В сборник английского писателя Уильяма С. Моэма включен

роман «Вилла на холме», который является образцом поздней

прозы писателя, окрашенной тонким юмором, мастерской по

стилистическому рисунку и философской сути. Действие

романа происходит в Италии и знакомит с обычаями и

нравами «высшего света».

Сомерсет Моэм

Вилла на холме

Глава 1

Вилла располагалась на вершине холма. С террасы на переднем

ее фасаде открывался великолепный вид на Флоренцию; задний

же фасад выходил в старый сад, где было мало цветов, но

росли живописные деревья, а дорожки, прорезавшие зеленые

лужайки, были окаймлены лентами подстриженных кустов

самшита. Имелся здесь даже искусственный грот, где

серебристая струйка прохладной воды вытекала из «рога

изобилия» и с тихим плеском стекала вниз по камням.

Виллу построил в шестнадцатом веке какой-то знатный

флорентиец, чьи обедневшие отпрыски продали ее одной

английской семье. Эти-то англичане, фамилия которых была

Лионард, и пригласили Мэри Пентон пожить здесь какое-то

время. Хотя комнаты были просторными, а потолки — высокими,

само здание оказалось небольшим, так что Мэри обходилась

помощью трех слуг, оставленных ей хозяевами. Мебели здесь

стояло немного; она была старинной и выглядела довольно

живописно. По комнатам все время гулял сквозной ветер;

несмотря на то что центрального отопления не было, владельцы

дома устроили в нем пару ванных комнат. И хотя Мэри приехала

сюда в последние мартовские, по-зимнему холодные дни,

жилось ей в доме не так уж плохо. Теперь уже был июнь, и,

когда Мэри не отлучалась куда-нибудь из дому, она до вечера

сидела в саду или на террасе, откуда видны были

флорентийские соборы и башни.

больше замуж по любви — это всегда бывает ошибкой; выходите

за человека обеспеченного, с устойчивым положением в

обществе.

Мэри рассмеялась. Горький опыт семейной жизни отбил у нее

всякую охоту когда-либо в будущем взваливать на плечи тяготы

семейной жизни; странно было, что сейчас она всерьез

задумалась над советом умудренного опытом старого адвоката.

Могло случиться так, что принимать решение ей пришлось бы

уже в то самое утро. Эдгар Свифт, очевидно, уже ехал к ней

сюда, на виллу, — четверть часа назад он позвонил Мэри и

сказал, что должен отбыть в Канны, где ему неожиданно

назначил встречу лорд Сифэйр, и что перед отъездом ему

необходимо срочно встретиться с нею. Лорд Сифэйр занимал

пост министра по делам Индии, и вызов к нему мог означать

лишь одно: Эдгару в конце концов собрались предложить некую

высокую должность, о которой он давно уже мечтал.

Сэр Эдгар Свифт, кавалер ордена «Звезда Индии» второй

степени, начинал службу, как и отец Мэри, в индийской

администрации и сделал там карьеру. Пять лет он был

губернатором Северо-Западных провинций и, когда там

начались бунты, продемонстрировал, что способен на многое. К

концу этого срока он завоевал репутацию самого одаренного

человека в Индии и показал, что обладает качествами,

необходимыми руководителю: решительность не мешала ему

быть тактичным, а властность — великодушным и сдержанным.

Как индуисты, так и мусульмане любили его и доверяли ему.

Мэри знала его с самого детства. Когда умер ее отец — совсем

еще молодым! — и они с матерью вернулись в Англию, Эдгар

Свифт, приезжая домой на время своих отпусков, каждый раз

подолгу бывал в их обществе. Мэри помнила, как ребенком

ходила с ним в цирк и на пантомиму, а подростком — в театр и

кино. Каждый раз на Рождество и в день ее рождения он

присылал ей подарки. Когда девушке было девятнадцать, мать

сказала ей:

— На твоем месте я пореже встречалась бы с Эдгаром. Ты не

замечала, что совсем вскружила ему голову?

Мэри рассмеялась:

— Он же пожилой человек!

— Ему всего сорок три года! — резко ответила мать.

собирается сделать ей предложение, что ж, эта непринужденная

и не слишком романтичная обстановка — свежий воздух и чай с

печеньем — облегчит им разговор.

Вокруг террасы росли в кадках апельсиновые деревья; через

края поднимавшихся, казалось, прямо из земли мраморных

саркофагов перевешивались яркие головки разросшихся цветов.

Терраса была огорожена старинной каменной балюстрадой, на

которой через равные промежутки стояли огромные каменные

вазы, а по углам красовались полуразбитые средневековые

статуи святых. Мэри расположилась в глубоком плетеном кресле

и попросила Нину, горничную, принести ей чаю. Другое кресло,

приготовленное для Эдгара, пока пустовало. На небе не было ни

облачка, и видневшийся вдали город купался в чистом нежном

сиянии июньского утра.

Вот наконец послышался рокот мотора подъезжавшей машины.

Через несколько секунд Чиро, лакей семьи Лионард и муж Нины,

проводил на террасу сэра Эдгара. Высокий и худощавый, в

своем хорошо сшитом голубом шерстяном костюме и черной

фетровой шляпе, он имел спортивный и в то же время

элегантный вид. Если бы Мэри не знала этого раньше, сейчас

она догадалась бы, что он хорошо играет в теннис, уверенно

держится на воде и отлично стреляет. Сняв шляпу, Эдгар явил

миру массивную голову с черными, вьющимися, чуть тронутыми

сединой волосами. Жгучее индийское солнце покрыло загаром

его лицо, худое, с орлиным носом и выдающим властный

характер подбородком; глубоко посаженные карие глаза зорко

смотрели на мир из-под нависающих бровей. Неужели ему

пятьдесят четыре? Он никак не выглядел старше сорока пяти

лет, этот статный мужчина в расцвете сил. Держался он с

достоинством, но без высокомерия; вызывал у людей доверие.

Перед Мэри был человек, которого не могли смутить никакие

трудности, не могли выбить из колеи никакие нелепые

случайности. Он не тратил времени на досужие разговоры.

— Сегодня утром мне звонил Сифэйр и недвусмысленно

предложил пост губернатора Бенгалии. Они решились на это,

поскольку вынуждены были искать претендента не из числа

жителей Англии — ему тогда пришлось бы очень долго изучать

обстановку на месте. Им же нужен человек, которого они уже

хорошо знают.

сходил по вас с ума еще с тех пор, когда вы были девочкой,

почти ребенком, и только что состригли косу?

Ну что тут скажешь?! Она от всей души расхохоталась.

— Ох, Эдгар, что за чушь вы несете!

— Вы самая прекрасная из всех женщин, которых я только

встречал в жизни, и самая обаятельная. Конечно, я знаю: мне не

на что надеяться. Я старше вас на двадцать пять лет, мы ведь с

вашим отцом были ровесниками. Подозреваю, что в юности вы

считали меня смешным старым чудаком.

— Нет, никогда! — вскричала Мэри, впрочем, не до конца

искренне.

— Во всяком случае, влюбились вы в своего сверстника, что

было вполне естественно. Прошу вас, поверьте: когда я узнал из

вашего письма, что вы собираетесь выйти замуж, я желал вам

счастья. Мне было очень больно узнать, что у вас в семье

разлад.

— Возможно, мы с Мэттом были слишком молоды, чтобы

вступать в брак.

— С тех пор много воды утекло. Я бы удивился, если бы

оказалось, что для вас сейчас разница в годах между нами так

же существенна, как тогда.

Вопрос для Мэри был настолько труден, что она предпочла

ничего не отвечать и выждать, что же Эдгар скажет дальше.

— Я всегда заботился о том, чтобы быть в форме. Совершенно

не ощущаю своего возраста. Но хуже всего то, что время совсем

не накладывает на вас свой отпечаток, если не считать того, что

вы становитесь все краше.

Она улыбнулась.

— Неужели вы нервничаете, Эдгар? Или мне почудилось? Вот

уж чего я совсем от вас не ожидала. Всегда считала вас просто

таки железным человеком.

— Маленькое вы чудовище, вот вы кто! Впрочем, вы совершенно

правы, мне трудно держать себя в руках. Что же касается

железа, из которого я, по-вашему, сделан, никто лучше вас не

знает, что в ваших руках оно всегда было мягким как воск.

— Надо понимать, вы делаете мне предложение?

— Именно. Вы удивлены или, может быть, шокированы?

— Ну, разумеется, не шокирована. Знаете, Эдгар, я к вам очень

привязана. По-моему, вы самый удивительный человек из всех, с

просто нелепо — на дорогах в Тоскане так же спокойно, как в

Англии. Но чтобы вы не волновались, сегодня я его возьму.

Эдгар знал, как любила Мэри ездить на своем автомобиле по

окрестностям города, и, поскольку, по обыкновению англичан,

считал всех иностранцев преопаснейшими людьми, навязал ей

свой револьвер и взял с нее обещание класть его в сумочку,

выезжая из дому.

— Повсюду полно голодных батраков и нищих бродяг, —

убеждал он Мэри. — У меня не будет ни минуты покоя, пока я не

буду знать, что в крайнем случае у вас будет чем себя защитить.

Чиро подошел к машине, чтобы открыть гостю дверцу. Эдгар

Свифт извлек из кармана пятидесятилировую бумажку и вручил

ее лакею.

— Послушай, Чиро, я на несколько дней уезжаю и сегодня

вечером не смогу проводить синьору. Так что проследи,

пожалуйста, чтобы она, уходя из дому, взяла с собой револьвер.

Она мне это обещала.

— Хорошо, синьор, — отозвался Чиро.

Глава 2

Мэри занималась своим лицом. Нина стояла за ее спиной, с

интересом наблюдая за ее действиями и то и дело давая

непрошеные советы. Горничная довольно долгое время прожила

с семьей Лионард и недурно говорила по-английски, Мэри же за

пять проведенных на вилле месяцев научилась объясняться по

итальянски, так что они могли свободно общаться.

— Как, по-твоему, Нина, достаточно я нарумянилась?

— У вас такой прекрасный цвет лица, что я не могу понять,

зачем вы вообще пользуетесь румянами.

— Там, куда я еду, все дамы будут буквально разрисованы ими.

Если я не последую их примеру, хотя бы в малой степени, то

буду казаться бледной как смерть.

Мэри надела вечернее платье и кое-какие украшения, которые

уже привыкла носить, а затем устроила на голове довольно

забавного вида маленькую шляпку, которая, однако, была очень

модной. Для этого званого обеда надо было одеться именно так.

Предполагалось, что общество соберется в новом ресторане на

когда брезжил еще дневной свет, а потом оставаться за столом и

ждать, пока постепенно ее обоймет ночная прохлада. Все это

вызывало у молодой женщины чудесное ощущение покоя, но не

той бездумной праздности, что сродни летаргическому сну, а

действенного, трепетного покоя, состояния, в котором ум ее

активно работал, а чувства живо откликались на ход

размышлений. Возможно, было что-то в самом тосканском

воздухе, которым так легко дышалось, который возбуждал

человека так, что даже физические ощущения воспринимались

как нечто одухотворенное. Он навевал такие же эмоции, как

музыка Моцарта, мелодичная и веселая, но с меланхолическим

подтекстом, музыка, приводящая слушателя в такое блаженство,

что душа его, кажется, освобождается от земных уз и на

несколько волшебных мгновений воспаряет над жизненной

суетой и бренностью, растворяясь в небесных сферах Гармонии

и Красоты.

— Глупо туда ехать, — сказала Мэри вслух. — Зря я не

отказалась сразу, как только выяснилось, что Эдгара там не

будет.

Да, конечно, ехать туда было глупо. Надо было ей остаться дома

и спокойно все обдумать — в ее распоряжении ведь был весь

вечер. Хотя Мэри давно догадывалась о намерениях Эдгара, до

сегодняшнего утра она не была уверена, что он когда-нибудь

наберется решимости заговорить об этом, и потому до самой

последней минуты считала излишним обдумывать, какой же ему

дать ответ. Пусть уж лучше все выйдет само собой, по

настроению. Что ж, теперь он высказался, но она ощущала еще

большую, чем обычно, просто безнадежную нерешительность.

В этот момент она въехала в город; густые потоки шагавших по

обочине шоссе людей и маячившая сбоку цепочка

велосипедистов заставили Мэри сосредоточиться на том, чтобы

вести машину аккуратно.

Войдя в ресторан, она поняла, что явилась последней. Княгиня

Сан-Фердинандо была властной пожилой американкой с серыми,

стального отлива волосами, стянутыми в тугой узел. В Италии

она безвыездно жила вот уже сорок лет; ее римлянина-мужа,

носившего княжеский титул, не было в живых уже четверть века;

двое их сыновей в это время служили в итальянской армии.

Денег у княгини было немного; кроме них ее достоянием были

И действительно, красотою Роули не блистал. Он был среднего

роста и довольно неплохого телосложения; в смокинге же

казался коренастым. Черты его лица были неправильными, зубы

— белыми, но неровными, цвет лица — свежим, хотя кожа не

отличалась особенной гладкостью, волосы — густыми, но не

темными и не светлыми, а какого-то странного коричневатого

оттенка. Цвет же глаз, красивых и больших, был бледно

голубым, однако людям они обычно казались серыми.

Выражение лица Роули можно было назвать отсутствующим;

недруги же утверждали, что оно хитрое. Даже самые близкие

друзья этого человека признавали, что доверять ему нельзя. У

него было весьма сомнительное прошлое. Едва достигнув

двадцати лет, он покинул родной дом и женился на девушке,

помолвленной с кем-то другим; через два года жена возбудила

против него дело о разводе, обвинив в связи с замужней

женщиной. Обе супружеские пары развели, но Роули потом

женился не на своей любовнице, а на другой женщине, которую

два-три года спустя бросил. Теперь ему шел тридцать первый

год. Словом, это был молодой человек с отпугивающей

репутацией, которую он безусловно заслужил. Трудно было

понять, что же все-таки говорило в его пользу, и полковник

Трэйл, путешествующий англичанин, высокий, худощавый, с

дубленной ветрами кожей и худым красноватым лицом, на

котором заметны были седая щеточка усов и дурацкая ухмылка,

недоумевал: неужели княгиня пригласила его с женой, чтобы они

оказались в обществе это-то окаянного хлыща?!

«По-моему, он не из тех, с кем порядочной женщине

позволительно находиться в одной комнате», — сказал бы

полковник, если бы ему было кому это сказать.

Когда гости заняли места за столом, полковник с радостью

заметил, что, хотя жена его и оказалась рядом с Роули Флинтом,

она внимала его галантным замечаниям с холодным и

неодобрительным выражением лица. «Хуже всего то, что этот

субъект — не авантюрист или кто-нибудь еще в этом роде, —

думал Трэйл. — Он двоюродный брат моей жены, поэтому

приходится относиться к нему так же, как и к остальным

родственникам; к тому же у него немалое состояние. Вот если

бы ему пришлось зарабатывать себе на жизнь, это, может, его и

изменило бы. Что ж, в каждом стаде есть своя паршивая овца!»

Бенгалии.

— Черт возьми! — вскричал полковник. — Потрясающая

должность!

— Это было для него сюрпризом?

— Он знал, что входит в число претендентов, — ответила Мэри.

— Что ж, он как раз тот человек, который им нужен, — заметил

полковник. — Если он хорошо себя зарекомендует на этом посту,

то не удивлюсь, если когда-нибудь его сделают вице-королем

Индии.

— Не могу представить себе ничего более приятного, чем быть

спутницей жизни вице-короля, — заявила княгиня.

— Почему бы вам тогда не попробовать опутать его брачными

узами? — со смехом спросила Мэри.

— А разве он не женат? — удивилась леди Грейс.

— Нет, — ответила княгиня, окинув Мэри проницательным и

злым взглядом. — Не стану скрывать, он усиленно флиртовал со

мною все шесть недель, что здесь пробыл.

Роули ухмыльнулся и искоса глянул на Мэри из-под своих

длинных ресниц.

— Ну и как, решились вы за него пойти, княгиня? Ему, горемыке,

не так-то просто было бы тогда увильнуть.

— На мой взгляд, пара была бы хоть куда! — сказала Мэри.

Она прекрасно понимала, что оба они — и Роули, и княгиня —

пытаются ее поддеть, но не собиралась ни о чем им

рассказывать. Сэр Эдгар вел себя так, что ни у его, ни у ее

друзей не оставалось ни малейших сомнений, что он в нее

влюблен, и княгиня не раз уже пыталась у нее выпытать, к чему

все это идет.

— Не знаю, сможете ли вы привыкнуть к климату Калькутты, —

сказала княгине леди Грейс, воспринявшая все сказанное

всерьез.

— О, я достигла такого возраста, в котором люди предпочитают

временные трудности постоянным, — отпарировала княгиня. —

Видите ли, время мне дорого, поэтому я оставила в сердце

неприкосновенный уголок для Роули — тут уж, по крайней мере,

ясно, что намерения другой стороны откровенно бесчестные.

Полковник состроил гримасу и стал внимательно разглядывать

креветок на своей тарелке, что было совершенно излишне,

поскольку их доставили из Виареджио только этим вечером.

Роули, повернувшись к Мэри, произнес:

— Вы сегодня прекрасно выглядите.

— Спасибо.

Глаза его блеснули.

— Сказать, что мне в вас особенно нравится? Когда вам говорят,

что вы красивы, вы в отличие от прочих женщин не делаете вид,

что не сознаете этого. Наоборот, вы воспринимаете это как

должное, словно вам сказали, что у вас на руках по пять

пальцев.

— До замужества красота была моим единственным капиталом.

Когда умер отец, мы с мамой вдвоем жили на ее пенсию. После

окончания актерской студии я получала роли лишь благодаря

своей внешности.

— Не могу отделаться от мысли, что в кино вы сделали бы

прекрасную карьеру.

Она засмеялась.

— К сожалению, таланта у меня нет совершенно, одна лишь

миловидность. Быть может, со временем я могла бы научиться

играть, но вместо этого вышла замуж и оставила сцену.

Лицо ее слегка затуманилось — она заглянула в прошлое, что

вовсе не доставило ей удовольствия. Роули тем временем

любовался ее классическим профилем. Действительно, она

была самой настоящей красавицей. И дело было не только в

правильных чертах лица — особую прелесть придавал ей

колорит.

— Знаете, вы вся — коричневая и золотая, — сказал ей Роули.

Волосы ее были цвета золота высокой пробы, глаза — карими,

кожа — бледно-золотистой. Это был особый, присущий только ей

колорит; он не давал ее лицу выглядеть безжизненным, что

иначе непременно произошло бы, и придавал ему теплоту и

одухотворенность. В результате оно казалось очаровательным.

— По-моему, вы самая красивая из женщин, которых я когда

либо встречал.

— Скольким из них вы уже это говорили?

— Довольно многим. Но это не мешает моим словам быть

правдивыми.

Мэри рассмеялась.

— Может быть, и не мешает. Но не избрать ли нам другую тему

разговора?

Глава 3

Обед затянулся допоздна. Вскоре после одиннадцати княгиня

попросила принести счет. Когда стало ясно, что гости ее уходят, к

ним подошел скрипач с тарелкой в руке. Там лежало уже

несколько монет и мелких банкнот, которые положили сидевшие

за другими столиками посетители. Очевидно, скрипач потом

должен был поделиться выручкой с оркестрантами.

Мэри открыла сумочку.

— Не беспокойтесь, — сказал Роули. — Я сам.

Достав из кармана банкноту в десять лир, он положил ее на

тарелку.

— Я тоже хочу что-нибудь ему дать, — заявила Мэри и

положила поверх других купюр банкноту в сто лир. Удивленный

скрипач испытующе взглянул на Мэри, поклонился и отошел.

— Зачем вы это сделали? — воскликнул Роули. — Нелепый

поступок!

— Он играл так плохо, и у него такой несчастный вид!

— Он сам даже этого не ожидал — так не делают.

— Да, знаю. Поэтому я так и поступила. Эти деньги, должно

быть, много для него значат. Быть может, они помогут ему хоть

как-то продержаться.

Итальянские гости княгини отбыли на своих роскошных

автомобилях; сама же княгиня вместе с полковником и его женой

села в свою машину.

— Подбросьте Роули до отеля, — сказала она Мэри. — Мне ведь

совсем в другую сторону.

— Вас это не затруднит? — спросил он.

Мэри заподозрила, что все это было задумано заранее — она

знала, как любила эта сластолюбивая старуха способствовать

чужим любовным интрижкам, да и Роули ведь всегда был ее

любимцем.

Однако не было никакой возможности отказать ей в столь

обоснованной просьбе. Так что Мэри ответила, что с

удовольствием его подвезет.

Они с Роули сели в ее машину и поехали вдоль набережной.

Полная луна, окруженная сияющим ореолом, освещала им путь.

Оба почти не нарушали молчания. Молодому человеку казалось,

что Мэри поглощена своими мыслями и о нем забыла, поэтому

конце концов, человеческие слабости мне не чужды.

— Думаете, большое удовольствие — жить с человеком,

которого не любишь?

— Не нужно мне никакой любви. Я сыта ею по горло.

Она сказала это так страстно, что Роули был поражен.

— Странно слышать подобные слова от женщины ваших лет.

Они давно уже ехали по сельской местности. Круглая луна

светила с темного безоблачного неба на узкую ленту дороги.

Мэри остановила машину на обочине.

— Знаете, я была без ума от моего мужа. Мне говорили, что

выходить за него глупо — он картежник и пьяница, но меня это

не пугало. Он так мечтал на мне жениться! В ту пору денег у

него было полно, но я бы вышла за него, даже если бы у него не

было ни гроша. Трудно представить, как он в те дни был

обаятелен и красив, как весел и беззаботен! Нам было так

хорошо вместе! Человек он был исключительно жизнерадостный,

добрый, деликатный и нежный — в трезвом виде. Если же он

напивался, то начинал шуметь и хвастаться, затевал ссоры,

делался груб и вульгарен. Это вызывало у меня страшное

разочарование: мне было очень стыдно. Но я все равно не могла

на него сердиться — он потом так извинялся! Когда мы с ним

были дома, он не брал в рот ни капли спиртного; в обществе же

других людей его охватывало возбуждение, а после двух-трех

выпитых рюмок он вообще не знал удержу. В таких случаях я

дожидалась обычно, пока его так развезет, что он позволит мне

увезти себя домой и уложить в постель. Я делала все, что могла,

чтобы избавить его от пристрастия к вину, но все напрасно — это

было бесполезно. Не верю, что от пьянства можно вылечиться.

Так что я постепенно превратилась в его преданную няньку и

телохранителя. Мои попытки удержать мужа от выпивки

выводили его из себя. Но что еще мне оставалось делать? Все

это было для меня невыносимо тяжело — я не хотела, чтобы он

смотрел на меня, как на какую-то бонну, удерживающую его от

дурных поступков, но не могла же я спокойно смотреть, как он

тонет в пучине пьянства!

Иногда я не в силах была удержаться и осыпала его упреками.

Тогда начинались жуткие скандалы. Понимаете, он был

страстный игрок и в пьяном виде проигрывал сотни фунтов. Если

бы он не умер, то совершенно разорился бы, и мне бы пришлось

Он достал из портсигара сигарету и протянул ей.

— Дайте мне, пожалуйста, платок. Он в моей сумочке.

Сумочка лежала между ними на сиденье; открыв ее, чтобы взять

платок, Роули с удивлением обнаружил там револьвер.

— Зачем вы носите с собой оружие?

— Эдгару не нравится, что я езжу повсюду одна. Он взял с меня

обещание, что я не буду выезжать из дому без револьвера.

Конечно, это совершеннейшее идиотство. — Новая тема,

затронутая Роули, помогла молодой женщине собраться с

мыслями. — Извините, что я так расчувствовалась.

— Когда умер ваш муж?

— Год назад. Сейчас я думаю: хорошо, что его постигла такая

судьба, иначе нас с ним ждала бы жалкая жизнь, в которой не

могло быть ничего, кроме беспросветной нищеты и бесконечного

страдания.

— Он умер совсем молодым, да?

— Он разбился — попал в аварию на шоссе. Напился и ехал по

дороге со скоростью шестьдесят миль в час. Шел дождь, было

скользко, и машину занесло. Через несколько часов его не

стало. Мне повезло — я успела с ним проститься. Перед

смертью он сказал мне: «Я всегда любил тебя, Мэри». — Она

вздохнула: — Его гибель принесла нам обоим свободу.

Какое-то время они оба сидели молча и курили. Роули зажег еще

одну сигарету от окурка первой.

— Вы уверены, что не продаете себя в рабство? Не так-то

просто ведь жить в браке с человеком, которого ни во что не

ставишь, — сказал он, как будто разговор об этом не

прерывался.

— Вы хорошо знакомы с Эдгаром?

— За пять или шесть недель, в течение которых он околачивался

вокруг вашей юбки, я видел его довольно часто. Он из тех, кого

называют столпами империи. Этот тип людей мне никогда

особенно не импонировал.

Мэри усмехнулась.

— На это я и не надеялась. Он — сильная натура, к тому же

умен и надежен.

— Словом, обладает всеми качествами, которых я лишен.

— Неужели нельзя поговорить хоть минуту не о вас?

— Ладно. Дочитывайте список его достоинств.