ВОЗВРАЩЕНИЕ КОРОЛЯ

В книге первой, «Содружество Кольца», рассказывалось о том,

как Гэндальф Серый обнаружил, что кольцо, принадлежащее

хоббиту Фродо, – то самое Единое Кольцо, которому

подчинены все прочие Кольца Власти. Повествует книга

первая также и о том, как Фродо и его друзья бежали из тихого

Заселья, преследуемые ужасными Черными Всадниками из

Мордора. С помощью Арагорна, эриадорского Следопыта,

хоббиты, избежав множества грозных опасностей, попадают

наконец в Дом Элронда, что в Ривенделле.

Элронд созывает большой Совет, на котором принимается

решение уничтожить Кольцо или хотя бы попытаться сделать

это. Хранителем Кольца назначается Фродо. Затем избирается

Содружество Кольца, призванное помогать Хранителю. Фродо

предстоит пробраться в Мордор, к Огненной Горе, в

пылающем чреве которой только и может погибнуть Кольцо. В

Содружество входят: от людей – Следопыт Арагорн и сын

Наместника Гондора – Боромир; от эльфов – Леголас, сын

Чернолесского короля Трандуила; от гномов – Гимли, сын

Глоина из Одинокой Горы; хоббитов представляют Фродо со

своим слугой Сэмуайзом и его юные сородичи – Перегрин с

Мериадоком; к Отряду присоединяется и Гэндальф Серый.

Отряд тайно покидает Ривенделл и некоторое время

беспрепятственно продвигается по северным землям, но

терпит неудачу при попытке одолеть перевал у горы Карадрас,

в зимнее время оказавшийся неприступным. Отыскав

потайные Ворота, Гэндальф ведет Отряд в легендарные

Морийские Копи, рассчитывая выйти по другую сторону

горного хребта. Однако сам он по дороге гибнет в битве со

страшным духом – обитателем подземного мира – и падает в

черную бездонную пропасть. Тогда Арагорн, наследник

гондорского престола и потомок Древних Королей Запада

(истинное его происхождение открылось на Совете Мудрых у

Элронда), ведет Отряд через Восточные Ворота Мории в

страну эльфов Лориэн, а потом вниз по течению великой реки

Андуин до водопада Раурос. Там путники замечают, что им не

удалось укрыться от вражеских соглядатаев. К тому же по их

следу неотступно идет Голлум – существо, некогда владевшее

Кольцом и жаждущее заполучить его снова.

победителями отправляется в Исенгард, который они находят в

руинах. Крепость охраняет Лесной Народ, в то время как

Саруман и Червеуст прячутся в башне Орфанк, устоявшей перед

натиском энтов.

В итоге переговоров у дверей Орфанка Гэндальф низлагает

Сарумана, отказавшегося раскаяться в содеянном, и лишает его

жезла, после чего оставляет Сарумана под присмотром энтов.

Червеуст, покушаясь на жизнь Гэндальфа, бросает в него из окна

некий предмет, который на поверку оказывается палантиром –

одним из ясновидящих кристаллов Нуменора. Хоббит Пиппин

подбирает кристалл и, подпав под власть тайно действующей

через палантир Вражьей Силы, выкрадывает его у Гэндальфа,

пока тот спит. Заглянув в ясновидящий кристалл, он помимо

своей воли открывается Саурону.

Часть третья заканчивается появлением в небесах Рохана

одного из Назгулов–Кольцепризраков, что знаменует близость

грозной войны. Гэндальф передает палантир Арагорну и, взяв с

собой Пиппина, скачет в Минас Тирит.

Часть четвертая возвращает читателя к Фродо и Сэмуайзу,

блуждающим среди скал Эмин Муйла. В конце концов хоббитам

удается спуститься на равнину, но у края Мертвых Болот их

настигает Голлум–Смеагол. Однако Фродо удается приручить его

и отчасти победить зло, которым одержим Голлум. Согласившись

стать проводником Сэма и Фродо, Голлум ведет их через

Мертвые Болота в пустыню, раскинувшуюся перед Моранноном

– Черными Воротами, что открывают вход в страну Врага с

севера.

Но Мораннон неприступен, и Фродо, следуя совету Голлума,

отправляется искать другую, тайную тропу через Черные Горы,

образующие западную границу Мордора. По пути Фродо

встречается с гондорским дозором, которым командует Фарамир,

брат Боромира. Фарамир узнает о цели Похода, но не поддается

искушению, погубившему его брата, и оказывает хоббитам

посильную помощь. Напутствуя их, он предостерегает Фродо

против опасности, которая может грозить ему на перевале Кирит

Унгол, в Паучьем Лазе, о котором Голлум, как догадывается

Фарамир, говорит далеко не все, что ему известно.

На перекрестье четырех дорог, где путники должны свернуть к

перевалу Кирит Унгол, маленький отряд настигает Великая Тьма,

ЧАСТЬ 5

Глава первая.

МИНАС ТИРИТ

Пиппин выглянул наружу из своего укрытия – из складок

Гэндальфова плаща. Интересно, подумал хоббит, это уже явь

или мимо проносятся те же стремительные сны, что

сопровождали его всю дорогу с тех пор, как началась эта

небывалая скачка? Темный мир мчался мимо, и ветер громко

пел в ушах. Пиппин не видел ничего, кроме звезд, круживших

над головой, и – справа – Южных Гор, исполинскими громадами

уходивших в ночь. Сквозь дрему хоббит попробовал определить

время и припомнить вехи долгого пути, но спросонья в мыслях у

него царил беспорядок.

Он помнил только, что они все время мчались с невероятной

скоростью, нигде не останавливаясь. Наконец на рассвете вдали

блеснула бледная золотая искра, и вскоре путников встретил

безмолвный город с большим опустелым дворцом на холме.

Едва успели они укрыться в стенах дворца, как снова скользнула

над землей крылатая тень, и люди в страхе упали на землю. Но

Гэндальф сказал Пиппину несколько негромких слов, успокоил

его, и хоббит уснул в уголке, свернувшись калачиком. Спал он,

несмотря на усталость, беспокойно: до него смутно доносились

голоса входивших и выходивших, приказы, которые отдавал

Гэндальф… И снова бесконечная ночная скачка… Это была

вторая, нет, третья ночь после того, как он заглянул в Камень…

Вспомнив о Камне, Пиппин проснулся окончательно. По спине у

него прошел озноб, и ветер угрожающе завыл на разные голоса.

По небу постепенно растекался желтый свет, будто за темными

заградами полыхал небывалый огонь. Пиппин вздрогнул и

зарылся в складки плаща, – на миг ему стало жутко: что это за

страшная страна, куда Гэндальф везет его? Но, протерев глаза,

он понял, что ничего страшного нет, – просто над тучами,

затянувшими небо на востоке, поднималась луна, теперь уже

почти полная. Это означало, что рассвет еще ох как нескоро и

впереди еще много часов темной дороги.

Он пошевелился и спросил:

– Мы где, Гэндальф?

Мордора? Жив ли? Он не знал, что Фродо смотрит сейчас из

дальнего далека на ту же луну, плывущую в этот

предрассветный час над Гондором.

Когда Пиппин проснулся, вокруг слышны были незнакомые

голоса. Пролетел еще один день, проведенный в укрытии, и еще

одна ночь в дороге. Стояли утренние сумерки, близился

холодный рассвет. Вокруг повис промозглый серый туман. От

взмыленного Скадуфакса шел пар, но конь стоял, гордо изогнув

шею, и не выказывал никаких признаков усталости. Вокруг

столпились высокие люди, закутанные в теплые плащи, а за

ними маячила в тумане каменная стена. В нескольких местах

она казалась разрушенной, но, несмотря на раннюю пору, из

тумана слышался стук молотков, шуршание мастерков и скрип

колес. Там и сям виднелись мутные пятна огней – это горели

фонари и факелы. Гэндальф что–то отвечал тем, кто преградил

ему дорогу. Прислушавшись, Пиппин понял, что разговор идет о

нем.

– Тебя, Митрандир, мы знаем, – говорил Гэндальфу старший. –

Ты назвал пароль Семи Врат и можешь ехать свободно. Но

спутника твоего мы видим впервые. Кто он такой? Должно быть,

гном из северных гор? Нынче время тревожное, и мы не

принимаем чужаков. Исключение можно было бы сделать только

для какого–нибудь мужественного воина, в чьей дружбе и

помощи мы уверены.

– Я поручусь за него перед престолом Дэнетора, – отвечал

Гэндальф. – Что же касается мужества, то его измеряют не

ростом и не статью. Мой спутник оставил за спиной больше битв

и опасностей, чем ты, Ингольд, хотя ты вдвое выше его. Он

только что принял участие в штурме Исенгарда. Мы несем вам

вести оттуда. Не будь он так утомлен, я разбудил бы его. Имя

моего спутника – Перегрин, и он муж весьма доблестный.

– Муж? Но он, кажется, не человек?.. – с сомнением протянул

Ингольд.

Послышались смешки.

– Человек?! – возмутился Пиппин, окончательно проснувшись. –

Никакой я вам не человек – еще чего! Я – хоббит, а насчет

доблести… так из меня такой же вояка, какой человек, и

сражаться я не умею – разве что совсем к стенке припрут.

Смотрите в оба, не то Гэндальф вас совсем заморочит!

– Роханцы придут, не сомневайтесь в этом. Но в последнее

время им пришлось сражаться во многих битвах, да и дорога в

Гондор небезопасна. Как, впрочем, и все дороги сегодня. Будьте

бдительны! Если бы не Гэндальф, Провозвестник Бури, на вас

вместо роханских всадников уже катилась бы через Анориэн

волна вражьих полчищ. Впрочем, все еще впереди. Прощайте!

Не предавайтесь дреме!

За воротами открывалась широкая полоса гондорских земель,

лежавших между городом и Раммас Эхором. Так жители Гондора

именовали внешнюю стену, стоившую им немалых трудов и

возведенную в ту смутную годину, когда Итилиэн оказался под

Черной Тенью. Отходя от гор и снова к ним возвращаясь, стена,

имевшая не менее десяти лиг в длину, заключала в полукольцо

поля Пеленнора – красивые и плодородные пригороды,

раскинувшиеся на длинных пологих склонах и террасах, что

спускались к самому Андуину. Расстояние от Больших Ворот

столицы до самого дальнего, северо–восточного участка Раммас

Эхора доходило до четырех лиг; там стена была особенно

крепкой и высокой. Мощной крепостью возвышалась она на

хмуром обрыве, глядевшем на узкую полосу пойменной земли, и

охраняла укрепленную насыпь. По насыпи от мостов и бродов

Осгилиата через укрепленные ворота со сторожевыми башнями

шла дорога к Минас Тириту. На юго–востоке стена подходила к

городу ближе всего – не больше чем на лигу. В этом месте

Андуин, огибая большой петлей горы Эмин Арнен на юге

Итилиэна, резко сворачивал на запад, и стена выходила к самой

реке. За ней тянулись набережные Харлондской Гавани и

причалы для судов, прибывающих из южных провинций.

Пригороды столицы утопали в зелени полей и садов, во дворах

стояли крепкие пивоварни и амбары, хлева и загоны для овец, а

с гор, блестя, бежали к Андуину несчетные ручьи. Но пастухи и

земледельцы, обитавшие здесь, были не так уж многочисленны.

Большая часть гондорцев жила на семи ярусах столицы, в

высокогорных долинах провинции Лоссарнах и на юге, в

прекрасном Лебеннине, по берегам пяти быстрых рек. Там,

между горами и морем, возделывало землю племя крепких,

выносливых людей, считавшихся гондорцами, хотя в их жилах

текла смешанная кровь. Среди них было много смуглых и

коренастых силачей, что вели свое происхождение от давно

Дэнетором, пока он еще Наместник. Чем бы ни кончилась война,

Гондору, каким вы его знали, приходит конец. Дорогу!

Слыша его властный голос, люди отступали, не задавая больше

вопросов, хотя с удивлением смотрели на хоббита, сидящего

перед Гэндальфом, и на коня, который нес обоих, – жители

Города почти не ездили верхом, и на улицах редко можно было

встретить лошадь, не считая коней, принадлежавших гонцам

Повелителя. Люди говорили друг другу:

– Не иначе как один из благородных скакунов роханского

владыки! Значит, Рохирримы скоро придут к нам на помощь!

А Скадуфакс все так же гордо ступал по камням длинной

извилистой улицы.

Минас Тирит располагался на семи выдолбленных в скале

ярусах. Каждый из ярусов был окружен стеной, и в каждой стене

были ворота, обращенные на разные стороны света. Большие

Ворота Городской Стены смотрели на восток, ворота второго

яруса – на юго–восток, третьего – на северо–восток, четвертого –

опять на юго–восток и так до самого верха. Мощная дорога,

поднимавшаяся к Цитадели, шла зигзагами, поворачивая то в

одну, то в другую сторону. Каждый раз, проходя над Большими

Воротами, она ныряла в сводчатый туннель, прорубленный в

огромной скале, рассекавшей надвое все ярусы города, кроме

первого. Скала эта была не чем иным, как выдававшимся далеко

вперед ребром главного утеса. Каменная громада начиналась

сразу за обширной площадью, на которую выходили Большие

Ворота. Древние мастера с великим искусством и трудолюбием

довершили то, что было создано природой. Скала

прорезáла город насквозь, напоминая форштевень

гигантского корабля, и венчалась зубчатой стеной, с которой те,

кто находился в Цитадели, могли, как матросы с вознесенного на

гору корабля, озирать дальние подступы к Башне и с высоты

семисот локтей наблюдать за тем, что делается у Ворот. Вход в

Цитадель, как и главные Ворота, обращен был на восток, но

прорублен не в стене, а прямо в камне. За ним начинался

длинный пологий коридор, освещенный фонарями. Пройдя в эти

последние, седьмые ворота, гость Башни ступал на камни

Королевского Двора, на площадь Фонтана, и оказывался у

подножия Белой Башни: высокая и прекрасная, высотой в

пятьдесят саженей от основания до кончика шпиля, на тысячу

закрывающие щеки, с белыми чаячьими крыльями у висков.

Шлемы сверкали серебром – они были из чистейшего мифрила

и хранились в Минас Тирите со времен его славы. На черном

облачении стражников было вышито белое дерево, усыпанное

цветами, как снегом, а над деревом – серебряная корона в

окружении лучащихся звезд. Это была одежда наследников

Элендила. Теперь в Гондоре ее не носил никто, кроме Стражей

Цитадели, охраняющих площадь Фонтана, где некогда цвело

Белое Дерево.

По всей видимости, весть о прибытии Гэндальфа и Пиппина

опередила их самих: стражники расступились молча, не задав ни

единого вопроса. Гэндальф широкими шагами пересек мощеный

белыми плитами двор. Во дворе, окруженный свежей зеленью,

играл фонтан, а у фонтана, на самой середине двора, наклонясь

над водой, стояло мертвое дерево, и капли с его нагих

обломанных ветвей уныло падали в чистую воду пруда. Пиппин,

поспешая за Гэндальфом, искоса взглянул на дерево; оно

показалось ему печальным и каким–то неуместным здесь, где

все было так тщательно ухожено.

…Семь звезд, семь камней

И белое древо одно, –

вспомнились ему слова песни, которую напевал по дороге

Гэндальф. Пиппин увидел, что стоит у входа в огромный дворец,

увенчанный сверкающей башней; пройдя вслед за волшебником

мимо высоких молчаливых стражей, хоббит вступил в

прохладную, гулкую темень каменного чертога.

Когда они шагали по мраморным плитам длинного пустынного

коридора, Гэндальф шепнул Пиппину на ухо:

– Будь осторожен, уважаемый Перегрин, и думай, что говоришь!

Хоббичья прыткость была бы сейчас несвоевременна. Теоден –

просто добрый старик. Дэнетор – дело другое: он горд и утончен.

Его не именуют Королем, но род его выше, чем род Теодена, и

власть его простирается гораздо дальше. И все же учти:

говорить он будет по большей части с тобой и задаст тебе много

вопросов – ведь ты можешь рассказать ему о сыне, Боромире.

Он любил Боромира, может быть, даже слишком крепко – и тем

крепче, чем разительнее они отличались друг от друга. Но за

отцовскими чувствами кроется тонкий расчет: он полагает, что из

тебя вытянет желаемое быстрее, чем из меня. Не говори ничего

Но трон был пуст. У подножия, на нижней, самой широкой

ступени, в черном, ничем не украшенном кресле из

полированного камня, восседал, опустив глаза, древний старец.

В руке у него белел жезл с золотым набалдашником. Гэндальф с

хоббитом торжественным шагом прошли через длинный зал и

остановились в трех шагах от кресла. Старец не поднял взгляда.

Выждав, Гэндальф произнес:

– Приветствую тебя, о Дэнетор, сын Эктелиона, Наместник и

Властитель Минас Тирита! В черный час пришел я к тебе, но не

с пустыми руками, а с вестью и советом.

Старец поднял голову. Пиппин увидел гордое, как бы выточенное

из слоновой кости лицо и длинный, с горбинкой, нос меж глубоко

посаженных темных глаз. Дэнетор напомнил хоббиту скорее

Арагорна, чем Боромира.

– Ты прав, Митрандир, настал поистине черный час, –

проговорил старец. – Но ты всегда избираешь подобные часы

для своих появлений. Многое предвещает скорое разрешение

судьбы Гондора, и все мы скорбим об этом, но скорбь, объявшая

мое сердце, еще чернее. Я извещен о том, что ты привел с

собою очевидца гибели моего сына. Его ли я вижу перед собой?

– Да, это тот самый очевидец, – подтвердил Гэндальф. – Один

из двух. Второй находится при короле Теодене и, возможно,

прибудет следом. Оба они невелички, но в пророчестве

говорится не о них.

– И все же это невелички, – молвил Дэнетор мрачно. – С тех пор

как проклятое пророчество, нарушив течение всех наших дел,

толкнуло моего сына в безумный поход, где он нашел гибель, я

не питаю к этому слову особой приязни. О мой Боромир! Как мы

нуждаемся в тебе! Не ты, а Фарамир должен был идти в этот

путь!

– И охотно пошел бы, – возразил Гэндальф. – Не будь

несправедлив в своей печали! Боромир сам вызвался ехать на

север и не уступил бы этой чести никому, даже брату. Твой

старший сын любил властвовать и имел привычку брать то, чего

пожелает. Я прошел с ним достаточно долгий путь и хорошо

узнал его. Но ты говоришь о его гибели. Значит, весть дошла до

тебя раньше, чем принесли ее мы?

– Не весть дошла до меня, а вещь, – горько молвил Дэнетор и,

отложив в сторону жезл, взял в руки предмет, на который

холодном голосе старца.

– Служба, которую мог бы сослужить простой хоббит–невеличек

из далекого северного края, вряд ли покажется достойной

внимания такого великого властителя из племени людей, – и все

же, какой бы она ни была, я предлагаю тебе свою службу в

оплату своего неоплатного долга! – воскликнул он, распахнул

серый плащ, выхватил из ножен маленький меч и положил к

ногам Дэнетора.

Слабая, как холодный луч солнца зимним вечером, улыбка

скользнула по лицу Наместника. Дэнетор склонил голову и,

отложив в сторону половинки рога, протянул руку.

– Подай мне меч! – велел он.

Пиппин поднял оружие и протянул Дэнетору вперед рукоятью.

– Откуда у тебя этот клинок? – поднял брови Дэнетор. – Да будет

тебе известно, что сталь эта весьма древнего происхождения и

видела много, много лет и зим. Не один ли это из тех клинков,

что ковали в глубинах времени наши сородичи–северяне?

– Это меч из курганов, что находятся на самой окраине моей

страны, – ответил Пиппин. – Но сейчас там поселились злобные

призраки, и я не хотел бы о них вспоминать.

– Вижу, вы кругом оплетены диковинными легендами, – молвил

Дэнетор. – Это лишний раз подтверждает, что негоже судить о

человеке – или о невеличке – по его виду. Я принимаю твою

службу. Словами тебя с толку не сбить, и ты умеешь говорить

учтиво, хотя твоя речь и кажется в ушах южанина неуклюжей.

Близится время, когда все, кто способен говорить учтиво,

окажутся в великой цене. А теперь присягай мне на верность!

– Возьмись за рукоять, – помог Гэндальф, – и повторяй за

Повелителем, если ты не передумал.

– Не передумал, – сказал Пиппин.

Старец положил меч хоббита поперек колен, и Пиппин, взявшись

за рукоять, медленно повторил за Дэнетором:

– Сим присягаю на верность Гондору и Наместнику Королевства

Гондор. По велению Наместника обещаю я отверзать и смыкать

уста мои, вершить деяния и пребывать в бездействии, течь и

устремляться, в нужде и в изобилии, в дни мира и в дни войны, в

горе и в счастии, в жизни и в смерти, с сего самого мгновения и

до тех пор, пока господин мой не освободит меня от клятвы, или

смерть не возьмет меня, или миру не придет конец. Так говорю

гораздо мудрее и могущественнее, что его царственное

достоинство всего лишь скрыто до времени. На самом деле

старше – много старше – был именно Гэндальф. «На сколько же

лет?» – размышлял Пиппин, удивляясь, что до сих пор ни разу

не задавался этим вопросом. Древобород, помнится, что–то

рассказывал о волшебниках, но Пиппин никогда всерьез не

задумывался над тем, что Гэндальф как–никак один из них! Кто

же такой Гэндальф? В каком далеком прошлом, в какой стране

явился он в мир и когда покинет его? Но на этом раздумья

хоббита оборвались. Он увидел, что Дэнетор и Гэндальф все

еще вперяются друг другу в глаза, будто читая скрытые за ними

мысли. Дэнетор отвел взгляд первым.

– Знайте, – сказал он, – хотя и сказывают, что Зрячие Камни

пропали, но Владыки Гондора по–прежнему видят дальше, чем

обычные люди, и вести доходят до них особыми путями. Однако

садитесь.

Вошли с креслом и низкой табуреточкой слуги; один из них нес

блюдо с кувшином, кубками из серебра и белым печеньем.

Пиппин сел, не в силах отвести глаз от старого Властителя.

Говоря о Камнях, Дэнетор внезапно сверкнул глазами прямо на

хоббита – или Пиппину это примерещилось?

– А теперь поведай мне свою быль, вассал мой, – произнес

Дэнетор ласково, но с легкой насмешкой. – Мой слух с

особенной охотой откроется для речей этого невеличка, который

был столь дружен с моим сыном!

Пиппин до конца жизни не мог забыть этого часа, проведенного в

огромном дворцовом чертоге под пронизывающим взглядом

гондорского Властителя, под градом все новых и новых остро

отточенных вопросов, с постоянным ощущением, что Гэндальф,

молча сидевший рядом и слушавший его ответы, с трудом

сдерживает все возрастающий гнев и нетерпение. Когда час

минул и Дэнетор снова ударил в гонг, Пиппин почувствовал, что

выдохся окончательно.

«Наверное, уже больше девяти, – подумал он. – Я бы сейчас три

завтрака умял и не поморщился».

– Покажите достойнейшему Митрандиру приготовленные для

него покои, – велел Дэнетор слугам. – Спутник его может, при

желании, поселиться пока вместе с ним. Но да будет всем

известно, что я принял от невеличка присягу на служение. Его

высокими каменными домами по обе стороны. Несколько раз

повернув, они оказались перед домом, что стоял рядом с

северной стеной крепости неподалеку от перемычки,

соединявшей Сторожевую Скалу с горой. Взойдя по широкой

резной лестнице на второй этаж, они оказались в покое, светлом

и просторном, увешанном изысканными матово–золотистыми

тканями без рисунка. Мебели было мало – столик, стул, два

кресла да скамья, зато в нишах за раздвинутыми занавесями

были приготовлены постели со всем необходимым, а рядом с

ними, на полу, – кувшины и тазы для умывания. В покое было

три окна, высоких и узких; они выходили к северу, на скрытый в

тумане Андуин, что делал широкую петлю, уходя к скалам Эмин

Муйла и далекому Рауросу. Чтобы выглянуть наружу, Пиппину

пришлось пододвинуть к окну скамью и лечь грудью на широкий,

глубоко вдающийся в стену каменный подоконник.

– Ты сердишься на меня, Гэндальф? – спросил он, когда

провожатый вышел и закрыл за собой дверь. – Я так старался!

– Знаю, знаю! – ответил Гэндальф, неожиданно рассмеявшись.

Подойдя к хоббиту, он обнял его за плечи и вместе с ним

выглянул в окно.

Пиппин смотрел на лицо Гэндальфа, которое было теперь так

близко, с удивлением: смех волшебника звучал весело и

беспечно. Сперва хоббит увидел на лице волшебника только

следы обычных забот и скорбей, но, присмотревшись

внимательнее, разглядел за морщинами великую потаенную

радость, бьющий ключом источник веселья, – выпусти его

наружу, и он заставит рассмеяться целое королевство.

– Ты и вправду сделал все, что мог, – сказал Гэндальф. –

Надеюсь, тебе не скоро придется вновь оказаться в такой

переделке, одному меж двух страшных стариков! Но учти, что

Повелитель Гондора узнал от тебя больше, чем ты

догадываешься. Ты не умел утаить, что после Мории Отряд

возглавил не Боромир, что среди членов нашего Содружества

был некто весьма высокого рода, что этот некто скоро явится в

Минас Тирит и вдобавок владеет знаменитым мечом! Гондорцы

придают старинным легендам очень большое значение, и, с тех

пор как Боромир ушел в поход, Дэнетор не раз задумывался над

словами пророчества, особенно над словами о Погибели

Исилдура . Дэнетор не похож на других людей нашего времени,

спустился по лестнице и, оказавшись на улице, огляделся.

Солнце светило тепло и ярко, башни и высокие дома

отбрасывали четко очерченные длинные тени. В снежной

мантии, в белом шлеме сверкал на синем небе Миндоллуин. По

улицам крепости спешили туда и сюда вооруженные люди, –

видимо, удар колокола был сигналом к смене караула, перехода

от утренних обязанностей к дневным.

– В Заселье сейчас, наверное, девять, – вслух сказал Пиппин. –

Самое время славно позавтракать и открыть окно весеннему

солнышку. Эх, все бы, кажется, отдал сейчас за добрый завтрак!

Интересно, принято здесь завтракать или нет? Или, может, я уже

опоздал? В таком случае – когда здесь обедают? И главное –

где?

Тут он увидел, что со стороны Цитадели приближается человек,

одетый в черно–белое. Пиппин чувствовал себя одиноко и хотел

уже заговорить с ним, но оказалось, что незнакомец сам идет к

нему.

– Так вы и есть Перегрин из страны невеличков? – спросил он. –

Мне сказали, что вы присягнули Повелителю. Добро пожаловать!

– Он протянул руку, и Пиппин ее пожал. – Я Берегонд, сын

Барэнора. С утра я свободен, поэтому меня послали к вам –

наставить в самом необходимом. Вам долженствует выучить

пароли и многое узнать, чего, без сомнения, вы и сами желаете.

Со своей стороны, и я желал бы кое–что спросить у вас, ибо

никогда прежде мы не видели здесь невеличка. Слышать мы о

них слышали, но в наших легендах о невеличках говорится мало.

А вы еще к тому же и друг Митрандира. Хорошо вы его знаете?

– Как сказать, – призадумался Пиппин. – Я его знаю всю свою

коротенькую жизнь и только что проделал с ним вместе очень

долгий путь – но это, я скажу, такая книга, которую читаешь сто

лет, а потом выходит, что еще и второй страницы не одолел. Так

что похвалиться нечем… Но думаю, его мало кто знает по

настоящему. Из всего Отряда, наверное, только Арагорн…

– Арагорн? А кто это?

– О!.. – запнулся Пиппин. – Это… гм… один человек. Он

путешествовал вместе с нами. Кажется, он теперь в Рохане.

– Я слышал, что вы тоже побывали в Рохане. К слову, будь у нас

время, я задал бы вам много вопросов об этой стране, ибо если

у нас и осталась еще надежда, то на роханцев. Но я забыл свои

устроили Скадуфакса. А Скадуфакс – это роханский конь,

причем такой конь, равного которому и не сыщешь, зеница ока

короля Теодена. Но король, как мне рассказывали, подарил его

Митрандиру – тому он нужнее. И надо сказать, Митрандир

далеко не всех людей любит, как этого коня! Так что, коли вам

дорога дружба Митрандира, Скадуфакса надо холить и лелеять

изо всех сил, потому что он гораздо главнее известного вам

хоббита…

– Хоббита? – переспросил Берегонд.

– Мы зовем себя хоббитами, – объяснил Пиппин.

– Рад был узнать, – сказал Берегонд. – Теперь я воочию

убедился, что странный выговор отнюдь не помеха благородной

речи и что хоббиты воистину учтивы… Но идемте посмотрим на

этого доброго коня! Я люблю животных. В нашем каменном

городе их почти нет, но мой род происходит не отсюда – мы

пришли в Минас Тирит из горных долин, а туда – из Итилиэна.

Утешьтесь, однако, достойный хоббит, в конюшнях мы долго не

задержимся – только исполним то, чего требует от нас

вежливость, и тут же отправимся в трапезную.

Пиппин нашел Скадуфакса в добром здравии: стойло удобное,

уход вполне сносный. На шестом ярусе за стенами Цитадели

устроены были прекрасные конюшни; там содержалось

несколько быстроногих скакунов, а поблизости жили гонцы

Наместника, готовые пуститься в дорогу по первому приказу

Дэнетора или его военачальников. Но в это утро все гонцы уже

были разосланы с разными поручениями, и, кроме Скадуфакса,

коней в стойлах не было.

Скадуфакс, увидев Пиппина, заржал и повернул к нему голову.

– Добрый день! – поздоровался Пиппин. – Гэндальф придет, как

только сможет. Сейчас он занят, но шлет через меня привет и

просит узнать, не терпишь ли ты в чем недостатка. Как тебе

отдыхается после трудов?

Скадуфакс мотнул головой и ударил копытом об пол. Берегонду

он милостиво позволил слегка дотронуться до своей щеки и

погладить крутые бока.

– Можно подумать, он не был в походе и снова рвется в дорогу, –

подивился Берегонд. – Что за сильный и гордый конь! А где

седло и уздечка? Сбруя у него, должно быть, богатая и красивая.

– Какую уздечку ни выбери, на нем она будет казаться бедной и

отроком лет девяти – а оказывается, пережил столько

опасностей и сподобился видеть такие чудеса, что немногие

седобородые гондорские старцы могли бы похвалиться тем же!

Я–то думал, Повелитель просто захотел взять ко двору

благородного пажа, как было раньше в обычае у Королей.

Прости мне мою глупость и неотесанность!

– Ладно, чего уж, – рассмеялся Пиппин. – Между прочим, ты не

так уж и ошибся. В глазах сородичей я еще, почитай, мальчишка.

До «настоящего возраста», как говорят у нас в Заселье, мне еще

целых четыре года… Но что мы все про меня да про меня?

Объясни лучше, пожалуйста, что отсюда видно?

Солнце поднималось все выше. Туман, скрывавший равнину,

рассеялся, и последние его обрывки плыли прочь, гонимые

восточным ветром, который хлопал полотнищами стягов и

развевал на Цитадели белые вымпелы. Внизу, в долине, лигах в

пяти от города, блестела в солнечных лучах серая дуга Великой

Реки; могучий поток, кативший воды с северо–запада, близ

города описывал широкую дугу и терялся в светлой дымке на

горизонте: там, лигах в пятидесяти к югу, лежало Море.

Внизу перед глазами Пиппина как на ладони раскинулся

Пеленнор, рябой от сельских усадеб, мелко расчерченный на

квадратики низкими каменными стенами, деревянными

заборами, плетнями, оградами загонов… Скота, однако, нигде

видно не было. Зеленые поля пересекало множество дорог, на

которых не прекращалось оживленное движение. В крепость и из

крепости тащились телеги и повозки; их то и дело обгоняли

одинокие всадники, во весь опор скакавшие к Воротам; там

всадники спрыгивали с коней и спешили в Город. Самым

многолюдным казался Главный Тракт. Резко сворачивая к югу, он

огибал западные холмы несколько меньшей, чем речная, дугой и

пропадал из виду. Тракт был широкий, мощеный; вдоль его

обочины по отгороженной от полей зеленой полосе галопом

неслись конники – кто в город, кто прочь от города, но большие

крытые повозки, тянувшиеся по Тракту, все направлялись в одну

сторону – к югу. Их поток делился на три колонны: в первой

катились телеги, запряженные лошадьми; во второй

неторопливые волы влекли огромные повозки и красивые

цветные фургоны; в третьей люди сами, налегая, толкали перед

собой что–то вроде тачек.

владения.

– Рядом с Мордором? – спокойно закончил за него Берегонд. –

Да, Мордор лежит как раз в той стороне. Мы редко произносим

это слово, но к Тени за много лет привыкли. Иногда она словно

бледнеет и отдаляется, иногда сгущается и становится ближе. В

последнее время мгла заметно потемнела и день ото дня

набухает. Вместе с ней растет и наша тревога. И года не прошло

с тех пор, как Всадники отбили у нас переправу. В том бою

погибли наши лучшие воины. Если бы не Боромир, неизвестно

еще, удалось бы нам отстоять западный берег или нет… Но

теперь, благодаря ему, пол–Осгилиата мы все–таки удерживаем.

Пока удерживаем… Но теперь мы ожидаем нового удара. Может,

этот удар будет решающим…

– Когда это случится? – спросил Пиппин. – Как по–твоему? Я

видел ночью огни на вершинах, и нам навстречу попались гонцы.

Гэндальф сказал – это значит, что война уже началась. Он так

мчался, как будто от этого зависело все. Но теперь вроде бы

опять никто никуда не спешит.

– Спешки нет только потому, что все уже сделано, – сказал

Берегонд. – Прежде чем нырнуть, надо вдохнуть поглубже.

– Но прошлой ночью сигнальные костры еще горели?..

– Дело в том, что, начнись осада, на помощь звать будет поздно,

– объяснил Берегонд. – Впрочем, кто может проникнуть в мысли

Повелителя и его военачальников? Вести доходят до них

особыми путями. Повелитель Дэнетор не похож на

обыкновенных людей. Он видит очень далеко. Сказывают, что по

ночам он уединяется у себя в келье на вершине Башни и,

посылая мысли на все четыре стороны света, угадывает

будущее. Ходят слухи, что иногда он проникает даже в

намерения Врага и вступает в единоборство с его волей, и якобы

именно поэтому он постарел раньше времени. С другой стороны,

мы знаем, что Фарамир, под чьим началом я нахожусь, был

недавно послан за Реку с каким–то опасным поручением. Может,

это он прислал весть Дэнетору? Сам я, правда, полагаю, что

маяки зажжены по причине дурных известий из Лебеннина. К

устью Андуина приближается могучая флотилия умбарских

пиратов с Юга. Они давно уже перестали бояться Гондора, а

теперь сделались союзниками Врага. Пираты готовят сильный

удар! Но главное, их нападение свяжет силы Лебеннина и

последнее тепло…

Оба смолкли и поникли головой. Наконец Пиппин осмелился

взглянуть на небо. Все было по–прежнему. Светило солнце,

реяли по ветру флаги… Хоббит встряхнулся.

– Пролетел, – выдохнул он. – Нет! Я все–таки не отчаиваюсь.

Возьми Гэндальфа. Он упал в бездну, но вернулся, и теперь он с

нами! Мы выстоим – пусть на одной ноге, пусть упав на колено,

но выстоим!

– Верно! – вскричал Берегонд и рывком поднялся на ноги. Шагая

взад и вперед, он взволнованно заговорил: – Все имеет конец!

Есть конец и у мира, но Гондору еще не пришло время

погибнуть. Если Враг в безумии своем нагромоздит горы трупов

вровень с крепостными стенами и ворвется на ярусы, мы уйдем

в горы! Там есть крепости, куда ведут тайные ходы. И память с

надеждой выживут – где–нибудь там, в какой–нибудь скрытой от

глаз долине, где еще останется зеленая трава.

– Чем бы ни кончилось, лишь бы поскорее! – вздохнул Пиппин. –

Я вовсе не воин, и сражения мне не по душе. Но хуже не бывает,

чем сидеть и ждать того, что все равно произойдет!.. Как долго

длится этот день! Мне лично было бы легче, если бы мы не

сидели сложа руки, а ударили первыми. Роханцы, кстати, никогда

бы не собрались выступить, если бы не Гэндальф!

– А! Ты угодил как раз в больное место. Многие думают так же, –

сказал Берегонд. – Но когда вернется Фарамир, все должно

пойти иначе. Он храбр – гораздо храбрее, чем думают! В наши

дни люди с трудом верят, что воин, тем более командир, может

быть человеком ученым, искушенным в Предании, но вместе с

тем твердым, мужественным, способным, когда требуется,

принять смелое решение в бою и выполнить его не промешкав.

А Фарамир как раз таков! Он не так безогляден, не так порывист,

как Боромир, хотя столь же решителен. Но что он может

сделать? Гóры этой… этой страны приступом не возьмешь.

Наши руки стали коротки: пока враг не приблизится, мы напасть

на него не можем. Но когда настанет время для удара, рука

наша не дрогнет!

И Берегонд ударил по рукояти меча.

Пиппин только теперь по–настоящему разглядел своего нового

друга. Какой высокий, гордый, благородный воин! Впрочем, все

мужи Гондора, которых он успел повидать, были высокими,

маленький, но отважный.

Хоббиту жаль было разочаровывать своих новых друзей, но

сделать это пришлось. Титул, правда, за ним так и остался.

Согласно понятиям гондорцев, друг Боромира, да еще с почетом

принятый Дэнетором, не мог не быть принцем. Пиппина без

конца благодарили за то, что он удостоил их трапезу своим

посещением, не дыша слушали рассказы о дальних странах и

при этом так усердно подкладывали хоббиту на тарелку еды и

подливали вина, что ему не оставалось желать ничего лучшего.

Мешал только строгий наказ Гэндальфа – помнить об

осторожности, а главное – не распускать язык, на что хоббиты в

дружеском кругу обычно весьма падки.

Наконец Берегонд встал.

– Я должен с тобой проститься, Перегрин, – сказал он. – Теперь

я буду свободен только после захода солнца, не раньше.

Остальным, думаю, тоже пора идти. Но если одиночество тебе в

тягость, могу сосватать тебе веселого товарища. Спустись в

нижний ярус и спроси там дорогу к Старой Корчме, что на Рат

Кэлердаин, на Улице Фонарщиков. Там ты найдешь моего сына и

других мальчишек, которые остались в городе. Кстати, у Больших

Ворот, прежде чем их запрут на ночь, сегодня можно будет

увидеть кое–что любопытное. Не упусти!

Берегонд вышел. Вскоре за ним последовали и остальные. День

оставался солнечным, хотя небо подернулось дымкой, и,

пожалуй, парило не по–мартовски – чересчур даже для южных

широт! Пиппина стало клонить ко сну. Но в пустом доме ему

было как–то не по себе, и поэтому он все–таки решил спуститься

на нижний ярус и посмотреть город. Захватив лакомый кусочек

для Скадуфакса, он отправился в путь. Угощение было принято с

благодарностью, хотя корма в яслях вполне хватало.

Расставшись со Скадуфаксом, хоббит отправился вниз по

крутым городским улицам.

Встречные разглядывали его во все глаза и приветствовали с

удивительной серьезностью, по гондорскому обычаю наклоняя

голову и перекрещивая руки на груди. За своей спиной Пиппин

слышал взволнованные возгласы. Слух о его появлении бежал

от дома к дому, и соседи звали друг друга посмотреть на Принца

Невеличков, который прибыл с Митрандиром. Многие

обменивались какими–то фразами на своем языке. Язык этот

положишь, если я тебе позволю. Только потом я отвечу тем же и

тебе не поздоровится! Я знаю несколько оч–чень коварных

приемов! Еще у себя на родине выучился. Там я считался

невероятно рослым и сильным и, уж поверь мне, никому не

позволил бы перевернуть себя вверх тормашками! Если бы дело

дошло до драки и ты меня ухитрился бы разозлить, я мог бы из

тебя и дух вышибить! Вырастешь – поймешь, что по виду ни о

ком судить нельзя. Ты думаешь, что я не только чужак, но в

придачу еще тихоня и растяпа, которого легко побить?

Ошибаешься, дружок! Я – силач–невеличек, злющий и оч–чень

храбрый!

Тут Пиппин состроил такую свирепую рожу, что мальчик

попятился – но тут же снова шагнул вперед: кулаки его сжались,

в глазах горел бойцовский огонь.

– Да погоди ты, – рассмеялся Пиппин. – Поменьше развешивай

уши и не верь каждой байке, да еще из уст чужака! Я не такой

уж и задира. Кстати, вежливые люди, прежде чем вызвать на

бой, представляются!

Мальчик гордо выпрямился.

– Я – Бергил, сын гвардейца Берегонда, – заявил он.

– Так я и знал, – сказал Пиппин. – Ты очень похож на своего

отца! Мы с ним знакомы. Между прочим, это он послал меня

сюда и попросил тебя отыскать.

– Что же ты молчал? – разжал кулаки Бергил и вдруг испугался:

– Только не говори, что отец передумал и хочет отправить меня

из города вместе с девчонками! Хотя вряд ли. Фургоны–то уже

все уехали!

– Не беспокойся, ничего особенно страшного он не передавал, –

заверил Пиппин. – Скорее даже наоборот. Он сказал, что если

ты раздумаешь переворачивать меня вверх тормашками, то,

может, согласишься скрасить мое одиночество и покажешь мне

город? А я взамен расскажу тебе про дальние страны.

Бергил захлопал в ладоши и с облегчением расхохотался.

– Отлично! – крикнул он. – Я готов! Мы как раз собирались пойти

к Воротам, поглядеть кое на что. Айда с нами!

– А что там ожидается?

– Еще до захода солнца по Южному Тракту к Воротам должны

подойти войска из провинций. Присоединяйся! Сам увидишь!

Спутником Бергил оказался замечательным. Лучшего

– воины гондорских провинций, соседи, в трудный час явившиеся

на помощь столице. И все–таки их было мало. Гондор надеялся

на большее и в большем нуждался. Воины из долины Рингло во

главе с князем Дерворином, числом три сотни, пришли пешими.

Рослый Дуинхир с сыновьями Дуилином и Деруфином из

обширной Долины Черного Корня у истоков Мортонда явился с

пятьюстами лучниками. Из Анфаласа, с дальних берегов

Длиннобережья, шли, растянувшись чуть ли не на полторы

версты, пастухи, охотники и крестьяне, все довольно плохо

вооруженные, за исключением своего предводителя Голасгила и

его приближенных. Из Ламедона явилась горстка угрюмых

горцев без предводителя; из Этира – около сотни рыбаков

(остальные были вынуждены остаться при кораблях).

Хирлуин Красивый с Зеленых Холмов, из Пиннат Гэлина, привел

триста воинов; все они были одеты в зеленое. Последним

прибыл блистательный Имрахил, князь Дол Амрота, родич

Наместника. Свиту князя составляли конные латники в полном

вооружении, на серых лошадях; над их головами развевались

сверкающие золотом знамена с гербами благородного

княжеского рода – кораблем и серебряным лебедем. За

рыцарями свиты с песней шло семьсот пехотинцев, из которых

каждый сам казался князем какой–нибудь страны; все они, как

на подбор, были высокие, темноволосые и сероглазые.

Это было все – общим счетом тысячи три воинов, не больше.

Пополнения ждать было неоткуда. Возгласы и грохот сапог за

стенами города стихли. Толпа еще стояла и не расходилась,

будто умолкшие люди еще надеялись на что–то. Пыль оседала

медленно: воздух был тяжелым и душным, ветер стих.

Приближался час закрытия Ворот; красный диск солнца скрылся

за Миндоллуином. Город погружался в тень.

Пиппин поднял глаза, и ему почудилось, что небо приобрело

пепельный оттенок, – как будто над городом нависли густые

облака пыли и дыма, едва пропускавшие тусклый свет. Но

умирающее солнце подожгло их от края до края, и горб

Миндоллуина четко вырисовывался на фоне раскаленных углей

гаснущего заката.

– Гневом и смятением заканчивается этот прекрасный день, –

пробормотал хоббит, забыв о Бергиле, что стоял рядом.

– Так оно и случится, если я не вернусь до вечернего колокола, –

Среди ночи его разбудил свет. Приоткрыв полог, Пиппин увидел

Гэндальфа – волшебник расхаживал взад и вперед по комнате, а

на столе пылали свечи и были раскиданы пергаментные свитки.

Пиппин услышал, как волшебник вздохнул и пробормотал:

– Когда же вернется Фарамир?

– Ау, Гэндальф! – позвал хоббит, высовывая голову из–за полога.

– Я уже думал, ты про меня позабыл! Хорошо, что ты вернулся.

Длинный был денек!

– А вот ночь будет коротковата, – отозвался Гэндальф. – Я

вернулся, чтобы побыть немного одному, в тишине. Спи! Спи,

пока у тебя есть возможность спать в постели! На заре мы снова

пойдем к Дэнетору. Хотя о какой заре я говорю? Мы пойдем

тогда, когда нас позовут. Наступила Тьма. Зари не будет.

Глава вторая.

СЕРАЯ ДРУЖИНА

Когда Мерри возвратился к Арагорну, Гэндальф уже умчался и

стук копыт Скадуфакса смолк в ночи. Мерри прихватил свой

легкий узелок – дорожный мешок остался на Парт Галене, так

что в узелке не было ничего, кроме пары–другой полезных

мелочей, подобранных на развалинах Исенгарда. Хасуфэл ждал

оседланный. Леголас и Гимли с Ародом стояли рядом.

– Итак, нас осталось четверо, – подытожил Арагорн. – Дальше

мы поскачем вместе. Но мы отправимся не одни, как думал я

поначалу. Король тоже намерен выступить. Когда пролетела

Крылатая Тень, он изменил свои планы и спешит теперь

вернуться под защиту гор, пока не наступило утро.

– А потом? – спросил Леголас.

– Пока сказать не могу, – ответил Арагорн. – Король собирается

в Эдорас. Там через четыре дня назначен большой смотр.

Думаю, Теодена будут ждать вести о начале войны и роханские

всадники двинутся на помощь Минас Тириту. Что же касается

меня и тех, кто пожелает ехать со мной…

– Я первый! – перебил Леголас.

– А Гимли – второй! – присоединился гном.

– Мой путь темен, – молвил Арагорн. – Я тоже должен ехать в

Минас Тирит, но какой дорогой – пока не знаю. Долгожданный

час близок…

окликнул:

– Стой! Кто скачет по лугам Рохана?

Преследователи резко осадили коней. Наступила тишина. Один

из чужаков, спешившись, медленно направился к королевскому

отряду. Лунный свет упал на его белую в темноте ладонь,

которую он протянул вперед в знак мира, но роханцы не

пошевелились; копья по–прежнему направлены были ему в

грудь. В десяти шагах незнакомец – темная высокая тень,

озаренная луной, – остановился, помедлил и ясным, звучным

голосом произнес:

– Рохан? Так это Рохан? Мы рады слышать это слово, ибо

спешили сюда издалека.

– Вы на роханской земле, – молвил Эомер. – Перейдя брод, вы

пересекли границу. Этой землей правит король Теоден, и никто

не смеет вступать в его владения, не имея на то королевского

соизволения. Кто вы? Куда держите путь и почему так спешите?

– Я – Халбарад, дунадан, Следопыт с Севера, – ответил

незнакомец. – Мы ищем некоего Арагорна, сына Араторна. До

нас дошла весть, что он в Рохане.

– Ты нашел его вместе с Роханом! – Арагорн, кинув поводья

Мерри, бросился к Халбараду и крепко обнял его. – Халбарад! Я

ожидал всего, но только не этого!

Мерри вздохнул с облегчением: он до последней секунды

опасался, что все происходящее – не что иное, как новые козни

Сарумана. Что, если тот вырвался на свободу и помчался вслед

за Королем? Ведь он знал, что Теоден едет почти без охраны!

Но похоже, отдавать свою жизнь за Короля необходимости пока

не было. Рассудив так, хоббит сунул меч в ножны.

– Все в порядке, – объявил Арагорн, возвращаясь к Теодену. –

Это мои родичи из далекой страны, где я жил раньше. Зачем они

прибыли и сколько их в дружине – тебе скажет сам Халбарад.

– В дружине тридцать воинов, – отозвался Халбарад. – Это все,

кого мне удалось собрать, ибо мы спешили. По дороге к нам

присоединились Элладан и Элрохир. Мы снялись с места, как

только ты нас позвал, и помчались что было сил.

– Я не звал вас, – удивился Арагорн. – Разве что в мыслях! Я

часто думал о вас, особенно вчера ночью, но вестей не

посылал… Однако сейчас не время разговаривать. Путь опасен.

Надо спешить! Присоединяйтесь к нам, если Король даст на то

на одного, правда, но все–таки! Идем, посмотришь, где это было.

А пещеры! Какие здесь пещеры! Успеем мы туда заглянуть,

Леголас, как ты думаешь?

– Нет! На это у нас времени пока нет, – твердо сказал эльф. –

Спешка может только испортить впечатление. Я же дал тебе

слово! Погоди – настанут мирные дни, и мы непременно сюда

вернемся. Смотри, уже скоро полдень! А в полдень, как я

слышал, мы садимся за трапезу – и сразу в путь.

Мерри встал и широко зевнул. Он не выспался, чувствовал себя

усталым, а главное, все больше беспокоился. Как ему

недоставало Пиппина! Кто он здесь? Пятое колесо в телеге,

больше ничего. Остальные заняты важными делами, строят

планы, спешат – а ему все никак не уяснить, что происходит!

– А где Арагорн? – спросил он.

– В верхних покоях, – ответил Леголас. – Насколько я знаю, он

не отдыхал – даже не прилег. Он сказал, что ему надо подумать,

и взял с собой одного только Халбарада. Его мучают какие–то

сомнения.

– Диковинные они люди, эти вновь прибывшие, – заметил Гимли.

– Любой роханец перед ними – мальчишка, и больше ничего.

Такое впечатление, что все они князья и потомки королей.

Благородная кость! Они похожи на суровые утесы, устоявшие

против многих бурь. Как Арагорн. И все время молчат…

– Если же молвят слово, то в точности как Арагорн – умно и

учтиво, – добавил Леголас. – А ты обратил внимание на

Элладана с Элрохиром? Заметил, как они выделяются среди

остальных? И не только светлыми плащами. Они прекрасны,

словно эльфийские принцы… Хотя чему тут дивиться – они ведь

сыновья Элронда!

– Но зачем они явились, Леголас? Ты что–нибудь слышал? –

поинтересовался Мерри, который уже закончил одеваться. Он

накинул на плечи серый плащ, и три друга двинулись к

разрушенным воротам крепости.

– Ты же слышал – их позвали, – вместо Леголаса ответил Гимли.

– Они рассказывают, что в Ривенделл пришла весть: «Арагорн

нуждается в помощи. Дунаданы да поспешат в Рохан!» А кто

послал весть – неведомо. Не Гэндальф ли?

– Нет, скорее Галадриэль, – покачал головой Леголас. – Разве не

она передала через Гэндальфа слово о походе Серой Дружины,

ожидают, будут ему вполне по силам – в горах твоя маленькая

лошадка ни в чем не уступит большим. Мы будем пробираться

горными тропами и по пути в Эдорас навестим Дунхаргскую

Крепость, где ждет меня королевна Эовейн. Хочешь быть моим

оруженосцем? Эомер! Найдутся ли в здешней оружейне доспехи

для моего нового слуги?

– Оружейня тут небогатая, повелитель, – развел руками Эомер.

– Шлем полегче, может быть, и отыщется, но доспехов и мечей

на рост невеличка здесь нет.

– О мече не беспокойся, – вмешался Мерри, спрыгивая на

землю и доставая из черных ножен блестящий клинок. Сердце

ему внезапно захлестнула горячая волна любви и

признательности; встав на одно колено, он поцеловал руку

старому Королю и воскликнул: – Позволишь ли ты сложить к

твоим ногам меч Мериадока из Заселья, о король Теоден?

Примешь ли ты мою службу?

– С радостью, – ответил Король.

Возложив длинные, покрытые морщинами руки на темную

курчавую голову хоббита, он благословил его и произнес:

– Встань, о Мериадок, воин Рохана, рыцарь Метузельда! Возьми

свой меч, и пусть он принесет тебе счастье!

– Будь мне отцом, государь! – прошептал Мерри.

– Да будет по–твоему. Но надолго ли? – ответил Теоден. Так они

беседовали за трапезой, пока наконец Эомер не напомнил:

– Близится названный тобою час, государь. Повелеть, чтобы

протрубили в рог? Но где Арагорн? Его место осталось

незанятым, и он не вкушал пищи.

– Как бы то ни было, время выступать, – решил Теоден. –

Предупреди Арагорна, что пора в путь!

С этими словами он поднялся и в окружении свиты покинул

трапезную, направляясь за ворота крепости. Всадники

постепенно собирались, многие уже гарцевали на лошадях.

Мерри увидел, что отряд вырос, и не просто вырос, а

превратился в войско: в крепости Король оставил лишь

небольшой гарнизон – все прочие отправлялись с ним в Эдорас,

на общий смотр. Ночью из Хельмской Теснины туда уже выехало

около тысячи всадников; еще около пятисот задержалось в

крепости, чтобы на следующий день сопровождать Короля. В

большинстве своем это были воины из Западной Лощины.

войск Рохана только еще начнется… Да, теперь я, пожалуй, и

сам вижу: скорее не получится.

Он поднял взгляд. Видимо, окончательное решение было

принято: об этом говорили разгладившиеся черты его лица.

– Прости, государь, но я и мои собратья вынуждены с тобой

расстаться. Мы поедем своим путем, и поедем открыто. Мне

незачем больше таиться. Нам нужно спешить на восток, причем

кратчайшей дорогой. Я должен вступить на Тропу Мертвых.

– На Тропу Мертвых? – вздрогнул Теоден. – Зачем ты о ней

вспомнил?

Эомер обернулся и посмотрел на Арагорна широко открытыми

глазами. Мерри почудилось, что лица воинов, стоявших

поблизости и слышавших разговор, побледнели.

– Если Тропа эта не выдумана, то начинается она неподалеку от

Дунхаргской Крепости, – сказал Теоден. – Но живому человеку

вступить на нее не дано.

– Увы, друг мой Арагорн! – сдавленно проговорил Эомер. – Я

надеялся, что мы будем воевать с тобой рука об руку! Но если

ты выбираешь Тропу Мертвых, нам придется расстаться и вряд

ли я увижу тебя снова.

– И все–таки я ее выбираю, – повторил Арагорн. – Не

отчаивайся, Эомер! Быть может, в решающем бою мы с тобой

еще и встретимся, хотя бы все армии Мордора встали между

нами!

– Поступай как знаешь, повелитель, – склонил голову Теоден. –

Надо думать, ты не случайно выбираешь дороги, на которые

другим вступать возбраняется. Такова уж, видно, твоя судьба.

Наша разлука глубоко печалит меня, и силы мои умалились, но

мой путь ведет в горы, и медлить я больше не могу. Прощай!

– Прощай и ты, о Король! – отозвался Арагорн. – Спеши вперед,

навстречу славе! Счастливого пути, Мерри! Я оставляю тебя в

надежных руках и буду за тебя спокоен. Мог ли я уповать на

такой исход, когда гнался за орками до самого Фангорна? А

Гимли и Леголас, надеюсь, поедут со мной. Нас ждет новая

охота. Но о тебе мы не забудем!

– До свидания! – выдавил из себя Мерри, не зная, что еще

сказать, – уж очень маленьким и никому не нужным казался он

себе в эту минуту.

Все услышанное осталось для него загадкой и подействовало на

врат Эдораса? Ты мнишь, я мог предать наше общее дело?..

Нет, Гимли! – Тут голос его зазвучал немного ласковее, лицо

смягчилось, и он стал похож на человека, который много ночей

провел в бессонных трудах. – Я – истинный владелец этого

Камня, но, кроме прав на него, у меня есть еще и сила, чтобы

воспользоваться им! Во всяком случае, я так считаю. Что

касается права, то оспорить его не может никто. Хватило и силы

на первую пробу – правда, едва–едва. – Он глубоко вздохнул. –

Это была жестокая схватка, и я не скоро от нее оправлюсь. Мне

удалось не проронить ни слова, и в конце концов я сумел

подчинить Камень своей воле. Уже одно это заставит Врага

терзаться. Но главное – он увидел меня! Да, достойный Гимли! Я

предстал его взору, но не в том обличье, в котором меня видишь

ты. Если, не ровен час, ему удастся обратить это себе на пользу,

то я поступил опрометчиво. Но я так не думаю. Знать, что я жив

и хожу по земле, – для него удар, и сокрушительный! Глаза

Орфанка не распознали под роханскими доспехами наследника

Исилдура, но Саурон не забыл ни Исилдура, ни Элендилова

меча – и вот в решающий для него час Шар являет ему

Исилдура в моем обличье и ненавистный меч! Ибо со мной был

Перекованный Клинок, а Враг еще не настолько силен, чтобы не

знать страха, и его непрестанно мучают сомнения.

– И все же его власть очень велика, – покачал головой Гимли. –

Боюсь, теперь он нанесет удар быстрее, чем замышлял!

– Кто торопится, часто бьет мимо, – ответил Арагорн. – Но

правда твоя – теперь уже нельзя сидеть и ждать, пока он

сделает первый ход. Мы должны перейти в наступление. Открою

вам, друзья мои, что, подчинив себе Камень, я узнал много

нового. Гондор под ударом, но главная беда грядет не с востока,

а с юга, откуда ее ждут меньше. Там назревает грозная

опасность, которая оттянет у Минас Тирита много сил – а их у

Крепости в обрез. Если мы не отведем угрозу, то, боюсь, город

не продержится и десяти дней.

– Стало быть, Минас Тирит падет. – Лицо Гимли омрачилось. – И

мы ничем не поможем! Да и как нам туда поспеть?

– Подкрепления я послать не могу, значит, мне нужно быть там

самому, – продолжал Арагорн. – Что касается сроков, то есть

только одна дорога, которая приведет нас в прибрежные земли

раньше, чем решится судьба Минас Тирита. Это – Тропа

нужда. Но ты должен сделать это по собственному выбору. Я не

могу принуждать тебя. На этом пути нас подстерегает страх и

тяжелый, изнурительный труд – а возможно, кое–что и похуже.

– Я пойду за тобой всюду – даже на Тропу Мертвых, куда бы она

ни вела, – без колебаний сказал Гимли.

– И я, – сказал Леголас. – Я не боюсь Мертвых.

– Полагаю, эти Забытые не позабыли, как держать оружие? –

осведомился Гимли. – А то зачем бы нам их беспокоить?

– Это мы узнаем на горе Эрех, если нам дано будет туда

добраться, – ответил Арагорн. – Клятва, которую они нарушили,

обязывала их выступить против Саурона – и, если Забытые

собираются исправить ошибку, они должны взяться за оружие.

На горе Эрех стоит большой черный камень. Говорят, он

привезен Исилдуром из Нуменора. На заре гондорского

могущества Владетель Белых Гор присягнул Исилдуру на этом

камне и поклялся в дружбе и верности. Когда Саурон вернул

себе Мордор и восстановил былую силу, Исилдур призвал

горцев и потребовал, чтобы те выполнили клятву, – но они

отказались, ибо в Черные Годы поклонялись Саурону и

приносили ему жертвы. Тогда Исилдур сказал Горному Владыке:

«Да оборвется на тебе род ваших государей! А ежели Нуменор

одолеет Черного Властелина – да свершится заклятье, кое

налагаю я на тебя и людей твоих: да не узнают они покоя, пока

не исполнят клятвы! Война продлится не одно столетие, и вас

еще воззовут из небытия, прежде чем ей настанет конец». И

горный народ бежал от гнева Исилдура, так и не осмелившись

поднять против него оружие. Они скрылись в тайных урочищах,

перестали встречаться с другими племенами и отступали все

выше и выше, к бесплодным вершинам, пока не погибли и не

вымерли все до единого. Но страх остался жить, и страх этот

доныне тяготеет над горой Эрех и над всеми местами, где

укрывалось когда–то это племя, – ибо Мертвые так и не обрели

покоя… И все же я должен туда идти. Живущие не в силах

помочь мне. – С этими словами Арагорн поднялся.

– Вперед! – воскликнул он, выхватив меч, ярко сверкнувший в

полумраке хорнбургской трапезной. – В путь, к Черному Камню

Эреха! Я вступаю на Тропу Мертвых! Чья воля тверда – за мной!

Леголас и Гимли молча поднялись и вслед за Арагорном

покинули трапезную. Безмолвные Следопыты в низко

Дунхаргскую Крепость.

Видно было, что ответ пришелся королевне не по нраву.

– В таком случае ты сбился с пути, о повелитель. – В голосе ее

прозвучал холод. – Из Харгского ущелья нет пути ни на восток,

ни на юг. Тебе придется возвратиться той же дорогой, какой ты

сюда приехал.

– Нет, госпожа, я не сбился с пути, – покачал головой Арагорн. –

Я знаю эти края и ходил по твоей земле задолго до того, как

родилась ты, чтобы ее украсить. Кроме той дороги, о которой ты

говоришь, есть еще одна. На нее–то я и вступлю завтра утром.

Это – Тропа Мертвых.

Эовейн сильно побледнела и долго глядела на него, не проронив

ни слова, будто пораженная его словами в самое сердце. Все

остальные хранили молчание.

– Стало быть, ты идешь за смертью, Арагорн? – проговорила

наконец Эовейн. – Кроме смерти, ты ничего не найдешь на этой

Тропе. Мертвые не пускают к себе живых.

– Может статься, меня они пропустят, – молвил Арагорн. – Во

всяком случае, мой долг – испытать судьбу. Другого пути у меня

нет.

– Но это же безумие! – воскликнула Эовейн. – Твои спутники –

славные и могучие воины. Не в царство смерти должен ты вести

их, а на поле битвы, где каждый на счету! Останься и поезжай с

моим братом, прошу тебя! Тогда сердца наши просветлеют и

ярче разгорится наша надежда.

– Это не безумие, госпожа, – возразил Арагорн. – Я вступаю на

путь, который мне назначен. Те же, кто следует за мной,

решились на это добровольно – я их не понуждал. Если они

пожелают, то могут остаться здесь и позже отправиться на войну

вместе с роханцами. Тогда я пойду один, ибо таков мой долг.

Разговор оборвался, и остаток трапезы прошел в молчании, хотя

Эовейн смотрела на Арагорна неотрывно, и все замечали, что

она испытывает душевную муку и смятение. Наконец гости

встали из–за стола, поклонились хозяйке в пояс и, поблагодарив

ее за гостеприимство, отправились отдыхать.

Арагорн подходил к шатру, который он разделял с Леголасом и

Гимли, когда за его спиной вдруг послышались шаги и его

окликнули. То была Эовейн. Арагорн обернулся, и она

показалась ему нежным мерцанием в ночи, ибо одета она была

защиту своего дома… Но ведь подвиг остается подвигом, даже

если его некому воспеть.

Эовейн отмахнулась:

– Все твои слова значат только одно: ты женщина и твое место –

в доме. Когда мужчины, стяжав себе славу, погибнут, тебе

дозволено будет – пожалуйста! – сгореть вместе с этим домом,

который больше никому не будет нужен. Но я не служанка, я – из

рода Эорла. Я умею сидеть в седле, владею мечом и не боюсь

ни боли, ни смерти.

– Чего же ты боишься, госпожа?

– Неволи, – бросила она. – Я боюсь просидеть всю жизнь под

замком, боюсь дождаться дня, когда усталость и годы примирят

меня с тюрьмой, когда надежда совершить великое исчезнет,

забудется и перестанет волновать сердце.

– Но ты хотела, чтобы я отказался от пути, который я выбрал,

только потому, что он кажется тебе опасным, – разве не так?

– Советовать – другое дело, – гордо вскинула голову Эовейн. – И

я вовсе не отговариваю тебя от опасных путей. Я зову тебя в

бой, где твой меч сможет завоевать тебе победу и славу.

Ненавижу, когда лучшее гибнет понапрасну!

– Я тоже, – сказал Арагорн. – Потому я и говорю тебе, Эовейн:

останься. Идти на юг тебя не обязывает ничто.

– Тех, кто идет с тобой, тоже ничто не обязывает, но они все

таки идут – потому, что хотят быть с тобой… потому, что любят

тебя!..

Она повернулась и скрылась в ночной тьме.

Небо светлело, но солнце, всходившее за высоким восточным

хребтом, еще не появлялось. Дружина была уже на конях, и

Арагорн тоже собирался вскочить в седло, когда королевна

Эовейн пришла проститься с ними. На ней были доспехи

всадника, у пояса висел меч. В руке она держала кубок. Пожелав

гостям счастливого пути, она пригубила вино, протянула кубок

Арагорну, – и он осушил его до дна и сказал:

– Прощай, королевна Рохана! Я пью за благоденствие твоего

рода, за твое счастье и за счастье твоих подданных. Передай

своему брату: может быть, по ту сторону Тени мы с ним еще

встретимся!

Гимли и Леголасу, стоявшим рядом, почудилось, что Эовейн

готова расплакаться. Они привыкли видеть ее гордой и строгой;

вести их в поводу. Один за другим спустились Арагорн и его

спутники в расселину – и оказались перед каменной стеной, в

которой, словно пасть самой Ночи, зияли разверстые Черные

Ворота. Над входом смутно виднелись неясные символы, а

изнутри, словно серый туман, выползал страх.

Дружина остановилась; среди всадников не нашлось никого, кто

не дрогнул бы. Только Леголас остался спокоен – у эльфа

призраки мертвых людей не вызывали ужаса.

– Вот они, эти страшные ворота, за которыми моя смерть, –

прошептал Халбарад. – Но я все–таки войду в них. А вот коней

туда будет не заманить.

– Туда идем мы, значит, должны идти и кони, – твердо сказал

Арагорн. – Если мы пройдем сквозь тьму, за ее пределами нас

ждет еще много долгих лиг пути, а каждый потерянный час

играет на руку Саурону. За мной!

Он переступил порог – и так непреклонна была его воля, что

дунаданы все как один шагнули следом и кони беспрекословно

подчинились им. Ибо кони Следопытов любили своих хозяев так

сильно, что готовы были идти за ними даже за порог страшной

Двери, – только бы тверда была воля всадников. Один Арод,

конь из Рохана, не двинулся с места: он дрожал, обливаясь

потом, да так, что жаль было на него смотреть. Леголас закрыл

ему глаза руками, пропел несколько слов, растворившихся в

темноте, – и, еще дрожащего, перевел через порог. Гимли

остался один. Ноги у него подгибались, и он рассердился на

себя:

– Где это слыхано? Эльф идет под землю как ни в чем не

бывало, а гном стоит у порога и трясется!

С этими словами он пересилил страх и ступил во тьму, но его

ноги сразу же налились свинцом, а вокруг сделалось так черно,

что даже ему, Гимли, сыну Глоина, бесстрашно спускавшемуся в

глубочайшие пещеры Средьземелья, показалось, что он

лишился зрения.

В Дунхаргской Крепости Арагорн запасся факелами. Теперь,

возглавляя Дружину, он держал один из них над головой. Второй

факел нес Элладан, шедший за Следопытами. Гимли, оступаясь

на каждом шагу, пытался поспеть за ним. Перед собой он не

видел ничего, кроме чадного пламени факелов, но каждый раз,

когда Дружина останавливалась, гному чудилось, что со всех

дверью, которую так и не открыл. Куда она ведет? Зачем он

хотел пройти в нее? Этого никто никогда не узнает…

– Но я пришел не за этим! – вдруг громко крикнул он,

оборачиваясь к шепчущей тьме. – Оставьте себе ваши

сокровища и свято хранимые тайны Проклятых Лет! Все, что мне

нужно, – это скорость. Пропустите нас и следуйте за нами! Я

призываю вас к Камню горы Эрех!

Ответа не последовало – если не считать ответом мгновенно

наступившую мертвую тишину, еще более зловещую, чем

шепоты, только что наполнявшие пещеру. Дохнуло холодом.

Огонь заметался и погас; разжечь факелы больше не удалось.

Что произошло потом и сколько минуло часов – один или

несколько, – Гимли не помнил. Дружина шла вперед. Он с

трудом поспевал за остальными: в затылок ему дышал

нестерпимый страх – вот–вот настигнет и вцепится! – а в ушах

стояло шарканье несметного множества ног. Гимли оступался,

падал, вставал снова – и наконец пополз на четвереньках,

чувствуя, что больше не выдержит, что того и гляди потеряет

рассудок и сам кинется назад, в объятия настигающего ужаса.

Вдруг до слуха донесся звон падающих капель – чистый и

ясный, словно кто–то бросал камешки в темный колодец сна.

Стало светлее. Но что это?.. Впереди показались еще одни

ворота, с более высокой аркой; у порога журчал быстрый ручей.

Дружина скрылась в белеющем проеме и – конец пещере! Глаза

гнома различили впереди дорогу, бегущую вниз между почти

отвесных скал, острыми зубцами вонзавшихся в далекое небо.

Ущелье было таким узким и глубоким, что на темном синем небе

вверху блестели крохотные звезды, хотя, как узнал потом Гимли,

до заката оставалось еще целых два часа. Впрочем, гном не

удивился бы, скажи ему кто–нибудь, что это вечер иного,

забытого в веках, давно минувшего дня – или, может быть,

чужого, неизвестного мира.

Всадники снова сели на лошадей, и Гимли вернулся к Леголасу.

Отряд вытянулся в цепочку. Наступил вечер, сгустились плотные

синие сумерки. Страх по–прежнему шел за Дружиной по пятам.

Леголас, говоря что–то Гимли, обернулся – и гном увидел, как

блеснули зоркие глаза эльфа. Позади ехал Элладан; он замыкал

цепочку, но был далеко не последним из тех, кто ступил на

дорогу, ведущую с гор.

на гору Эрех.

Ужас перед Мертвыми с давних времен владычествовал над

этой горой и пустынными полями вокруг нее. На ее вершине

водружен был огромный каменный шар, наполовину врытый в

землю; верхняя часть шара выступала над горой на высоту

человеческого роста. Круглый черный камень выглядел здесь

странно и неуместно. Некоторые верили, что он упал с неба, но

старожилы еще помнили сказания Закатного Края, в которых

говорилось, что камень этот был некогда вывезен из гибнущего

Нуменора и поставить его здесь повелел сам Исилдур. Люди из

долины боялись не только подходить к нему, но и жить

поблизости; поговаривали, будто у Камня встречаются призраки

и в тревожные времена держат здесь совет, толпясь вокруг

вершины и перешептываясь.

К этому–то Камню и подъехала глубокой ночью Серая Дружина.

Всадники, натянув поводья, остановили коней. Элрохир подал

Арагорну серебряный рог; тот поднял его к губам, протрубил – и

всем, кто стоял поблизости, показалось, будто откуда–то

послышался отклик, словно из дальних пещер долетело

приглушенное эхо. Ничего больше слышно не было, но все

чувствовали: вокруг горы собралось огромное войско. С гор

дунул ветер, холодный, как дыхание призраков. Арагорн

спешился и, стоя у Камня, воззвал громким голосом:

– Клятвопреступники! Зачем вы сюда явились?

Из тьмы послышался голос, донесшийся словно из дальнего

далека:

– Дабы исполнить клятву и обрести покой.

Тогда Арагорн воскликнул:

– Ваш час настал! Я иду в Пеларгир, что на Андуине. Вы пойдете

со мной. Когда весь этот край будет свободен от прислужников

Саурона, я признáю, что ваша клятва исполнена. Тогда вы

покинете эти места и обретете вечный покой. Это говорю я,

Элессар, наследник Исилдура, Короля Гондора!

С этими словами он велел Халбараду развернуть знамя, которое

тот привез из Ривенделла. Но – странно! – полотнище оказалось

совершенно черным. Если и были на нем вышиты какие–либо

знаки или слова, в темноте их разглядеть было невозможно.

Наступила тишина, и с этого момента вздохи и шепоты больше

ее не нарушали. Дружина разбила у Камня лагерь, но почти

оставшегося позади перевала, пробивал себе далеко внизу

узкую дорогу среди одетых в сосновые леса крутых склонов.

Теперь, миновав каменные ворота ущелья, он вырвался на

свободу, в долину. Всадники последовали за ним – и в шуме

вечерних вод их взглядам внезапно открылась Харгская долина.

Принявший в себя множество ручьев Снаубурн, кипя и пенясь,

правил путь к Эдорасу, к его зеленым холмам и равнинам.

Справа, возле устья обширной долины, громоздился могучий

Старкхорн с его огромными, укутанными в тучи каменными

бастионами; высоко над миром вздымалась его зазубренная

вершина, покрытая вечными снегами, с запада огненно–алая, с

востока отуманенная голубой тенью.

Мерри глядел на эту новую для него страну, широко раскрыв

глаза. Сколько всего ему рассказывали об этих краях за время

долгой дороги – и наконец он здесь! Вот он какой, этот мир без

неба, где глаз, напрасно силясь проникнуть сквозь дымку, видит

только вздымающиеся все выше и выше исполинские каменные

стены, за которыми встают новые, еще более высокие пики, а за

ними – отвесные обрывы и мрачные, повитые туманом

пропасти… Мерри сидел в седле, прикрыв глаза и

прислушиваясь сквозь дрему к шуму воды, шелесту темных

деревьев, шороху осыпающихся камней и всеобъемлющему

безмолвию, стоявшему за каждым звуком. Мерри любил горы,

точнее, любил о них думать – как величаво синели они на краю

завезенных издалека легенд! Но здесь он чувствовал, будто на

плечи ему легла вся непомерная, неподъемная тяжесть

мироздания. Ему хотелось запереться от всего этого

великолепия в какой–нибудь тихой комнатушке, у камелька…

Он устал и выдохся: войско ехало медленно, но зато и привалы

объявлялись редко. Три долгих дня Мерри беспрерывно трясся в

седле, пока тропа взбиралась на перевалы, ныряла в глубокие

долины, переходила вброд горные реки. Иногда, если дорога

становилась чуть шире, он трусил на своем мохнатом сереньком

пони рядом с Королем, восседавшим на большом белом коне, и

не обращал внимания на улыбки, которыми обменивались

всадники, глядя на эту диковинную пару – Короля и хоббита. В

такие часы Мерри подолгу беседовал с Теоденом, рассказывая

ему про родимые края и хоббичьи обычаи, слушал длинные

сказания о Рохане и его древних героях. Но бóльшую часть

спасет меня? А если мы победим, то велика ли будет утрата,

если я паду в бою, отдав последние силы этой победе? Впрочем,

не будем пока об этом думать! Эту ночь я проведу в Дунхаргской

Крепости. Что бы ни случилось, у нас есть еще целый вечер без

войны. Едем!

Сумерки уже сгустились, когда передовой отряд наконец вышел

в долину. Снаубурн бежал вдоль западного склона, и вскоре

тропа привела всадников к броду, где, широко разлившись, река

весело звенела на камнях плеса.

Брод стерегли. Стоило отряду приблизиться, как из–за скал

выступили вооруженные воины. Узнав Короля, они

приветствовали его радостными криками:

– Король Теоден!.. Король!.. Король вернулся!..

Протрубил рог. По долине прокатилось гулкое эхо. Издали

донеслись ответные сигналы, и на другом берегу реки

замерцали огни.

Внезапно откуда–то сверху, из невидимой расселины или

пещеры, грянули трубы и, слившись в единый хор, многократно

отозвались среди каменных громад.

Так возвратился король Марки на запад, в Дунхаргскую

Крепость, к подножию Белых Гор, одержав великую победу.

Здесь он нашел главные силы оставшихся в Рохане войск

полностью готовыми к смотру. Как только стало известно о

прибытии Короля, военачальники поспешили ему навстречу с

известиями от Гэндальфа. Возглавлял их Дунхир, правитель

Харгской долины.

– Три дня назад на заре в Эдорас как ветер влетел Скадуфакс, и

Гэндальф возвестил нам о твоей победе, Король, – сказал

Дунхир. – Мы возрадовались всей душой. Гэндальф передал

нам твое повеление – спешно готовить войска к смотру. А потом

явилась Крылатая Тень…

– Крылатая Тень? – переспросил Теоден. – Мы тоже повстречали

ее. Но это было глубокой ночью, еще до того, как Гэндальф нас

покинул.

– Может быть, – ответил Дунхир. – Но эта же Тень – или другая –

в то утро посетила и нас. Она была как сгусток тьмы в образе

чудовищной птицы. Великая тревога объяла нас с ее

появлением. Тень снизилась над Метузельдом, и, когда ее

крылья уже почти коснулись крыши, она испустила крик, да

обороны достаточно было и горстки бойцов. На каждом повороте

стояло по большому камню, изображавшему человеческую

фигуру, правда с грубыми, едва намеченными чертами. Идолы

застыли в неуклюжих позах, скрестив кривые ноги и сложив

коротенькие ручки на больших, обвислых животах. У некоторых

лица были совершенно стерты временем, и они печально

взирали на проезжающих черными дырами пустых глазниц.

Роханцы не обращали на них никакого внимания, да и сами

изваяния, которые в долине называли шишигами , давно

потеряли колдовскую силу и никого уже не могли напугать.

Мерри разглядывал их с удивлением и чуть ли не с жалостью –

так скорбно глядели каменные истуканы в сгустившуюся темноту.

Всадники уже поднялись над долиной сотни на две локтей, когда

хоббит, обернувшись, заметил, что с Королем едет лишь

небольшой отряд дружинников. Мерри разглядел далеко внизу

вьющуюся цепочку всадников, которые еще не закончили

переправу; всадники один за другим сворачивали с дороги и

направлялись к приготовленным для них палаткам.

Наконец Король и его свита поднялись к острому гребню

скальной стены и вскоре очутились в узкой расселине.

Преодолев последний короткий подъем, кони выбрались на

широкое плато, которое роханцы называли Фириэнфелд. Это

был зеленый луг, поросший травой и горным вереском,

раскинувшийся на лоне гор высоко над вгрызшимся в глубь скал

Снаубурном. С юга белел Старкхорн, с севера высился

зубчатый, как пила, гребень Иренсаги, а меж ними чернела стена

Двиморберга – Заклятой Горы, чьи крутые склоны густо поросли

мрачным сосновым лесом. Две гряды бесформенных камней

обозначали тропу, разделявшую плато надвое и терявшуюся в

сумерках густого ельника. Тот, кто отважился бы последовать за

тропой, очутился бы в черном урочище Димхолт у подножия

Заклятой Горы. Там встретил бы его зловещий каменный столб и

разверстая пасть запретной двери.

Такой была мрачная Дунхаргская Крепость, созданная руками

давно забытых людей. О племени их не сохранилось ни песен,

ни сказаний. Кануло даже самое имя его, и никто не знал, что

было на этом месте в те давние времена – город, тайное

святилище или, быть может, усыпальница королей?..

Дунхаргская Крепость была построена в Темные Годы, задолго

– Куда же он направился? – спросил Эомер, помедлив.

– Откуда мне знать? – не поворачиваясь, проговорила Эовейн. –

Он прибыл поздно вечером, а рано утром уже покинул нас, не

дожидаясь, пока из–за горы появится солнце. Его здесь нет.

– Я вижу, ты опечалена, дочь моя, – заметил Теоден. – В чем

причина этой печали? Скажи, Арагорн говорил с тобой о той

дороге? – Он указал на ряды утонувших во мгле камней,

ведущих к Двиморбергу, подождал ответа и спросил еще раз: –

Он упоминал о Тропе Мертвых?

– Да, государь, – ответила Эовейн. – Он переступил порог Тьмы,

из которой еще никто никогда не возвращался. Удержать я его не

смогла. Здесь его нет.

– Значит, наши дороги разошлись. – Взор Эомера погас. –

Арагорна больше нет в живых. Нам придется выступить без него.

А это значит, что надежды у нас стало еще меньше.

Медленно двинулись они вперед через поляну, поросшую низким

вереском, и молчали всю дорогу до королевского шатра. Когда

всадники спешились, Мерри воочию убедился, что к приему

гостей и впрямь все готово. Не забыли даже про него: рядом с

королевским шатром примостилась маленькая палаточка. Там

хоббита на время оставили в одиночестве, и он уселся у входа,

наблюдая за людьми, что сновали туда–сюда с донесениями и

приказами. Наступила ночь. Еле видные черные вершины на

западе увенчались яркими звездами. Восток оставался темен и

пуст. Двойная гряда камней постепенно слилась с темнотой, – и

только поодаль, за камнями, неотступно маячила огромная

черная тень Заклятой Горы – Двиморберга.

– Тропа Мертвых, Тропа Мертвых, – бормотал хоббит. – Что бы

это могло значить? Эх, все–то меня бросили! Все пошли кто

куда, каждый навстречу своей судьбе: Пиппин с Гэндальфом –

на восток, воевать, Сэм и Фродо – в Мордор, Бродяга с

Леголасом и Гимли – на Тропу Мертвых… Похоже, скоро моя

очередь. Знать бы только, о чем они совещаются и что Король

намерен делать дальше!.. Теперь ведь куда он, туда и я…

Посреди этих мрачных мыслей Мерри вдруг вспомнил, что до

смерти проголодался. Он поднялся, решив пойти и поискать в

этом чужом лагере кого–нибудь, кто разделил бы его заботу, – но

тут заиграл рожок и перед палаткой вырос посланец Короля: он

призывал королевского оруженосца исполнить свой долг,

спускаются вниз по дороге. Тогда обитатели долины крепко

закрывают окна и запирают двери на десять замков, а сами

прячутся по домам и дрожат от страха. Но Мертвые редко

покидают свои пещеры. Они показываются только в дни великих

войн и потрясений, когда смерть подбирается к живущим ближе,

чем обычно.

– В долине говорят, – вставила Эовейн, понизив голос, – что

совсем недавно безлунной ночью мимо селений прошествовало

целое войско призраков, странно одетых и странно

вооруженных. Откуда оно явилось, никто не знает. Призраки

поднялись по каменистой дороге и скрылись в горе, словно

спешили на какой–то совет.

– Но Арагорну–то зачем было туда идти? – еще больше

обеспокоился Мерри. – Кто–нибудь знает?

– Нет, если только он не открыл своих мыслей тебе, своему

другу, – сказал Эомер. – Живых спрашивать об этом бесполезно.

– Он сильно изменился с тех пор, как я видела его в первый раз,

во дворце, – добавила Эовейн. – Он потемнел лицом и стал

словно бы старше. На обреченного – вот на кого он был похож.

Так выглядят люди, которых призывают Мертвые.

– Наверное, ты права, – отозвался Теоден. – Сердце говорит

мне, что я его больше не увижу. Но он – великий воин из

королевского рода, и я верю, что судьба готовит ему иное

предназначение. Помни это, дочь моя, ибо я вижу, что участь его

не дает тебе покоя и ты угнетена. Утешься! Легенды повествуют,

что, когда потомки Эорла, прибыв с Севера, поднялись по

Снаубурну в поисках надежного убежища на случай беды, Брего

с Бальдором взошли наверх по старой дороге и не убоялись

подойти к порогу Темной Двери. Там сидел дряхлый старец, лет

которого уже никто не мог бы исчислить. Когда–то, по всей

видимости, он был высок и величествен, но морщины

избороздили его лицо так, что оно казалось обломком

выветренного камня. За камень и приняли его поначалу Брего с

Бальдором, потому что он не двинулся и не произнес ни слова,

пока пришельцы не вознамерились переступить порог и

проникнуть внутрь. Тогда оттуда, где сидел старик, донесся

голос, как бы идущий из–под земли. К собственному удивлению

отец и сын поняли речь старика, ибо тот заговорил на Западном

Наречии. Но сказал он всего два слова: «Путь закрыт». Брего и

Иначе Гондору грозит гибель.

– Красная Стрела! – медленно проговорил Теоден, принимая от

гонца стрелу. По всему видно было, что он давно ждал этого

знака, и все же руки у Короля задрожали.

– На моем веку Красная Стрела ни разу еще не являлась в

страну, – сказал он. – Значит, все–таки дошло до войны! Но на

какое войско и на какие сроки рассчитывает Дэнетор?

– Сие тебе лучше ведомо, государь, – с поклоном произнес

Хиргон. – Может статься, уже очень скоро Минас Тирит окажется

в кольце осады. Хватит ли у тебя сил пробиться сквозь

вражеское оцепление? Повелитель Дэнетор велел мне сказать

так: весьма желательно, чтобы могучая роханская армия успела

войти в стены города прежде, чем враг замкнет кольцо осады.

Снаружи будет слишком опасно.

– Ваш Повелитель прекрасно знает, что мы привыкли биться на

конях, в открытом поле, – поднял брови Теоден. – Кроме того,

народ наш рассеян по степи и нам потребуется немало времени,

чтобы собрать войско воедино. Я думаю, Хиргон, что Правитель

Минас Тирита знает больше, чем говорит. Ты и сам видишь, что

мы уже воюем и твоя весть не застала нас врасплох. Здесь

побывал Гэндальф Серый, а потому сегодня мы собрались на

войсковой смотр и сразу же после него выступаем.

– Ведомо о том Повелителю или нет, я сказать не могу, –

ответствовал Хиргон. – Но положение наше воистину

бедственно. Мой господин не приказывает, а лишь просит тебя,

ради давней дружбы и клятв, издавна связывающих нас, сделать

все, что в твоих силах, ибо это равно важно и для твоего, и для

нашего блага. Нам стало известно, что многие восточные

владыки послали войска на помощь Мордору, и по всему Северу

до самого Дагорлада слышен лязг оружия. На Юге подняли

голову Харадримы, прибрежные племена охвачены страхом, и

мы не ждем от них помощи. Поспеши, о Король! Ибо под

стенами Минас Тирита решается сегодня судьба нашего мира, и,

если мы не сдержим волну Зла, она неминуемо захлестнет

дивные степи Рохана. Тогда даже твоя горная крепость не

защитит тебя.

– Черные вести, – медленно произнес Теоден. – Но не все они

для меня неожиданны. Передай Дэнетору, что мы пришли бы на

помощь в любом случае – даже если бы Рохан был вне

только эту дорогу… Кроме того, я пока не говорил, что возьму

тебя с собой, какой бы путь я ни выбрал. Мирной тебе ночи!

– Ну нет! Я не хочу оставаться здесь и ждать, чтобы о ненужном

мешке из поклажи вспомнили, только когда все кончится! –

прошептал Мерри. – Не хочу оставаться. Не хочу!

Так он и заснул в своей палатке, повторяя про себя: «Не хочу, и

все!»

Проснулся он оттого, что кто–то тряс его за плечо:

– Вставайте, господин хольбитла, вставайте!

Мерри очнулся от своих снов и сел. Было совершенно темно.

– Что случилось? – спросил хоббит.

– Вас зовет Король!

– Но ведь солнце еще не взошло!

– Оно не взойдет, господин хольбитла. Может быть, оно и

вообще больше никогда не взойдет. Еще и не в то поверишь,

когда эдакая тьма повсюду! Но время не стоит на месте, даже

когда нет солнца. Поспешите!

Натянув на себя, что попало под руку, Мерри выглянул из

палатки.

Все вокруг плавало во мгле. Воздух казался бурым; мгла

скрадывала все цвета, кроме черного и серого, и ни один

предмет не отбрасывал тени. Стояла ничем не нарушаемая

тишина. У страшной тучи, нависшей над миром, не было края;

только далеко–далеко у западного горизонта сквозь дымку

просачивался слабый свет – туда ненасытные щупальца мрака

еще не дотянулись. Над головой прогибался тяжелый полог

сплошной бесформенной черноты, и день, вместо того чтобы

разгораться, медленно мерк.

Мерри увидел, что у палаток уже толпятся люди; все они стояли,

запрокинув головы, и перешептывались. Все лица были серы и

озабоченны, на некоторых отражался страх. У Мерри упало

сердце. Он поспешил к Королю. Хиргон, гонец из Минас Тирита,

опередил его; на этот раз с ним был еще один гондорец,

подобный Хиргону лицом и одеждой, но ниже ростом и шире в

плечах. Когда Мерри вошел в королевский шатер, этот второй

говорил с Теоденом.

– Тьма идет из Мордора, о Король, – услышал Мерри. – Это

началось еще вчера, на закате. Я пробирался восточными

холмами и видел, как она поднимается и постепенно

недель, а добегу!..

Теоден улыбнулся:

– Уж лучше тогда посадить тебя с собой, на Снежногрива! Но не

отчаивайся! Мы еще не расстаемся: тебе предстоит поехать со

мной в Эдорас и увидеть Метузельд. Я направляюсь к себе во

дворец. Стибба довезет тебя без труда – большая скачка

начнется позже, когда мы выедем на равнину.

Эовейн встала.

– Пойдем со мной, Мериадок! – пригласила она. – Я хочу, чтобы

ты посмотрел на доспехи, которые я тебе подыскала.

Мерри последовал за ней.

– Арагорн обратился ко мне с одной–единственной просьбой, –

сказала Эовейн, пока они шли между палаток. – Он хотел, чтобы

я одела и вооружила тебя для боя, и я обещала сделать все, что

от меня зависит. Да и сердце говорит мне, что доспехи тебе еще

понадобятся.

Они оказались перед небольшим шатром в расположении

королевской дружины; оружейник вынес оттуда небольшой

шлем, круглый щит и прочее снаряжение, потребное воину.

– Кольчуги на твой рост подобрать не удалось, – с сожалением

сказала Эовейн, – а делать на заказ уже некогда. Но я дам тебе

крепкую кожаную куртку, пояс и нож. Меч у тебя уже есть…

Мерри поклонился и принял из рук Эовейн щит, очень

напоминавший тот, что достался Гимли, – на нем тоже был герб

с белым конем.

– Прими это в дар, – сказала она, – и да сопутствует тебе удача.

Доброго пути, достойный Мериадок! Может, мы еще встретимся

– ты и я!

Тьма сгустилась над дорогой, ведущей на восток, и во тьме

собрал король Теоден свое войско, чтобы вести его на битву. На

сердце у людей лежала тяжесть, многие трепетали перед Тенью,

но народ Теодена был силен духом и верен своему государю, и

почти нигде не слышалось ни жалоб, ни плача. Даже женщины,

дети и старики, укрывшиеся в лагере–крепости, без ропота

встретили судьбу, выпавшую на их долю.

Король Теоден восседал на белом коне, который, чудилось,

светится в полумраке. Гордым и высоким казался Король, хотя

волосы его, ниспадавшие на плечи из–под шлема, были белы

как снег; и не один воин воспрял духом, видя, как тверд и

Судьба – навстречу. Суровые клятвы

Принял он в сердце, и все сдержал их.

В путь он пустился; пять ночей ехал,

Пять дней вел он племя Эорла

За степи Фолда, за Фириэнхолт.

Шесть тысяч копий вел он в край Солнца,

В Мундбург могучий под Миндоллуином:

Крепкую Королей твердыню

Враг опутал, огонь повыжег…

Рок призвал их, тьма поглотила.

Конь и конник скрылись во мраке.

Стихли в дальней дали копыта…

Так рассказывают легенды.

Было едва за полдень, когда Король въехал в Эдорас, но тьма к

тому часу сгустилась еще больше и неуклонно продолжала

сгущаться. Теоден почти не задержался в Золотых Палатах, где

войско его пополнилось еще десятком–другим воинов, не

поспевших к смотру. После трапезы, перед тем как выступить,

Король, обратившись к своему оруженосцу, ласково с ним

попрощался, и Мерри в последний раз склонился перед Королем

с просьбой не отлучать от себя своего верного слугу.

– Я уже говорил тебе, что эта скачка – не для Стиббы, –

нахмурился Теоден. – И что тебе делать в битве, которая

разразится на полях Гондора, достойный Мериадок? Ты – мой

оруженосец, это так, но храбростью ты вышел больше, чем

ростом.

– Кто может знать заранее? – не сдавался Мерри. – Ведь не

затем же ты взял меня в оруженосцы, чтобы я отсиживался

дома, пока ты воюешь! Не хочу, чтобы в песне потом пелось, как

меня не взяли в поход!

– Я обещал беречь тебя, – строго оборвал Теоден. – А ты изволь

повиноваться. К тому же никто из всадников не возьмет тебя с

собой в седло. Если бы сражение разыгралось прямо у этих

ворот, то – кто ведает? – может, и ты совершил бы подвиг,

достойный песни. Но до Мундбурга, которым правит Дэнетор,

отсюда больше ста лиг. Это мое последнее слово, Мериадок!

Мерри поклонился и, расстроенный, отошел, скользя глазами по

рядам воинов, которые готовились к выступлению. Всадники

– Вперед! Вперед! – кричал Эомер. – Сворачивать поздно!

Болота Энтвейи защитят нас. Главное теперь – скорость.

Вперед!

Так покинул король Теоден свое королевство. А дорога все

вилась, все бежала вперед, оставляя позади лигу за лигой, и

проплывали мимо горы–маяки – Каленхад, Мин–Риммон,

Эрелас, Нардол. Но огни на их вершинах погасли. Все вокруг

было серо и безмолвно; тень сгущалась над головами

всадников, и надежда в сердцах постепенно меркла.

Глава четвертая.

ОСАДА ГОНДОРА

Гэндальф растолкал Пиппина. На столе пылали свечи, сквозь

щели в ставнях просачивался какой–то мутный полумрак. Было

душно, как перед грозой.

– Который час? – осведомился хоббит, зевая.

– Уже третий, – ответил Гэндальф. – Пора вставать и приводить

себя в соответствующий вид. Тебя зовет Наместник – он хочет

ввести нового слугу в круг его обязанностей.

– А насчет поесть он как – позаботится?

– Нет. Завтрак тебе принес я. Держи! Тут все, что тебе

полагается до полудня. С сегодняшнего дня каждый получает

урезанную порцию, и ни крошки лишней, – таков приказ.

Пиппин без особого восторга посмотрел на маленькую булочку и

просто смехотворную, по его представлениям, порцию масла. Тут

же в чашке белело разбавленное молоко.

– И зачем только ты меня сюда притащил? – вздохнул он.

– Ты и сам великолепно знаешь, – внушительно отчеканил

Гэндальф. – Чтобы с тобой не стряслось беды похуже. Так что

не вороти нос, а вспомни лучше, что все злоключения свалились

на тебя по твоей же собственной вине.

Пиппин промолчал.

Вскоре он уже шел вслед за Гэндальфом по стылым галереям к

двери Башенного Зала. В серой полумгле чертога сидел

Дэнетор. «Старый, терпеливый паук», – подумал Пиппин. Можно

было подумать, что Повелитель со вчерашнего дня так и не

сдвинулся с места. Он указал Гэндальфу на стул; Пиппин

остался стоять. Он уже заподозрил, что его не заметили, когда

Дэнетору. Ведь тот наверняка уже много лет не покидал страны!

Как же ему удается не упустить ни одной мелочи из того, что

происходит за пределами Гондора? Откуда ему столько

известно?

Наконец Дэнетор будто ненароком вновь заметил хоббита и

отослал его.

– Иди в Цитадель, в оружейные палаты, – велел он. – Там тебя

оденут и снабдят оружием. Все должно быть готово. Приказ был

отдан еще вчера. Переоблачись и возвращайся!

Как и обещал Наместник, к приходу хоббита все оказалось

готово, и вскоре Пиппин увидел себя в новом обличье. Платье

было двух цветов – черного и серебряного. Кольчугу, по всей

вероятности, выковали из стали, но стали черной, как агат;

высокий шлем с обеих сторон украшали крылья ворона, а надо

лбом сияла вписанная в круг серебряная звезда. Поверх

кольчуги Пиппин надел короткую черную куртку с вышитым на

груди гербом – серебряным деревом на черном поле. Старую

хоббичью одежду свернули и отнесли на склад, разрешив

Пиппину оставить при себе только серый лориэнский плащ, да и

то предупредив, что надевать его можно будет лишь в свободное

от службы время. Теперь хоббит, сам того не ведая, выглядел и

впрямь ни дать ни взять Эрнил–и–Ферианнат , Принц

Невеличков, как его прозвали гондорцы. Но сам Принц

Невеличков чувствовал себя в новом наряде весьма неуютно. К

тому же темнота начинала его не на шутку угнетать.

Весь день так и прошел в полумгле. Рассвет потонул в тучах, и

до самого вечера мрак все сгущался и сгущался, тяжело оседая

на сердце каждого, кто не уехал из города. Из Черной Страны

медленно выползала, поглощая последний свет, огромная туча,

подгоняемая ветром войны. Внизу воздух был душен и

неподвижен, как перед бурей. Долина великого Андуина ждала

первого разрушительного шквала.

Около одиннадцати Дэнетор на время отпустил Пиппина, и

хоббит вышел из Башни раздобыть еды, развлечься и хоть как

то скрасить тоскливое времяпровождение на побегушках у

Дэнетора. В трапезной хоббит снова повстречал Берегонда,

только что возвратившегося с полей Пеленнора: его посылали

туда с поручением к воинам, охраняющим Сторожевые Башни у

Насыпи. Пиппин и Берегонд снова поднялись на стену: Пиппин

подобное. А какая мне выгода от такой чести? Даже от еды и

питья в этой тьме ползучей никакого утешения. Кто мне

объяснит, что все это значит? Ты видишь, какой стал воздух?

Спертый, бурый… У вас что, вообще все туманы такие? Или

только когда ветер с востока?

– Нет, – покачал головой Берегонд, – погода этого мира тут ни

при чем. Это – козни Того, Кого Нельзя Называть. Он наслал на

нас ядовитый дым из Огненной Горы, чтобы сердца наши

помрачились, а разум помутился. Надо сказать, это ему почти

удалось. Скорее бы вернулся Фарамир! Его на испуг не

возьмешь… Только как он выберется из Тьмы? Сможет ли

переправиться через Реку? Кто знает?..

– Гэндальф тоже в тревоге, – поделился Пиппин. – Мне кажется,

он сильно расстроился, когда узнал, что Фарамира еще нет.

Только куда подевался сам Гэндальф? Вот что хотел бы я знать!

Перед вторым завтраком он ушел с совета – и, сдается мне, был

сильно не в духе. Предчувствует, наверное, что–то. Или дурные

вести получил?..

Вдруг хоббит оборвал себя на полуслове, и оба замерли, словно

обратившись в камень. Пиппин, затыкая уши, сполз на каменный

пол, а Берегонд, как раз выглянувший наружу, весь напрягся и

вытаращил глаза. Пиппину, как никому, был знаком этот

леденящий вопль, потревоживший когда–то далекие засельские

рощи близ Плавней, но теперь вопль этот набрал силы и

налился такой ненавистью, что разил насмерть, – и казалось,

надеяться больше не на что.

– Это они!.. Наберись духу, посмотри вниз! – с трудом

проговорил Берегонд. – Видишь? Там чудовища!

Пиппин через силу вскарабкался на каменную скамью и

выглянул. Внизу по–прежнему расстилались темные поля

Пеленнора; вдали, где все сливалось во мгле, смутно

угадывалась река. Но добавилось и новое. Над равниной,

словно тени безвременной ночи, вились пять гигантских существ,

отдаленно похожие на птиц, – отвратительные, как стервятники,

но крупнее любого стервятника и страшные, как сама смерть.

Птицы то подлетали чуть ли не к самым стенам (не ближе,

правда, чем на расстояние выстрела), то, описав круг, неслись

прочь.

– Черные Всадники! – выдавил из себя хоббит. – Летучие

Всадником – но тот, как показалось Пиппину, поднял вверх руку,

и в небо ударил пучок белого света. Протяжно вскрикнув, Назгул

взмахнул крыльями и отпрянул; четверо других на мгновение

замешкались – а затем по спирали взвились вверх и скрылись в

нависающей тьме. Над Пеленнором ненадолго посветлело.

Пиппин видел, как Фарамир встретился с Белым Всадником и

как оба они придержали коней, поджидая пеших. Из города к ним

уже бежали. Вскоре стена скрыла их от глаз Пиппина, и он

понял, что прибывшие вошли в город. Догадываясь, что они

отправятся прямо в Башню, к Наместнику, Пиппин побежал к

Воротам и вскоре оказался в толпе людей, которые, по

видимому, как и он, смотрели со стен на разыгравшееся

сражение и его спасительный исход.

Вскоре на улицах кипела толпа. В общем ликовании то и дело

слышались имена Фарамира и Митрандира. Наконец Пиппин

увидел факелы и, в тесном кольце толпы, двух всадников,

едущих медленным шагом. Один был весь в белом; он не

светился больше – фигура его в полумраке казалась бледной,

будто схватка пригасила пламеневший в нем огонь. Другой, в

темной одежде, ехал опустив голову. У последнего яруса

крепости оба сошли с коней, передав их под опеку конюших, и

направились к Верхним Воротам. Гэндальф шел твердым шагом,

откинув с плеч серый плащ; глаза его еще горели. Его спутник,

одетый в зеленое, слегка пошатывался на ходу, как раненый или

смертельно усталый человек.

Пиппин пробрался в первые ряды и в свете фонарей, под аркой,

смог лучше разглядеть бледное лицо Фарамира. У него

перехватило дыхание. Он понял, что этот человек только что

пережил великий страх, а может, и боль, но могучим усилием

воли сумел с ними совладать – и теперь вновь был спокоен. Вот

он уже сурово и с достоинством говорит что–то стражникам… Но

как же он похож на Боромира, которым хоббит восхищался с

самой первой минуты до последней, неизменно поражаясь его

величию, так просто уживавшемуся с добротой! И тут в сердце у

Пиппина проснулось новое, неизведанное чувство. Ему

показалось, что в Фарамире – как иногда в Арагорне –

проглядывает некое высшее достоинство. Арагорн, конечно,

выглядел величественнее, – но Фарамир зато казался более

близким и доступным. Поистине, в жилах Фарамира тоже текла