Джоанн Кэтлин Роулинг

Гарри Поттер

и философский

камень

Аудиокнига

Семья Дурслей имела всё, чего только можно пожелать. Но был

у них и один секрет. Причём больше всего на свете они боялись,

что кто-нибудь о нём узнает. Дурсли даже представить себе не

могли, что с ними будет, если выплывет правда о Поттерах.

Миссис Поттер приходилась миссис Дурсль родной сестрой, но

они не виделись вот уже несколько лет. Миссис Дурсль даже

делала вид, что у неё вовсе нет никакой сестры, потому что

сестра и её никчёмный муж были полной противоположностью

Дурслям.

Дурсли содрогались при одной мысли о том, что скажут соседи,

если на Тисовую улицу пожалуют Поттеры. Дурсли знали, что у

Поттеров тоже есть маленький сын, но они никогда его не

видели. И они категорически не хотели, чтобы их Дадли общался

с ребёнком таких родителей.

Когда во вторник мистер и миссис Дурсль проснулись скучным и

серым утром — а именно с этого утра начинается наша история,

— ничто, включая покрытое тучами небо, не предвещало, что

вскоре по всей стране начнут происходить странные и

загадочные вещи. Мистер Дурсль что-то напевал себе под нос,

завязывая самый отвратительный из своих галстуков. А миссис

Дурсль, с трудом усадив сопротивляющегося и орущего Дадли

на высокий детский стульчик, со счастливой улыбкой

пересказывала мужу последние сплетни.

Никто из них не заметил, как за окном пролетела большая сова

неясыть.

В половине девятого мистер Дурсль взял свой портфель, клюнул

миссис Дурсль в щёку и попытался на прощанье поцеловать

Дадли, но промахнулся, потому что Дадли впал в ярость, что с

ним происходило довольно часто. Он раскачивался взад-вперёд

на стульчике, ловко выуживал из тарелки кашу и заляпывал ею

стены.

— Ух, ты моя крошка, — со смехом выдавил из себя мистер

Дурсль, выходя из дома.

Он сел в машину и выехал со двора.

На углу улицы мистер Дурсль заметил, что происходит что-то

странное, — на тротуаре стояла кошка и внимательно изучала

лежащую перед ней карту. В первую секунду мистер Дурсль

даже не понял, что именно он увидел, но затем, уже миновав

кошку, затормозил и резко оглянулся. На углу Тисовой улицы

на дрелях. Но он сидел к окну спиной и не видел пролетающих

сов — подумать только, сов, летающих не ночью, когда им и

положено, а средь бела дня! И это уже не говоря о том, что совы

— лесные птицы, и в городах, тем более таких больших, как

Лондон, не живут.

В отличие от мистера Дурсля, находившиеся на улице люди

отлично видели этих сов, стремительно пролетающих мимо них

одна за другой, и широко раскрывали рты от удивления и

показывали на них пальцами. Большинство этих людей в жизни

своей не видели ни единой совы, даже в ночное время.

В общем, у мистера Дурсля было вполне нормальное, лишённое

сов утро. Он накричал на пятерых подчинённых, сделал

несколько важных звонков и несколько раз повысил голос на

своих телефонных собеседников. Так что настроение у него

было просто отличное — до тех пор, пока он не решил немного

размять ноги и купить себе булочку в булочной напротив.

Мистер Дурсль уже забыл о людях в мантиях и не вспоминал о

них, пока не столкнулся с группкой странных типов неподалёку

от булочной. Он не мог понять, почему при одном только взгляде

на них ему становилось не по себе.

Эти типы тоже оживлённо перешёптывались, и он не заметил у

них в руках ни одной кружки для сбора пожертвований. Выйдя из

булочной с пакетом, в котором лежал большой пончик, мистер

Дурсль вновь вынужден был пройти мимо этих странных

личностей, и в этот момент он абсолютно случайно услышал:

— …да, совершенно верно, это Поттеры, именно так мне

рассказывали…

— …да, их сын, Гарри…

Мистер Дурсль замер. У него перехватило дыхание. Он ощутил,

как на него накатывает волна страха. Он оглянулся на

шептавшихся типов, словно хотел сказать им что-то, но потом

передумал.

Мистер Дурсль метнулся через дорогу, поспешно поднялся в

офис, рявкнул секретарше, чтобы его не беспокоили, сорвал

телефонную трубку и уже набирал предпоследнюю цифру своего

домашнего номера, когда вдруг передумал и положил трубку

обратно на рычаг. Затем он начал поглаживать усы, думая о том,

что…

Нет, конечно, это была глупость. Поттер — не такая уж редкая

номер четыре, он сразу заметил уже знакомую полосатую кошку.

Настроение его резко упало. Мистер Дурсль не сомневался, что

это та самая кошка — у неё была та же окраска и те же

странные пятна вокруг глаз. Теперь кошка сидела на заборе,

отделяющем его дом и сад от соседей.

— Брысь! — громко произнёс мистер Дурсль.

Но кошка не шелохнулась. Более того, она очень строго

посмотрела на мистера Дурсля, так что он даже подумал:

«Может быть, кошки всегда себя так ведут?»

Затем, собравшись с духом, он вошёл в дом, внушая себе при

этом, что ему ни в коем случае не следует ни о чём

рассказывать жене.

Для миссис Дурсль этот день был, как всегда, весьма приятным.

За ужином она охотно рассказала мистеру Дурслю о том, что у

их соседки серьёзные проблемы с дочерью, и напоследок

сообщила, что Дадли выучил новое слово «хаччу!». Мистер

Дурсль изо всех сил старался вести себя как обычно.

Когда миссис Дурсль уложила Дадли в кроватку, мистер Дурсль

поцеловал его, пожелал спокойной ночи и пошёл в гостиную

включить телевизор. По одному из каналов как раз

заканчивались вечерние новости.

«И в завершение нашего выпуска о странном поведении сов по

всей Англии. Хотя совы обычно охотятся ночью и практически

никогда не показываются днём, сегодня поступали сотни

сообщений от людей, которые с самого рассвета в разных точках

страны видели беспорядочно летающих сов. Специалисты не

могут объяснить, почему совы решили изменить свой

распорядок дня. — Тут диктор позволил себе ухмыльнуться. —

Очень загадочно. А теперь я передаю слово Джиму МакГаффину

с его прогнозом погоды. Как ты думаешь, Джим, не будет ли

сегодня вечером новых дождей из сов?»

«Не знаю, Тед. — На экране появился метеоролог. — Однако

сегодня не только совы вели себя необычно. Наши зрители из

таких отдалённых уголков Англии, как Кент, Йоркшир и Данди,

звонили мне, чтобы сообщить, что вместо дождя, который я

пообещал вчера вечером, у них был настоящий звездопад!

Возможно, кто-то устраивал фейерверки по случаю

приближающегося праздника. Хотя до праздника ещё целая

неделя. А что касается погоды — сегодняшний вечер обещает

Мистер Дурсль спросил себя, не привиделось ли ему всё то, с

чем он столкнулся сегодня? И если нет, то неужели всё это

связано с Поттерами? Если это так… и если выяснится, что они,

Дурсли, имеют отношение к этим Поттерам… Нет, мистер Дурсль

не вынес бы этого.

Дурсли легли в постель. Миссис Дурсль быстро заснула, а

мистер Дурсль лежал без сна, вспоминая всё, что видел и

слышал в этот день. И самая последняя мысль, посетившая его

перед тем, как он уснул, была очень приятной: даже если

Поттеры на самом деле связаны со всем случившимся сегодня,

им совершенно ни к чему появляться на Тисовой улице. К тому

же Поттеры прекрасно знали, как он и Петунья к ним относятся…

Так что мистер Дурсль сказал себе, что ни он, ни Петунья ни в

коем случае не позволят втянуть себя в творящиеся вокруг

странности.

Мистер Дурсль глубоко заблуждался, но пока не знал об этом.

Долгожданный и неспокойный сон уже принял в свои объятия

мистера Дурсля, а сидевшая на его заборе кошка спать

совершенно не собиралась. Она сидела неподвижно, как статуя,

и, не мигая, смотрела в конец Тисовой улицы. Она даже не

шелохнулась, когда на соседней улице громко хлопнула дверь

машины, и не моргнула глазом, когда над её головой пронеслись

две совы. Только около полуночи будто окаменевшая кошка

наконец ожила.

В дальнем конце улицы — как раз там, куда неотрывно смотрела

кошка — появился человек. Появился неожиданно и бесшумно,

будто вырос из-под земли или возник из воздуха. Кошкин хвост

дёрнулся из стороны в сторону, а глаза её сузились.

Никто на Тисовой улице никогда не видел этого человека. Он

был высок, худ и очень стар, судя по серебру его волос и бороды

— таких длинных, что их можно было заправить за пояс. Он был

одет в длинный сюртук, поверх которого была наброшена

подметающая землю лиловая мантия, а на его ногах

красовались ботинки на высоком каблуке, украшенные

пряжками. Глаза за затемнёнными очками были голубыми, очень

живыми, яркими и искрящимися, а нос — очень длинным и

кривым, словно его ломали по крайней мере раза два. Звали

этого человека Альбус Дамблдор.

Казалось, Альбус Дамблдор абсолютно не понимает, что

дюжины вечеринок и гулянок.

Профессор МакГонагалл рассерженно фыркнула.

— О, да, действительно, все празднуют, — недовольно

произнесла она. — Казалось бы, им следовало быть немного

поосторожнее. Но нет — даже маглы заметили, что что-то

происходит. Они говорили об этом в новостях. — Она резко

кивнула головой в сторону тёмного окна, за которым находилась

гостиная Дурслей. — Я слышала. Стаи сов… падающие

звёзды… Что ж, они ведь не полные идиоты. Они просто

обязаны были что-то заметить. Подумать только — звездопад в

Кенте! Не сомневаюсь, что это дело рук Дедалуса Дингла. Он

никогда не отличался особым умом.

— Не стоит их обвинять, — мягко ответил Дамблдор. — За

последние одиннадцать лет у нас было слишком мало поводов

для веселья.

— Знаю. — В голосе профессора МакГонагалл появилось

раздражение. — Но это не оправдывает тех, кто потерял голову.

Наши люди ведут себя абсолютно безрассудно. Они появляются

на улицах среди бела дня, собираются в толпы, обмениваются

слухами. И при этом им даже не приходит в голову одеться, как

маглы.

Она искоса взглянула на Дамблдора своими колючими глазами,

словно надеясь, что он скажет что-то в ответ, но Дамблдор

молчал, и она продолжила:

— Будет просто превосходно, если в тот самый день, когда Вы

Знаете-Кто наконец исчез, маглы узнают о нашем

существовании. Кстати, я надеюсь, что он на самом деле исчез,

это ведь так, Дамблдор?

— Вполне очевидно, что это так, — ответил тот. — Так что это

действительно праздничный день. Не хотите ли лимонную

дольку?

— Что?

— Засахаренную лимонную дольку. Это такие сладости, которые

едят маглы, — лично мне они очень нравятся.

— Нет, благодарю вас. — Голос профессора МакГонагалл был

очень холоден, словно ей совсем не казалось, что сейчас

подходящее время для поедания лимонных долек. — Итак, я

остановилась на том, что даже если Вы-Знаете-Кто

действительно исчез…

Годриковой Впадине. Что он появился там из-за Поттеров. Если

верить слухам, то Лили и Джеймс Поттеры… То они… Они

мертвы…

Дамблдор склонил голову, и профессор МакГонагалл судорожно

втянула воздух.

— Лили и Джеймс… Не может быть… Я так не хотела в это

верить… О, Альбус…

Дамблдор протянул руку и коснулся её плеча.

— Я понимаю… — с горечью произнёс он. — Я очень хорошо

вас понимаю.

Когда профессор МакГонагалл снова заговорила, голос её

дрожал:

— И это ещё не всё. Говорят, что он пытался убить сына

Поттеров, Гарри. Но не смог. Он не смог убить этого маленького

мальчика. Никто не знает почему, никто не знает, как такое могло

произойти. Но говорят, что, когда Волан-де-Морт попытался

убить Гарри Поттера, его силы вдруг иссякли — и именно

поэтому он исчез.

Дамблдор мрачно кивнул.

— Это… это правда? — запинаясь, спросила профессор

МакГонагалл. — После всего, что он сделал… После того, как он

убил стольких из нас… он не смог убить маленького мальчика?

Это просто поразительно… Если вспомнить, сколько раз его

пытались остановить… Какие меры для этого

предпринимались… Но каким чудом Гарри удалось выжить?

— Мы можем лишь предполагать, — ответил Дамблдор. —

Возможно, мы так никогда и не узнаем правды.

Профессор МакГонагалл достала из кармана кружевной носовой

платок и принялась вытирать слёзы под очками. Дамблдор

шумно втянул носом воздух, достал из кармана золотые часы и

начал пристально их разглядывать. Это были очень странные

часы. У них было двенадцать стрелок, но не было цифр —

вместо цифр там были маленькие планеты, при этом они не

стояли на месте, а безостановочно вращались по кругу. Однако

Дамблдор прекрасно понимал, что именно показывают часы,

потому что он засунул их обратно в карман и произнёс:

— Хагрид задерживается. Кстати, я полагаю, именно он сказал

вам, что я буду здесь?

— Да, — подтвердила профессор МакГонагалл. — Но, я

— Его принесёт Хагрид.

— Вы думаете, это… Вы думаете, это разумно — доверить

Хагриду столь ответственное задание?

— Я бы доверил ему свою жизнь, — просто ответил Дамблдор.

— Я не ставлю под сомнение его преданность вам, — неохотно

выдавила из себя профессор МакГонагалл. — Но вы ведь не

станете отрицать, что он небрежен и легкомыслен. Он… Что это

там?

Ночную тишину нарушили приглушённые раскаты грома. Их звук

становился всё громче. Дамблдор и МакГонагалл стали

вглядываться в тёмную улицу в поисках приближающегося света

фар. А когда они наконец догадались поднять головы, сверху

послышался рёв, и с неба свалился огромный мопед. Он

приземлился на Тисовой улице прямо перед ними.

Мопед был исполинских размеров, но сидевший на нём человек

был ещё больше. Он был почти вдвое выше обычного мужчины

и по меньшей мере в пять раз шире. Попросту говоря, он был

непозволительно велик, и к тому же имел дикий вид — спутанная

борода и заросли чёрных волос практически полностью

скрывали его лицо. Его ладони были размером с крышки от

мусорных баков, а обутые в кожаные сапоги ступни — величиной

с маленьких дельфинов. Его гигантские мускулистые руки

прижимали к груди свёрток из одеял.

— Ну наконец-то, Хагрид. — В голосе Дамблдора явственно

слышалось облегчение. — А где ты взял этот мопед?

— Да я его одолжил, профессор Дамблдор, — ответил гигант,

осторожно слезая с мопеда. — У молодого Сириуса Блэка. А

насчёт ребёнка — я привёз его, сэр.

— Всё прошло спокойно?

— Да не очень, сэр, от дома, считайте, камня на камне не

осталось. Маглы это заметили, конечно, но я успел забрать

ребёнка, прежде чем они туда нагрянули. Он заснул, когда мы

летели над Бристолем.

Дамблдор и профессор МакГонагалл склонились над

свёрнутыми одеялами. Внутри, еле заметный в этой куче тряпья,

лежал крепко спящий маленький мальчик. На лбу, чуть пониже

хохолка иссиня-чёрных волос, был виден странный порез,

похожий на молнию.

— Значит, именно сюда… — прошептала профессор

вскочил в седло мопеда, резким движением завёл мотор, с

рёвом поднялся в небо и исчез в ночи.

— Надеюсь увидеть вас в самое ближайшее время, профессор

МакГонагалл, — произнёс Дамблдор и склонил голову.

Профессор МакГонагалл вместо ответа лишь высморкалась.

Дамблдор повернулся и пошёл вниз по улице. На углу он

остановился и вытащил из кармана свою серебряную зажигалку.

Он щёлкнул ею всего один раз, и двенадцать фонарей снова

загорелись как ни в чём не бывало, так что вся Тисовая улица

осветилась оранжевым светом. В этом свете Дамблдор заметил

полосатую кошку, заворачивающую за угол на другом конце

улицы. А потом посмотрел на свёрток, лежащий на пороге дома

номер четыре.

— Удачи тебе, Гарри, — прошептал он, повернулся на каблуках и

исчез, шурша мантией.

Ветер, налетевший на Тисовую улицу, шевелил аккуратно

подстриженные кусты, ухоженная улица тихо спала под

чернильным небом, и казалось, что если где-то и могут

происходить загадочные вещи, то уж никак не здесь. Гарри

Поттер ворочался во сне в своих одеялах. Маленькая ручка

нащупала письмо и стиснула его. Он продолжал спать, не зная о

том, что он особенный, о том, что стал знаменитостью. Не зная,

что он проснётся через несколько часов от крика миссис Дурсль,

которая перед приходом молочника откроет дверь, чтобы

выставить за неё пустые молочные бутылки. Не зная о том, что

несколько следующих недель кузен Дадли будет щипать и

тыкать его — да и несколько последующих лет тоже…

И ещё он не знал, что в то время, пока он спал, люди, тайно

либо открыто собиравшиеся по всей стране, чтобы отметить

праздник, поднимали бокалы и произносили шёпотом или во

весь голос:

— За Гарри Поттера — за мальчика, который выжил!

Глава 2

Исчезнувшее стекло

Почти десять лет прошло с того утра, когда Дурсли обнаружили

на своём пороге невесть откуда взявшегося племянника, но

День рождения Дадли — как он мог забыть? Гарри медленно

выбрался из постели и огляделся в поисках носков. Он

обнаружил их под кроватью и, надевая, стряхнул ползающего по

ним паука.

Гарри привык к паукам — их было много в чулане под

лестницей, а именно в чулане было его место.

Одевшись, он пошёл на кухню. Весь стол был завален

приготовленными для Дадли подарками. Похоже, что Дадли

подарили новый компьютер, который тот так хотел, ещё один

телевизор и гоночный велосипед — это не говоря обо всём

прочем. Для Гарри оставалось загадкой, почему Дадли хотел

гоночный велосипед, ведь кузен был очень толстым и ненавидел

физические упражнения — хотя отлупить кого-нибудь он был

совсем не против. Любимой «грушей» Дадли был Гарри, но

Дадли далеко не всегда удавалось поймать кузена. Хотя

поверить в то, что Гарри мог быстро бегать, было довольно

сложно.

Возможно, именно жизнь в тёмном чулане привела к тому, что

Гарри выглядел меньше и слабее своих сверстников. К тому же

он казался ещё меньше и тоньше, чем был на самом деле,

потому что ему приходилось донашивать старые вещи Дадли, а

Дадли был раза в четыре крупнее его, так что одежда висела на

Гарри мешком. У Гарри было худое лицо, острые коленки,

чёрные волосы и ярко-зелёные глаза. Он носил круглые очки,

заклеенные скотчем и только благодаря этому не

разваливающиеся — Дадли сломал их, ударив Гарри по носу.

Единственное, что Гарри нравилось в собственной внешности —

это тонкий шрам на лбу, напоминавший молнию. Шрам был у

него с самого детства, и первый осмысленный вопрос, который

он задал тёте Петунье, был как раз о том, откуда у него взялся

этот шрам.

— Ты получил его в автокатастрофе, в которой погибли твои

родители, — отрезала тётя. — И не приставай ко мне со своими

вопросами.

«Не приставай ко мне со своими вопросами» — это было первое

правило, которому он должен был следовать, чтобы жить в мире

с Дурслями.

Когда Гарри переворачивал подрумянившиеся ломтики бекона, в

кухню вошёл дядя Вернон.

Дядя Вернон выдавил из себя смешок.

— Этот малыш своего не упустит — прямо как его отец. Вот это

парень! — Он взъерошил волосы на голове Дадли.

Тут зазвонил телефон, и тётя Петунья метнулась к аппарату. А

Гарри и дядя Вернон наблюдали, как Дадли разворачивает

тщательно упакованный гоночный велосипед, видеокамеру,

самолёт с дистанционным управлением, коробочки с

шестнадцатью новыми компьютерными играми и

видеомагнитофон.

Дадли срывал упаковку с золотых наручных часов, когда тётя

Петунья вернулась к столу. Вид у неё был разозлённый и вместе

с тем озабоченный.

— Плохие новости, Вернон, — сказала она. — Миссис Фигг

сломала ногу. Она не сможет взять этого.

Тётя махнула рукой в сторону Гарри.

Рот Дадли раскрылся от ужаса, а Гарри ощутил, как сердце

радостно подпрыгнуло у него в груди. Каждый год в день

рождения Дадли Дурсли на целый день отвозили сына и его

друга в Лондон, а там водили их на аттракционы, в кафе и в

кино. Гарри же оставляли с миссис Фигг, сумасшедшей старухой,

жившей в двух кварталах от Дурслей. Гарри ненавидел этот

день. Весь дом миссис Фигг насквозь пропах кабачками, а его

хозяйка заставляла Гарри любоваться фотографиями

многочисленных кошек, живших у неё в разные годы.

— И что теперь? — злобно спросила тётя Петунья, с ненавистью

глядя на Гарри, словно это он всё подстроил.

Гарри знал, что ему следует пожалеть миссис Фигг и её

сломанную ногу, но это было непросто, потому что теперь целый

год отделял его от того дня, когда ему снова придётся

рассматривать снимки Снежинки, мистера Лапки и Хохолка.

— Мы можем позвонить Мардж, — предложил дядя.

— Не говори ерунды, Вернон. Мардж ненавидит мальчишку.

Дурсли часто говорили о Гарри так, словно его здесь не было

или словно он был настолько туп, что всё равно не мог понять,

что речь идёт именно о нём.

— А как насчёт твоей подруги? Забыл, как её зовут… Ах, да,

Ивонн.

— Она отдыхает на Майорке, — отрезала тётя Петунья.

— Вы можете оставить меня одного, — вставил Гарри, надеясь,

— Далее… мисс Гермиона Грэйнджер, — произнёс Дамблдор. —

За умение использовать холодную логику перед лицом пламени

я присуждаю факультету Гриффиндор пятьдесят очков.

Гермиона закрыла лицо руками. Гарри не сомневался, что она

расплакалась. За их столом творилось что-то невообразимое —

за одну минуту факультет заработал сто очков.

— И наконец, мистер Гарри Поттер, — объявил Дамблдор, и в

зале воцарилась абсолютная тишина. — За железную выдержку

и фантастическую храбрость я присуждаю факультету

Гриффиндор шестьдесят очков.

Поднявшийся шум оглушил Гарри. Все, кто умел считать и

одновременно хрипло вопить, уже поняли, что у Гриффиндора

теперь четыреста семьдесят два очка. То есть столько же,

сколько и у Слизерина. Они почти выиграли соревнование между

факультетами. Если бы Дамблдор дал Гарри ещё одно очко…

Дамблдор поднял руку. Зал начал затихать.

— Храбрость бывает разной. — Дамблдор по-прежнему

улыбался. — Надо быть достаточно отважным, чтобы

противостоять врагу. Но не меньше отваги требуется для того,

чтобы противостоять друзьям! И за это я присуждаю десять

очков мистеру Невиллу Долгопупсу.

Если бы кто-то стоял за дверями Большого зала, он бы подумал,

что здесь произошёл взрыв, — настолько бурно отреагировали

на слова директора за столом Гриффиндора. Гарри, Рон и

Гермиона вскочили и зааплодировали Невиллу, подбадривая его

громкими криками. А Невилл, весь белый от изумления, исчез

под кинувшимися обнимать его школьниками. До этого он ни

разу не принёс факультету ни одного очка.

Гарри, продолжая аплодировать, ткнул Рона под рёбра и кивком

указал на Малфоя. Вид у него был такой обескураженный и

испуганный, словно Гермиона наложила на него заклятие,

полностью парализовавшее его тело.

— Таким образом, — громко прокричал Дамблдор, пытаясь

заглушить аплодисменты, которые только усилились оттого, что

факультеты Когтевран и Пуффендуй тоже возликовали по поводу

поражения Слизерина. — Таким образом, нам надо сменить

декорации.

Он хлопнул в ладоши, и свисавшее со стены зелёно-серебряное

знамя стало ало-золотым, а огромная змея исчезла, и вместо

платформу. Перед выходом с неё стоял старый мудрый

смотритель, выпуская их по двое и по трое, чтобы они не

привлекли внимание маглов. Если бы из сплошной стены вдруг

появилась толпа школьников с огромными чемоданами, маглы

бы точно переполошились.

— Ты должен приехать и пожить у нас этим летом, — сказал

Рон, пока они стояли в очереди. — И ты, Гермиона, тоже. Я

пошлю вам сову.

— Спасибо, — с благодарностью откликнулся Гарри. — Рад, что

этим летом меня ждёт что-то приятное.

Они возвращались в мир маглов в ужасной суматохе и толчее.

— Пока, Гарри! — раздалось несколько голосов.

— До встречи, Поттер! — прокричали ещё несколько человек.

— Ты по-прежнему знаменит и популярен, — ухмыльнулся Рон.

— Но не там, куда я еду, это точно, — заверил его Гарри.

Он, Рон и Гермиона вместе прошли через стену.

— Вот он, мам, смотри!

Это был голос Джинни Уизли, младшей сестры Рона, но

показывала она вовсе не на брата.

— Гарри Поттер! — пропищала Джинни. — Смотри, мам! Я его

вижу.

— Потише, Джинни, — одёрнула её мать. — Не надо показывать

пальцем, это некрасиво.

Миссис Уизли улыбнулась им.

— Нелёгкий выдался год?

— В общем, да, — признался Гарри. — Большое вам спасибо за

свитер и сладости, миссис Уизли.

— О, не стоит благодарности, мой дорогой, — откликнулась она.

— Ну, ты готов?

Голос принадлежал дяде Вернону — такому же усатому как год

назад, такому же багроволицему с такой же яростью

взирающему на племянника. Дядя был явно возмущён его

наглостью. Подумать только — стоять среди обычных людей с

огромной совой в клетке! За дядей виднелись тётя Петунья и

Дадли, с ужасом глядевший на двоюродного брата.

— Вы, должно быть, родственники Гарри! — воскликнула миссис

Уизли.

— В каком-то смысле, — прорычал дядя Вернон. — Поторопись,

мальчик, я не собираюсь ждать тебя целый день.