Оглавление

Александр Семенович Драбкин

Юрий Владимирович Шапошников

Тайна Железного

Самсона

Самсон заметно волновался. Речь его становилась все более

сбивчивой.

— Я не отниму у вас много времени. Я знаю — у вас очень

напряженная программа. Но уж не откажите старику— я так хочу

услышать от вас рассказ о сегодняшнем нашем цирке.

Пожалуйста, очень прошу вас…

Вернувшись в Москву, народный артист СССР Владимир Дуров

так рассказывал об этой встрече на страницах журнала

«Советский цирк»:

— …В Лондоне среди наших новых знакомых оказался артист

Самсонов — русский человек, которого превратности первой

мировой войны оторвали от родины. Этот очень известный

артист восхищенно, с гордостью говорил об успехах советского

цирка в Англии, жадно расспрашивал нас о положении артистов

в СССР, о системе подготовки кадров в нашем цирке. Узнав о

существовании в Ленинграде музея циркового искусства,

Самсонов попросил передать туда его красочные афиши… «Вы

не можете себе представить, — говорил он нам,— каким

непререкаемым авторитетом пользуется советский цирк в

Англии. Англичане любят артистов из СССР, всегда тепло

отзываются об их выступлениях».

С тех пор имя Александра Ивановича Засса (Самсонова),

замечательного русского артиста-силача стало все чаще и чаще

появляться на страницах наших газет и журналов. Его

поразительные выступления, эти подвиги силы, за которые он и

получил прозвище Железный Самсон, не перестают восхищать

не только историков цирка, но и всех любителей силовых

упражнений. А их в нашей стране немало.

Но статьи об Александре Ивановиче носили односторонний

характер. В них основной упор делался на сенсационность

номеров Самсона: человек поднимает за колесо тяжело

груженый автомобиль; ловит руками 90-кило-граммовое ядро,

вылетевшее из пушки; продев одну ногу в петлю, висящую под

куполом цирка, удерживает в зубах платформу с пианино и

играющим музыкантом. И так далее…

Значительно меньше внимания уделялось спортивной стороне

его номеров. А ведь в начале нашего века силовой цирк и

тяжелая атлетика практически не разделялись. В то время

соревнований по поднятию тяжестей, подобных нынешним, не

Подъехали к Саранску. Дальше — на лошадях, по степи, под

знойным, безжалостным, несмотря на осеннюю пору, солнцем.

Жутковато показалось после привычного лесного, болотного края

— степь без предела, солнце да ветер.

Вот, наконец, и господский дом. Управляющий строг: имение

громадное, два десятка деревень. Из конца в конец — больше

тридцати верст. И везде нужен глаз, чтобы не оскудевала

хозяйская казна. Дети старшие — тоже на работу: кто в поле, а

кто помогать пастухам. Выходить завтра. Все.

И случилось так, что скоро, очень скоро начал маленький Шура

самостоятельную жизнь. Отца почти не видел — он со старшими

ребятами в поле от зари до зари. А мать с младшей сестрой то

на кухне, то обед несут косарям, то в доме уборка, то еще что.

Одиноко крошечному человеку—в пустом доме ни души. Вот

разве что щенок, маленький, пузатый, на толстых лапах. На том

они и подружились, стали друг для друга товарищами в одиноких

играх. А когда оба выросли, оказалось, что понимают они друг

друга с полуслова, с полувзгляда. Пес, повинуясь мальчику,

охотно проделывал всяческие уморительные трюки: ходил на

задних и передних лапах, кувыркался и даже «подпевал» своему

хозяину заунывным собачьим баритоном. Смотрели на эти

бесплатные представления батраки, возвращающиеся с поля, и

награждали маленьких артистов веселым смехом, С ними вместе

смеялся и мальчик. И даже пес, носивший теперь роскошную

кличку Хан, казалось, хохочет своими черными добрыми

глазами.

А когда пришла пора маленькому Шуре выходить на работу, он

своего любимца Хана не бросил. Правда, и работа к этому

располагала. Взял управляющий мальчика к себе посыльным. То

туда сбегай, то туда сходи — то в кузню, то на скотный двор, то в

соседнюю деревеньку. Выучился Шура ездить верхом. Так они и

служили втроем — Шура, Хан и старый мерин Форсун, которого

управляющий приказал давать Шуре для Дальних оказий.

Это трио было предметом постоянных беззлобных насмешек

всех рабочих в имении. Да и было от чего развеселиться —

тощий, тяжело перекидывающий ноги мерин, на нем лихо

подбоченившийся коренастый, дочерна загорелый малыш, а

рядом — рыжий, кудлатый пес.

Тогда-то и услышал впервые будущий знаменитый артист слово

Эй, сынок!

Давай первый звонок! \

Представление начинается!

Сюда! Сюда! Все приглашаются!

Стой, прохожий!

Остановись!

На наше чудо подивись.

Барышни-вертушки,

Бабы-болтушки,

Старушкп-стряпушки,

Солдаты служивые

И деды ворчливые,

Горбатые, плешивые,

Косопузые и вшивые,

С задних рядов протолкайтесь,

К кассе направляйтесь.

За гривенник билет купите

И в балаган входите.

Увидев в толпе отца, Шура протиснулся к нему, и они стали

прокладывать себе дорогу к кассе. А закликала не унимался:

Сынок!

Давай третий звонок!

Давай, давай! Налетай!

Билеты хватай!

Чудеса узрите — В Америку не захотите.

Человек без костей,

Гармонист Фаддей,

Жонглер с факелами,

На лбу самовар с углями,

Огонь будем глотать,

Шпаги жрать,

Цыпленок лошадь пожрет,

Из глаз змея поползет,

Эй, люди — не дурачки!

Тащите к нам пятачки!

Пошли начинать — музыку прошу играть.

сдвинуть с места. Бадья стояла как вкопанная. Но мальчик был

упрям. Снова и снова пытался он сдвинуть теперь уже

ненавистную деревянную махину. День за днем в подвале шел

упорный поединок между ребенком и неподъемной бадьей.

Но хотя бадья стояла по-прежнему недвижимо, Шура вдруг стал

замечать в себе странные вещи. Тяжелое раньше седло, которое

он с трудом мог протащить через конюшню, седлая Форсуна,

вдруг стало легче. Как будто полегчали и мешки с зерном…

Много лет спустя, известный цирковой атлет Александр Засс,

оценит по достоинству свои детские опыты и создаст целую

систему тренировок. Основные принципы этой системы получат

признание во всем мире, воплотившись в так называемые

изометрические упражнения. Характерная их черта —

напряжение мышц без сокращения, без движения в суставах.

Вдумайтесь, читатель, в эти слова: «без движения в суставах».

Издавна люди привыкли связывать спорт с движением:

стремительные рывки и тяжкие жимы гиревиков казались

наиболее полным воплощением физической силы человека.

Естественным представлялось, что тренировка приближена к

реальным условиям соревнований. И вот на тренировках

стальной снаряд десятки раз идет вверх-вниз, вверх-вниз.

Поклонники силы в надежде на скорейшее развитие

мускулатуры снова и снова поднимают колоссальные тяжести.

Сила и движение кажутся неразделимыми. И вдруг — сила без

движения.

…Попробуйте взять обыкновенную гирю подхватом,

поддерживая ее ладонью снизу. Поднимите этот тренировочный

снаряд к плечу. И вы увидите, как укорачиваются, утолщаются

мышцы, сгибающие руку в локте. Такой режим работы известен в

спортивной литературе под названием динамического.

Если ту же гирю удерживать, согнув руку в локте, но не

поднимая снаряд к плечу, напряженные мышцы сокращаться не

будут. Это и есть статический, или изометрический, режим.

Александр Засс одним из первых обнаружил, что

изометрические упражнения дают значительный эффект при

силовых тренировках. Между тем, сокращение мышц под

нагрузкой считалось традиционнейшим способом развития

мускулатуры. Железный Самсон был убежден, что ворочать во

время тренировок с места на место пуды железа вовсе

только что поднять большой молот в кузне, мешка с зерном

сдвинуть не мог. Старик Иван Фадеич, глядя на своего старшого,

только вздыхал — не работник, нет, не работник.

И пошел Клим Иванович учиться на бухгалтера. Выучился. Жил

неплохо, но обиду на судьбу затаил и решил перехитрить ее.

Выписал всяких спортивных книжек и журналов, накупил гирь и

станков для развития силы и потихоньку тренировался в своей

комнатушке. Частенько падал он в изнеможении на пол,

случалось, хлынет кровь носом, не остановить. Но Клим занятий

не бросал, хотя пользы от них особой не ощущал.

Вот этот человек, горько переживающий свою немощь, и

обнаружил Шуру в подвале. На смену первому удивлению

пришло взаиморасположение. Странная была это пара — худой,

болезненный тридцатилетний мужчина и маленький

двенадцатилетний крепыш. По вечерам они теперь почти не

расставались. Среди хаоса спортивной литературы, кучей

сваленной в комнате бухгалтера, Шура нашел множество

журналов и всяческих наставлений «по развитию силы и

совершенствованию фигуры». Клим Иванович со смешанным

чувством разочарования, зависти и доброго участия помогал

своему новому приятелю разобраться в премудростях цирковой

и спортивной терминологии, разучивал вместе с мальчиком

атлетические упражнения, рассказывал истории о силачах,

гимнастах, борцах, которые ему приходилось читать и слышать.

Перед Шурой открылся целый мир, населенный сказочными

силачами.

Нужно сказать, что увлечение Клима Ивановича не было чем-то

исключительным в тогдашней России. Борьба, поднятие

тяжестей, акробатика в то время пользовались популярностью

необычайной. Боролись всюду: в роскошном петербургском

цирке «Модерн» и пуританском саду общества «Попечительства

о народной трезвости», в городских театрах Одессы и

Ставрополя, в парках Пензы и Оренбурга. Не только мужчины,

но и женщины отдавали дань всеобщему увлечению. Сильная

половина рода человеческого относилась к участию женщин в

соревнованиях борцов весьма скептически. Так, журналы

печатали такого рода информационные заметки: «Архангельск.

На смену мужскому чемпионату прибыли борчихи: Эттингер,

дельцов. Мало кто из богатырей вернулся в родной дом —

опутанные контрактами они до последних дней, до «выхода в

тираж» добывали деньги для своих хозяев. И все-таки новые и

новые русские Геркулесы шли на цирковые арены: надежда

выгодно продать единственное свое достояние, единственное,

что выделяло их среди других — физическую силу, была

слишком привлекательна.

Всего этого, конечно, не знал Шура, листающий книжки и

журналы в комнате Клима Ивановича. Перед его глазами

мелькали медали и жетоны, победные призы и кубки силачей.

Любимым его героем стал Евгений Сандов. Этот атлет в те годы,

как, впрочем, и много лет спустя, волновал воображение тысяч

людей. Изустные и опубликованные рассказы о его удивительно

красивой силе составили целую литературу об основах

атлетизма. И до сих пор, так же, как больше полувека назад, о

Сандове спорят, на него нападают, им восхищаются так, будто

речь идет о нашем современнике, будто и не было в октябре

1925 года роковой автомобильной катастрофы, погубившей

замечательного спортсмена.

Мальчик в далекой заволжской деревеньке боготворил Сандова.

Его книга «Строительство тела» стала для Шуры тем, чем для

верующего Библия. Затаив дыхание, он следил за спортивной

биографией своего любимого героя.

Болезненный студент-медик был страстно увлечен анатомией.

Он решает стать профессиональным борцом,

хочет применить свои знания не столько для лечения,

сколько для совершенствования человеческого тела. «Вы

можете быть лучше, сильнее и красивее», — говорил Сандов

людям, и доказал это всей своей жизнью.

Одна за другой сенсационные победы на ковре. Сенсационные,

потому что публика в то время привыкла к атлетам гигантского

веса — по 150 и более килограммов.

Сандов был иным Средний рост, вес, немного превышающий 80

килограммов, казалось, не оставляли емуникаких шансов на

успех в поединках с циклопами, чьитела напоминали неуклюжие,

но непробиваемые несгораемые шкафы. За Сандовым

признавали изящество поз, красоту тела. И только…

Но этот атлет умел не только позировать. Он побил мировой

рекорд в жиме одной рукой. Стоя на носовом платке с

к цирковым номерам) и неодобрительно качал головой.

«Разобьете вы себе лбы, честно говорю — покалечитесь», —

увещевал он самодеятельных циркачей. Не раз и вправду

камень срывался, не раз пролетал на миллиметр от головы

Шуры. А однажды накликал беду старый солдат — не удержал

Шура каменный снаряд, упал с поломанной ключицей. Месяц

ходил с рукой на перевязи. Потом начал все сначала. И не зря —

через много лет на цирковых аренах мира Александр Засс будет

удивлять публику двумя «смертельными» номерами. Сначала он

поймает 90-килограммовое ядро, выпущенное специальной

пушкой, затем еще более усложнит номер, назвав его «человек

снаряд»: партнерша атлета будет вылетать из жерла огромного

орудия и, пролетев через весь манеж, окажется в «железных»

руках Самсона.

Но это все еще будет, будет… А пока мальчишка заочно

состязается с мировым чемпионом. Силы не равны — у

чемпиона специальные снаряды, тренеры, врачи, опыт, знания. У

Шуры Засса неуклюжие самодельные штанги, кривые турники да

болезненный Клим Иванович — и тренер, и напарник. Но

мальчишка упрям, очень упрям.

Вскоре дошла до будущего Самсона новая весть о его кумире.

Сандов организовал в «Лондоне первый конкурс атлетического

сложения. Парад богатырей принимали известнейшие в Англии

люди, и среди них популярный писатель Артур Конан-Дойль.

Конкурс прошел с большим успехом.

Конкурс так конкурс. И Шура решился на предприятие

рискованнейшее — добраться до Саранска, а там вызвать на

соревнование, уж если не Сандова, то, по крайней мере,

местного силача Ваню Пуда. Ведь Ваня сам предлагал любому

желающему согнуть железный прут, даже 10 рублей обещал

удачнику. Никто этого сделать не смог. А он сможет: он,

Александр Засс, не уступит Ивану Пуду. И ему будет

аплодировать публика, как Сандову в далеком туманном

Лондоне.

Никого не посвятив в свои планы, Шура стал готовиться к

выступлению. Железного прута не нашлось, пришлось заменить

его толстыми ветвями тополя, который рос у дороги недалеко от

усадьбы. По-прежнему проводя много времени с Климом

Ивановичем в тренировках маленький соперник Сандова по

следить за их движением. Гром аплодисментов непрестанно

гремел в цирке.

И вот наступила тишина. Великан достал свой знаменитый

железный прут и предложил любому желающему попытаться

согнуть его. Штальмейстер вынес па серебряном подносе

десятирублевую бумажку и поставил поднос на барьер манежа:

тот, кому в этой силовой игре будет сопутствовать удача, получит

деньги вместе с подносом.

Цирк замер. Мастеровые подталкивали друг друга: поди, мол,

попробуй. И вдруг с самого верха, с галерки, раздался детский

голос: «Я попробую!»

По рядам прокатился смешок. Однако шталмейстер поднял руку

и широким жестом пригласил мальчика на арену.

Когда Шура вышел на манеж, цирк сотрясло от хохота. Рядом с

исполинской фигурой Ивана Пуда тоненький двенадцатилетний

мальчик, с твердо сжатым ртом и решительно стиснутыми

кулаками, казался очень забавным.

Шталмейстер пошептался с ассистентом Пуда, потом с самим

атлетом и, успокоив поднятой рукой зал, произнес: «Дамы и

господа! Хотя нашему прославленному богатырю Ивану Пуду и

неприлично принимать вызов от столь неравного соперника,

однако он вынужден согласиться на это соревнование, поскольку

у взрослых посетителей, видно, коленки совсем слабы, слабее,

чем у этого мальчонки».

Зал загудел. Со всех концов к арене стали проталкиваться

возмущенные, подзадориваемые зрителями мужчины.

Намерения их были не совсем ясны — вполне можно было

допустить, что их влечет на манеж не стремление помериться

силой с Пудом, а желание продемонстрировать свои физические

возможности на физиономии шталмейстера.

Назревал скандал. Но шталмейстер не растерялся.

Перекрикивая гам возмущенной толпы, он объявил, что Пуд

готов допустить всех желающих к соревнованию при одном

условии.

В зале вновь воцарилась тишина.

Наш прославленный богатырь готов соревноваться со всеми

желающими, — продолжал шталмейстер.— Однако ввиду

большого наплыва соревнователей дирекция цирка сочла

возможным допустить к состязанию лишь публику солидную.

Шура старается перегнуть стальную палку, почему такой

тяжелый гул в ушах? Еще чуть-чуть, и поддастся эта проклятая

железяка. Ну, сгибайся же!

И тут Шура услышал свистки, топанье ног, хохот. Симпатии зала

сменились злыми насмешками: «Брось, пацан! Пойди за

мамкину сиську подержись», — грохотала галерка. Заливисто

хихикал кто-то совсем рядом в партере. Все было кончено.

Провал. Позор…

Вдруг, перешагнув через три кресла и невысокий барьер манежа,

рядом с Шурой очутился тот самый бородач, который первым

начал кричать «допусти мальчишку». Дорогой костюм, казалось,

вот-вот лопнет на его могучих плечах. В руке — трость с

золотым набалдашником. Во рту — сигара.

Аккуратно положив трость на барьер, бородач взял у Шуры

железный прут и внимательно его осмотрел. Зрители притихли, с

нетерпением ожидая, что сообщит им новое действующее лицо

этого полного неожиданностей представления.

Бородач продолжал рассматривать прут. И лишь когда с галерки

раздался крик: «Эй, ты там, в чем дело-то, что глазеешь», — он

заговорил медленно, почти не повышая голос. «Дамы и господа,

— зазвучал над ареной его несильный, но звонкий бас. —

Мальчик согнул прут. Извольте убедиться». Он взял стальной

стержень за оба конца и поднял над головой. Действительно,

изгиб был. Маленький, но явственно видный изгиб 'на

знаменитом стальном пруте Вани Пуда. Тут началось нечто

Невообразимое. Аплодисменты, топот, свист, треск скамеек и

кресел — все смешалось в один нестройный гул. Шура снова

был героем толпы.

Напрасно потерявший всю свою солидность Ваня Пуд пытался

перекричать эти сотни глоток и убедить взбудораженных

посетителей балагана в том, что не мальчик согнул прут. «Это

все он, он сделал! Покрутил, покрутил, да и подогнул немного!»

— вопил Ваня, тыкая пальцем в невозмутимо улыбающегося

бородача. Но его никто не слушал. Человек, еще несколько

минут назад бывший воплощением силы, кумиром ярмарки,

больше не существовал — на арене остался просто толстый,

суетливый, потный да еще смешно выряженный в полосатое

трико мужичок.

Среди всей этой суматохи только шталмейстер, бородач и Шура

Гришей! Сейчас Шура оказался от нее дальше, чем когда бы то

ни было раньше.

Так бродил он по ярмарке из одного ее конца в другой,

проклиная цирк, проклиная себя, ненавидя всех этих толкущихся,

снующих, суетливых людей. А когда стемнело, Шура снова

оказался у дверей цирка.

Начиналось вечернее представление. В толпе у входа только и

разговоров было, что о дневных событиях. О том, что какой-то

мальчонка показал силу необыкновенную, и как понесли

простаки червонцы в залог хитрому шталмейстеру, но никто

потом не смог согнуть этот знаменитый Ванин прут. Уплыли

денежки простаков в карман хозяина балагана, а Ваня Пуд

восстановил свое имя сильнейшего человека. Суждения

высказывались разные. Одни говорили, что мальчишка был

удивительно силен, другие — что это все хитрости циркачей:

денежки, мол, из простого народа выманивают.

Шура забился в темный край галерки. Он боялся быть узнанным,

стыдился самого себя, страшился наказания, которое неминуемо

ждет его дома за самовольную отлучку. Но не мог покинуть цирк.

Выступление прошло спокойно. Опять были и дрессированные

собачки, и лошади, и клоуны, и фокусник. Только Ваня Пуд

вышел насупленным, сердитым. Шталмейстер уже не предлагал

никому меряться с богатырем силой. Проделав все, что

положено, Ваня под редкие хлопки покинул манеж.

Представление окончилось. Люди стали расходиться по домам.

И тут только Шура задумался: что же делать?

Он догадывался, что его уже начали искать, что в имении

поднялась тревога, видел обеспокоенные лица отца и матери,

Клима Ивановича, дяди Гриши. Крутой характер отца был

хорошо известен всем соседям, и встреча с ним среди ночи

ничего хорошего не сулила. Шура чувствовал себя глубоко

несчастным.

И тут в голову пришла мысль: а что, если остаться

в цирке? Утро вечера мудренее, да и лучше ночь провести где

нибудь здесь, под скамейками, чем встретиться с городовым,

который непременно схватит его на улице чужого города и

посадит в участок, как бродягу.

Однако скамейки были слишком узки, чтобы под ними

спрятаться. Других сокровенных мест не находилось. Ничего не

пустого цирка, на рассвете дня, не предвещавшего ничего

хорошего, Шура Засс понял, как далека его дорога к победе над

знаменитыми соперниками.

Цирк просыпался. Из клеток и стойл доносились вой и

всхрапывание пробудившихся животных, мучимых, как и наш

герой, голодом и жаждой. Скоро должны были прийти служители.

Пора было выбираться на волю.

Шура пополз вдоль края тента, ища место, где его можно было

бы приподнять и выбраться из балагана. В одном углу веревки

были натянуты не очень туго. Шура приподнял брезент, и в глаза

ему ударили лучи восходящего солнца.

Несколько минут он стоял в растерянности. Нужно было что-то

делать. Первая мысль—гнев отца. за отлучку без разрешения

отец мог не только жестоко избить, но и совсем выгнать из дому.

Однако иного выхода, кроме как отправиться домой с повинной,

в голову не приходило. Мелькнула, правда, робкая надежда

попроситься служить в цирк. Но перипетии прошедших суток

отогнали ее прочь.

И наш герой зашагал к дому. Разочарование, боязнь отцовского

гнева, стыд — все это удлиняло и без того неблизкую дорогу.

Шура шел кружным путем, через овраги и перелески — не хотел

встретиться с кем-нибудь из знакомых. Саднили сбитые в кровь

ноги, нестерпимо хотелось есть и спать. Хорошо еще, что

удалось напиться из ручья…

Около полудня он толкнул дверь дома. Его никто не встретил. На

столе нашелся кусок хлеба и луковица. Съев этот нехитрый харч,

Шура тут же за столом и заснул.

Разбудил его старший брат. Беседа братьев была предельно

краткой.

— Где ты был всю ночь?

•— В городе, в цирке. Куда ушел отец?

— Поехал в город, заявить в полицию. Ты его невстретил?

— Нет, я не шел дорогой.

Худо тебе будет.

Знаю.

Вскоре пришла мать с остальными детьми — оказывается, вся

семья с раннего утра ушла на поиски в окрестные овраги.

Думали, случилось несчастье. А может, бандиты украли

младшенького из семьи Зассов…

Александр Иванович Засс.

«Мост» — не аттракцион иллюзиониста, а демонстрация

колоссальной физической силы.

Такую платформу А. Засс приподнимал при помощи лямок,

надетых на плечи (крайний справа — У. Черчилль).

Один из коронных номеров Самсона — человек под автомобилем.

«Растяжка лошадьми».

«Чертова кузница».

Эта цепь выдерживала более 800 килограммов.

Полоса железа, побывав в руках Самсона, приобретала затейливый

узор.

ДАЛЕКО В СТЕПИ

Обнялся Шура с Климом Ивановичем, с дядей Гришей, бросил

на дно брички две самодельные штанги и, как писали тогда в —

романах, отправился навстречу своей судьбе.

Судьба эта оказалась не слишком милостивой к подростку. Он

должен был помогать пастуху пасти огромное стадо — 200

верблюдов, почти 400 коров и больше 300 лошадей. Такая

работа и для мужчины тяжела, не только что для 12-летнего

мальчугана. С раннего утра до поздней ночи в седле, с раннего

утра под жгучим солнцем. Следить, чтобы животные не дрались.

Следить, чтобы не разбредались. Следить, чтобы не залезали в

чужие владения. Утомительный, однообразный труд.

Но самым тяжелым была не физическая нагрузка. Шура

лишился привычных разговоров с Климом Ивановичем, лишился

книг и журналов. Не хватало ему старого Григория. С пастухами

он не ужился. Эти люди, не щадя самолюбия мальчика,

издевались над его злоключениями, зло насмешничали, осуждая

Шурину привязанность к цирку.

Выручали Шуру тренировки. Сначала сил едва хватало, чтобы

добраться до постели после трудового дня. Но потом все чаще и

чаще удавалось выкроить часок-другой для занятий с

самодельными гирями. Начал Шура тренироваться и с толстыми

зелеными ветвями деревьев — пытался гнуть их одними руками,

без упора. Добавил и новые упражнения — перетаскивал

большие камни, удерживая их только пальцами рук, совершал

дальние пробежки с теленком на плечах.

Общение с животными тоже дало много будущему цирковому

актеру. Он старался выучить лошадей тем приемам, которые

подметил у цирковых наездников, совершенствовался в

верховой езде, вольтижировке. Вскоре мальчик стал чувствовать

себя на спине лошади так же уверенно, как на земле.

Шура старался подчинить себе своих подопечных не силой, я

ляскай. После бесчисленных неудач ему многого удалось

добиться — даже злые и упрямые верблюды охотно слушались

нового пастушонка.

Но что особенно удивляло пастухов, и что сам Шура считал

главной своей победой — это его дружба со сторожевыми

снаряды нужны сыну для упражнений, чтобы побить весной

богатыря Петрова.

Шуру такой оборот дела удивил и обрадовал. Еще бы, отец не

только поверил в него, но и готов помочь ему стать самым

Сильным человеком и округе. Он убедил Отца купить настоящие

гантели, гири, заказать кузнецу стальные пруты и цепи, Вместе с

Климом Ивановичем Шура внимательно проштудировал все

системы развития силы, которые предлагали своим ученикам

признанные авторитеты. Всю зиму шли напряженнейшие

занятия.

И вот настал первый день масленицы, день схватки Александра

Засса и Дмитрия Петрова. Поглядеть на диковинное зрелище

собрались жители всех ближайших деревень. Принаряженный

Клим Иванович единогласно был избран судьей состязания.

Однорукий Григорий помогал Шуре.

Петров вышел в круг уверенно, окинул своего противника

презрительным взглядом — щупл да молод — и начал первое

упражнение. Металлический прут длиною в полметра и

толщиною сантиметра полтора он согнул как подкову.

Шура легко сделал то же самое.

Затем взялись за длинный железный прут, которыйбыл вдвое

толще первого. Петров обвил его вокруг своего тела и разогнул.

Этот трюк дался Шуре с трудом. Подногтями у него появилась

кровь, в глазах потемнело.И все-таки он согнул эту ненавистную

железку, сноваповторил то, что сделал Петров.

Теперь в круг вынесли деревянные чурбаки. Соревнующиеся

встали на них. На равном расстоянии от опор был положен

камень, обвязанный толстой проволокой. Его нужно было

оторвать от земли, уцепившись за проволоку одной рукой.

Первым начал Петров. Мертвой хваткой впились его пальцы в

проволоку, и камень взлетел ввысь. Шура повторил.

Единодушный вздох удивления пронесся над толпой. Зрители

дружно захлопали молодому силачу.

•— Ну, а теперь попробуй сделать то, что сделаю я, — сказал

Александр, беря в руки толстую стальную цепь.

Петров следил за ним исподлобья. Шура скрутил цепь и резко

дернул. Одно звено сломалось.

Противник был явно озадачен. Он взял цепь, с сомнением

повертел ее и бросил наземь.

Петровым. Правда, слух о его необыкновенном мужестве быстро

распространился по окрестным деревням и селам. Стали его

часто звать на всякие празднества и гулянки, где люди не прочь

были помериться силою. Управляющий, показавший себя

большим поклонником состязаний, подарил «на счастье»

золотую монету. В остальном все осталось по-старому. Так же

рано утром выходил он в поле на нелегкую крестьянскую работу.

До гулянок охоч не был, не нравилось, что часто кончались они

пьянками и мордобитием. При всей своей незаурядной силе

Александр был человеком удивительно тихим, не драчливым.

По-прежнему манили его успехи Сандова, по-прежнему старался

он подражать своему божеству во всем. Каждую свободную

минуту Шура отдавал своему самодельному манежу.

Так прошло лето, и наступила ранняя осень. Тут в

судьбе мальчика наступил перелом.

Дело в том, что отец Шуры не захотел смириться с крестьянской

долей для своего младшего сына. Мечтал он увидеть его

инженером. Ну, а если уж нельзя инженером (откуда деньги-то

взять на ученье!), так хотя бы паровозным машинистом. В

форменной фуражке, управляющим могучей машиной.

Нужно сказать, что профессия паровозного машиниста тогда

была не только почетной и «хлебной», но и романтичной.

«Железный зверь» с длинным хвостом вагонов только-только

осваивал бескрайние российские просторы. Стальные рельсы

казались в то время такими же загадочными и манящими, как

нашему поколению трассы космических полетов.

Отец умел настоять на своем. Несмотря на довольно робкие,

правда, протесты Шуры, всей душой рвавшегося в цирк, Засс

младший был отправлен в Оренбург. Там, по словам одного

знающего земляка, в паровозном депо принимали подростков

учиться на кочегара, а если повезет, то и на помощника

машиниста.

Оренбург встретил Шуру тоскливым осенним дождем. Городишко

утопал в грязи. Пасмурно было и на душе у нашего героя, путь к

депо представлялся ему самой тяжелой дорогой в жизни.

Не то чтобы Засс-младший не разделял романтических

склонностей Засса-старшего. И дальние дороги, и мощные

машины увлекали его. Но цирк… Блестящий калейдоскоп

номеров, сильные, ловкие люди, добродушные морды

растрепанных людей. Гигант держал в руке штоф водки, и что-то

несвязно кричал прямо в ухо совершенно пьяному господину в

форменном сюртуке. Кучкин долго не мог узнать Шуру, и когда

вспомнил, заплакал пьяными, бессильными слезами, уткнув

голову ему в грудь. Потом вдруг выпрямился, одернул кургузый

пиджачок и голосом совершенно трезвым объявил: «Идем к

хозяину, ты будешь служить у нас в цирке».

Хозяин цирка Анджиевский оказался седеющим блондином с

тонким, нервным лицом. Оглядев Шуру с головы до ног, он

похрустел длинными пальцами и спросил безразличным тоном:

«Хотите служить в цирке?»

Шура от волнения ничего не мог сказать, только кивнул головой.

— Ну что ж, хорошо, — сказал Анджиевский. — Вы можете

поступить к нам чернорабочим. Будете выполнять любую,

обратите внимание, любую работу, которая от" вас потребуется.

Жизнь вам покажется трудной, могу уверить, путь ваш не будет

усыпан розами. Работать придется по многу часов в день,

случится и голодать. Подумайте хорошенько, прежде чем

связать свою судьбу с цирком, прежде чем стать «бродягой и

артистом»,

А может быть, только бродягой, — добавил Анджиевский,

улыбнувшись.— Вернуться с этого пути вы не сможете никогда.

Не захотите…

Шура был удивлен. Слова его поразительно точно совпадали со

словами отца, когда тот накануне отъезда убеждал его

держаться подальше от цирка, заняться делом серьезным.

Заметив замешательство мальчика, Анджиевский внезапно

переменил тон.

Ну, что же ты задумался, парень? — сказал он,хлопая Шуру по

плечу.

Я остаюсь, — выпалил тот.

Во время их разговора Кучкнн стоял молча, прислонившись к

косяку двери. Хозяин будто бы и не замечал его. Но уходя, Шура

слышал, как из-за закрытой двери доносились два голоса:

глухой, виноватый — Кучкина, и звонкий, резкий — хозяина.

Наиболее явственны были слова «пьянство» и «выгоню».

Цирк Анджиевского оставался в Оренбурге долго.

И хотя молодому циркачу действительно приходилось трудно,

выпустили воздух: руки бессильно повисли, он стал как будто

ниже ростом, плаксиво молил хозяина разрешить ему пропустить

выступление. Но Анджиевский был неумолим.

Кучкин вышел на манеж. Публика встретила его

аплодисментами, приветственными криками. Особенно

неистовствовал худенький, явно пьяный мужичонка в третьем

ряду. «Давай, давай,— кричал он Кучкину.— Выходи, выходи! Вот

я тебе кой-чего приготовил! Видал такую подкову? — и

мужичонка помахал над головой куском железа. — Мой кошель,

мой!»

Обладателей подков пригласили на манеж. Кроме крикливого

мужика, набралось еще человек 30. К ним вышел Анджиевский и

объявил, что нужно бросить жребий. «Наш силач сломает только

шесть подков, как он делает это каждый вечер», — закончил

свою речь хозяин и пригласил претендентов к розыгрышу. Как

нередко случается, мужичонка, похваляющийся своей подковой

на весь зал, в число шестерых удачников не попал.

Возмущенный, он начал ругаться. Кучкина величал не иначе, как

трусом, а хозяина — жуликом. Во избежание скандала

Анджиевский объявил, что и эта подкова тоже будет сломана.

Первой Кучкин взял подкову настойчивого мужичонки. Рывок,

еще рывок. Неудача — подкова целехонька. Новые попытки — и

никакого результата, к удивлению зала и к радости крестьянина.

Замерли на арене и остальные шестеро претендентов. Реальной

стала надежда, что и их подковы не будут сломаны. А коли так,

значит, и они получат вознаграждение.

Нужно было спасать престиж цирка и хозяйские деньги. Сам

Анджиевский второй раз в этот вечер появился перед публикой.

Безмятежно улыбнувшись, он объявил, что Кучкин сначала

сломает все шесть подков, а потом уже эту, седьмую.

Кучкин понимал, чем грозит ему неудача. Пот градом катился с

его тела, мышцы напряглись. Шура протянул ему другую подкову.

Михаил ее легко разломил.

Тут к нему вернулась былая уверенность, и он сломал еще пять.

Настала очередь «заколдованной» подковы. Михаил взял ее,

секунду повертел в руках, как бы примеряясь, и потом мощным

рывком разорвал на две половины.

Хозяин удивительной подковы опешил. Он внимательно

осмотрел место излома, бросил обе половинки на манеж, махнул

низкими. Никакие ухищрения Анджиевского не помогали. Нужно

было менять место.

Хозяин решил перебраться в Ташкент. Там он надеялся

поправить свои финансовые дела, а заодно прикупить лошадей

для дрессировки. Узнав о готовящемся отъезде, Шура бросился к

Кучкину. Ведь если цирк уедет, то как же отец будет получать

письма из Оренбурга? А если писем не будет, отец напишет в

депо, и все выяснится.

Кучкин долго сокрушенно кивал головой, но ничегопридумать не

мог. Положение казалось безвыходным —Шуре нужно было

уходить из цирка.

Анджиевский, узнав обо всем, был раздосадован. Ведь уходил

многообещающий цирковой силач, вдобавок не гнушающийся

никакой подсобной работы.

Тогда Шура рассказал ему все, вплоть до наказания за

самовольный уход в цирк два с половиной года назад.

Анджиевский приказал ему вернуться к отцу. «Поезжай, Шура, и

чистосердечно во всем признайся, — сказал хозяин.— Помни,

что людям очень часто приходится врать. А мы, в цирке,

случается, делаем обман своей профессией. Но должен быть

среди этого моря лжи где-то островок правды. Пусть для тебя им

будет твоя семья. Я чувствую, что родители твои — честные,

пекущиеся о твоей судьбе люди. Езжай и расскажи им все

начистоту. Хотя, право же, мне не хочется тебя отпускать».

Кучкин в день прощания со своим помощником напился до

бесчувствия. Но в пьяной болтовне Шура все-таки услышал кое

что важное. «Ты очень сильный человек, малыш Засс, — говорил

Кучкин. — И ты весишь всего 63 килограмма. Я тоже сильный, но

я вешу 114 килограммов. Тренируйся, тренируйся, несмотря ни

на что, и ты будешь сильнейшим циркачом в мире».

«Кто же прав — Кучкин или Анджиевский?» — думал Шура,

направляясь к вокзалу. Он вспомнил, как тепло прощались с ним

товарищи по цирку, даже те, с кем он не был особенно близок. И

Шуре показалось, что он невозвратно потерял дружную и добрую

семью.

Поезда до Саранска нужно было ждать долго. Шура бросил свои

мешки на платформу и сел. В голову приходили самые

невеселые мысли: о цирке, который, наверное, вот сейчас уже

погрузился в большие красные вагоны на товарной станции, о

Согласен, — выпалил Засс. — Но видите ли, — продолжал он

уже просительным тоном, — у меня сейчас нет денег, я смогу

их внести в конце недели.

Хорошо, — согласился Юпатов. — Но если вы за неделю не

достанете денег, вы покинете цирк. И без жалования.

На том и порешили. Между тем к исполнению своих

обязанностей он должен был приступить немедленно. Его отвели

на конюшню и приказали почистить лошадей. После ужина в

компании конюхов и уборщиков Шура отправился в указанный

ему тесный чулан и лег спать. Но сон не шел — мысли о

проклятых деньгах не давали покоя.

А что, если написать домой, обратиться к отцу? Шура отогнал

эту мысль как нереальную. Однако никакого иного решения не

находилось, и постепенно эта фантастическая идея стала

казаться осуществимой. Только, что придумать?..

С этими мыслями Шура и уснул. Утром у него уже был готов

план. Цирк еще не проснулся, а младший Засс уже писал

старшему Зассу письмо.

Расчет был прост. Отец неприязненно относился к цирку, считал

его делом несерьезным. Однако он много раз говорил, что готов

помочь своим детям пробить себе дорогу в жизни. «Вот и

чудесно,— рассуждал далее Шура, — мне эти деньги нужны для

того, чтобы получить выгодную работу. А о цирке упоминать

вовсе и не обязательно».

Он написал, что когда ехал в Саранск, чтобы повидаться с

родителями, познакомился с железнодорожным подрядчиком,

который предложил ему работу. Работа эта сулила значительно

больше благ, чем труд кочегара и даже помощника машиниста.

Но чтобы ее получить, нужно 200 рублей «как залог

добропорядочности».

Разорвав несколько писем, Шура наконец написал такое,

которое ему показалось достаточно убедительным. Он не был

уверен, что отец без особого труда сможет перевести ему столь

значительную сумму. «Но если отец и влезет из-за меня в долги,

так я же верну»,— думал Шура по дороге к почтовой конторе.

Прошла неделя. Хозяин вызвал Шуру и спросил о деньгах. Тот

рассказал ему про письмо родителям и попросил подождать еще

дня два — отец не подведет. И действительно, на другой день

прибыл перевод. Теперь Александр Засс стал полноправным

недолго, хотя работа пришлась ему по сердцу. Он стал

выступать в группе борцов.

Старшим в группе был Сергей Николаевский, превосходно

сложенный гигант, который весил около 140 килограммов.

Приглядываясь к борцам, Шура обнаружил удивительную вещь:

оказывается, распределение ролей в команде отнюдь не

соответствовало действительным спортивным качествам

атлетов. Исключение, правда, представлял собой Николаевский.

Его первенство было бесспорным. Он был и самым сильным, и

самым ловким, и самым храбрым из всей команды. В остальном

же схватки определялись не действительным преимуществом в

силе и технике, а чисто корыстными соображениями. Публика,

валом валившая в цирк, делала ставки то на одного, то на

другого своего любимца. Ставки были немалые. И именно они-то

и решали судьбу всякого поединка. В результате борцы

выигрывали немало денег у простаков, считавших себя

знатоками цирка. Однако деньги эти были сущей безделицей по

сравнению с тем, что выигрывал хозяин цирка — Юпатов.

Делалось это так. Перед началом выступления борцов какой

нибудь посетитель («подставной», по цирковой терминологии)

доверительно сообщал двум-трем соседям, что Николаевский

нынче не здоров, выступать будет плохо и обязательно

проиграет Сердюку, чемпиону Малороссии. Вспыхивал спор.

«Подставной» специально подводил спор к грани ссоры и тут

предлагал пари: ставил сотню рублей на непопулярного

Сердюка. В ответ сыпались фантастические предложения: 500

против сотни на Николаевского. «Подставной» делал вид, что он

входит в азарт, и ставок заключал множество.

Хозяин цирка был, естественно, информирован о ходе споров. И

когда с его точки зрения «игра стоила свеч», Николаевский

получал команду «Лечь!»

Дальше события развивались по-разному. Одни спорщики

безропотно отдавали проигранные денежки «подставному».

Другие скандалили, уличая борцов в нечестной работе. Бывало,

и поколачивали «подставного».

Однако заведенный порядок не менялся. Говорить о честной

победе в честной схватке не приходилось.

Редко, очень редко, но все-таки боролись богатыри на честность,

как тогда говорили «по гамбургскому счету», без свидетелей

И тут вперед вышел Шура Засс. «Я попробую»,—• сказал он,

снимая пиджак. За его спиной раздался смех. Николаевский

тяжелым взглядом смерил борцов: «Потише, вы! Малыш Засс

меньше вас всех. Но у него сердце мужчины. А ну, Александр,

покажи этим трусам, на что ты способен», — и Сергей дружески

хлопнул Шуру по спине.

Прутья были холодными, Прямо напротив — глаза зверя.

Пустые, зеленоватые зрачки. Шура чувствовал зловонное

дыхание Акбара. Но прутья уже поддаются! Еще усилие, и они

изогнуты так же, как у Николаевского.

— Хорошо сработал, Засс, — сказал Сергей. — У тебя есть и

сила, и мужество. Ну, а вы что же, — обратился он к другим

борцам,— струсили?

Насмешка опять всех раззадорила. Сбросил пиджак Сердюк,

Иван Пещерный не спеша скатал свой сюртучок, Андрей

Вахонин стал разминать пальцы. Увидев оживление у клетки,

Акбар начал бегать большими кругами, бросаться на решетку. Но

Николаевский не считал волнение Акбара причиной для

прекращения состязаний. Он позвал дрессировщика, и пока тот

держал Акбара трезубцем в дальнем углу, борцы по очереди

безуспешно пытались изогнуть прутья.

После последней тщетной попытки Николаевский улыбнулся и

сказал: «Ну, а теперь взгляните, что я сделаю еще». Он подошел

и с большим трудом поставил два прута на место. Следом за

ним выпрямил прутья и Шура. Побежденные борцы смотрели на

него хмуро. Но победа была бесспорной.

Вскоре эта победа принесла свои плоды. С радостью

Шура узнал, что его вызывает хозяин цирка для обсуждения

нового силового номера. Номер, который выполнять будет он,

Александр Засс.

Нечего говорить о том, как волновался Шура, идя к хозяину.

Единственный трюк, на который он возлагал кое-какие надежды

— «баланс с самоваром» — был еще не готов. Ну а остальное,

по его мнению явно не годилось для юпатовского цирка

шедевров.

Однако Юпатов сразу же забраковал саму идею «баланса с

самоваром», как слишком провинциальную. Зато остальные

трюки он обдумывал долго и тщательно.

После многочисленных обсуждений родился план выступления.

«ЧЕРНАЯ МАСКА»

По дорогам южной Сибири шла небольшая группа мужчин.

Семеро борцов обанкротившегося юпатовского цирка

пробирались в хлебную Среднюю Азию. На пропитание себе

зарабатывали выступлениями. Ареной служила в лучшем случае

площадь уездного городишки, а чаще — проезжая дорога или

улица. Посмотреть на богатырские схватки жители сел и городов

сходились охотно, однако кошельки развязывать не торопились.

Совсем отощали и ослабели борцы от такой жизни. Вид у них

был смешной и жалкий, когда добралась группа до Ашхабада.

В городе они пошли разыскивать афиши цирка. На круглой тумбе

на базарной площади увидели объявление о выступлении цирка

Хойцева. Главным номером стояла борьба с вызовом желающих

из зрителей. Разыгрывались призы.

Почуяв добычу, Сергей Николаевский начал действовать.

Решили, что он и Засс примут вызов, борцов. Остальные пятеро

должны привести себя в достойный вид, тщательно вымыться,

вычистить одежду, побриться и сесть в первом ряду партера.

Если хозяин цирка попробует сделать какой-то обманный ход,

эта пятерка в партере должна будет разыграть глубочайшее

возмущение и, апеллируя к публике, принудить Хойцева вести

честную игру. Если же это не поможет, нужно постараться

нанести максимальный урон Хойцеву — разломать скамейки или

даже обрушить полотняное здание цирка. Учитывая горячий

характер местных зрителей и имея определенный опыт встреч с

цирковой публикой, Сергей Николаевский был убежден, что

подбить народ на разгром цирка, где директор жулик, будет

совсем не трудно. Разгром цирка, кроме акта мести за

жульничество, преследовал и другую цель. Борцы под

предводительством Николаевского в этом случае могли

организовать собственное выступление, не боясь конкуренции и

используя интерес местного населения к борьбе, который им уже

успел привить Хойцев.

И вот семеро плечистых, голодных, готовых на все парней

двинулись к балагану.

После парада борцов арбитр встречи обратился в публике: «А

теперь, уважаемые, любой сильный человек может попытать

счастье в борьбе с нашими силачами. Победителю — приз!!!»

И началось то, что арбитр заранее назвал игрой в кошки-мышки.

Шура бегал по ковру, нырял между ног гиганта, набрасывался на

него и тут же отпускал. Всеми силами он стремился избежать

захвата огромных рук, заставить противника делать как можно

больше лишних движений. Когда он увидел, что тот уже устал,

пошел сам в атаку.

Шура схватил противника и попытался бросить через бедро. Но

тот без труда выскользнул из захвата. Тут только Шура заметил,

что тело парня смазано маслом. К тому же он оказался не таким

уставшим, как решил Засс. Благополучно отразив нападение, тот

кинулся в контратаку и чуть было не поймал Шуру на нельсон.

Только удивительная ловкость спасла его.

Схватка продолжалась. Четыре раза пытался Шура бросить

противника на ковер, и все его попытки кончались неудачей. Но

гигант устал, очень устал. Ожиревшее сердце не успевало гнать

в его легкие достаточное количество крови. Он задыхался. И тут

то Шура поймал его «на бедро». Грузно рухнул детина на ковер.

«Лопатки»,— зафиксировал арбитр.

Зрители, до самой последней минуты не верившие в Шурину

победу, бурно аплодировали. Директор манежа отсчитывал ему

денежный приз.

Настала очередь Николаевского. Но тут на арену вышел хозяин

цирка Хойцев. Невысокого роста, худой, кривоногий, в прошлом

— неплохой наездник, он обычно избегал появляться перед

публикой. Однако случай был исключительный, цирку грозил

большой убыток.

Николаевский невозмутимо пожал Хойиеву руку, а Шура

подмигнул товарищам, сидевшим в первом ряду: «Будьте готовы

ко всяким неожиданностям». Поздоровавшись с Сергеем, как с

почетным гостем, он поздравил Шуру с победой и лишь после

этого обратился к зрителям,

— Уважаемая публика, вы видели блестящую победу господина

Икс. А сейчас вы увидите зрелище еще более захватывающее —

наш лучший боец, чемпион Европы и Америки Чая Янош

вызывает таинственного господина Игрек бороться с ним на

поясах. Вы принимаете вызов, господин Игрек?

Сергей наклонил голову в знак согласия.

Принесли пояса. Это были тяжеленные, окованные медью,

кожаные ремни с петлями. С помощью ассистентов борцы

Ультиматум?

•— Слишком громкие слова для таких пустяков. — Сергей

улыбнулся. — Просто закон выживания: «Или всех грызи, или

лежи в грязи».

Что же вы хотите?

Вот это уже мужской разговор, хозяин! — И Сергей заулыбался.

Тут же он выложил Хойцеву свои условия: все семеро борцов

бывшего Юпатовского цирка поступают в труппу Хойцева,

зарплата и количество выступлений — такие же, как у Юпатова.

Хойцеву ничего не оставалось, как согласиться.

С появлением юпатовской семерки цирк Хойцева стал

преимущественно борцовским цирком. Это было и хорошо,

поскольку борьба пользовалась популярностью, и плохо: на

фоне сильной борцовской команды все остальные жанры

проигрывали.

Приходилось выдумывать разные новшества для поддержания

сборов. Так, однажды было объявлено, что хозяин цирка

заплатит 50 рублей тому, кто ударом кулака в живот собьет с ног

самого легкого (64 кг) борца Александра Засса. Множество

народа хлынуло в цирк, но никому не удалось получить

желаемый приз.

Несколько раз повторял Хойцев и трюк с подрезанными ручками

борцовских поясов. Это позволяло ему растягивать схватку на

два дня — и редкий зритель, видевший начало боя, не приходил

назавтра посмотреть его конец.

Несмотря на все ухищрения, сборы продолжали падать.

Особенно плохо было в Актюбинске, куда цирк переехал из

Ашхабада. Тогда-то у Сергея Николаевского и родилась идея

«черной маски».

— Надо разыграть сенсацию, — сказал он товарищам в один

особенно неудачный вечер. — Нас должен вызвать на поединок

какой-нибудь таинственный незнакомец. Лучше всего, если будет

он под черной маской. «Неизвестный борец под черной маской»

— звучит! Затем молва дала бы ему много разных имен. А мы

могли бы «по секрету» рассказать, что он дворянин или еще

лучше — князь-инкогнито. Слух об этом разнесется быстро, как

это бывает обычно с секретами. И народ валом хлынет

посмотреть таинственного князя…

Шуре мысль очень поправилась. Он горячо убеждал

камнями для придания веса их владельцу в глазах общества и

хозяина гостиницы.

У цирка «маску» встречал парад борцов во главе с хозяином

труппы. Шура пытался сказать речь, но из-за шумных возгласов

толпы не было слышно ни одного его слова. Когда же шум

поутих, он лично передал борцам вызов, чем вызвал

неудержимый смех своих товарищей. Хотя такая реакция не

была предусмотрена замыслом Николаевского, она тоже «пошла

в дело» — зрители неодобрительно зашумели, считая смех

борцов неспортивным. Так эффект появления «черной маски»

даже превзошел ожидания цирковых актеров.

Остановив смех, Сергей Николаевский вышел вперед и от имени

труппы принял вызов. Затем он добавил, что «черная маска»

может выбрать противника по своему усмотрению.

Александр решил хоть чуть отыграться за выдумку Сергея. Он

объявил, что будет бороться с самим Николаевским. Это было

нарушением договора: Засс должен был бороться с кем-нибудь

из тех, кого он мог наверняка победить. Теперь Николаевскому

предстояло или пожертвовать своим престижем, или отказаться

от всей затеи.

Взбешенный Сергей молчал. В толпе раздались свистки, крики:

«Трус!» Наконец Николаевский выдавил из себя: «Согласен».

Встречу назначили на вечер. А пока Засс в сопровождении все

тех же чиновников отправился в лучшую гостиницу города, где

его уже ждал роскошный стол. Будь схватка настоящей, Шура не

позволил бы себе столько съесть и выпить, но, зная заранее

исход поединка, он, как сам вспоминал впоследствии, «себя не

обидел».

Засс держался уверенно, пока не увидел большой толпы около

цирка. А вдруг все откроется? От этой мысли мурашки забегали

у немо пи спине, и холодный пот покрыл лоб. Но отступать было

некуда.

…Представление шло своим чередом. Однако зрители

скучали. Все ждали решительного поединка чемпиона

хойцевской труппы и смелого «графа».

Бой начался с разведки. Они долго кружили, выискивая слабые

места друг у друга. Николаевский держался не слишком

внимательно, не так, как бы он вел себя с настоящим

противником. Шуре удалось поймать его на «захват» и сильно

цирке».

НАСТОЯЩАЯ РАБОТА

До самого отъезда из Актюбинска Засс не выходил на манеж,

дабы никто не узнал в «черной маске» профессионального

циркового борца. Хойцев отстранил его от выступлений,

Теперь цирк мог позволить себе такую роскошь, как содержать

неработающего актера: публика, заинтересованная

таинственным незнакомцем, нашла вдруг обычную борьбу, без

масок и прочих загадочных атрибутов, зрелищем увлекательным

Сборы были полные. Хойцев благодушествовал и гнал Шуру с

манежа: «Иди, занимайся». Александр начал усердно

тренироваться. Бродячая жизнь после банкротства Юпатова,

заранее расписанные победы и поражения в цирке Хойцева

сказались на его спортивной форме. Бицепсы стали твердыми,

неэластичными, брюшной пресс ослаб, спина горбилась.

Словом, надо было серьезно браться за дело, если Александр

не хотел превратиться в цирковой балласт.

Размышляя над своей судьбой, подумал Шура и о Сергее

Николаевском. Видно, и он был не в лучшей своей форме. Ведь

год назад Засс и мечтать не мог о том, чтобы устоять против

Сергея, а теперь они боролись на равных.

Шура поделился своими мыслями с другом. Сергей горько

вздохнул и только рукой махнул: «Ты прав, малыш. Я

выдыхаюсь, чувствую это. Разве так можно бороться? Ты — иное

дело. Поел ты или не поел, поспал или не поспал — молодость

берет свое, силу накачиваешь, матереешь. Время, брат, да и

стаканчик опять же… Ты держись, не поддавайся. Хочешь, с

Хойцевым поговорю, чтобы пустил тебя на силовой номер? А то

с такой борьбой совсем закиснешь».

Хойцев идеи Сергея не одобрил. Он был старше Николаевского,

так же, как Николаевский был старше Засса. И много опытнее в

цирковых делах.

— Если бы под стать Зассу у нас были еще номера, — убеждал

он Сергея, ну, наездники, акробаты, укротители, вот тогда бы его

выступление гляделось. А на одной силе не уедешь, не пойдет

считал этот номер не достойным своего цирка, а у нас пойдет…

С явной неохотой, чтобы только не ссориться с Сергеем, хозяин

разрешил готовить силовой номер. Тем более, рассудил он

выпускать Засса в борьбе сейчас все равно нельзя, узнают.

Пусть потренируется пока, а там поглядим.

Теперь день Александра начинался с трехкилометровой

пробежки. Затем шли тренировки с железными прутьями — он

сгибал их на колене, завязывал узлом, завивал спиралью. Цепи

он научился рвать в два движения: возьмет два соседних звена,

стиснет пальцами, повернет туда-сюда до упора, и распадается

цепь.

Немало времени занимали упражнения на развитие грудных и

спинных мускулов. Нагрузив размещенную на груди платформу

камнями, молодой атлет делал. Несколько глубоких вдохов,

потом отдыхал, после чего становился на «мост», прогибался.

Заканчивались утренние занятия серией упражнений с мешком.

Мешок этой формой походил на диванную подушку и наполнялся

опилками. Весила «подушка» 7 килограммов. Каждый день Шура

отсыпал из него горсть опилок, а добавлял горсть песку. Когда

все опилки были заменены песком, он начал отсыпать песок, а

досыпать дробь. В конце концов, он тренировался уже с мешком,

наполненным свинцом, весившим около 70 килограммов.

Вспоминая об этих тренировках, Самсон позже писал, что

крупный бицепс не является критерием силы так же, как

большой живот — признаком хорошего пищеварения. Однако

именно упражнения с мешком помогли ему развить большую

мышечную массу. Масса эта нужна была не столько для

выполнения номеров, сколько для приобретения «товарного»

вида — ведь, по мнению хозяев цирка борца можно было

«продать» зрителям лишь тогда, когда его мускулы производят

угрожающее впечатление.

Конечно же, Самсон никогда не отрицал роль мышц, никогда не

считал динамические упражнения с мешком или другим

отягощением бесполезными. Наоборот, всегда, на всех этапах

своей карьеры, он подчеркивал необходимость упражнений

такого рода. Однако первостепенным он считал развитие

сухожилий — «шнуроподобных» эластичных образований, при

помощи которых мышцы прикрепляются к костям…

«Некоторые люди с тонкими ногами сильнее, чем люди с

Подумывал в ту пору Александр и о пушке, стреляющей

человеком.

«Хорошо бы сделать номер — полет из орудия, человек-снаряд

Пушка. Тишина. Трах! Вылетает человек. А я его ловлю над

ареной», — так описывал он свою идею Сергею Николаевскому.

Но денег на дорогой реквизит не было. И потому пришлось

ограничиться старым номером — ловить камень (теперь, правда,

обтесанный под ядро), подбрасываемый подкидной доской.

В напряженных занятиях прошел месяц, в конце которого Хойцев

получил настоящего циркового силача, могучего и артистичного.

На прогон Шуриного выступления собралась вся труппа. Засс

превзошел себя. Он рвал цепи руками и грудью, загибал

немыслимые узоры из стальных прутьев, перебрасывал зубами

на целых полметра стальной рельс, лежал на гвоздях, держа на

груди каменную глыбу, носил на лбу самовар с кипятком и

углями. А когда увидел Хойцев единоборство с двумя конями, не

выдержал, зааплодировал.

Решено было дополнить программу только одним номером, на

котором настаивал Хойцев. Александр должен был забить

кулаком в доску огромный гвоздь. Хозяин когда-то в молодости

видел этот номер и теперь непременно хотел включить его в

выступление Засса. «Это же совсем нетрудно,— убеждал он

Шуру.— Если ты развил мускулы настолько, что тебе в спину

гвоздь не лезет, когда ты лежишь на бороне с тяжеленной

глыбой на груди, так загнать кулаком гвоздь в доску для тебя

будет сущие пустяки».

Александру не нравилось, что вмешиваются в его дела, но он

решил уступить хозяину.

Вскоре были готовы афиши. Для дебюта решено было переехать

в Оренбург. Там Засса ждал триумф.

Вопреки опасениям Хойцева, народ в цирк шел. Шел смотреть

удивительного силача, делающего невероятные вещи. Шура

выступал дважды в день, тренировался по утрам, уставал

зверски, но был счастлив.

Недолго задержавшись в Оренбурге, труппа Хойцева

отправилась в турне по российским городам. Всюду успех был

полным. Слава о знаменитом силаче бежала, как говорил

Хойцев, впереди паровоза. Одно огорчало Шуру: ушли из труппы

старые друзья — борцы Чая Янош, Сердюк, Сергей

мать, когда двое здоровенных парней начали разбивать

молотами камень у него на груди. Ему очень хотелось встать,

успокоить ее, но нельзя: «Чертова кузница» — самый

сенсационный номер.

Потом, в ресторане, Клим Иванович настойчиво расспрашивал

его о тренировке, отец сосредоточенно пил водку, часто чокаясь

с Григорием, а мать гладила по руке своего меньшого и

уговаривала: «Поедем с нами в деревню, Шура, поедем, хоть

ненадолго, на недельку?!»

Домой он не поехал — боялся, что забросит тренировки. И

жалел потом об этом всю жизнь.

В гастрольной поездке догнала его повестка, приказывающая

явиться на военную службу. Александр Засс, цирковой актер,

поехал в Вильно, откуда был родом. Там забрили ему лоб и

послали на персидскую границу в 12-й туркестанский полк.

Страшно тосковал Шура без цирка . Если бы не лошади, к

которым его приставили конюхом, сбежал бы, наверное.

«Сбежал бы и попал как раз под трибунал за дезертирство», —

рассуждал он потом, когда туркестанский полк погрузили в

вагоны и повезли на запад.

На западе Александра ждала мировая война.

ЗА РЕШЕТКАМИ ГОЛУБОЕ НЕБО

Кто хочет служить в Виндавском кавалерийском полку, кто не

боится дерзких рейдов в тыл врага — два шага вперед! —

выкрикнул поручик.

Строй замер. Несколько добровольцев шагнули вперед. Среди

них был и Александр Засс

Окопная жизнь осточертела Шуре хуже гороховой каши, которой

потчевал солдат интендант. И когда появилась возможность эту

жизнь изменить, да еще попасть в кавалерию, Шура с радостью

сделал два шага вперед.

Виндавский полк был особенным подразделением. Его бросали

на самые «темные» участки австрийского фронта, чтобы

выяснить, какими силами располагает противник. Случалось, что

уходили виндавцы в тыл врага на несколько десятков

пронзительной, жгучей боли.

— Так и резать — чего с нашим братом церемониться. Раз — и в

корзину, — ответил однорукий, показывая на свой пустой рукав.

В это время подошли санитары, положили Шуру на носилки и

понесли. «Нельзя, никак нельзя дать, чтобы отрезали ноги, куда

же я без ног», — одна мысль билась у него в голове.

Александр лихорадочно стал вспоминать немецкие слова —

объяснить врачу, упросить его не трогать ног. «Их бин» —

дальше дело не шло. «Их бин цирковой актер»,— сочинив эту

странную фразу, он стал старательно повторять ее про себя,

чтобы на операционном столе сказать немцу-врачу.

Хирург не обратил никакого внимания на сдавленный храп,

вырывавшийся из горла раненого. Этот хрип, правда, очень

отдаленно напоминал немецкие слова, но хирург устал, очень

устал. Двадцать первая операция за этот проклятый день. Он

приказал поднять простыню и замер, пораженный, — перед ним

лежал античный полубог, великолепно сложенный, с прекрасно

развитой мускулатурой. Казалось, этот русский солдат сошел с

полотна старинной картины.

— Жалко резать такое тело , — бросил хирург сестре: —

Попробуем спасти.

Шура этого уже не слышал. Очнулся он в той же палате. У

изголовья кровати сидел однорукий.

— Повезло, брат, — сказал он, увидев, что Шура открыл глаза:

— Оставили тебе ноги.

Выздоровление тянулось медленно. Шура часами молча смотрел

в окно, забранное решетками. За стеклом дождь сменялся

солнцем, солнце — снова дождем. Облетели каштаны в

госпитальном парке, потянуло холодным ветром. Небо стало

голубовато-белесым, прозрачным и льдистым.

За то время, пока кончалось лето, Шура своими изрезанными

ногами научился владеть уже «вполне порядочно», как

выразился однорукий. И еще сосед добавил, что лучше бы не

торопиться с выздоровлением, а то отправят австрияки в лагерь.

Александр внимательно присматривался к своему соседу,

назвавшемуся Степаном Колесниковым. Каждый день он

обнаруживал в нем какую-то новую, неприметную раньше черту

характера. То тот прикидывался этаким простачком-мужичком

(«Что я, рязанец косопузый, понимать могу?»), то вдруг задавал

человеком редкостного сложения. Так попал Шура сначала на

госпитальную кухню, а потом на строительство дороги, ведущей

в соседний городок.

Строили эту дорогу выздоравливающие больные и раненые под

охраной австрийского конвоя. Однажды Шура увидел, как в

сторону госпиталя в сопровождении патруля шел очень худой и

много дней небритый человек в сером больничном халате.

— Побег. Теперь пуля,— сказал, не поворачивая головы, старый

солдат с перевязанным горлом, работавший рядом с Шурой.

Побег… Значит, это возможно? Сердце Шуры забилось

учащенно. Казалось оно выстукивает одно слово; побег, побег,

побег.

Убежать было нетрудно, госпиталь охранялся плохо. Но как

пробраться к своим через целую страну, забитую войсками?

Нужна одежда, нужна карта и, прежде всего, еда.

Он начал экономить пищу. Прятал в матрас куски хлеба, в

железной жестянке в саду держал сбереженное от обедов сало.

Катастрофа наступила неожиданно, когда Шура пытался вырвать

карту Австрии из атласа в госпитальной читальне. При обыске у

него нашли хлеб. И хотя ничто не указывало на готовящийся

побег, рядовой Александр Засс был направлен из госпиталя в

лагерь военнопленных.

Тут все было иначе. Лагерь хорошо охранялся, бараки были

оцеплены колючей проволокой. Кормили плохо.

Он снова стал готовиться к побегу. Но теперь у Шуры был

единомышленник, земляк по фамилии Ашаев. Живой, как ртуть,

неугомонный татарин просто не мог жить за колючей проволокой.

Он готов был сейчас же бежать, без всякой подготовки.

Шура рассуждал трезвее. Прежде всего, нужно было скопить

немного денег. За деньги можно достать если не карту, так хотя

бы компас и немного провизии.

Однажды Александр разговорился с охранником Яном,

добродушным чехом, неплохо владеющим русским языком. Чех

оказался в прошлом цирковым борцом, и им нашлось о чем

поговорить.

Охранник был не прочь заработать за счет заключенных,

которые в свободное время занимались ремеслами — кто

сапожничал, кто столярничал, кто мастерил разные поделки.

Сбывать эти кустарные изделия в близлежащие деревушки было

ее можно было бы принять за изощреннейшее изуверство.

Измученные непосильной работой, плохо накормленные,

оборванные военнопленные, мечтающие добраться до

завшивленных нар, лупят клюшками мяч на потеху и радость

коменданту.

Но гольф так гольф. За решеткой выбирать не приходится. И они

играли, играли с ненавистью, стиснув зубы. Играли потому, что

иначе — карцер.

Александр решил использовать причуду коменданта в своих

целях. С лопатой в руках он несколько вечеров подряд копал

землю вдоль колючей проволоки. Охрана была убеждена, что он

роет ямки для гольфа. На самом деле он искал мягкий грунт,

свободный от камней и корней деревьев.

Наконец место будущего подкопа было определено. В безлунную

глухую ночь Шура и Ашаев вышли из барака и начали рыть лаз.

Они трудились около четырех часов, уже был близок выход, как

вдруг услышали гортанную перекличку патрулей. Беглецы

затаились, стараясь как можно глубже вжаться в землю.

Их спасла темная ночь. Патруль, потоптавшись, ушел. Шура с

Ашаевым продолжали работу.

Они выбрались из своей норы в полуметре от проволоки,

усталые, обессиленные. Впереди еще километров десять до

леса — позади уже сереет утренним светом небо.

Пришлось пуститься бегом. Трудно представить себе этот кросс

двух изможденных людей. Когда Ашаев падал, Шура, сам еле

передвигавший ноги, подхватывал его и тащил, тащил из

последних сил. Нужно успеть в лес до рассвета, пока не увидит

охрана.

Они упали у первых деревьев. Никакая сила в мире не могла

заставить их двинуться дальше. Всходило солнце, заливая

безжалостным светом все вокруг. Здесь они и уснули.

Проснувшись, увидели солнце в зените. Погони не оказалось.

Подкрепившись, беглецы углубились в лес. Очень хотелось пить,

язык прилипал к гортани. Но ни ручья, ни лужицы не попадалось.

Пожевали сырого мха. Пить захотелось еще больше.

Их схватили через три дня, когда они вышли из леса и

попросили напиться в крайнем доме небольшой деревушки.

Патруль полевой жандармерии сначала зверски избил Шуру и

Ашаева шомполами, а потом, привязав их к спинам лошадей,

беглецов разошлись. Людвиг пошел в сторону железнодорожной

линии. Александр отправился… в цирк.

СИЛЬНЕЙШИЙ ЧЕЛОВЕК В МИРЕ

Да, в цирк, потому что на рекламной тумбе недалеко от тюрьмы

он увидел афишу о выступлениях Чая Яноша. «Страшный

венгр», как величал Яноша в афишах еще Хойцев, судя по

рекламе, теперь стал владельцем цирка. У него Шура надеялся

Г1айти убежище и помощь.

Швейцар был строг. Он ни за что не хотел пропустить

изможденного оборванца к хозяину. Спор грозил затянуться. Но в

это время в дверях цирка появился сам Чая Янош.

Они обнялись. Шура чуть не задохнулся, стиснутый медвежьими

лапами Яноша. «Ослаб я»,— подумалось с горечью. И от этой

мысли еще больше потянуло на арену. Они прошли в кабинет.

Чая Янош вообще был молчалив, обладал замкнутым

характером, но прозвище «страшный венгр» никак не

соответствовало его спокойному, благожелательному нраву. Но

сейчас Щура чувствовал себя под его взглядом неуверенно —

кто знает, что стало с Яношем за те долгие годы, что они не

встречались. Александр все больше и больше волновался. И

вдруг Янош произнес фразу, поразившую своей обыденностью:

«Ты обедал? Нет? Сейчас…» Он крикнул швейцара и послал его

за едой в ближайшую харчевню.

Лед был сломан. И хотя Янош по-прежнему молчал, Шура вдруг

понял, что все будет хорошо. Он заговорил, волнуясь и торопясь.

Рассказал про рану, про плен, про побег с Людвигом. Умолчал

только о первой неудачной попытке бежать.

Янош все это выслушал спокойно. — Потом — положил Шуре

руку на колено и сказал: «По-моему, ты что-то скрываешь. Мы,

наверное, будем работать вместе. Я не вижу никакой

возможности переправить тебя через фронт — тебя поймают и

расстреляют, как шпиона. Я хочу, чтобы мы полностью доверяли

друг другу».

«Черт стоглазый»,— мысленно подивился Шура интуиции

старого приятеля. Вслух же он начал подробно и обстоятельно

поединком между Чая Яношем и Александром Зассом. Как

правило, побеждали они друг друга по очереди. Публика была

довольна.

Так проходили вечера. А по утрам Александр напряженно

готовил свою программу силовых выступлений. Разминка и

пробежки, как и в цирке Хойцева. Потом репетиция выступлений.

Оп решил начать со сложного номера — растяжка лошадьми.

В подготовке этого выступления принимала участие почти вся

труппа. Александр не был уверен в своих силах — рана нет-нет,

да и давала себя чувствовать. Поэтому начал с упрощенного

варианта растяжки. Двадцать человек с одной стороны и

двадцать с другой тянули канат, который Шура удерживал

руками. Это было не очень сложно. Но с лошадьми все обстоит

труднее, они дергают упряжь неравномерно. И Александр

меняет условия репетиции. Сначала один человек, потом двое,

потом трое переходят с одного конца растяжки на другой. Вот

уже пятнадцать человек, напрягая все силы, стараются стащить

его влево, в то время как двадцать пять с противоположной

стороны пытаются сдвинуть вправо. Причем дергают канат

рывками.

Следующим номером Александр решил сделать «чертову

кузницу». Нелегко было после раны и побегов, после большого

перерыва в тренировках заставить себя лечь голой спиной на

гвозди. Для начала он специально затупил концы зубьев

страшной бороны, смазал спину хлопковым маслом и, напрягая

все мускулы, осторожно опустился на торчащие стальные

стержни. В некоторых местах начала сочиться кровь, кое-где

гвозди порвали кожу, но в целом Александр был доволен — ему

удалось пролежать почти минуту.

Изо дня в день Шура увеличивал длительность этого номера. А

потом попросил одного из служителей встать ему на грудь. Тот

согласился не без робости. Шура выдержал. Назавтра встали

двое. А через месяц три здоровенных молотобойца разбивали у

него на груди камень весом в полтонны. Александр Засс

полностью восстановил свои силы.

Этих двух номеров для программы было мало. И он стал

добавлять трюки еще и еще. Балку весом в 220 килограммов

Шура поднимал зубами и переносил на расстояние в два метра.

Подобные вещи он делал и раньше. Теперь же он взлетал с

вывихнуто плечо. После двух дней отдыха он снова у желоба.

Пусть трудно — с пушкой-то будет еще труднее. А если заменить

ядро человеком?.. «Люди-снаряды», «Единственный и

неповторимый аттракцион»… Выбросить человека из пушки

можно, а вот поймать!.. Туг ни миллиметра ошибки, на. кон ведь

ставишь не только свою жизнь, но и жизнь партнера.

Александр упрямо шел к цели. Когда пушку привезли в цирк, он

был готов встретить ее первый выстрел.

Репетиция прошла удачно. Чая Янош сказал, что можно готовить

номер с полетом человека: из пушки — через всю арену — в

руки Александру Зассу. «Стрелять начнем с нее,— сказал он и

поманил пальцем невысокую стройную девушку. — Познакомься,

прекрасная гимнастка Бетти».

Шуре нечасто приходилось знакомиться с девушками.

Бесконечные тренировки, борцовские схватки, силовые

выступления — все это как-то не располагало к лирическому

настроению. Поэтому он предпочитал мужскую компанию,

отношения пусть грубоватые, но простые и сердечные.

Трудно сказать, чем тронула его сердце Бетти. Может быть,

беззащитностью, робостью. Ему вдруг захотелось ее спасти от

кого-то невидимого, но опасного и коварного. А может быть, все

дело было в имени. С имени и начался их первый разговор.

Откуда у вас такое имя? — Шура спросил это подчеркнуто

небрежно.

Я англичанка.

– А как же вы попали сюда?

– Превратности судьбы…

– Вы не боитесь работать со мной?

– Боюсь. Но у меня нет выхода.

– Но это очень опасно. Может быть, лучше отказаться?

– Я же говорю — у меня нет выхода.

– Почему? – Бетти пожала плечами. Александр задавал вопросы

прямо, настойчиво, требовал ясных ответов. Он решил

следовать мудрому правилу Чая Яноша — о человеке, с которым

работаешь, нужно знать все или отказаться от него. Тем более,

когда работа опасная. Бетти многого не договаривала. Она вся

казалась созданной из полутонов, полунамеков. «Вот сейчас

пойду и скажу хозяину, что Бетти — это не напарник», —

убеждал он себя. Но к Яношу Шура так и не пошел. Ни сейчас,

голой рукой. Но и этого ему показалось мало. Шура

переворачивал доску с забитыми в нее гвоздями, несколько раз

несильно ударял по остриям куском дерева, чтобы расшатать

шляпки, а потом, вцепившись в шляпку пальцами, вытаскивал

гвоздь из доски.

Однажды гвоздь попал в сук и согнулся. Этот момент он решил

использовать при выступлении: согнутый гвоздь тут же

выпрямил пальцами.

Другой случай был еще более интересен. При неудачном ударе

Александр поранил руку. Раздосадованный, он вдавил пальцем

гвоздь в доску. И тут же решил включить этот эпизод в свой

номер, ставший потом известным цирковым трюком.

Когда программа была готова, Чая Янош заказал

огромные красочные афиши. «На арене — сильнейший человек

мира, Александр Засс». На случай, если у какого-то дотошного

жандарма появится мысль поинтересоваться, кто такой

Александр Засс, были заготовлены фальшивые документы, по

которым Засс значился коренным жителем Будапешта. Там же, в

Будапеште, и состоялось его первое выступление.

Успех был полным. Зрители валом валили в цирк.

Сборы превзошли все ожидания. Неделя пролетела безмятежно.

Вдруг случилось непредвиденное. В цирк приехал военный

комендант Будапешта. Поаплодировав великолепной программе,

он, между прочим, поинтересовался, кто такой Александр Засс и

почему такой богатырь не служит в австро-венгерской армии.

Объяснения и документы, с которыми познакомился адъютант

любознательного коменданта, показались подозрительными.

Делом занялись военные жандармы. Александр Засс,

сильнейший человек в мире, был арестован. Истину установили

без особого труда.

Он стоял перед военным трибуналом, ожидая расстрела. Однако

суд счел возможным ограничиться пожизненным заключением в

крепости. Сыграли свою роль два довода: во-первых, Александр

во время своих двух побегов не убил никого из охраны; во

вторых, будапештский комендант не хотел бы «лишать жизни

великого циркового актера», как он изволил выразиться,

присутствуя при разбирательстве дела.

Через три месяца ему разрешили ежедневную получасовую

прогулку. Тюремный двор с высокой стеной, за ним ров с водой.

Крохотный каменный пятачок — сто шагов из конца в конец. Сто

шагов, скованных тяжелыми неподъемными кандалами.

Но что значит все это — цепи, стена, ров, если он cнова увидел

солнце! Пусть ненадолго. Пусть оно холодное, зимнее. Но снова

солнце на синем небе. Нет, он не намерен сдаваться. Он еще

будет жить. Жить и видеть солнце!

Однажды во время такой прогулки к нему подбежала огромная

овчарка. Пес недоверчиво обнюхал незнакомого человека, а

потом с радостным лаем стал носиться рядом, выражая свое

благодушие, Шуре он напомнил Хана, товарища детских лет. И

хотя выхоленная овчар-кА ничем не походила на безродную

дворняжку в глухой деревне под Саранском, он вдруг

почувствовал, что этот пес ему близок и дорог. Видимо, и собака

прониклась к нему доверием. Не прошло и десяти минут их

знакомства, как она доверчиво лизнула Шуре щеку, изъявляя

готовность к дружбе.

Назавтра повторилось то же самое. Вспомнив уроки Дурова,

Шура попытался обучить пса некоторым не сложным трюкам.

Пес оказался на редкость понятливым. И через несколько дней

он охотно выполнял команды «лечь», «сидеть», «идти рядом».

Со скованными за спиной руками, с кандалами на ногах

дрессировать собаку было неимоверно трудно. Конвоиры

хохотали, глядя на жалкие попытки закованного в железо

человека подчинить своей воле холеного независимого пса.

Неизвестно, чем бы все это кончилось, не вмешайся в дело

начальник тюрьмы — хозяин собаки. Понаблюдав за Шуриными

приемами дрессировки, он предложил ему взяться за обучение

собаки всерьез.

– Что вам для этого нужно?

– Прежде всего снять кандалы, — ответил Шура: — И потом еду

получше, а то я долго не протяну.

Начальник задумался. Нарушить инструкцию… Но, собственно

говоря, куда денется этот симпатичный молодой человек, если с

него снять ножные кандалы, а руки заковать спереди? Стены,

ров, решетка, охрана. Правда, он уже бегал дважды, но отсюда

не убежит. И улучшить пищу можно. Зато Рэкс получит

настоящего дрессировщика. И совершенно бесплатно. А если

Было не до разговоров. «Тебе повезло, малыш, мы собирались

уезжать»,— сказал Янош, растирая друга мохнатым полотенцем.

А у Александра зуб на зуб не попадал — и от волнения и от

купания в холодную весеннюю ночь.

Разломать наручники оказалось делом несложным. И тут-то

Александр вдруг почувствовал себя смертельно усталым. Через

минуту он спал. Янош отнес друга в постель и пошел за Бетти.

Ночное купание не прошло даром для ослабленного организма

— наутро у беглеца началось воспаление легких. Со всякими

предосторожностями Янош погрузил Александра в бричку и

отправил с надежным человеком в деревню, к сестре. В городе

оставаться было опасно. Жандармы уже наведывались в цирк,

могли прийти и еще раз. Уехала в деревню и Бетти,

Железный организм Засса выдюжил и на этот раз. Через две

недели он уже разгуливал с Бетти по цветущему лугу, помогал

сестре Яноша по хозяйству.

Вскоре приехал сам Янош. Он привез с собой высокого и худого

человека, одетого во все черное. Состоялось знакомство: синьор

Пазолини — Александр Засс.

Рад встретиться, много о вас слышал.

Знаешь, малыш, тебе тут оставаться небезопасно,— сказал

Янош.— Меня уже замучили фараоны, как вы их называете в

России. Они ищут тебя. Если тебя найдут здесь, мне тоже не

поздоровится. В прошлый раз я отделался штрафом. Деньги

немалые, ну, да это я как-нибудь переживу, не обанкрочусь.

Теперь будет хуже. Они закроют цирк. А может быть, и меня

упрячут в тюрьму за укрывательство, ведь у тебя это третий

побег.

Я уйду сейчас же,— вспылил Шура.— Уйду, если ты боишься.

Не горячись, малыш,— спокойно продолжал Янош,— далеко ты

не уйдешь, тебя быстро схватит. Есть ход лучше. Синьор

Пазолини обещает вывезти тебя в Италию. Он готов ссудить

тебе деньги, если ты согласишься сделать его своим

импресарио. Честно говоря, это значит, что он готов вытащить

тебя из этой истории, если ты в будущем станешь на него

работать. Ведь так, синьор Пазолини?

Синьор Пазолини невозмутимо кивнул головой.

— Подумай, малыш, только быстро,— закончил Янош.

— Я согласен,— тут же ответил Шура. Воцарилось молчание.

поговорим о формальностях. Вы получите английское

подданство — это самое устойчивое государственное устройство

в мире. У меня есть друзья, с их помощью мы легко устроим

получение гражданства. Зарабатывать будете хорошо. Полагаю,

что 20 процентов от ваших сборов выразится в круглой сумме.

Это и будет ваша доля. Со мной вы не расстанетесь до тех пор,

пока я этого не захочу. Иначе вам придется платить неустойку,

которую не сможете заработать за всю жизнь. А английские

законы строги. Вот договор,— синьор вынул из кармана бумагу

— подпишите.

Александр подписал контракт. Он не думал о последствиях. Он

не верил, что такой вот листок может закабалить его на всю

жизнь. Три побега — это чего-нибудь да стоит. Главное,

выбраться отсюда, а там поглядим.

Пазолини спрятал бумагу в карман.

— Теперь одно условие. Никакого Засса больше не существует.

Афиши сообщат о появлении загадочного Железного Самсона.

Никаких разговоров без моего ведома, никаких интервью без

моего просмотра. Чем меньше будет известно о вашей жизни,

тем лучше. Вы таинственная личность — Железный Самсон.

…Прошло сорок лет.

На окраине Лондона, у стола с зеленой лампой сидит старый,

усталый человек. Он разбирает пожелтевшие бумаги. Это его

любимое занятие с тех пор, как пришлось расстаться с силовым

цирком. Правда, он еще появляется на манеже с

дрессированными животными. В газетах иногда мелькает его

имя: «Железный Самсон — дрессировщик пони, обезьян и

комнатных собачек; неповторимые номера — сальто вперед,

изящные пируэты». Его питомцы пользуются хорошей славой. Но

разве это слава?.. Похоже на некролог.

А ведь было иное время. Мистер Пулум, директор знаменитого

тяжелоатлетического клуба «Камбервел», писал о нем в журнале

«Силач» — вот она, старая, обтрепавшаяся вырезка: «Прямо в

сердце Англии прибыл человек, способный выполнять номера, в

которые здравый смысл отказывается верить. Причина, которая

заставляет подозревать Самсона в недобросовестных трюках,—

его «внешность». Лучше сказать — отсутствие этой

«внешности».

Ибо, если сравнить его с гигантами, посещавшими Англию в

«Хэле энд эфишенш»:

«Увидеть — значит поверить. Воистину кажется, что его мускулы

сделаны из стали».

И так далее. Это была слава. Теперь остались воспоминания.

Горько. Но не только прошлые успехи заставляют грустить

старого человека. Шут с ней, со славой, не в ней счастье.

Счастье в другом — оставить после себя след на земле,

воспитать учеников, преемников. А их нет. В этой стране он

всегда был феноменом, загадкой. Конечно, были люди, которым

он за определенную мзду помогал «накачать» мускулатуру. Но

где те, кому он мог бы передать все свои знания, весь свой

опыт? Тут их нет.

Живи он на родине — все, наверное, сложилось бы иначе. Он

читал в газетах о преемниках Дурова, об учениках Поддубного. С

одним из Дуровых встречался в Лондоне во время его гастролей.

Там, на родине, Александр Засс не остался бы на старости лет

одиноким, никому не нужным.

Мысль о родине, смутной тоской всю жизнь бередившая сердце,

становится самой больной его болью. Контракты… Проклятые

контракты!.. Из их цепких сетей он не мог выбраться всю жизнь.

Неустойки, которые он никогда не смог бы выплатить, вечная

угроза суда. Об этом горько думать. Но это держит крепче

тюремных решеток. Самый сильный человек в мире оказался

Гулливером, которого привязали к земле крошечные лилипуты.

Он узнал, что в России живы его сестра. Племянник тоже

спортсмен. Сложись судьба иначе — может быть, он сделал бы

из него первоклассного силача.

Александр Иванович Засс берется за перо. Он пишет сестре, как

ему одиноко на чужбине, как мечтает он вернуться домой. Одно

письмо следует за другим. Листки бумаги летят на родину.

В Лондон из Москвы начинают поступать письма. Приходят

объемистые пакеты с цирковыми журнала-ми — родственники,

коллеги не забывают старого циркового актера. Рождественская

поздравительная телеграмма Дурова была для Самсона

настоящим праздником.

…Когда он умер, английский журнал «Здоровье и сила» писал в

некрологе:

«Судьба А. Засса, бывшего русского казака, драматична и

сенсационна. В одном из сражений в 1914 году он раненым

ПРИЛОЖЕНИЕ

ДИНАМИЧЕСКИЕ УПРАЖНЕНИЯ А. ЗАССА

Для упражнений применяется отягощение — мешок специальной

формы (в виде подушки), который можно сделать из дерматина,

клеенки, кожи и т. д. Мешок наполняется опилками, которые по

мере тренированности постепенно заменяются песком

После двух недель с начальным весом в 4—7 кг из мешка

вынимают пригоршню опилок и заменяют пригоршней песка. В

дальнейшем эта замена производится через каждые 3—4 дня.

Не нужно спешить с увеличением веса. Концентрация внимания

на выполнении упражнений составляет половину успеха.

Эти упражнения могут выполнять не только молодые люди,

стремящиеся к спортивному совершенству, но и люди разного

возраста, при условии, если отягощение будет небольшое, и

прибавка в весе будет происходить очень медленно или вес

вообще не будет повышаться.

Перед тем как приступить к занятиям, необходимо

посоветоваться с врачом и в дальнейшем наряду с

самоконтролем регулярно показываться в медицинском

кабинете. Результаты обследования необходимо заносить в свой

дневник самоконтроля.

После каждого упражнения с мешком делаются упражнения,

стимулирующие глубокое дыхание Дыхательные упражнения

делаются из исходного положения стоя, пятки вместе, носки

врозь, руки вдоль тела:

а) делая глубокий вдох, поднять руки через стороны до

положения несколько выше уровня плеч с одновременным

подниманием на носки. Возвратиться в исходное положение —

выдох;

б) исходное положение — то же. Делая глубокий вдох, поднять

руки вперед (ладони внутрь) и развести в стороны. Возвратиться

в исходное положение.

При выполнении упражнений с мешком особое внимание нужно

обращать на постановку правильного дыхания

Вдох должен совпадать с наиболее выгодными условиями для

расширения грудной клетки при затрате наименьших усилий при

выполнении упражнения. Такие условия создаются при

Упражнение 2.

Исходное положение — стоя, пятки вместе, носки врозь, мешок в

руках на груди. Медленно присесть на носках с одновременным

выжиманием мешка вверх на прямые руки. После отчетливой

фиксации опустить мешок на грудь с одновременным

выпрямлением ног.

Следить за синхронным движением рук и ног. Повторить 10—15

раз.

Упражнение 4.

Исходное положение — стоя, ноги несколько шире плеч. Мешок

на ладони согнутой руки у плеча, локоть отведен в сторону. За

счет толчка руки и ног перебросить мешок с одной руки на

другую так, чтобы мешок в полете описал полукруг. Затем

упражнение выполняется в обратном порядке. Постепенно

повышать траекторию полета мешка. Повторяется 10—15 раз.

Упражнение 6.

Исходное положение — лежа на спине (на полу), взять мешок,

находящийся на полу за головой прямыми руками и медленно

поднять вверх до вертикального положение рук. Опустить на

грудь, выжать и медленно вернуться в исходное положение.

Повторить 10—15 раз.

Упражнение 8.

Исходное положение — стоя, пятки вместе, носки врозь, руки с

мешком внизу Дугой влево вверх прямыми руками полнить

мешок над головой, затем дугой вправо вниз опустить в

исходное положение. При следующем повторении движение

выполняют в другую сторону. Выполняют 10—15 раз.