасе поспешили прочь. Очередной

поворот дороги снова на короткое мгновение открыл им вид на

Башню. Перебегая опасный участок, Сэм и Фродо не удержались

и бросили взгляд в ту сторону: над стеной реяла исполинская

черная тень… Но дорога тут же нырнула в глубокое ущелье,

круто пошла вниз и врезалась в Моргульский Тракт. Перекресток!

Орков по–прежнему не было ни слуху ни духу. Крик остался без

ответа. Но долго это продолжаться не могло: в любой момент

надо было ожидать погони.

– Так не пойдет, Сэм, – сказал Фродо. – Будь мы настоящие,

всамделишные орки, мы бежали бы к Башне, а не улепетывали

от нее. Нас раскусит первый же встречный. Надо как–то уйти с

дороги.

– Каким образом? – пожал плечами Сэм. – Крыльев–то у нас нет.

С востока гóры Эфел Дуата гладкой, почти отвесной стеной

обрывались в пропасть, в черное ущелье, отделявшее их от

внутреннего хребта. За перекрестком, круто сбежав вниз,

главная дорога выходила на каменный мост, переброшенный

через пропасть, и скрывалась в искрошившихся, изъеденных

- 222 -

ветром скалах и расселинах Моргайи. Фродо с Сэмом, махнув на

все рукой, бросились бежать через мост – но противоположный

край ущелья был еще далеко, когда тишину вспороли шум и

крики. Башня Кирит Унгол осталась позади, высоко на скале; по

ее камням плясали тусклые отсветы зарева. Внезапно раздался

новый хриплый удар колокола, тут же перешедший в немолчный

дребезжащий трезвон. Заиграли трубы. С дальнего конца моста

донеслись ответные крики. Здесь, в темноте ущелья,

отрезанного от меркнущего Ородруина скальной грядой, Фродо и

Сэм не могли видеть, что происходит впереди, но топот тяжелых,

подбитых железом сапог и звон подков, отбивавших спешный

ритм на каменной дороге, раздавались уже совсем близко.

– Скорее, Сэм! Прыгаем! – закричал Фродо.

Они взобрались на узкие перила. К счастью, пропасти внизу уже

не было: склоны Моргайи поднялись почти до уровня дороги,

хотя точно определить расстояние в темноте было невозможно.

– Была не была! – решился Сэм. – Счастливо, господин Фродо.

Он прыгнул. Фродо последовал за ним. Еще в воздухе они

услышали, как по мосту лавиной загрохотали копыта.

Послышался топот бегущих орков. Но Сэм, несмотря на

опасность, едва удержался, чтобы не рассмеяться вслух. Они

рисковали переломать себе кости на острых скалах, но,

пролетев всего сажени три, с треском и хрустом ухнули в

путаницу колючих веток! Подавившись смехом, Сэм замер,

посасывая исцарапанную руку.

Когда копыта и сапоги смолкли, он наконец отважился тихонечко

шепнуть:

– Ну и ну, господин Фродо! В жизни бы не подумал, что в

Мордоре может что–то расти! Если бы мы даже нарочно

выбирали, где прыгнуть, удачнее все равно не получилось бы. Ух

и колючки тут! В локоть, наверное, не меньше! Все мое тряпье

насквозь прошили. Надо было все–таки надеть кольчугу!

– Что кольчуга, – отозвался Фродо. – Даже кожаная куртка и то

не помогла!

Чтобы выбраться из зарослей, пришлось немало потрудиться.

Шипы были твердыми как сталь, а ветви напоминали проволоку.

Когда хоббиты наконец очутились на свободе, плащи на них

висели клочьями.

– А теперь вниз, Сэм, – предложил Фродо шепотом. – Скорее!

- 223 -

Спустимся в ущелье и – на север. Надо торопиться!

Там, за горами, начинался день, и где–то вдали, за тенями

Мордора, солнце уже блеснуло над восточным краем

Средьземелья – но здесь по–прежнему царила беспросветная

ночь. Гора еще дымилась, но огонь погас. Скалы померкли. Стих

и восточный ветер, который дул не переставая с тех самых пор,

как хоббиты покинули Итилиэн. Они спускались вниз – медленно

и с большим трудом, пока окончательно не выбились из сил:

приходилось ползти на животе, цепляясь за кусты, обдирая

ладони о камни и сухие пни, то и дело оступаясь и на ощупь

отыскивая, куда бы поставить ногу.

Наконец они сползли на дно ущелья и привалились к обломку

скалы. У обоих по лицу тек пот.

– Тому, кто предложил бы мне сейчас напиться, я бы с

удовольствием пожал руку, будь то сам Шаграт, – мрачно

пошутил Сэм.

– Не надо, Сэм, – взмолился Фродо. – От таких шуток только

хуже делается.

Он вытянулся в полный рост, усталый и мокрый от пота, и

некоторое время лежал молча.

Наконец, собравшись с духом, он сделал над собой усилие,

встал – и, к своему изумлению, обнаружил, что Сэм спит крепким

сном.

– Сэм, проснись! – потряс его за плечо Фродо. – Вставай! Надо

сделать еще один рывок!

Сэм встряхнулся и с трудом встал.

– Эк меня угораздило, – зевнул он. – Сам не знаю, как это я так

осрамился? Пошел камнем на дно, и все тут. Но, честно говоря,

господин Фродо, я уже и не помню, когда спал по–настоящему,

вот глаза и склеиваются, не спросившись…

Фродо пошел впереди, стараясь по возможности держать курс

прямо на север. Некоторое время они пробирались среди

валунов и обломков скал, густо устилавших дно ущелья. Вскоре,

однако, Фродо остановился снова.

– Нет, так не годится, – сказал он. – Кольчуга эта… Я, пожалуй,

долго не выдержу. Откуда мне взять силы? Раньше, когда я

уставал, мне и свою–то, мифриловую, несладко было носить. А

эта гораздо тяжелее. Да и на что она мне? Если мы победим, то

не в бою.

- 224 -

– А вдруг все–таки придется драться? – возразил Сэм. –

Подумайте! А кинжалы, шальные стрелы?.. А Голлум?..

Наверняка где–нибудь поблизости околачивается. Разве я могу

допустить, чтобы вы остались без защиты? Удар ножом в

темноте – и все! Кожаная рубашка тут не поможет.

– Сэм, дружок, я устал, понимаешь? – вздохнул Фродо. – Сил у

меня больше нет, надеяться не на что. Я знаю одно – пока могу,

я должен идти к Горе, а там видно будет. Мне Кольца хватает.

Лишнего груза я не выдержу. Придется выбросить все, без чего

можно обойтись. Не думай только, что я не благодарен тебе.

Наоборот – мне и представить–то страшно, каких ты ужасов

натерпелся, пока снимал с трупов эти вещи.

– Вот уж о чем не надо, хозяин! Если бы я мог, я б вас на

собственной спине понес. Ладно, снимайте кольчугу, что с вами

делать!

Фродо отложил плащ, стянул через голову орочью кольчугу,

отбросил ее и поежился от холода.

– От чего бы я сейчас не отказался, так это от чашки кипятку.

Холодно! – пожаловался он. – А может, я простудился?

– Возьмите мой плащ, господин Фродо, – предложил Сэм,

развязывая котомку и доставая оттуда эльфийский плащ. –

Подойдет? Орочьей тряпкой обмотаетесь, а плащ – сверху. У

орков это вряд ли принято, зато согреетесь. Да и эльфийский

наряд наверняка надежнее любой кольчуги! Ведь эту ткань ткала

сама Владычица!

Фродо взял плащ и скрепил его под подбородком эльфийской

брошью.

– Так–то оно лучше! – сказал он. – Теперь мне легко. Пожалуй, я

даже смогу идти. Но здесь такая тьма, что в самое сердце

заползает. Ничего не видно… Знаешь, когда я лежал там, в

Башне, я вспоминал Брендивин, Лесной Угол, мельницу над

Рекой, Хоббитон… А теперь что–то не получается.

– Я вас поймал на слове, господин Фродо. Кто теперь про воду

заговорил? Ведь Река – это вода! А? – засмеялся Сэм. И вдруг

посерьезнел: – Если бы только Госпожа могла нас сейчас видеть

и слышать! Я сказал бы ей: «Владычица! Нам так мало нужно!

Только немного воды и света, чистой воды и обыкновенного

дневного света, и все. Они важнее всех драгоценностей мира, вы

уж меня простите!» Только Лориэн далеко… – Сэм вздохнул и

- 225 -

безнадежно махнул рукой в сторону хребта Эфел Дуат, едва

видневшегося на беспросветно черном небе.

Они снова зашагали вперед. Но вскоре Фродо остановился.

– Черный Всадник, – шепнул он. – Прямо над нами. Я его кожей

чувствую. Лучше переждать.

Они съежились под большим камнем, с западной стороны, и

замолчали. Наконец Фродо облегченно вздохнул.

– Пронесло, – объявил он.

Хоббиты встали – и тут же замерли в удивлении. Слева, на юге,

небо постепенно светлело, и на сером фоне ясно проступили

черные зубцы главного хребта. За горами становилось все

светлее; тьма отступала к северу. Там, высоко над землей, шла

битва, и громоздящиеся одна на другую мордорские тучи

терпели поражение. Ветер из мира живых трепал и лохматил им

края, загоняя клубы дыма и пара обратно в глубь темной

страны, которая их породила. Из–под слегка приподнявшегося

мрачного полога, как бледный луч сквозь подслеповатое

тюремное окно, в Мордор сочился свет утра.

– Смотрите, господин Фродо! – вымолвил ошеломленный Сэм. –

Смотрите–ка! Ветер переменился. Что–то не так! Видно, не все

идет, как Он задумал. Тьма, которую Он навел на мир, почему–то

рассеивается. Знать бы, что там творится!

А было это утро пятнадцатого марта. Из тени, окутавшей

восточные пределы Гондора, над долиной Андуина вставало

солнце и ветер дул с юго–запада, а на полях Пеленнора умирал

король Теоден.

Сэм и Фродо стояли и смотрели, покуда кайма света не

протянулась надо всем хребтом Эфел Дуат. И вдруг на этой

мерцающей полосе показалось черное пятнышко. Оно

стремительно росло и наконец, на страшной скорости

врезавшись в темный занавес, пробило тучи и исчезло где–то в

вышине, послав напоследок вниз долгий пронзительный крик.

Крик был знакомый, но в нем уже не было прежней страшной

силы – только жалоба и отчаяние. Черную Башню ждали дурные

вести: Повелитель Кольцепризраков нашел свою смерть.

– Что я говорил?! – воскликнул Сэм. – Там что–то не так! Шаграт

сообщил, что война идет на сплошном ура, но Горбаг, по–моему,

в этом сильно сомневался. Значит, прав был Горбаг! Да, не

очень–то им везет! Ну как, обнадеживает?

- 226 -

– Да вроде бы нет, Сэм, не особенно, – вздохнул Фродо. – Что

бы ни случилось, это случилось там, за хребтом. А мы идем в

противоположную сторону. Как я устал! Кольцо такое тяжелое,

Сэм! Знаешь, я начинаю его видеть перед собой прямо днем,

наяву. Такое большое огненное колесо…

Сэм, воспрявший было, поник снова. С беспокойством поглядев

на хозяина, он взял его за руку:

– Не унывайте, господин Фродо! Смотрите: я просил о свете – и

вот, пожалуйста! Теперь нам будет легче. Хотя, конечно, и риску

прибавится… Давайте–ка попробуем пройти еще немного, а

потом спрячемся где–нибудь и поспим. Съешьте вот кусочек

эльфийского хлебца! Может, он вас немножко подбодрит…

Они поделили на двоих кусочек лембаса и, с трудом – так

пересохло во рту – разжевав, побрели дальше. Света было не

больше, чем в самые глубокие сумерки, но, по крайней мере,

теперь стало видно, что они идут по дну глубокого ущелья и

ущелье это полого поднимается к северу. По дну ущелья когда

то тек ручей, но он давно высох. Вдоль русла, по левому берегу,

бежала, петляя, довольно утоптанная тропа. Знай хоббиты о ней

раньше, они могли бы выйти на нее сразу – тропка эта

ответвлялась от Моргульского Тракта еще до моста и шла вниз

по вырубленным прямо в скале ступенькам. Этой тропой

пользовались патрульные отряды и вестовые, когда требовалось

срочно поспеть в одно из мелких укреплений, расположенных к

северу от перевала Кирит Унгол и к югу от ущелья Исенмут, что в

переводе означало Железная Пасть, или Карах Ангрен.

Идти этой тропой было опасно, но делать нечего – приходилось

торопиться. К тому же Фродо знал, что у него не хватит сил

карабкаться по каменным завалам или пробираться нехожеными

ущельями Моргайи. Он рассудил, что преследователям едва ли

придет в голову искать их на северной дороге. Скорее всего,

погоня устремится на восточный тракт, ведущий на равнины, да

и перевал еще раз как следует обыщут. Поэтому Фродо решил,

пока возможно, двигаться к северу, а потом найти какую–нибудь

тропу, ведущую на восток, и предпринять последний отчаянный

рывок к цели. Хоббиты перебрались через высохшее русло и

пошли по орочьей тропе. Слева над ней нависали скалы, так что

сверху заметить хоббитов было невозможно; но тропа часто

поворачивала, и перед каждым поворотом приходилось сжимать

- 227 -

рукояти мечей и замедлять шаг.

Светлее не стало: Ородруин по–прежнему извергал густые

клубы дыма, восходившего меж двух встречных потоков воздуха

на большую высоту, где царило теперь безветрие, и дым

растекался по сторонам, похожий на огромную плоскую крышу,

опирающуюся на единственный столб, основание которого было

скрыто мглой. Правда, сейчас хоббиты не могли видеть

Ородруина за черными зубцами Моргайи…

Они продолжали путь. Минул уже час, а может быть, и больше,

когда до их ушей донеслись новые звуки, заставившие их

остановиться. Поверить в эти звуки было трудно – но и ошибки

быть не могло: где–то неподалеку звенели капли воды! В скале

зияла узкая, будто прорубленная гигантским топором трещина;

оттуда и стекала тонкая струйка, – быть может, это были

последние брызги какого–нибудь ласкового дождика,

родившегося над блещущими под солнцем морями; злой рок

осудил его пролиться над стенами Черной Страны и без пользы

исчезнуть в ее пыли. Тоненький ручеек перебегал дорогу и,

поворачивая направо, пропадал среди мертвых камней. Сэм

бросился вперед.

– Если я еще когда–нибудь увижу Госпожу, она об этом

непременно узнает, уж это я вам обещаю! – кричал он, не помня

себя от восторга. – Сперва – свет, а теперь – и вода! – Вдруг он

осекся и оглянулся на хозяина. – Но сначала пью я – ладно,

господин Фродо?

– Пей на здоровье! Но мне кажется, здесь и на двоих места

вполне достаточно, – удивился Фродо.

– Не в том суть, – досадливо отмахнулся Сэм. – Может статься,

вода тут отравленная или я уж не знаю какая, и на мне сразу

будет видно, понимаете? Лучше ведь на мне проверить, чем на

вас, правда?

– Положим, но мне кажется, если уж нам выпала удача, надо

испытывать ее вместе, Сэм. А может, это не удача, а

благословение? Подожди! Пей осторожнее – вдруг вода

ледяная?!

Вода оказалась свежей, но не такой уж холодной. На вкус,

правда, она была так себе, горьковатая и маслянистая, так что

дома хоббиты, наверное, поморщились бы. Но здесь она

показалась им выше всяких похвал, и они пили, пили без конца,

- 228 -

забыв и о страхе, и о благоразумии. Когда оба напились вволю,

Сэм наполнил флягу. Фродо немного приободрился, и они

одолели еще несколько верст. Постепенно тропа превратилась в

настоящую дорогу, и вдоль обочины потянулась грубая каменная

кладка, – видимо, скоро должно было появиться очередное

орочье укрепление.

– Тут мы все–таки свернем, – объявил Фродо. – Пора брать курс

на восток… – Он перевел взгляд на мрачные скалы, окружавшие

долину, и вздохнул. – У меня еще хватит сил, чтобы доползти до

верха и где–нибудь залечь. Но потом я должен буду отдохнуть.

Тропа шла теперь немного выше каменистого русла, и, чтобы

перебраться на другую сторону, хоббитам пришлось спуститься

вниз. Пересекая русло, они, к своему удивлению, наткнулись на

одну–две темные лужи. Среди камней сочились тоненькие

струйки воды. Западная окраина Мордора, скрытая в тени Эфел

Дуата, умирала, но жизнь в ней еще теплилась: за голые склоны

из последних сил цеплялись жалкие растения – жесткие,

искореженные, полузасохшие. По ущельям Моргайи лепились к

скалам низкорослые, причудливо искривленные деревья, пучки

серой травы с боем отвоевывали себе место среди камней,

покрытых полуувядшим лишайником, и все это опутывали

ползучие побеги куманики. Колючки на них были то острые, как

иглы, то зазубренные и кривые, как орочьи кинжалы. На ветвях

шелестели печальные, свившиеся в трубочки прошлогодние

листья, а новые почки, уже полусъеденные червями, только

только начали раскрываться, и вокруг них, жужжа, вились мухи –

бурые, серые и черные. Как и орки, мухи были отмечены

красным пятнышком, напоминавшим глаз, и пребольно жалили, а

над кустами терновника висели неподвижные тучи голодного

гнуса.

– Здешняя одежда им – тьфу! – повторял Сэм, размахивая

руками. – Тут без толстой орочьей шкуры ну никак не обойтись!

Настала минута, когда Фродо изнемог окончательно. Они

добрались почти до самого конца узкого, довольно пологого

разлома, но гребень был еще далеко.

– Я должен отдохнуть, Сэм, – взмолился Фродо. – А лучше всего

– поспать… если у меня выйдет.

Они осмотрелись, но на этих безрадостных, голых склонах и

зверь не нашел бы, где укрыться. В конце концов, совсем

- 229 -

вымотавшись, Сэм и Фродо кое–как пристроились под кустом

куманики, ветви которого свисали с низкого выступа наподобие

редкого веревочного полога.

Угнездившись, хоббиты подкрепились чем смогли. Главное

сокровище – лембас – решено было приберечь на черный день

(который теперь был уже не за горами), поэтому они развязали

котомку Сэма и расправились с половиной из оставшихся в ней

подарков Фарамира. Каждому досталось по горстке сушеных

фруктов и ломтику копченого мяса. Все это завершил глоток

воды. По дороге они несколько раз пили из темных лужиц на дне

засохшего ручья, но жажды так и не утолили: воздух Мордора

был пропитан какой–то горечью, от которой беспрестанно

пересыхало в горле. При мысли о воде надежда гасла даже у

неунывающего Сэма – за хребтом Моргайи лежало ужасное

плато Горгорот, которое им предстояло пересечь.

– Спите сначала вы, господин Фродо, – предложил Сэм. –

Заметили, опять темно стало? Видно, дело к вечеру.

Фродо вздохнул – и, прежде чем Сэм успел договорить,

провалился в сон. Сэм, с трудом одолев желание сделать то же

самое, взял Фродо за руку. Так он и сидел, пока вокруг не

сгустилась непроглядная ночь. Наконец, не в силах бороться со

сном, Сэм осторожно выбрался из–под колючего полога и

осмотрелся. Вокруг что–то похрустывало, поскрипывало и

шелестело, но ни шагов, ни голосов слышно не было. Далеко за

Эфел Дуатом, на западе, виднелась полоска бледного неба. И

вдруг над самым высоким и острым пиком, выглянув из рваных

туч, сверкнула звездочка. Красота ее так поразила Сэма, что у

него забилось сердце, и к маленькому путнику, затерянному в

мрачной, всеми проклятой стране, внезапно вернулась надежда.

Его пронзила ясная и холодная, как луч звезды, мысль: Тьма не

вечна, и не так уж много места занимает она в мире, а свет и

высшая красота, царящие за ее пределами, пребудут вечно.

Когда Сэм пел в орочьей башне, в его песне был скорее вызов,

чем надежда, ибо тогда он думал о себе. А сейчас он на

мгновение перестал тревожиться и о собственной судьбе, и о

судьбе хозяина. Тихо вернувшись под ветвистый полог, он улегся

рядом с Фродо и, отбросив страхи, заснул глубоким

безмятежным сном.

Пробудились они вместе, рука в руке. Сэм почти выспался и

- 230 -

готов был идти дальше. Фродо вздыхал и тер глаза. Сон его был

беспокойным – ему всю ночь напролет снился огонь; но и явь не

особенно утешала. Правда, отдых все–таки пошел Фродо на

пользу: сил у него заметно прибыло, и теперь он надеялся

выдержать дневной переход. Сколько часов они спали, сказать

никто из них не мог, и время дня определить было трудно.

Перекусив и глотнув воды, друзья двинулись дальше. Разлом,

которым они шли, вскоре привел их на крутую каменную осыпь.

Здесь отказывались расти даже самые упрямые и

жизнелюбивые растения: зазубренные вершины Моргайи были

пусты и голы – ни кустика, ни былинки.

Потратив немало времени, хоббиты отыскали место, где можно

было подняться. Цепляясь за камни и подтягиваясь, шагов через

сто они выбрались наконец наверх и обнаружили, что стоят в

узкой щели между двух острых черных вершин. Протиснувшись в

эту щель, Сэм и Фродо оказались лицом к лицу с Мордором.

Внизу, в полутора тысячах локтей, лежала, теряясь в безликой

мгле, внутренняя равнина. Ветер – почти единственное, что

проникало сюда из мира живых, – гнал на восток поднявшиеся

гораздо выше, чем прежде, огромные облака, но над тусклыми

равнинами Горгорота царили все те же серые сумерки. Густой

дым стелился над землей и залегал в низинах. Из трещин полз

горячий пар.

Вдали – верстах в шестидесяти, а то и больше – глазам

открывалась Гора Судьбы, высоко вздымавшаяся над пеплом и

разорением окрестных земель. Исполинский конус уходил в

поднебесье, дымящуюся вершину окутывало облако. Пламя

погасло, но дремлющее чудовище по–прежнему таило угрозу, и

сон его был чуток. За Ородруином стояла стена мрака,

зловещая, как грозовое облако: то были завесы тени,

окружавшие Барад–дур, замок, возвышавшийся на длинном,

вытянутом к северу отроге далеких Пепельных Гор. Властелин

Тьмы был погружен в глубокую думу, и Глаз его, на время

оставив внешний мир, обратился внутрь; сейчас только одно

занимало Черного Повелителя, наполняя сомнением и страхом,

– сверкающий меч и суровый царственный лик, явившиеся ему в

Зрячем Кристалле. Огромная черная крепость со всеми ее

башнями, воротами и бастионами окуталась тяжелой мглой.

Фродо и Сэм смотрели на ненавистный край с отвращением и

- 231 -

трепетом. Меж ними и дымящейся горой лежала выжженная,

изуродованная земля, превращенная в пустыню, преданная

медленной смерти. Невольно возникал вопрос: как удается

Властелину Мордора кормить и содержать такое количество

рабов и армий? Ведь он располагал не одной армией, но

многими. Сколько хватало взгляда, у подножий Моргайи и

дальше, к югу, раскинулись военные лагеря – одни палаточные,

другие наподобие небольших городков. Самый большой

находился прямо перед тем местом, где стояли Фродо и Сэм, в

каких–нибудь полутора верстах от подножия. Больше всего этот

лагерь походил на огромное гнездо, кишащее какими–то

черными насекомыми, которые копошились на прямых,

наводящих тоску улицах и возле длинных, низких прямоугольных

построек. По широкой дороге, ведущей из городка к

Моргульскому Тракту, сновали туда–сюда черные фигурки.

– Не по душе мне все это, – подытожил Сэм. – Никакой надежды

прорваться. Зато внизу наверняка полно воды, раз там такая

уйма народу. О еде уж и не говорю. Тем более что там живут

люди, а не орки, если только меня глаза не подводят.

Сэм и Фродо слыхом не слыхивали про обширные поля,

возделываемые рабами Мордора к югу от Моргайи, вдали от

ядовитых дымов Ородруина, по берегам темных, печальных вод

озера Нурнен. Хоббиты не имели понятия и о том, как много

стран платит дань Мордору и сколько тяжело нагруженных

караванов с разнообразными дарами, одеждой и свежими

рабами ежедневно входят в Мордор по торным дорогам, через

широкие ворота, настежь открытые для них на юге и востоке. Ну

а здесь, на севере, Черный Властелин, передвигая свои армии,

как пешки на огромной шахматной доске, постепенно собирал их

воедино. Первые, пробные бои на западе, юге и севере были

проиграны, и Владыка Мордора временно отвел свои армии с

поля битвы: он стягивал силы к ущелью Кирит Горгор, откуда

планировал нанести ответный удар… Надо сказать, что, даже

задайся он нарочно целью преградить всякий доступ к Огненной

Горе, ничего удачнее измыслить было бы невозможно.

– Что ж, – продолжал Сэм. – Еды и питья у них, наверное,

вдоволь – только не про нас! Тут нам не спуститься. К тому же

ничего хорошего нас внизу не ждет. Они там кишмя кишат.

– Но попробовать надо, – обреченно возразил Фродо. – Я

- 232 -

другого и не ждал. Мне никогда не верилось, что я доберусь до

Горы, да и теперь не верится. Но я должен сделать все, что

смогу. А это значит, что мне надо как можно дольше оставаться

на свободе. Стало быть, придется, скорее всего, пройти еще

немного на север и посмотреть, что делается там, где равнина

немного поуже.

– Я и так могу сказать, – пожал плечами Сэм. – Там, верно,

орков и людей набито как сельдей в бочке. Вот увидите.

– Что ж! Доберемся – увижу, – заключил Фродо и повернулся,

чтобы идти.

Вскоре хоббиты убедились, что пробираться по хребту Моргайи

невозможно. Ничего даже отдаленно напоминающего тропку

отыскать не удалось; в придачу оказалось, что дорогу то и дело

пересекают глубокие расселины. В итоге пришлось вернуться и

спуститься обратно по тому самому разлому, каким и

поднимались. На тропу, правда, хоббиты выходить побоялись и

решили пробираться вдоль склона, по камням. Проспотыкавшись

так версты с полторы, они увидели наконец под нависавшим над

дорогой утесом то самое орочье укрепление, о котором

догадывались. Оно представляло собой стену и несколько

каменных домиков, прилепившихся к скале рядом с черным

зевом пещеры. Укрепление казалось покинутым, но хоббиты

миновали его ползком, затаив дыхание, прячась за колючками,

густо разросшимися по обе стороны высохшего ручья.

Версты через три, когда домики скрылись из виду и хоббиты

почувствовали себя увереннее, на дороге внезапно

послышались грубые, зычные орочьи голоса. Сэм и Фродо упали

за первый попавшийся куст – бурый, тощий – и затаились.

Голоса между тем приближались, и вскоре на дороге показались

два орка. Один был в оборванной коричневой рубахе и штанах, с

луком и стрелами за спиной, чернолицый, небольшого росточка,

с широкими раздувающимися ноздрями; судя по всему, его

делом было не драться, а вынюхивать и выслеживать. У другого

орка – великана из бойцовского племени – на шлеме, как и у

орков Шаграта, красовался знак Глаза. За спиной у этого

громилы тоже висел лук, а в руке он сжимал короткое копье с

плоским широким наконечником. Орки, по своему обычаю,

ссорились и переругивались, только на этот раз на Общем

Языке, – видимо, они происходили из разных племен.

- 233 -

Шагах в двадцати от места, где притаились хоббиты, меньший

вдруг остановился.

– Баста! Я пошел домой, вон туда, – проворчал он и показал в

сторону крепости. – Тьфу! Сколько можно тереться носом об эти

камни? Говорю тебе – следов больше нету, ясно? А все из–за

кого? Из–за тебя же! Надо было нам сразу в гору лезть, а ты

меня понизу потащил. Теперь ищи–свищи!

– Не знаю, зачем вас только держат, нюхачей? – огрызнулся

второй. – Глаза–то, они понадежнее будут, чем ваши сопливые

носища!

– Ну вытаращил ты свои гляделки, и что толку? – фыркнул

первый. – Тьфу! Ты даже не знаешь, кого искать–то надо!

– А кто виноват? – сплюнул второй. – Я, что ли? Этот приказ

откуда–то сверху спустили. Такой переполох поднялся! Надо

было найти эльфийского великана в какой–то блестящей

кольчуге, и все тут. Вынь да положь! Потом – здрасьте,

пожалуйста! – великана уже не надо, подавай какого–то карлика,

вроде гнома. А в конце концов выяснилось, что шпионов вообще

никаких не было, а кашу заварили бунтовщики из наших же,

Урук–хаев. А может, они все разом тут бродят – и эльф, и гном, и

мятежники. Так их и растак…

– Тьфу! Обалдели они там наверху, что ли? – возмутился

маленький. – Так они скоро не только голову, а и шкуру

потеряют! Слыхал, кстати, что говорят? На Башню–то враги

напали! Ваших уложили всех до одного, а пленника свистнули…

Если вас, вояк, и в бою так лупят, нечего удивляться, что мы

проигрываем!

– Эт–то кто тебе сказал, что мы проигрываем?! – взревел

огромный.

– Тьфу! А кто тебе сказал, что это не так?

– Это клевета, которую распространяют грязные бунтовщики,

ясно? – зарычал, брызгая слюной, большой орк. – Если ты не

заткнешь хлебало, я тебя в два счета прирежу – понял?

– Ну ладно, ладно… Молчу! Но думать мне никто не запретит…

Слушай, а при чем тут этот черный мозгляк? Ну, губошлеп–то?

– А кто его разберет! Может, и вовсе ни при чем. Только ничего

хорошего он не замышляет. На кой ляд он тут шастает? Чтоб

ему сдохнуть! Только он ускользнул, и вдруг приказ: брать его

живым, да поскорее…

- 234 -

– Ну, будем надеяться, его поймают – и в мясорубку, как обычно,

– сплюнул сквозь зубы маленький. – Спутал мне все следы,

паскуда этакая! Сначала кольчугу обслюнил, потом обшлепал

все вокруг, а я разнюхивай!..

– Если бы он не спутал следов, живым ему не уйти, – гоготнул

боевой орк. – Когда я еще не знал приказа, я в него стрельнул

сдуру, шагов с пятидесяти, прямо в спину. Обычно это для меня

чепуха! Но он увернулся и – деру.

– Тьфу! – снова сплюнул первый. – Значит, это ты его упустил?

Ну дела! С пятидесяти шагов не попал! Сначала он мажет, потом

тащится нога за ногу, а бедные нюхачи отдувайся! Я, знаешь,

сыт по горло. У меня это все вот где сидит!

С этими словами он повернулся и вразвалочку направился

обратно, вниз по тропе.

– Ку–да? Стой! – заорал боевой орк. – Вот пойду сейчас и

донесу на тебя!

– Кому? – огрызнулся разведчик, не останавливаясь. – Своему

драгоценному начальнику? Успокойся! Припух твой Шагратик.

Кончилось его времечко.

– Я сообщу твое имя и номер Назгулу, – оскалился большой орк,

понизив голос до шепота. – Теперь крепостью командует один из

их шатии. Понятно?

Меньший орк остановился. Голос у него задрожал от злобы и

страха.

– Сволочь! Доносчик! Гад поганый! – заорал он, срываясь на

визг. – Испортил дело и на своих же, значит, бочку катишь? Ну и

проваливай к своим вонючим крикунам! Они тебе кровушку–то

приморозят! Если только им самим раньше времени руки–ноги

не оборвут! Главного уже прикончили, я сам слышал!

Большой орк бросился на маленького с копьем, думая

пригвоздить его к земле, но орк–ищейка, метнувшись за камень,

ловко пустил великану стрелу в глаз. Тот рухнул, а маленький

орк помчался назад по тропе и скрылся из виду.

Некоторое время хоббиты сидели молча. Первым опомнился

Сэм.

– Однако! – протянул он. – Если в Мордоре у всех промеж собой

такая милая дружба, наше дело несколько упрощается!

– Тише, Сэм, – шепнул ему на ухо Фродо. – Поблизости могут

быть еще орки. Мы были на волосок от гибели! Они,

- 235 -

оказывается, нам на пятки наступают, а мы–то думали, что

провели их! А вообще, Сэм, ты прав. Вражда – это суть

Мордора. Ею тут все насквозь пропитано. Но, если верить

легендам, орки всегда так себя вели, даже когда жили на воле,

племенами. И нам это не поможет. Чем сильнее они ненавидят

друг друга, тем пуще ненавидят нас. Если бы эти двое нас

увидели, они бы тут же забыли про свою ссору и не вспомнили о

ней, пока не разорвали бы нас на части.

Хоббиты снова надолго замолчали. Наконец Сэм заговорил

опять, на этот раз тоже шепотом:

– Господин Фродо, какого это они «мозгляка» поминали, а?

Говорил я вам, что Голлум спасся!

– Да, помню. Как же ты угадал?.. Ну ладно! До вечера нам

пожалуй, лучше здесь посидеть. Давай обождем, пока не

стемнеет, а ты мне тем временем расскажешь, что без меня

происходило на перевале. Только, будь добр, шепотом!

– Попробую, – согласился Сэм. – Но не обещаю. Как вспомню

про нашего дружка, так кричать готов от злости, ей–же–ей!

Они поудобнее уселись под колючим кустом и приготовились

терпеливо ждать, пока тоскливые мордорские сумерки сменятся

черной беззвездной ночью. За разговором время текло быстрее.

Наклонившись к уху Фродо, Сэм поведал ему о своих

приключениях и рассказал все, что только мог облечь в слова.

Лишь теперь Фродо узнал о предательском нападении, о

страшной битве с Шелоб и о том, как его, бесчувственного,

похитили орки. Когда Сэм закончил, Фродо не сказал ничего –

только взял руку Сэма и крепко сжал ее. Затем он встал.

– Не пора ли в путь? – спросил он. – Интересно, долго ли мы

продержимся, прежде чем нас схватят по–настоящему? Столько

прятаться – и вдруг всему конец и все, оказывается, было без

толку!.. – Он вздохнул и добавил: – Надо же! Такая темень, а

скляницу вынимать нельзя! Оставь ее пока у себя, Сэм. До

лучших времен. Мне ее и спрятать–то негде. Разве что в кулаке

зажать… А мне нужны обе руки – надо ведь ощупывать дорогу.

Что касается Жала, то забирай его насовсем. Мне хватит

орочьего ятагана. Только я, наверное, никогда не пущу его в ход.

Отвоевался…

Идти по бездорожью, да еще ночью, было и трудно, и опасно, но

хоббиты все–таки брели вперед – медленно, спотыкаясь, но

- 236 -

брели, час за часом, не делая привалов и стараясь держаться

поближе к правому склону ущелья. Когда наконец в тусклом

свете сильно запоздавшего серого утра над их головами

проступили горные вершины, Сэм и Фродо спрятались в кустах и

по очереди немного поспали. В часы бодрствования Сэм

предался серьезным размышлениям о еде. Когда Фродо,

проснувшись, объявил, что не худо бы перекусить и

приготовиться к новому переходу, Сэм задал вопрос, который

тревожил его особенно сильно: – Извините, господин Фродо, что

я вас спрашиваю, только имеете ли вы представление – далеко

нам еще идти или нет?

– Самое приблизительное, – сознался Фродо. – В Ривенделле,

когда мы готовились к походу, мне показывали много карт, и в

том числе карту Мордора, которую, правда, нарисовали до того,

как Враг сюда вернулся. Я ее вообще–то плохо помню, но

дальше к северу есть место, где встречаются два хребта,

северный и западный. Оттуда до моста, что у крепости, должно

быть лиг около двадцати. Наверное, там можно будет свернуть.

Но если мы туда доберемся, то окажемся верст на сто дальше

от Горы, чем вначале. Сейчас мы прошли примерно двенадцать

лиг. Значит, даже если нам повезет, идти остается самое

меньшее неделю. Но я боюсь, Сэм, что буду ползти как

черепаха: ноша–то моя, наверное, станет еще тяжелее…

Сэм почесал в затылке:

– Вот–вот, и я о том же… В общем, дела такие. Если забыть о

воде и не бередить больше эту рану, то запасов хватит, но

придется потуже затянуть пояса или идти быстрее, во всяком

случае пока мы не выбрались из ущелья. По–настоящему поесть

мы сможем только один раз, а потом все, одни «подорожники»

останутся.

– Я постараюсь прибавить шагу, Сэм, – покорно ответил Фродо и

глубоко вздохнул. – Ну что ж, вперед! Еще один рывок!

Стемнело еще не вполне. Но хоббиты все равно двинулись в

путь – навстречу ночи. Час проходил за часом; Сэм и Фродо

устало брели среди камней, почти не делая привалов, а если и

присаживались отдохнуть, то совсем ненадолго. Как только

плотные складки небесного занавеса тронул первый тусклый

отсвет утра, хоббиты снова спрятались; на этот раз их приютила

темная яма, защищенная нависавшим над ней камнем.

- 237 -

Рассветало медленно, однако наступивший день снова оказался

светлее, чем предыдущий. Сильный западный ветер гнал

мордорские дымы прочь из поднебесья.

Прошло немного времени, и хоббиты смогли наконец по

настоящему осмотреться. Ущелье, тянувшееся между главным

хребтом и Моргайей, постепенно сужалось и становилось

мельче. От внутреннего хребта осталось всего ничего – так,

невысокий уступ на крутых склонах Эфел Дуата; правда, с

востока Моргайя обрывалась к плато Горгорот все так же

отвесно.

Русло высохшего ручья терялось среди камней; поперек ущелья,

словно крепостная стена, вздымалась голая продолговатая

скала. Навстречу ей протягивал длинную зубчатую руку

северный хребет – серый, мглистый Эред Литуи. Между

отрогами оставался узкий зазор. Это и был Карах Ангрен – он же

Исенмут, или Железная Пасть. За ним крылась глубокая долина

Удун, изрытая подземными ходами и галереями, которые вели в

оружейни. Все это было построено рабами Мордора для защиты

Черных Ворот.

Именно здесь, в долине Удун, Властелин Тьмы спешно собирал

огромные силы, чтобы достойно встретить войско Королей

Запада. На сходящихся отрогах высились крепости и башни,

пылали сигнальные костры; сам же проход Карах Ангрен был

перегорожен земляным валом, вдоль которого тянулся глубокий

ров. Пересечь этот ров можно было только по единственному

мосту.

В нескольких верстах от конца Моргайского ущелья, в том месте,

где начинался тянувшийся к Исенмуту отрог, стоял старинный

замок Дуртанг, превращенный в орочью крепость – одну из

нескольких крепостей, окружавших долину Удун. В свете утра

можно было разглядеть бегущую от стен Дуртанга дорогу.

Версты через три от крепости дорога эта выгибалась к востоку и

по вырубленному в склоне горы каменному карнизу шла вниз, на

плато, где сворачивала к Железной Пасти.

Хоббиты поняли, что, похоже, все их старания пропали впустую.

Справа раскинулась мрачная, подернутая дымом долина; на ней,

правда, не заметно было ни движущихся войск, ни военных

лагерей, но за всеми этими землями неусыпно наблюдали с

укреплений Карах Ангрена.

- 238 -

– Мы в тупике, Сэм, – вздохнул Фродо. – Еще немного, и мы

угодим в орочью крепость. Если решимся спускаться – придется

выходить на дорогу. А не решимся – надо поворачивать назад. В

горы соваться нечего. И с обрыва нам не слезть.

– Значит, надо выходить на дорогу, – постановил Сэм. –

Рискнем, господин Фродо! Попытаем счастья, если счастье тут

существует! Нам теперь все одно – что сдаться, что лезть в

горы, что обратно идти. Все равно еды надолго не хватит.

Побежали–ка лучше вперед!

– Хорошо, Сэм, – ответил Фродо. – Веди, если надеешься! У

меня уже никакой надежды не осталось. Только бежать я не

смогу. Иди вперед, а я как–нибудь потащусь следом.

– Если вы не перекусите и не вздремнете, то далеко не

«протащитесь», господин Фродо. Устраивайтесь поудобнее и

начинайте!

Сэм напоил Фродо, дал ему лишний кусок лембаса , сложил

свой плащ вчетверо и сунул его под голову хозяину. Фродо не

спорил – на это сил у него уже не было. Сэм не стал говорить

хозяину, что тот допил последнюю каплю воды и съел вместе со

своей долей лембаса еще и долю Сэма. Когда Фродо уснул, Сэм

наклонился над ним, прислушался к его дыханию и внимательно

посмотрел на хозяина. Щеки у Фродо впали, кожа плотно

обтянула скулы – но во сне лицо его казалось спокойным, даже

довольным. Тень страха улетучилась.

– Ну ладушки, – пробормотал Сэм. – А теперь надо мне вас

ненадолго оставить, хозяин. Пойду попытаю удачи. Дело такое.

Или мы отыщем воду, или вообще никогда не дойдем до цели…

Он встал и осторожно – для хоббита, пожалуй, даже слишком

осторожно – спустился, прыгая с камня на камень, к руслу

высохшего ручья и поспешил по нему вверх, надеясь отыскать

место, где, возможно, пенился когда–то водопадик брызжущего

из камней источника. Все вокруг казалось сухим и безмолвным.

Но Сэм не желал сдаваться. Он остановился, прислушался, и – о

радость! – до его ушей донеслось приглушенное журчание. Он

поспешил наверх и наткнулся на тоненький ручеек, стекавший в

маленькое углубление, откуда темная вода переливалась под

голые камни и пропадала.

Сэм попробовал воду: ничего, пить можно. Он припал к струе и

утолил жажду, потом наполнил флягу и уже повернулся было,

- 239 -

чтобы идти обратно, как вдруг краешком глаза заметил – как раз

там, где остался Фродо, – какое–то движение. Еле сдержав крик,

Сэм кинулся вниз по камням, туда, где только что видел

метнувшуюся в сторону тень. Неизвестная тварь оказалась

осторожной, и Сэм не успел рассмотреть ее как следует, но этого

и не требовалось. С какой охотой он свернул бы ей шею! Но

Голлум вовремя скользнул прочь, испугавшись шума. Сэму

показалось, что над краем расселины мелькнула темная голова,

но тут же исчезла.

«Ну что ж, вроде бы удача нам не изменила, – подумал Сэм. – А

то еще чуть–чуть, и дело кончилось бы плохо. Мало нам орков,

так еще этот прохвост за нами увязался! И как только лучников

угораздило промахнуться?!»

Он опустился на камень рядом с Фродо, решив пока не будить

хозяина, но вскоре почувствовал, что глаза у него слипаются и

что больше ему не выдержать. Тогда он осторожно тронул Фродо

за плечо.

– Боюсь, тут где–то рядом Голлум бродит, господин Фродо! –

предупредил он. – А если это был не он, то их два. Я пошел

поискать воды, возвращаюсь, и вдруг гляжу – ба! Так что нельзя

нам теперь спать одновременно. А у меня – уж вы меня

простите, хозяин, – совсем глаза закрываются.

– Сэм, радость моя, ну конечно! – ответил Фродо. – Ложись и

отдыхай – теперь твоя очередь! Но, честно говоря, уж лучше

Голлум, чем орки. По крайней мере, Голлум нас не выдаст. Если

только его самого не поймают.

– Чтобы обчистить нам карманы, а нас укокошить, ему, конечно,

помощников не надо, – согласился Сэм. – Так что смотрите в

оба, господин Фродо! Вот вам вода. Полная фляга. Можете ее

всю выпить. Потом еще наберем…

И Сэм провалился в беспамятство.

Когда он проснулся, уже темнело. Фродо сидел, привалившись

спиной к скале, и спал сном праведника. Фляга была пуста, о

Голлуме – ни слуху ни духу.

Мордорская тьма вернулась. Красные сторожевые костры на

вершинах ярко пылали. Начиналась последняя, самая опасная

часть пути. Хоббиты пробрались к источнику, запаслись водой и,

поминутно озираясь, вскарабкались вверх на дорогу. Они

очутились как раз в том месте, где она поворачивала на восток,

- 240 -

в сторону Исенмута, до которого оставалось еще верст тридцать.

Дорога оказалась довольно узкой, к тому же на ней не было

никаких, даже самых маленьких, перилец, хотя шла она над

самой пропастью. Кроме того, обрыв становился все глубже и

глубже. Хоббиты внимательно прислушались и, ничего

особенного не услышав, быстро зашагали на восток.

Верст через пятнадцать они решили сделать небольшой привал.

Дорога, обогнув выступ горы, повернула к северу. Миновав

поворот, хоббиты перестали видеть, что делается позади. Это их

и подвело. Отдохнув, они снова двинулись вперед, но не успели

сделать и десяти шагов, как из–за поворота донесся тот самый

звук, который они так боялись услышать: топот марширующей

колонны. На камни упал отблеск факелов: войско было уже в

какой–нибудь версте от поворота и быстро приближалось.

Убегать было поздно, да и некуда.

– Этого я и боялся, Сэм, – вздохнул Фродо. – Мы поверили в

удачу, а она изменила нам. Это ловушка.

Он в отчаянии взглянул вверх, на хмурую стену, вершина

которой терялась во мраке. Древние строители не пожалели сил

и труда, чтобы не оставить на скале ни единого выступа.

Убедившись в этом, Фродо бросился к обрыву и заглянул в

черную бездонную пропасть.

– Все! Мы в ловушке! – повторил он, опустился на камень у

скалы и уронил голову на грудь.

– Похоже, что так, – почесал в затылке Сэм, махнул рукой и

уселся рядом с Фродо, в тени утеса. – Ну что ж, посмотрим, чем

это кончится!

Долго ждать не пришлось: орки шагали быстро. Колонна

приближалась; в темноте замелькали красные огоньки и стали

расти на глазах. В первых шеренгах горели факелы.

Сэм тоже опустил голову, надеясь, что орки не разглядят его

лица. Вдобавок он поставил стоймя щиты, прикрывая ноги себе

и хозяину.

«Кажется, они спешат. Может, им некогда будет с нами возиться?

Подумаешь, парочка усталых солдат…» – со слабой надеждой

подумал Сэм.

Поначалу было похоже, что так и случится. Первые орки

пронеслись мимо большими скачками, задыхаясь, не глядя по

сторонам. Это был отряд малорослых, слабых солдат, которых

- 241 -

гнали воевать за Черного Властелина против их желания; они

думали только об одном – как бы поскорее добраться до цели и

не попасть под кнут. Вдоль колонны, щелкая бичами и

покрикивая, бегали два огромных свирепых орка, по виду из

Уруков. Войско шеренга за шеренгой шло мимо хоббитов, и

сигнальные факелы уже маячили далеко впереди. Сэм затаил

дыхание. Вот уже добрых полколонны миновало… Но тут взгляд

одного из надсмотрщиков упал на две скорчившиеся у обочины

фигурки. Орк замахнулся бичом и крикнул:

– Встать! Живо!

Хоббиты не ответили. Рявкнув что–то, орк остановил колонну.

– Давайте, ублюдки! Пошевеливайтесь! Нашли время дрыхнуть!

Он шагнул к ним и вдруг увидел гербы на щитах.

– Ага! Дезертируем? – заорал он. – Или только еще

намылились? Ваши вчера вечером должны были быть в Удуне

все до единого! И вы это отлично знаете. А ну–ка, марш в строй!

Иначе ваши номера пойдут куда следует…

Сэм и Фродо, делая вид, что у них стерты ноги, заковыляли в

последнюю шеренгу.

– Куда?! – прорычал орк. – Тремя рядами ближе! И не вздумайте

слинять, а то отведаете вот этого!

Над головами хоббитов просвистел длинный бич. Надсмотрщик

снова оглушительно рявкнул, еще разок щелкнул бичом – и

быстро, чуть ли не бегом колонна двинулась дальше.

Несчастный Сэм, накопивший усталости за долгие дни пути, еле

поспевал за орками. Что касается Фродо, то для него этот марш

сразу стал настоящей пыткой, быстро переросшей в кошмар. Он

стискивал зубы и пытался ни о чем не думать. В нос шибало

запахом орочьего пота. Невыносимо хотелось пить. Вперед,

вперед, вперед! Легкие отказывались дышать, ноги – двигаться,

но ради чего он так надрывался, что ждало их впереди? Об этом

он не смел и загадывать. Надежды сбежать не было никакой.

Погонщик запомнил их и часто наведывался в хвост колонны,

чтобы лишний раз поглумиться.

– А ну, поднажми! – гоготал он, щелкая бичом рядом с ними. –

Небось где кнут, там и силушка найдется! Живей, ублюдки! Я бы

вас освежил чуток, да вам и без меня скоро всыплют

горяченьких. Там лучше знают, сколько может снести ваша

шкура, прежде чем лопнет. Эх, и наддадут же вам за опоздание!

- 242 -

Сразу очухаетесь! Вы что, не знали, что война идет?

Так они пробежали верст с шесть–семь, пока не начался

длинный, пологий спуск. Фродо терял последние силы. Воля его

ослабела, он пошатывался и спотыкался. Сэм, близкий к

отчаянию, поддерживал его, как мог, не давая упасть, но и сам

еле стоял на ногах. Конец мог наступить в любую минуту. Стоит

Фродо потерять сознание – и все откроется! Неужели все труды

и мучения были напрасны?

«Ну, что бы ни случилось, а с этим громилой–надсмотрщиком я

еще поговорю по душам», – подумал Сэм.

Он потянулся было к мечу – но тут произошло нечто

непредвиденное.

Дорога вышла на равнину и приближалась ко входу в Удун.

Впереди, недалеко от моста, соединялось сразу несколько

торных путей – в том числе один с юга и один со стороны

Барад–дура. Войска стягивались к Удуну по всем дорогам, ибо

армия Западных Королей уже выступила в поход и Властелин

Тьмы спешно собирал силы, чтобы встретить ее достойно.

И вот в кромешном мраке перекрестка вдали от сигнальных

костров сшиблось сразу несколько отрядов, подошедших

одновременно. Начались толкотня и ругань; орки отпихивали

друг друга, каждый старался пройти на мост первым и скорее

закончить утомительный поход. Погонщики орали во всю глотку,

хлестали бичами направо и налево – все напрасно: в ход пошли

кулаки, а там и сабли. Как следует поднажав, вооруженные до

зубов Урук–хаи смяли колонну, в которой шли Сэм и Фродо. Под

мощным напором ряды незадачливых дуртангцев смешались.

Сэм, как ни выбился он из сил, тут же смекнул, что к чему: не

теряя ни секунды, он бросился на землю, увлекая за собой

Фродо. Орки, бранясь на чем свет стоит, попáдали сверху.

Работая локтями, хоббиты помаленьку выбрались из–под груды

тел и, никем не замеченные, перевалились через высокую,

выложенную камнями обочину, предназначенную для того, чтобы

командиры отрядов могли ориентироваться темной ночью или в

тумане.

Сперва хоббиты лежали не шевелясь. Вокруг было слишком

темно, чтобы искать укрытие, да и вряд ли удалось бы его найти.

Но Сэм нутром чувствовал, что отползти подальше от дороги, а

главное, от факелов, все–таки стоит.

- 243 -

– Еще чуток, господин Фродо! – зашептал он. – Еще чуток в

сторону, а там можно будет и отлежаться!

Напрягая последние силы, Фродо приподнялся на локтях и

отполз шагов на двадцать. Вдруг на его пути оказалась

неглубокая канава; он покатился на дно и остался лежать там,

как мертвый.

 

Глава третья.

ГОРА СУДЬБЫ

 

Сэм подложил растрепанную орочью накидку под голову Фродо

и накрыл себя и хозяина серым лориэнским плащом. Мысли его

вернулись в Золотой Лес, и он от души понадеялся, что

сотканный руками эльфов покров каким–нибудь чудом спрячет

их от врагов, хотя в этой страшной пустыне уповать на спасение

почти не приходилось. Крики и ругань мало–помалу стихли;

видимо, орки прошли в Исенмут и скрылись за воротами. Похоже

было, что в общей сумятице и неразберихе двух солдат

дезертиров так и не хватились.

Сэм пригубил воды из фляги, заставил Фродо напиться и, когда

тот немного пришел в себя, настоял, чтобы Фродо съел целый

хлебец. Потом, от усталости не чувствуя уже никакого страха,

оба растянулись на голых камнях и задремали. Сон их был

беспокойным, оба то и дело просыпались – лежать было

неудобно, к тому же взмокшие во время марша хоббиты теперь

быстро продрогли: от Черных Ворот, из ущелья Кирит Горгор,

дул, шурша пылью, холодный ветер.

Утром над равниной снова разлился серый полусвет. В

поднебесье все еще не утих ветер с запада, но внизу, на

угрюмых камнях Черной Страны, воздух был мертв, холоден и,

несмотря на холод, казался каким–то застоявшимся. Сэм

осторожно выглянул из канавки. Вокруг расстилалась тоскливая,

плоская равнина, подернутая сизо–бурым налетом. На дорогах,

сколько видел глаз, было пусто, но Сэм опасался бдительности

Исенмута, темневшего всего в какой–нибудь полуверсте от них.

В противоположной стороне маячила далекая Гора, казавшаяся

исполинской стоячей тенью. Вершина Горы слегка курилась;

часть дыма сносило на восток, часть клубами ползла вниз по

склонам и растекалась над плато. В нескольких верстах к северу

- 244 -

унылыми серыми привидениями круглились предгорья

Пепельных Гор, а за ними, как далекая облачная гряда, маячили

туманные северные вершины, почти слившиеся с низким

небосводом.

Сэм попытался прикинуть расстояние и сообразить, как лучше

идти.

– До Горы не меньше семидесяти верст, – пробормотал он

мрачно. – Не так уж и много. Но господин Фродо, наверное, и за

неделю не дойдет, уж больно слаб…

Сэм покачал головой; и вдруг, среди прочих, в голову ему

закралась особенно мрачная мысль. В стойком сердце Сэма

надежда никогда не угасала до конца, и даже здесь, в Мордоре,

он иногда подумывал о том, как они будут возвращаться. Горькая

правда по–настоящему дошла до него только сейчас: еды–то

хватит только на то, чтобы добраться до цели! А когда дело

будет сделано, наступит жестокий конец. Они останутся одни в

этой ужасной пустыне, без надежды на помощь, без крова и

пищи. Обратного пути не будет.

«Вот, оказывается, к чему я готовился, – подумал Сэм. –

Помогать хозяину до последнего, а потом умереть с ним рядом…

Ну что ж! Дело на то и дело, чтобы его делать. Я бы, правда, не

прочь был еще разок повидать Приречье и Рози Хижинс, и ее

братцев, и Старикана, и Календулу, и вообще… Но с другой

стороны, не будь у нас надежды вернуться, Гэндальф не послал

бы господина Фродо в такое путешествие, правда ведь не

послал бы?.. Эх! Все–то у нас разладилось, когда он погиб в

Мории! И почему только он не спасся? Уж он бы что–нибудь да

придумал!»

И все же теперь, когда надежда в его сердце наконец угасла или,

может, притворилась, что угасла, – Сэм неожиданно обнаружил в

себе новые силы. Его простое хоббичье лицо внезапно

посуровело, между бровей легла жесткая складка, воля в

одночасье сделалась крепче стали; по всему его телу прошла

легкая дрожь, будто он мгновенно превратился в совсем другое

существо. Теперь его не сломить уже было ни отчаянию, ни

усталости, ни бесконечным верстам пути по камням и

бездорожью.

Ощущая в себе новую ответственность за исход Дела, он

огляделся, чтобы наметить следующий шаг. Стало немного

- 245 -

светлее, и Сэм с удивлением заметил, что плато Горгорот,

казавшееся прежде таким ровным и однообразным, на самом

деле сплошь изрыто и разворочено. Земля до самого горизонта

испещрена была глубокими ямами, словно когда–то это место

представляло из себя озеро мягкой грязи, в которое, прежде чем

грязь успела высохнуть, обрушился град валунов и громадных

скальных обломков. По краям самых широких впадин

громоздились кучи щебня, от самих впадин в разные стороны

разбегались трещины. В этом хаосе можно было идти

совершенно спокойно, перебегая от укрытия к укрытию и не

опасаясь, что тебя увидят. Будь у хоббитов силы и время, они

так и поступили бы. Но измученным, выдохшимся путникам

изъязвленная долина не сулила ничего, кроме новых трудностей.

Размышляя об этом, Сэм повернулся к хозяину. Расталкивать его

не пришлось: Фродо лежал с открытыми глазами, глядя в серое,

затянутое тучами небо.

– Ну вот, господин Фродо, – сказал Сэм. – Я тут выглянул,

осмотрелся и обмозговал положение. На дорогах пусто. Надо

идти, а то опоздаем. Сдюжите?

– Попробую, – ответил Фродо. – Должен.

И они снова пустились в путь, переползая от воронки к воронке,

хоронясь за каждым камнем, стараясь не петлять и продвигаться

приблизительно в направлении Пепельных Гор, держась

ближайшей дороги, которая уходила в маячившие на горизонте

предхолмия, окутанные непроницаемой мглой. Серая ровная

полоса дороги была пуста: орочьи полки уже почти все

собрались в долине Удун, а кроме того, Черный Властелин даже

в пределах собственных владений предпочитал на этот раз

передвигать войска под прикрытием ночи, не доверяя ветрам,

что ополчились против него и разогнали дымные покровы тьмы.

К тому же державного Властителя порядком беспокоили слухи о

каких–то подозрительно дерзких лазутчиках, проникших за

границу его владений.

Несколько верст бездорожья вымотали из хоббитов всю душу.

Наконец пришлось сделать привал. Фродо хватал воздух

раскрытым ртом. Понятно было, что так, ползком и внаклонку, то

черепашьим шагом, то короткими перебежками, они далеко не

уйдут, тем более что приходилось непрерывно высматривать, где

безопаснее, и в итоге опять и опять отклоняться в сторону.

- 246 -

– Я бы вышел на дорогу, господин Фродо, и двигался по ней,

пока не стемнеет, – предложил Сэм. – Положимся еще разок на

удачу! Она, правда, нас подвела давеча, но ведь мы живы, разве

нет? Пройдем еще с десяток верст хорошим шагом, а там можно

будет и отдохнуть.

Рисковали они гораздо больше, чем казалось Сэму, но Фродо,

которого терзала роковая ноша, занимая все его мысли и

вынуждая к непрестанному спору с самим собой, покорно

согласился. Они выбрались к насыпи и, вскарабкавшись по ней,

вступили на твердую, ухоженную дорогу, что вела прямиком к

Черной Башне. Однако на сей раз счастье им не изменило и до

самого вечера они так никого и не повстречали, а с

наступлением ночи фигурки путников растворились в

непроницаемой мордорской тьме. Все кругом затихло, словно

перед великой грозой. К вечеру этого дня Западные Короли

покинули Перепутье и подожгли мертвые луга Имлад Моргула.

Отчаянный поход продолжался. Кольцо двигалось к югу; знамена

Королей вершили свой путь на север. Каждый новый день,

каждая пройденная верста оборачивалась для хоббитов новой

пыткой – силы их быстро убывали, а земля вокруг все

явственнее несла на себе печать зла. Днем Сэм и Фродо не

встречали на дорогах никого, ночью же, засыпая тревожным

сном в какой–нибудь придорожной ямине, не раз пробуждались

от криков, шума, топота множества ног или торопливого

перестука копыт – словно по тракту мчалась безжалостно

погоняемая ездоком лошадь. Но не так страшны были эти

ночные опасности, как невыразимая угроза впереди,

приближающаяся с каждым шагом. Верховный Владыка

Мордора, погруженный в глубокую думу, полный бессонной

злобы, ждал, окружив себя плотной завесой мрака. Все ближе и

ближе подходили хоббиты к этой мрачной стене, все чернее и

чернее казалась мгла впереди – словно то была не просто

дымка, а самое Ночь, залегшая здесь в ожидании конца мира,

последнего, бесповоротного конца.

Наступил мрачный, полный жути вечер. В то самое время, когда

Западные Короли вступили на границу живых и мертвых земель,

для двоих путников настал час беспросветного отчаяния. Минуло

уже четыре дня с той ночи, когда они ускользнули от орков, – но

дни и ночи слились для хоббитов в один тяжкий, беспробудный

- 247 -

кошмар. Теперь Фродо шел молча, низко опустив голову, то и

дело спотыкаясь, ничего перед собой не видя. Сэм догадывался,

что из них двоих хуже приходится хозяину. Кольцо становилось

все тяжелее. Оно пригибало к земле плечи Фродо и жгло его

разум. Сэм с тревогой заметил, что иногда хозяин судорожно

поднимает левую руку, не то заслоняясь от кого–то, не то

пытаясь защитить слепнущие глаза от ужасного взгляда из мглы.

Время от времени правая рука Фродо потихоньку ползла к

Кольцу, но в последний момент всегда отдергивалась, словно

воля Фродо брала верх.

Когда настала ночь, Фродо опустился на землю, уткнул голову в

колени и бессильно уронил руки. Пальцы его слабо сжимались и

разжимались. Сэм смотрел на хозяина, пока сгустившийся мрак

не скрыл их друг от друга. Слов утешения Сэм подыскать не

смог и погрузился в собственные черные мысли. Сам он еще

чувствовал в себе кое–какие силы, несмотря на усталость и тень

страха, нависшую над ними обоими. Если бы не лембас и не его

чудесные свойства, оба хоббита давно упали бы без сил и

умерли. Правда, хлебцы совсем не наполняли желудка, и втайне

Сэм уже не раз предавался мечтам о еде, о простом ломте

хлеба и о куске мяса, – но зато в эльфийских подорожниках

таилась животворящая сила, которая теперь, когда путники не

брали в рот ничего другого и полагались только на лембасы ,

сразу возросла. Она питала волю, придавала терпения и

помогала держать в повиновении тело; только благодаря ей

сносили они тяготы, непосильные для смертных… Итак, настало

время принимать последнее решение. Идти дальше по дороге

было нельзя – она вела на восток, в сердцевину Тьмы, оставляя

Гору по правую руку, почти точно на юге. Пора было

сворачивать. Между хоббитами и подножием Горы лежала

широкая, засыпанная пеплом и камнями, кое–где дымящаяся

полоса земли.

– Пить! Пить! – пробормотал Сэм.

Он давно уже отказывал себе в воде, и язык в его пересохшем

рту распух от жажды – но, несмотря на все старания, воды

остались считанные капли, а впереди, возможно, было еще

несколько дней пути! Фляга опустела бы уже давным–давно, не

догадайся они пойти по орочьей дороге: у обочины изредка

попадались хранилища воды, предназначенные для войск, в

- 248 -

спешке перегоняемых через пустыню. В одном из таких

вместилищ Сэму посчастливилось найти немного воды, которой

как раз хватило наполнить флягу. Вода была тухлая, изрядно

загаженная, но для такого отчаянного случая годилась вполне.

Правда, с тех пор прошли уже почти сутки. Больше на такое

надеяться не приходилось…

Устав от тревожных раздумий, Сэм задремал, решив, что утро

вечера мудренее. Сон и явь смешались. Хоббиту чудилось,

будто во тьме горят чьи–то жадные глаза, казалось, будто к

хозяину крадутся, припадая к земле, хищные черные тени.

Среди камней рыскало зверье, до слуха доносились жуткие

стоны съедаемых заживо – но, просыпаясь в холодном поту, Сэм

не видел вокруг ровным счетом ничего подозрительного. Всюду

по–прежнему царили тьма и пустынная тишина. Только однажды,

вскочив и ошалело оглядевшись, Сэм приметил неподалеку два

бледных огня, которые при желании можно было бы принять за

глаза. Но огни мигнули – и сразу же погасли.

Ненавистная ночь отступала медленно и словно бы нехотя.

Настоящего рассвета не последовало: здесь, близ Огненной

Горы, мгла не рассеивалась никогда, ибо от крепости Саурона по

равнине ползли мрачные туманы, которыми окружил свой замок

Властелин этого черного края. Фродо лежал на спине без

движения. Сэму совсем не хотелось будить хозяина, но он знал,

что вся ответственность теперь на нем: он должен был укрепить

волю Фродо, понудить его сделать еще одно усилие. Нагнувшись

к хозяину, Сэм погладил его по голове и прошептал:

– Хозяин, подымайтесь! Нам пора идти дальше!

Фродо мгновенно вскочил, словно разбуженный внезапным

ударом колокола, и обернулся к цели – но, увидев Гору и смерив

взглядом лежащую между ним и нею пустыню, снова поник.

– Я больше не могу, Сэм, – сказал он тихо. – Оно слишком

тяжелое. Ты даже представить себе не можешь, какое Оно

тяжелое!

Сэм знал, что, как всегда, скажет что–нибудь не то, и ясно

отдавал себе отчет, что его слова могут только повредить

хозяину, – но ему было так жаль Фродо, что он не смог

сдержаться и предложил:

– Дайте я Его немного понесу вместо вас, хозяин. Вы же знаете,

я всегда вам помогу с радостью, были бы силы.

- 249 -

Глаза Фродо бешено сверкнули.

– Отойди! Не прикасайся ко мне! – отпрянул он. – Оно мое,

слышишь? Прочь!

Рука его потянулась к рукояти меча, но тут же отдернулась, и

голос Фродо снова изменился.

– Нет, Сэм! – сказал он с печалью. – Ты должен понять. Это

бремя возложено на меня. Никому другому его не снести.

Слишком поздно! Теперь ты мне уже не поможешь, Сэм, дорогой

мой Сэм! Оно завладело мной почти без остатка. Я никому не

могу Его отдать. А если ты вздумаешь отнять Его силой, я

впаду в бешенство или сойду с ума.

Сэм кивнул.

– Понимаю, – сказал он. – Но вот что я подумал, господин

Фродо.

Мы ведь вполне можем кое от чего избавиться, чтобы не тащить

лишнего груза. Почему бы и нет? Ведь теперь мы пойдем

прямиком к цели! – Он показал на Гору. – Зачем брать с собой

то, что больше не понадобится?

Фродо снова оглянулся.

– Ты прав, – согласился он. – Нам на этом пути мало что будет

нужно. А в конце – и вовсе ничего…

Он поднял с земли орочий щит и отшвырнул подальше. За

щитом последовал шлем. Затем Фродо скинул эльфийский плащ,

расстегнул тяжелый пояс и бросил его на землю вместе с

кинжалом и ножнами. Черную орочью накидку Фродо разорвал

на лоскуты и разбросал их по сторонам.

– Все! Я больше не орк! – оповестил он. – Отныне я

отказываюсь от всякого оружия – благородного, подлого, всякого.

Схватят так схватят!

Сэм последовал примеру Фродо. Скинув орочье тряпье, он полез

в мешок и вывалил на землю все свое барахлишко. Он крепко

сроднился с ним за время пути – сколько превратностей судьбы

претерпело оно вместе с ним! Особенно восстала душа Сэма

против разлуки с посудой. Когда он отшвырнул котелки, в глазах

у него стояли слезы.

– Помните тушеного кролика, хозяин? – обернулся он к Фродо. –

И те папоротники под горой, где мы Фарамира повстречали? Ну,

олифана–то я там еще сподобился увидеть, помните?

– Боюсь, что нет, Сэм, – вздохнул Фродо. – Не помню. То есть я

- 250 -

знаю, что все это было когда–то, но глазами не вижу. Я все

забыл. Забыл вкус еды, забыл прохладу ручейков, не помню, как

шумит ветер, как выглядят деревья, цветы, звезды и месяц. Я

остался один во мраке, Сэм, один–одинешенек. Стою голый, а

перед глазами вертится огромное огненное колесо, и меня с ним

ничто больше не разделяет. Я теперь даже с открытыми глазами

все время его вижу, а все остальное отступает и блекнет.

Сэм взял его руку и поцеловал.

– Чем скорее вы от него избавитесь, тем скорее отдохнете,

господин Фродо, – сказал он неуверенно, не придумав ничего

лучше.

«Разговорами тут не поможешь, – пробормотал он себе под нос

и сгреб раскиданные вещи в кучу, рассудив, что просто так

оставлять их нельзя. – Только Вонючку обрадуем. Нашел же он

тогда орочью кольчугу, которую мы бросили! Не хватало еще,

чтобы мы ему даровой меч преподнесли! Он и с голыми–то

руками ого–го какой. И потом, нечего ему лапать мои

кастрюльки!»

Он отнес ворох вещей и одежды к одной из множества трещин,

что прорезали рассохшуюся землю, и сбросил вниз.

Исчезая в темной глубине, бесценные котелки звякнули на

прощание, и звон этот отдался в сердце Сэма похоронным

колоколом…

Возвратившись к Фродо, Сэм отрезал от мотка кусочек

эльфийской веревки и опоясал им хозяина поверх серого плаща.

Остаток он заботливо свернул и уложил обратно в мешок. Кроме

веревки, в мешке оставалось еще несколько эльфийских

подорожников и фляга. Сэм получше закрепил у пояса Жало и

нащупал в потайном кармане на груди скляницу Галадриэли, а

рядом маленькую шкатулку, которую ему подарила Владычица.

Закончив сборы, Сэм и Фродо повернулись к Горе и зашагали по

бездорожью, не помышляя больше ни о каком укрытии. Теперь

их вела вперед только слабеющая воля. В тусклом полусвете

мордорского дня даже здесь, в этой вечно бодрствующей стране,

мало кто сумел бы заметить их, не столкнувшись с ними нос к

носу. Из всех рабов Черного Властелина одни только Назгулы

могли бы предупредить своего повелителя об опасности,

прокравшейся в самое сердце его столь тщательно охраняемых

владений, – опасности едва заметной, но неумолимой и

- 251 -

страшной. Однако черные крылья Назгулов кружили в другом

небе, за пределами страны – они следили за армией Западных

Королей, омрачая сердца воинов и полководцев зловещей тенью

страха. Мысли Черного Замка были направлены сейчас только

туда, и никуда больше.

В этот день Сэм заметил, что его хозяину лучше, – тот словно

обрел новые силы. Это показалось Сэму странным. Ведь Фродо

сбросил с плеч не так уж и много тяжестей! Но как бы то ни

было, идти оказалось намного легче, чем предполагал Сэм, и до

первого привала они успели одолеть гораздо большее

расстояние, чем он смел надеяться. Путь по этим враждебным,

исковерканным землям легким назвать было никак нельзя – и

все же Гора заметно приблизилась. День шел к концу; тусклый

свет скоро – увы, чересчур скоро – начал меркнуть. Фродо снова

сгорбился и стал спотыкаться, словно последний рывок отнял у

него все силы.

Когда хоббиты остановились, Фродо опустился на землю,

пробормотал: «Пить, Сэм» – и замолчал. Сэм поднес к его губам

флягу. Теперь воды осталось на один глоток, не больше. Сам он

решил терпеть – но, как только над головой снова сомкнулась

мордорская ночь, мысли о воде одолели его. Он снова и снова

вспоминал все реки и ручьи, какие только встречались ему в

жизни. Он ясно видел, как поблескивает бегущая вода в зеленой

тени ив, как она рябит и танцует на солнце к вящей муке

ослепшего во мраке хоббита. Он чувствовал холодный влажный

ил, щекочущий пальцы ног, и переносился мыслями на берег

Приреченского Пруда, где когда–то не раз шлепал босиком по

мелководью с Джолли Хижинсом, Томом и их сестренкой Рози.

«Это же сто лет назад было, – вздохнул он, когда поймал себя

на этом, – да и Пруд страсть как далеко отсюда. Что ж – путь

назад, если только он есть, лежит через Гору».

Спать он не мог и вместо этого вел сам с собой долгий спор.

«Что ни говори, а нам удалось забраться дальше, чем мы могли

надеяться, – утешал он сам себя. – Для начала очень даже

недурно. Кажется, мы прошли уже больше половины пути. Еще

денек, и мы у цели!»

Тут он осекся, прислушиваясь.

«Не будь олухом, Сэм Гэмги, – заговорил в нем какой–то голос,

как две капли воды похожий на его собственный. – Еще денек

- 252 -

такой прогулки, и Фродо больше не встанет. Правда, он и завтра

может не встать… Да и сам ты недалеко уйдешь, если будешь

отдавать ему почти весь лембас и всю воду».

«Ну, я–то еще продержусь чуток, я уж как–нибудь доберусь».

«Куда доберешься?»

«До Горы, а то куда же?»

«А потом, Сэм Гэмги? Что потом? Ну, доползешь ты до Горы, и

что дальше? Ведь сам–то он уже ни на что способен не будет».

К своему отчаянию, Сэм ясно увидел, что на это ему ответить

нечего. Он не особенно хорошо представлял себе, что будет

дальше, а Фродо о своем поручении никогда подробно не

рассказывал. Сэм знал только одно, и то без полной

уверенности – что Кольцо надо тем или иным способом бросить

в какой–то огонь. «Трещина Судьбы, – пробормотал он про себя,

вспомнив забытое название. – Хозяин, может, и знает, как найти

ее, но я–то нет!»

«Вот видишь, – подытожил внутренний собеседник. – Все

напрасно! Хозяин тоже говорил, что все напрасно. Ты просто

олух, вот и весь сказ. Надеешься, из кожи вон лезешь – тьфу, да

и только! Если бы не твое ослиное упрямство, вы давно могли

бы лечь в обнимочку под каким–нибудь камнем и мирно заснуть

вечным сном. Вас, конечно, и теперь ждет то же самое, только

еще помучиться придется. А то, может, не поздно еще? Лечь,

плюнуть на все и не вставать больше. А? Все равно вам на

вершину не вскарабкаться».

«Я не я буду, если не вскарабкаюсь, и точка! – перебил Сэм. –

Пусть от меня один скелет останется, но до вершины я доберусь.

И господина Фродо затащу, на своем горбу затащу, даже если у

меня спина треснет и сердце разорвется, – ясно? Так что

заткнись!»

В этот миг земля под хоббитом дрогнула, и он услышал – или,

скорее, почувствовал, – как в глубине прокатился глухой гул,

словно там, внизу, проснулся долго томившийся в заключении

подземный гром. Облака озарились алым светом – и тут же

вновь погасли. Гора тоже спала неспокойно.

Так начался последний переход, и оказался он поистине

мучительным. Раньше Сэм никогда не поверил бы, что сможет

вынести подобное испытание. Все тело у него ломило, а в горле

было так сухо, что он не мог проглотить даже крошки. Утро на

- 253 -

этот раз опять не наступило: все небо застилал дым Огненной

Горы. К тому же над плато, похоже, собиралась гроза. Вдали, на

юго–востоке, под угольно–черным небосводом, полыхали

зарницы. Хуже всего дело обстояло с воздухом: в легкие с

каждым вздохом проникал едкий дым, от которого сильно

кружилась голова, так что хоббиты часто спотыкались и даже

иногда падали. Но воля их оставалась крепкой, и они брели

вперед.

А Гора все приближалась, – и вот наконец, подняв отяжелевшие

головы, хоббиты увидели прямо перед собой исполинское

нагромождение пепла, шлака и обгоревших камней, откуда

поднимались к облакам гладкие стены вулканического конуса.

Прежде чем кончились долгие сумерки длиной в день и

наступила ночь, хоббиты успели еще добраться, доползти,

доковылять до подножия.

Фродо упал, задыхаясь. Сэм опустился на землю рядом с

хозяином. К своему удивлению, он чувствовал, кроме усталости,

какое–то странное облегчение, и мысли его прояснились. Спор с

самим собой прекратился. Теперь Сэм наизусть знал все доводы

отчаяния и не желал их слушать. Решение было принято; теперь

Сэма могла остановить только смерть. Спать не хотелось – он

чувствовал, что ему сейчас нужен не сон, а скорее напряженное

бдение. Он знал, что все опасности вот–вот сойдутся в одной

точке. Завтрашний день должен был подвести итог всему походу.

Последний отчаянный бросок, победа или поражение, последний

глоток воздуха – все завтра!

Но когда оно наступит, это завтра? Ночь казалась бесконечной;

она словно выпала из времени. Минута за минутой умирали, не

приближая следующего часа; ничто вокруг не менялось. Сэм

даже забеспокоился – не настала ли в мире вторая Великая

Тьма и придет ли когда–нибудь утро? Наконец он не выдержал и

для спокойствия взял Фродо за руку. Рука была холодной и

слегка подрагивала. Хозяина знобило.

– Фу ты пропасть, что ж это я одеяло–то выбросил, а? –

пробормотал Сэм и, улегшись возле Фродо, обнял хозяина и

попытался согреть теплом своего тела. Вскоре Сэма одолел сон,

и тусклый рассвет последнего дня застал хоббитов спящими

рука в руке. Утихший было ветер поднялся снова; теперь он,

правда, сменил направление на северное и усилился. Свет

- 254 -

невидимого солнца начинал постепенно просачиваться сквозь

мглу, достигая Сэма и Фродо.

– Вперед! Последний глоточек воздуха! – провозгласил Сэм,

через силу поднявшись с земли.

Он нагнулся над Фродо и ласково потряс его за плечо. Фродо

застонал, собрал волю в кулак и, стиснув зубы, попробовал

встать, но упал на колени. С усилием подняв глаза на

громоздящиеся перед ним черные склоны Огненной Горы, он

пополз вперед на четвереньках. Смотреть на него было жалко.

Сэм готов был заплакать – но на сухих, воспаленных глазах не

выступило ни слезинки.

«Я говорил, что понесу его на себе, и понесу, даже если спина

треснет», – подумал хоббит.

– А ну–ка, полезайте ко мне на закорки, господин Фродо! –

воскликнул он. – Кольцо я у вас забрать не могу, зато понести

вас вместе с ним – это пара пустяков! Сэм вас покатает, дорогой

хозяин! Только скажите ему, куда вас везти, и он довезет, будьте

покойны!

Фродо слабо обнял Сэма за шею. Сэм подхватил его под

коленки, исхитрился встать – и с изумлением обнаружил, что

Фродо не такой уж и тяжелый! Он боялся, что и без Кольца–то

слабó ему будет поднять хозяина, а тут еще это

Сокровище, будь оно трижды проклято; но никакой особой

тяжести он не почувствовал. Долгая ли дорога так изнурила

Фродо, исхудал ли он от ран, паучьего яда, тревог и бесконечных

скитаний, или, может, Сэму в этот последний миг были дарованы

дополнительные силы – но Фродо показался ему не тяжелее

хоббитенка, каких он частенько катал когда–то на закорках по

лужайкам и покосам далекого Заселья. Он глубоко вдохнул и

сделал первый шаг.

К подножию Сэм и Фродо подошли с севера, чуть–чуть

отклонившись вправо. Здесь высокий серый склон казался

сравнительно пологим, хотя и был сплошь завален щебнем и

обломками валунов. Фродо молчал, и Сэм, отбросив сомнения,

решил подниматься наобум, без дороги, пока не изменят воля и

силы. Он шел, тяжело ступая, постоянно выискивая более

пологое местечко и спотыкаясь, а под конец встал на

четвереньки и пополз, как улитка с тяжелой ношей на спине.

Когда же воля его иссякла, а тело перестало слушаться, Сэм

- 255 -

остановился и бережно опустил Фродо на землю.

Тот открыл глаза и глубоко вздохнул. Здесь, на высоте, дышать

было куда легче – дым из Горы полз вниз по склонам и плотным

слоем окутывал подножие.

– Спасибо, Сэм, – хриплым шепотом выговорил Фродо. – Далеко

еще?

– Понятия не имею, – отозвался Сэм. – Я и вообще не

представляю, куда идти.

Он оглянулся, перевел взгляд наверх – и сам удивился тому, как

высоко забрался. Издали Гора, одинокая и зловещая, казалась

выше, чем на самом деле. Теперь Сэм видел, что по высоте она

уступает даже перевалу, через который они с Фродо проникли в

Мордор. Основание Горы расходилось в стороны изломанными,

кривыми отрогами высотой каждый тысячи в три локтей; над

основанием, всего лишь в половину его высоты, поднимался

длинный конус, напоминавший печную трубу с зазубренными

краями, – и все. Сэм и Фродо были уже на полпути к конусу,

даже немного выше. Плато Горгорот расстилалось далеко внизу

– тусклое, подернутое мглой и туманом. Сэм посмотрел вверх –

и… вскрикнул бы от радости, если бы мог извлечь из

пересохшей гортани хоть какой–нибудь звук. Среди бугров и

глыб, то исчезая, то вновь появляясь, шла настоящая дорога!

Она поднималась на Гору по западному отрогу и, змеей огибая

тело Горы, исчезала из виду с другой стороны конуса.

Ближнего участка дороги Сэм видеть не мог – склон был

слишком крут. Но он догадывался, что достаточно еще чуть–чуть

поднажать – и они выберутся на эту дорогу, никуда ей не деться!

К нему вернулась тень надежды.

«Словно кто нарочно для нас ее проложил, эту дорогу, – сказал

он себе. – Не будь ее, оставалось бы только поднять руки и

сдаться – и это в самом конце пути!»

Но строители дороги, разумеется, вовсе не имели в виду Сэма.

Не ведая того, Сэм смотрел на Сауронову дорогу, соединявшую

Барад–дур с Огненным Чертогом – Саммат Науром. Она

начиналась от больших западных ворот Черного Замка, по

железному мосту перебегала через бездонный крепостной ров и,

выйдя на плато, около лиги шла меж двух дымящихся

пропастей; затем начиналась длинная наклонная насыпь, по

которой дорога поднималась на восточный склон Горы.

- 256 -

Обвившись вокруг исполинского основания, дорога широкой

спиралью восходила к вершинному конусу и, не доходя до

курящегося кратера, ныряла в темную пещеру, нацеленную точно

на восток, в то самое окно окутанной мглою крепости Врага,

откуда вперялся в пространство Глаз Саурона. Извержения

подземных печей, таившихся внутри Горы, не раз погребали

дорогу под слоем пепла и лавы, приводя ее в негодность, – но

бесчисленные армии рабочих орков тут же снова расчищали ее

и восстанавливали.

Сэм вздохнул всей грудью. Дорога–то отыскалась, да вот как к

ней подобраться? Впрочем, сперва надо отдохнуть – спину у

Сэма так и ломило. Он лег и вытянулся рядом с Фродо. Ни один

не говорил ни слова. Вокруг мало–помалу становилось все

светлее и светлее… Вдруг Сэма охватило и подтолкнуло вперед

непонятное ему самому беспокойство – словно кто–то беззвучно

звал его, тормоша за плечо: «Пора! Поднимайся, а не то

опоздаешь!» Собрав все силы, Сэм приподнялся. Фродо, по

видимому, тоже что–то почувствовал. Он с усилием встал на

колени и выдохнул:

– Как–нибудь доползу.

Шаг за шагом, цепляясь за камни, Сэм и Фродо, как два серых

муравья, вскарабкались на последнюю кучу щебня и наконец

выбрались на дорогу – широкую, мощенную битым камнем и

крепко утрамбованным шлаком. Фродо перешагнул через

обочину, встал – и медленно, будто против воли, повернулся на

восток. Вдали все так же неподвижно висели черные завесы

вражьей мглы; но вдруг – то ли ветер дунул, то ли где–то там, в

сердцевине мрака, что–то тревожно взметнулось или вздрогнуло

– покровы свились и на мгновение рассеялись. Глазам Фродо

предстали угольно–черные – чернее самой тьмы, окружавшей

их, – иглы острых башенных шпилей и, на самом высоком из

них, Железная Корона… На одно только мгновение показались

они из мрака, но в это же самое мгновение из верхнего,

неизмеримо высоко вознесшегося над равниной окна главной

башни вырвалась красная молния, нацеленная на север. Это

был он – всепроницающий взгляд Красного Ока! Но страшное

видение тут же исчезло, и вновь склубилась на востоке мгла.

Глаз был обращен в другую сторону – на север, где у ворот

Страны Мрака выстроились в боевом порядке войска Западных

- 257 -

Королей. Туда и только туда нацелена была сейчас злоба

Саурона – к воротам, где сосредоточились для последнего

смертельного удара все его силы. Но Фродо, пораженный

ужасным видением, рухнул как подкошенный. Рука его

судорожно пыталась нашарить цепочку.

Встав на колени, Сэм склонился над ним. Фродо слабо, еле

слышно шептал:

– Сэм, помоги! Помоги, Сэм! Останови мою руку! Мне с ней не

справиться!

Сэм взял его руки в свои, сложил их ладонь к ладони и

поцеловал. Его пронзила мысль: «Мы обнаружены! Все пропало!

А если и нет – ждать все равно недолго. Вот он, конец всех

концов! Ну как, Сэм Гэмги?»

Он снова взвалил Фродо на спину, прижал его руки к груди – ноги

остались болтаться – и, опустив голову, решительно зашагал

вверх по дороге. На этот раз ему пришлось труднее, чем он

думал. К счастью, от последнего извержения, которое Сэм видел

с перевала Кирит Унгол, пострадала в основном

противоположная сторона Горы, так что дорога осталась

невредимой, разве что мостовую кое–где разворотило да

поперек вызмеилось несколько глубоких трещин. Вскоре дорога

резко свернула направо. Здесь, на повороте, она проходила

сквозь огромный выветренный камень, извергнутый чревом Горы

в невесть какие стародавние времена. Задыхаясь под своей

ношей, Сэм завернул за угол – и тут же, скосив нечаянно глаз,

заметил, что от камня оторвался маленький черный обломок и

летит вниз, прямо на него.

В следующий миг на плечи Сэму обрушилась внезапная тяжесть,

и он, упав на камни лицом, в кровь ободрал локти, но рук Фродо

не выпустил. Гадать, что это за новая напасть, пришлось

недолго – над ухом у Сэма зашипел ненавистный голос:

– Гадкий хоз–зяин! Злой! Обманул нас! Он – обманул С

смеагола – голлм ! Он не должен туда ходить, нет! Нельз–зя

делать больно нашему С–сокровищу! Отдай его нам! Отдай!

Отдай!

Сэм бешено дернулся, высвободился и встал на ноги. Он

выхватил меч – но толку от меча было мало: Голлум и Фродо

катались по земле, сплетаясь в тесный клубок, и Голлум рвал на

Фродо одежду, пытаясь добраться до цепочки с Кольцом.

- 258 -

Пожалуй, ничто не смогло бы сейчас разжечь тлеющих угольков

воли Фродо, но дерзкое нападение Голлума и его попытка

отобрать драгоценную ношу совершили чудо. Фродо отбивался с

такой яростью, что в замешательство пришел не только Сэм, но

и Голлум. Один этот внезапный пыл, правда, еще не решил бы

исхода битвы, но и Голлум был уже не тот: он сдал, и сдал

крепко. Полные ужаса, неведомые тропы, которыми он

пробирался сюда, дни и недели, проведенные без воды и пищи,

изнуряющий страх и медленный огонь желания, который

пожирал его внутренности и безостановочно гнал все вперед и

вперед, не могли пройти ему даром. От несчастного остались

кожа да кости. Глаза Голлума по–прежнему горели диким огнем,

но цепкие когда–то руки уже не составляли достойной пары его

негаснущей злобе. Фродо отбросил от себя противника и, дрожа,

поднялся на ноги.

– Прочь! Прочь! – крикнул он прерывающимся голосом, крепко

сжимая спрятанное под кожаной рубахой Кольцо. – Убирайся,

ползучая тварь! Прочь с моей дороги! Твой конец уже близок.

Теперь ты не можешь ни предать меня, ни убить!

И вдруг, как некогда у скал Эмин Муйла, Сэм увидел соперников

другими глазами. Один припал к земле: это был уже не жилец на

этом свете – бледная тень, призрак живого существа, тварь

конченая, потерпевшая полное поражение, но, несмотря на это,

дрожащая от вожделения и бешеной злобы. Над ним высился

второй – не ведающий более жалости властелин, прямой и

строгий, облаченный в белое, с пылающим огненным кругом на

груди. Из середины пламени исходил повелительный голос:

– Прочь! Довольно ты докучал мне! Посмей еще раз коснуться

меня – и ты сам будешь брошен в Огонь Судьбы!

Жалкое существо отшатнулось – но тут же изготовилось к

прыжку; в слепо моргающих глазах стоял ужас, но не гасло и

вожделение.

Видение исчезло, и Сэм увидел, что Фродо стоит над Голлумом,

тяжело дыша и комкая на груди кожаную рубашку, а Голлум

привстал и опирается о землю широко расставленными

ладонями.

– Осторожно! – закричал Сэм. – Он сейчас прыгнет! Господин

Фродо! – Он кинулся к хозяину с обнаженным мечом в руке. –

Идите! Идите вперед! Я с ним и без вас разберусь! Да идите же!

- 259 -

Фродо посмотрел на него словно откуда–то издалека.

– Да, я должен идти, – проговорил он. – Прощай, Сэм! Вот и

конец! И да падет судьба на Гору Судьбы! Прощай!

– Попался! – рявкнул Сэм. – Наконец–то я с тобой разделаюсь!

И он бросился на Голлума с мечом. Но Голлум так и не прыгнул.

Вместо этого он неожиданно упал и остался лежать на земле,

жалобно всхлипывая.

– Не губи нас, – рыдал он. – Не делай нам больно! Убери гадкое,

злое железо! Дай нам еще пожить, да, да, немножко, с–совсем

немножечко! О–о! Мы пропали, да, мы пропали! Когда на–ше С

сокровище погибнет, мы тоже умрем, да, да, рас–сыплемся в

прах!

Его длинные костлявые пальцы проскребли в дорожном пепле

глубокие борозды.

– В прах–х! – повторял он.

Рука Сэма дрогнула. Он все еще горел жаждой мести и не забыл

ни одного из злодеяний, совершенных этим предателем и

убийцей. Заколоть его было бы очень даже справедливо – ведь

Голлум уже много раз заслужил смерть.

Трезво рассуждая, оставлять его в живых было опасно. И все же

что–то удержало руку хоббита. Он не мог ударить это

униженное, валяющееся в пыли, полумертвое создание – ну не

мог, и все тут. Ведь Сэм тоже был Хранителем Кольца, недолго,

правда, но был! Он на себе испытал, что это значит, и смертные

муки гибнущего существа, порабощенного Кольцом, навеки

потерявшего и разум, и покой, и жизнь, и данный ему природой

облик, не были до конца чужды Сэму. Смутно, неясно, но он

понимал, что творится в душе Голлума, – правда, слов для этого

найти не умел.

– Чтоб тебя, пакость вонючая! – воскликнул он, опуская меч. –

Вали отсюда живо! Сгинь! И не воображай, что я тебе поверил!

Когда тебя нельзя будет пнуть, ты опять примешься за свое.

Брысь! А не то я сделаю тебе больно вот этим вот самым

гадким, з–злым железом, да, да!

Голлум встал на четвереньки, попятился, повернулся… Сэм

поднял ногу, чтобы дать ему пинка, – и Голлум бросился наутек.

Больше Сэм о нем не беспокоился: он снова вспомнил о Фродо.

На дороге хозяина видно не было. Хоббит что было сил

заторопился наверх. Обернись Сэм, он увидел бы, что Голлум не

- 260 -

стал убегать далеко и, проворной тенью мелькая среди камней,

крадется следом – быстро, но осторожно. В его одичалых глазах

горел огонь безумия.

Дорога взбиралась все выше. Описав петлю, она снова

повернула на восток и по вырубленному в склоне горы карнизу

подошла к зиявшему в конусе темному отверстию – входу в

пещеру Саммат Наур. Сквозь дым и туманную поволоку

зловещим тускло–багровым оком глядело на Горгорот медленно

поднимавшееся к зениту солнце. Мертвые, безмолвные

мглистые мордорские равнины, раскинувшиеся вокруг

Ородруина, оцепенели в предчувствии страшного удара.

Сэм приблизился к распахнутому зеву пещеры и заглянул

внутрь. Там было темно и жарко. Стены сотрясались от

громовых раскатов.

– Фродо! Хозяин! – позвал Сэм.

Ответа не было. Сэм помедлил – сердце его колотилось от

страшных предчувствий – и наконец, собравшись с духом,

шагнул внутрь. За ним последовала еле заметная тень.

Поначалу Сэм ничего не смог разглядеть и поспешил достать

скляницу Галадриэли, как никогда желая увидеть ее свет, – но

скляница только смутно белела в его трясущейся руке и тьмы не

рассеивала. Сэм находился в самом сердце Сауроновых

владений, в кузнице, где некогда выковано было древнее

величие Черного Властелина, и не было в Средьземелье силы

могущественнее, нежели та, что обитала в этой пещере. Все

чуждое этой силе здесь подавлялось и обращалось в ничто. Сэм

робко сделал несколько шагов в темноте – и вдруг под высокий

черный свод взвился красный язык огня. В отсветах пламени

Сэм разглядел длинный туннель, ведущий в глубь дымящегося

конуса Огненной Горы.

Впереди, в нескольких шагах от хоббита, пол туннеля

прорезáла огромная трещина, в недрах которой, по

видимому, бушевало пламя, так как на стены падало красное

зарево, то разгоравшееся, то вовсе исчезавшее. Из глубины

доносился немолчный грохот, словно там, внизу, беспрестанно

работали какие–то чудовищные машины.

Стены туннеля озарились снова, и Сэм различил маленький

черный силуэт Фродо, неподвижно стоявшего на краю Трещины.

Казалось, Фродо обратился в камень.

- 261 -

– Хозяин! – крикнул Сэм.

Фродо шевельнулся – и вдруг заговорил небывало чистым,

ясным и уверенным голосом, какого Сэм никогда у него не

слышал. Слова Фродо перекрыли бормочущий гул Горы и

зазвенели, эхом отражаясь от стен и свода.

– Итак, я здесь, – проговорил он. – Но я передумал, и я не

сделаю того, ради чего шел сюда. Я поступлю иначе. Кольцо

принадлежит мне! – С этими словами он надел Кольцо на палец

и пропал из виду.

Сэм раскрыл рот, но так и не крикнул, ибо в этот миг случилось

сразу несколько событий.

Кто–то с бешеной яростью прыгнул ему на спину, и Сэм, потеряв

равновесие, упал на бок, больно стукнувшись при этом о

каменный пол, а над ним промчалась темная тень. От удара Сэм

на мгновение ослеп и не сразу смог пошевелиться.

Пока он пытался встать, происходило следующее. Когда Фродо

надел на палец Кольцо и объявил себя его владельцем – не где

нибудь, а в Саммат Науре, в самом сердце Черного царства! –

власть Саурона, восседающего на Барад–дурском троне,

пошатнулась и Черная Башня сотряслась от основания до

железной короны на высоком шпиле, гордой и страшной. Черный

Властелин узнал наконец, кто был его главным врагом все это

время, и Взгляд Багрового Ока, пронизывая тень и мрак,

устремился к двери, пробитой когда–то Сауроном в склоне

Огненной Горы. Словно в свете ослепительной вспышки,

открылась Черному Властелину вся глубина и непоправимость

совершенной ошибки. Только теперь постиг он замыслы своих

врагов. Всесожигающим пламенем взметнулась к небесам его

ярость, но черные, дымные клубы страха окутывали пламя и

душили его в самом зачатке, ибо Саурон знал, какая над ним

нависла опасность, и знал, что судьба его висит теперь на

волоске.

Разум его в один миг отряс все прежние планы, позабыл все

хитросплетения страха и коварства. Мордор содрогнулся, рабы

его затрепетали, а полководцы черных армий лишились опоры и

остались без поддержки, так как могучая воля, направлявшая их

в бой, дрогнула, и они в отчаянии побежали с поля брани, ибо

повелитель забыл о них. Взгляд Саурона оставил свои войска на

произвол судьбы и обратился к вершине Ородруина. Услышав

- 262 -

призыв своего Властителя, Назгулы–Кольцепризраки с

раздирающим воплем закружились в небе и, поднимая крыльями

бурю, в последнем исступленном порыве быстрее ветра

устремились на юг – к Огненной Горе.

Сэм встал. Он был оглушен, глаза заливала кровь. Шагнув

наудачу вперед, он вгляделся в полумрак – и взгляду его

предстало зрелище дикое и ужасное. На краю пропасти

раскачивался Голлум и, как одержимый, боролся с кем–то

невидимым. Иногда он оказывался так близко от края, что чудом

не срывался вниз, иногда откидывался назад, бросался наземь,

снова вставал, снова падал – и не переставая шипел, хотя слов

разобрать было невозможно.

Гневный огонь, дремавший в глубинах горы, пробудился ото сна:

алые языки пламени показались над краем трещины, по стенам

заметались яркие сполохи, и пещера наполнилась невыносимым

жаром. Внезапно Голлум рывком поднес ко рту длинные руки;

его белые клыки сверкнули – и сомкнулись. Фродо вскрикнул от

боли и возник снова; он стоял на коленях, на самом краю

пропасти. Рядом, как безумный, отплясывал Голлум, высоко

подняв Кольцо с кровоточащим пальцем в нем. Кольцо сияло и

пылало, словно и впрямь сделано было не из золота, а из

живого огня.

– Сокровище! Сокровище! Сокровище! – кричал Голлум. – О, мое

ненаглядное Сокровище! Мое, мое!

Не отрывая жадных глаз от добычи, он шагнул чуть дальше, чем

следовало, оступился, покачался с мгновение на краю – и с

воплем полетел в пропасть. Из глубины еще раз донесся

рыдающий стон – «Со–кро–вище!» – и все кончилось.

Раздался рев и глухой гул. Свод лизнули вырвавшиеся из

расселины языки пламени. Рев и гул перешли в оглушительный

грохот. Гора задрожала. Сэм кинулся к Фродо, подхватил его на

руки и подбежал к двери. Но здесь, на темном пороге Саммат

Наура, над равнинами Мордора, его охватили такое изумление и

ужас, что он застыл как вкопанный, забыв про все остальное.

На мгновение глазам его предстал гигантский смерч,

захвативший в себя высокие, как горы, башни и укрепления,

рассыпанные по склонам исполинского скального трона,

вознесшегося над немыслимыми безднами. Сэм увидел

тюремные стены, дворы, безглазые узилища, подобные

- 263 -

отвесным утесам, и широко распахнутые ворота из стали и

адаманта. В следующее мгновение все сгинуло. Башни рухнули,

горы осели в пропасть, стены рассыпались в прах и растаяли. В

небо исполинскими клубами повалил дым, смешанный с паром,

постепенно уподобляясь огромной волне с пенящимся гребнем,

готовой поглотить весь мир. Волна изогнулась – и, бурля,

обрушилась вниз. На много лиг вокруг прокатился гул,

переросший в оглушительный треск и грохот; земля заходила

ходуном и пошла трещинами. Ородруин зашатался. Вершина,

расколовшись надвое, извергла пламя. В небе гремел гром и

сверкали молнии, из туч хлестали струи черного ливня. С

пронзительным криком, перекрывшим все остальные звуки, в

сердце бури, словно горящие камни, ринулись Назгулы, рассекая

крыльями тучи; в следующий миг, захваченные огненным

вихрем, они обуглились, рассеялись в прах и сгинули.

– Ну что ж, вот и конец, Сэм Гэмги, – сказал чей–то голос.

Рядом с Сэмом стоял Фродо – бледный, изможденный, но

прежний. Он снова стал самим собой. Лицо его было спокойно.

Напряжение воли, безумие, страх – все изгладилось бесследно.

Бремя было снято с него. К Сэму вернулся его любимый,

ненаглядный хозяин, каким он был в далекие дни прошлого, в

милом Заселье.

– Хозяин! – воскликнул Сэм, падая на колени.

Вокруг все рушилось, а он чувствовал только переполнявшую его

до краев радость, Великую, Истинную Радость. Страшной ноши

больше нет, Фродо спасен, жив и снова свободен!

– Бедная, бедная ваша рука! – ахнул он, взглянув на руку Фродо.

– А мне даже перевязать ее нечем и боль нечем унять! Уж

лучше бы он отгрыз палец мне – даже не палец, пусть руку, хоть

всю целиком, не жалко! Только теперь он сгинул навеки, и мы

больше с ним никогда не встретимся…

– Никогда, – подтвердил Фродо. – Помнишь, что говорил нам

Гэндальф? «Он свою роль еще сыграет…» Если бы не Голлум, я

ни за что не бросил бы Кольцо в Трещину, Сэм. Можешь

представить, что получилось бы? Все наши труды пошли бы

насмарку… Давай же простим ему! Дело наше завершено, и все

позади. Хорошо, что мы вместе! Именно теперь, Сэм. В час,

когда всему настает конец.

 

- 264 -

Глава четвертая.

КОРМАЛЛЕНСКОЕ ПОЛЕ

 

Вокруг холмов бесновались мордорские полчища. Армия

Королей Запада погружалась в сомкнувшееся вокруг море

врагов, как тонущий корабль. Тускло–красный диск солнца

неподвижно висел в вышине, и от крыльев Назгулов на землю

пала черная тень смерти. Арагорн, безмолвный и суровый,

застыл под своим знаменем; казалось, он погружен в мысли о

давно минувшем и далеком, но глаза его сверкали, как звезды,

сияние которых тем ярче, чем непроглядней ночь. На вершине

холма стоял Гэндальф – облаченный в белое и бесстрастный.

Тень не коснулась его. Волны атак разбивались об осажденные

холмы, как волны прилива, и все громче ревели и кричали

наступающие враги.

Вдруг Гэндальф шевельнулся, будто глазам его предстало

какое–то внезапное видение. Он повернулся к северу, к бледной

и чистой полосе неба над горизонтом, и, подняв обе руки, громко

крикнул, перекрывая шум битвы:

– Орлы! Орлы летят!

Крик его подхватило множество голосов:

– Орлы летят! Орлы!

Воины Мордора запрокинули головы, недоумевая – что бы это

могло значить?..

Впереди орлиной стаи летели Гвайир Князь Ветра и его брат

Ландровал, великие вожди Северных Орлов, могучие из могучих,

происходившие по прямой линии от старого Торондора, чья стая

вила гнезда на недоступных вершинах Опоясывающих Гор еще в

эпоху ранней юности Средьземелья. За ними, подгоняемые

северным ветром, друг за другом стремительно мчались их

вассалы с северных нагорий. Орлы неслись прямо к крылатым

Назгулам, внезапно пикируя на них из поднебесья, и шум их

огромных крыльев напоминал шум урагана.

Но Назгулы не приняли боя – они ринулись прочь и скрылись в

мордорской мгле, ибо до слуха их донесся внезапный и

страшный зов из Черной Твердыни. В тот же миг по рядам

мордорских войск пробежал трепет, и в сердцах солдат Саурона

зародилось сомнение; хохот замер у них на губах, руки дрогнули,

ноги подкосились. Ибо направлявшая их Воля, что наполняла

- 265 -

своих слуг злобой и яростью, поколебалась и, забыв о своих

армиях, бросила их на произвол судьбы; и рабы Мордора

взглянули в глаза своих врагов, и увидели в них страшный свет,

и ужаснулись.

С уст Королей Запада сорвался боевой клич, ибо сердца их

исполнились новой надежды и во тьме отчаяния возгорелся свет.

Рыцари Гондора, всадники Рохана и дунаданы с Севера, плотно

сомкнув ряды, сошли с осажденных холмов и двинулись на

растерявшиеся мордорские полчища, пронзая стену осаждавших

остриями не знающих пощады копий. Но Гэндальф снова поднял

руки и еще раз громко воскликнул звучным и ясным голосом:

– Остановитесь, воины Запада! Стойте и ждите! Бьет час

судьбы!

Не успел он договорить, как земля под ногами воинов дрогнула.

Над башнями Черных Ворот высоко в небо взметнулось

исполинское темное облако, пронзенное молниями. Скалы

застонали, земля заходила ходуном. Зубы Мордора внезапно

зашатались, пошли трещинами и разом рухнули; мощные

привратные укрепления рассыпались; Черные Ворота

поверглись наземь. Издалека – сначала глухо, потом все громче

и, вот, заглушая все остальные звуки – послышался сперва

барабанный грохот, после грозный рев и, наконец, гул страшного

крушения, прокатившийся в горах длинным несмолкающим эхом.

– Конец Сауронову царству! – воскликнул Гэндальф. –

Хранитель Кольца исполнил свой долг.

Вожди Запада взглянули на юг, в сторону Мордора, – и вдруг им

почудилось, что на фоне темной пелены туч поднимается к небу

черная непроницаемая тень, увенчанная молниями. Тень все

росла и росла, необъятной тучей нависая над миром, вздымаясь

до самого поднебесья; к холмам в чудовищной, но бессильной

угрозе протянулась огромная призрачная рука, – но в следующее

мгновение ураган подхватил исполинскую тень, понес прочь и

развеял без следа. Наступила тишина.

Западные Владыки склонили головы, а когда подняли взор, то –

диво! – враги в панике бежали и мордорское могущество

развеивалось на глазах, как пыль по ветру. Когда гибнет

разжиревшая тварь, управлявшая своими подданными из центра

копошащегося муравьиного холмика, муравьи бегут кто куда,

мечутся без цели и смысла, тычутся по углам и, ослабев,

- 266 -

умирают; так и выкормыши Саурона – орки, тролли,

порабощенные с помощью чар звери – бежали теперь в разные

стороны не разбирая дороги, очумело кидаясь то вправо, то

влево. Одни бросились на меч, другие прыгнули в пропасть;

остальные с воем ринулись прочь, ища спасения под землей, в

темных убежищах, далеких и от солнца, и от надежды. Люди же

– рунийцы, харадцы, пришельцы с Юга и Востока – поняли, что

война проиграна, и глаза их открылись, и они увидели истинное

величие и могущество Западных Владык. Те из них, кто дольше

и преданнее служил Злу и ненавидел Запад всеми силами души,

– люди гордые и смелые – в свой черед приготовились к

последней и отчаянной драке. Но большинство бежало, надеясь

добраться до дома, а некоторые, побросав оружие, взывали к

милосердию победителей.

Тогда Гэндальф, оставив военные дела Арагорну и прочим,

громко воззвал с вершины холма, и к нему подлетел огромный

орел, Гвайир, Князь Ветра.

– Дважды ты выручал меня, друг мой Гвайир, – сказал ему

Гэндальф. – Но без третьего раза счет неполон. Выручишь ли ты

меня и в третий? Я, право же, не намного тяжелее, чем тогда, на

Зирак–Зигиле, где погибла в огне моя прошлая жизнь.

– Я отнесу тебя туда, куда ты захочешь, будь ты хоть из камня, –

отозвался Гвайир.

– Тогда вперед! Но пусть с нами отправится твой брат и кто

нибудь еще, из самых быстрокрылых! – воскликнул Гэндальф. –

Нам придется лететь быстрее ветра, быстрее самих Назгулов!

– Ветер северный, – сказал Гвайир, – но ничего, мы и его

обгоним.

И, взяв Гэндальфа на спину, он взмахнул крыльями и понесся к

югу, а за ним – брат его Ландровал и Менелдор, орел молодой и

сильный. И они пролетели над долиной Удун, и над плато

Горгорот, развороченным и вздыбленным, а впереди их ждала

Гора Судьбы, извергавшая огонь и лаву.

– Хорошо, что мы вместе! – сказал Фродо. – Именно теперь,

Сэм. В час, когда всему настает конец.

– Да, конечно, хорошо, что мы вместе, хозяин, – отозвался Сэм,

осторожно прижимая к груди кровоточащую руку Фродо. – И еще

как вместе! А главное – путешествию конец! Но, видите ли, мы

слишком далеко забрались, чтобы я согласился так просто

- 267 -

сдаться. Это не в моих правилах – если, конечно, вы меня

понимаете!

– Ты, может, и не желаешь сдаваться, но таков сей мир, Сэм, –

возразил Фродо. – Надежды терпят крушение. Всему когда

нибудь приходит конец. Теперь нам уже недолго ждать смерти.

Все гибнет и рушится, мы одни, бежать некуда.

– Но мы можем отойти отсюда, от самого–то опасного места,

правда? – настаивал Сэм. – От Трещины Судьбы – или как там

ее называют? Кто нам мешает? Спустимся немного вниз по

тропе, а, господин Фродо?

– Ну что ж, Сэм. Если ты настаиваешь – пойдем, – вздохнул

Фродо.

Они встали, медленно побрели вниз по спиральной дороге – и не

успели еще добраться до сотрясающегося подножия Горы, как из

отверстия Саммат Наура вырвались клубы дыма и пара. Конус

раскололся на две половины, и по восточному склону

медлительным потоком с грохотом поползла исторгнутая чревом

горы огненная лава.

Фродо и Сэм почувствовали, что дальше идти не могут.

Последние силы – и тела, и духа – быстро покидали их. Хоббиты

очутились на вершине низкого холма из затвердевшего пепла и

встали спиной к склону Ородруина. Отсюда пути уже не было.

Они стояли на маленьком островке близ исходящей мукой

Огненной Горы, но и это последнее убежище не могло

продержаться долго. Земля вокруг трескалась, из трещин валил

дым. Гора содрогалась, на глазах раскалываясь на части, и по

ее склонам текли медленные огненные реки, готовые поглотить

спасительный островок. Еще немного – и он исчезнет… На

головы хоббитам дождем сыпался горячий пепел.

Они стояли рядом, и Сэм по–прежнему прижимал к груди руку

Фродо.

– Однако в неплохую мы сказку попали, а, господин Фродо? –

вздохнув, сказал он. – Услышать бы, как ее потом будут

рассказывать! Как вы думаете, какое у нее будет начало? «А

теперь настало время поведать вам о Фродо Девятипалом и о

Кольце Судьбы»… И все смолкнут, как мы в Ривенделле, когда

нам рассказывали про Берена Однорукого и про Великий

Камень… Нет, хорошо было бы послушать, ей–же–ей!..

Интересно только, что произойдет дальше, когда кончится наша

- 268 -

глава?

Он говорил что придет в голову – только бы гнать от себя страх,

а сам, не отводя глаз, смотрел на север, навстречу ветру, в

расчистившееся небо, где ураган гнал и гнал прочь последние

остатки мглы и разорванных в клочья облаков.

В эту минуту и приметили хоббитов зоркие очи Гвайира. Орел

кругами начал снижаться, борясь с ураганом, бросая вызов

грозной поднебесной буре. Две маленькие, затерянные среди

огня и дыма темные фигурки стояли, держась за руки, на

невысоком холме; мир вокруг сотрясался, земля разверзала

недра – а с горы прямо на холм ползли огненные реки. Еще миг

– и хоббиты упали, оба одновременно, – не то от усталости, не

то задохнувшись в горячем ядовитом дыму, – а может, отчаяние

наконец одержало над ними верх, и они кинулись на землю,

чтобы не смотреть в глаза смерти…

Так и лежали они, не расцепив рук, когда Гвайир ринулся вниз, а

за ним – Ландровал и Менелдор, быстрейший из быстрых; и вот,

не ведая уже, какая их постигла судьба, хоббиты поднялись в

воздух – и вскоре были далеко за пределами тьмы и огня.

Проснувшись, Сэм обнаружил, что лежит на мягкой подстилке и

над ним тихо покачиваются буковые ветви. Густая молодая

листва просвечивала зеленью и золотом. Веяло неизвестными

ласковыми запахами. Где он слышал этот аромат? Ах да: так

благоухали поляны Итилиэна.

«Ну и горазд же я спать, однако, – мелькнуло у Сэма в голове. –

Сколько же теперь времени?»

Запах трав и цветов вернул его в тот далекий полдень, когда он

разжигал на солнечном склоне маленький костерок и готовился

тушить кроликов. Память еще не проснулась, и, пока Сэм

протирал глаза, событий, которые случились с того дня, для него

не существовало. Он потянулся и глубоко вздохнул.

«И приснится же такое! – подумал он, зевая. – Хорошо, что это

был сон!»

Он сел, и тут взгляд его упал на Фродо. Фродо лежал рядом и

мирно спал – одна рука за головой, другая поверх одеяла. На

этой руке – правой – не хватало среднего пальца.

Тут к Сэму окончательно вернулась память, и он закричал что

было мочи:

– Так это был не сон?! Где же мы находимся?!

- 269 -

Сзади кто–то негромко проговорил:

– Вы в Итилиэне, под защитой Короля. Король ждет вас.

И перед хоббитами появился Гэндальф, облаченный в белое, с

бородою, сверкающей в рябящей солнечной тени, словно чистый

снег.

– Ну, достойный Сэмуайз, как ты себя чувствуешь?

Вместо ответа Сэм разинул рот, откинулся обратно на подушки и

застыл, не зная, что делать со своим великим удивлением и

своей великой радостью.

Наконец он почти беззвучно прошептал:

– Гэндальф! А я думал, что тебя нет в живых! Правда, я и про

себя самого так думал… Получается, все грустное было

невсамделишным? Что же случилось с нашим миром?

– Великая Тень покинула этот мир навеки, и нет ее более, –

торжественно ответствовал Гэндальф – и рассмеялся, и смех его

показался Сэму музыкой чистой радости, плеском воды в

иссушенной пустыне.

Сэм внезапно понял, что смеха – простого, радостного смеха –

он не слышал вот уже неведомо сколько дней. Смех Гэндальфа

прозвучал в его ушах эхом всех радостных мгновений, выпавших

на его хоббичью долю. Но сам он смог только расплакаться.

Правда, слезы тут же высохли – так, подгоняемый весенним

ветерком, пробегает по земле ласковый дождь, и на смену ему

еще ярче и чище блестит солнце. И вот смех вырвался наружу –

и Сэм, смеясь, вскочил с постели.

– Ты спрашиваешь, как я себя чувствую?! – закричал он. – Да

этого никакими словами не выразишь! Все равно что… – он

взмахнул руками, – все равно что весна после зимы, все равно

что луч в листве! В душе у меня сейчас все сразу – трубы, и

лютни, и все песни, какие я только слышал! – Вдруг он оборвал

себя на полуслове и глянул на Фродо. – А как хозяин? Какая

жалость, что я не уберег его бедную руку! Но в остальном–то он

как – ничего? В порядке? Он такое пережил!..

– Во всем остальном он еще как в порядке! – садясь на постели,

рассмеялся Фродо. – Я так долго тебя дожидался, что снова

задремал, а ты все дрыхнешь, засоня этакий! Я проснулся

сегодня ранним утром – а сейчас, верно, уже полдень!

– Полдень? – спросил Сэм, пытаясь что–то подсчитать на

пальцах. – А какого дня?

- 270 -

– Сегодня четырнадцатый день Нового Года, – ответил за Фродо

Гэндальф. – Или, если тебе больше нравится, восьмое апреля

по Засельскому Календарю. Но в Гондоре Новый Год будет

отныне начинаться двадцать пятого марта – в день падения

Саурона, он же день вашего чудесного избавления, когда вас

спасли из огня и перенесли во владения Короля. Король исцелил

вас, а теперь ждет к себе. Вы предстанете пред его ясные очи и

сядете с ним за трапезу. Готовьтесь! Я отведу вас к нему.

– Король? – удивился Сэм. – Что еще за Король? И кто он

такой?

– Король Гондора и Владыка всех Западных Земель – таков его

титул, – ответил Гэндальф. – Он возвратил себе все свои

исконные владения и вскоре отправится на коронацию, а до тех

пор пребывает здесь, ожидая, пока вы проснетесь.

– Но во что мы оденемся? – недоуменно огляделся Сэм, не видя

поблизости ничего, кроме лежащих на земле рваных, линялых

штанов, плащей и рубашек – тех самых, в которых они шли к

Огненной Горе.

– Что носили в Мордоре, в том и пойдете, – сказал Гэндальф. –

Мы сохраним все – даже орочьи тряпки, которые тебе пришлось

надеть в Черной Стране, Фродо. Никакие шелк и лен, никакое

оружие и никакие гербы не сравнятся с ними в достоинстве. Но,

возможно, попозже я подыщу, во что вам переодеться.

Он протянул к хоббитам ладони, и в одной из них что–то

засветилось.

– Что это, Гэндальф?! – закричал Фродо. – Не может быть!..

– И тем не менее позвольте вернуть вам ваши сокровища: мы

нашли их у Сэма за пазухой. Ни один из даров Владычицы

Галадриэли не пропал. Вот твоя скляница, Фродо, а вот твоя

шкатулка, Сэм. Надеюсь, вы рады снова получить их. Они в

целости и сохранности.

Умывшись, одевшись и подкрепившись, хоббиты последовали за

Гэндальфом. Он вывел их из буковой рощи на длинную зеленую

поляну, залитую ярким солнечным светом и окаймленную

стройными деревьями с темной, усыпанной алыми цветами

листвой. Где–то вдали шумел водопад, а через поляну бежал

среди цветущих берегов быстрый поток, исчезая под аркой

деревьев. За аркой, далеко внизу, блестела на солнечной

равнине сверкающая полоса воды.

- 271 -

Когда хоббиты миновали поляну, перед ними, несказанно изумив

их, внезапно выросли воины в блестящих кольчугах и высокие

стражи, одетые в черное и серебряное, которые встретили их со

всеми возможными почестями и склонились перед ними в

глубоком поклоне. Один из воинов протяжно протрубил в трубу –

и гостей повели вниз, через рощицу, вдоль поющего потока.

Наконец впереди открылось широкое зеленое поле; за ним, в

серебристой дымке, катила свои волны могучая река, а посреди

реки высился длинный лесистый остров, у берегов которого

покачивалось множество кораблей. Вдоль поля, сверкая

доспехами, длинными рядами выстроились неисчислимые полки.

Когда хоббиты ступили на поле, воины разом выхватили мечи и,

потрясая копьями, под звуки рогов и горнов закричали на многих

языках:

– Да здравствуют Невелички! Слава! Слава!

– Куйо–и–Периан ананн! Аглар'ни Ферианнат!

– Хвалите их хвалою великою! Слава Фродо и Сэмуайзу!

– Даур–а Бераэль, Коннин эн Аннун! Эглерио!

– Слава им!

– Эглерио!

– А лайта тэ, лайта тэ! Андавэ лаитувалмет!

– Слава им!

– Кормаколиндор, а лайта тариэнна!

– Слава им!

– Славьте Хранителей Кольца, славьте их славой великою!

Фродо и Сэм, пораженные, красные до ушей, блестя глазами,

прошли мимо воинов – и увидели впереди, в гуще ликующей

толпы, три высоких трона, сложенных из зеленого дерна. За

одним из тронов, справа, полоскался на ветру бело–зеленый

флаг – вольно бегущая по лугу белая лошадь; налево реяло

серебряно–голубое знамя – корабль–лебедь, плывущий по морю;

и, наконец, посредине развевалось огромное полотнище, черное,

с белым цветущим деревом под сияющей короной, в окружении

семи мерцающих звезд. На среднем троне восседал воин,

облаченный в кольчугу, но с непокрытой головой. Поперек колен

у него лежал длинный меч. Когда хоббиты подошли ближе, воин,

темноволосый и сероглазый, поднялся с места, и они сразу же

узнали его, хотя он немало переменился – этот высокий,

светлый ликом, царственный владыка Племени Людей.

- 272 -

Фродо кинулся ему навстречу, Сэм – за ним, с криком:

– Вот это да! Такой конец и правда всему делу венец! Или это

Бродяга, или я еще не проснулся!

– Да, Сэм, это я, Бродяга, – ответствовал Арагорн. – Долгий путь

проделали мы с тобой от Бри, не правда ли? Помнишь, как не по

нраву пришелся тебе сначала мой вид? Далекая нам всем

выпала дорога, но для вас она оказалась самой темной и

трудной.

И тут Сэм смутился вконец: Король преклонил перед ними

колено, а затем, встав, дал им обоим руки, Фродо – правую,

Сэму – левую, и подвел к дерновому трону, и усадил на него, а

потом обратился к людям и воскликнул, да так, что его услышали

все, кто был на поле:

– Славьте их славою великою!

А когда тысячеустый радостный гром замолк, из толпы – к

исчерпывающему, полному и окончательному удовлетворению

Сэма, которому показалось, что такой радости уже не вместит

его сердце, – выступил гондорский менестрель, и встал перед

Королем на колени, и испросил королевского изволения петь. И

– чудеса! – вот какими словами предварил он свою песню:

– Слушайте, вы, о доблестные владыки и рыцари без страха и

упрека! Слушайте, короли и князья, воины и благородные мужи

гондорские, и всадники Рохана, и сыны Элронда, и дунаданы,

пришельцы с Севера! Слушайте, эльф, гном и вы, бесстрашные

жители Засельские! Слушайте меня, все свободные народы

Запада, слушайте мою песню, ибо я спою вам о Фродо

Девятипалом и о Кольце Судьбы!

И Сэм услышал эти слова, и рассмеялся от переполнившего его

счастья, и вскочил, и воскликнул:

– О, какое чудо! Какое диво! Все, все мои желания исполнились,

все до единого!

И он расплакался, и все плакали вместе с ним – но взвился к

небу серебряный и золотой голос менестреля, и стихли разом и

плач, и ликование. Песня лилась над полем то по–эльфийски, то

на языках Запада, и сердца слушавших, уязвленные сладостью

слов, переполнились и излились радостью, острой, словно

лезвия мечей, а мысли унеслись туда, где боль и радость

сливаются воедино, а слезы претворяются в благословенное

вино счастья.

- 273 -

Наконец солнце стало клониться к горизонту, тени деревьев

удлинились и менестрель кончил петь.

– Славьте их славою великою! – возгласил он и преклонил

колено.

Тогда Арагорн встал, и воины встали вслед за ним и перешли в

приготовленные для трапезы шатры, где все пили, ели и

веселились, пока не кончился день.

Фродо и Сэма, отдельно от всех, отвели в одну из палаток, где

им помогли снять старую дорожную одежду, оказав ей все

подобающие почести, а взамен дали новую, чистую. Когда все

было готово, явился Гэндальф, и в руках у него, к удивлению

Фродо, оказались меч, эльфийский плащ и мифриловая

кольчуга, отнятые орками в башне Кирит Унгол. Сэму Гэндальф

принес новенькую кольчужку из позолоченных колец и тщательно

очищенный, заштопанный и зашитый эльфийский плащ,

побывавший в стольких передрягах. Кроме того, Гэндальф

положил перед хоббитами два меча.

– Мне меч не нужен, – сказал Фродо.

– Сегодня, однако, тебе придется быть при мече, – возразил

Гэндальф.

Тогда Фродо выбрал меч поменьше, который прежде – до

перевала Кирит Унгол – принадлежал Сэму.

– Жало я отдал тебе насовсем, – сказал Фродо Сэму.

– Нетушки, хозяин! Господин Бильбо подарил его именно вам.

Он должен быть при вас, вместе с вашей серебряной кольчугой,

и все тут. Господин Бильбо не согласился бы увидеть его на ком

другом!

Фродо уступил, и Гэндальф, преклонив колено, как оруженосец,

помог им с Сэмом опоясаться мечами; затем, встав, он водрузил

им на головы серебряные обручи. Завершив последние

приготовления, хоббиты отправились на устроенный в их честь

великий пир и сидели за королевским столом рядом с

Гэндальфом, и Эомером Роханским, и князем Имрахилом, и

всеми гондорскими военачальниками; были на пиру и Гимли с

Леголасом.

Когда истекла Минута Молчания, гости расселись, а слуги внесли

вино, Сэм внезапно заметил среди виночерпиев двух

оруженосцев, явившихся прислуживать Королям Запада. Один

был одет в черное с серебряным – цвета Минас–Тиритской

- 274 -

Гвардии, другой – в белое и зеленое. Сэм удивился – он не мог

взять в толк, зачем здесь, среди могучих князей и воинов,

крутятся какие–то мальчишки? Но когда оруженосцы случайно

оказались рядом с ним, он пригляделся получше – да так и

ахнул:

– Гляньте только, господин Фродо! Гляньте–ка на них! Я не я

буду, ежели это не Пиппин, то бишь достойный Перегрин Тукк, а

с ним вселюбезнейший господин Мерри! Ух и выросли же они! Ну

и дела! Сдается мне, мы тут еще о таких приключениях

услышим, что нам и не снились!

– На этот счет будь спокоен, – заверил его Пиппин,

оборачиваясь. – Кончится пир – и тут же примемся за рассказы!

А пока мой совет – потяни Гэндальфа за рукав и попробуй

разговорить его. Он уже не такой молчун, как раньше, хотя все

равно по большей части не говорит, а смеется! А мы с Мерри,

изволишь ли видеть, заняты. Мы ведь нынче не просто так, мы

рыцари – я гондорский, Мерри – роханский. Надеюсь, ты

заметил?

Но вот настал конец и этому длинному радостному дню. Когда

солнце село, а над Андуином из тумана медленно поднялась

круглая луна, бросая в беспокойную листву блики света, Фродо и

Сэм уселись под шепчущимися деревьями среди свежих,

благоуханных трав прекрасного Итилиэна и до поздней ночи

беседовали с Мерри, Пиппином и Гэндальфом, а вскорости к

ним присоединились и Гимли с Леголасом. Фродо и Сэм немало

узнали о судьбе Отряда после того злого дня на Парт Галене, у

водопада Раурос, где распалось Содружество, – хотя, конечно,

расспросов и рассказов оставалось еще вдосталь.

Орки, говорящие деревья, бескрайние луга, летящие галопом

всадники, блистающие пещеры, белые башни, золотые палаты,

битвы, корабли под парусами… Наконец, Сэм окончательно

запутался, перестал понимать, что к чему, и уже не знал, чему

больше удивляться. Один только вопрос прочно засел у него в

голове: как это Мерри и Пиппину удалось так вырасти? Не в

силах взять ничего в толк, он то и дело заставлял их меряться

ростом то с Фродо, то с собой, но по–прежнему ничего не

понимал и только почесывал в затылке.

– Не соображу что–то, как в ваши лета может такое случиться, –

заявил он наконец. – Однако это случилось! Вы оба стали

- 275 -

почему–то вершка на полтора выше, чем надо! А если я не прав,

то я не хоббит, а гном, и все тут!

– Вот уж в чем тебя с легкостью могу разуверить, – вмешался

Гимли. – А меня в свое время напрасно не послушали. Так не

бывает, сказал я тогда, чтобы смертный глотнул энтийской

водицы и остался прежним. Это вам не кружку пива осушить!

– Энтийской водицы? – обескураженно повторил Сэм. – Опять

эти ваши энты! Убейте меня, если я запомнил, кто они такие!

Чтобы разобраться во всех этих штуках, и недели не хватит!

– Конечно, не хватит, – согласился Пиппин. – Но когда вы с

Фродо разберетесь все–таки, мы сделаем вот что: запрем Фродо

в главной башне Минас Тирита, чтобы он сел и все как

полагается увековечил. Знаю я его! Завтра же забудет половину.

Старик Бильбо будет страшно разочарован!

Наконец Гэндальф поднялся.

– В руках Короля кроется исцеление, друзья мои, и это истинная

правда, – сказал он. – Но когда Арагорн позвал вас обратно в

мир, вы были уже на волосок от смерти. Ему пришлось пустить в

ход все свое умение, чтобы вызволить вас и погрузить в

блаженное забытье сна. Поистине, спали вы долго и сон ваш

был благословенным. И все же вам опять пора в постель.

– Причем не только Фродо и Сэму, – добавил Гимли. – Тебе,

Пиппин, тоже не мешало бы вздремнуть. Я тебя люблю, злодея,

– хотя бы только за то, что твоя жизнь стоила мне немалых

трудов! Я этого никогда не забуду! Разве можно забыть, как я

нашел тебя на холме во время последней битвы? Не окажись

тогда рядом гнома Гимли, дело кончилось бы плохо. Тебе еще

повезло, что я знаю, на что похожа хоббичья нога, а то, кроме

нее, под грудой тел ничего и не разглядеть было! Когда я откатил

в сторону эту чудовищную тушу и увидел под ней тебя – я

поручиться готов был, что ты мертв! Едва бороду себе не

вырвал с горя… Между прочим, ты ведь тоже первый день на

ногах. Так что давай–ка обратно в кроватку и без лишних

разговоров! Да и я, пожалуй, последую твоему примеру.

– А я, – поднялся Леголас, – пойду поброжу. Для эльфа прогулка

по такому лесу – отдых не хуже сна! Если Повелитель Пущи

отнесется к моему предложению благосклонно, в один

прекрасный день сюда переберется часть моего племени, и

тогда на Итилиэне почиет благодать… Не навсегда, правда, – на

- 276 -

месяц, год, много на поколение, в крайнем случае на сто лет…

Ведь здесь течет Андуин, а он катит свои волны к Морю – к

Морю!

 

К Морю, к Морю! Чаячий крик денный,

денный и нощный: к Морю! Высится вал пенный,

ветер летит на запад; солнце катится книзу,

поднят парус на мачте. Как дыхание бриза,

овевает лицо мне голос прежде уплывших…

Я уйду из лесов, рощ, меня возрастивших,

ибо старится время и увядают годы,

ибо лежит мой путь за бескрайние воды.

Где ты, Последний Берег в длинной волне прибоя?

Где ты, Наследный Остров? Сердце мое с тобою –

в Эрессее, у эльфов, где не падают листья,

где звенят голоса, сладко звенят и чисто,

где зовут голоса за горизонт туманный –

к братьям моим, туда, в край мой обетованный.

 

С этой песней Леголас спустился вниз по склону и скрылся

среди деревьев.

Разошлись и остальные. А Фродо и Сэм, растянувшись на своих

постелях, уснули – и проснулись утром с миром в душе и

надеждой в сердце. Так они провели в Итилиэне много дней.

Кормалленское Поле, где стояло войско, находилось неподалеку

от Эннет Аннуна, и ночью, в тишине, до слуха доносился шум

вод, падавших со скал и, теснясь в узком русле, через каменные

ворота выбегавших на пестрые от цветов заливные луга Андуина

как раз напротив острова Кайр Андрос. Хоббиты бродили по

лесам, навещали знакомые места, и Сэм не переставал

надеяться, что где–нибудь в тени леса, на какой–нибудь

затерянной лужайке мелькнет среди ветвей огромный силуэт

олифана. Когда же он узнал, что в осаде Гондора принимало

участие много этих редкостных исполинов, но защитники не

пощадили ни одного из них, то принял эту прискорбную весть

очень близко к сердцу.

– Конечно, в двух местах зараз не окажешься, – философски

подвел он итог. – Но, вижу, потерял я немало!

Тем временем армия готовилась к возвращению в Минас Тирит.

- 277 -

Уставшие отдохнули, раненые поправились. Некоторые отряды

прибыли в лагерь только теперь – им пришлось сражаться с

остатками южан и кочевников с Востока, пока те не смирились

окончательно. Последними вернулись те, кому выпал жребий

проникнуть в глубь Мордора, чтобы до основания разрушить

северные крепости Черной Страны.

И вот наконец – май уже приближался – Западные Владыки

вновь двинули войска в поход. На этот раз все взошли на

корабли, и флот поплыл вниз по реке к Осгилиату. Там армия

задержалась на один день, а к следующему вечеру полки

вступили на зеленые поля Пеленнора и вновь увидели белые

башни под высоким Миндоллуином – столицу гондорцев,

последний оазис Средьземелья, хранящий память о Закатном

Крае и пронесший ее через ночь и огонь к новому рассвету.

Там, на зеленых полях, поставили воины шатры и палатки и

стали дожидаться утра; наступал первый день мая, и назавтра, с

первыми лучами солнца, Король должен был вступить в ворота

своего города.

 

Глава пятая.

НАМЕСТНИК И КОРОЛЬ

 

Над городом нависал гнет тревоги и сомнений. Погожие дни,

ясное солнце казались насмешкой над людьми, у которых почти

не осталось надежды на спасение: теперь каждое утро могло

принести весть о роковом исходе. Правитель Города погиб,

сгорел в огне; мертв был и король Рохана, покоившийся в

Цитадели. Новый же король Гондора, появившись только один

раз, ночью и ненадолго, вновь ушел воевать – на этот раз с

противником слишком сильным и страшным, чтобы его можно

было победить силой доблести и оружия. О войске ничего не

было известно. С тех пор, как полки Западных Королей вышли из

долины Моргула и вступили на уходящую в тень гор северную

дорогу, гонцы в городе появляться перестали, и о том, что

происходит на покрытых мглой восточных землях, не знал никто.

Всего через два дня после того, как покинули город Западные

Короли, королевна Эовейн уговорила женщин–прислужниц

принести ей одежду и, не слушая ничьих возражений, встала. Ее

одели, подвесили больную руку на льняную перевязь, и Эовейн

- 278 -

отправилась прямо к Управителю Обителей.

– Господин мой, – сказала она, – душа моя не находит себе

места, и я не в силах более предаваться праздности.

– Госпожа моя, – учтиво ответил ей Управитель, – ты еще не

исцелилась, а мне велено ухаживать за тобой с особым

тщанием. Тебе не следовало бы вставать еще по крайней мере

семь дней – так было мне сказано. А посему прошу тебя

вернуться в покои.

– Я уже исцелилась, – возразила она. – По крайней мере телом.

Правда, левая рука еще плохо слушается меня, но она совсем

не болит! Если же мне не отыщется дела, я захвораю снова.

Скажи, неужели о ходе войны совсем ничего не известно?

Женщины не смогли дать мне вразумительного ответа на этот

вопрос.

– От войска никаких вестей, – покачал головой Управитель. –

Последний гонец рассказал, что они прибыли в Долину Моргула,

но больше мы ничего не знаем. Говорят, во главе армии встал

новый полководец, тот, что прибыл с севера. Это великий князь и

целитель. Странно мне было услышать, что рука, которая

наделена такой целительной силой, вынуждена браться за меч!..

Теперь в Гондоре таких людей не встретишь, хотя, если не лгут

сказания, в былые времена их было много… Но вот уже не

первое столетие, как мы, Целители, занимаемся только

залечиванием ран, нанесенных мечами. Правда, и в дни покоя

мы не сидим праздно. В мире хватает болезней, бед и

случайностей. Войны только приумножают их.

– Для того чтобы развязать войну, достаточно желания одной из

сторон, о достойный Целитель, – отвечала Эовейн. – А от меча

могут погибнуть и те, кто никогда не брал его в руки. Неужели ты

предпочел бы, чтобы гондорцы день и ночь собирали травы,

пока Черный Властелин собирает армии? Да и телесное

исцеление не всегда идет на пользу, а гибель на поле брани – не

всегда зло, даже если герой погибает в муках. Будь моя воля – в

эту темную годину скорби я выбрала бы последнее…

Управитель взглянул на нее и увидел королевну новыми

глазами. Эовейн стояла прямо, и глаза ее ярко сверкали на

бледном лице, а рука – когда Эовейн повернулась и взглянула в

окно, выходящее на восток, – сжалась в кулак. Управитель

вздохнул и покачал головой. С минуту помолчав, Эовейн снова

- 279 -

заговорила.

– Так что же? Найдется для меня дело? – спросила она. – Кто

главный в этом городе?

– Точно не ведаю, – развел руками Управитель. – Я далек от

городских забот. У роханских всадников свой командир, а над

гондорцами, я слышал, начальствует Хьюрин. Но Наместником у

нас теперь Фарамир.

– Где же мне найти его?

– Здесь, в этом доме, госпожа. Он был тяжело ранен, но мало

помалу выздоравливает. Право, не знаю…

– Не мог бы ты отвести меня к нему? Тогда ты все узнаешь.

Фарамир в одиночестве прогуливался по саду Обителей; солнце

пригревало на славу, и он чувствовал, как новая жизнь

разливается по его жилам. Но на сердце у него лежала тяжесть,

и взор его то и дело устремлялся поверх стен, на восток.

Приблизившись, Управитель окликнул его. Фарамир обернулся и

увидел Эовейн, королевну Роханскую, и сердце его пронзила

жалость – ибо от глаз его не укрылось, что она не просто

истомлена недугом, но мучается в глубине сердца горем и

тревогой.

– Господин мой, – сказал Управитель, – перед тобой королевна

Рохана, Эовейн. Она сражалась бок о бок со своим Королем,

была тяжело ранена и сейчас находится под моей опекой. Но я

не смог угодить ей, и она пожелала видеть Наместника.

– Не пойми его превратно, господин мой, – молвила Эовейн. –

Мне не в чем упрекнуть Целителей, и не они причина моего горя.

Желающий исцелиться не искал бы для себя ничего лучшего,

чем эти Обители. Но я не могу сидеть сложа руки, и праздность

претит мне. Клетка не для меня. Я хотела умереть в бою. Но я

жива, а битва еще не кончена.

По знаку Фарамира Управитель с поклоном удалился.

– О чем же ты просишь меня, о госпожа моя? – спросил

Фарамир, когда тот ушел. – Я ведь тоже в плену у Целителей,

как и ты.

Жалость всегда проникала в его сердце глубже, чем любое

другое чувство, – и теперь, когда он взглянул на Эовейн чуть

пристальнее, красота и отчаяние королевны причинили ему

острую душевную боль. Увидела и она Фарамира – и встретила в

его глазах неподдельное, хотя и суровое участие; но в то же

- 280 -

время, воспитанная среди ратников, привыкшая к бранным

тревогам, она с первого взгляда поняла, что перед ней могучий

воин, которого не смог бы превозмочь в бою ни один из

роханских всадников.

– О чем же ты просишь, госпожа моя? – повторил Фарамир. – Я

готов сделать для тебя все, что в пределах моей власти.

– Если бы ты велел Управителю отпустить меня из Обителей,

мое желание было бы исполнено с лихвой, – сказала она, и, хотя

слова ее прозвучали гордо, прежняя уверенность покинула

Эовейн и в сердце к ней впервые проникло сомнение. Ей

подумалось, что этот высокий воин, столь строгий и столь

учтивый, может счесть ее просьбу капризом и станет отныне

думать о ней как о ребенке, которому не хватило терпения

довести до конца скучную работу.

– Я и сам нахожусь под его опекой, – развел руками Фарамир. –

К тому же я еще не полностью вступил в свои права. Но, даже

будь я лям, ибо они более меня сведущи в своем искусстве.

Только крайняя надобность заставила бы меня впасть в

ослушание.

– Но я не ищу исцеления, – не сдавалась Эовейн. – Я хочу в

бой, как мой брат Эомер, а лучше – как король Теоден, который

погиб, стяжав и честь, и покой одновременно.

– Даже если бы у тебя хватило сил держать оружие, госпожа

моя, за войском следовать уже поздно, – покачал головой

Фарамир. – Но что с того? Возможно, мы все умрем в бою,

причем очень скоро, и смерть настигнет нас, не спрашивая,

хотим мы того или нет. И ты встретишь ее куда достойнее, если

покоришься Целителям теперь, в часы затишья. Нам обоим, тебе

и мне, остается только одно: с нетерпением препровождать часы

ожидания.

Эовейн не ответила, но Фарамиру показалось, будто что–то в

ней подалось, смягчилось, – так бывает, когда сквозь трескучие

морозы пошлет о себе первую весточку весна. По щеке

королевны, как блестящая капля дождя, скатилась слеза. Гордая

голова Эовейн чуть заметно поникла.

– Но Целители утверждают, что я должна провести в постели

еще целую неделю, – проговорила она тихо, обращаясь скорее к

себе самой, чем к нему. – А в моих покоях нет даже окна,

которое выходило бы на восток…

- 281 -

Теперь она казалась обыкновенной девушкой, юной и печальной.

Фарамир улыбнулся, хотя сердце его по–прежнему переполняла

жалость.

– Ты хочешь, чтобы твои окна выходили на восток?.. Ну, этому

желанию помочь нетрудно. Такой приказ я отдать могу. Кроме

того, если ты останешься с нами, королевна, и не откажешься от

нашего попечения, то сможешь выходить в сад, на солнце, когда

только захочешь, и смотреть на восток, где решается наша

судьба, сколько твоя душа пожелает. Возможно, ты

повстречаешь здесь и меня, ибо я тоже часто стою на стене и

смотрю в ту сторону. И если ты порой удостоишь меня беседой

или разделишь мою прогулку, бремя тревоги не так тяжело будет

давить мне на плечи.

Она подняла голову и снова посмотрела ему прямо в глаза. Ее

бледное лицо слегка порозовело.

– Не знаю, право, чем я смогу облегчить бремя твоей тревоги,

господин мой, – сказала она. – Я не ищу общества живых.

– Хочешь услышать правду?

– Да, господин мой.

– Тогда узнай, королевна Рохана Эовейн, что ты прекрасна. В

горных долинах моей страны много удивительных цветов и много

дев, превосходящих эти цветы красотой лика и стана, но еще ни

разу не встречал я в Гондоре ни цветка, ни девы, которые

сравнились бы с тобой по красоте и печали. Может статься,

через малое число дней мир покроет тьма, и я надеюсь

встретить ее мужественно – но на сердце у меня было бы легче,

если бы в оставшиеся нам солнечные дни я мог иногда видеть

твое лицо. Нас обоих коснулось одно и то же темное крыло, и

одна рука вызволила нас из долины мрака.

– Увы, господин мой! – молвила Эовейн. – Меня Тень еще не

отпустила. Не ищи во мне исцеления. Я – воительница, и руки

мои не знают нежности. Но за милостивое твое позволение

приношу тебе благодарность. Отныне, покидая свои покои для

прогулки, я буду помнить, что обязана этим Наместнику.

Она поклонилась ему и пошла в дом. Но Фарамир остался в

саду и долго еще бродил один среди деревьев; и взор его чаще

падал теперь на Обители, нежели на крепостные стены.

Возвратившись в свои покои, Наместник позвал к себе

Управителя и попросил того поведать все, что он знает о

- 282 -

королевне Рохана.

– Но, господин мой, – добавил Управитель, закончив рассказ, – я

бы посоветовал тебе расспросить о госпоже Эовейн невеличка,

который находится в наших Обителях. Он участвовал в походе

короля Теодена и до конца был с ним и с королевной.

За Мерри послали, и они с Фарамиром беседовали до самого

заката. Фарамир узнал от Мерри много больше, чем тот вложил

в свои слова, и Наместнику стало казаться, что печаль и тревога

Эовейн понятны ему теперь гораздо лучше. Вечером – а вечер

был ясный, теплый – Фарамир с Мерри вышли в сад, но Эовейн

не появилась.

Зато утром, выйдя из Обителей, Фарамир сразу увидел ее –

Эовейн стояла на стене, одетая в белое, и словно светилась на

солнце. Он окликнул ее, она спустилась, и они долго гуляли по

траве и сидели вместе в тени деревьев, то замолкая, то вновь

начиная беседу. С тех пор они встречались каждый день.

Управитель видел их из окна и радовался в душе – он был

мудрым Целителем и знал, что у него стало двумя заботами

меньше, ибо, хотя страх и дурные предчувствия угнетали в эти

дни всех, кто остался в городе, эти двое заметно шли на

поправку, и с каждым днем сил у них прибывало.

И вот настал пятый день после встречи королевны с Фарамиром.

Снова стояли они на городской стене, снова глядели на восток.

Гонцов с вестями не было по–прежнему, и в сердца горожан

закрадывался мрак. Изменилась и погода. Похолодало; еще с

ночи начал дуть резкий и порывистый северный ветер. К

полудню он усилился. Внизу уныло серели голые поля.

Фарамир и Эовейн были в теплых одеждах и плотных плащах.

Плечи Эовейн покрывала тяжелая мантия, густо–синяя, как

ночное небо летом, расшитая по краям и у шеи серебряными

звездами. Мантию эту Фарамир сам приказал принести для

Эовейн в Обители Целения и сам накинул ей на плечи. В этом

наряде Эовейн казалась воистину царственной и гордой. Мантия

была выткана некогда для матери Фарамира, Финдуилас из

Амрота: Финдуилас умерла рано, и ее мантия напоминала

Фарамиру о красоте, осветившей давно минувшие дни его

детства, и о первом горе. Разве не подходило такое облачение

королевне Эовейн, тоже прекрасной и тоже печальной?..

Но и под звездной мантией Эовейн дрожала, глядя на север, в

- 283 -

глаза холодному ветру, за серые поля, где протянулась полоса

чистого, холодного неба.

– Куда ты смотришь, Эовейн? – спросил Фарамир.

– Разве не там находятся Черные Врата? – спросила она в ответ.

– Разве не достиг он их к этому утру? Минуло уже семь дней, как

он покинул Гондор.

– Семь дней, – кивнул Фарамир. – Но не подумай обо мне дурно,

если я скажу тебе, что эти семь дней принесли мне радость и

боль, каких я и не чаял испытать в своей жизни. Радость –

оттого, что я могу видеть тебя, Эовейн, боль – оттого, что страх и

сомнения, одолевающие нас всех в эту черную годину, час от

часу жесточе. Но я не хочу, чтобы теперь наступил конец света,

Эовейн, ибо я не хочу так скоро утратить то, что обрел в эти дни.

– Утратить то, что обрел? О чем ты говоришь, господин мой? –

Она посмотрела на него строго, но глаза ее лучились. – Не знаю,

право, что обрел ты за эти дни такого, что мог бы утратить с

ущербом для себя… Но не будем об этом говорить, друг мой! Не

будем ни о чем говорить сегодня! Мне кажется, я стою на краю

страшного обрыва и под моими ногами разверзлась темная

пропасть, а светит ли позади хоть какой–нибудь свет – я не

знаю… Ибо я еще не в силах обернуться. Я жду приговора

Судьбы.

– Да, так оно и есть. Мы ждем приговора Судьбы, – молвил

Фарамир.

Они замолчали. Ветер внезапно прекратился. Свет начал быстро

меркнуть, солнце подернулось дымкой, а городской шум смолк;

смолкло все и на полях. Не слышно стало ни ветра, ни голосов,

ни птичьего пения, ни шелеста листвы; даже собственное

дыхание перестали слышать Фарамир и Эовейн. Сердца

перестали биться. Время остановилось.

Руки их встретились и сплелись, хотя Фарамир и Эовейн этого не

заметили. Они стояли и ждали, сами не зная чего… И вдруг за

дальними хребтами поднялась к небу еще одна, новая гора; она

вздымалась все выше и выше, подобная исполинской волне,

грозящей поглотить весь мир. Гребень ее сверкал искрами

молний. По земле пробежал трепет, стены города содрогнулись,

– но тут в воздухе пронесся легкий вздох, и сердца Фарамира и

Эовейн внезапно забились снова.

– Как некогда в Нуменоре, – прошептал Фарамир и сам

- 284 -

удивился, что слышит свой голос.

– В Нуменоре? – переспросила Эовейн.

– Да, – сказал Фарамир уже громче. – Я вспомнил о судьбе

погибшего Закатного Края, поглощенного водой, и о гигантской

черной волне, которая поднималась все выше и выше над

зелеными полями и вершинами гор, пока наконец не накрыла

все. И тогда пришла Тьма, от которой нет спасения… Мне часто

снится этот сон.

– Значит, ты думаешь, что грядет Тьма? – вздрогнула Эовейн и

вдруг прижалась к нему теснее. – Тьма, от которой нет

спасения?

– Нет, – ответил Фарамир, глядя ей прямо в глаза. – Это всего

лишь видение. Я не ведаю, что произошло на востоке.

Бодрствующий мой разум говорит: приключилось что–то

страшное, грядет конец света. Но сердце отвечает – нет! Я

чувствую во всем теле удивительную легкость, и такая радость

льется мне в душу, такая надежда, что разуму не удастся

обмануть меня! Эовейн, Эовейн, Белая Королевна Рохана! Я не

верю, что тьма может победить навечно!

И, наклонившись, он поцеловал ее в лоб.

Так стояли они на стенах гондорской столицы, и вновь поднялся

сильный ветер, и смешал их волосы – черные как вороново

крыло и золотые. Тень рассеялась, солнце очистилось от дымки,

брызнул свет; серебром засверкали воды Андуина, и всюду

зазвенели песни, ибо сердца людей исполнились радости, хотя

причин ее никто не знал.

Спустя малое время после полудня с востока, тяжело взмахивая

крыльями, прилетел огромный орел: он принес вести от Владык

Запада – вести, на какие никто не смел и надеяться.

Пойте, пойте, люди Башни Анора!

Ибо кончилась власть Саурона

и Черная Башня пала!

Пойте, радуйтесь, воины Сторожевой Башни!

Не напрасна была ваша стража,

ибо Черные Ворота разбиты и Король ваш прошел в них с

победой!

Пой и радуйся, славный Запад,

ибо Король опять грядет воцариться –он будет жить с вами и

править вами

- 285 -

до конца дней ваших!

Обновится засохшее Древо:

он посадит его на высоком месте –и благословен будет ваш

Город!

Пойте же, люди!

И на всех улицах столицы зазвенели песни.

Наступили поистине золотые дни – ибо Весна и Лето

соединились и вместе устроили праздник на полях Гондора. С

острова Кайр Андрос прибыли быстрые гонцы с вестями о

победе, и в Городе начались приготовления к возвращению

Короля. За Мерри прислали особого гонца, и хоббит отправился

в Осгилиат вместе с обозом провизии, а оттуда – рекой – на

Кайр Андрос; Фарамир, однако, остался в городе, поскольку,

исцелившись, принял – пусть на малое время – бразды

наместнической власти; теперь его долгом было достойно

встретить того, кто шел ему на смену.

Эовейн не поехала на Кормалленское Поле, хотя брат передал

ей приглашение. Фарамир подивился этому, но узнать, в чем

дело, ему было недосуг – в последние дни он виделся с

королевной Рохана только мельком, занятый множеством

неотложных дел. Она осталась в Обителях Целения, гуляла в

одиночестве по саду, и краска вновь сошла с ее лица; казалось,

во всем городе лишь она одна по–прежнему томится и

печалится. Управитель Обителей Целения, весьма

встревоженный, решил поговорить об этом с Фарамиром.

И Фарамир пришел в Обители, и отыскал Эовейн, и они вновь,

как бывало, вышли на городскую стену, и Фарамир спросил ее:

– Эовейн! Почему ты не покинула Обители и пренебрегла

праздничным пиром на Кормалленском Поле? Ведь брат звал

тебя!

– Разве причина неизвестна тебе? – был ее ответ.

Фарамир молвил:

– Причин может быть две, но какая из них истинная, мне

неведомо.

Эовейн возразила:

– Не желаю играть в загадки. Говори прямо!

– Изволь, госпожа, я скажу. Ты осталась, потому что позвал тебя

брат, а не другой, и еще потому, что видеть Арагорна,

наследника Элендила, в день его славы, тебе не в радость. Или,

- 286 -

может, причина в том, что на торжество не поехал я, а ты по

прежнему хочешь быть рядом со мной? А может, тебя удержало

и то и другое, и ты сама не ведаешь, какое чувство сильнее?..

Полюбишь ли ты меня, Эовейн? Или нет на то твоей воли?

Скажи мне!

– Я хотела, чтобы меня полюбил другой, – ответила она, – и не

ищу жалости.

– Знаю, Эовейн. Ты искала любви Владыки Арагорна. Он

высокороден и могуществен, а ты желала славы, и тебе льстила

мысль вознестись над простыми, жалкими смертными,

ползающими во прахе. Один взгляд знаменитого полководца

оставляет подчас глубокий след в душе молодого воина. Кто не

признает, что Арагорн поистине велик и среди живущих равных

ему нет? Но он мог дать тебе только сострадание и жалость.

Тогда, сказав себе: «Все или ничего!» – ты выбрала смерть в

честном бою. Посмотри мне в глаза, Эовейн!

Эовейн встретила его взгляд и выдержала его.

Тогда Фарамир заговорил снова:

– Не презирай жалость, если она исходит от чистого сердца, о

Эовейн! Однако я не предлагаю тебе жалости. Ты высокородна и

доблестна, госпожа моя, ты прославила себя великим подвигом,

который не забудется в веках. И ты прекрасна – прекраснее,

мыслю, чем можно было бы выразить словами даже на языке

эльфов. И я люблю тебя. Сперва я пожалел тебя, увидев твою

печаль, но теперь я любил бы тебя и беспечальную, не знающую

страха и беспокойства, любил бы тебя, даже если бы ты стала

благословенной и счастливой Королевой Гондора. А ты, Эовейн?

Согласна ли ты полюбить меня?

И тут сердце у Эовейн дрогнуло – а может быть, перемена

случилась не теперь, а давно, но на поверхность вышла только

теперь. Зима, жившая в ней, исчезла бесследно, и с небес

засияло солнце.

– Я стою на стене Минас Анора, Башни Солнца, – молвила она,

вскинув голову. – Смотрите все! Тень отступила и уже не

вернется. Я больше не воительница! Я не поскачу больше в

поход с доблестными всадниками Рохана, не стану больше

находить усладу в боевых песнях. Я буду Целительницей и

отдам свое сердце травам и цветам – всему, что растет и

плодоносит. – И она снова взглянула на Фарамира. – Я не

- 287 -

стремлюсь больше быть королевой!

Фарамир улыбнулся.

– Вот и ладно, – сказал он. – Ибо и я – не король. Но я обручусь

с Белой Владычицей Рохирримов, если будет на то ее воля.

Если же она даст согласие – мы с нею переправимся через Реку,

и, когда наступят лучшие дни, поселимся в прекрасном

Итилиэне, и заложим там сад. И все цветы в этом саду и все

деревья будут радоваться, заслышав шаги Белой Госпожи!

– Ты хочешь, чтобы я покинула свой народ, о гондорец? –

сдвинула брови Эовейн. – Разве ты стерпишь, если твои гордые

соплеменники скажут о тебе: «Вот идет гондорский князь,

укротивший дикую северную всадницу! Или у нуменорцев нет

своих женщин? Или не из кого было ему выбрать жену у себя

дома?»

– Стерплю с радостью, – сказал Фарамир, и заключил ее в

объятия, и поцеловал под сияющим небом, ничуть не беспокоясь

о том, что они стоят на городской стене и любой проходящий

может их увидеть. И многие видели их, когда рука об руку

спустились они со стены и вернулись в Обители Целения.

– Королевна Рохана исцелилась, – объявил Фарамир

Управителю.

– Если так, я освобождаю ее от своего попечения и прощаюсь с

ней, – улыбнулся Управитель. – Да минут ее раны и недуги!

Препоручаю ее Наместнику Гондора, пока не возвратится брат

королевны.

– Ты отпускаешь меня, но я передумала и не хочу уходить, –

рассмеялась Эовейн. – Для меня отныне эти Обители дороже

всех дворцов на свете! Да почиет на твоем доме благословение!

И она оставалась в Обителях Целения, пока не вернулся король

Эомер.

Приготовления заканчивались. В столице собралось множество

народу – новости разнеслись по всему Гондору, от Мин–Риммона

до самого Пиннат Гэлина и дальних побережий. Все, кто мог,

поспешили в Минас Тирит. Город вновь наполнился женщинами

и радостно щебечущими детьми, вернувшимися в свои дома с

охапками цветов. Из Дол Амрота прибыли лучшие гондорские

лютнисты. В Городе зазвучали скрипки, флейты, серебряные

рожки. Из долин Лебеннина приехали звонкоголосые певцы…

Наконец наступил долгожданный вечер, когда смотревшие со

- 288 -

стен жители Города увидели на поле палатки и шатры. Не было

ни одного дома, где бы не горели в эту ночь огни. А когда

наступило ясное, свежее утро и за восточными горами,

очистившимися теперь от Тени, взошло солнце, в городе разом

зазвонили все колокола, поднялись, плеща на ветру, все

знамена, и над Белой Башней Цитадели в последний раз

взвился стяг Наместников – серебряный, как снег на солнце, без

знаков и гербов.

Короли Запада двинули свои полки к городским стенам. Все

затаив дыхание смотрели, как ряд за рядом приближается

войско, блестя и сверкая в лучах восхода, как ручьи живого

серебра. Так подошли они к Воротам и остановились немного не

доходя до них. Ворота еще не восстановили; вместо них вход в

Город преграждал заслон, у которого несли караул гвардейцы в

черно–серебряном, с длинными обнаженными мечами. Перед

заслоном стояли Фарамир, Наместник Гондора, Хьюрин,

Хранитель Ключей, и остальные гондорские князья, а с ними –

Эовейн Роханская с маршалом Эльфхельмом и высокородными

роханскими рыцарями. За ними и по обе стороны от ворот всеми

цветами радуги пестрели толпы нарядных людей с гирляндами и

венками.

Перед стеной Минас Тирита оставалось широкое пространство,

окруженное воинами, роханскими и гондорскими, и простыми

гондорцами – как горожанами, так и жителями дальних

провинций. Толпа шумела и волновалась, но стоило выступить

из рядов войска дунаданам, одетым в серебристо–серые

одежды, как все стихло. Впереди медленно шел Владыка

Арагорн. Он был облачен в черную кольчугу с серебряным

поясом и длинную белую мантию, скрепленную у горла большим

зеленым камнем, который сверкал так, что видно было издалека.

Голова Арагорна оставалась непокрытой, если не считать

тонкого серебряного обруча со звездой, охватившего ему

волосы. Рядом с Арагорном шли Эомер Роханский, князь

Имрахил и Гэндальф, облаченный в белое, а с ними – четыре

маленьких человечка, которым многие весьма дивились.

– Нет, что ты, голубушка моя! Какие же это ребятишки? –

объясняла Иорэт своей родственнице, прибывшей из Имлот

Мелуи. – Это перианы из далекой Страны Невеличков, милочка,

и все они великие и славные князья, вот как. Кому ж это и знать,

- 289 -

как не мне, ведь один из них долго пробыл у нас в Обителях под

моей опекой. С виду они крохи, зато в бою ужасть какие смелые!

Да что там говорить, сестрица, ведь один из них пробрался в

Страну Тьмы, взяв с собой только своего оруженосца, и что же?

Дошел до самого Черного Властелина и сразился с ним, можешь

себе представить, и поджег Черную Башню – хочешь верь,

хочешь нет! Во всяком случае, в Городе про это все говорят! Это,

наверное, тот, что идет рядом с Эльфийским Камнем. Они с ним,

слыхала я, такие друзья, что водой не разольешь! А Эльфийский

Камень – он и вообще чудо, таких нигде больше не сыщешь. Не

податлив, милочка, это уж как положено, зато сердце у него, как

говорится, золотое, а в руках благодать исцеления. «В руке

Короля исцеленье найдешь! » – сказала я им. Через мои слова

все наружу–то и выплыло. А Митрандир мне и говорит: «Иорэт, –

говорит, – люди долго не забудут твоих слов». И тогда…

На этом наставление пришлось прервать, так как заиграла труба

и на поле наступила мертвая тишина. Фарамир выступил

вперед, сопровождаемый только Хьюрином, Хранителем Ключей,

и четырьмя шедшими чуть позади гвардейцами в высоких

шлемах Цитадели и черно–серебряных уборах. Они несли

большой ларец из черного лебетрона , окованный серебром.

Фарамир встретил Арагорна посередине открытого пространства

между рядами войск и Воротами, преклонил перед ним колено и

произнес:

– Последний Наместник Гондора просит снять с него бремя

власти.

И он протянул Королю белый наместнический жезл, но Арагорн

отклонил его руку:

– Бремя власти останется на тебе до самой смерти и после нее

перейдет к твоим детям. Так будет, пока не оборвется мой или

же твой род. Исполни же, что должен исполнить!

Тогда Фарамир встал и воскликнул так, чтобы все слышали:

– Выслушайте, гондорцы, своего Наместника! Cе, в Город наш

явился человек, который предъявил права на королевский трон.

Этот человек перед вами. Имя его – Арагорн, сын Араторна,

предводитель дунаданов Арнора, Вождь Западных Армий,

обладатель Звезды Севера и Перекованного Меча, Победитель

врагов Гондора, Исцеляющая Длань, Эльфийский Камень,

Элессар, отрасль Валандила, сына Исилдура, сына Элендила из

- 290 -

Нуменора. Признаете ли вы его своим Королем? Войдет ли он в

этот Город, дабы остаться здесь навсегда?

Войско и горожане в один голос громко прокричали:

– Да!

Иорэт поспешила растолковать своей родственнице, что

происходит:

– Надо знать, дорогая, что это просто полагается так говорить, а

на самом деле все известно заранее, ведь он уже был в Городе,

понимаешь? Вот что он мне сказал…

Но тут ей опять поневоле пришлось прикусить язык, потому что

Фарамир продолжал:

– Люди Гондора! Хранители Предания утверждают, что в

древности Король получал корону от своего отца перед кончиной

последнего, а если это было невозможно – наследник один, без

сопровождающих, шел в Усыпальницы и брал символ власти из

рук усопшего Короля. Но теперь обстоятельства вынудили нас

поступить иначе, и я, пользуясь своей наместнической властью,

сам принес сюда с улицы Рат Динен корону Эарнура, последнего

Короля, почившего много веков назад, во времена наших

далеких праотцев.

Стражи сделали шаг вперед. Фарамир открыл ларец из

лебетрона и вынул из него древнюю корону. По виду она

напоминала шлем гвардейцев Башни, но была выше и белого

цвета; по бокам на ней блестели чаячьи крылья из серебра и

перламутра, ибо таков был родовой герб Королей Из–за Моря.

Семь бриллиантов сверкало на ободе короны, а на самой

верхушке горел еще один, яркий как пламя.

Арагорн принял из рук Фарамира корону, поднял ее над головой

и воскликнул:

– Эт Эарелло Эндоренна утуулиэн! Синомэ маруван ар

Хилдиньньяр тенн' Амбар–метта!

Эти самые слова произнес Элендил, когда прибыл в

Средьземелье на крыльях ветра: «Из–за Великого Моря явился я

в Средьземелье, и род мой пребудет здесь до скончания мира!»

Но, к немалому удивлению собравшихся, короны Арагорн не

надел. Он возвратил ее Фарамиру и молвил: – Многие помогали

мне своею доблестью и трудами прежде, нежели я возвратил

себе владения предков. В знак этого я хочу, чтобы корону мне

подал Хранитель Кольца, а Митрандир, если будет на то его

- 291 -

воля, водрузил мне ее на голову, ибо только благодаря ему все

свершилось так, как свершилось, и победа, которую мы

празднуем сегодня, – его победа.

Выйдя вперед, Фродо взял корону из рук Фарамира и подошел с

нею к Гэндальфу, и Гэндальф возложил Белую Корону на голову

коленопреклоненному Арагорну со словами:

– Сим полагается начало дням Короля земли сей, и да пребудет

на них благословение, доколе незыблемы престолы Валаров!

Арагорн встал, и воцарилась тишина – ибо всем, кто был на

поле, показалось, что они видят его впервые. Статный, как

древние короли–мореходы, он возвышался надо всеми:

отягченный бременем лет Властитель – и одновременно муж в

зените зрелости. На челе его почила мудрость, длань его таила

исцеляющую силу, и ореол света окружал его.

И Фарамир воскликнул:

– Се Король Гондора!

Запели все трубы, и Король Элессар приблизился к Воротам.

Хьюрин, Хранитель Ключей, отодвинул заграду – и, под звуки

арф, скрипок, флейт и чистых, звонких голосов, поющих хвалу,

Король вступил на выложенные цветами улицы, поднялся к

Цитадели и вошел в ворота; в это же самое мгновение взвился к

небу и заплескался на ветру новый флаг Цитадели, с Деревом и

Звездами, и правление Короля Элессара, воспетое позже в

стольких песнях, началось.

При Короле Город был отстроен заново, да так, что он сделался

прекраснее, чем когда–либо, не исключая пору своего первого

расцвета. На площадях забили новые фонтаны, вдоль улиц

зазеленели деревья. Ворота для Столицы выковали из стали и

мифрила, а мостовую устлали белым мрамором. Много

потрудилось над украшением столицы Горное Племя; с

радостью гостил здесь и Лесной Народ. Все было исцелено и

отстроено, дома наполнились людьми и зазвенели от песен и

детского смеха. В Городе не осталось ни единого пустого окна,

ни одного мертвого и безмолвного двора, и память о славе

последних лет Третьей Эпохи долго еще сохранялась в легендах

эпох, пришедших на смену.

В дни, последовавшие за коронацией, Король, воссев на трон в

Королевском Зале Белой Башни, вершил суд и объявлял свою

волю. Явились послы от многих стран и народов – с Востока, с

- 292 -

Юга, от границ Чернолесья и из Дунланда. Сдавшиеся в плен

восточные кочевники были помилованы и отпущены на свободу.

С харадцами был заключен мир. Рабам Мордора Король

даровал свободу и пожаловал в их владение все земли вокруг

озера Нурнен. Перед Королем прошло много храбрых воинов,

которые удостоились от него похвалы и награды.

Наконец Начальник Стражи привел на королевский суд

Берегонда.

– Берегонд! – обратился к нему Король. – Твой меч пролил кровь

в Усыпальницах, где на это наложен строжайший запрет. Кроме

того, ты оставил свой пост в Цитадели, не испросив ни

разрешения Наместника, ни разрешения своего командира. В

прежнем Гондоре такие преступления карали смертью.

Выслушай же свой приговор! Я снимаю с тебя наказание, ибо в

бою ты выказал немалую доблесть и проступок твой совершен

был единственно из любви к Властителю Фарамиру. Но ты

должен будешь покинуть как Гвардию, так и Город. В стенах

Минас Тирита отныне тебе не жить.

Кровь отхлынула от лица Берегонда, и он, пораженный в самое

сердце, низко опустил голову. Но Король продолжал:

– Иначе и быть не может, так как ты зачисляешься в Белую

Дружину Фарамира, Князя Итилиэнского. Ты примешь

командование этим полком и поселишься в Эмин Арнене, где в

чести и покое будешь служить тому, во спасение которого ты

пожертвовал всем, что имел.

И Берегонд увидел, сколь справедливо и милостиво решение

Короля, и лицо его просветлело. Преклонив колено, он

поцеловал руку Арагорна и покинул Короля с великой радостью

в сердце. А Итилиэн отошел Фарамиру, которого Король

попросил поселиться на холмах Эмин Арнен, вершины которых

были видны со стен Города.

– Крепость Минас Итиль в Долине Моргула должна быть стерта

с лица земли, – сказал Король. – Может быть, место, где она

стояла, со временем и очистится, но людям еще долго нельзя

будет селиться на нем.

Последним Арагорн призвал Эомера Роханского. Они обнялись,

и Арагорн сказал:

– К чему нам слова, к чему богатые дары и награды? Ведь мы

братья. В счастливый час прибыл с севера Эорл Юный! Мир еще

- 293 -

не знал такого благословенного союза, как союз наших стран,

ибо ни один из наших двух народов ни разу не отступил от

данных обетов и не отступит вовеки. Теоден Славный лежит

теперь в Усыпальницах Минас Тирита и, если ты пожелаешь,

навечно останется среди Королей Гондора. Но если ты решишь

перенести его останки в Рохан, мы вместе отправимся в Рохан,

дабы совершить погребение Теодена среди могил его предков.

– С той минуты, как ты встал передо мною из зеленой травы, я

полюбил тебя, и этой любви уже ничто не угасит, – отвечал на

это Эомер. – Но теперь я должен ненадолго отправиться домой,

где мне предстоит залечить нанесенные моей земле раны и где

я должен многое привести в порядок. Когда все будет готово, мы

вернемся сюда за Павшим. Пока же пусть прах его покоится в

Городе.

И Эовейн сказала Фарамиру:

– Я должна отправиться домой – взглянуть еще раз на свою

родину и помочь брату. Но когда тот, кого я любила, как отца,

обретет наконец покой в земле Рохана – я вернусь сюда.

Минули дни торжеств и ликований – и вот, на восьмой день мая,

всадники Рохана подготовились к походу и Северным Трактом

выступили в обратный путь. С ними отправились и сыновья

Элронда. От самых городских Ворот до стен Пеленнора

выстроились гондорцы, провожая своих союзников. После

отъезда Рохирримов потянулись домой и остальные гости

Города, прибывшие из далеких краев.

Между тем в Городе начались работы – и не было недостатка в

добровольцах: многое надо было отстроить, восстановить,

обновить. Предстояло залечить все шрамы, нанесенные войной,

а с ними – искоренить самую память о Тьме.

Хоббиты, вместе с Леголасом и Гимли, остались пока в Минас

Тирите: Арагорн просил их задержаться, не желая, чтобы

разлука наступила слишком быстро.

– Всему когда–нибудь приходит конец, – сказал он. – Но я хотел

бы, чтобы вы побыли здесь еще немного. История, в которой вам

довелось принять участие, еще не кончилась. Близится день,

которого я жду уже много лет с тех самых пор, как перестал быть

юношей и сделался мужем. Когда же этот день наконец наступит,

мне хотелось бы, чтобы мои друзья были рядом со мной.

Однако, что это за день, он утаил.

- 294 -

Жили друзья все вместе, в одном доме с Гэндальфом, и

проводили время, как им того хотелось.

– Ты не знаешь, что за День имел в виду Арагорн? – спросил

однажды у Гэндальфа Фродо. – Мы тут очень счастливы, хоть

совсем не уезжай, но дни идут, и Бильбо нас, наверное,

заждался. К тому же мой дом – в Заселье, а не здесь.

– Что касается Бильбо, – отвечал Гэндальф, – то он и сам

предвкушает этот День, и для него не тайна, почему вы так

мешкаете в Гондоре. Дни, конечно, идут, но ведь май еще не

кончился, а настоящее лето не началось. Нам кажется, что в

мире прошли века – так переменилось все вокруг, но, по счету

деревьев и травы, еще и года не минуло, как вы отправились в

путь.

– Эй, Пиппин! – засмеялся Фродо. – Слушай! Не ты ли мне

говорил, что Гэндальф перестал скрытничать? Куда там! Тогда

он, верно, просто устал от трудов праведных и слегка забылся. А

теперь помаленьку приходит в себя…

– Многие любят заранее выведать, что подадут к

пиршественному столу, – улыбнулся Гэндальф. – Но повар

предпочитает хранить свой замысел в тайне, чтобы

неожиданность сделала похвалы более пылкими. Кроме того,

Арагорн ждет знака, а до тех пор…

Однажды друзья хватились Гэндальфа, но не смогли его

отыскать и долго недоумевали – что бы могло значить это

странное исчезновение? А Гэндальф, взяв с собой Арагорна, под

покровом ночи вышел с ним за пределы Города, к южному

подножию Миндоллуина. Вместе они отыскали там тропу,

вырубленную в скалах много веков назад. Мало кто решался

вступить на нее, потому что вела она в гору, к высоким уступам,

на которые поднимались только Короли. Гэндальф с Арагорном

взошли по этой крутой тропе и оказались на высокогорном лугу,

сразу за которым начинались вечные снега. Остановившись над

пропастью, обрывающейся к Городу, они осмотрелись вокруг, ибо

уже рассвело, и увидели внизу белые острия высоких точеных

башен Цитадели, озаренные первыми лучами солнца, и

цветущую подобно саду долину Андуина, и Мрачные Горы в

золотистой дымке. Слева серой тенью виднелись скалы Эмин

Муйла, и, как утренняя звезда, искрился вдали Раурос; справа,

извиваясь, уходила к Пеларгиру лента Великой Реки, и

- 295 -

озаренный край небес на горизонте напоминал о Море.

– Твое Королевство перед тобою, – сказал Гэндальф. – Но ты

видишь только малую часть его, только самое сердце твоих

будущих владений. Третья Эпоха кончилась, началась новая.

Твоя задача – выпестовать ее с самого первого ростка и

сохранить все, что можно сохранить. Ибо спасти удалось многое,

но многому суждено и прейти. Три Кольца лишились былой

власти. Все земли, которые ты видишь с этой высоты, и все

земли, лежащие за горизонтом, отойдут к людям. Настала эпоха

владычества Людей, и Старшему Племени придется умалиться

или покинуть эти края совсем.

– Я хорошо знаю это, друг мой, – сказал Арагорн. – Но мне еще

нужен будет твой совет.

– Недолго мне быть твоим советчиком, – возразил Гэндальф. –

Моим временем была Третья Эпоха. Я был послан сюда как враг

Саурона. Теперь мой долг исполнен. Я скоро покину

Средьземелье. Бремя ляжет на тебя и твой род.

– Но я умру, – сказал Арагорн. – Я смертен, и хотя, будучи

прямым потомком людей Западной Расы, я проживу гораздо

дольше других, срок моей жизни все–таки недолог. Когда те, кого

сегодня носит материнская утроба, родятся, вырастут и

состарятся – я состарюсь вместе с ними. Если мое желание не

исполнится, кто будет после меня править Гондором и

остальными народами, которые чтут Белую Башню как свою

королеву? Дерево на площади Фонтана по–прежнему сухо и не

плодоносит. Увижу ли я знак, что когда–нибудь все станет иначе?

– Отвернись от зеленых, цветущих земель, Арагорн, и взгляни

туда, где с виду мертво и пусто! – молвил Гэндальф.

И Арагорн повернулся, и взглянул на скалистый склон,

поднимавшийся к леднику, и увидел вдали, среди пустынных

камней, тянущийся кверху росток. Арагорн поднялся по склону и

подошел ближе. У самой кромки снегов росло молодое деревце

не больше трех локтей в вышину. На нем уже распустились

листья – продолговатые, изящные, темные сверху и серебристые

с изнанки, а среди тонких веток маленькой кроны светилось

одно–единственное крошечное соцветие, и белые лепестки

сияли, как снег на солнце.

– Иэ! Утуувиэниэс! – воскликнул Арагорн. – Наконец–то я нашел

его! Это же оно – Древнейшее из Всех Деревьев Мира! Но

- 296 -

откуда оно здесь? Этому ростку еще и семи лет не исполнилось!

Гэндальф подошел ближе и, внимательно оглядев деревце,

кивнул:

– Воистину! Дерево это по прямой линии происходит от Нимлот

Благосеннолиственной, бывшей когда–то отростком

Галатилиона, который вырос от семени Тельпериона

Многоименного, Древнейшего из Деревьев. Кто скажет, почему

оно выросло именно здесь, почему расцвело именно в этот час?

Место, где мы стоим, издревле считалось священным, и, видимо,

кто–то опустил в эту землю многоценное семя еще до того, как

прервался род Королей, до того, как увяло Дерево во дворе

Цитадели. Говорят, плоды этого Дерева редко созревают до

конца, зато в зрелом семени неразбуженная жизнь способна

иной раз дремать в течение многих, многих лет, и никто не может

сказать, когда она проснется. Не забывай об этом. Ибо, если

плод все–таки созреет, семена надо будет во что бы то ни стало

опустить в землю – иначе род этих деревьев может угаснуть и

мир лишится их навсегда. Семя этого деревца пролежало здесь,

среди камней, не один год – и точно так же род Элендила

скрывался до времени среди северных пустынь. Но род

Благосеннолиственной древнее, чем твой, Король Элессар!

Арагорн приблизился к деревцу, бережно взялся за его ствол – и

вдруг деревце отделилось от земли, словно вовсе и не

держалось за нее, и Арагорн перенес его в Цитадель. Увядшее

Дерево, соблюдая должное почтение, выкорчевали и не сожгли,

но положили в молчаливом городе на Рат Динен, и Арагорн

посадил во дворе у фонтана новое. Саженец, быстро и охотно

принявшись, рос не по дням, а по часам, и к приходу июня весь

был покрыт цветами.

– Знак дан, – молвил тогда Арагорн. – День мой близок.

И он поставил на стенах дозорных, чтобы те следили за дорогой.

За день до Преполовения Лета от Амон Дина в город явились

вестники и сообщили, что с севера движется пышная процессия,

которая уже подходит к стенам Пеленнора. Тогда Король

воскликнул:

– Это они! Приготовьте Город к встрече!

И вот, в самый канун Преполовения, когда небо загустело

сапфировой синью и на востоке засияли белые звезды, но запад

еще горел золотом, и воздух был прохладен и благоуханен, – по

- 297 -

Северному Тракту к воротам Минас Тирита приблизилась конная

процессия. Во главе ее ехали Элрохир и Элладан под

серебряным знаменем; за ними следовали Глорфиндэл, Эрестор

и весь двор Элронда; следом выступали белые кони Владычицы

Галадриэли и Кэлеборна. Владыки Лотлориэна прибыли в

сопровождении многочисленной и благородной свиты из своих

подданных; эльфы из свиты все были в серых плащах и с

белыми алмазами в волосах. Замыкал процессию Властитель

Ривенделла, Элронд, могущественнейший из эльфов и людей,

со скипетром Аннуминаса в руке, а рядом с ним на серой

лошади ехала дочь его Арвен, Вечерняя Звезда своего народа.

Увидев ее, окруженную мерцающим в полумраке ореолом света,

со звездой на челе, и почувствовав в воздухе тонкое

благоухание, Фродо ощутил в сердце прилив радости и

удивления и прошептал Гэндальфу: «Наконец–то я понял,

почему мы так долго ждали! Вот он – настоящий Конец! Теперь

люди будут любить не только день, но и ночь. Она станет

прекрасной и благословенной, и в ней больше не будет страха!»

Король приветствовал гостей, и они спешились; Элронд передал

Арагорну скипетр и вложил руку своей дочери в руку Короля, и

они вместе направились в столицу, а на небо высыпали все до

единой звезды. Так в праздник Преполовения, в Городе Королей,

Арагорн, Король Элессар, обручился с Арвен Ундомиэль, и

история их скорбей и долготерпения пришла к завершению.

 

Глава шестая.

РАССТАВАНИЯ И ПОТЕРИ

 

Когда кончились празднества, хоббиты засобирались домой.

Фродо отправился к Королю и нашел его у фонтана, под буйно

цветущим Белым Деревом, рядом с Королевой Арвен, певшей

своему супругу песню про Валинор. Король и Королева

приветствовали Фродо, встав ему навстречу, и Арагорн произнес:

– Я знаю, зачем ты пришел, Фродо: ты желаешь отправиться к

себе на родину. Ну что ж, дорогой друг мой, для дерева нет

земли лучше, чем та, где росли его предки. Но ты всегда будешь

желанным гостем в наших краях. И хотя до сих пор твое племя в

легендах больших народов упоминалось нечасто, отныне оно

прославится так, что многие исчезнувшие великие королевства

- 298 -

смогут ему позавидовать!

– Это правда, я хочу вернуться в Заселье, – просто сказал

Фродо. – Но мне надо бы по дороге заглянуть в Ривенделл. В

эти благословенные дни мне недоставало только дяди Бильбо…

Когда я не увидел его в свите Элронда, я очень огорчился.

– Что же тут удивительного, о Хранитель Кольца? – молвила

Арвен. – Ты ведь хорошо знаешь могущество той Вещи, которой

обладал и которой теперь не существует более. Все, что она

дала своим владельцам, отнялось у них вместе с ее гибелью. А

твой родич хранил Кольцо гораздо дольше, чем ты… По счету

вашего племени, он уже глубокий старик. Он ждет тебя, но сам

уже никогда не отправится ни в какое путешествие… кроме

одного, последнего.

– Тогда позволь мне, пожалуйста, поскорее выехать к нему, –

сказал Фродо.

– Через неделю, – сказал Арагорн, – мы поедем вместе, и нам

долго будет по пути – до самого Рохана. Спустя три дня вернется

Эомер, дабы сопровождать тело короля Теодена, которое будет

предано земле в Стране Всадников. Мы отправимся с Эомером

и воздадим почести павшему. Но прежде, чем вы уедете, я хотел

бы подтвердить привилегию, данную вам Фарамиром, и

продлить ее на вечный срок. Я дарую тебе полную свободу

передвижения по всем землям, на которые простирается моя

власть. Даруется это право и всем твоим друзьям. Если бы

можно было выдумать награду, достойную подвига, который ты

совершил, – эта награда была бы уже твоей. Но такой награды

нет и быть не может, а потому прошу тебя – возьми, что душа

пожелает. А мы воздадим тебе подобающие почести и снарядим

в дорогу, как князя.

Королева же Арвен сказала так:

– И все–таки я приготовила тебе дар, о Хранитель. Я – дочь

Элронда. Но в Гавань я вместе с ним не поеду, ибо сделала тот

же выбор, что и Лутиэн, и выбор этот сладок и горек

одновременно. Когда придет время, вместо меня отправишься

ты, Хранитель Кольца, – если, конечно, захочешь. Если тебя

начнут беспокоить старые раны, если память о твоей ноше

станет угнетать тебя – ты сможешь уйти на Запад и жить там до

тех пор, пока раны и усталость не исчезнут бесследно. Носи это

на память об Эльфийском Камне и Вечерней Звезде, с которыми

- 299 -

связала тебя судьба!

Она сняла бриллиант, звездой сиявший у нее на груди, и надела

серебряную цепочку с камнем на шею Фродо.

– Когда тебя потревожит воспоминание о прежних страхах и о

Тьме, сквозь которую ты прошел, – не забудь об этом талисмане:

он принесет тебе облегчение, – сказала она.

Как и обещал Арагорн, через три дня в Город прибыл Эомер

Роханский с эоредом благороднейших рыцарей Страны

Всадников. Его встретили с радостью. Когда все собрались на

трапезу в Меретронде, Большом Пиршественном Зале Минас

Тирита, Эомер наконец собственными очами узрел красоту

королевы Арвен и Владычицы Галадриэли и преисполнился

изумления. После трапезы, прежде чем удалиться отдыхать, он

послал за гномом Гимли и сказал ему:

– О Гимли, сын Глоина! При тебе ли твой топор?

– Нет, господин мой, но мне недолго и принести его, если есть

нужда, – ответил Гимли.

– Суди сам, – молвил Эомер. – Некогда мною были сказаны

дерзкие и опрометчивые слова о Владычице Золотого Леса, и

слова эти стоят между нами до сих пор. Однако сегодня мне

довелось увидеть Владычицу собственными глазами.

– Что же ты скажешь о ней теперь, господин мой?

– Увы! Я не скажу, о достойный Гимли, что госпожа Галадриэль

прекраснее всех в Средьземелье!

– Что ж, надо идти за топором, – сказал Гимли.

– Дозволь мне прежде оправдаться в твоих глазах, – остановил

его Эомер. – Доведись мне увидеть Госпожу в ином окружении, я

согласился бы со всем, что ты говорил мне о ней раньше. Но

теперь я поневоле склоняюсь перед красотой Королевы Арвен,

Вечерней Звезды, и готов сразиться с каждым, кто осмелится

отрицать ее превосходство! Посылать ли мне за мечом?

Гимли поклонился ему в пояс.

– Не надо, господин мой, ибо я принимаю твое оправдание, –

сказал он. – Просто ты выбрал Вечер, а мое сердце

принадлежит Утру. И сердце предвещает мне, что Утро это скоро

минет.

Наконец наступил день разлуки, и процессия благородных гостей

приготовилась к отъезду на север. Король Гондора и король

Рохана спустились в Священные Усыпальницы, на улицу Рат

- 300 -

Динен, вынесли оттуда на золотых носилках тело короля

Теодена и в торжественном молчании проследовали через

Город. Носилки водрузили на высокий катафалк. Вокруг кольцом

встали роханские всадники, впереди развернули королевское

знамя. Рядом с Королем на катафалке сидел Мерри, оруженосец

Теодена, с королевским мечом и щитом в руках.

Другие члены Отряда ехали каждый как ему было привычнее:

Фродо и Сэмуайз – на своих пони, рядом с Арагорном, Гэндальф

– на Скадуфаксе, отдельно, Пиппин – в строю гондорцев, а

Леголас и Гимли, как и всегда, вдвоем, на Ароде.

Ехала с ними и Королева Арвен, а с нею Кэлеборн и Галадриэль

со свитой, Элронд с сыновьями, князья Дол Амрота и Итилиэна и

множество славных воинов и полководцев. Ни одного из королей

Рохана не сопровождала еще такая свита, как Теодена, сына

Тенгела, который возвращался домой, в свою отчизну!

Не спеша, спокойным шагом миновали они Анориэн и

остановились в Сером Лесу, под Амон Дином. С холмов

доносился рокот барабанов, но никого видно не было.

Арагорн велел протрубить в трубы, и герольды прокричали:

– Всем, всем! Возвещаем прибытие Короля Элессара! Отныне

Друаданский лес навечно переходит к Ган–бури–Гану и его

народу! Теперь никто не имеет права ступать на эту землю без

разрешения Лесного Народа!

Барабаны громко загремели – и смолкли.

Через пятнадцать дней пути по зеленым полям Рохана траурный

поезд короля Теодена прибыл в Эдорас. Там процессия

остановилась. Золотые Палаты были сверху донизу увешаны

новыми прекрасными тканями с узором и рисунками и полны

света. Пира, подобного тризне по королю Теодену, Палаты не

знали с того самого дня, как их построили. На четвертый день

роханцы закончили приготовления к похоронам и тело Теодена

погребли внутри каменного склепа вместе с оружием и другими

благородными вещами, принадлежавшими ему при жизни. Над

склепом, по обычаю, насыпали высокий курган, покрыв его

дерном, усеянным белыми цветами «вечно помни». Теперь с

восточной стороны Могильного Поля возвышалось восемь

курганов.

Всадники Роханской Гвардии на белых конях медленно

двинулись вокруг кургана с песней о Теодене, сыне Тенгела,

- 301 -

сложенной королевским бардом Глеовином; это была последняя

песня барда – более он уже не слагал песен. Торжественный,

тягучий речитатив тронул всех – даже тех, кто не понимал

роханского языка. У Рохирримов же глаза горели ярким огнем:

им слышались в песне гром копыт несущейся с севера конницы

и голос Эорла, перекрывающий шум Битвы при Кэлебранте. А

песня все лилась, повествуя о королях Марки, и рог Хельма

трубил в Теснине, и вставала над миром Великая Тьма, – но

явился король Теоден, и помчался сквозь Тьму навстречу огню, и

погиб, осиянный славой, и солнце, которого никто уже не чаял

увидеть, вновь поднялось на небо, и над Миндоллуином встала

заря.

 

Сомненья бросив, из бездны мрака

Он мчался к солнцу, меч воздымая;

Возжег надежду – и пал с надеждой;

Поднялся он над судьбой и смертью,

Над сном и страхом – для светлой славы!

 

А Мерри плакал у подножия кургана. Когда же песня смолкла, он

встал и воскликнул:

– Король Теоден! Король Теоден! Прощай! Ты был мне все равно

что отец, но так недолго! Прощай же!

Погребение закончилось, женский плач стих. Теоден остался

один под зеленью кургана, а в Золотых Палатах начался великий

пир, и надгробный плач претворился в радость – ибо король

Теоден взошел в полноту лет и славно кончил жизнь, не уступив

величайшим из своих предков. Когда же, по обычаю Рохирримов,

настала пора испить вина в память о королях прошлого –

Эовейн, королевна Рохана, сияя золотом солнца и белизной

снегов, поднесла Эомеру налитый до краев кубок.

Тогда выступил на середину зала бард, хранитель Роханского

Предания, и поименовал пред пирующими всех прежних

властителей Марки: Эорла Юного, Брего, строителя Золотых

Палат, Алдора, брата злосчастного Бальдора, Фреа, Фреавина,

Голдвина и Деора, и Грама, и Хельма, того самого, что

скрывался в Хельмской Теснине, когда Марка стонала под пятой

врага. Эти девятеро Королей лежали под девятью западными

курганами, ибо на Хельме прежняя линия прервалась, и

- 302 -

Фреалаф, двоюродный брат Хельма, начал новую. За курганом

Фреалафа шли курганы Леофы, Валды, Фолки, Фолквина,

Фенгела, Тенгела и, наконец, Теодена. Когда бард произнес имя

Теодена, Эомер осушил кубок до дна. Тогда Эовейн велела

слугам наполнить кубки, и все встали, и выпили вино в честь

нового Короля, и воскликнули:

– Да здравствует Эомер, Король Марки!

Когда пир уже близился к концу, Эомер поднялся и проговорил:

– Мы с вами собрались на тризну по королю Теодену. Но прежде

чем окончится этот пир, я объявлю вам радостную весть – и

знаю, что Теоден не разгневался бы на меня за это, ибо любил

сестру мою Эовейн, как собственную дочь. Узнайте же,

достойные гости, благородные пришельцы из многих стран

Средьземелья, и вы, великие владыки, равных которым Золотые

Палаты не видели еще ни разу: Фарамир, Наместник Гондора и

князь Итилиэнский, просит у нас руки Эовейн, королевны Рохана,

и она дает ему свое согласие. Ныне, пред вашими глазами, они

обручатся.

Фарамир и Эовейн встали и подали друг другу руки, и все с

радостью осушили кубки за их здоровье.

– Отныне, – воскликнул Эомер, – дружбу между Рохирримами и

Гондором скрепят еще одни узы!

– Однако тебя нельзя назвать скупым, Эомер! – молвил Арагорн.

– Ты отдаешь Гондору самое прекрасное, что есть у тебя в

стране!

Тогда Эовейн посмотрела Арагорну в глаза и молвила:

– Исцелитель мой и Владыка, пожелай мне счастья!

И он ответил:

– Я желал тебе счастья всегда – с той минуты, как тебя

встретил. Теперь, когда я вижу твою радость, в сердце моем

стало одной раной меньше.

Когда пир кончился, все, кому предстояло ехать дальше,

испросили у короля Эомера позволения покинуть его дворец.

Арагорн с рыцарями Гондора, лориэнские эльфы и эльфы из

Ривенделла собрались в дорогу. Фарамир с Имрахилом остались

в Эдорасе. Осталась и Арвен Вечерняя Звезда. С братьями она

простилась при всех, но ее прощания с Элрондом не видел

никто. Они ушли в горы и долго беседовали наедине. Горькой

была эта разлука, ибо они не могли уже тешить себя надеждой

- 303 -

на встречу – даже после конца мира, за его пределами.

Перед самым отъездом Эомер и Эовейн обратились к Мерри с

такой речью:

– Прощай, Мериадок из Заселья, прощай, Холдвин, воин Марки!

Счастливого пути! Не замедли с возвращением – мы будем тебе

рады!

– Древние короли за твой подвиг на полях под Миндоллуином

наградили бы тебя такими дарами, что целой телеги не хватило

бы, – добавил Эомер. – Но ты ничего не захотел взять, кроме

оружия, которое получил от Короля. Что ж! Я не пойду против

твоего желания – ибо нет у меня сокровищ, достойных твоего

подвига. Но моя сестра все–таки просит тебя принять в дар вот

эту вещицу – на память о Дернхельме и о том, как протрубили

на рассвете роханские рога.

И Эовейн подала хоббиту старинный рог на зеленой перевязи,

маленький, но сделанный необыкновенно искусно. От мундштука

до обода рог обвивали чеканные фигурки всадников, а в

орнамент вплетены были руны, обладавшие волшебной силой.

– Этот рог – наследное достояние Рохана, – молвила Эовейн. –

Выковали его гномы, а найден он был в кладовых

Огнедышащего Червя Скаты. Сам Эорл Юный привез его сюда с

Севера. Кто приложит этот рог к губам в час опасности, тот

исполнит сердца врагов страхом, а друзья возрадуются,

воспрянут и поспешат на помощь.

Мерри взял рог, ибо на этот раз отказаться было нельзя, и

поцеловал руку Эовейн. Брат и сестра обняли хоббита, и они

расстались – хоть и не навсегда.

Все было готово. Осушив кубки, гости от всей души

поблагодарили хозяев, обещали хранить вечную дружбу и

тронулись в дорогу. Скоро путников встретила Хельмская

Теснина, где они пробыли два дня. Леголас сдержал слово и

отправился вместе с Гимли в Блистающие Пещеры;

возвратившись, он долго молчал, сказав только, что у него нет

слов для увиденного, – пусть спрашивают у Гимли!

– Чтобы гном одержал над эльфом победу в словесном

состязании? Такое случается впервые, – добавил он. – Надо

скорее ехать в Фангорнский лес и восстановить справедливость!

Из Теснины путешественники отправились в Исенгард и увидели,

что энты потрудились на славу. От стен не осталось и камня, а

- 304 -

сама котловина превратилась в зеленый сад, орошаемый

горным потоком. Посредине возникло чистое, прозрачное озеро,

из которого поднималась башня Орфанк – безмолвная, высокая

и неприступная. Ее черный скальный пьедестал отражался в

водах озера.

Процессия ненадолго остановилась рядом с бывшими воротами.

На их месте, как часовые, стояли два высоких дерева,

охранявшие окаймленную зеленью дорогу к Орфанку. Гости

дивились тому, как много сделано в Исенгарде, но вокруг никого

не было видно. Вскоре, правда, издали донеслось басовитое

гудение: «Гу–ум–гом, гумм–гом…» – и на дороге показался

Древобород в сопровождении Стремглава.

– Добро пожаловать в Древосад Орфанка! – прогудел он. – Я

был извещен о вашем прибытии, но задержался в долине. Здесь

еще трудиться и трудиться!.. Впрочем, до меня дошли вести, что

вы там, на юге, тоже не сидели сложа руки. То, что я узнал,

пришлось мне по душе – очень даже по душе!

И Древобород воздал хвалу подвигам гондорцев и роханцев, о

которых, оказалось, был прекрасно осведомлен. Кончив, он

пристально посмотрел на Гэндальфа и долго не отводил

взгляда.

– Ну как? – спросил он. – Ты доказал, что сильнее всех, и все

твои труды завершились победой. Куда же ты теперь

двинешься? И зачем пожаловал ко мне?

– Чтобы посмотреть на дела твоих рук, дружище, – ответил

Гэндальф, – и сказать тебе спасибо за твой вклад в общую

победу.

– Гумм! Что ж, это справедливо, – одобрил Древобород. – Энты,

нечего и говорить, в стороне не остались. Мы не только

разобрались с окаянным убийцей деревьев – гумм! – который

тут жил прежде, но и еще кое–что успели сделать. К нам

нагрянула целая стая этих… бурарум … злобноглазых

чернолапых–кривоногих–кремнесердых–когтепалых

ненасытноутробных–кровожадных–моримайте–синкахонда, гумм,

ну, вы народ торопливый, полное название для вас будет

длинновато: оно как те длинные годы мучений, за которые мы

столько натерпелись от этой погани… Так вот, они спустились с

севера, переправились через реку и окружили

Лаурелиндоренанский лес, хотя, правда, внутрь так и не

- 305 -

проникли – спасибо Владыкам, видеть которых в Исенгарде для

меня большая честь!

Он поклонился Кэлеборну с Галадриэлью и продолжал:

– Негодяи весьма удивились, когда вышли в степи Волда и

повстречали там нас, ведь им об энтах слышать не приходилось.

Впрочем, что с них взять, если и благородные племена зачастую

ничего о нас не знают!.. Но все прочие орки так и останутся в

неведении, потому что рассказать о нас будет некому. Живым

отсюда почти никто не ушел, а кто ушел – тех взяла Река. Вам

повезло – не встреть мы их, Степной Король далеко не уехал бы,

а если бы и уехал, возвращаться ему было бы некуда.

– Об этом нам известно, – сказал Арагорн. – Минас Тирит и

Эдорас никогда этого не забудут.

– Никогда – это слишком долгое слово даже по моим меркам, –

усмехнулся Древобород. – Ты имеешь в виду – пока эти

королевства не исчезнут с лица земли… Ну, чтобы нам это

показалось долго, им придется здравствовать не один век!

– Начинается Новая Эпоха, – покачал головой Гэндальф. –

Теперь даже я не поручусь, что королевства людей не переживут

тебя, друг мой Фангорн!.. Но скажи мне лучше, как обстоит дело

с поручением, которое я дал вам? Как поживает Саруман? Не

устал ли он сидеть в Орфанке? Вряд ли ему по сердцу то, что он

видит из окон!

Древобород ответил Гэндальфу долгим взглядом, в котором

Мерри почудилось лукавство.

– Ах!.. – гулко вздохнул он. – Я знал, что ты заговоришь об этом!

Не устал ли он сидеть в Орфанке? Что тебе сказать? Под конец

ему все здесь до смерти опостылело, а больше всего – мой

голос. Гумм! Я угостил его двумя–тремя довольно длинными

историями. По крайней мере, у вас их сочли бы длинными.

– Но ведь он мог не слушать!.. Ты входил в Орфанк?

– Гумм!.. Нет! В Орфанк? Зачем? Он подходил к окну и слушал

меня сам, по доброй воле. А иначе откуда бы он узнал новости?

Они его, конечно, бесили, но слушал он с жадностью, а уж я

позаботился, чтобы он узнал все. Ну, и от себя добавил много

такого, о чем ему полезно было бы поразмыслить. Под конец он

очень, очень устал от Орфанка. Да! Он всегда слишком

торопился. Это его и подвело.

– Но почему, дорогой Фангорн, ты говоришь о нем в прошедшем

- 306 -

времени, да еще так старательно это подчеркиваешь?

«Слушал», «торопился», «жил»… Как насчет настоящего? Разве

Сарумана нет в живых?

– Насколько мне известно, он жив, – ответил Древобород. – Но

здесь его нет. Вот уже семь дней, как он ушел из Орфанка. Я

отпустил его. Это был уже не Саруман, а так – тень Сарумана.

Ну а человечек, похожий на червяка, составлявший ему

компанию, – тот и вовсе обратился в привидение. Только не

говори мне, Гэндальф, что я–де дал слово с Сарумана глаз не

спускать и все такое прочее!.. Я твой наказ помнил. Но и

перемены случились немалые. Я стерег его, пока он был опасен,

но теперь он уже никому не причинит зла. Тебе следовало бы

знать, что я не выношу, когда живая тварь вынуждена сидеть в

клетке. Даже таких негодяев, как эти, я не смог бы держать

взаперти дольше, чем нужно. Пусть беззубая змея ползет, куда

ей вздумается!

– Может быть, ты и прав, – задумчиво сказал Гэндальф. – Но я

подозреваю, что один ядовитый зуб у этой змеи все–таки

остался. Яд у него сосредоточен в голосе, и, боюсь, яд этот

проник и в твои уши, Древобород, – даже в твои! Ведь он знал,

что сердце у тебя мягкое… Впрочем, если его здесь нет, то и

говорить не о чем. Башня Орфанк переходит к Королю, у него

есть на нее все права. Но, может, она понадобится ему не

сразу?

– Там будет видно, – сказал Арагорн. – Но как бы то ни было, я

отдал долину энтам. Они могут делать с ней все, что им угодно.

При этом им вменяется в обязанность стеречь Орфанк и никого

не впускать туда без моего ведома.

– Башня на замке, – кивнул Древобород. – Я заставил Сарумана

закрыть ее и взял у него ключи. Они у Стремглава.

Стремглав нагнулся, как дерево под сильным порывом ветра, и

протянул Арагорну два больших черных ключа причудливой

формы, соединенных стальным кольцом.

– Еще раз благодарю за помощь! – сказал Арагорн. – А теперь

прощайте! Пусть лес ваш растет в мире, не зная тревог! А если

вам станет тесно в долине – что ж, к западу от гор достаточно

свободного места. В прежние времена вы считали те земли

своими…

Древобород печально покачал головой.

- 307 -

– Лес–то, может, и вырастет, – вздохнул он. – Отчего бы ему и не

вырасти? А вот нашего брата не прибавится. У нас нет побегов.

– Но может быть, теперь у вас снова появится надежда? –

спросил Арагорн. – Вам откроется дорога на восток, куда раньше

все пути были заказаны.

– Это очень далеко, – ответил Древобород. – И потом, теперь

везде стало так много людей… Впрочем, что это я? Я совсем

забыл, что вы мои гости! Не хотите ли пожить здесь, отдохнуть

немного?.. Может, кто–нибудь желал бы пройти через Фангорн,

чтобы сократить дорогу? – И он взглянул на Кэлеборна и

Галадриэль.

Но все, кроме Леголаса, ответили, что, увы, должны торопиться

каждый в свой путь – кто на юг, кто на запад.

– Ну что, Гимли? – шепнул эльф гному. – Наконец–то я, с

разрешения Фангорна, побываю в глубинах леса энтов и увижу

деревья, каких теперь во всем Средьземелье не сыскать! А ты

пойдешь со мной, чтобы сдержать свое слово. Ну а потом – на

родину. Я – в Черную Пущу, ты – к себе…

Гимли кивнул в ответ, но видно было, что особой радости слова

Леголаса ему не доставили.

– Вот и конец славному Содружеству Кольца, – молвил Арагорн.

– Надеюсь, правда, что вы двое еще вернетесь в Гондор и

выполните свои обещания!

– Непременно выполним, если только наши Повелители дадут

свое согласие, – поклонился Гимли. – Ну что, друзья? –

повернулся он к хоббитам. – Прощайте! Теперь–то уж вы до

дому доедете, можно за вас не беспокоиться! Хватит мне не

спать из–за вас ночей, ворочаться да переживать!.. При случае

мы пошлем вам весточку. Кому–то из нас, наверное, еще

суждено встретиться, и не единожды… Но, боюсь, все вместе мы

уже больше не сойдемся.

Древобород попрощался со всеми по очереди, а Кэлеборну и

Галадриэли трижды поклонился, торжественно и с великим

уважением:

– Давненько мы с вами не встречались у камня и кроны! А

ванимар, ванималион ностари! Печально, что новая встреча

случилась так поздно, под конец нашей истории! Мир быстро

меняется. Я чувствую это по вкусу воды, по запаху земли, по

воздуху. Поэтому не думаю, чтобы мы увиделись еще!

- 308 -

– Как знать, Старейший! – ответил Кэлеборн.

Но Галадриэль покачала головой:

– В Средьземелье нам встретиться уже не суждено. Но когда

земля, поглощенная волнами, снова станет сушей, – тогда,

может, мы еще и свидимся, и, как прежде, будем гулять в лугах

Тасаринана, под весенними ивами. Прощай!

Последними к Древобороду подошли Мерри и Пиппин. Взглянув

на них, старый энт чуть–чуть повеселел.

– Ну что, неунывающие вояки? Выпьете со мной на дорожку

энтийской водицы?

– Вот уж не откажемся! – Оба так и расплылись в улыбке.

Древобород отвел их в сторону, туда, где в тени под одним из

деревьев стоял великанский каменный сосуд. Энт наполнил три

кубка, для себя и для хоббитов. Пиппин и Мерри сделали по

глотку – и вдруг увидели, что странные глаза Древоборода

внимательно разглядывают их поверх кубка.

– Осторожнее! Осторожнее! – прогудел Древобород, поймав их

взгляд. – Надо бы вам поберечься! Вы и так уже вон какие

вымахали!

Но Мерри с Пиппином только рассмеялись и осушили свои

кубки.

– Ну что ж, до свидания! – довольно улыбнулся Древобород. –

Смотрите не забудьте прислать весточку, если прослышите что

нибудь о наших женах!

Старый энт помахал на прощание большими руками, повернулся

и скрылся за стволами деревьев.

Теперь путешественники поехали немного быстрее. Путь лежал к

Роханской Щели. Вблизи от лощины, где Пиппин когда–то

заглянул в Камень Орфанка, Арагорн остановился попрощаться

с друзьями. У хоббитов заныло сердце. Ведь Арагорн был им

такой надежной опорой и столько раз вызволял их из беды…

– Хотел бы я иметь у себя дома Зрячий Камень, чтобы почаще

видеть друзей, – вздохнул Пиппин, – и чтобы можно было с ними

поболтать не сходя с места!

– Остался только один Камень, который тебя устроил бы, –

сказал Арагорн. – То, что показывает теперь палантир из Минас

Тирита, ты видеть не захочешь. А Камень Орфанка будет

храниться у Короля: мне надо знать, что делается в королевстве,

и видеть, чем заняты мои подданные. Так что смотри, Перегрин

- 309 -

Тукк, не забывай, что ты гондорский рыцарь! От службы тебя

никто не освобождал! Ты едешь в отпуск, но я могу в любое

время позвать тебя обратно. И не забывайте, дорогие

засельчане, что мое королевство простирается далеко на север,

так что как–нибудь я наведаюсь и к вам…

Потом Арагорн попрощался с Кэлеборном и Галадриэлью, и

Владычица молвила ему:

– Ты прошел сквозь тьму, чтобы исполнилась твоя надежда, о

Эльфийский Камень, и теперь у тебя есть все, что только может

пожелать человек. Не истрать же дней своих напрасно!

– Прощай, родич! Да минет тебя моя судьба! – добавил

Кэлеборн. – Желаю тебе сохранить то, что тебе дорого, до

самого конца!

С этими словами они расстались. Солнце клонилось к закату.

Обернувшись, хоббиты увидели, что Король Запада по

прежнему неподвижно восседает на коне в окружении своих

рыцарей и доспехи их в свете заходящего солнца пылают

красным золотом, а белая мантия Арагорна обратилась в пламя.

Внезапно в руке его оказался зеленый камень; он поднял его над

головой, и в руке его вспыхнуло зеленое пламя.

Следуя вдоль Исены, сильно поредевший отряд вышел к

Роханской Щели и, пройдя сквозь нее, оказался на

раскинувшихся за нею пустынных просторах. Здесь отряд

повернул к северу и пересек границу Дунланда, или

Тусклоземья. Дунландцы, завидев отряд, разбежались – эльфы

вызывали у них страх, хотя редко кто из Старшего Племени

заглядывал в эти края. Путешественники не обращали на

дунландцев никакого внимания: отряд был еще достаточно

велик, чтобы защитить себя, и недостатка ни в чем не

испытывал. Можно было не бояться нападения, никуда не

спешить и ставить шатры где заблагорассудится.

На шестой день после расставания с Королем путники въехали в

лес, спускавшийся в долину с предгорий Туманных Гор, что

зубчатой полосой тянулись по правую руку от дороги. Когда лес

кончился и начались поля, открытые свету вечернего солнца,

отряд нагнал старика, одетого не то в серые, не то в грязно

белые лохмотья. Старик шел, тяжело налегая на палку; за ним

плелся второй оборванец – он держался за живот и хныкал.

– Куда путь держишь, Саруман? – окликнул Гэндальф,

- 310 -

поравнявшись с нищим.

– А тебе–то что? – ощерился старик. – Не надоело тебе еще

соваться в мои дела и указывать, куда мне идти? Или тебе мало

моего унижения?

– На все три твоих вопроса ответы просты, и ты сам их знаешь,

– вздохнул Гэндальф. – Дела твои меня не интересуют, надоело

пуще смерти и – весьма сожалею! Однако труды мои подошли к

концу, и бремя здешних забот легло на плечи Короля. Если бы

ты не так спешил, ты встретился бы с ним в Орфанке и

убедился, что он мудр и милостив.

– Видно, я хорошо сделал, что вовремя убрался, – усмехнулся

Саруман. – Не нужно мне от твоего Короля ни суда, ни подачек.

А если хочешь знать ответ на свой вопрос, то вот он – я

тороплюсь как можно скорее покинуть его королевство!

– В таком случае ты снова ошибся дорогой, – заметил Гэндальф.

– Признаться, твое путешествие кажется мне безнадежным. Не

побрезгуешь ли нашей помощью? Мы бы тебе с удовольствием

помогли…

– Мне? – поднял брови Саруман. – Нет уж, избавьте меня от

ваших милых улыбок! От тебя я предпочитаю слышать брань.

Что же касается дамы, которая с вами едет, то я ей не верю. Она

всегда ненавидела меня и лила воду на твою мельницу. Ясно как

день, что она и повела тебя этой дорогой – нарочно, чтобы

насладиться зрелищем моей нищеты. Знай я, что меня

преследуют, – я бы не доставил вам такого удовольствия!

– Саруман, – заговорила Галадриэль, – у нас есть свои дела и

заботы, и, поверь, достаточно важные. Нам некогда за тобой

охотиться. Скажи лучше спасибо судьбе, что мы встретились.

Это последняя возможность.

– Уж как я рад, если и впрямь последняя! – осклабился Саруман.

– А то вы мне предлагай, я отказывайся, и так без конца –

сколько лишних треволнений! Мои надежды рухнули, но в ваших

я доли не хочу. Если только они у вас есть, эти надежды!

Его глаза вдруг блеснули.

– Идите куда шли! – резко крикнул он. – Я не вотще изучал

Предание. Вы сами обрекли себя на то, что последует, и

прекрасно об этом знаете. А мне, бедному страннику, и то уже

утешение, что, разрушив мой дом, вы подкопали и свой

собственный. На чем же вы двинетесь за Море, такое большое,

- 311 -

такое широкое? Ах да, на сером корабле, полном призраков!

Он засмеялся надтреснутым, безобразным смехом.

– Эй ты, олух, вставай! – окликнул он своего спутника,

усевшегося тем временем на обочину, и хватил его палкой. –

Поворачивай! Если эти благородные господа изволят ехать

нашей дорогой, мы найдем другую. Пошевеливайся! А нет –

вечером и на корку хлеба не рассчитывай!..

Оборванец с тоской, нехотя встряхнулся, поднялся и побрел за

Саруманом, всхлипывая:

– Бедный старый Грима! Бедный Грима! Вечно его бьют, вечно

ругают! Ненавижу! Распрощаться бы Гриме с Саруманом, и делу

конец!

– Так распрощайся, – предложил Гэндальф.

Но Червеуст только кинул на Гэндальфа полный ужаса взгляд

выцветших глаз и припустил за своим хозяином.

Когда эта жалкая пара поравнялась с хоббитами, Саруман

остановился и уставился на них. Хоббиты смотрели на него с

болью в сердце.

– А, и вы здесь, мохнатики! – проговорил наконец Саруман. – Ну

что, любо вам надо мной насмехаться? Впрочем, отчего бы и не

поскалить зубы! У вас–то всего хватает, не то что у бедного

путника. И еды небось вдоволь, и красивой одежды, и зелья. Да

еще какого – самого лучшего! О да, знаю, знаю! Я–то отлично

знаю, где вы им запаслись. Одолжили бы, что ли, нищему на

трубочку!

– Я бы дал, да нету, – сказал Фродо.

– Возьми моего, – предложил Мерри. Он спешился, порылся в

притороченной к седлу котомке и протянул Саруману кожаный

кисет. – На, бери! Больше не осталось. Мы выловили это в

Исенгарде, так что тебе должно понравиться…

– Да, это мое, мое зелье! И не задешево купленное, между

прочим! – крикнул Саруман, вырывая кисет из руки Мерри. – В

знак расплаты, да? Поручусь, что себе вы взяли гораздо больше!

Впрочем, нищий должен вору в ножки кланяться, когда тот, его

же и ограбив, подает ему милостыню… Ничего, у себя дома вы

получите по заслугам. Посмотрел бы я, как вытянутся у вас

лица, когда вы узнаете, что в Южном Пределе дела идут уже

далеко не так блестяще!.. От души желаю Заселью надолго

остаться без трубочного листа!

- 312 -

– Спасибо на добром слове, – вежливо ответил Мерри. – Но

если так, отдай назад мой кисет. Уж он–то никак не твой – я с

ним всю дорогу езжу. А лист завернешь в какую–нибудь тряпочку.

– Подумаешь! Вору в карман залезли! – поспешно кинул

Саруман, повернулся, дал пинка Червеусту и заковылял к лесу.

– Вот те на! – прыснул Пиппин. – Ограбили несчастненького! А

если мы ему тоже счет предъявим, что тогда? Кто нам

подстраивал засады, из–за кого мы чуть калеками не остались, к

кому нас орки тащили через весь Рохан?..

– Это что, это полдела, – угрюмо бросил Сэм. – Пусть он лучше

объяснит мне, что он там плел насчет «незадешево купленного»

и так далее? Как он это обстряпал, интересно? И что это за

намеки? В Южном–де Пределе что–то не так, и вообще?..

Поехали–ка, правда что, поскорее!

– Я того же мнения, – кивнул Фродо. – Но поскорее не выйдет,

если только мы не передумали навестить Бильбо. Что бы ни

случилось, а я сперва заверну в Ривенделл.

– Ты прав, заехать в Ривенделл надо, – вмешался в их разговор

Гэндальф. – Но увы Саруману! Боюсь, из него уже ничего

путного не вылепишь! Он вконец одряхлел. Правда, я по

прежнему не уверен, что Древобород поступил правильно.

Сдается мне, эта змея вполне еще может натворить бед –

мелких, подлых, но может…

На следующий день отряд въехал в Северный Дунланд, где

давно уже никто не жил, хотя это была красивая, зеленая

страна. Сентябрь принес с собой золотые дни и серебряные

ночи. Путники спокойно, не спеша, доехали до реки Лебяжьей,

свернули направо и, миновав водопады, которыми река

обрушивалась в низину, отыскали старый брод. Слева, в легкой

дымке, виднелись бесчисленные болотца и островки, среди

которых привольно разлившаяся река прокладывала себе путь к

Сероводью. Это был край тростников и камышей, среди которых

стаями гнездились многочисленные лебеди.

Перейдя брод, отряд оказался в Эрегионе. Забрезжило, разгоняя

мерцающие туманы, погожее утро, и с низкого холма, где был

разбит очередной лагерь, стали видны проступившие на золоте

восходящего солнца очертания трех вершин, нацеленных в небо

сквозь кочующие облака: Карадраса, Кэлебдила и Фануидола.

Это означало, что Врата Мории уже недалеко.

- 313 -

Здесь путники задержались на целых семь дней, ибо настал час

еще одного прощания и приближать его не хотелось никому.

Кэлеборн и Галадриэль со свитой должны были повернуть

направо, подняться на перевал у Краснорога и, спустившись по

ступеням Димрилла к реке Серебряной, возвратиться в свою

страну. Они поехали западной дорогой только потому, что им

было о чем побеседовать с Гэндальфом и Элрондом, и теперь

медлили, проводя все дни вместе. Под вечер хоббитов

одолевала дрема, а эти четверо еще долго сидели под звездами,

воскрешая в беседе пролетевшие над миром эпохи, вспоминая

труды и радости, которые выпали на их долю, держа совет о

днях, что еще должны были прийти… Случись пройти мимо

какому–нибудь страннику – он вряд ли что увидел бы, а услышал

бы и того меньше. Наверное, ему показалось бы, что на холме,

затерянном среди всеми покинутых земель, маячат серые

каменные статуи, оставшиеся здесь как память о давно забытом

прошлом и неизвестно что обозначающие. Ибо эти четверо не

произносили ни слова и не двигались – они беседовали

мысленно, от сердца к сердцу, и только глаза их сияли, гасли и,

по ходу беседы, снова зажигались.

Но настал час, когда все было сказано, и четверо мудрых

распрощались, уговорившись встретиться, когда придет время и

Три Кольца должны будут покинуть Средьземелье. Серые плащи

лориэнских эльфов в мгновение ока растворились среди камней

и теней. Оставшиеся, чей путь лежал в Ривенделл, долго не

трогались с места и, сидя на вершине холма, смотрели им вслед.

Вдали, в сгущающемся тумане, что–то вспыхнуло – и пропало.

Фродо знал, что это Галадриэль подняла в знак прощания руку с

Кольцом. Сэм отвернулся и вздохнул.

– В Лориэн бы сейчас, – пробормотал он.

Однажды вечером, в сумерках, когда они ехали по вересковому

взгорью, перед ними внезапно – как всегда, внезапно! –

разверзлась глубокая раздвоенная долина Ривенделла, и они

увидели, что в Доме Элронда теплятся огни. Путешественники

спустились с обрыва, перешли через мост, подошли к порогу – и

Дом наполнился светом, ожил, зазвенел песнями радости, ибо

вернулся хозяин.

Первым делом – не умывшись, не перекусив и даже не скинув

плащей – хоббиты помчались на поиски Бильбо. Они нашли

- 314 -

старика в его каморке, заваленной бумагами, карандашами и

перьями. Бильбо сидел в кресле перед ярко пылавшим

камельком. Он выглядел сильно одряхлевшим, но лицо его было

спокойно, и похоже было, что старик дремлет.

Когда хоббиты ворвались в каморку, он открыл глаза и поглядел

на них.

– А, привет, привет! – сказал он. – Вернулись все–таки! Завтра у

меня день рождения, так что вы подоспели как раз вовремя.

Молодцы! Знаете, сколько мне стукнет? Сто двадцать девять!

Еще годик – и, если повезет, догоню Старого Тукка. Каково?!

Хорошо бы, конечно, обойти его, но посмотрим, посмотрим…

Попировав на дне рождения Бильбо, хоббиты провели в

Ривенделле еще несколько дней, не разлучаясь со стариком,

который теперь почти все время сидел у себя в комнате – за

исключением трапез. Трапезы он посещал с исключительной

прилежностью, и ему редко случалось проспать час завтрака или

обеда. Усевшись у камина, хоббиты по очереди рассказывали

ему о своих странствиях и приключениях все, что только могли

припомнить. Поначалу Бильбо делал вид, что записывает, но

время от времени проваливался в сон – а проснувшись, говорил:

«Замечательно! Поразительно!.. Вот только на чем мы

остановились?..» И хоббитам приходилось возвращаться к тому

месту рассказа, на котором он начал клевать носом.

Только одно по–настоящему взволновало старого хоббита и

заставило его слушать внимательнее, а именно рассказ о

коронации и свадьбе Арагорна.

– Само собой разумеется, я был в числе приглашенных, – сказал

он гордо. – Я так много лет ждал этой свадьбы!.. Но, когда

настало время ехать, как–то, знаете, не решился. У меня столько

дел! Да и вещи складывать в дорогу – возни не оберешься…

Минуло уже около двух недель, когда однажды утром Фродо

выглянул в окно и увидел, что ночью ударил заморозок и

паутинки стали белыми от инея. Внезапно он понял, что пора

ехать домой и прощаться с Бильбо. Погода стояла по–прежнему

тихая и ясная; осень выдалась под стать лету – одному из

лучших на памяти последнего поколения, но все–таки октябрь

есть октябрь, и вскоре надо было ждать ветра и холодов. А до

Заселья было еще далеко. Но не погода беспокоила Фродо. Он

просто чувствовал, что пора возвращаться. И Сэм разделял его

- 315 -

мнение. Накануне вечером он сказал Фродо:

– Ну что ж, господин Фродо, мы с вами много где побывали и

всякого навидались, но лучше, чем здесь, нам нигде не было.

Здесь от всего есть понемножку, понимаете? И от Заселья, и от

Золотого Леса, и от Гондора, и от королевских дворцов, и от

корчмы, и от лугов, и от гор, от всего на свете… И все же, мне

кажется, надо бы нам трогаться в путь. Сказать правду, как

подумаю о своем Старикане – и сердце не на месте.

– Твоя правда, Сэм. Здесь есть от всего понемножку. Кроме

разве что Моря, – согласился Фродо. И повторил, уже про себя:

– Кроме Моря…

В этот же день Фродо сказал о своем желании Элронду, и

решено было, что на следующее утро хоббиты двинутся в путь.

К их радости, Гэндальф сказал:

– Пожалуй, я тоже поеду с вами. По крайней мере до Бри. Есть у

меня дельце к Подсолнуху.

Вечером они отправились попрощаться с Бильбо.

– Что поделаешь! Коли надо, езжайте, – вздохнул Бильбо. –

Жаль отпускать вас. Мне будет скучно одному. Хорошо было

знать, что вы где–то здесь, неподалеку… Но я все время

засыпаю…

Он вручил Фродо мифриловую кольчугу и Жало, забыв, что

когда–то это уже сделал, а в придачу передал племяннику на

хранение три книги, содержащие отрывки из Предания и

собственноручно переписанные в разное время его

паукообразным почерком. На красных корешках красовалось:

«Переводы с эльфийского. Б.Б.».

Сэму достался мешочек с золотом.

– Это почти все, что осталось от старого урожая, которым я

обязан Смаугу, – сказал Бильбо. – Надумаешь взять жену –

пригодится.

Сэм покраснел до ушей.

– А вам, юноши, мне и дать–то нечего, – повернулся Бильбо к

Мерри и Пиппину. – Разве что добрый совет?

Наставив их как следует, он закончил в старом добром

засельском духе:

– И держите ухо востро, а то как бы вам не вырасти из штанов!

Ежели вы не прекратите тянуться вверх, то на одной одежде

прогорите!

- 316 -

– Но ты же хочешь побить Старого Тукка – так отчего же нам не

потягаться с Волынщиком? – со смехом спросил Пиппин.

Бильбо рассмеялся вместе с ним и извлек из кармана две

изящные трубочки с перламутровыми мундштуками, отделанные

серебряной филигранью.

– Будете раскуривать, поминайте дядю Бильбо, – наказал он. –

Эти трубки эльфы сделали специально для меня, но я больше

не курю…

Тут он внезапно уронил голову на грудь и задремал, а когда

снова открыл глаза, спросил:

– На чем мы остановились?.. Ах да, на подарках. Это приводит

мне на ум… Послушай–ка, Фродо! Что стало с моим Кольцом,

которое ты брал с собой в путешествие, помнишь?

– Его больше нет, дорогой Бильбо, – терпеливо разъяснил

Фродо. – Я сбыл его с рук. Ты же прекрасно это знаешь.

– Какая жалость! – сказал Бильбо. – Я бы на него, пожалуй,

взглянул разок… Но нет! Я, кажется, порю чепуху. Ты же за этим

и ходил, так ведь? Чтобы сбыть его с рук? Разве нет? Видишь

ли, у вас столько всего было в дороге, что я все перепутал. Чего

только тут не понамешано: и Арагорн с его делами, и Белый

Совет, и Гондор, и всадники, и южане, и олифаны… Ты по

честному видел олифана, Сэм? Скажи мне правду! А кроме того,

какие–то пещеры, и башни, и золотые деревья, и… и… словом,

всего не упомнишь. Вижу, в свое время я выбрал чересчур

прямую дорогу домой. Гэндальф вполне мог бы взять меня с

собой и показать побольше… Хотя нет – я не успел бы тогда на

аукцион и заработал бы еще больше неприятностей. Но, как бы

то ни было, теперь уже поздно. Я даже начинаю подумывать, что

куда приятнее сидеть в Ривенделле и слушать о чужих

путешествиях. Во–первых, здесь, у камина, тепло и спокойно,

во–вторых, кухня превосходная, в–третьих, эльфы рядом:

протяни руку – достанешь. Чего еще желать?

 

Вела меня дорога прочь

От отчего порога, –День минул, и настала ночь,

И отшагал я много.

Кому дорога по плечу,

Пусть все начнет сначала,

А я в корчму, к огню хочу,

- 317 -

В кровать, под одеяло…

 

Пробормотав это заплетающимся языком, Бильбо опять уронил

голову на грудь и крепко заснул.

Сумерки сгустились. Огонь запылал ярче. Хоббиты сидели и

смотрели, как по лицу спящего Бильбо блуждает улыбка.

Некоторое время в комнате царило молчание; наконец Сэм

оглянулся на мечущиеся по стенам отсветы пламени и,

повернувшись к Фродо, тихо проговорил: – Сдается мне,

господин Фродо, что господин Бильбо не очень–то много

написал, пока мы ездили. Не напишет он про нас никакой книги,

вот что я вам скажу.

Вдруг Бильбо, словно услышав, что разговор идет о нем, открыл

один глаз и встряхнулся.

– Видите, как часто меня клонит ко сну, – сказал он. – Когда

освобождается лишняя минутка, я складываю стихи, а вот писать

уже ничего не пишу. Дорогой Фродо, может, ты не отказался бы

навести мало–мальский порядок в моих бумагах? Собери мои

записные книжки, а заодно с ними разрозненные листочки и

дневник, и прихвати с собой! Понимаешь, совершенно недосуг

разобрать эту кипу, разложить, что за чем следует, ну и все такое

прочее. Возьми в помощники Сэма. А когда закончишь – привози

все мне, и я посмотрю, что у тебя вышло. Придираться особенно

не буду, не бойся!

– С превеликой охотой! – воскликнул Фродо. – И, конечно же,

постараюсь вернуться как можно скорее! Дорога теперь не

опасна, в Средьземелье есть Король, и он скоро наведет на

трактах такой порядок, что любо–дорого!

– Спасибо, мой дорогой! – сказал Бильбо. – Ты снял камень у

меня с души!

И с этими словами он заснул окончательно.

Утром Гэндальф и хоббиты в последний раз зашли к Бильбо в

его каморку: на дворе сильно похолодало и старик остался в

доме. Сказав «до свидания», они покинули его и отправились

прощаться с Элрондом и эльфами.

Когда Фродо перешагнул через порог, Элронд пожелал ему

доброго пути, благословил и сказал такие слова:

– Мне думается, если ты не станешь чрезмерно спешить, Фродо,

тебе уже не нужно будет возвращаться. Через год или около

- 318 -

того, когда листья позолотеют, но еще не опадут, встречай

Бильбо в лесах Заселья. Я буду с ним.

Никто не слышал этих слов, кроме самого Фродо, а Фродо их

пересказывать не стал.

 

Глава седьмая.

ДОМОЙ!

 

Наконец–то хоббиты повернулись лицом к дому! Они мечтали

поскорее увидеть родное Заселье, но поначалу ехали не

торопясь – Фродо чувствовал себя не совсем здоровым. Когда

маленький отряд подъехал к Бруиненскому Броду, Фродо

остановился: ему явно не хотелось переправляться на другую

сторону, и друзья заметили, что он смотрит куда–то в пустоту,

словно не видя ничего вокруг. Остаток дня он молчал. Это было

шестого октября.

– У тебя что–нибудь болит? – негромко спросил Гэндальф,

ехавший рядом.

– Да, – признался Фродо. – Плечо. Ноет рана. И еще на меня

навалились темные воспоминания… Сегодня исполняется ровно

год с того дня.

– Увы! Есть раны, которых никогда не исцелить полностью, –

вздохнул Гэндальф.

– Наверное, моя из таких, – сказал Фродо. – Настоящего

возвращения домой у меня не получится. Если я и доберусь до

Заселья, оно все равно будет не таким, как раньше, потому что я

уже другой. Кинжал и паучье жало, зубы Голлума и тяжкая ноша

не прошли для меня даром. Где я смогу обрести покой?

Гэндальф ничего не ответил.

К вечеру следующего дня боль отпустила, Фродо пришел в себя

и снова повеселел: казалось, он совершенно забыл о вчерашнем

черном дне. Ничто больше не омрачало путешествия; дни так и

летели – хоббиты по–прежнему никуда не торопились и часто

подолгу отдыхали среди безмолвной красоты осенних лесов,

багряно–золотых под осенним солнцем. Рано ли, поздно ли,

впереди показался Пасмурник; близился вечер, и гора

отбрасывала на Тракт длинную тень. Фродо попросил друзей

ехать побыстрее, а сам опустил голову и миновал тень горы, не

глядя по сторонам и плотно завернувшись в плащ. В эту ночь

- 319 -

погода изменилась. Подул, нагоняя дождевые тучи, западный

ветер, над полями засвистело, путников пробрал холод – и

желтые листья закружились в воздухе, как птицы. Когда хоббиты

и Гэндальф въехали под кроны Четского леса, деревья стояли

уже почти голые, а Брийскую Гору занавесила сплошная пелена

дождя.

Вечером ненастного, дождливого октябрьского дня пятеро

путешественников поднялись по крутому склону и оказались

перед Южными Воротами Бри. Ворота были заперты накрепко; в

лицо хлестали плети дождя, по темнеющему небу неслись

низкие облака, и сердца у хоббитов упали – они надеялись на

более теплый прием.

Они долго стучали и звали, пока наконец над воротами не

показалась голова привратника. Хоббиты заметили, что в руках у

того увесистая дубина. Привратник оглядел их с явным испугом

и подозрением, но, увидев Гэндальфа и уразумев, что, несмотря

на свое странное облачение, его спутники – обыкновенные

хоббиты, просиял и поздравил их с прибытием.

– Милости просим! – воскликнул он, возясь со щеколдой. –

Конечно, здесь, на дожде и холоде, не до новостей. Скверная

ночка! Ступайте–ка поскорее в «Пони». Подсолнух примет вас

как полагается. Там вы услышите все, что только можно у нас

услышать.

– А ты потом услышишь, что расскажем мы, и даже больше того,

– рассмеялся Гэндальф. – Это уж наверняка! А как поживает

старина Харри?

Привратник поморщился:

– Нету его тут. Спроси лучше у Подсолнуха! Спокойной ночи!

– И тебе того же, – дружно отозвались путники и двинулись

дальше, приметив попутно, что прямо за живой изгородью

начинался теперь какой–то длинный низкий домина, обнесенный

забором; со двора глазели на пришельцев незнакомые люди.

Изгородь у дома Билла Осины разрослась и одичала, окна были

заколочены.

– Уж не зашиб ли ты его тем яблоком, Сэм? – притворно

перепугался Пиппин.

– Надежды мало, господин Пиппин, – вздохнул Сэм. – Впрочем,

меня лично больше занимает судьба несчастного пони. Я все

время о нем помнил. Как–то он управился, бедолага? Все–таки

- 320 -

волки, и вообще…

Корчма «Пляшущий Пони» по виду ничуть не изменилась. За

красными занавесками первого этажа все так же теплились

огоньки. Друзья позвонили в дверной колокольчик. Дверь

приоткрылась, в щелку выглянул Ноб – да так и ахнул.

– Господин Подсолнух! Господин Подсолнух! – заорал он во всю

глотку. – Это же они! Они вернулись!

– Да неужто? Ну так я их сейчас проучу! – донесся голос

Подсолнуха, и почтенный корчмарь вылетел на порог с дубинкой

в руках. Но, увидев, кто вернулся, он замер – и на его

набыченном, выражающем мрачную решимость лице постепенно

изобразились удивление и радость. – Какое же ты чучело, Ноб!

Не мог сразу сказать, что старые друзья пришли?! И напугал же

ты меня! Соображать надо! Будто не знаешь, какие времена

нынче! Да вы–то, вы–то откуда взялись? Вот уж не думал, что

увижу вас живыми да здоровыми! Подумать только! Увязались в

Дикие Земли за этим подозрительным Бродягой – я боялся, вы

прямо в лапы к Черным попадете! – и вот пожалте, вернулись!

Ну, рад, рад вам сердечно, а Гэндальфу в особенности. Добро

пожаловать! Заходите! Комнаты изволите прежние? Нет ничего

проще – они свободны. Правда, теперь у меня почти все

комнаты свободны, чего греха таить. От вас это и от самих не

укроется… Пойду соберу чего–нибудь на ужин. Не волнуйтесь,

ждать не заставлю. Рабочих рук, правда, теперь не хватает, так

что мне труднее приходится… Ноб, копуша ты этакий, кликни–ка

Боба! То есть нет! Что это я? Его же нету! Под вечер он теперь

уходит домой, к своим. Позаботься о лошадях, Ноб! А ты,

Гэндальф, своего коня, наверное, опять никому не доверишь?

Ох и красавец же он у тебя! Я и в тот раз это говорил. Не конь –

огонь! Ну, что же вы? Входите! Будьте как дома!

Господин Подсолнух, несмотря ни на что, совершенно не

изменился и болтал все так же – без продыху. В корчме, однако,

действительно не было посетителей: в коридорах стояла

тишина, а из Общей Залы доносилось всего несколько голосов.

Присмотревшись к хозяину при свете двух свечек, которые он

зажег, хоббиты заметили, что Подсолнух постарел и чем–то

сильно озабочен.

Корчмарь повел гостей в комнату, где некогда – уже больше года

тому назад – довелось им провести такую странную ночь. Слегка

- 321 -

обеспокоенные, они последовали за Подсолнухом: и слепому

видно было, что хозяин делает хорошую мину при плохой игре.

Стало быть, что–то изменилось! Однако расспрашивать

Подсолнуха пока не стали – решили подождать.

Как они и рассчитывали, после ужина господин Подсолнух

явился сам – узнать, как устроились постояльцы на новом месте

и не надо ли им чего. Постояльцы устроились великолепно. Если

и произошли в «Пони» перемены к худшему, пива и закуски это

не коснулось.

– На этот раз у меня не хватит смелости позвать вас в Общую

Залу, – вздохнул Подсолнух. – Вы, наверное, еле на ногах

держитесь, да и в Зале, считай, шаром покати. Но если вы

уделите мне с полчасика перед сном, вы меня просто

разодолжите. Я бы рад был потолковать – только без

посторонних.

– Взаимно, – улыбнулся Гэндальф. – Право же, мы вовсе не

устали с дороги. Мы ехали медленно. Вымокли, озябли,

проголодались – это, пожалуй, да, но твоими стараниями всё

уже позади. Садись, Подсолнух! А если у тебя, в придачу ко

всему, отыщется щепотка курительного зелья – мы превознесем

тебя до небес.

– Лучше бы вы попросили чего–нибудь другого! – почесал в

затылке Подсолнух. – Зелья у нас теперь почти не водится. Что

вырастим – то и наше, а растет оно у нас плохо… Ну а что до

засельского, то мы его больше не видим. Но я сделаю все, что

смогу.

Он исчез и вскоре вернулся с пучком цельных листьев, которых

такой компании могло бы хватить хорошо если дня на два.

– Южный Сбор! Лучший из брийских сортов. До

Южнопредельских ему, конечно, далеко, я это всегда признавал,

но в остальном я за Бри горой стою – вы уж не обессудьте!

Корчмаря усадили в большое кресло поближе к огню, Гэндальф

уселся с другой стороны, а хоббиты расположились посерединке,

на табуретах. Как и следовало ожидать, беседа растянулась на

целый вечер – какие там «полчасика»! Гости и хозяин

обменялись всеми мыслимыми и немыслимыми новостями.

Слушая рассказы хоббитов и Гэндальфа, корчмарь не уставал

удивляться: все это намного превосходило его куцее

воображение, так что он только вскрикивал время от времени:

- 322 -

– Да быть того не может, господин Бэггинс… ой, то есть,

наверное, надо говорить – господин Подхолминс? Прямо

путаница какая–то в мыслях. Ушам своим не верю!.. И это в

наше время!.. Не может того быть!..

Подсолнуху тоже нашлось чем удивить гостей. Положение в

Брийской Округе оставляло желать лучшего, и дело корчмаря не

просто перестало приносить прибыток, а и вообще шло хуже

некуда.

– Чужаков к нам теперь калачом не заманишь, а местные – те

сидят по домам за десятью замками и в корчму носа не кажут, –

сокрушался Подсолнух. – Это все виноваты шатуны да

разбойники, которые пришли по Зеленому Тракту. Они тут в

прошлом году появились. Помните? Ну вот, а потом их стало

еще больше. Среди них были, правду говоря, и обычные

бедолаги, которые спасались от невзгод, но в основном сюда

наехали отъявленные воры и злодеи. А один раз у нас

приключилась и вовсе скверная история. Мы отбили настоящее

нападение! Даже убитые были – вы, наверное, и не поверите! До

смерти убитые, можете себе представить?

– Отчего не представить, – сказал Гэндальф. – И сколько?

– Три и два, – ответил Подсолнух, имея в виду Больших и

хоббитов. – Несчастный Мэт Топчивереск, Ролли Дичок и малыш

Том Чертополох из–за Холма, потом Вилли Бэнкс, оттуда, сверху,

и еще один хоббит из бутских Подхолминсов. И все такие

славные парни! Нам их так не хватает! Харри Боярышник, что

сидел у Западных Ворот, и Билл Осина, оказалось, были на

стороне чужаков, а потом ушли вместе с ними. Я думаю, именно

они и впустили злодеев – я хочу сказать, в ту ночь, когда

случилась драка. Незадолго перед тем мы показали чужакам на

дверь и вытолкали их в шею – это было перед Новым Годом. А

драка была в первый день Нового Года, после большого

снегопада… Теперь это отребье пустилось разбойничать на

большой дороге. Они укрылись в лесах за Арчетом и на

северных пустошах… Прямо как в те недобрые старые времена,

о которых говорят легенды! На дорогах небезопасно. Далеко

никто теперь не ходит. Все стараются пораньше запереться у

себя в доме. Вдоль изгороди приходится выставлять дозоры, а

ночью целыми отрядами стеречь ворота…

– А мы почему–то спокойно добрались, – удивился Пиппин. –

- 323 -

Ехали еле–еле, дозорных по ночам не ставили… Да мы уверены

были, что все тревоги позади!

– Ох нет, господин Пиппин, в том–то и дело, что нет! Но я бы на

вашем месте не удивлялся, что они вас не тронули. Какой им

интерес нападать на вооруженный отряд? Ведь у вас и мечи, и

шлемы, и щиты, и чего только нету! Они дважды подумают,

прежде чем лезть на рожон, когда с такими дело имеют. Я и сам

оробел, когда увидел, какие вы стали важные!

До хоббитов только теперь дошло, почему все, кого они

встречали по дороге, так на них таращились. Брийцев поразило

не столько возвращение странных хоббитов, сколько их новый

облик. Сэм, Фродо и Мерри с Пиппином так привыкли

находиться среди до зубов вооруженных людей, что им и в

голову не приходило, как необычно выглядят в здешних краях

блеск кольчуг из–под распахнутых плащей, шлемы, гондорский и

роханский гербы на щитах. Что же говорить о Гэндальфе, о его

белоснежных одеждах, сине–серебряной мантии, огромном

сером коне и длинном Гламдринге у пояса?

Гэндальф расхохотался.

– Неплохо! – сказал он. – Если они боятся жалкой пятерки

путников, это не самые страшные враги из тех, кого нам

приходилось встречать по дороге! Пока мы здесь, можешь спать

спокойно!

– А долго ли это «спокойно» продлится? – осторожно

осведомился Подсолнух. – Не стану отпираться: буду рад, если

вы поживете подольше. Понимаете, мы к таким делам

непривычны, а Следопыты, говорят, ушли отсюда. Похоже, мы

раньше просто не понимали, что они для нас делают, а как

жареный петух клюнул, так поневоле поняли. Да что разбойники

– тут и похуже всякая всячина есть. Зимой, например, под

изгородью волки выли, а в лесу все чаще попадаются какие–то

жуткие твари, такие жуткие, что при одной мысли о них прямо

холодеешь. Ох! Лишились мы покоя, право слово, совсем

лишились, если вы меня понимаете!

– Могу себе представить, – кивнул Гэндальф. – Но знай, что ни у

кого в последнее время не было спокойной жизни, дружище, ни в

одной стране, уж ты поверь. И все же выше нос! Тебе угрожали

очень большие беды и неприятности, куда бóльшие, чем

теперь, и я рад, что они на тебя не свалились. Грядут лучшие

- 324 -

времена. Тебе в такие жить еще не доводилось! Следопыты уже

вернулись. Вернулись и мы. А кроме того – в Средьземелье

опять есть Король, дорогой мой Подсолнух! Скоро он вспомнит и

о вас. Тогда вновь откроется Зеленый Тракт и на север поскачут

королевские гонцы. Торговые пути наладятся, а злобные и

страшные существа покинут ваши пустоши и больше не

появятся. Да и самих пустошей не будет: их возделают, на них

поселятся люди…

Подсолнух покачал головой.

– Конечно, если на дорогах поприбавится честного люду, это

никому не повредит, – сказал он с сомнением, – но шушеры

всякой да ворья – увольте, хватит! Да и чужаков нам не надо, ни

в самом Бри, ни в Округе. Мы хотим одного – чтобы нас не

трогали! Мне, например, вовсе не улыбается, чтобы сюда

нагрянула толпа каких–то проходимцев, да еще с намерением

обосноваться тут и вспахать пустоши!

– Вас никто не потеснит, – возразил Гэндальф. – От Исены до

Хойры и на морских побережьях к югу от Брендивина столько

места, что там может поместиться несколько больших

королевств, а ведь оттуда до Бри много дней пути. Ты, наверное,

забыл, что в свое время на севере, верстах в полутораста

отсюда или даже больше, на том конце Зеленого Тракта, жило

множество людей. Я говорю о Северном Нагорье и озере

Эвендим.

– Это где Город Мертвых? – с еще бóльшим сомнением в

голосе переспросил Подсолнух. – Да там же привидения

водятся! Кроме разбойников, туда никто и близко не подходит…

– А Следопыты? – возразил Гэндальф. – Ты говоришь – Город

Мертвых? Твоя правда – так его называют уже много лет. Но

настоящее его имя – Форност Эраин, Норбери, Северный Город

Королей. И Король однажды туда вернется. Сколько

высокородных путешественников потянется на север через Бри!

Не упусти случая!

– Ну что ж, может быть, это будет не так уж и плохо, – уступил

Подсолнух. – Тогда я уж точно буду не в убытке – если только

этот самый Король даст нам жить, как мы жили раньше…

– Не волнуйся, – заверил Гэндальф. – Он знает и любит Бри.

– Да ну? – оторопел Подсолнух. – С чего бы это ему знать Бри?

Он ведь сидит у себя на троне в каменном замке за сотни верст

- 325 -

отсюда! Не удивлюсь, если мне скажут, что кубок, из которого он

пьет вино, весь из чистого золота… Какое ему дело до «Пони» и

моих пивных кружек? Правда, пиво у меня, конечно, редкостное,

с этим никто не будет спорить! А с осени прошлого года, с тех

пор как ты заглянул ко мне в последний раз и наложил на него

доброе заклятие, оно и вовсе сделалось необыкновенным.

Только это меня и утешало посреди всех тревог…

– Между прочим, Король говорит, что пиво у тебя и раньше было

что надо, – невинно заметил Сэм.

– Король?! Про мое пиво?

– Ну да! Это же Бродяга–Шире–Шаг, вожак Следопытов! Долго

же до тебя доходит!

Похоже было, что на этот раз до Подсолнуха «дошло». На лице

его отразились по очереди все возможные оттенки изумления:

глаза округлились, рот широко открылся…

– Бродяга?! – воскликнул он наконец, когда снова обрел дар

речи. – В короне и с золотым кубком?! Что же дальше–то будет?!

– Дальше настанут хорошие времена – во всяком случае, для

Бри, – пообещал Гэндальф.

– Надеюсь, от души надеюсь! Да, славно мы с вами поболтали!

За этот месяц, который, кажется, весь был из одних

понедельников, я еще ни разу так душу не отводил! Признаться,

сегодня впервые за долгое время я засну спокойно, с легким

сердцем. Мне есть о чем подумать, но я, пожалуй, отложу все

раздумья до утра! Самое время отправиться на боковую! По

моему, и вы тоже не прочь вздремнуть. Эй, Ноб! – крикнул он,

приоткрыв дверь. – Ноб, копуша ты этакая! – И вдруг с размаху

ударил себя по лбу. – Постойте–ка!.. Нет, опять ускользнуло…

– Еще одно письмо, господин Подсолнух? – осведомился Мерри.

– Ох, господин Брендибэк, не вспоминайте об этом! Вы меня

опять сбили. О чем я бишь? Ноб… Лошади… А! Вот оно!

Вспомнил! Дело в том, что у меня кое–что припасено для вас,

причем кое–что ваше. Понимаете? Билла Осину не забыли еще?

Когда из моей конюшни пропали все лошади, он продал вам

своего пони. Так вот, этот пони прибежал обратно – сам

прибежал, один–одинешенек! Где он побывал – это уж вам

лучше знать. Драный был, что твоя старая собака, и тощий, как

вешалка, зато жив–живехонек. Я поручил Нобу его выходить.

– Что?! Мой Билл?! – закричал Сэм. – Нет, я точно в рубашке

- 326 -

родился, и пусть мой Старикан больше не каркает! Чего я ни

пожелаю – все исполняется! Где же она, моя лошадка?

И Сэм, отказавшись ложиться, помчался в конюшню – навестить

Билла.

Путешественники провели в Бри весь следующий день, и в этот

день господин Подсолнух при всем желании не смог бы

посетовать, что дела идут плохо. Любопытство перебороло все

страхи, и к вечеру корчма ломилась от посетителей. Чтобы не

показаться невежливыми, хоббиты навестили Общую Залу и

ответили на неисчислимые вопросы, которыми их буквально

закидали. По–брийски памятливые, многие хоббиты спрашивали

у Фродо, как обстоят дела с его книгой.

– Еще не дописал, – отвечал им Фродо. – Надо вернуться домой,

разобрать записи…

Он клятвенно обещал упомянуть и о небывалых событиях,

потрясших Брийскую Округу, – а иначе какой интерес в этой

самой книге, если она будет рассказывать только о далеких и

гораздо менее важных событиях, случившихся «где–то там, на

юге»?

Какой–то молокосос потребовал было песню. Наступила

неловкая тишина, и юнец мигом стушевался под

выразительными взглядами хоббитов постарше. Местные жители

явно не желали, чтобы повторился прошлогодний скандал…

Ничто не нарушило покоя брийцев, пока в поселке гостили

Гэндальф и хоббиты: днем никаких неурядиц, ночью – тишь да

гладь. На следующее утро путешественники поднялись

пораньше: ненастье вёдром так и не сменилось, так что им

хотелось оказаться в Заселье до темноты; путь же предстоял

неблизкий. Брийцы, все как один, высыпали на улицу проводить

их. Такого подъема чувств местные обитатели за весь

прошедший год не испытывали ни разу. Многие впервые увидели

гостей в полном облачении и смотрели на них разинув рот –

особенно когда на пороге корчмы появился Гэндальф с его

белоснежной бородой; он словно излучал свет, и синяя мантия

на его плечах казалась облаком, сквозь которое просвечивает

солнце. За Гэндальфом выступали четыре хоббита, одетые как

четыре странствующих рыцаря из полузабытых легенд. Теперь

даже те, кто посмеивался над рассказами о Короле, прикусили

язык и начали склоняться к мысли, что доля правды, пожалуй, во

- 327 -

всем этом есть.

– Удачи вам! Ни пуха ни пера! – махнул на прощание рукой

корчмарь. – А главное – приятного возвращения домой! Я,

наверное, сразу должен был сказать вам, что в Заселье тоже

далеко не все ладно, – если, конечно, верить слухам. А слухи

такие, что дела там не ахти! Вы уж простите – начисто из головы

выскочило. Сами понимаете – у меня и так хлопот полон рот.

Правда, не сочтите за дерзость, вы тоже сильно изменились, так

что вам, наверное, все выйдет нипочем. Уж вы–то быстренько

вправите мозги кому там следует. Так что доброго пути! И

знайте: чем чаще вы будете наведываться в «Пони», тем больше

разуважите старого Подсолнуха!

Сердечно распрощавшись с корчмарем, они выехали из Бри

через Западные Ворота и направились в сторону Заселья.

Билла, разумеется, прихватили с собой, и, хотя на его спину

перекочевала изрядная часть поклажи, пони бодро трусил рядом

с Сэмом и казался весьма довольным своей судьбой.

– Интересно, что имел в виду старина Подсолнух, – сказал

Фродо.

– Догадываюсь, – мрачно отозвался Сэм. – Я это в Зеркале

видел. Все деревья вырублены и так далее, а мой Старикан

катит тачечку со своим скарбом прочь с Отвального. Надо было

не копаться, а скорее спешить назад.

– И в Южном Пределе неладно, – добавил Мерри. – Шутка ли –

зелья нигде нет!

– Что бы ни было, – заметил Пиппин, – голову даю на отсечение,

что без Лотто здесь не обошлось. Это он всему виной!

– Может, без него и не обошлось, но виной–то всему не он, –

покачал головой Гэндальф. – Вы забыли о Сарумане! А ведь он

начал интересоваться Засельем раньше Мордора.

– Но у нас есть ты, – сказал Мерри беспечно. – А с тобой мы

быстро утрясем все дела.

– Я у вас пока что есть, это верно, – возразил Гэндальф. – Но я

буду с вами недолго. В Заселье я не еду. Засельские дела вам

придется утрясать самим. К этому вас и готовили. Неужели до

сих пор непонятно? Мое время кончилось. Довольно я наводил

везде порядок и помогал наводить его другим! Что же до вас,

друзья мои, то помощь вам не понадобится. Вы теперь

взрослые. Вы так выросли, что вас можно смело ставить в один

- 328 -

ряд с великими. Я больше не боюсь за вас. Ну а я, коли уж вам

любопытно, скоро сверну с Тракта. Мне надо как следует

побеседовать с Бомбадилом – я с ним еще никогда не беседовал

так серьезно, как собираюсь. Он был лежачим камнем и оброс

мхом, а я обречен был катиться по свету, не зная покоя… Но

конец моему пути близок. Теперь нам есть что сказать друг

другу.

Долго ли, коротко ли – путешественники оказались у того самого

места на Тракте, до которого проводил некогда хоббитов Том.

Хоббиты надеялись увидеть его и почти ждали, что он выйдет

навстречу. Но Бомбадил не появился. Над Курганами стоял

серый туман, и далекий Старый Лес тонул во мгле.

Они остановились, и Фродо с печалью на лице посмотрел на юг.

– Вот кого бы мне хотелось увидеть, так это старину Тома, –

вздохнул он. – Как–то он там, интересно?

– Он живет припеваючи, как и всегда, можете за него не

волноваться, – ответил Гэндальф. – В его доме царят мир и

спокойствие. Ему наверняка и знать–то не очень интересно,

какие вы совершили подвиги и что повидали. Разве что наше

знакомство с энтами его немножко заинтересует… Придет время

– может, вы его и навестите. Но сейчас я на твоем месте

поспешил бы домой – того и гляди опоздаешь! Ворота на

Брендивинском Мосту закрываются рано.

– Какие–такие ворота? – удивился Мерри. – На Тракте никаких

ворот нет, не считая, конечно, Бэкландских, – но уж меня–то Бэки

всяко пропустят!

– Ты хочешь сказать, не было, – поправил его Гэндальф. – Не

было – да вот появились! Учти: теперь даже у Бэкландских ворот

ты можешь нарваться на неприятности. До свидания, дорогие

друзья! Мы еще увидимся, так что я пока не говорю вам

«прощайте». До свидания!

Он что–то шепнул Скадуфаксу, тот перескочил через зеленый

придорожный вал – и по команде Гэндальфа, словно северный

ветер, помчался прочь, по направлению к Курганам.

– Вот мы и снова вчетвером, как раньше, – вздохнул Мерри. –

Все друзья один за другим отстали. Может, это все был сон?

Отоснился – и мало–помалу забывается…

– А мне так кажется, будто наоборот, – сказал Фродо. – Словно я

ненадолго проснулся – а теперь опять засыпаю…

- 329 -

Глава восьмая.

БЕСПОРЯДКИ В ЗАСЕЛЬЕ

 

Уже стемнело, когда путешественники, вымокшие и усталые,

добрались до Брендивина – и обнаружили, что дальше пути нет.

С обоих концов Брендивинского Моста стояли высокие ворота,

сколоченные из жердей. На противоположном берегу виднелось

несколько новых построек; это были странные двухэтажные

дома с узкими прямоугольными окнами без занавесок, откуда

выбивался тусклый свет. Дома выглядели мрачно и совсем не

по–засельски.

Хоббиты долго барабанили в ворота и кричали, но поначалу

ответа не было. Через некоторое время, к большому удивлению

путешественников, кто–то протрубил в рог, и свет за рекой сразу

погас. Из темноты крикнули:

– Кто там стучит? Убирайтесь! Прохода нет. Читать, что ли, не

умеете? «С захода до восхода солнца вход воспрещен».

– Как же мы прочтем, если темно? – отозвался Сэм. – Но если

из–за этого дурацкого объявления засельские хоббиты должны в

такую мокредь оставаться за воротами, я сейчас разыщу эту

гнусную бумажку и порву на мелкие клочки!

Окно захлопнулось, и из того дома, что стоял левее, высыпала

целая толпа хоббитов с фонарями в руках. Отперев дальние

ворота, три–четыре хоббита направились посмотреть, кто это

ломится в двери среди ночи, – но, увидев доспехи, похоже,

немного струхнули.

– Это ты, Хоб Сторож? А ну–ка, иди сюда, – окликнул Мерри

одного из хоббитов. – Ты что, своих не узнаешь? Это же я,

Мерри Брендибэк! Что происходит и почему тут ошиваются

бэкландские хоббиты вроде тебя? Ты ведь был сторожем у

Крайних Ворот, возле самой Осеки!

– Не может быть! Господин Мерри! Ущипните меня, я сплю!

Одет–то, одет, как на войну собрался! – ахнул старый хоббит. – А

я слышал, вы не то погибли, не то заблудились в Старом Лесу…

И вот вы, оказывается, живехоньки! Уж как я рад!

– Ну так хватит пялиться! Отворяй! – велел Мерри.

– Мне очень жаль, господин Мерри, никак не могу. Приказ.

– Чей еще приказ?!

– Самого Начальника, прямо из Котомки!

- 330 -

– Какого еще Начальника? Лотто, что ли? – удивился Фродо.

– Да, кажись так, господин Бэггинс! Только положено не «Лотто»

говорить, а «Начальник».

– Надо же! – прищелкнул языком Фродо. – Я рад, что он больше

не называет себя Бэггинсом. Но, видно, настало время

родственникам взяться за него и поставить на место!

Хоббиты за воротами притихли.

– От таких речей вред один, – произнес кто–то, – и вообще,

хватит шуметь! Большой Человек проснется!

– Мы его сами разбудим, да так, что он не обрадуется, –

пообещал Мерри. – Если ты хочешь сказать, что твой бесценный

Начальник нанял на службу приблудного бандита, то мы и

правда припозднились!

Он спешился, и ему на глаза сразу попалась белеющая в свете

фонарей злосчастная надпись. Содрав листок, Мерри

перебросил его за ворота. Хоббиты подались назад, но

открывать все еще не торопились.

– Пиппин! Сюда! Вдвоем как раз управимся. Вперед!

Мерри с Пиппином взобрались на ворота и спрыгнули вниз.

Привратники обратились в бегство. Где–то снова протрубил рог.

В освещенной двери дома побольше, стоявшего справа,

появилась тяжелая, высокая человеческая фигура.

– Что там такое? – прорычал человек. – Кто это тут ломает

ворота? Эй вы, мотайте отседова, а не то шею сверну – усекли?

Но тут он прикусил язык, заметив, что в темноте поблескивают

мечи.

– Билл Осина! – сказал Мерри. – Считаю до десяти. Если на

счет «десять» ворота не откроются, ты крепко пожалеешь об

этом. А произойдет вот что: я воткну в тебя вот эту штуку. Когда

же ворота откроются, ты выйдешь через них и больше не

вернешься. Ясно? Ты – ворюга и разбойник с большой дороги, и

разговор с тобой будет короткий.

Билл Осина, пригнувшись, побрел к воротам и отпер их.

– Отдай ключ! – приказал Мерри.

Разбойник швырнул ключ прямо в лицо хоббиту и бросился

прочь, в темноту. Когда он пробегал мимо пони, один из них

брыкнул задними ногами и не промахнулся. Осина заорал от

боли и припустил еще быстрее. Больше о нем никто никогда не

слышал.

- 331 -

– Хорошо сработано, Билл! – воскликнул Сэм, обращаясь,

конечно же, не к Биллу Осине, а к пони.

– Ну вот, с вашим Большим Человеком мы разобрались, –

деловито сказал Мерри. – Повидаем и Начальника. А пока что

нам нужно где–нибудь переночевать. Вы, я погляжу, снесли

здешний трактир и выстроили вместо него какую–то пакость.

Значит, вам придется приютить нас у себя дома!

– Мне очень жаль, господин Мерри, – застеснялся хоббит, – но

это не разрешается.

– Что не разрешается?

– Брать на постой чужестранцев, расходовать припасы сверх

положенного на день и так далее… – Слушайте, что с вами

случилось? – потерял терпение Мерри. – Неурожай, что ли? По

моему, лето было что надо, так что у вас амбары должны просто

ломиться от снеди!

– Урожай–то мы собрали хороший, это верно, – признал Хоб. –

Только вот что с ним потом стало, так никто до сих пор и не

выяснил. Ох уж мне все эти «сборщики» да «раздатчики»! Они

собирают все в какое–нибудь одно место, взвешивают,

пересчитывают – а потом развозят по складам, и пиши пропало.

Причем раздают они почему–то гораздо меньше, чем

собирают…

– Ну ладно, – зевнул Пиппин. – Устал я все это выслушивать. В

мешках, кажется, еще осталось немного еды. Пустите нас только

под крышу, а там мы сами разберемся. Нам случалось попадать

и не в такие переделки!

Хоббиты–привратники немного помялись: им явно не хотелось

нарушать еще какое–то из правил. Но в конце концов перечить

бывалым путешественникам, опоясанным мечами, не посмел

никто – тем более что двое из них казались чересчур рослыми и

сильными для обыкновенных хоббитов!

Ворота Фродо все–таки приказал опять закрыть на засов: если

вокруг и впрямь кишели разбойники, принять меры

предосторожности не мешало. Затем путешественники

отправились в Дом Привратников и, поднявшись в одну из

верхних комнат, приложили все усилия, чтобы устроиться

поудобней. Комната, голая и неопрятная, этому никак не

способствовала – тем более что в крошечном каминчике и огня

то порядочного было не развести. Вдоль одной из стен тянулись

- 332 -

два яруса жестких нар, на остальных развешаны были Правила

Поведения Стражников и длинный список Запретов.

Пиппин немедленно сорвал со стен эту галиматью и тут же

изодрал на мелкие клочки. Пива стражники предложить не

смогли совсем, еды у них и у самих было на один зуб – но

друзья развязали котомки и щедро угостили всю честную

компанию добрым ужином, не забыв, конечно, и себя.

Для завершения картины Пиппин, нарушив Запрет номер 4,

подкинул в огонь дровишек из неприкосновенного завтрашнего

запаса.

– Как насчет того, чтобы выкурить трубочку, пока вы нам

рассказываете про здешние дела? – спросил он.

– Курительного зелья у нас теперь ищи–свищи, – шумно

вздохнул Хоб. – Только для людей Начальника и хватает. Все

запасы куда–то хлоп! – и улетучились. Говорят, из Южного

Предела еще в прошлом году, после вашего отъезда,

долгодольское зелье начали целыми обозами переправлять

куда–то. Телеги уезжали на юг, по старой дороге, которая ведет к

Сарн Форду. Но на самом деле курительный лист вывозили и

прежде – тишком–молчком, а вывозили. Этот Лотто…

– Придержи язык, Хоб Сторож! – замахали на него руками сразу

несколько стражников. – Или ты не знаешь, что бывает нашему

брату за такие речи? Дойдет до Начальника – всем будет по

шапке!

– Ничего до него не дошло бы, если бы кое–кто не бегал

ябедничать! – в сердцах огрызнулся Хоб.

– Ну–ну, успокойтесь! – поднял руку Сэм. – Я лично устал и

ничего больше не хочу слушать. Прием хуже некуда, пива на

стол не ставят, зелья не доищешься, зато полно каких–то там

запретов и в придачу орочьи замашки! Ну и дела! А я–то думал

отдохнуть! Похоже, предстоит много работы и еще больше

беспокойства. Эх! Пойдем–ка спать! Утро вечера мудренее!

У нового «Начальника», похоже, были надежные способы

узнавать, что происходит. От Брендивинского Моста до Котомки

было верст шестьдесят с лишком, но кто–то, видимо, той же

ночью не поленился этот путь проделать. Фродо и его друзья

поняли это очень скоро.

Они еще не решили, как им быть. Сначала они думали

добраться до Крикковой Лощинки и как следует отдохнуть, но

- 333 -

теперь, увидев, как обстоят дела, двинулись прямиком в

Хоббитон. Не успело еще рассвести, как они сели на пони и

выехали на Хоббитонскую дорогу. Ветер стих, но небо хмурилось

по–прежнему. Земли вокруг казались унылыми и пустынными.

Правда, уже наступил ноябрь, и осень кончалась… Что особенно

удивило хоббитов, так это множество гарей по обеим сторонам

дороги, причем кое–где земля еще дымилась. Дым собирался в

большую тучу и тянулся в сторону Лесного Угла.

Под вечер они добрались до Квакмортона – придорожной

деревеньки верстах в тридцати пяти от Брендивинского Моста;

там, рассчитывая на гостеприимство доброй памяти трактирчика

под вывеской «Плавучее Бревно», хоббиты надеялись

заночевать. Но дорога в деревню оказалась закрытой: путь

перегораживал шлагбаум с аршинной надписью «Проезда нет»,

а за шлагбаумом выстроился целый отряд хоббитов–шерифов с

дубинками в руках и перьями на шляпах. Вид у полицейских был

важный и одновременно несколько испуганный.

– Это еще что такое? – спросил Фродо, чувствуя, что смех так и

разбирает его.

– То, что видите, господин Бэггинс, – ответил глава отряда,

полицейский с двумя перьями на шляпе. – Вы арестованы за

Взлом Ворот, за Срывание–Со–Стены–Правил, Нападение–На

Привратников, Вторжение–В–Пределы–Страны–Без

Разрешения, Ночлег–В–Засельском–Официальном–Здании и

Дачу–Взяток–Стражникам–В–Виде–Пищи.

– Это все? – осведомился Фродо.

– Хватит и этого, – обиделся глава полицейских.

– Могу добавить, если хотите, – вмешался Сэм. – За

Обзывание–Вашего–Начальника–Разными–Именами, Желание

Двинуть–Ему–По–Его–Прыщавой–Физиономии, а также Глубокое

Убеждение, что вы, ребята, – набитые дураки, и больше ничего!

– Достаточно, сударь, достаточно! По приказу Начальника вы

обязаны следовать за нами, не оказывая сопротивления. Мы

собираемся отвести вас в Приречье и передать людям

Начальника. Когда он вами займется, тогда все и скажете. Но

если не желаете слишком долго торчать в Подвалах, не советую

вам распускать язык!

К удивлению и недовольству шерифов, Фродо с друзьями так и

покатились со смеху.

- 334 -

– Чушь какая! – сказал Фродо, отсмеявшись. – Я у себя дома.

Куда захочу, туда и поеду! На ваше счастье, у меня дела в

Котомке. Хотите составить мне компанию – не возражаю, дело

ваше.

– Договорились, господин Бэггинс, – кивнул глава шерифов,

поднимая шлагбаум, – но не забудьте, что я вас арестовал!

– Не забуду, не беспокойся, – отозвался Фродо. – До конца

жизни не забуду! Хотя это не значит, что до конца жизни не

прощу… А коль скоро сегодня я все равно дальше не поеду –

отведи–ка нас в «Плавучее Бревно». Этим ты меня весьма

обяжешь!

– Чего не могу, того не могу, господин Бэггинс. Трактир закрыт.

Зато на том конце деревни есть Полицейский Участок. Давайте я

вас туда отведу!

– По рукам, – согласился Фродо. – Пошли!

Разглядывая шерифов, Сэм заметил среди них одного знакомца.

– Эй, Робин! Робин Мелкая–Сошка! – окликнул он его. –

Подойди–ка на пару слов!

Бросив опасливый взгляд на главу отряда, который сдвинул

брови, но вмешаться не осмелился, Мелкая–Сошка подождал

Сэма и пошел рядом с его пони. Сэм спешился.

– Послушай–ка, Робин–Боббин, – начал Сэм. – Ты истый

хоббитонец и должен вроде бы иметь голову на плечах. Что это

вам втемяшилось не пускать господина Фродо в Заселье и

прочее? И почему трактир закрыт, скажи на милость?

– Трактиры все закрыты, – развел руками Мелкая–Сошка. –

Начальник пива на дух не выносит. По крайней мере, предлог

такой. Но я подозреваю, что пиво идет людям Начальника.

Кроме того, он терпеть не может, когда хоббиты шастают туда

сюда без спросу. Понадобилось что – иди в Полицейский Участок

и объясняй, что у тебя за дело такое.

– И как тебе не стыдно во всем этом участвовать! – укорил его

Сэм. – Когда трактиры были открыты, Робин Мелкая–Сошка,

помнится, гораздо больше любил сидеть внутри, чем

околачиваться снаружи! Не помню, чтобы ты хоть раз отказался

пропустить стаканчик. Будь то даже «при исполнении»!

– Да я–то что? Я бы и сейчас не прочь, Сэм. Но не будь ко мне

жесток. Что я мог поделать? Ты же знаешь, когда я поступил в

шерифы. Семь лет назад, задолго до новых порядков. Это был

- 335 -

просто хороший повод везде бывать, встречать приятелей,

узнавать новости. Я всегда мог сказать, где самое хорошее пиво!

И вдруг все изменилось…

– Ну так брось это дело, если оно перестало быть занятием для

порядочного хоббита, – предложил Сэм.

– Не разрешается, – вздохнул Робин.

– Если я еще раз услышу от тебя «не разрешается», я очень

очень рассержусь! – внушительно сказал Сэм.

– Признаться, я этому был бы только рад, – понизив голос,

ответил Робин. – Если бы мы собрались все вместе да

рассердились как следует – глядишь, что–нибудь и вышло бы.

Но пойми, Сэм, у Начальника на службе Большие! Он разослал

их во все концы, и теперь стоит хоббиту заикнуться о своих

правах, как его волокут в Подвалы. Первым они взяли Клецку –

ну, Бургомистра, Уилла Белонога, а потом и других. В последнее

время они страсть как лютуют. Говорят, узников теперь бьют, и

часто…

– Зачем же ты работаешь–то на них? – спросил Сэм резко. – Кто

тебя послал в Квакмортон?

– Да никто. Мы тут и живем – при Большом Полицейском

Участке. Я состою в Первом Отряде Восточного Предела.

Шерифов у нас теперь сотни, но все равно не хватает, при

нынешних–то порядках… Большинство служит в полиции против

собственного желания, но не все. Даже у нас, в Заселье,

находятся такие, что любят совать нос в чужие дела и строить из

себя важных птиц. А бывают типы и похуже: следят за своим же

братом хоббитом, и чуть что – сразу к Начальнику или к

Большим, доносить.

– А! Вот как, стало быть, вы о нас проведали?

– А то как же? Срочной Почтой нам теперь пользоваться не

разрешается, она для Больших. Люди Начальника везде держат

нарочных. Один такой примчался ночью от Моста высунув язык и

сказал, что у него «тайное донесение», а другой понес известие

дальше. Днем мы получили приказ арестовать вас и доставить,

но пока не в Подвалы, а в Приречье. Похоже, Начальник хочет

вас повидать, и немедля.

– Посмотрим, что запоет ваш Начальничек, когда господин

Фродо с ним потолкует, – решительно сказал Сэм.

Полицейский Участок Квакмортона оказался так же гадок, как и

- 336 -

Дом Привратников у Моста. Одноэтажный, с такими же узкими

окнами, он был выстроен из уложенного абы как неказистого

бледного кирпича. Внутри было сыро и безотрадно. Ужин

накрыли на длинном голом столе, который, видимо, по неделям

не мыли и не скоблили. Впрочем, пища тоже была под стать

обстановке. Поутру путешественники рады были покинуть это

место. До Приречья оставалось около тридцати верст, но только

к десяти часам утра компания снова выехала на тракт. Вообще

говоря, выехать можно было бы и раньше, но друзья решили не

упустить предоставившегося случая подразнить Главного

Шерифа. Ветер переменился и задул с севера; стало заметно

холодать, зато дождь прекратился.

Кавалькада получилась довольно забавная, но те несколько

крестьян, что высунулись поглазеть на «арест»

путешественников, не были вполне уверены, что не нарушат

никаких Запретов, если посмеются. Двенадцать шерифов

должны были, по уставу, идти за арестованными, но Мерри

погнал их вперед. Фродо и остальные поехали следом. Мерри,

Пиппин и Сэм непринужденно смеялись, беседовали и

распевали песни, а шерифы с самым важным и суровым видом,

на какой были способны, шествовали впереди. Фродо молчал; он

казался печальным и был погружен в думу.

Последним из встреченных ими обитателей Квакмортона был

крепкий, кряжистый старик, который подравнивал живую

изгородь возле своего домика.

– Эгей, ребята! – крикнул он, завидев процессию. – Не пойму

что–то, кто из вас кого арестовал?

Двое шерифов тут же покинули строй и направились к старику.

– Эй, кто там у вас главный?! – крикнул Мерри. – Вели–ка своим

молодцам встать на место, а не то я ими займусь!

Главный Шериф резко окрикнул не в меру ретивых служак, и те,

понурившись, возвратились.

– Прибавим–ка шагу! – решил Мерри, и с этого момента

путешественники не сбавляли скорости, так что шерифам

пришлось попотеть. Из–за туч вышло солнце, и, несмотря на

свежий ветер, шерифы вскоре уже отдувались и вытирали лбы

платками, а друзья следили, чтобы они не расслаблялись ни на

минуту. У Межевого Камня представители власти сдались. Они

одолели почти двадцать пять верст и остановились только один

- 337 -

раз – в полдень. Шел уже третий час; бедняги проголодались,

вконец стерли ноги и не могли больше поспевать за пони.

– Ну ладно. Можете не спешить. Приходите, когда вам будет

удобнее! – разрешил Мерри. – А мы, пожалуй, поедем.

– Пока, Робин–Боббин! – весело крикнул Сэм. – Жду тебя у

«Зеленого Дракона», если ты еще не забыл, где это! Поспеши!

– Вы нарушаете процедуру ареста, вот что вы делаете, –

скорбно пробормотал старший Шериф. – Я слагаю с себя всякую

ответственность за ваше поведение.

– Мы еще много чего нарушим. Но с тебя за это никто не

спросит, – успокоил его Пиппин. – Желаю удачи!

Пони затрусили быстрее, и, когда солнце опустилось за Белые

Холмы, путешественники подъехали к Большому Приреченскому

Пруду. Здесь их ждал первый по–настоящему чувствительный

удар. Это была родина Фродо и Сэма, и они внезапно поняли,

что места эти им дороже всех красот Средьземелья. Многих

знакомых с детства домов недосчитывалось. Похоже было,

некоторые просто сгорели. Мирный ряд норок на северном

склоне пруда опустел, а сады, пестрым ковром сбегавшие когда

то к воде, сплошь заросли сорной травой. Там, где Хоббитонская

дорога подходила всего ближе к воде, вдоль самого Пруда

тянулся ряд безобразных новых построек. Когда–то здесь

шумела зеленая аллея; теперь не осталось ни одного деревца. С

отчаянием обернувшись в сторону Котомки, хоббиты увидели

вдали высокую кирпичную трубу. Из этой уродины в вечернее

небо валил черный дым.

Сэм был вне себя.

– Я пошел, господин Фродо! – крикнул он. – Я должен

посмотреть, что там происходит. И узнать, где мой Старикан!

– Мы должны вместе выяснить, что тут творится, Сэм, – удержал

его Мерри. – «Начальник» наверняка держит наготове десяток

другой негодяев. Хорошо бы найти кого–нибудь понадежней и

расспросить.

Но в Приречье все дома и норки были накрепко заперты.

Приветствовать путешественников явно никто не торопился.

Друзья удивились этому, но вскоре все прояснилось. У трактира

«Зеленый Дракон», стоявшего на краю деревни со стороны

Хоббитона (мертвый трактир зиял пустыми окнами),

околачивалось с полдюжины Больших. Это были смуглые

- 338 -

косоглазые громилы довольно зловещего вида.

– Точь–в–точь приятель Билла Осины, которого мы видели в

Бри, – заметил Сэм.

– Точь–в–точь исенгардцы – уж я их навидался, – пробормотал

Мерри.

С виду вооружены громилы не были – если не считать тяжелых

дубинок и рогов, болтающихся у пояса. Путешественники

подъехали ближе; чужаки отделились от стены трактира,

вразвалочку вышли на дорогу и преградили путь.

– Куда собрались? – осведомился один из них, самый рослый и

свирепый. – Дальше дороги нет. А где ваши драгоценные

конвоиры?

– Идут себе потихонечку, – ответил Мерри. – По–моему, у них

приболели ножки. Или что–то в этом духе. Мы обещали

подождать их в Приречье.

– Ну?! Что я вам говорил? – обернулся к остальным косоглазый

верзила. – А ведь я втолковывал Шарки, что этим кретинам даже

самой простой работы нельзя поручить. Чтó бы выслать

наших ребят – так нет же!

– Ничего не изменилось бы, – пожал плечами Мерри. – Хоть мы

и не привыкли видеть у себя дома дармоедов и разбойников, мы

знаем, как с ними поступать.

– Дармоедов?! Во дает! Хамить вздумал? Придержи язык, а то

как бы я тебе его не окоротил! Я смотрю, вы, малявки, невесть

что о себе возомнили. У вас не Шеф, а настоящий кисель, вот

что я вам скажу. Но сейчас тут за главного не он, а Шарки. Шеф

при нем и пикнуть не смеет. Все будет так, как хочет Шарки.

– А чего он хочет? – невинно поинтересовался Фродо.

– Эту страну надо как следует растрясти, вот что. Порядку тут

мало, – наставительно пояснил громила. – Шарки этим и занят. И

лучше не раздражать его, а не то от вас мокрого места не

останется, ясно? Вам надо нового Шефа, а этого мямлю долой.

Не пройдет и года, как мы его скинем. Тогда узнаете, что почем,

крысятки!

– Право же? Рад был узнать о ваших планах, – учтиво

раскланялся Фродо. – Я как раз еду навестить господина Лотто.

Думаю, ему тоже интересно будет послушать.

Разбойник расхохотался:

– Фу–ты ну–ты! Да Лотто все отлично знает. Можешь за него не

- 339 -

беспокоиться. Лотто сделает все, как ему скажет Шарки, ясно? А

начнет ерепениться – мы его и убрать можем. Другой найдется.

Если малявки суют нос куда не просят, то мы их чжик! – и дело с

концом. Усек?

– О, еще бы, – ответил Фродо. – Но да будет вам известно, что

вы отстали от времени. Как я понял, вы не знаете последних

новостей. А жаль. С тех пор как вы перекочевали сюда из южных

земель, случилось много событий. Ваша власть кончилась, да и

не только ваша. Прощелыгам и разбойникам больше нет места в

Средьземелье. Черный Замок пал. В Гондоре воцарился Король.

Исенгард лишился своего могущества, и твой драгоценный

хозяин просит милостыню на большой дороге. Мы видели его по

пути сюда. Скоро по Зеленому Тракту в Заселье прибудут

королевские посланцы, и тогда исенгардским воришкам придется

убираться из этих краев подобру–поздорову.

Громила уставился на Фродо и недоверчиво ухмыльнулся:

– Милостыню, говоришь, просит?! Он–то?! Так я тебе и поверил,

выскочка! Мы отсюда никуда не уйдем. Хватит вам

бездельничать да объедаться на этой славной, жирной земельке.

А если сюда сунутся королевские посланцы, то пусть выкусят! –

И он сунул под нос Фродо кукиш. – Нате! Плевать я на них хотел!

Этого Пиппин стерпеть уже не мог. Перед его внутренним взором

возникло Кормалленское Поле. И у этого косоглазого ворюги

хватает дерзости оскорблять Хранителя Кольца и называть его

«выскочкой»!

Он откинул плащ, выхватил блестящий меч и, сверкая серебром

на черных гондорских доспехах, выехал вперед.

– Королевский посланец перед тобой! – объявил он. – Ты имел

наглость неуважительно говорить с близким другом Короля,

одним из самых прославленных героев Запада! На колени,

безмозглый разбойник! Встань на колени и моли о пощаде, если

не хочешь испытать на себе остроту этого меча, отведавшего

крови троллей!

Клинок блеснул в лучах вечернего солнца. Мерри и Сэм тоже

обнажили мечи и присоединились к Пиппину. Фродо не двинулся

с места.

Бандиты попятились. Стращать брийских крестьян да сбитых с

толку, насмерть перепуганных хоббитов они умели. Но хоббиты

бесстрашные, с обнаженными мечами и решимостью во взоре –

- 340 -

это было что–то новенькое! К тому же в голосе у этих странных

хоббитов звучали какие–то непривычные, особые нотки, от

которых у громил пробежал озноб по коже.

– Вон отсюда! – приказал Мерри. – А появитесь в этой деревне

еще раз – крепко пожалеете!

Хоббиты подались вперед – и громилы со всех ног бросились в

сторону Хоббитона, на бегу что есть мочи трубя в рога.

– Да, не слишком–то мы рано прибыли, – молвил, глядя им

вслед, Мерри.

– Какое там рано! Поздно, ты хотел сказать! Боюсь, что

вызволить Лотто мы уже не успеем, – вздохнул Фродо. – Он

болван и негодяй, но мне жаль его.

– Вызволить Лотто? О чем это ты? – поразился Пиппин. – Ты,

наверное, хотел сказать – «свергнуть»?

– Сдается мне, ты не до конца понимаешь, что здесь творится,

Пиппин, – еще раз вздохнул Фродо. – Лотто все это и в

страшном сне не приснилось бы. Он вел себя как дурак и

последний мерзавец – и попал в ловушку. В Заселье верховодит

не он, а Большие. Это они грабят, «распределяют», всем правят

и все портят, как им заблагорассудится, – одно только, что от его

имени. Но его именем они будут прикрываться недолго. Лотто,

наверное, заперт в Котомке и помирает со страху. Мы должны

его освободить или по крайней мере попытаться это сделать.

– Ну, братец, ты убил меня на месте! – воскликнул Пиппин. – В

конце наших путешествий я всего ожидал, но только не этого!

Биться с полуорками и разбойниками, и где – у себя же в

Заселье! А за кого? За Прыща Лотто!..

– Биться? – переспросил Фродо. – Что ж, не исключено, что

придется вступить с ними в битву. Но запомните: хоббитов вы

убивать не должны, даже в том случае, если кому–то из них

взбредет в голову сражаться против нас. Я имею в виду, если эти

хоббиты нападут на нас по–настоящему, добровольно, не из–под

палки. За всю историю Заселья не бывало еще, чтобы хоббит

убил хоббита, и не нам начинать. Лучше, чтобы обошлось

вообще без жертв, если получится. Сдерживайте свой пыл и не

хватайтесь чуть что за оружие!

– Но если Больших тут много, без драки не обойтись, – возразил

Мерри. – Если просто ломать руки и предаваться скорби – ни

Лотто, ни Заселья мы не спасем. Вот так–то, дорогой Фродо!

- 341 -

– Напугать их во второй раз будет гораздо труднее, – трезво

заметил Пиппин. – Они не ожидали, что им дадут отпор, потому

и растерялись. Вряд ли они трубили в рога просто для виду.

Наверное, остальные тоже где–то неподалеку. Дай только им

собраться вместе – небось живо осмелеют! Придется серьезно

подумать, где бы переждать ночь. Нас ведь только четверо,

даром что при мечах.

– Придумал! – хлопнул себя по колену Сэм. – Айда к старому

Хижинсу! Он живет в конце Южного Переулка. Том не подведет. К

тому же у него куча сыновей, и все мои друзья.

– Нет! – не согласился Мерри. – Нельзя нам прятаться и

пережидать до утра! Здешние тоже «пережидали», а что

получилось? Разбойникам это как раз на руку. Они заявятся к

Хижинсу, окружат дом и либо выволокут нас наружу, либо просто

спалят вместе с домом. Нет! Так не пойдет. Надо приступать к

делу немедля.

– А как? – спросил Пиппин.

– Поднимем восстание, – предложил Мерри. – Нечего

откладывать дело в долгий ящик! Надо расшевелить хоббитов!

Вы что, не заметили, как они все это ненавидят? Может быть, и

есть среди хоббитов один–два законченных негодяя да горстка

дураков, которые рады случаю поважничать, но они просто не

понимают, чем все это пахнет. Засельчане так долго не ведали

ни горя, ни забот, что теперь просто–напросто растерялись и не

сообразят – как быть? По–моему, тут хватит искорки, чтобы

начался пожар. И люди «Шефа» это понимают. Они попытаются

как можно скорее затоптать искорку, чтобы пламя не

разгорелось. Времени у нас в обрез. Навести–ка Хижинса, Сэм!

Он главный здесь, в округе, и самый надежный. Да поторопись! А

я протрублю в роханский рог. Такой музыки здесь еще не

слышали!

Друзья вернулись на главную деревенскую площадь. Там Сэм

покинул их и галопом помчался по тропинке, которая вела под

гору, к дому Хижинсов. Он не успел еще далеко отъехать, когда в

воздухе зазвучал чистый голос рога. Далеко над холмами и

полями разнесся этот зов, и такая в нем была сила, что Сэм

едва не повернул обратно. Пони встал на дыбы и заржал.

– Вперед, малыш! – закричал Сэм. – Мы скоро вернемся!

Тут Мерри сменил мелодию и заиграл старый бэкландский

- 342 -

сигнал тревоги, да так, что в домах задрожали ставни:

Вставай! Вставай! Пожар, беда, враги! Вставай!

Враги! Вставай!

За спиной Сэма уже перекликались возбужденные голоса и

громко хлопали двери. Впереди, в мутной вечерней мгле,

вспыхнули огни; забрехали собаки, послышался топот ног. На

полпути Сэм повстречал папашу Хижинса и трех его сыновей –

Юнца Тома, Джолли и Ника, бегущих навстречу с топорами в

руках. Увидев его, они загородили дорогу.

– Стойте, ребята! Этот не из них, – остановил сыновей фермер.

– Ростом совсем как хоббит, только вот разодет не пойми во

что… Эй, ты! Кто ты такой и что там стряслось наверху?

– Да это же я, Сэм! Сэм Гэмги! Вернулся я!

Фермер Хижинс подошел вплотную и всмотрелся в его лицо –

разглядеть его в сумерках было не так–то просто.

– Точно! – воскликнул он. – Сэма это голос, да и лицо его – один

к одному! Встреть я тебя на улице в таком наряде – ей–ей, не

узнал бы! Видать, далеко ездил! А мы уже думали – ты погиб…

– А я вот он! – рассмеялся Сэм. – И господин Фродо жив, и

друзья его! Это самое и стряслось. Они поднимают мятеж! Мы

решили вымести отсюда всех разбойников заодно с их

Начальником. Сейчас начнется!

– Вот это дело! – закричал папаша Хижинс. – Значит,

раскачались все–таки! У меня уже год как руки чешутся, но

наших увальней разве поднимешь? А тут еще жена и дочка на

руках… Никогда не знаешь, чего ждать от этих негодяев… Ну,

раз так, вперед, ребята! Слыхали? В Приречье мятеж! Надо

бежать на подмогу!

– А что будет с госпожой Хижинс и Рози? – забеспокоился Сэм. –

Опасно оставлять их одних!

– Они под охраной Нибса, но ты можешь ему помочь, если есть

настроение, – ухмыльнулся старый Хижинс и вслед за

сыновьями побежал к деревне.

Сэм поспешил к дому. У большой круглой двери, на верхней

ступеньке лестницы, поднимающейся из широкого двора, стояли

госпожа Хижинс и Рози, а чуть ниже – Нибс с вилами наготове.

– Это я! – прежде чем слезть с седла, закричал Сэм. – Я, Сэм

Гэмги! Не пытайся насадить меня на вилы, Нибс! Не выйдет! На

мне кольчуга!

- 343 -

Он спешился и взлетел по ступенькам; Рози и ее мать молча

смотрели на него, широко раскрыв глаза.

– Добрый вечер, госпожа Хижинс! Привет, Рози! – воскликнул

запыхавшийся Сэм.

– Привет, Сэм! – обрела голос Рози. – Где же ты пропадал? Все

говорили, что ты сгинул, но я тебя все равно жду – с самой

весны. Видно, не слишком ты торопился!

– Может, и так… – смешался Сэм. – Зато сейчас тороплюсь! Мы

решили разобраться с чужаками, так что мне надо возвращаться

к господину Фродо. Я просто подумал: дай посмотрю, как

поживает госпожа Хижинс – и ты, Рози!

– Ничего поживаем, спасибо, – ответила госпожа Хижинс. –

Вернее, было бы ничего, если бы не воры и злодеи…

– Ну давай, иди, Сэм, – подтолкнула его Рози. – Говоришь, что

все это время только и делал, что присматривал за господином

Фродо, а как дошло до опасности, так в кусты – да?

Это было для Сэма чересчур. Чтобы достойно ответить,

потребовалось бы не меньше недели, поэтому он промолчал,

сбежал вниз и занес уже было ногу в стремя – но тут Рози его

догнала.

– В общем, ты выглядишь неплохо, Сэм, – сказала она. – Ну,

ступай! Только береги себя, а разберешься с чужаками – сразу

возвращайся!

Когда Сэм примчался обратно, деревня была уже, почитай, в

сборе. Не считая молодежи, на главной площади собралась

добрая сотня взрослых хоббитов – крепких, вооруженных

топорами, тяжелыми молотами, длинными ножами и увесистыми

дубинками. Некоторые запаслись охотничьими луками. С

близлежащих хуторов валил народ.

Хоббиты развели большой костер – просто чтобы стало веселее,

но еще и потому, что в числе прочего костры запрещались тоже.

К ночи пламя разгорелось жарче. Мерри распорядился, чтобы

дорогу с обеих сторон как следует забаррикадировали. Когда

подоспевшие шерифы наткнулись на первую загородку, их чуть

удар не хватил, но едва до них дошло, чтó происходит, как

большинство сорвало перья со шляп и присоединилось к

мятежникам. Остальные сочли за лучшее исчезнуть.

Сэм нашел Фродо и друзей у костра: они беседовали со старым

Томом Хижинсом, а окружившие их приреченцы восхищенно на

- 344 -

них глазели.

– И что дальше? – спрашивал папаша Хижинс.

– Пока не знаю, – отвечал Фродо. – Сперва я должен кое–что

уяснить. Сколько в Приречье чужаков?

– Сразу и не скажешь, – задумался Хижинс. – Они все время

меняются. По дороге в Хоббитон, в бараках, обычно живет около

полусотни. Оттуда они разбредаются по деревням и грабят, то

есть, простите, «собирают». Человек двадцать ошивается вокруг

Начальника, или Шефа. Так они его зовут – «Шеф». Он сидит в

Котомке, но, может, вернее сказать «сидел»: что–то в последнее

время его совсем не видно. Честно говоря, он уже недели две

как не появлялся, а Большие нас туда и близко не подпускают.

– Но Большие осели не только в Хоббитоне, так ведь? – уточнил

Пиппин.

– Если бы! – вздохнул Хижинс. – На юге, в Долгодоле и у Сарн

Форда, их, я слышал, тоже немало. Кое–кто из них подвизается в

Лесном Углу и в казармах у Перекрестка. О Подвалах уже и не

говорю. Подвалы – это старые подземные склады в Мичел

Делвинге. Грабители сделали из них тюрьму и бросают туда

всех, кто не согласен с их порядками. Но, в общем, вряд ли этих

бандюг наберется больше трехсот по всему Заселью! Не

исключено, что и трехсот не наберется. Если держаться вместе –

мы вполне можем задать им хорошую трепку.

– Они вооружены? – спросил Мерри.

– Только плетьми, ножами и палками. Для грязной работы,

которую они делают, достаточно и этого. По крайней мере,

другого оружия у них пока никто не видел, – припомнил Хижинс.

– Но, боюсь, если дойдет до драки, они могут повытаскивать

что–нибудь и пострашнее. По крайней мере, несколько луков у

них есть, это точно – они уже пристрелили пару наших.

– Ты слышал, Фродо? – возмутился Мерри. – Я же говорил, что

придется с ними биться по–настоящему! Убивать начали они!

– Так, да не совсем, – возразил Хижинс. – Стрелять начали как

раз не они, а Тукки. Ваш, господин Перегрин, батюшка сразу

отказался гнуть спину перед Лотто. Он сказал, что, дескать, если

кто хочет разыгрывать здесь главного, это должен быть законно

выбранный засельский Тан, а не какой–то выскочка. Лотто

послал к нему своих людей, но даже они его не переубедили.

Тукки хорошо устроились – у них глубоченные норы в Зеленых

- 345 -

Холмах, Большие Смайлы и все прочее, так что у злодеев руки

оказались коротки. Тукки их на свою землю вообще не пускают. А

если кто проберется – Тукки травят его, как зверя. Однажды они

и впрямь застрелили троих воришек, высматривавших, чего бы

украсть. С тех пор бандиты страсть как лютуют. За Тукками

ведется слежка. Ни туда, ни оттуда пути нет.

– Ура Туккам! – возликовал Пиппин. – Настало время к ним

прорваться! Я отправляюсь в Смайлы. Кто не боится – айда в

Туккборо!

Собрав с дюжину молодых хоббитов–наездников, Пиппин

поспешил к своим родичам.

– Скоро увидимся! – крикнул он на прощание. – Полями туда

верст двадцать, не больше! К завтрашнему утру я приведу вам

целую армию Тукков!

Мерри протрубил в рог, и посланцы скрылись в густеющей

темноте. Хоббиты одобрительно зашумели.

– Все равно, – говорил тем временем Фродо всем, кто мог его

слышать, – я хотел бы, чтобы обошлось без смертоубийства. Я

не стал бы убивать даже самых отъявленных разбойников –

разве что не будет иного способа спасти жизнь какому–нибудь

хоббиту.

– Хорошо! – кивнул Мерри. – Но сюда может с минуты на минуту

подвалить банда из Хоббитона. Они ведь не беседовать явятся!

Постараемся обойтись с ними повежливее, но надо быть

готовыми к самому худшему… Мне пришел в голову один план.

– Прекрасно, – откликнулся Фродо. – Принимай командование!

Тут вернулись запыхавшиеся от бега хоббиты, которых посылали

в сторону Хоббитона, на разведку.

– Идут! – кричали они. – Человек двадцать, а то и больше!

Только двое почему–то свернули и полями пошли к западу.

– Должно быть, к Перекрестку, за подкреплением, – догадался

Хижинс. – Пусть их! Туда чуть ли не двадцать пять верст, и до

Хоббитона от Перекрестка столько же. Об этом пока

беспокоиться нечего.

Мерри поспешил отдать распоряжения. Папаша Хижинс

расчистил улицу и отослал по домам всех, кроме хоббитов

постарше, которые были худо–бедно, а вооружены. Ждать

пришлось недолго. Вскоре послышались громкие голоса, а затем

– топот тяжелых сапог и хохот: баррикады только рассмешили

- 346 -

бандитов. В головах у громил и мысли не было, что хоббиты

смогут устоять против двух десятков таких, как они.

Хоббиты отодвинули загородку и отошли в сторону.

– Вот спасибочки! – ухмыляясь, раскланялись люди. – А теперь

скорее домой, в кроватку, – да поживее, пока мы вас не

выпороли!

С этими словами они двинулись дальше, крича что было сил:

– Погасить огни! Все по норам! Не выходить! Если кто вякнет –

заберем полсотни ваших и бросим на целый год в Подвалы! По

норам! Шеф теряет терпение, учтите!

Никто и не подумал подчиниться. Хоббиты выстраивались за

спиной у людей и шагали следом. Наконец бандиты дошли до

костра и обнаружили возле огня одинокого фермера Хижинса,

который стоял протянув руки к огню и грелся.

– Ты кто такой и что ты, по–твоему, тут делаешь? – грубо

окликнул его вожак бандитов.

Папаша Хижинс не торопясь поднял глаза.

– Я у вас хочу об этом же спросить, – сказал он. – Страна эта не

ваша, и вас сюда никто не приглашал.

– Да–а? Надо же! А вот тебя, приятель, придется кое–куда

пригласить, – съязвил вожак. – Вяжи его, братва! В Подвалы! И

дайте ему горяченьких, чтоб не рыпался!

Люди шагнули вперед – и вдруг замерли: вокруг поднялся шум,

гам, ропот, и они поняли, что фермер Хижинс не один. Их

окружили! На краю освещенного круга плотной стеной стояли

хоббиты, около двухсот, и каждый держал в руках оружие.

Мерри шагнул вперед.

– Мы уже встречались, – сказал он вожаку. – Я предупреждал

тебя – не попадайся мне больше на глаза! Предупреждаю в

последний раз. Учти: ты стоишь на свету и тебя держат под

прицелом наши лучники. Если ты осмелишься коснуться этого

старика или какого–нибудь другого хоббита – тебя пристрелят на

месте. Оружие на землю!

Вожак быстро осмотрелся. Ловушка захлопнулась. Но взять его

на испуг было не так–то просто! За его спиной стояло двадцать

опытных громил, а хоббитов он знал плохо и не принял угрозу

всерьез. Не подумав как следует, он решил идти на прорыв. Чего

там! Раз–два и готово!

– Бей их, ребята! – рявкнул он. – Пусть получат хорошенько!

- 347 -

С ножом в левой руке и дубинкой в правой он бросился на

оцепление, пытаясь прорваться обратно, на Хоббитонскую

дорогу. Замахнувшись дубинкой, он собирался уже обрушить на

голову Мерри сокрушительный удар, но не успел. В него

вонзилось сразу четыре стрелы, и он упал замертво.

Остальным этого вполне хватило, и они запросили пощады.

Чужаков обезоружили, связали одной веревкой и отвели в

пустующий дом, ими же и выстроенный. Там их связали по рукам

и ногам, заперли на замок и выставили у дверей стражу. Убитого

вожака оттащили в сторону и похоронили.

– Делов–то всего ничего! – торжествовал старый Хижинс. – Я же

сказал, что мы их одолеем! Просто некому было подтолкнуть

нас, вот и все. Как вовремя вы подоспели, господин Мерри!

– Дел еще выше головы, – ответил Мерри. – Если ты подсчитал

верно, мы еще и десятой части бандитов не одолели. Но сейчас

уже темно. Думаю, со следующим ударом надо обождать до

утра. А утром мы первым делом повидаем Начальника.

– А почему только утром? – удивился Сэм. – Еще только шесть

часов. Я хочу найти своего Старикана. Дядюшка Хижинс, вы

знаете, где он? И как ему живется?

– Живется ему не особенно хорошо, но и не очень плохо, –

ответил Хижинс. – Видишь ли, они перекопали Отвальный Ряд, и

Старикана это здорово подкосило. Теперь он обитает в одном из

этих самых домов, новых, что понастроили люди Начальника,

когда еще чем–то занимались в промежутках между поджогами и

разбоем. Это в полутора верстах от Приречья. При случае он ко

мне заглядывает, и я его подкармливаю, как могу. Другим хуже

приходится. Хотя подкармливать – это против правил… Вообще

говоря, я хотел взять его к себе, но они не разрешили.

– Уж вот спасибо вам так спасибо, господин Хижинс, – просиял

Сэм. – Век буду помнить вашу доброту! Но я все равно хочу его

скорее найти. Начальник и этот самый Шарки, о котором они

говорили, за ночь еще могут невесть чего натворить!

– Тебе виднее, Сэм, – согласился Хижинс. – Выбери себе в

помощники кого–нибудь из моих ребят и тащи Старикана Гэмги

ко мне. В Хоббитон лучше не заходить. Джолли покажет тебе

одну тропку…

Сэм исчез. Мерри назначил дозорных следить за окрестностями

и поставил на ночь стражу у баррикад. Сам же он вместе с

- 348 -

Фродо отправился в дом Хижинсов. Семья сидела на кухне,

теплой, уютной, и Хижинсы из вежливости немного

порасспрашивали Мерри и Фродо об их путешествиях, но ответы

выслушивали вполуха – события в Заселье волновали их

гораздо больше.

– Заварил кашу не кто иной, как Прыщ, – так мы его называем, –

рассказывал Хижинс. – Только вы отъехали, сразу и началось. У

него уже и тогда в голове дурь завелась, у Прыща. Похоже, он

хотел прикарманить все Заселье, а потом командовать нами

налево и направо. Скоро выплыло, что деньжат у него

накопилось больше, чем могло бы пойти ему на пользу; но он

продолжал хапать, хотя откуда к нему текли деньги – неизвестно.

Он скупал мельницы, пивоварни, трактиры, хутора, плантации

курительного зелья. Сэндиманову мельницу, например, он купил

еще до того, как переехал в Котомку… А начинал он в Южном

Пределе – от отца ему досталось много недвижимости.

Поговаривали, что наш дружок, не делая шума, уже года два

сбывает лучший долгодольский лист за границу. А в конце

прошлого года Прыщ осмелел и начал вывозить добро целыми

обозами – уже не только лист, а много всякой всячины. Это сразу

больно ударило по Заселью. А тут зима на носу… Наши было

осерчали, но у него нашелся свой ответ. Понаехала уйма людей

на громадных телегах – по большей части все разбойники да

грабители: одни нагрузили телеги добром и уехали, другие

остались в Заселье. Не успели мы оглянуться, как от них

продыху не стало. Они валили деревья, копали землю,

возводили дома и казармы – в общем, что хотели, то и делали.

Сначала, коли они что брали или портили, Прыщ

раскошеливался, но вскоре ему это надоело, а они расхаживали

с важным видом и тащили все, что понравится. Народ зашумел,

но как–то вполголоса. Старый Уилл Бургомистр пошел к Прыщу с

протестом, но даже до Котомки не добрался. Бандиты схватили

его и заперли в Мичел Делвингских Подвалах. Там он и

посейчас. Не успел отойти Новый Год, как Прыщ, видя, что мы

остались без Бургомистра, объявил себя Начальником шерифов,

а потом и просто «Начальником», и вконец распоясался. Если

кто–нибудь начинал, по его словам, «заноситься» или

«высовываться», то следовал прямиком за Уиллом. И пошло

поехало! Курева совсем не осталось – только для людей. Потом

- 349 -

оказалось, что Начальника, видите ли, тошнит от пива, и все

трактиры сразу же позакрывались. Пиво теперь есть только для

людей Начальника… Ну так вот. Еды становилось все меньше и

меньше, Правил – все больше и больше. Только изредка

удавалось что–нибудь припрятать и не выдать ворюгам, а те

грабили кто во что горазд – якобы ради какого–то

«справедливого распределения». Это значит, что им доставалось

от пуза, а нам – шиш, за исключением той малости, что раздают

в Полицейских Участках. Только это все обычно несъедобно.

Попробуй перевари такую гадость!

– А кто такой Шарки? – насторожился Мерри. – Помнится, кто–то

из них поминал это имя.

– Главный бандюга, наверное, – пожал плечами Хижинс. –

Сперва мы о нем услышали, когда собирали последний урожай,

в конце сентября. Мы его не видели, но, говорят, он тоже сидит в

Котомке. Я так понимаю, что за Начальника сейчас он.

Остальные ему в рот смотрят. А приказы у него по большей

части немудреные: грабь, жги, ломай! Теперь вот и до

смертоубийства дошло. Во всем этом и смысла–то уже никакого

нет, даже плохого. Срубят дерево и бросят, сожгут дом, а нового

не построят… Возьмите хотя бы мельницу Сэндимана. Прыщ

снес ее, едва только перевез в Котомку свое барахло. Затем он

привел целую толпу грязных свирепых громил. Они построили

ему новую мельницу, больше прежней, и напичкали ее всякими

колесиками да заграничными финтифлюшками. Но в восторг

пришел только дурень Тэд. Он по–прежнему работает при

мельнице – чистит у ихних машин колесики. А его отец, между

прочим, был мельником и сам распоряжался хозяйством… Так

вот, Прыщ затеял все это ради того, чтобы молоть больше и

быстрее. Остальные мельницы он тоже все перестроил. Но если

нет зерна, из чего муку–то молоть? А зерна больше не стало –

сколько на старую мельницу возили, столько будут и на новую

возить. Да что там «столько же» – с тех пор, как за дело взялся

Шарки, они вообще молоть перестали. Но мельница почему–то

работает как ни в чем не бывало! Гром, стук, труба дымит, вонь

страшная – словом, в Заселье теперь даже ночью нет покоя.

Потом, они нарочно сливают в Реку всякую пакость, и теперь

ниже по течению воду пить нельзя – а ведь Река течет прямиком

в Брендивин… В общем, если они решили превратить Заселье в

- 350 -

пустыню, то таким манером они скоро своего добьются. Я вам

вот что скажу: Прыщ тут ни при чем. Это все Шарки, помяните

мое слово.

– Вот–вот, – вмешался Юнец Том. – Даже старуху мать Прыща

арестовали, эту, как ее, Лобелию, а Прыщ ее очень любил –

один только он и любил, наверное… Ребята из Хоббитона

видели, как это было. Идет себе Лобелия из Котомки со своим

старым зонтиком под мышкой. А навстречу ей поднимается

здоровая такая телега с чужаками. Лобелия и спрашивает: «Вы

куда это?» – «В Котомку». – «Зачем?» – «Поставить Шарки пару

сарайчиков». – «А кто вам разрешил ставить там сарайчики?» –

«Шарки и разрешил, – говорят они. – Отвали с дороги, старая

перечница!» А она: «Вот я вам покажу Шарки, ворье поганое!» –

и ну молотить вожака зонтиком. А ведь этот громила раза в два

выше ее! Ну, они взялись, скрутили ее и бросили в Подвалы,

даром что старуха. В Подвалах много таких, по ком мы, честно

говоря, больше скучаем, чем по Саквильше, но от правды никуда

не денешься – она держалась молодцом, не то что иные!

Тут в кухню ввалился Сэм со своим Стариканом. Старший Гэмги

с виду не особенно изменился – только оглох немного.

– Добрый вечер, господин Бэггинс! – приветствовал он Фродо. –

С приездом вас! Рад, что вы целы! Только вот зуб у меня на вас,

если можно так выразиться, уж простите меня за нахальство. Не

следовало вам продавать Котомку! Я вам это сразу сказал. С

этого и пошли все безобразия. Пока вы путешествовали по

заграницам и гоняли по горам каких–то там Черных Людей, если

не врет мой Сэм, – только зачем вам это надо было, вот вопрос!

– так вот, пока вы шастали не пойми где, грабители перекопали

Отвальный Ряд и попортили всю мою картошку!

– Мне очень жаль, господин Гэмги! – пособолезновал Фродо. –

Но я вернулся и сделаю все, чтобы возместить убытки!

– Лучше не скажешь, – одобрил Старикан. – Господин Фродо

Бэггинс – благородный хоббит, я это говорил раньше и теперь

скажу, хотя это относится не ко всем Бэггинсам – уж вы меня

простите. Как там мой Сэм – не осрамился? Вы им довольны?

– Весьма и весьма, господин Гэмги, – улыбнулся Фродо. – Более

того, ваш Сэм стал знаменитым, и теперь от моря и до моря,

даже за Великой Рекой, слагают песни про его геройские

подвиги!

- 351 -

Сэм залился краской и бросил на Фродо благодарный взгляд: у

Рози сияли глаза, и она нежно улыбалась Сэму.

– Что–то не верится, – не сдавался Старикан. – Хотя по одежде

сразу видать, что он среди чужаков терся. Куда делся его жилет?

Может, железо дольше не снашивается, но я бы на себя такой

штуки ни за что не нацепил, уж вы меня простите!

Семейство Хижинсов и гости встали чуть свет. Ночью все было

тихо, но днем следовало ожидать неприятностей.

– Кажется, в Котомке никого из разбойников не осталось, –

говорил Хижинс. – Но с Перекрестка в любое время может

нагрянуть другая банда.

Сразу после завтрака в дверь постучал гонец из Туккборо. Он

был в приподнятом настроении.

– Тан взбаламутил всю округу, – сообщил он. – Весть

разнеслась, как лесной пожар. С бандитами, которые следили за

Туккборо, покончено, а кто смог унести ноги, тот удрал на юг. Тан

погнался за ними, чтобы не дать им собраться вместе, а

господина Перегрина послал сюда и дал ему ребят в подмогу.

Следующая новость была менее приятной. Около десяти часов

утра на ферме появился Мерри; за всю ночь он так и не прилег.

– Они уже в шести верстах от нас, – сказал он. – Целая орава.

Идут от Перекрестка, и по дороге к ним присоединяются новые.

Набралась почти сотня. Эти бандюги поджигают все, что

попадается на пути!

– Да, эти идут не разговоры разговаривать, эти нас всех

перережут, если получится, – кивнул фермер Хижинс. – Если

Тукки их не обгонят, нам придется куда–нибудь спрятаться и

стрелять без предупреждения. Кажется, без потасовки на этот

раз не обойтись, господин Фродо!

Но Тукки успели. Вскоре они стройной колонной показались на

дороге, ведущей из Туккборо, с Зеленых Холмов. Пиппин собрал

к себе под начало добрую сотню своих родичей. Теперь у Мерри

было под рукой достаточно крепких, надежных хоббитов.

Разведчики сообщили, что Большие держатся вместе и не

рассеиваются. Люди узнали, что в стране бунт, – и, очевидно,

рассчитывали подавить его без всякой жалости, начав с

Приречья как главного очага беспорядков. Вид у них, по словам

разведчиков, был устрашающий, но, по–видимому,

предводителя, который смыслил бы в военном деле, у бандитов

- 352 -

не было. Они махнули рукой на всякую осторожность и, судя по

всему, играют теперь в открытую.

Мерри быстро изложил свой план.

Грохоча сапогами, разбойники вышли на Западный Тракт и, не

останавливаясь, свернули на Приреченскую дорогу, которая шла

в гору меж двух высоких склонов с приземистыми изгородями,

тянувшимися поверху. Но за поворотом, примерно в полуверсте

от Тракта, банда натолкнулась на серьезное препятствие –

баррикаду из опрокинутых вверх колесами старых телег. Это

остановило карателей: они перевели взгляд выше – и увидели,

что вдоль изгородей, с обеих сторон дороги, выстроились

хоббиты. В это время за их спинами спешно возводился заслон

из телег, заранее спрятанных неподалеку. Путь назад оказался

закрыт. Сверху прозвучал голос Мерри.

– Вы в западне, – возвестил он. – Ваши хоббитонские приятели

тоже попали в ловушку. Кончилось это тем, что одного мы

пристрелили, остальные сидят связанные. Оружие на землю!

Отступить на двадцать шагов! Сесть и не двигаться! Попытка к

бегству будет стоить вам жизни.

Но разбойники сдаваться не торопились. Правда, несколько

человек опустились было на землю, но остальные быстро

вправили им мозги и заставили встать. Десятка два бросилось

обратно – на телеги. Шестерых застрелили на месте; остальные,

убив двух хоббитов, прорвались и бросились в сторону Лесного

Угла. Двое упали, настигнутые стрелами. Мерри протрубил в рог;

издалека ответили.

– Далеко не уйдут, – успокоил Пиппин. – Тут везде наши.

Бандиты, оставшиеся в западне, – около восьмидесяти человек

– полезли вперед через баррикаду и вверх по склонам.

Хоббитам пришлось натянуть тетивы и взяться за топоры. Но

самым сильным и отчаянным головорезам все–таки удалось

взобраться по западному склону, где они бросились в яростную

атаку, стараясь убить побольше хоббитов, – теперь это было для

них важнее, чем прорваться. Несколько бойцов из отряда

защитников упали мертвыми, остальные дрогнули, но тут Мерри

и Пиппин, дравшиеся на другой стороне, перебежали через

дорогу и пришли на помощь. Мерри сам зарубил главаря

разбойников – огромного косоглазого громилу, смахивавшего на

орка. Подоспели другие бойцы, и оставшиеся люди во мгновение

- 353 -

ока были окружены широким кольцом лучников.

Наконец бой закончился. На поле осталось больше семидесяти

бандитов, около дюжины удалось взять в плен. Девятнадцать

хоббитов погибло, около тридцати получили раны. Мертвых

бандитов перенесли на телеги, отвезли к старому песчаному

карьеру, находившемуся неподалеку, и похоронили. С тех пор

место это стало называться Разбойничьей Ямой. Павших в бою

хоббитов погребли в общей могиле, на одном из придорожных

склонов; позже в этом месте установили большой памятный

камень, а вокруг камня разбили сад. Так закончилась

Приреченская битва 1419 года – последняя битва, случившаяся

на засельской земле, и единственная со времен достопамятного

сражения при Зеленополье на окраине Северного Предела в

1147 году. Хотя Приреченская битва, к счастью, обошлась без

большой крови, она составила в Алой Книге целую главу. Имена

тех, кто принял в ней участие, были записаны на отдельном

Свитке, и у засельских историков вошло в обычай заучивать этот

список наизусть. Кстати сказать, с тех пор род Хижинсов

прославился и быстро пошел в гору. Но сколько ни

переписывался Свиток, его неизменно возглавляли

Главнокомандующие Приреченской битвы – Мериадок и

Перегрин.

Фродо на поле битвы тоже присутствовал, но меча так и не

обнажил. Главным образом он увещевал тех хоббитов, которые,

потеряв голову от ярости при виде павших товарищей, рвались

прикончить сдавшихся в плен грабителей. После битвы, когда

были отданы все необходимые приказы, он вместе с Мерри,

Пиппином и Сэмом вернулся на ферму к Хижинсу. Покончив с

несколько запоздалым обедом, четверо друзей откинулись на

спинки стульев, и Фродо со вздохом произнес:

– Что же, настало, кажется, время заняться «Начальником».

– Истинная правда! И чем скорее, тем лучше, – подтвердил

Мерри. – Только миндальничать с ним нечего. Он должен

понести кару за то, что привел сюда чужаков, и за все беды,

которые они у нас натворили.

Старый Хижинс на всякий случай взял с собой в Котомку

дюжины две самых крепких и ловких хоббитов.

– Мы не знаем наверняка, есть там охрана или нет, – сказал он.

– Можно только гадать…

- 354 -

И они направились в сторону Котомки. Фродо, Сэм, Мерри и

Пиппин возглавили отряд.

Это были одни из самых тяжелых минут в их жизни. Сначала

впереди замаячила уже виденная ими прежде несуразная труба.

Когда же отряд приблизился к старой заречной деревеньке и

вступил на улицу, обставленную рядами безобразных бараков,

новая мельница, сооружение хмурое и грязное, открылась перед

хоббитами во всей своей красе. Она представляла собой

гнусного вида кирпичный куб, перегородивший Реку от берега до

берега и выпускавший в нее дымящуюся вонючую жижу. Ну а у

Приречного Тракта не осталось ни одного дерева…

Когда же хоббиты перешли через мост и посмотрели на Холм –

им осталось только ахнуть. Даже Сэм, который никогда не

забывал видения в Зеркале Галадриэли и готовился к худшему,

такого не ожидал. Старый амбар на западной стороне был

снесен, на его месте стояли ряды каких–то черных

просмоленных будок. Каштанов на Холме не осталось вовсе.

Склоны были разрыты, живые изгороди вырваны с корнем. На

голой, вытоптанной площадке, красовавшейся на месте бывшей

лужайки, беспорядочно теснились большие телеги. Отвальный

Ряд превратился в зияющий карьер для добычи песка и гравия.

Из–за сараев нельзя было разглядеть даже входа в Котомку.

– Срубили! – в отчаянии закричал Сэм, показывая на полянку,

где Бильбо произнес некогда свою Прощальную Речь. – Они

срубили наше Праздничное Дерево!

Мертвое дерево, изрубленное топорами, лежало на земле. Этого

Сэм вынести уже не мог и разрыдался.

Однако смех, раздавшийся неподалеку, вмиг осушил его слезы.

Из–за низкого забора, опоясывающего двор мельницы,

выглядывал мрачно ухмыляющийся хоббит с грязным лицом и

черными от копоти руками.

– Что, Сэм, не по вкусу? – поинтересовался хоббит. – Так я и

знал. Слабаком ты был, слабаком и остался. Что ж ты не уплыл

на одном из тех кораблей, о которых рассказывал? Я думал, ты

давно уже плывешь себе, плывешь… Что ж ты вернулся? Здесь

теперь баклуши бить не положено.

– Оно и видно, – сквозь зубы процедил Сэм. – Столько работы,

что даже умыться некогда. Знай цельный день без роздыху стой

да стенку подпирай, а то далеко ли до беды – упадет ведь! Учти,

- 355 -

Сэндиман, кое–кто заплатит мне за все это безобразие, так что

советую придержать язык – а то кошелька не хватит!

Тэд Сэндиман сплюнул через забор:

– Прям! Да ты меня и пальцем не тронешь, ясно? Я – друг

Шефа. Если будешь вякать, он тебя сам тронет, да так, что тебе

не поздоровится!

– Не спорь с дураком, Сэм, – вмешался Фродо. – От души

надеюсь, что мало кто из хоббитов опустился до такой степени.

А если это не так, то большего зла люди нам причинить не

могли.

– Ты нахал и грязнуля, Сэндиман, – добавил Мерри. – К тому же

ты сильно просчитался! Видишь ли, мы идем выкуривать твоего

любимого Шефа из его норки. С его людьми мы уже

разделались.

У Тэда отвисла челюсть. Ему только теперь попались на глаза

остальные – отряд по знаку Мерри уже вступил на мост.

Сэндиман бросился обратно на мельницу, выскочил оттуда с

рогом в руках и затрубил что было мочи.

– Пожалей глотку, – рассмеялся Мерри. – У меня есть игрушка

получше твоей.

Он поднес к губам серебряный рог и дунул в него. Чистый,

звонкий голос рога зазвенел над Холмом, и изо всех нор,

домишек и обшарпанных сараев с радостными криками

повалили хоббиты. Ликуя и приветствуя освободителей, они тут

же пристраивались в хвост отряда.

Взойдя на Холм, хоббиты остановились. Фродо и его друзья

пошли к Котомке одни. Вот наконец и усадьба, которую они так

любили когда–то!.. Сад был застроен будками и сараями, причем

некоторые стояли вплотную к старым окнам, что глядели на

запад, и загораживали весь свет. Куда ни глянь – всюду

громоздились груды мусора. Двери стали пестрыми от царапин;

шнурок от звонка висел бесполезной веревочкой. Впрочем, и на

стук никто не ответил. Наконец друзья налегли на створки – и те

подались. Они вошли внутрь. В норе стоял запах гнили и

плесени, во всех комнатах царил пыльный беспорядок – не

похоже было, чтобы тут кто–нибудь жил в последнее время.

– Где же прячется этот злосчастный Лотто? – недоуменно

спросил Мерри, когда они обыскали все комнаты до единой и не

нашли никого, кроме крыс и мышей. – Может, позвать остальных

- 356 -

и обыскать сараи?..

– Здесь, пожалуй, хуже будет, чем в Мордоре! – пробормотал

Сэм. – По–своему даже гораздо хуже! Здесь Мордор приходит

прямо к тебе в дом, и попробуй–ка вытерпи это! Ведь это твой

дом, и ты помнишь его совсем другим…

– Да, это Мордор, – подтвердил Фродо. – Это его дела. Ведь

Саруман работал на Мордор даже тогда, когда ему

представлялось, что он старается для себя. То же самое

происходило и с теми, кого он сам обвел вокруг пальца, – как,

например, с Лотто.

Мерри с ужасом и отвращением огляделся.

– Давайте уйдем! – взмолился он. – Знал бы я, чтó он

сделает с нашим Засельем, я бы этот кисет в глотку ему забил –

ей–же–ей!

– Ничуть не сомневаюсь! Но этого не случилось – и хорошо, что

не случилось, а то я не смог бы поздравить вас с возвращением!

У дверей стоял Саруман, веселый и отъевшийся. Глаза его

блестели от злобы: он явно забавлялся.

Внезапно Фродо понял.

– Шарки! – воскликнул он.

Саруман рассмеялся:

– А, значит, ты уже слышал это прозвище? В Исенгарде этим

именем меня называли все мои рабы. Видимо, в знак большой

любви. Но кажется, ты не ждал встретить меня здесь?

– Не ждал, – ответил Фродо. – Хотя мне следовало бы

догадаться раньше. Мелкие пакости да низкие козни – Гэндальф

предупреждал меня, что на это у тебя пороху еще хватит!

– И с избытком, – раскланялся Саруман. – Только почему же

мелкие? Ах, как вы меня рассмешили, вельможные вы мои

хоббитята, когда я повстречал вас в компании важных персон, –

какие вы были напыщенные, гордые, фу–ты ну–ты! А сколько

самодовольства! Вы–то думали, что вам уже ничто не грозит, что

вы удачно выкарабкались и вам остается только весело доехать

до родного домика и зажить там себе на радость, в тишине и

покое. Жилище Сарумана может лежать в руинах, Сарумана

можно выгнать, но ваш дом и пальцем не тронь! А если кто

тронет – ничего страшного! Гэндальф обо всем позаботится! –

Саруман снова рассмеялся и продолжал: – О нет, только не он!

Отслужившую вещь он хранить не будет. С глаз долой – из

- 357 -

сердца вон! И нет чтобы вам сразу об этом догадаться! Нет, вам

надо было цепляться за него до последнего, и праздновать

лодыря, и молоть языком, пока дорога домой не оказалась для

вас вдвое длиннее! Ну что ж, подумал я, если эти хоббиты такие

ослы, они заплатят мне сторицей! Будь у меня побольше

времени да побольше людей – урок вышел бы нагляднее. Но

кое–что я все–таки успел. Вам и за всю жизнь не исправить того,

что я сделал с вашим Засельем! А я буду вспоминать об этом и

утешаться.

– Если ты находишь в этом утешение – что ж! – ответил Фродо. –

Но мне жаль тебя. Боюсь, что утешаться тебе придется только

воспоминаниями. Уходи отсюда немедленно и никогда не

возвращайся!

Влившиеся в отряд хоббиты из соседних деревень заметили

Сарумана, когда он выскользнул из двери одного из сараев по

соседству. Теперь они толпились у порога Котомки. Услышав

слова Фродо, многие возроптали:

– Что ж мы, так его и отпустим? Да его убить мало! Это же

отъявленный злодей и душегуб! Смерть ему!

Саруман оглядел гневные лица хоббитов и улыбнулся.

– «Смерть! Смерть!» – передразнил он. – Убейте меня, мои

храбрые хоббиты, убейте, если думаете, что вас тут для этого

достаточно! – Он гордо выпрямился и вперил в толпу мрачный

взгляд своих черных глаз. – Вы думаете, если я утратил все, чем

обладал раньше, я уже не волшебник? Ошибаетесь! Поднявший

на меня руку будет проклят навеки! А если моя кровь оросит

землю Заселья – ваши сады зачахнут и уже никогда более не

возродятся!

Хоббиты попятились. Но Фродо остановил их:

– Не верьте ему! Он потерял волшебную силу. Все, что у него

осталось, – это голос: ему нетрудно будет вас напугать и

обмануть, если вы не воспротивитесь. И все же я против

убийства. Он отомстил, теперь отомстим мы… Что в этом

пользы? Местью ничего не исправишь. Уходи, Саруман, да

поторапливайся!

– Эй, Червяк! – закричал Саруман.

Из ближнего сарая появился Червеуст – и крадучись, чуть ли не

на четвереньках, как побитая собака, приблизился к Саруману.

– Пошли отсюда, Червяк! – толкнул его Саруман. – В дорогу! Эти

- 358 -

вельможные господа, эти благородные принцы не желают нас

больше видеть. Давай, трогай!

Саруман повернулся и направился прочь. Червеуст, припадая к

земле, засеменил рядом. Наконец Саруман поравнялся с Фродо;

вдруг в руке его сверкнул кинжал, и он нанес Фродо быстрый

удар в грудь. Острие скользнуло по кольчуге, которую Фродо по

прежнему носил под одеждой, и погнулось. Дюжина хоббитов во

главе с Сэмом с криками кинулись к злодею и опрокинули его на

землю. Сэм выхватил меч.

– Нет, Сэм, – остановил его Фродо. – Не убивай его! Все равно

не убивай! Ведь он меня даже не поцарапал. Да и в любом

случае я не хочу, чтобы его убили, когда он так обозлен! Некогда

он был славен и велик. Он принадлежал к благородному

братству волшебников, и не нам вершить расправу над ним. Он

пал, и поставить его на ноги мы бессильны. Но какой бы ни была

глубина его падения – я бы его пощадил. Может, он когда

нибудь обретет исцеление?

Саруман поднялся и с удивлением уставился на Фродо. В его

глазах читались уважение и ненависть.

– А ты стал взрослым, невеличек, – промолвил он. – Да, да, по

настоящему взрослым. Ты мудр и жесток. Ты обобрал меня,

лишив мое отмщение сладости, и я ухожу с горечью в сердце,

потому что своим поступком ты превратил меня в должника.

Ненавижу – и тебя, и твое великодушие! Но делать нечего. Я

уйду и больше не потревожу тебя. Но не жди, что я пожелаю

тебе здоровья и долгих лет жизни! Ни того ни другого у тебя не

будет – но уже не по моей вине. Я только предсказываю.

Он побрел прочь, и хоббиты дали ему пройти – но так крепко

сжали оружие, что у них побелели костяшки пальцев.

Червеуст, немного поколебавшись, двинулся за своим хозяином.

– Червеуст! – позвал его Фродо. – Тебе вовсе не обязательно

идти вместе с ним! Ты не сделал мне никакого зла. Оставайся!

Отдохнешь, поправишься – а потом сам решай, что тебе делать.

Червеуст остановился и взглянул на Фродо; казалось, ему

хотелось остаться. Саруман обернулся.

– Никакого зла? – проскрипел он. – О, что это я, конечно же,

никакого! Когда он выбирался из своей конуры по ночам, он, без

сомнения, просто любовался звездами. Мне, кстати,

послышалось, будто кто–то спрашивал, где скрывается

- 359 -

несчастный Лотто. Ты ведь можешь им показать, а, Червяк? Не

стесняйся!..

Червеуст согнулся в три погибели и завыл:

– Нет, нет!

– Ну тогда я сам, – вздохнул Саруман. – К сожалению, Червяк

зарезал его – зарезал вашего бедного маленького друга, вашего

драгоценного Шефа и Начальника. Или я ошибаюсь, а, Червяк?

Я полагаю, что он убил его, когда тот мирно спал. Надеюсь, что

тело предано земле. Хотя тут могут возникнуть сомнения. В то

время Червяк сильно голодал… Нет, нет, он далеко не такая

невинная овечка, как вы думаете. Для вас же лучше будет, если

вы оставите его мне.

В налитых кровью глазах Червеуста зажглась бешеная

ненависть.

– Это ты мне велел! Ты заставил меня это сделать! – прошипел

он.

– Конечно! Ты ведь всегда слушаешься Шарки, правда, Червяк?

– недобро засмеялся Саруман. – Так вот, на этот раз Шарки

велит тебе следовать за ним.

Он пнул припавшего к земле Червеуста ногой в лицо, повернулся

и зашагал прочь. Но тут случилось непредвиденное. Выхватив

откуда–то припрятанный нож, Червеуст взвился с земли, подобно

дикому псу бросился на Сарумана и, откинув назад голову

чародея, полоснул его ножом по горлу. Затем, отпрыгнув, убийца

с воплем помчался вниз по дороге. Прежде чем Фродо успел

прийти в себя и промолвить хоть слово, зазвенели три тетивы и

Червеуст упал мертвым.

К удивлению и ужасу всех, кто находился рядом, тело Сарумана

начал обволакивать сероватый туман; медленно, словно дым от

костра, туман этот поднялся высоко в небо и образовал в

воздухе над Холмом подобие бледной, размытой фигуры. Фигура

с мгновение повисела над головами хоббитов, повернувшись

лицом к западу; но с запада дохнуло холодным ветром,

туманная фигура изогнулась – и со вздохом рассеялась.

Фродо смотрел на распростертое у его ног тело с жалостью и

ужасом. В убитом внезапно проступили следы разложения,

словно смерть настигла его уже много дней назад. Тело на

глазах съежилось; лицо сморщилось и превратилось в лоскутья

кожи, легко отстающие от жутко оскалившегося черепа. Фродо

- 360 -

поднял валявшийся рядом грязный плащ, накрыл им останки

чародея и отвернулся.

– Вот и все, – сказал Сэм. – Скверный конец… Я предпочел бы

этого не видеть. Но хорошо все–таки, что мы избавились от этой

парочки!

– И Войне конец. Самый последний конец и, надеюсь,

настоящий! – прибавил Мерри.

– Я тоже на это надеюсь, – отозвался Фродо и вздохнул. – Это

был последний удар. Но кто бы мог подумать, что он настигнет

нас именно тут, у дверей Котомки! Многого я чаял, многого

страшился – но такого не ожидал!

– Я бы это концом называть не стал, – мрачно заметил Сэм. –

Надо сперва расчистить все здешнее безобразие, а потом

радоваться. А времени мы на это ухлопаем уйму, и попотеть

придется, как никогда в жизни…

 

Глава девятая.

СЕРАЯ ГАВАНЬ

 

Чтобы привести Заселье в прежний вид, хоббитам

действительно пришлось попотеть – но времени на обустройство

ушло гораздо меньше, чем думал Сэм. На следующий день

после битвы Фродо поехал в Мичел Делвинг освобождать

узников, томившихся в Подвалах. Среди первых он обнаружил

там несчастного Фредегара Булджера, которому прозвище

Пончик теперь уже никак не подходило. Разбойникам удалось

выкурить из–под земли руководимый Пончиком отряд

мятежников, засевший в норах между Барсучьими Ямами и

Скари.

– Эх, бедолага! Уж лучше бы ты отправился тогда с нами! –

вырвалось у Пиппина, когда Булджера вынесли на свет.

Сам Фредегар так ослаб, что не мог сделать и шагу. Услышав

голос Пиппина, он открыл один глаз и попытался изобразить на

лице бодрую улыбку.

– Это что еще за юный великан с луженой глоткой? – прошептал

он одними губами. – Неужели малютка Пиппин?! Слушай, какого

размера у тебя теперь шляпа, а?

Нашли и Лобелию. Бедняжка! Ее вызволили из темной, узкой

камеры, и стало видно, что она превратилась в старуху – вконец

- 361 -

исхудала, одряхлела… Тем не менее гордая страдалица

захотела выйти из Подвалов сама, без посторонней помощи.

Когда она появилась на пороге, опираясь на руку Фродо и крепко

сжимая знаменитый зонтик, – толпа так дружно завопила и

зааплодировала, что Лобелия даже прослезилась. Впервые в

жизни ей довелось испытать, что такое всеобщие любовь и

признание. Но известия о гибели Лотто она перенести не смогла

и в Котомку возвращаться не стала. Усадьба была возвращена

Фродо, а сама Лобелия поселилась у своих родственников

Перестегинсов на хуторе Выдолбы.

На следующий год весной бедняжка умерла – как–никак, ей было

больше ста лет! Ее завещание донельзя удивило и тронуло

Фродо: Лобелия отказала ему все свое состояние и в придачу

состояние Лотто, с тем чтобы Фродо потратил деньги на помощь

хоббитам, лишившимся крова за минувший беспокойный год.

Многолетний семейный раскол закончился миром.

Старый Уилл Белоног попал в Подвалы самым первым, поэтому

теперь, несмотря на то что его обижали меньше других, ему

прежде всего требовалось усиленное питание – облик

Бургомистра должен был соответствовать занимаемой

должности! А пока господин Белоног восстанавливал форму,

Фродо дал согласие выступать его полномочным

представителем. Сделал он в этой роли только одно заметное

дело – ограничил обязанности шерифов и уменьшил их отряды.

Мериадок и Перегрин взяли на себя труд выследить всех

чужаков, оставшихся в Заселье, и вскоре вернулись с победой.

Узнав о битве в Приречье, большинство южан бежало, и отряды

Тана не встретили почти никакого сопротивления. К Новому Году

последние разбойники, укрывшиеся в лесу, были окружены, и те

из них, кто сдался сам, были помилованы; хоббиты проводили их

до границ и выдворили за пределы страны.

Работы по расчистке Заселья набирали ход, и Сэм окунулся в

них с головой. Когда требуется и при желании хоббиты могут

трудиться как пчелки. Вот и теперь в Заселье отыскались тысячи

рук, готовых взяться за дело, – от маленьких, но ловких

девчоночьих и мальчишечьих до морщинистых, задубелых,

стариковских. Ко дню Юла все новые казармы для полицейских,

а с ними и остальные творения «людей Шарки» раскатали по

бревнышку. При этом ничего не пропало – все пошло на

- 362 -

укрепление и ремонт старых норок, особенно кирпичи: благодаря

кирпичам в норках стало уютнее и суше. А в амбарах, сараях и

заброшенных норах отыскались изрядные запасы еды, утвари и

пива – особенно в туннелях под Мичел Делвингом и старых

каменоломнях в Скари: те просто ломились от разного добра,

так что праздник Зимнего Юла удалось встретить куда веселее,

чем рассчитывали засельчане.

Прежде всего – еще даже новую мельницу не успели снести –

были расчищены Холм, Котомка и Отвальный Ряд.

Свежевырытый песчаный карьер засыпали и разровняли, а на

его месте разбили большой зимний сад. В южном склоне вырыли

новые норы и выложили их изнутри кирпичом. Старикан Гэмги

водворился в норке под номером три и с тех пор частенько

повторял, не заботясь о том, слушают его или нет:

– Плох тот ветер, который никому не приносит ничего хорошего.

Я всегда это говорил! Но все хорошо, что кончается лучше, чем

начиналось!

Разгорелся небольшой спор – как лучше назвать эту новую

улицу? Думали о Цветущем Битвище и о Лучших Смайлах, но в

конце концов, не изменив хоббичьему здравому смыслу, улицу

назвали просто – Новая. Ну а что до известного прозвища Тупик

Шарки, то это не более чем шутка, бытовавшая одно время в

Приречье.

Больше всего пострадали засельские деревья: по приказу Шарки

узурпаторы оставили Заселье совсем без зелени. Во всех

Четырех Пределах деревья были безжалостно вырублены, и

хоббиты переживали эту утрату тяжелее всего. Беда была в том,

что такие раны долго не заживают, и Сэм понимал, что теперь,

наверное, только его правнуки увидят Заселье таким, каким оно

было прежде.

И вдруг в один прекрасный день – раньше Сэм был слишком

занят, чтобы вспоминать о своих путешествиях, – он подумал о

шкатулке, которую подарила ему Галадриэль. Он достал

подарок, показал остальным Путешественникам (так их теперь

называли все) и спросил их совета.

– А я все думаю – когда ты про нее вспомнишь? – сказал Фродо.

– Открой же ее поскорее!

В шкатулке серела пыль, мелкая и мягкая, а в пыли лежал

одинокий серебристый орешек.

- 363 -

– И что теперь? – спросил Сэм.

– Выбери ветреный день, развей пыль на все четыре стороны и

дай этой штуке сделать свое дело, – предложил Пиппин.

– Тогда мы не узнаем, что из этого получилось, – вздохнул Сэм.

– Выбери какое–нибудь одно местечко и проверь на нем, –

посоветовал Мерри.

– Госпоже Галадриэли вряд ли понравится, если я потрачу ее

подарок на свой собственный сад, – рассудил Сэм. – Не один

ведь я пострадал – по всем ударило.

– Тогда работай головой! Пусти в ход весь свой опыт! А когда

сделаешь все, что сможешь, – используй подарок Владычицы.

Пусть он поможет тебе и улучшит твою работу, – предложил

Фродо. – Но не будь транжирой. Здесь не так много пыли, а

ведь, наверное, каждая пылинка очень важна!

Тогда Сэм поступил так: там, где раньше стояли особенно

красивые или особенно дорогие засельчанам деревья, он

посадил по саженцу, оставив у корней каждого по драгоценной

пылинке. Он обошел все Заселье, но никто не обижался на него

за то, что больше всего времени он проводил в садах Хоббитона

и Приречья. Когда работа была закончена, в шкатулке еще

оставалась щепотка пыли; с ней Сэм отправился к Межевому

Камню, который стоял, считай, в самом центре Заселья, и,

благословив остатки пыли, развеял их по ветру. Ну а

серебристый орешек он посадил на Праздничной Поляне перед

входом в Котомку, на том самом месте, где росло некогда

знаменитое дерево. Что–то теперь здесь вырастет?.. Всю зиму

Сэм воспитывал в себе терпение, стараясь не бегать туда по три

раза на дню, высматривая, нет ли чего новенького.

То, что случилось весной, превзошло самые смелые ожидания

Сэма. Саженцы все до единого принялись и пошли в рост, да так

быстро, словно в один год хотели вместить все двадцать. А у

порога Котомки из зеленой травы поднялось красивое молодое

деревце с длинными листьями и серебристой корой. В апреле

оно покрылось золотым цветом. Это был самый настоящий

маллорн! Чудесному дереву дивились все. Со временем этот

маллорн превратился в удивительного красавца и стал знаменит

на все Средьземелье. Некоторые отправлялись в далекое

путешествие только ради того, чтобы взглянуть на него, – ведь

это был единственный маллорн к западу от Гор и к востоку от

- 364 -

Моря, и к тому же один из самых красивых в мире!

Вообще говоря, 1420 год в Заселье выдался исключительный.

Мало того, что солнечных дней выпало вдоволь, что дождь

проливался только в нужное время и шел ровно столько, сколько

требовалось, – в самом воздухе, казалось, разлиты были

щедрые животворящие силы, и на все месяцы этого

необыкновенного года лег отблеск красоты, о какой в землях

смертных обычно не имеют и понятия. Все дети, рожденные или

зачатые в этот год, – а было их великое множество – росли

красивыми и крепкими, а на головенках у большинства из них

вились густые золотистые волосы, что вообще–то встречается у

хоббитов крайне редко… Урожай собрали преизобильнейший.

Юное поколение просто–напросто купалось в клубнике с

молоком, а слив съедалось так много, что в траве после набега

хоббитят оставались целые груды косточек – ни дать ни взять

пирамиды из вражьих черепов. Весь год никто в Заселье не

болел, и каждый радовался жизни, как никогда, – кроме тех, на

ком лежала забота подстригать траву.

В Южном Пределе виноградные лозы, увешанные гроздьями,

чуть ли не лежали на земле, урожай курительного зелья

превзошел самые смелые ожидания, амбары ломились от

пшеницы, а севернопредельский ячмень так удался, что пиво

1420 года надолго вошло в пословицу. Даже спустя поколение

случалось, что какой–нибудь старикан, опрокинув заслуженную

кружечку пива, с размаху грохнет ею об стол и довольно крякнет:

«Уфф! Доброе пивко! Прямо как в четыреста двадцатом!»

Поначалу Сэм поселился вместе с Фродо у Хижинсов, но как

только на Новой Улице закончились работы, переехал к отцу. В

добавление к остальным заботам Сэм руководил расчисткой и

ремонтом усадьбы Бэггинсов; впрочем, это у него получалось

лишь урывками – он часто отсутствовал, разъезжая по всем

концам Заселья и навещая посаженные им деревья.

В начале марта он как раз уехал и не знал о болезни Фродо.

Тринадцатого марта старый Хижинс нашел хозяина Котомки в

постели. Рука Фродо крепко сжимала камень, который обычно

висел у него на шее. Фродо не то спал, не то бредил.

– Оно ушло, ушло навсегда, – бормотал он. – Вокруг темно и

пусто…

Приступ, однако, миновал, и к возвращению Сэма – вернулся он

- 365 -

двадцать пятого марта – Фродо выздоровел. Рассказывать он о

своей болезни не стал никому. Надо отметить, что к этому

времени работы в Котомке закончились. Мерри с Пиппином

перевезли из Крикковой Лощинки мебель и вещи Фродо, и нора

стала выглядеть почти как в добрые старые времена. Когда все

было готово, Фродо спросил Сэма:

– Ну что, скоро ты ко мне переедешь?

Сэм слегка смутился и не нашелся что ответить.

– Если не хочешь, можешь, конечно, не торопиться, – удивился

Фродо. – Но до твоего отца от Котомки рукой подать. Вдова

Рамбл прекрасно могла бы за ним ухаживать…

– Я не поэтому, – замялся Сэм, сильно краснея.

– Почему же?

– Все дело в Рози. В Розе Хижинс, – признался Сэм. – Бедняжке

совсем не по душе пришлось, что я пропадал столько времени.

Я с ней сразу не успел поговорить, и она, конечно, тоже

смолчала. А потом я опять с ней не поговорил, потому что

навалилась работа и надо было сначала разобраться с делами.

Но теперь я улучил минутку и все сказал, а она вдруг и отвечает:

«Ты и так уже потратил впустую целый год, куда ж еще тянуть?»

– «Впустую? – спрашиваю я. – Не сказал бы». Но я ее понимаю.

Я просто надвое разрываюсь, господин Фродо.

– Вот оно что, – понял наконец Фродо. – Ты собираешься

жениться, а с другой стороны, и в Котомке пожить не отказался

бы. Верно? Но эта задача решается проще простого! Женись как

можно скорее – и перебирайся ко мне вместе с Рози. В Котомке

даже самому большому семейству тесно не будет!

На том и порешили. Сэм Гэмги женился на Розе Хижинс весной

1420 года (этот год прославился еще и бесчисленным

множеством свадеб) и поселился в Котомке вместе с молодой

женой. Сэм считал, что ему крупно повезло. Но Фродо понимал,

что на самом деле повезло не столько Сэму, сколько ему

самому: во всем Заселье не сыскать было хоббита, о котором

заботились бы с такой любовью, как о Фродо. Когда работы по

восстановлению были расписаны по дням и часам и стали

претворяться в жизнь, Фродо зажил тихо и спокойно, без помех

продолжая книгу и разбирая записи Бильбо. В День

Преполовения, на Свободной Ярмарке, он сложил с себя бремя

власти, и старина Уилл Белоног еще семь лет

- 366 -

председательствовал на всех засельских торжествах.

Мерри и Пиппин на первое время поселились в Крикковой

Лощинке. Между Бэкландом и Котомкой установились самые

оживленные связи. Два молодых Путешественника стяжали в

Заселье шумный успех своими песнями, рассказами,

придворными манерами и замечательными вечеринками,

которые они устраивали. Их прозвали «принцами» – на этот раз

безо всякой насмешки: у всех становилось тепло на сердце,

когда навстречу, смеясь и распевая песни далеких стран, ехали

на своих пони два стройных хоббита в ярко сверкающих

кольчугах, с разукрашенными щитами в руках. Роста они были

необычайно высокого, отличались военной выправкой, но в

остальном совсем не изменились, – разве что речь их стала

благороднее, а сами они – жизнерадостнее и веселее, чем когда

бы то ни было.

Фродо и Сэм в отличие от этих двоих сразу перешли на

обыкновенную хоббичью одежду и только иногда набрасывали

на плечи длинные серые плащи из тонкой чужеземной ткани,

застегивая их у горла драгоценными брошками. Кроме того,

Фродо не снимая носил на груди какой–то прозрачный камень и

часто дотрагивался до него пальцем.

Все шло как нельзя лучше – но будущее обещало быть еще

лучезарнее. Сэм с головой погрузился в работу и семейные

радости: он был счастлив так, как только может быть счастлив

хоббит. Целый год счастье Сэма было почти безоблачным;

омрачало его только смутное беспокойство за хозяина. Фродо

незаметно ушел от всех дел, и Сэму больно было видеть, как

мало славы выпало на его долю в родных краях. О подвигах и

приключениях Фродо не знал почти никто – да, сказать по чести,

и знать не хотел. Все уважение, все почести доставались

блестящим Перегрину и Мериадоку, а с ними заодно Сэму

(правда, Сэм своей славы так и не заметил). А осенью на

горизонте замаячила тень былых невзгод.

Однажды вечером, заглянув к хозяину в кабинет, Сэм увидел, что

Фродо выглядит странно. Он был очень бледен, глаза его

смотрели куда–то вдаль и, казалось, видели что–то нездешнее.

– Что случилось, господин Фродо? – бросился к нему Сэм.

– Я ранен, – ответил Фродо. – Ранен, и рана эта никогда не

заживет по–настоящему.

- 367 -

Но ему удалось взять себя в руки, и приступ, казалось, прошел,

а на следующий день Фродо опять был самим собой. Сэм не

сразу сообразил, что случилось все это шестого октября. В этот

день исполнилось ровно два года с того памятного вечера, когда

в лощинке на склоне Пасмурника сгустилась непроглядная тьма.

Время шло своим чередом; наступил год 1421–й. В марте Фродо

снова заболел и с большим трудом скрыл это от Сэма – он знал,

что у Сэма хватает других забот. Двадцать пятого марта – Сэм

радовался: надо же, именно двадцать пятого! – Рози

разрешилась первым ребенком.

– Я прямо в тупике, господин Фродо, – пожаловался Сэм. – Мы

собирались назвать его Фродо, с вашего позволения, но

оказалось, что имя нужно не ему, а ей! Вообще–то она славная

девчушка и пошла в мать, а не в отца, так что ей повезло. Только

вот с именем – прямо загвоздка!

– Чем же тебе не нравится наш старый добрый обычай? –

отозвался Фродо. – Выбери название какого–нибудь цветка,

вроде той же розы, – и готово! У половины засельских девчонок

такие имена. Чего ж лучше?

– Наверное, вы правы, господин Фродо, – согласился Сэм. – В

дальних странах мне доводилось слышать много всяких

удивительных имен, но все они чересчур уж торжественные,

чтобы их, так сказать, носить каждый день и протирать в

коленках. А тут еще Старикан. «Слышь, – говорит, – назови ее

как покороче, чтобы, значит, не обрывать на середине, когда

кликать будешь!» Но если это будет цветочное имя, то можно и

длинное – был бы цветок покрасивее. Видите ли, очень уж она

хорошенькая, а вырастет – будет и того лучше.

Фродо немного подумал.

– Как насчет эланор , «солнечной звездочки»? Помнишь те

маленькие золотые цветочки, которые растут в траве

Лотлориэна?

– В самое яблочко попали, хозяин! – вскричал Сэм с восторгом.

– То, что надо!

Маленькой Эланор исполнилось уже почти полгодика, а лето

1421–го уже почти превратилось в осень, когда в один

прекрасный день Фродо позвал Сэма к себе в кабинет.

– В четверг день рождения Бильбо, Сэм, – сказал он. – Старик

все–таки побил Геронтиуса Тукка. Ему исполняется сто тридцать

- 368 -

один год!

– Вот это да! – воскликнул Сэм. – Он у нас просто чудо!

– Так вот, Сэм, – продолжал Фродо. – Надо, чтобы ты

переговорил с Рози и узнал, сможет ли она какое–то время

обойтись без твоей помощи. Я хочу, чтобы ты поехал со мной.

Не удивляйся! Мне известно, что дальние путешествия тебе

теперь заказаны… – В голосе Фродо слышалась грусть.

– Да как сказать! Боюсь, впрочем, что вы правы, господин Фродо.

– Это понятно. Но не грусти! Ты все–таки сможешь немного

проводить меня. Скажи Рози, что отлучишься всего на каких

нибудь две недели и непременно вернешься в добром здравии.

– Будь моя воля, я проехался бы с вами до самого Ривенделла.

Уж больно хочется повидать господина Бильбо, – вздохнул Сэм.

– Но если посмотреть с другой стороны, меня теперь тянет

только в одно место на всем белом свете, и это место – здесь. Я

просто надвое разрываюсь!

– Бедняга Сэм! – вздохнул Фродо. – Могу себе представить… Но

потерпи, скоро твои муки кончатся. Ты задуман крепким и

цельным, и ты никуда от этого не денешься.

Весь следующий день, а то и все два дня, Фродо с Сэмом

провели в кабинете, пересматривая бумаги и записи. Затем

Фродо отдал Сэму ключи от Котомки. Среди прочего имущества

была и книга – большая, в гладком кожаном переплете алого

цвета. Страницы в книге были исписаны почти все, за

исключением двух–трех последних. Вначале их покрывала

беспорядочно скачущая мелкая, тонкая вязь, какой обычно

писал Бильбо; но вскоре вязь уступала место твердому,

летящему почерку Фродо. Этот почерк шел уже до самого конца.

Книга честь по чести разделялась на главы, но глава 80–я

оставалась незаконченной. Названий у книги было много – они

следовали друг за другом, но, кроме последнего, все были

перечеркнуты:

Мой дневник.

Неожиданное путешествие.

Туда и обратно и что случилось потом.

Приключения пяти хоббитов.

Повесть о великом Кольце,

составленная Бильбо Бэггинсом

по его собственным впечатлениям

- 369 -

и по рассказам друзей.

Как мы участвовали в Войне за Кольцо.

На этом почерк Бильбо кончался, и выведенная рукой Фродо

последняя, неперечеркнутая запись гласила:

НИСПРОВЕРЖЕНИЕ ВЛАСТЕЛИНА КОЛЕЦ

и

ВОЗВРАЩЕНИЕ КОРОЛЯ

глазами Маленького Народа.

Воспоминания Бильбо и Фродо,

уроженцев Заселья, дополненные рассказами друзей

и сверенные с учением мудрых,

а также Выдержки из Книг Предания,

переведенные хоббитом Бильбо в Ривенделле.

– Гляди–ка, оказывается, вы ее почти закончили, господин

Фродо! – воскликнул Сэм. – Крепко же вы над ней поработали!

– Я совсем закончил ее, Сэм, – поправил Фродо. – Дело за

тобой.

Двадцать первого сентября Сэм и Фродо вместе отправились в

дорогу. Фродо ехал на том самом пони, что привез его домой из

Минас Тирита (теперь этого пони звали Бродягой), а Сэм – на

своем любимце Билле. Стояло ясное, золотое утро. Куда они

направляются, Сэм не спрашивал: ему казалось, что он

догадывается и так.

Хоббиты свернули на Амбарную дорогу и холмами направились

к Лесному Углу. Они не погоняли своих лошадок, и те шли, как

им хотелось, – то быстрее, то медленнее. На ночь остановились

в Зеленых Холмах, а к вечеру следующего дня дорога, полого

спускавшаяся в долину, вошла в тень первых деревьев.

– Не за этим ли деревом вы прятались, когда мы в первый раз

повстречали Черного Всадника, а, господин Фродо? – спросил

Сэм, показывая на обочину. – Трудно и поверить, что это был не

сон!..

Уже настал вечер и на востоке замерцали первые звезды, когда

хоббиты миновали памятный им поваленный дуб, свернули на

тропу в зарослях орешника и спустились по ней с холма. Сэм

ехал молча, глубоко уйдя в воспоминания, и не сразу услышал,

что Фродо тихонько мурлычет под нос старую дорожную песню.

Только слова были не совсем те, что прежде:

 

- 370 -

Привычный тракт, что прост и прям,

Чудес не обещает нам.

Но стоит за угол свернуть – И пред тобою ляжет путь,

Доселе спрятанный от глаз,

Хоть мимо ты ходил не раз.

Настанет день – и я шагну

В ту неизвестную страну,

Куда ведет тот тайный ход – На Запад или на Восход,

Откуда тысячи дорог

Берут неведомый исток.

И вдруг снизу, из долины, словно в ответ песне, донеслось:

А! Элберет Гилтониэль!

силиврен пенна мириэль

о менел аглар эленат,

Гилтониэль, А! Элберет!

Нам светит твой бездонный свет.

Изгнанник, пой, настрой свирель!

Во мраке смертных стран, вдали,

Твой свет забыть мы не смогли –Глядим на Запад, и для нас

Твой звездный светоч не погас!

 

Фродо и Сэм остановились и молча ждали в мягком сумраке

леса, покуда за стволами не забрезжило мерцание и навстречу

хоббитам не показалась кавалькада всадников.

Впереди ехал Гилдор в сопровождении благородных эльфов; за

ним, к удивлению Сэма, следовали Элронд и Галадриэль. Плечи

Элронда покрывала серая мантия, во лбу горела звезда, в руке

он держал серебряную арфу, а на пальце у него сверкало

золотом кольцо с большим синим камнем – Вилия, самое

могущественное из Трех. Галадриэль ехала на белой лошади; ее

одеяние походило на тонкие облака вокруг луны, и казалось, что

Владычицу окружает сияние. На пальце у нее поблескивала

Нения – мифриловое кольцо с алмазом, искрящимся, как звезда

в морозном небе. За ними, клонясь головой к шее маленького

серого пони, медленно трусил дремлющий Бильбо.

Элронд с великой серьезностью ласково приветствовал

хоббитов, а Галадриэль одарила их улыбкой.

– Я слышала, что ты употребил мой подарок на доброе дело,

достойный Сэмуайз, – молвила она. – Отныне на Заселье почиет

- 371 -

благословение, и край твой будет любим и почитаем, как никогда

прежде.

Сэм низко поклонился, но слов для ответа не нашел. Он совсем

позабыл, как прекрасна Владычица Лориэна!

Бильбо поднял голову и открыл глаза.

– Привет, Фродо! – воскликнул он. – Поздравь меня! Я обставил

Старого Тукка! Ну, с этим теперь покончено. Теперь я снова готов

к путешествию! Ты как – едешь?

– Еду, – ответил Фродо. – Хранители Кольца не должны

разлучаться.

– Куда же вы едете, хозяин? – закричал Сэм, хотя уже знал

ответ.

– В Гавань, Сэм, – ответил Фродо.

– Но ведь я же не могу с вами ехать!

– Увы, Сэм! Не можешь. По крайней мере пока. Ты проводишь

меня до Гавани – и все. Правда, тебе тоже довелось побывать

Хранителем Кольца – неважно, что на малый срок. Может,

придет и тебе время последовать за мной. Не надо горевать,

Сэм! Нельзя же вечно разрываться надвое! Теперь этому настал

конец. Ты успокоишься и проживешь много, много счастливых

лет. Тебя ждет много разных дел. Ты будешь радоваться,

работать… просто жить, наконец!

– Но я думал, – пробормотал Сэм со слезами на глазах, – я

думал, вы тоже будете еще много–много счастливых лет жить и

радоваться нашему родному Заселью. Вы столько для него

сделали!

– Раньше я тоже думал, что меня ждет тихая жизнь. Но моя рана

оказалась неизлечимой, Сэм. Я попытался спасти Заселье, и оно

было спасено – но не для меня. Наверное, так почти всегда и

бывает, Сэм. Когда хочешь уберечь что–то – приходится

смириться с мыслью, что сбережешь это только для других, а

сам потеряешь. Ты станешь моим наследником. Все, что я имею

и мог бы иметь, переходит к тебе. У тебя есть Роза и Эланор.

Скоро к ним прибавится малыш Фродо, и малышка Рози, и

Мерри, и Златовласка, и Пиппин, а может, и еще кто–нибудь –

больше мне не дано увидеть… Твои руки и твоя голова будут

нужны везде. Ты, разумеется, сделаешься Бургомистром и

будешь им столько лет, сколько сам пожелаешь, и тебя будут

чтить как лучшего садовника за всю историю Заселья.

- 372 -

Заглядывай в Алую Книгу и храни память о минувших эпохах,

чтобы хоббиты не забывали о Великой Угрозе и от этого любили

свою землю еще горячее. Тебе хватит этой работы надолго – до

тех самых пор, пока не кончится твоя роль в Большой Истории.

Поверь мне – в Средьземелье не будет никого счастливее тебя.

А пока – в путь!

И вот Элронд и Галадриэль пустили своих коней рысью и

поехали вперед, ибо Третья Эпоха кончилась и минула Эра

Колец. С ней уходила в прошлое ее история и ее песни. Вместе

с Владыками Средьземелье покидало много Высших эльфов, не

желавших более оставаться в этих краях. Рядом с ними, полные

печали, – благословенной печали, ибо горечи в ней не было, –

ехали Сэм, Фродо и Бильбо, и эльфы от всей души чествовали

их.

Путешествие продолжалось весь вечер и всю ночь, и, хотя путь

лежал через самое сердце Заселья, ничьи глаза их не видели –

только, может, какой–нибудь лесной зверь учуял чужаков или

запоздалый путник обратил внимание на слабый мимолетный

блеск, перебегающий под ветвями деревьев, да оглянулся на

тени и свет, что плыли сквозь траву вслед за луною, вершившей

свой путь на запад. Когда же Заселье, а там и южные вершины

Белых Холмов остались позади, путникам открылись Дальнее

Всхолмье, Башни и полоска Моря. И тогда наконец они

спустились к реке Митлонд, к Серой Гавани, на берег длинного

залива Льюн.

У ворот их встретил Кирдан Корабел. Необычайно высокий, с

бородой по пояс, Кирдан был стар и сед, но глаза его сверкали

остро и зорко, как звезды. Он взглянул на прибывших,

поклонился им и молвил:

– Корабль готов к отплытию.

Вслед за Кирданом прошли они в ворота и увидели спущенный

на воду белый корабль, а на причале – большого серого коня.

Рядом с конем стоял некто, облаченный в белое, и ждал. Когда

он повернулся и сделал шаг навстречу, Фродо внезапно увидел

на пальце у Гэндальфа Третье Кольцо – теперь он носил его

открыто. То была Нария Великая, с камнем алым, как огонь. И

все, кто собирался взойти на корабль, обрадовались, ибо

поняли, что Гэндальф плывет вместе с ними.

Но у Сэма сжалось сердце, и ему впервые подумалось, что

- 373 -

возвращение домой, пожалуй, будет еще печальнее, чем

разлука… И вдруг, когда заканчивались последние

приготовления к отплытию и эльфы уже поднимались по

сходням, на причал во весь опор вылетели Мерри с Пиппином.

Пиппин смеялся и плакал.

– Ты уже хотел однажды ускользнуть от нас, да не вышло,

братец Фродо, – крикнул он. – На этот раз твоя затея едва не

удалась – еще немного, и мы опоздали бы! Но на этот раз тебя

выдал не Сэм, а сам Гэндальф!

– Все верно, – подтвердил Гэндальф. – Втроем возвращаться

веселее, чем в одиночку! Итак, настал конец нашему

Содружеству, дорогие друзья, – по крайней мере здесь, в

Средьземелье. Мы стоим на берегу Моря. Простимся же!

Оставайтесь с миром! Я не стану говорить вам – «не плачьте»,

ибо не всякие слезы – во зло!

Фродо поцеловал Мерри и Пиппина, обнял Сэма и взошел на

корабль. На мачтах поднялись паруса, подул ветер – и корабль

медленно заскользил прочь по водам длинного, узкого залива. В

руке у Фродо сверкнула скляница Галадриэли – и пропала во

мгле. А корабль вышел в открытое ему Верхнее Море, и взял

курс на Запад, и плыл, пока однажды в дождливую ночь Фродо

не почувствовал в воздухе сладкий аромат и не услышал

далекую песню. И почудилось ему, что серая пелена дождя –

совсем как в том сне, что посетил его когда–то в доме у

Бомбадила, – превратилась в стеклянно–серебряный занавес и

поползла в сторону, и взору предстало белое побережье, а за

ним – дальняя зеленая страна в лучах быстро восходящего

солнца.

Но для Сэма, оставшегося на причале, вечер пропал в глухой,

непроглядной тьме. Как ни всматривался он в серые волны

залива, глаза его не могли различить среди них ничего, кроме

легкой тени, скользившей к западу; но вскоре ночь поглотила и

ее. Долго еще стоял он на берегу, слушая вздохи и всплески

волн, бьющих о берег Средьземелья, и звуки эти остались у него

в сердце навсегда. Рядом стояли Мерри и Пиппин; они тоже

хранили молчание.

Наконец трое друзей повернулись спиной к морю, сели в седла

и, не оглядываясь, неспешно двинулись в обратный путь. До

самых границ Заселья никто не проронил ни слова, но в душе

- 374 -

каждый радовался тому, что друзья с ним, – никому не хотелось

ехать по этой долгой серой дороге в одиночестве.

Настал час, когда они перевалили через Белые Холмы и

выехали на Западный Тракт. Мерри и Пиппин свернули на

дорогу, ведущую в Бэкланд, и вскоре уже распевали какую–то

песню. Ну а Сэм повернул к Приречью и к вечеру добрался до

подножия Холма. Еще поднимаясь наверх, он заприметил

желтые огоньки в окошках усадьбы. Камин пылал вовсю, стол

был накрыт к ужину. Рози схватила Сэма за руку, живо втащила

внутрь, усадила в любимое кресло и водрузила ему на колени

крошку Эланор.

Сэм глубоко, глубоко вздохнул.

– Ну вот я и вернулся, – сказал он.

- 375 -

Властелин колец Книга 3

Толкин Дж. Р. Р.

670

Добавил: "Автограф"

Статистика

С помощью виджета для библиотеки, можно добавить любой объект из библиотеки на другой сайт. Для этого необходимо скопировать код и вставить на сайт, где будет отображаться виджет.

Этот код вставьте в то место, где будет отображаться сам виджет:


Настройки виджета для библиотеки:

Предварительный просмотр:


Опубликовано: 3 Oct 2016
Категория: Фантастика, Зарубежная литература

Из Википедии: "«Властелин колец» является одной из самых известных и популярных книг XX века. Он переведён по меньшей мере на 38 языков. Эта книга оказала огромное влияние на литературу в жанре фэнтези, на настольные и компьютерные игры, на кинематограф и вообще на мировую культуру. Большим успехом пользовалась и экранизация книги, созданная режиссёром Питером Джексоном."

КОММЕНТАРИИ (0)

Оставить комментарий анонимно
В комментариях html тэги и ссылки не поддерживаются

Оставьте отзыв первым!