«Хакамада И. Любовь, вне игры: история одного политического

самоубийства»: ACT, Астрель; М.; 2007

ISBN 978‑5‑17‑046960‑4, 978‑5‑271‑16839‑0

Аннотация

«Любовь, вне игры» – история о любви женщины и мужчины,

обремененных карьерным успехом, славой, светской жизнью, и

при этом отчаянно одиноких. Героиня – известный федеральный

политик.

В момент разочарования в профессии и семейной жизни она

встречает Его, не испугавшегося своего чувства и открывшего ей

совсем другой, восхитительный, мир – образов, чувственности и

бесконечной иронии над собой.

Герои пытаются замереть и сохранить свой хрупкий мир, мир

двоих, мечтая об Африке – символе абсолютного счастья.

В какой‑то момент героине кажется, что это возможно.

Но это не так.

Вокруг нее закручивается водоворот трагических событий,

который заставит их обоих сделать окончательный выбор.

Однажды, увидев себя в старинном венецианском зеркале, она

заглянет в бездну, и бездна ответит ей, и она почувствует свое

будущее.

Но – слишком поздно…

Часть I

ЗВОНОК

Мой страх свободен и обнаруживает мою свободу.

Ж.‑П. Сартр. Бытие и ничто

Глава 1

Телефон звонил.

Упрямо, настойчиво, с досадой. Чуждый миру безмятежных дач,

он бесцеремонно ворвался в мерное течение загородного утра.

Игнорируя раздраженный лай собак, требовал принять вызов.

Телефон звонил.

Еще вчера его хозяйке казалось: если уехать на дачу, хоть

ненадолго вырваться из воронки будней – станет пусть не

спокойно, но все же легче. Не получилось. Вроде все хорошо:

вместе на даче, а покоя нет, и опять всплывает прошлая боль, и

ничего не помогает.

Телефон звонил.

Женщина сосредоточенно разглядывала последний цветок,

пробившийся сквозь желтые листья, явно не слыша звонка. Все

ее существо пыталось впитать в себя любимый запах поздней

осени – сырого дерева, травы и дождя. Хотелось забыться в

осенней усталости природы и – устать вместе с ней.

Наконец телефон умолк. В доме распахнулось окно.

– Мария!

Взволнованный окрик заставил поднять голову. По‑осеннему

красивая женщина удивленно посмотрела на мужа. Сергей

споткнулся об этот отрешенный взгляд. На мгновение

растерялся от некстати нахлынувшей нежности, смутился и уже

тише добавил:

– Кремль, спецсвязь…

Пока шла от беседки до крыльца – всего лишь десять шагов, –

четко осознала: новость будет отвратительной. Сердце зашлось

в бешеном ритме. Стремительно поднявшись по лестнице,

Мария распахнула дверь кабинета. С надеждой посмотрела на

телефон – может, просто рабочая ситуация?

Взяла трубку:

– Да.

В дверях замер Сергей. Не отрываясь, следил за ее

Глава 2

Здание парламента неприятно поразило Марию своим

абсолютным спокойствием. Впрочем, что с ним должно

произойти? Какие вообще события могли бы потрясти бывшее

Министерство экономики, стоящее здесь со сталинских времен,

чуждое сострадания и хотя бы налета современности?

В таких местах всегда теряешься – в пространстве и времени.

Повсюду – истертые бесчисленными спинами стены. До трещин

высиженная кожа кресел. У входа – сотрудник ФСО, сверлящий

взглядом до дна твоей совести: не ты ли в далеком детстве без

спросу съела банку варенья? Не мир, а фантом, рожденный

исторической памятью. Навсегда застывшее,

законсервированное для потомков безвкусное желе нетленной

бюрократии.

Один поворот бронзовой массивной ручки переносит тело не

только в другую эпоху – в другой мир, где суета и стремительный

бег – всего лишь желание остаться на месте. Здесь самая

нелепая фраза произносится с осознанием своей значимости.

Здесь верят лести, улыбаются врагам, аплодируют пошлости.

Мир кукол и кукловодов. А главное – уверенности, что дешевый

спектакль и есть реальная жизнь. Зазеркалье…

«Когда не знаешь, что говорить, говори по‑французски. Когда

идешь, носки ставь врозь. И помни, кто ты такая!» – Черная

Королева из сказки Льюиса Кэрролла мелькнула и тут же

растворилась в воздухе. Мария последовала ее совету.

Распрямив плечи, уверенным шагом прошла мимо прапорщика.

Укрывшись в своем кабинете от людских и столовских запахов,

безнадежно заплутавших в бесчисленных коридорах и

впитавшихся в стены, нажала кнопку телевизионного пульта,

словно не ящик включила, а инициировала запуск ракеты. До

взрыва – несколько часов, а мир продолжает жить, будто

впереди целая вечность. Кто сообщит об этом первым –

«Россия» или НТВ?

Остановившись на последнем, Мария скинула пальто и села за

стол. Итак, чем убивают вечность? Разговорами, планами,

чтением. Связалась с приемной:

– Лиза, будьте добры чашечку кофе. Константин на месте? Пусть

зайдет.

Пододвинула ближе ворох бумаг.

– Хорошо, я дам интервью, – кивнула она. – Зовите.

Журналист действительно оказался весьма известным и даже

знакомым.

К сожалению, предыдущая встреча не оставила у Марии

хороших воспоминаний. Вернее – не оставила никаких. Это в

начале политической карьеры она волновалась из‑за глупых,

никчемных вопросов, поражалась умению вывернуть ее слова

наизнанку, звонила, спорила, даже во сне продолжая что‑то

кому‑то доказывать…

С годами пришло умение забывать. Забывать бездарных

журналистов, а помнить талантливых. Но последних становилось

все меньше. Ну вот – забыла имя. Подобное случалось с

Марией не часто: у тех, кому политика заменяет жизнь, память

на имена и лица отточена, как у разведчиков.

И Константин хорош: хоть бы напомнил!

Вытащив из памяти желтоватую статью двухмесячной давности,

полную липкого словоблудия и самоутверждения автора за счет

своего визави, Мария вспомнила подпись: «Николай

Елистратов»… Справившись с подкатившей волной

раздражения, терпеливо поздоровалась:

– Здравствуйте, господин Елистратов, – и сразу определила

границы, даже не пытаясь выглядеть приветливой: – Надеюсь, в

этот раз мы поговорим быстро и содержательно – у меня совсем

нет времени.

С безусловной уверенностью в себе, подсмотренной в западных

фильмах и отработанной в московских клубах, журналист

развалился в кресле. Все так же, в манере американского

баловня судьбы ответил:

– Нет проблем. А закурить можно?

– Конечно, вот пепельница. – В противовес его хамоватости

Марии хотелось быть безупречно вежливой. – Вам чай, кофе?

– Спасибо, уже угостили в приемной. Каким временем я реально

располагаю? Я просил один час. Мы договорились с Костей…

Его тон и наглость все же задели: час времени!

Профессионалам хватает получаса! И в итоге они выстраивают

потрясающий материал. И только адепты «бумажных

блокбастеров» заставляют говорить долго и много, чтобы

поймать на оговорках.

– Не знаю, – стараясь держать себя в руках, ответила она. –

не ветряные мельницы…

«Ему не хватает публики и табличек с надписью „аплодисменты»

для самых удачных реплик», – подумала Мария.

– Вы меня не только перебили, но и не поняли. – Немного

сбитая с толку журналистом, несомненно, готовящим

скандальные вопросы‑ответы заранее, Мария все же

попыталась ему объяснить: – Ваше ключевое слово:

«заставить», а я…

Динамичная зеленая заставка экстренного выпуска новостей

оборвала на полуслове. Немигающим взглядом Мария следила,

как заставка сменяется изображением ведущего, затем –

картинкой знакомого здания. Елистратов с интересом оглянулся

на экран. Первым отыскал на столе пульт, снял блокировку

громкости:

– …по предварительным данным, в кафе находятся десятки

заложников. Есть дети. Цифры уточняются…

Неожиданно появившийся звук показался Марии

оглушительным. «Десятки заложников». Информация ушла.

Свершилось. И что теперь? «Есть дети». Непроизвольно

дернувшаяся в поисках пульта рука задела кофейную чашку.

Фарфор жалобно звякнул.

В глазах Елистратова вспыхнул охотничий азарт:

– Вы знали что‑то заранее?

Мария пресекла попытку журналиста заполучить скандальный

материал:

– Вы же видите, мы не можем продолжать интервью. Ужас…

Просто ужас…

Она успела подумать, что кто‑то другой, оказавшись на ее

месте, составил бы фразу заранее. А она как всегда…

Мелькнувшая мысль затерялась в лавине других обрывочных

мыслей, потоке экстренных сообщений и телефонных звонков.

– …ждут комментариев! Ведущие каналы телевидения! – Голос

Константина вытащил Марию из какофонии мыслей и звуков.

– Никаких комментариев! – с удивлением услышала она

собственный, ровный и уверенный, голос. – Встречи отменяются.

Всем успокоиться и быть на рабочих местах.

Помощник обескураженно оставил кабинет. Мария бросила

взгляд на телефон правительственной связи. Единственный

аппарат, не издавший еще ни звука. Ну что же ты? Молчишь? Так

– …Мне поручено передать вам следующую просьбу от

руководства: стать переговорщиком между террористами и

властью, – четко и ритмично проговаривал он. – Цели две.

Первое: уточнить их требования, по возможности смягчить.

Второе: выяснить обстановку внутри кафе, потянуть время.

Интересно все: сколько их, где заложена взрывчатка, можно ли

допустить врачей, вытащить детей… Просто все, что сможете…

– Голос Ивана Ивановича неожиданно сбился с ритма, зазвучал

сердито: – А главное – выйти оттуда и все рассказать. Вопросы

есть?

Да. – Мария кивнула. – Иван Иванович, они уже выдвинули

какие‑то требования? – Предательская точка страха

пульсировала и белила щеки. – И – почему я? Фамилию назвали

спецслужбы или террористы?

– Переговоры уже велись, по телефону. Сразу после захвата.

Пресса еще ничего не знала. Выдвинутые требования выглядят

невыполнимыми. Их ультиматум – ждут шесть часов. Фамилии

назвали заложники. Просили допустить политиков – бандиты

согласились. Из названных четверых трое – не в Москве.

Остались вы. Поэтому вас предупредили утром. И поэтому вот

такая вот просьба. – Иван Иванович надавил: – Просьба! Не

приказ. Вы можете отказаться…

Он пристально разглядывал Марию, пытаясь угадать ее

реакцию. Внешне спокойная, Мария замерла, стараясь сделать

вид, что размышляет, хотя все мысли просто исчезли. Пустота.

Выдержала паузу. И вздохнув, как‑то по детски горестно,

сказала:

– Я согласна. Что делать?

Генерал выдохнул – не то облегченно, не то обреченно – не

разобрать.

– Сейчас вас отвезут на место захвата. Никаких контактов с

внешним миром. Семью предупредим. Информация уйдет, но

позже – сейчас это лишнее. Я вас провожу…

И снова – мягкий ковер, паркет, ступени, но только в обратном

порядке, и – маленький внутренний дворик, где наконец‑то

можно глотнуть, схватить жадным ртом спасительный влажный

воздух.

– Не ходи туда, – доносился сквозь вязкую тишину чей‑то голос.

– Не ходи туда, слышишь? Ты, конечно, храбрая, взрослая.

15.00

Боец подразделения «Альфа» Евгений Тихомиров – Тихоня –

второй час лежал на брезентовой штормовке. С занятой позиции

четко просматривалась вылизанная дождем часть площади,

дверь кафе и основная витрина. Рядом шумел от помех

передатчик. Сквозь треск и шипение доносились невнятные

переговоры с командным пунктом.

– Парламентер! – вдруг прорезался четкий голос с раскатистым

«р». – Идет парламентер… Не открывать огонь.

Почти онемевшая под тремя килограммами винтореза рука

наконец‑то приятно напряглась. Плечо приготовилось к отдаче –

минимальной, но все равно ощутимой.

В оптическом прицеле появилась фигура, и Тихоня чуть не ахнул

от удивления – вот так парламентер! Хрупкая женщина уверенно

шла под взглядами затаивших дыхание снайперов. В эти

секунды несколько спецназовцев, с разных позиций и под

разными углами, вели ее в направлении двери. Она немного

сутулилась, выставляя плечи навстречу ветру. Руки – в

карманах. Четкий шаг.

– …цатый! Что наблюдаешь? – Начало фразы проглотили

помехи, но Тихоня седьмым чувством угадал, что это – ему.

– В секторе – женщина. До объекта – сто метров.

– Хорошо. Не зацепи…

Тихоня вел парламентера аккуратно и нежно, удерживая прицел

чуть выше и левее затылка. Волосы женщины промокли,

спутались, висели потемневшими прядями.

Шаг. Еще шаг.

Все внимание Тихомиров направил на движение двери, на

возможную тень за витринным стеклом. Пятьдесят метров до

входа.

Сорок метров.

Тридцать…

«Надо было взять сумочку… – проносилось тем временем в

голове Марии. – Там все необходимое – вдруг стану

заложницей? Ну что за глупости?! Главное – не забыть: следы

взрывчатки, сколько террористов, выпросить детей. Врачи!

Может, получится с врачами? И все‑таки зря не взяла сумку!!! А

впрочем – нельзя. Решат, что несу оружие… Да, надо вынуть из

карманов руки: пусть видят – руки свободны. Правильно, что не

специально по такому случаю притащенным, восседал человек с

бородой. Без маски. И может быть, последнее испугало больше

всего: теперь точно не выпустят обратно.

– Зачем звали? – грубовато начала она, засовывая руки глубже в

обшаренные карманы. – Что от меня надо?

Нам от вас ничего не надо, – все так же холодно‑равнодушно

ответил ей собеседник. – Теперь ВАМ надо. Если не выполните

требований – всех перестреляем. Нам и своей жизни не жалко.

Мы за нее не держимся…

– Если есть требования, значит, вы пришли как политики, со

своими политическими целями. – Слова приходили сами,

времени на подготовку не было. – Если всех перестреляете, то

вы – убийцы, бандиты. Так с кем я говорю?

Непроницаемый взгляд террориста замер на ее лице.

– Нам нужна связь с Кремлем, – не соблюдая логики диалога

ответил он. – Ты будешь эта связь. Мы тебя забираем.

– Не пойдет. – Мария начала торговаться. Мысли всполохами

проносились в сознании.

Сколько террористов?

Пока – трое. Но их больше. Ведь кто‑то находится еще и с

заложниками. А впрочем, эта информация не пригодится. Так же,

как и не найденные до сих пор следы взрывчатки. Ведь уже все

понятно. Ее не выпустят по‑любому…

Так… ничего не сделала.

Ничего не узнала…

Ничего никому не расскажет…

От явственного понимания перспектив неожиданно успокоилась.

Ее оставляют, значит, надо попробовать назначить цену.

– Отпустите детей. Они‑то при чем? Господи, это ж – детки…

Говорила и чувствовала, как срывается голос, как

требовательный тон сбивается на уговоры…

– На жалость не дави. Нет таких!

– Есть! – безапелляционно заявила Мария. – Детей выпускайте,

плюс врач. Я иду вовнутрь и передаю в Кремль требования. Нет

– убивайте, но ничего не добьетесь.

Торг оказался уместен: террорист окинул ее высокомерным

взглядом, сузив глаза до двух узких щелей:

– Хорошо, женщина. Дети – да, врач – нет. Все здоровы…

Часть II

ГЛАМУР И БОЛЬШАЯ ПОЛИТИКА

Меня по‑настоящему трогают обычные человеческие истории.

Кто‑нибудь порежется листом бумаги, и меня пробирает, потому

что я могу это на себя примерить…

К. Тарантино

Глава 1

Двумя годами раньше

Мария сидела за столиком кафе и задумчиво смотрела в окно.

Украшенный гирляндами Арбат готовился к встрече Нового года.

В свете уличных фонарей кружились, падая, снежные хлопья.

Холодный вечер рассаживал припозднившихся прохожих в

многочисленные кафе. Изредка хлопала входная дверь,

заставляя вздрагивать – не он ли?

«Важные гости всегда приходят позже», – когда‑то внушал ей

Андрей. С тех пор она пришла вовремя один раз – сегодня. Во

все другие дни, месяцы, годы, как послушная ученица, Мария

следовала его советам: как ходить, во что одеваться, как

улыбаться и говорить.

Он контролировал ее первые шаги на политических тусовках:

учил не стоять одной, стискивая бокал в потной ладошке, не

зажимать в угол чиновника, вызывая у того приступы ненависти

предложениями по сокращению количества сотрудников Белого

дома, свободно общаться с госсекретарем Америки, плохо

владея английским языком.

А после – занимался «разбором полетов». Язвительно

высмеивал бижутерию и прическу «училки», ловил оброненные

глупости и неграмотные фразы, критиковал суждения, разбивал

иллюзии…

Иногда Марии казалось, что насмешки Андрея – плод личной

неприязни. Попытка растоптать ростки уверенности в себе.

Ненависть, прикрытая маской содействия. И лишь понимание,

что без его сарказма она обречена на провал, не позволяло

запустить в него чем‑нибудь тяжелым. Со временем пришло

понимание, что Андрей тайно восхищался ее смелостью. Роняя

костюме и хорош собой.

– Почему обязательно «стряслось»?

Ей требовалось потянуть время. Найти, как в детских журналах,

десять отличий. А главное – вновь привыкнуть, приладить себя,

изменившуюся, к человеку из своего прошлого…

– Ну хорошо, не «стряслось»… – Он бросил на Марию

оценивающий взгляд. – Судя по виду, у тебя действительно все

классно. Из угловатой забавной девчонки все‑таки вышла

железная леди. Молодец.

– А ты не верил?

– Ни капли. – Андрей отпил немного кофе. – Такая наивная дура,

идеалистка и вдруг – политик? Глупо было надеяться…

В его темных глазах мелькнули и снова спрятались маленькие

золотые чертики… Мария поймала себя на мысли, что

привыкать ей в принципе не к чему. Всего две минуты в его

обществе, а она, как прежде, уже готова швыряться

пепельницами.

– Ах так?! – Она наконец расслабилась. – Зачем же ты тогда…

Что? Возился с тобой?.. – Андрей удивленно вскинул бровь,

вытащил пачку сигарет, задумчиво взял одну. – Ну… видишь

ли… Думал, пройдет ну этак лет десять, и, чем черт не шутит,

увижу перед собой стильную, умную стерву… Мечты

сбываются!.. Я, кстати, развелся. Свободный мужчина в расцвете

лет… Так что у тебя стряслось ? Ты ведь никогда не звонила,

значит, стряслось?

И столько сквозило в его последней фразе долгожданного

сочувствия, что стерлись прошедшие годы и нелепые сомнения.

Дала трещину непробиваемая стена, тщательно воздвигаемая в

целях самозащиты.

– Ты знаешь… у него родился ребенок…

Андрей крутанул колесико золотой зажигалки. Хлопнул крышкой,

забыв прикурить.

– Не понял. У кого родился ребенок?

– У мужа, у Сергея, не у меня же! – Мария взорвалась. Уже

неделю она прокручивала в голове одно и то же. И сейчас, не

стараясь быть понятой, выплескивала наружу забродившую

смесь обиды, несправедливости и глупых женских надежд… –

Все вроде хорошо. Он по‑прежнему заботится, гордится моими

успехами. Ольга вот у нас. На папу похожа. Ты знаешь, у меня

доверять Андрею нет причин,

– Нет?.. Почему – «нет»? – позволила себя добить, с надеждой

зацепиться хоть за что‑нибудь, найти скрытый смысл.

– Еще лет пять назад я сказал бы «да». А сейчас… – с

циничностью хирурга Андрей обстоятельно расписывал причины

отказа: – Ты красивая, умная – последнее, кстати, минус, – но по

каким‑то невероятным, совершенно непонятным мне причинам

ты очень высоко взлетела. И стала звездой. Или, сказать иначе –

иконой. Тобой можно восхищаться, поклоняться тебе, но чтобы

приблизиться, полюбить… нет, невозможно… Слишком много

всего. Известности, характера, самостоятельности, стиля. Все –

слишком… И потом: на твоей позиции не до романтики. Это

действительно серьезная политическая карьера. Поэтому:

пахать, как мужику, а дома – привычный муж, который это все

терпит. Нормально! Так что не советую что‑то менять. Кстати,

если проблемы…

можно вечерок скоротать… Это я так, на правах старого друга…

Мария уже не слушала… Удар наотмашь. «Невозможно,

невозможно», – с упрямством эмоционального мазохиста

повторяла она… Превратиться в деловую стерву, отдающуюся

работе по причине комплекса брошенной жены, – ну нет.

Перебьются все!

***

С того вечера прошел месяц, а может, два. Лежащий на улицах

снег давно перестал дарить ощущение праздника. Он постарел и

раздражал своим тускло‑серым однообразием. Как, впрочем, и

вся ее жизнь…

Мария упорно старалась выкинуть из головы разговор с

Андреем. Но он засел в голове намертво, рождая двойственное

чувство: отчаяние и злость.

Стильная женщина. Ей немного за сорок. Впрочем, если не

знать, можно промахнуться лет на пять‑десять‑двенадцать.

Одета со вкусом и сдержанно. Отсутствие макияжа делает лицо

молодым и свежим. Когда‑то голубые глаза потемнели,

приобрели глубину и жесткий, стальной оттенок.

Она недоумевала: в чем проблема‑то? Почему так? Оказаться

на вершине и бесноваться от ощущения никомуненужности?

складывается впечатление, что платья и костюмы нужны

политикам, чтобы протирать их на заседаниях… Как хорошо, что

вы не такая! В Дом музыки ходите, единственная наша…

Мария зарделась от его внимания:

– Так хочется чаще приходить, но времени катастрофически не

хватает…

– Да зачем же вы политикой занимаетесь? – Он скрестил руки на

груди и окинул ее наигранно‑оценивающим взглядом: – Вот

смотрю я на вас и думаю: такая потрясающая женщина! Ваше

место совсем в других кругах…

Мария рассмеялась. Уж она‑то точно знает, где ее место и в

каких кругах! По залу дефилировал знакомый чиновник из

Министерства юстиции. Вот он – ее круг! Воспользовавшись

ситуацией, Мария подхватила мужа под локоть и сделала

несколько быстрых шагов к чиновнику:

– Здравствуйте, Юрий Владимирович.

– Вечер добрый, Мария. Прекрасный концерт, вы не находите?..

– Прекрасный, – согласилась она. И без перехода добавила,

сорвав чиновнику попытку ограничиться культурной темой: –

Кстати, как там Минюст? Завизирует нам закон о Пенсионном

фонде?

Ошарашенный вопросом в лоб, он растерялся:

– Ну… Смотрим. Проверяем…

– Там столько споров было! – Мария перешла на шепот. – С

таким трудом нашли компромисс… Но отчего‑то мне кажется,

там полно, назовем их, «юридических ошибок»… Не так ли?

– Да‑да. – Чиновник отер лоб платочком, автоматически

огляделся: отступать некуда. Понизил голос. – Действительно

есть несколько позиций… Достаточно спорных.

– Ну а в принципе? – не отставала она. – По большому счету?

Чего можно ожидать?

– Э‑э‑э… я не знаю…

Да ладно вам! – Ей было легко кокетничать. Прекрасное

настроение, желание узнать все заранее и явная растерянность

оппонента – все‑таки не Джеймса Бонда – позволяли

воспользоваться своим обаянием в деловых целях. – Скажите по

секрету‑то: будет подписан? Или нет?

– Ну… – Чиновник шумно вздохнул: – Будет. Будет. Но это –

шепотом, это – между нами!

необычную своей прозрачностью, почти невозможностью

существования, – быстро положила в сумочку.

– Ну что, устала? – Муж бережно взял ее под локоть.

Заговорщицки шепнул: – Уйдем?

Все еще продолжая улыбаться знакомым лицам, Мария ответила

одними губами:

– Конечно. Уйдем скорее…

В машине она положила сумочку на пустующее сиденье. Там, в

отдельном кармашке, лежал трофей. Еще не ясно, зачем он ей.

Звонить? «Сближать мир политики и современной богемы» ? Что

это значит? Неужели она действительно пойдет на выставку

современного дизайна?

– Ты согласишься на его приглашение? – Сергей уверенно вел

автомобиль по наконец‑то опустевшему центру. – Опять лицом

одаришь очередное дурацкое мероприятие?

– Чье приглашение?

– Ну, этого… как его… Василия ибн Уорхола… Надо же! Какое

прекрасное русское имя! – Сергей подрезал неповоротливую

малолитражку. Добавил: – А главное – редкое…

Она оставила остроту без внимания:

– Не знаю. Подумаю…

– Сейчас отвезу тебя домой, потом уеду… по делам. – Сергей

посмотрел на жену в зеркало заднего вида, их взгляды на

мгновение встретились. – У тебя все в порядке?

– У меня все в порядке.

А впрочем, почему бы и нет? Почему бы ей не пойти на

выставку? Не важно чего. Современного дизайна. Африканского

авангарда. Английского андеграунда. Древнего хай‑тека… Какая

разница?

– Ты сходи. – Муж припарковал автомобиль рядом с подъездом.

– Знаешь, я давно хочу тебе сказать. Если в твоей жизни

появится кто‑то – это ничего не изменит. Ты ведь знаешь, что я

люблю тебя. Мы же уже взрослые…

«Ничто не мешает мужчине, уходящему к другой женщине,

произнести: „Я люблю тебя», – подумала она. – И там, у другой,

повторить, как заклятие, слово в слово. Что это?

Легкомысленность? Коварство? Нет! Скорее,

безответственность…»

Она давно поняла, что мужчины совсем просто относятся к

очнулась. Раскрытая книга лежала на полу. Дочь крепко спала.

Настенные часы показывали третий час.

«Тоже мне, развелась на сентиментальную чушь! – отчитывала

она себя в ванной комнате, с особенной яростью расчесывая

волосы. – Господи, как всегда: три часа ночи, а завтра тяжелый

день…»

Глава 2

День и в самом деле выдался тяжелым. – Я знаю одно:

государство – это святое. Его нельзя вот так… Исключать,

понимаете? Из экономической жизни…

Самоуверенный баритон собеседника давил, в его словах

чувствовалась вся мощь коммунистического молота. Он

прикурил чуть ли не двадцатую за утро сигарету.

Мария тоже закурила. В табачном дыму легко повис бы и целый

арсенал топоров. Но она осталась к этому равнодушной.

Непонятно зачем она решила переубедить сидящего в кабинете

человека. Пока задача казалась непосильной.

Когда неделю назад он позвонил, Мария подумала – очередной

сумасшедший. Но мужчина был абсолютно вменяем. Он

спокойно раскрывал свои политические взгляды. Из этих речей

она поняла, что человек на распутье: ему бы к коммунистам, а

он – к ней. Видимо, чувствовал, что в стройном здании СССР

что‑то не так.

Как ни пыталась она избежать случайных встреч, люди

сторожили ее у подъезда, ловили на улицах. Некоторые грубо

бросали в лицо оскорбления, выдавая на полную катушку

разочарование и обиду. Другие – объяснялись в любви и

выражали готовность голосовать. Все жаждали даже не дела, а

так, поговорить. Отказать им – нанести обиду на всю жизнь. В

общем, Мария взяла за правило: всех принимать. Но – не более

одного человека в день.

И вот, в ее кабинете сидит солидный мужчина, бывший научный

работник, а ныне – пенсионер, Борис Васильевич Миронов. В

нем нет ни толики сумасшествия. Он четко сформулировал свою

позицию. Да, он прожил жизнь, как честный коммунист, и никогда

от своих взглядов не откажется. Но он, симпатизируя

искренности Марии, решился ее переубедить, освободив от

Например, ЖЭК. Вот вы приходите туда, и что? Начальнику

ЖЭКа на вас плевать, и ваши проблемы остаются только

вашими. Тот человек, который приходит к вам трубы чинить, –

ему тоже на вас плевать, и эти трубы все время текут! Те, кто

делает капитальный ремонт, – им тоже наплевать, поэтому они

делают его раз в двадцать лет и плохо! Вот вам классический

пример государственной собственности.

А теперь возьмем пример частного капитала, который сдает

офисы в аренду и получает с этого прибыль. У них и трубы

новые, и компьютерная связь, и современный ремонт. Они

знают: если сделают плохо, их офисы никто не будет снимать.

Это, Борис Васильевич, называется кон‑ку‑рен‑ция.

Государство же ни с кем не конкурирует. И плевать ему на нас

поэтому!

Вы говорите: потребитель ничего не имеет в нашей экономике!

Так потому и не имеет, что все, что выгодно, забирает

государство. А все, что не выгодно, – отдает частному капиталу.

И вы умираете от этих цен! Вы не можете толком ни учиться, ни

лечиться, нет дорог, коммуникаций… Потому что все это –

государство, как вы сами этого хотели, но сильное в своей

бесконтрольности и безответственности!

– Простите, – в дверь просунулась голова помощника, – там

упорно звонит какой‑то дизайнер… Просит соединить. Говорит,

договорился…

– Костя! – взвилась Мария. Сейчас, сию минуту, заставить

сидящего напротив мужчину прийти к простой и правильной

мысли было, возможно, главной задачей ее жизни! Но слово

«дизайнер» остудило ее. Василий? Он что, позвонил? Впрочем,

никто не должен заметить волнения. – Я занята! Просила же: не

соединять. Дайте мой мобильный – пусть позвонит вечером.

– Мобильный? Вы уверены? – От удивления Константин застрял

в дверях и не исчез.

Связи и контакты всегда находились в его руках. Номер Марии

не то чтобы был засекречен, но крут доступа к нему оставался

довольно узким.

– Да, мобильный! Мы начинаем новый проект. Это – друг моих

знакомых, – пояснила она, на ходу придумывая «легенду». Не

найдя, что еще сказать – какой, к черту, проект? какие

знакомые? – демонстративно отвернулась к собеседнику: –

вспыхнули и тут же погасли тысячи мелких снежинок. Мария

поднялась в кабинет. Бросила на диван мобильный телефон.

Включила программу новостей и, не найдя ничего интересного в

ворохе скопившихся за время своего отсутствия газет, уютно

устроилась в кресле. Внизу, в столовой, часы в стиле

сталинского ампира пробили одиннадцать раз.

На мелодию мобильника для неизвестных вызовов – короткую и

тревожную – Мария откликнулась сразу. Осторожно взвесила на

ладони вибрирующий от нетерпения пластик. Равнодушным

голосом, противоречащим застывшей в глазах улыбке,

произнесла:

– Алло! Я вас слушаю.

– Добрый вечер.

– Добрый. С кем имею честь?

– Беспокоит вчерашний собеседник… С надоевшим вам,

наверное, предложением посетить выставку. Наглость

простительна, так как звоню по мобильному с разрешения

вашего помощника.

– Да‑да. – Она сделала вид, что смутно припоминает.

Убедительно ли? – Вы, кажется, звонили. Днем. Но я была очень

занята. Итак: выставка. «Новое начинание», как вы говорите.

Гламур и большая политика. А я… в роли переговорщика…

Когда, где, в какое время?

«Черт, слишком неформально получилось… Явно себя

выдаю…» Впрочем… Она и так целый вечер пыталась обмануть

трубку, что не ждет и даже не думает ни о каком звонке.

– Все запомнили! Надо же, просто умница! – донесся легкий

смешок, сдобренный ощущением первой победы, за которой, без

сомнения, последуют и остальные. – Завтра на территории

кондитерской в прошлом фабрики, в девять часов вечера.

– Фабрики? – не поняла Мария.

Да! Вообразите: кирпичное здание фабрики девятнадцатого

века, бывший цех, а в нем – дизайнерские фантазии века

двадцать первого! – Мария с трудом представляла, в чем

прелесть подобного гранжа. Не получив от нее ожидаемого

возгласа восторга, Василий обиженно пояснил: – Мне кажется –

это тонко и концептуально. Типа «старое – новое» – что победит.

– Действительно интересно – что…

Она ждала продолжения. Ловила себя на мысли, что

ровесник. Он явно жаждал прослыть элегантным. Но дорогой

костюм от Армани сидел на нем, как говорится, никак.

– Дмитрий, ну сколько можно заниматься политическим пиаром?!

Сколько можно принимать законы, которые не работают?!

Тоска… – говорила она взволнованно, ища в его глазах хоть

толику понимания… – Надоело вечное бла‑бла‑бла… Надоело

болтаться в телевизоре! Пора заняться делом хотя бы на

ограниченной территории. Например, стать губернатором… Я

готова взять на себя ответственность и попробовать что‑то

сделать.

Но снова и снова натыкалась на холодный, бесстрастный взгляд.

Не человек – компьютер!

В присутствии Марии Дмитрий всегда испытывал странное,

несущее раздражение чувство. Если бы его спросили, он не смог

бы ответить какое. Он списывал свое состояние на ее умение

создавать дискомфорт. На нежелание следовать элементарным

правилам.

Вот сейчас, например, ей ровным счетом плевать, что соседи

слышат их разговор. Что на них уже стали оглядываться. Что

администратор дважды покосился в их сторону. И к тому же –

Мария несет полную чушь. Он посмотрел на нее, как уставший

от капризов ребенка отец:

– Охолонись, дорогая! – поставил на место. Бросил

оценивающий взгляд, словно решал, дать ли девочке шоколад

вместо требуемой игрушки. Наконец определился: – Да, скоро

выборы губернатора. Хочешь – можешь поучаствовать, нам даже

выгодно. Но победить не дадим…

В обертке из‑под шоколада оказалась «пустышка».

– Какого черта?! – Проходящий мимо официант вздрогнул и чуть

не выронил поднос, но Мария позабыла про условности. В конце

концов, она зря распиналась здесь почти час? Он так ничего и не

понял? – Вас что, все устраивает?

Дмитрий дал выход своему раздражению:

– Ты столько лет в политике, а рассуждаешь, как романтическая

барышня! Игра круче и сильнее!

Увидев немой вопрос в ее глазах, соизволил прояснить

ситуацию:

– После губернаторских выборов – президентские… Нам нужны

контролируемые голоса за президента – это раз. Если

точку. Думай. Выбор всегда за тобой. Во всяком случае, этот…

Мария кипела. Отвратительно было то, что ее и близко не

пускают туда, где можно по‑настоящему на что‑то влиять. Но

еще отвратительнее, что в словах этого холодного,

непроницаемого человека она находила приличную долю

здравомыслия.

Злясь на него, на себя, на осточертевший цинизм, которого в

политике, как крысиного яда, Мария с презрением окинула

взглядом отраженное в зеркале кафе. Все эти люди – чиновники,

акулы бизнеса – думают, что они живые, а по сути…

Взгляд выхватил сидящего за отдельным столиком мужчину. Он

был здесь, среди них, инородным телом. Белым на черном.

Глотком свежего воздуха в душном склепе. Живым – среди

вурдалаков. Контраст чувствовался сразу, угадывался на

подсознательном уровне. Пораженная этой картиной, Мария с

запозданием узнала в мужчине недавнего знакомого…

– Ой! – Она взглянула на часы: полвосьмого. – Я забыла… у

меня же еще одна встреча!.. Дим, разговор не закончился: вам

жизнь еще задачки подкинет. А вы – не справитесь…

Она поспешно поднялась, схватила сумочку и направилась к

одиноко сидящему мужчине.

– Целую, дорогая, – неслось ей в спину. – Всегда к твоим

услугам…

***

Нет, о какой, собственно, личной жизни может идти речь, если

она банально забывает про свидания?! Мария корила себя за

излишнее увлечение работой, упрекала в несознательном

отношении к романтике в целом и к мужчинам в частности…

– О! – Василий встретил ее колким восклицанием: – Не прошло

и часа, как политическая звезда соблаговолила посетить бедного

художника, одиноко пьющего чай в ожидании Ее – Прекрасной

Дамы!

Ему было досадно. Он ждал иного: чужая территория не

позволяла чувствовать себя уверенно; и все это вместе так

ненужно и некстати вступало в конфликт с желанием

понравиться.

– Ну, не час – полчаса, – улыбнулась Мария, принимая от

возможно? Наверное, она чего‑то не поняла, допустила

недопустимое…

Усилием воли убедив себя в том, что все вышесказанное не

имеет к ней ровным счетом никакого отношения, Мария немного

пришла в себя. И даже смогла выдавить пару фраз:

– Но почему же «ужас»? Это прекрасно! Главное, встретив, не

упустить Ее… Боритесь за свою женщину. – Она ужаснулась

произнесенной банальности, но тут же постаралась представить,

будто разговаривает вовсе не с мужчиной, который, кажется,

только что объяснился ей в любви, а с кем‑то, кому нужны ее

помощь и советы, и, взбодрившись, продолжила в том же духе: –

Все серьезное налетает неожиданно, и в этот момент очень

важно вцепиться…

ну, не вцепиться, а схватить, что ли, судьбу за хвост…

– Думаете, за вас стоит побороться? – уточнил он.

Мария смешалась. Зачем он так прямолинеен? Чего

добивается? Выбить у нее из‑под ног почву? Ну так может

гордиться: у него уже получилось…

– Это… это звучит как‑то… неожиданно, – сказать «не по

правилам» она не решилась.

Мелькнула мысль: а может, это всего лишь игра? Вызов? Тогда

она отобьет подачу. Надменно спросила:

– Вы что же, считаете, у нас будет роман?

– Мне кажется… Нет, я даже уверен: у нас с вами романа не

будет, – со значением произнес он.

Заметив на лице Марии тень разочарования, добавил:

– Это что‑то другое…

Она побледнела. Почему‑то представила обольстительных

моделей с обложек глянцевых журналов. И вдруг неожиданно

для себя («да гори они все синим пламенем!»), с размаху

рубанула:

– Я никогда не лягу с вами в постель!

– Утверждение сильное, – заметил он, едва сдерживая смех. –

Пусть вас это не волнует. Я же сказал: у нас с вами романа не

будет…

В ее голове первой мыслью вихрем промчалось: «Черт!

Отбиться не получилось».

И только второй – «Как – романа не будет?».

Если не будет романа, то что? Предложение сотрудничать?

…Столкновение со стеклянной дверью кафе стало для Марии

неожиданностью. На протяжении скольких лет, интересно, она

открывает и закрывает эту дверь, стоящую здесь испокон веков?

И на тебе. Решила пройти насквозь. Только разбитого лба не

хватало!

– Что случилось? – Водитель распахнул перед ней дверцу

машины.

Мария упала на заднее сиденье:

– Ничего, нормально все, Саша, – потерла ушибленный лоб,

поражаясь собственной неловкости: неужели все так серьезно? –

Ничего не случилось…

– Куда поедем?

– Домой… – Она откинулась на спинку. – У меня сегодня

свободный вечер…

Катастрофически не хватало воздуха. Кондиционер ничего не

менял – попросила открыть окно. Хотелось свободы,

пространства. Голова немного кружилась, как от бокала

шампанского. Щеки пылали. Попытки разобраться в себе

приводили к отвратительным выводам.

Она вела себя, как школьница. Неумело изображала искушенную

даму. Поддалась на провокацию. Что она для него? Еще одна

легкая победа в целой череде побед? Легче не бывает! Дура! Не

расшифровала его слова и мотивы. Может, единственное, что

требовалось, – чтобы известный политик появился с ним на

выставке… А она – вот незадача – отказалась…

– И слава богу, – выдохнула Мария.

***

Она зажгла ночную лампу у изголовья постели и выключила

верхний свет. Даже не дотронувшись до вечерних газет, скинула

рубашку, стянула брюки и бросила на пол, к книгам, бумагам,

случайным сувенирам. Поймав отражение в зеркале,

выпрямилась.

И тут обнаружилось, что с момента встречи в Доме музыки и до

сегодняшнего разговора в кафе она не удосужилась подумать о,

в общем‑то, тривиальной вещи: рано или поздно свидания

заканчиваются, и двое ложатся в постель. А если он значительно

моложе ее и к тому же красив? И если его окружают только

было все равно. Она не переносила безразличия. Так и не

научившись говорить в пустоту, требовала от слушателей

внимания и отдачи. – Реальная безопасность страны – понятие

более широкое, чем безопасность границ или наличие ядерного

оружия, – повысив голос, перешла она к заключению. –

Обеспечение национальной безопасности требует

экономической и социальной защищенности каждого человека.

Коррумпированная и неэффективная власть и бедный народ –

два фактора потенциальной угрозы. Можно сколько угодно

говорить о внешних угрозах, но основные проблемы – внутри

нас! – выдержала паузу. – Спасибо за внимание. Я завершила

доклад.

Собственно, теперь должно начаться обсуждение. Ее речь была

тщательно подготовлена: позади – несколько месяцев командной

работы. Что скажут депутаты? Зацепило ли? Отнесутся ли

серьезно?

– Что она тут делает?! – первым завопил депутат Зелинский,

мгновенно перехватив внимание журналистов. С неухоженными,

торчащими в разные стороны волосами, он напоминал ворона,

изрядно потрепанного котами и дворниками. – Женщина

обсуждает вопросы национальной безопасности! Ей место на

кухне, детей рожать, а не глупости говорить!

Депутаты оживились, предвкушая веселье. Проснулись спящие,

очнулись дремлющие. Обсуждение с космической скоростью

превращалось в паршивое шоу.

– Я против этой концепции! – Зелинский замахал руками. – Мы

не будем голосовать!

Почему «против» и почему «не будем» – осталось за кадром. Да

и вряд ли сам депутат Зелинский мог бы объяснить свою

позицию. Бросаться абсурдными фразами – его единственная

роль. Не роль даже – так, эпизодический выход. «Антракт,

негодяи!»

Многие видели в нем шута, но это не так. Шут – слуга царя,

которому позволено кидать реплики, встающие костью в горле

официальной власти. А этот – банальный комик, разыгрывающий

кухонную мужицкую роль.

Мария подавила нахлынувшее раздражение, подчинившись

закону политических джунглей: покажешь слабость – сожрут.

– Благодарю за комплимент, – спокойно произнесла она. – Мне,

подсовывали диктофоны.

Мария не стала объяснять, что, во‑первых, в парламент незачем

аккредитоваться тем, кого беспокоят вопросы женской

эмансипации. На двух третях суши эта тема не актуальна уже

полвека. В конце концов, недостойно для России быть мировой

провинцией.

Во‑вторых, если кому‑то в двадцать пять кажется, что сорок –

время думать не о любви, а о месте на кладбище, то не пойти

бы ему куда‑нибудь… в библиотеку, например…

В‑третьих, такие вопросы подмачивают не ее репутацию, а

репутацию журналистики. Подмачивают так, что ее не высушить

уже ни одним «Индезитом». Некоторые журналисты превращают

политику в скандальное шоу и незаметно сами уподобляются

светским хроникерам.

Вместо всего этого, умного, многозначительного, она

наигранно‑кротко предложила:

– Может, все‑таки поинтересуемся вопросами национальной

безопасности?.. Вы все желтеете с такой скоростью, что люди

точно решат, что мы – шоумены. С одной стороны – это правда.

Но не вся.

Журналисты не скрывали разочарования. Скандальный

материальчик уплывал из рук. Кто‑то побежал к Зелинскому в

надежде все же получить комментарий. Оставшись одна, Мария

поспешно направилась к выходу. Машина ждала неподалеку.

– В Останкино? – Александр завел мотор.

– Да. У меня час времени. Хорошо бы успеть пообедать…

Где‑нибудь, где тихо. И людей поменьше, – произнесла она.

Подумав, добавила: – А лучше там, где совсем их нет.

Автомобиль тронулся. На звонок мобильного Мария

откликнулась с досадой:

– Да, я вас слушаю!

– Здравствуйте, – в ее жизнь ворвался мягкий голос Василия. –

Я решил, что настало время назначить вам романтическое

свидание…

Предложение застало Марию врасплох.

– Ушам своим не верю… Вы что, серьезно?

– Нуда… Мужчина должен иногда брать инициативу на себя, – со

значением произнес он. – Есть одно местечко в Москве. Очень

странное и для меня потаенное. Если у меня происходит

– Ваня, Ванечка, приветствую тебя, старый друг! Как Леночка?..

Хорошо? Ну, добро, добро… Слушай, спроси ребятишек своих,

что там есть на Гордееву, а? Не обременит тебя, Вань? По

старой дружбе…

***

Не так уж он был уверен, что Мария согласится встретиться.

Василий блефовал и не мог дать гарантии, что она этого не

замечает. Она больше чем нравилась ему – что‑то тут было

другое. Сильное, почти фатальное, и именно поэтому она

оказалась единственной женщиной, рядом с которой он не

чувствовал себя по‑настоящему раскованным.

Сейчас он прячется за шутками. Очаровывает внезапностью. Но

надолго ли его хватит? Мысль, что при первой же встрече он

взял слишком высокую планку и теперь не знает, как

приблизиться к Марии, не давала покоя.

Василий заехал в «пивняк» рядом с Останкино. Нашел зал с

телевизором. Быстро пробежался по федеральным каналам. На

одном увидел теперь уже хорошо знакомую фигуру с

трогательными ключицами. Мария привычно расположилась в

кресле напротив ведущего аналитических программ.

– Здравствуйте, уважаемые телезрители, – заполнило экран

лицо ведущего. – В эфире передача «Разговор на актуальную

тему». Нашу гостью даже не нужно представлять. Самая

стильная и решительная дама в политике!

– Здравствуйте, Сергей Сергеевич, – сдержанно улыбнулась она.

– Сегодня вы привели в шок ортодоксов в парламенте,

представив доклад на тему безопасности в России. Согласитесь:

тема для женщины не очень привычная. Вы уверены, что вам

будет легче заниматься не детскими пособиями, например, а

вопросами безопасности страны? Все‑таки мужчины в этой

проблематике… м‑м‑м… плавают… как бы это так выразиться…

более свободно. Во всяком случае, мне так кажется.

– Согласна, что исторически мужчины лучше разбираются в

вопросах военной безопасности. Но! Во‑первых, это дело

наживное, а во‑вторых, модель безопасности в России никогда

не включала в себя человеческую безопасность, то есть защиту

жизни каждого. – Мария профессионально шла в нужном ей

беседу! До скорой встречи, дорогие телезрители, оставайтесь с

нами…

Передача окончилась, а Василий продолжал сидеть за столом.

Прикурил очередную сигарету…

– Понимаю, брат, – раздался охрипший голос.

Василий оглянулся. За соседним столом, придерживая рукой

клонящуюся книзу голову, восседал местный пропойца.

– Простите?

– Тетка, гврю, классная, – оживился мужчина. – У‑у‑увжаю…

Гврит, канешна, не ясно, но классная. Только штош она с голой

шеей, а? Зимой? Холодно… согреть надо…

Незнакомец иссяк. Его лоб глухо стукнулся о столешницу.

Спохватившись, Василий быстро расплатился, взял пальто и

выбежал на улицу.

***

В парке с позабытыми строениями полуразрушенной дворянской

усадьбы было не по‑московски тихо. Справа, сквозь череду

голых стволов, виднелся большой пруд с островками земли.

Выстроившиеся в аллею липы уводили далеко в гору и

непостижимым образом создавали непроницаемое укрытие. Не

верилось, что всего лишь в двухстах метрах отсюда – огромный

мегаполис. Что совсем близко бурлит вечерняя московская

жизнь, стремительная и немножечко сумасшедшая.

– Здесь все по‑другому. – Он заговорил первым. – Эти липы

столько всего видели… И какой‑то очень странный свет.

Заметили? Освещение – не городское. И тишина – другая.

Тарковщина, словом…

Мария задумчиво шла рядом с ним. Бесконечный ряд стоящих в

снегу деревьев завораживал. Действительно, «тарковщина». Она

с удовольствием гуляла бы молча, но Василий смотрел на нее

выжидающе. С трудом пробормотала, идя навстречу его

ребяческому желанию услышать похвалу:

– Угу, мне нравится…

– Да, кстати, я посмотрел ваш эфир… И просто горжусь тем, что

я – ваш современник! Вообще – живу с вами в одной эпохе…

– Ну хватит издеваться…

Нет‑нет‑нет, я абсолютно серьезно. – Он продолжал

то все не так уж печально. По крайней мере, здесь они с ней на

равных. Политика – тоже совсем не его. И быть

конкурентоспособным ему никогда не светит. Он удивился, какая

тонкая и нежная у нее кожа. Усмехнулся:

– Вы абсолютно правы. Зачем унижения? ! Я хочу есть! Поехали

поужинаем! Знаю одно местечко, – и добавил ставшее

привычным заклинание: – Вам понравится…

***

Мария никогда не бывала в таких кафе. Похоже, оно являлось

одним из самых модных в Москве. Спрятавшись за столиком в

дальнем углу, она с интересом рассматривала современный

минималистский дизайн и людей вокруг.

Большинство сидящих за столиками пар сильно отличались от

публики пафосных ресторанов, куда ходили бизнесмены и

политики. В основном – молодежь, лет до тридцати.

Потертые джинсики. Короткие кофточки, оголяющие пупки и

поясницы, рваные богемные шарфики. Простые сапоги

вперемежку с кроссовками.

Никто на нее не пялился, не пытался просчитать, с кем она

пришла.

Парочки в полумраке увлеченно обсуждали что‑то… Кто‑то

рисовал, кто‑то работал на компьютере…

К своему удивлению, Мария обнаружила, что здесь царит совсем

другая, незнакомая ей атмосфера.

– Ну, как вам обстановочка?

Она уже ждала этого вопроса.

– Очень хорошо… – кивнула на расставленные вдоль стен

фотоальбомы и книги: – А это – часть интерьера?

– Не только. – Василий старался подчеркнуть особенность

места. – Их можно заказывать и просматривать. Некоторые

издания, особенно альбомы фотохудожников, – очень редкие

или очень дорогие. Их бесплатно смотрят в легкой,

непринужденной обстановке, как говорится…

Мне нравится! – заверила она его. – Правда! Я не знала, что в

Москве есть такие места! Все так продвинуто, модно, стильно и в

то же время просто. Вы со своей профессией здесь так

органичны… А я не очень.

огромный фотоальбом.

Лени Рифеншталь!

– Вы ее знаете? – ревниво спросил он.

– Любимый кинорежиссер фюрера…

Да, но не только… Ее «Триумф воли» известен многим и никогда

не будет иметь однозначной оценки. До войны ему дали все

международные премии. А после войны – запретили, сочтя за

пропаганду. Но Лени никогда не была политиком. Она –

художник… И она – здесь…

Прижав ладонями картонный переплет фотоальбома, он

продолжал:

– Лени пережила пятьдесят судебных процессов и два года

провела в психиатрической клинике. Однажды она прочла

«Зеленые холмы Африки» Хемингуэя. И поверила, что там, на

Черном континенте, в царстве свободы, сможет стать

счастливой, как Хемингуэй.

Василий наконец‑то раскрыл альбом.

Великолепие обнаженных тел поражало. Юноши в боевых

росписях, девушки с татуировками, борцы и танцовщицы –

каждый снимок славил торжество красоты и совершенного тела.

И еще чего‑то, что закрадывалось в душу, но пока оставалось

невнятным…

– Это – ее «Африканское королевство». Издание «Тайм энд

Лайф Букс». В пятьдесят четыре года она одна отправилась в

Африку. «Я открыла для себя племя нуба, – говорила она. – Это

были самые счастливые люди, которых я когда‑либо встречала.

Они были добры, у них не было дурных мыслей, и они не знали

ни краж;, ни убийств. Они жили в абсолютной гармонии с

природой. Они приняли меня в свою среду и любили меня так же

сильно, как я любила их».

Мария рассматривала фотографии. Лени не обманула – они с

удовольствием позировали ей. Неиссякаемая сексуальная

энергия шла волной из каждой ее работы. Естественная, почти

животная красота черных африканских тел и видение западного

художника сотворили своеобразную гармонию красоты.

Снимки аборигенов сменились живописными уголками

подводного мира и его экзотических обитателей.

– В семьдесят лет, подделав в документах возраст, Лени

получила разрешение на подводные съемки, – пояснил Василий.

вопрос, тебе придется не только убедительно им врать, но и не

краснеть при этом. А кстати, он к этому готов? К твоему вранью?

– Андрюш, – она взяла себя в руки, – ты торопишь события.

Между нами ничего нет. И, скорее всего, ничего никогда не будет.

Это действительно друг. Он немного в меня влюблен…

– Кто? Он? Молодой человек из мира роскошных образов

современности? Дорогая, все это очень здорово, что ты

говоришь, но ты вообще отдаешь себе отчет в происходящем? !

Хочешь узнать мнение эксперта?

– В чем? Во взаимоотношениях полов? – наигранно фыркнула

она.

– В политике, Мария, в политике. И немножечко – в жизни. Если,

конечно, ты не считаешь, что я совсем дурак…

– Нет, я так не считаю. Давай. Выкладывай. Я послушаю…

– Он тебя использует. Это понятно. Все, что ему нужно, – твое

имя. Он будет светиться с тобой, где только возможно. Это

повысит его какой‑то там гламурный статус. Но очень

отрицательно скажется на твоем…

Люди мыслят штампами. Даже очень умные люди. И бредовый

монолог Андрея – лишнее тому подтверждение.

Кого удивил бы сегодня такой расклад: он – сорока двух лет, ей –

немного за тридцать… Никого! Шестидесятилетние «папики»

пестуют восемнадцатилетних девочек. Один приятель Марии

как‑то высказался: женщины делятся на две возрастные группы

– до двадцати и все остальные… И ничего. Привычная норма.

Общество не возмущается.

Иное дело – женщина. Как это все достало!

– Да что это такое! – Мария взорвалась. – Кому какое дело до

моей жизни?! Ты категорически отказываешь всем в нормальных

чувствах ко мне? Ты думаешь, любви – ее вообще нет? Какое ты

имеешь право так говорить о человеке, которого совсем не

знаешь? Мне с ним интересно! Он другой, понимаешь? В нашем

мире вы все – словно солдаты в униформе… Одна фраза, а

дальше за любого из вас я могу сказать все остальное. А он

другой! Неожиданный, сложный и поэтому – классный! Если

даже, будь по‑твоему, он циничен, то его цинизм, по крайней

мере, выглядит привлекательным…

– Стоп! – перебил Андрей. – С тобой все ясно. Не ясно другое:

зачем ты его идеализируешь?.. Сама же говоришь – он

– Как – что? – театрально изумился он. – Чаю попьем! Это уже

входит в традицию… Вы приглашаете меня попить чаю в

«Метрополь», теперь – на дачу…

– Точно!

Пригласила на чай… С преодолением препятствий в виде

нескольких километров шоссе. Да еще на государственную,

охраняемую ФСБ дачу с прослушками! «Боже мой! Что я делаю?

Ой, да ладно, будь что будет, – улыбнулась она. – В конце

концов, я свободный человек. Пошли они все – я имею право на

счастье…»

***

С явным удовольствием попивая чай, они сидели на диване

перед работающим телевизором. Василий с любопытством

оглядывался вокруг, задавая кучу вопросов. В полумраке

мрачновато проглядывалась югославская стенка семидесятых

годов, на облупившемся подоконнике – горшки с фикусами,

лакированный блестящий журнальный стол завален газетами, в

буфетной стойке нагромоздился советский хрусталь и посуда с

государственными штампами.

– С ума сойти! Это все – из какого‑то лохматого прошлого!

Ничего не изменилось! На власть время действительно не

воздействует… А кто здесь раньше жил?

– Вице‑премьер по социальным вопросам…

– И он здесь ничего не менял? – Василий вскинул брови. – Как и

вы?

– А зачем? Все отберут, причем мгновенно, как только

потеряешь пост… Это, считайте, пафосное общежитие.

– А постельное белье тоже со штампами? Такое, твердое,

поставишь – стоит, после прачечной…

– Да.

– Круто нереально… Ну хоть белье могли свое привезти?

– Нет настроения… Совсем нет. Чистота номенклатурного стиля

помогает не привыкать к власти: казенное так казенное…

Кончилось так кончилось. Легче расстаться и забыть. Дача –

всего лишь второй кабинет для выполнения должностных

функций. Это не родной дом. Так зачем же ее заселять своим,

родным? Пусть живет отдельно…

все, как у нормальных людей при первом свидании. Смотрите

любое кино…

В голливудских киноклише блондинки‑красавицы сводили с ума

крутых парней. Каждый поворот головы, походка – все было

исполнено смысла и значения. В каждом взгляде и покачивании

юбки – секс. В антураже и мимолетных фразах – ожидание

секса.

Мария, в своих черных брюках и мужских рубашках, так не

умела. За отсутствием элементарных навыков не чувствовала

себя ни красавицей, ни коварной соблазнительницей. Но она

научится этому. Обязательно. Пусть не сегодня. Пусть – позже.

Не сегодня…

– Принимается, – облегченно выдохнула она, наглухо застегнув

воротник рубашки.

***

Утром у двери в кабинет ее встретил помощник:

– Мария, вас ждет эксперт… Евгений Николаевич. Пришел на

полчаса раньше. Я звонил, но у вас мобильный выключен…

– Да? А я не заметила…

– Вы ознакомились с документами? Сделать еще одну

распечатку?

– Не надо, Костя. Я все прочла. – Мария включила трубку и

бросила ее в сумочку. – Там есть любопытные проекты законов,

но как‑то… Все до конца не могу понять: неужели среди

чиновников нашлись такие, кому все это надо? А в чем для них,

как говорится, цимес? Или я плохо думаю о людях?

– Сейчас и узнаете. – Константин кивнул на дверь.

– Да‑да, конечно… – Мария собралась с мыслями и вошла в

кабинет. – Здравствуйте, Евгений. Рада вас снова видеть.

– И я рад, Мария. Надеюсь, мы с вами договоримся…

Я думала, вы придете не один. Прихватите кого‑то из

организаторов проекта… Не поймите неверно, мне приятно с

вами общаться, но ведь вы выступаете в роли посредника, а мне

и правда любопытно было бы познакомиться. Не ожидала такого

от наших чиновников. Хотите, честно скажу почему? Просто

поверить не могу в хороших бюрократов. У нас это исчезающий

или совсем исчезнувший биологический вид. Хоть посмотреть

– Хорошо, – кивнула она. – Это понятно. Чего от меня ждут?

Евгений поправил галстук.

– Готовится программа действий по реальной административной

реформе. – Он выкладывал карты осторожно, по одной, цепко

наблюдая за реакцией. – В том числе и принятие ключевых

законов. С частью из них вы уже ознакомились. Вы станете тем

человеком, который начнет двигать эти законы в парламенте,

выступать с большой трибуны, давать интервью. С одной

стороны, даже если ничего не выйдет, вы будете биться и

формировать общественное мнение. С другой стороны, если

вдруг проскочит, сами понимаете, принятие их в парламенте

само по себе ничего не будет значить, но нам станет легче

ломать правительство.

Мария внимательно рассматривала собеседника. Длинный,

нескладный, очки, высокий лоб и умные энергичные глаза –

совсем молодой. Весь его вид вызывал огромную симпатию. По

сути, ей предлагали принять участие в заговоре. Бесспорно,

нужном, но все‑таки заговоре. Конечно, никто не потребует от

нее мгновенного ответа, но внутренне надо понять уже сейчас:

готова ли она рисковать. Она постаралась отключить разум и

заставить работать интуицию.

– Всю техническую часть мы берем на себя, – продолжал

Евгений. – Ваша задача – коммуникации: люди, парламент,

продвижение законов. Если вы предварительно даете согласие,

то завтра мы соберемся вместе и обсудим план работы.

Разум бойко отбивал: «Да соглашайся ты, в конце концов! Вот

она – реальность! Ты же хотела влиять? Так на! Власть – не

всегда конкретная должность, главное – возможность изменить

правила игры. Мария, это шанс!» А интуиция подсказывала:

«Можно нарваться. Разрушить карьеру».

– Хорошо, – кивнула она. – Если это честно, если

профессионально, а это я проверю завтра при встрече, то

предварительно я не против…

Ей не дала договорить настойчивая мелодия мобильного.

– Привет! Ну, как у вас дела? Как после вчерашнего?

– Я перезвоню, занята, совещание. – Стечение обстоятельств

заставило стать ненадолго жесткой. Она отключила мобильный,

довольная повернулась к эксперту: – Встречаемся завтра, лучше

вечером, так как днем у нас сессия. После шести вечера – в

трепещут рядом с Василием крылышками, несомненно, узнают

его спутницу и заинтересованно разглядывают. Благодаря

привычке быть в центре внимания Мария справилась с легким

смущением. Со стен на нее хлынуло величие хай‑тека: изящный

мост Миллениум, нависающий над Темзой; залитый светом

небоскреб «Свисс Ре», именуемый в английском простонародье

«огурцом»…

Ее поразила абсолютная гармония. Искусно созданное

равновесие между современной архитектурой и окружающим

пространством. Основательность, но в то же время реально

ощущаемая удивительная хрупкость конструкций из стекла и

металла.

– Фостер – гений. – Василий непринужденно перемещался вдоль

фотоснимков, макетов. – В его зданиях, скрученных спиралью,

даже на шестидесятом этаже можно открыть окно, и подует

легкий ветерок. В обыкновенной высотке вас снесет, поэтому в

них люди живут только с кондиционером. В его башнях солнце

попадает в комнаты в течение всего светового дня. При этом –

это архитектурное произведение искусства, а не коробка для

жилья…

Интересно, когда мы начнем так строить? – Мария впитывала в

себя ажурные узоры гигантских крыш. – Мне кажется, сегодня в

плане архитектуры Россия ничем не обозначилась. Новые

высотки в Москве похожи на грандиозные «хрущевки» для

решения жилищных проблем, только в двадцать первом веке.

– Точно… сочетать потребление и красоту – это не про нас. Или

красота, но не для жизни. Или жизнь без красоты…

Взяв наполненный вином бокал, Мария отошла в сторону –

подальше от толпы и телекамер.

– Кстати, у вас тут много знакомых, – заметила она.

– Не так уж много, – с удовольствием откликнулся Василий. – Не

всех, кто меня приветствует, я знаю. Просто в определенных

узких кругах я так же известен, как вы – во всей стране. Кстати, я

для этого ничего не делал особенного. Оно как‑то само

сложилось, как, впрочем, и в остальном: детство, бабушка,

родители, образование, работа – все шло одно к одному. Иногда

я думаю, глядя на вас: в одном меня жизнь обделила – нет

конфликтов. То ли я сам их обхожу, то ли звезды так сложились,

но как‑то слишком все гладко, скучновато… Вроде творчеству не

Поехали в студию. Обещанный романтический вечер!

***

Мастерская в лучших традициях картинки из западного фильма

оказалась просторной студией с изящной нишей‑кухней. Из

мебели – дизайнерские, но в то же время создающие ощущение

простоты диван, стол и два кресла. Свет бил из каждого, во всю

стену, окна, создавая естественную подсветку для картин. Мария

остановилась перед огромным снимком африканских слонов.

Слоны величественно надвигались, не замечая стоящего перед

ними зрителя. Окинула взглядом странные притягательные

объекты поп‑арта.

Мастерская наполнилась музыкой – одновременно нежной и

ритмичной. От неожиданности Мария оглянулась.

– Ну как? – Василий показал на стол, где появились фрукты и

шампанское. – Я уверен, вам нравится, когда мужчина

совершает поступки. Вот поступок. Все, как обещал… Для кино

не хватает только полумрака и свечей… Но! У меня сломались

жалюзи. Мотор барахлит…

Скрывшись в нише, поинтересовался:

– Вам кофе сварить?

– Да, пожалуйста. – Мария осмотрелась. – Здесь хорошо,

современно. Столько света! Хорошие фотографии, особенно вот

эта вот, со слонами.

Заурчала кофеварка. В мастерскую ворвался кофейный аромат.

Мария подошла к окну, осторожно включила моторчик – он

работал. Едва смолк шум кофеварки, поспешно отдернула руку.

– Надо же! – улыбнулась вошедшему с двумя чашечками

Василию. – Жалюзи действительно сломались…

***

Тревожа сонный гравий, «ауди» подъехала к даче. Мария

выскользнула из машины и быстро вошла в дом. Влетела в

спальню. Включила верхний свет, торшер и лампу у изголовья

постели. Комната наполнилась желтым светом. Даже не

дотронувшись до вечерних газет, Мария подошла к зеркалу.

Быстро сбросила одежду. Со взглядом победительницы

разговорах с молодыми девушками. Под словами лежал

незыблемый фундамент опыта… Ну что ж, иногда приятно

чувствовать себя неопытной дурочкой. Расслабилась.

Город стоял. Медленно продвигаясь в бесконечной пробке,

автомобиль минут сорок выбирался из центра. Мария привычно

несла рабочую ересь про тех, с кем успела сегодня поссориться,

кому сумела достойно ответить и кому все выскажет в

следующий раз.

– А ты вообще‑то знаешь, куда мы едем? – тоном заговорщика

прервал ее Василий.

– Куда? – спохватилась она. – Куда мы едем? У тебя есть план?

У меня всегда есть план! – передразнил он мультяшного мистера

Фикса. – Я мужчина ответственный… Ты же у нас не просто

девушка – ты звезда. Пришлось целую программу приготовить…

Сегодня я приглашаю тебя… А знаешь куда?

– Слушай, я в этом костюме… давай я переоденусь? Все‑таки

рабочий костюм – брюки, пиджак… Может, лучше платье?..

Василий выдержал небезызвестную паузу имени великого

театрального деятеля.

– Платье отменяется! Мы едем пить кофе… на бензоколонке!

Торжественный, пафосный тон в сочетании с банальным

атрибутом нефтеперерабатывающей промышленности

мгновенно выбил Марию из привычной колеи.

– Как – «на бензоколонке» ?

– Ты все увидишь… Так что, дорогая моя, переодеваться не

надо!

М‑да, бензоколонка – круто… И с чего она вдруг решила, что

Василий непременно пригласит ее в какое‑нибудь супермодное

место? Великая сила привычки? Если принять за отправную

точку дату начала их романа, пролетело полгода. Полгода

модных выставок, фильмов, презентаций, театров, кафешек. И

постоянных поисков, как укрыться от любопытных глаз.

Впрочем, было одно исключение…

Мария уставилась в окно и, наблюдая, как мелькают рекламные

щиты, дома, улицы, вспомнила. Однажды они решили сходить –

Василий настоял на этом – на презентацию нового арт‑объекта

известного художника‑дизайнера Бартенева в Музей

современного искусства. Придя по отдельности, ради

конспирации, каждый со своим приглашением, они первым

– Я буду… м‑м‑м… двойной эспрессо… И чуть молока.

Она осторожно села в плетеное кресло, чтобы не расплескать

ощущений. Василий поставил на столик дымящиеся чашки.

Справа на по‑домашнему уютной полке лежала стопка

журналов… Он перехватил ее заинтересованный взгляд:

– Да, они распакованы… их можно купить, а можно читать за

чашечкой кофе.

Бесплатно. Бери любые, листай. Тебе какой больше нравится?

Вот, есть «Экономист». Хочешь? А я… а я хочу «GQ»…

Василий увлекся журналом. Попивал кофе. И почему‑то

перестал «гудеть». Ничего не рассказывал, не развлекал. Стал

трогательно‑домашним в абсолютно не домашней обстановке.

Мария сидела рядом, с упоением поедая теплую булочку с

ванилью. Делала вид, что тоже читает, и вдруг поймала себя на

мысли, что ей нравится эта почти семейная сцена: молчаливый

Василий, кофе вдвоем.

Ей представилось, что они у себя дома. Это получилось легко –

ведь они впервые оказались не на модной тусовке или в

ресторане, не у нее на даче и не в его мастерской, где так или

иначе, но ощущалось наличие у каждого своей жизни. Они

впервые попали туда, где никто не обращал на них внимания,

где ничто из прошлого или настоящего не могло потревожить,

где кто‑то заходил, выходил, торопился, и из‑за краткости

мелькающих кадров люди исчезли вовсе.

Мария и Василий оказались одни, застрявшие во времени и

пространстве, защищенные со всех сторон, как коконом,

взаимной нежностью. И время – замерло. Ушли на второй план

суета прошлого и мечты о будущем. Как будто два человека

ненадолго оказались в центре неподвижной точки тайфуна.

«Что‑то случилось… Он угадал. Настроение, желания, мысли.

Наступило что‑то большее… – мелькало в ее голове. – Может,

это любовь… Как он сказал? Любовь – не роман?..»

– А правда существует, я слышала, глаз тайфуна? Неподвижная

точка внутри него…

– Да, верно. Главное – не двигаться… Тогда можно переждать и

даже спастись. А почему ты спрашиваешь?

– Да так…

мотив? Вы в этом мире – бог?

– Я не задумывался, – рассмеялся он. – Я на свой лад, как

Тонино Гуэрра с Феллини в «Амаркорде»: изгоняю реальность,

населяя мир своими образами…

– Спасибо, это интервью для Первого канала…

– Спасибо вам. Рад, что вам это интересно…

Наконец софиты погасли. Журналисты разбрелись по

необъятным площадям его персональной выставки. Огромные

помещения старой фабрики, переоборудованные под

выставочные залы, вместили всю продвинутую тусовку.

Успех? Да, успех! Василий читал это по лицам знакомых, по

рукопожатиям поклонников, по особенной манере смеяться

своей жены. Но чувство не то опустошения, не то разочарования

– с чего? вот ведь оно: стопроцентно успешная выставка, прямое

интервью Первому каналу, журналисты, вся Москва,

восторженные взгляды, собственное удовлетворение от работы –

с каждой минутой все сильнее наполняло его. Пожатие руки:

– Привет, спасибо за приглашение…

– Привет‑привет! Спасибо, что навестил… Еще одно пожатие с

одновременным похлопыванием по плечу:

– Все хорошо. Успех полный! Только… ты чем‑то расстроен?

– Нет, что ты! Ну, как тебе сказать… звучит банально, но на

вершине всегда хочется умереть. То ли от одиночества, то ли

оттого, что больше некуда стремиться…

– Не грусти. Вот есть некоторые, они не страдают. Тут один

модный фотограф, не помню, как зовут, ну, он еще начал

фотографии чем‑то замазывать, и дело пошло… Так вот,

пригласил на день рождения, тридцать лет. Завтра все рвут туда.

Он арендовал церковь! Ну, разумеется, выпивка там, закуска… А

потом оркестр сыграет «Реквием» Моцарта. Сильно. Пойдешь?..

– Вы что, с ума сошли? – Раздражение и разочарование,

кипевшие внутри, медленно выходили наружу. – Чума просто! В

храме есть, пить и там же Моцарт – все смешалось… При чем

тут «Реквием» и тридцатилетие? Мы на каком свете?! Совсем от

бабок башню снесло! Мало того что безвкусно, так еще и с

претензией…

– Это ладно… – по‑свойски, примирительно продолжал

приятель. – Тут наш небезызвестный мэтр разразился статейкой

в журнале. Обложил Бродского: мол, трахался слишком быстро,

Найду гостиницу, где нет русских. И заберу тебя. Пока…

Мария удивленно нажала отбой. Гуэрра, Венеция, день

рождения… Что все это значит? Василий, как всегда, сбивал ее с

толку. Минута разговора – и все встало с ног на голову. Но

сопротивляться по‑прежнему не хотелось. Венеция? Ладно,

пусть будет Венеция.

Телефон в руке зазвонил снова.

– Да, я купил тебе Бродского. «Набережная неисцелимых».

Завтра отдам. Прочти срочно. Обязательно. Я люблю тебя. Пока.

Спокойной ночи.

Глава 2

Наконец закончилась предотъездная спешка: безуспешная

попытка срочно закрыть дела, прорыв сквозь пробки,

регистрация… И вот наконец они сидят в салоне

эконом‑класса…

Мария, вжавшись в кресло, в надвинутой до бровей кожаной

кепке, каким‑то непостижимым образом ощутила себя

невидимой. Ее больше не было в Москве, в стране – казалось,

вообще на земле. А рядом привычно гудел Василий:

– Имей в виду, ему девяносто лет. Тонино – великий старик.

Мастер и вообще – художник. Кстати, несмотря на возраст,

организовал дома бесплатную школу для русских

кинематографистов… они там тусуются, учатся… Он обожает

Россию! Кстати, у него жена русская… Гуманист! Помогает

огромному количеству людей. Боролся за Параджанова, когда

того посадили. То, что он сделал в «Амаркорде» и в

«Ностальгии» с Тарковским, – настолько пронзительно, что

превратилось в целую школу… Ты с ним познакомишься – имей

в виду: эта встреча не должна пройти для тебя даром. Очень

редко так бывает, чтобы при жизни встретить живую икону.

Фактически – легенду. Жизнь – она разная. Может по‑всякому

развернуться. Получай информацию. Впитывай. Потом

обязательно эта встреча как‑то сыграет в твоей судьбе… А его

сад и его дом – это отдельная история…

Она слушала его, а про себя тихо ликовала: вдвоем они улетали

в Италию, и впереди ее ждал чудесный праздник. Она

вырвалась наконец, хотя бы на короткое время, из

сафари‑дизайн, фотографировать животных – слонов,

бегемотов. Ходить в зеленых шортах, рубашке и шляпе. А ты

будешь управлять отелем, принимать гостей и писать роман или

что‑нибудь в этом роде. – Его шутливый тон вдруг изменился. –

Я понимаю, звучит нелепо и фантастически, но чувствую, что мы

в каком‑то тупике. Он разный у тебя и у меня. У меня –

блестящий, даже можно сказать – творческий. У тебя – жестокий

и циничный.

Василий отодвинулся. Лег на спину, заложив руки за голову.

Помолчав, продолжил:

– Мне кажется, человек с воображением, ощущающий краски

большого мира, всегда готов к переменам. Всегда готов, что

называется, испытать себя мечтой… Мой семидесятилетний

отец, когда у него наступает депрессия, берет своего приятеля,

глухого старика, и они уходят куда‑то за город и ползают там по

заросшему оврагу. Один поддерживает другого. Мы очень

беспокоимся, но он категорически отказывался брать еще

кого‑либо с собой. Возвращается всегда счастливый и оживший.

Мама спрашивает: «Зачем ты туда ходишь? » А он отвечает:

«Это моя Африка»… Так за всю жизнь и не объяснил, что имеет

в виду…

За окном все сильнее барабанил дождь. Точка‑точка‑тире –

шифровка из дождя. Марии казалось: еще немного, и она сумеет

ее прочесть…

– Знаешь, почему в политике тебя не принимают за свою? –

продолжал Василий. – Потому что ты не потеряла способность

мечтать. А это к парламенту, выборам, власти отношения не

имеет. За это тебя любят, по‑своему даже уважают, но… боятся.

Сделать ничего не дадут. Если таких, как ты, допустить к власти,

мир перевернется, а с ним – и они. Так что тупик, куда ни кинь.

Надо убегать в свою Африку и начинать заново. А? Согласна? –

Он снова прильнул к ее спине, пытаясь заглянуть в лицо и целуя

плечо. – Как тебе моя речь? Быть таким голым и таким

серьезным – это реально круто! А впрочем, как и лежать в

постели с депутатом. Есть в этом что‑то противоестественное,

ты не находишь? Ты вообще слышишь меня? Ау! Аутист

несчастный! Ответь!

– Угу, – откликнулась Мария. – Хорошо. Африка, большие

животные. Я согласна. Я люблю больших животных. Слонов,

деревьями, усыпанными маленькими яблоками с

зелено‑медным отливом, словно сделанными из тяжелого

металла. Яблоневый сад простирается далеко‑далеко и кажется

бесконечным.

Мария трогает светящееся тусклым светом яблоко. Кажется, это

плод не природы, а произведение мастера по литью. Не

решается сорвать.

– Никогда не видела таких…

– …Подобные сорта росли очень давно, когда норманны

завоевывали эти земли. Сорт исчез – он сохранился только

здесь, в Саду забытых фруктов…

Художник тянет ее за руку, влево, из‑за деревьев выступает

небольшая побеленная каменная часовня с простой дощатой, в

трещинах, дверью, потускневшей от дождей и ветра… Хочется

потянуть дверь на себя, услышать скрип заржавевших петель. И

конечно, заглянуть внутрь, где явно скрывается какая‑то тайна.

Но дверь не поддается. Старик улыбается:

– Это – часовня Андрея Тарковского. Ты не сможешь войти туда,

потому что там – его мир. А в этот мир никто не смог войти. И

это хорошо… Ты лучше посмотри сюда…

Неподалеку, на маленькой полянке среди деревьев, лежит на

земле бетонный круг, похожий на гончарный. В центре «растут»

изящные и, как это ни удивительно, хрупкие чугунные розы.

Мария смотрит на отбрасываемые ими тени – и вдруг понимает,

что это – два профиля.

– Что это такое?

– Сейчас увидишь, – отвечает Художник.

На ее глазах солнце двинулось к горизонту, все быстрее,

быстрее, быстрее… Профили постепенно приближаются друг к

другу, сливаются в предзакатном поцелуе.

– Это Мазина и Феллини. Они очень любили друг друга, и я

решил повторить их в розах. Я очень любил их. Люди сооружают

памятники, но я решил создать свой…

Они переносятся из сада к древней каменной башне. Здесь, в

зарослях травы, – две каменные плиты. На одной написано:

«Посвящается Феллини». На другой: «Мазина, перестань

плакать. Феллини».

– Эту фразу он часто говорил своей жене, – поясняет Старик.

Картинка вокруг снова меняется. Вместо деревьев и башни

окончательно…

– Мы пойдем на площадь?

– Йес, мэм! Погуляем по городу, а вечером окажемся на

площади Сан‑Марко и, как последние лоховские туристы, будем

потреблять ужин в самом знаменитом кафе. Ваши мечты

сбываются, мадам?

– Да… Хорошо… – Она потянулась. – Жизнь продолжается…

– Нет, дорогая… Жизнь только начинается!

В резиновых сапогах, укутанные яркими дождевиками, они

нисколько не походили на идиллическую пару с рекламной

картинки, из условно‑романтического пейзажа‑клише, и были

абсолютно счастливы. Бродили вдоль одиноких каналов, по

маленьким извилистым улочкам, вдоль старых домов, галерей,

соборов, сувенирных лавок. Болтали, на время забегали в

кофейни и снова бродили по улицам.

Василий скрылся в книжной лавке. Мария сделала шаг вправо,

нерешительно прошла по улице антикварных магазинов.

Оглянулась. Вдруг поняла, что решительно заблудилась.

Покрутилась в поисках книжного магазинчика. Или Василия. Не

нашла.

Взгляд зацепился за витрину. Там, за стеклом, под стекающими

струями воды ожили венецианские маски. Они плакали,

ухмылялись, подмигивали, зазывая Марию в свой лицедейский

мир. И она поддалась на их заигрывания, подобно провинциалу,

жаждущему острых ощущений в необыкновенном городе.

Приветственно звякнул колокольчик.

– Can I help you? – Обаятельный молодой человек – хозяин

антикварной лавки появился из глубины мгновенно, словно ждал

ее в эту непогоду.

– Нет, спасибо, я только посмотрю, – ответила она по‑английски.

Молодой человек, обласкав ее располагающей улыбкой,

вернулся к своим делам за конторку.

Мария постояла возле старинных венецианских шкафчиков.

Перешла к церковной утвари. Повертела в руках подсвечник на

двух львиных лапах с потускневшей позолотой. Удивилась его

легкости. Деревянный?

– Откуда это?

– Это восемнадцатый век, но не Венеция, – пояснил молодой

человек, видя ее замешательство. – Слишком простые. Это

Василий потянул ее к выходу. Зеркало словно нехотя прощалось

с ней. Мария бросила через плечо последний взгляд: темное

отражение будто повернулось к ней спиной и… растворилось…

– А кстати, – обернулась Мария на пороге, – сколько стоит это

зеркало?

Молодой человек снова улыбнулся, и в этот раз в его улыбке ей

почудилась причастность к тайне:

– Мне жаль, синьора, оно не продается…

Глава 4

– Смотри, Мария, дождь закончился! Отлакированные водой

автомобили стояли в лужах, где пузырились последние капли.

Мария поежилась. Как будто кто‑то специально включил дождь и

теперь неожиданно выключил. И вдруг Мария как‑то сразу, во

всем теле – от головы до пят, – резко почувствовала усталость.

Ну почему, почему, спрашивала она себя, она все еще старается

удержать связь с реальным миром? А ведь это – ошибка…

Может, лучше покориться? И наконец согласиться на

предложенный плывущим городом сценарий?..

– Куда мы едем? – На пристани белел маленький пароходик.

– Догадайся с трех раз… – Они подошли к кассе. – Give me,

please, two tickets to the cemetery…

– One‑way or return? – сухо уточнил из окошка простуженный

голос.

– Only one‑way, please…

Мария рассмеялась первой:

– Два билета на кладбище только в одну сторону – звучит на

грани абсурда…

– Я имел в виду – вернемся другим путем… Но, согласись,

получилось неплохо… Для классического триллера сгодится…

Запыхавшись от смеха, взобрались на крепкую, аккуратную

палубу. Пароходик величественно тронулся, с торжественностью,

подобающей судну, переправляющему души через воды Стикса.

Не прошло и получаса, а они уже стояли в абсолютной тишине

на берегу острова Сан‑Микеле – венецианского кладбища.

Пароходик отчалил, неминуемо удаляясь… Огромные, тяжелые

ворота кладбища невольно будили образ врат, за которыми нет

возврата к мирской жизни.

мазками кисти спешащего художника, лежали увядающие

цветы…

У дальней ограды Василий нашел две скромные насыпи –

могилы Дягилева и Стравинского. Недалеко, в зарослях,

порастая зеленым мхом, бесприютно валялся одинокий столбик.

– Графиня Мусина‑Пушкина, – прочитала Мария. – Боже мой!

Мы никому не нужны здесь… на чужой земле… ни живые, ни

мертвые…

– Не расстраивайся, все объясняется легко: католические

монашки‑бенедиктинки ухаживают за католической частью

кладбища. Это входит в их обязанности. Остальное – не в их

епархии.

И сразу возникшая было оторопь – от этой бедности, которую

невозможно даже назвать хоть сколько‑нибудь чистой и

скромной, от этой болезненно‑острой заброшенности, отчаянной

беспризорности – исчезла… На ее место медленно пришло

успокоение.

Да, так и должно все быть. Трава, деревянные кресты,

запустение… Чистенькое католическое кладбище с его

помпезной торжественностью – город амбиций живых. А

мертвым – им ничего не надо… Здесь все честнее. Роднее даже.

Пошли дальше. Натолкнулись на беспризорный могильный

камень с надписью «Auf Wiedersehen». И больше ничего – ни

имени, ни дат жизни. Такое вот «До свидания» из другого мира.

Мол, не отчаивайтесь, ребята: вы тоже здесь скоро будете…

***

– Мария, слушай, мы никогда ее не найдем! Мы обошли весь

остров вдоль и поперек! Скоро четыре. Мы точно заночуем на

кладбище!

– Подожди. Смотри, вот указатель – «Евангелистское

кладбище». Это может быть тем, что мы ищем?

– Пойдем… Все‑таки он жил в Америке.

– Точно! Мы рядом, я чувствую. Осталось немного…

– О'кей, тогда – расходимся. Кто первый найдет – крикнет,

договорились?

Евангелистское кладбище не слишком отличалось от греческого

– здесь тоже царило полное запустение. Мария пошла от ворот

***

Весь следующий день снова шел дождь. Поздно вечером

площадь Сан‑Марко была погружена в воду, напоминая

огражденное галереями небольшое озеро, в котором отражается

изящная колокольня.

Мостки‑дорожки соединяли между собой знаменитые кафетерии

Европы: «Florian», «Lavena», «Quardi»… Здесь, на старых

изогнутых стульях, под звуки классической музыки в исполнении

духового оркестра, одинокие посетители наслаждались горячим

кофе, как когда‑то – быть может, даже на этом самом месте –

неспешно пили кофе и Байрон, и Хемингуэй.

Резиновые сапоги были у всех – у невозмутимых официантов в

безупречных смокингах, у одиноких пар, бредущих но

деревянным настилам, у редких в этот час любителей кофе…

Мария и Василий последними покинули закрывающуюся

кафешку. Пораженные фантастической красотой, молча брели

через площадь. И как будто для них духовой оркестр на

прощание заиграл вальс Шостаковича.

Подхваченная музыкой, площадь словно сдвинулась и вдруг

закружилась. Раз‑два‑три, раз‑два‑три. Отраженные в воде

звезды, колонны, купол собора – все подчинилось этому ритму.

Хозяева кафе понимающе улыбались, глядя на танцующую в

воде пару: мужчину и женщину, не выдержавших напора

городских декораций.

Мария закрыла глаза и отдалась ощущению счастья. Мелькали

улочки, мансарда, кладбище, антикварный магазин… Что‑то

темное, покрытое трещинками, надвигалось, постепенно

принимая форму зеркала… Звуки вальса смешались с криками,

плачем…

Выстрел!

Мария испуганно распахнула глаза.

***

…На полу, в луже крови, – распростертое тело. Двое мужчин в

масках склонились над ним. У стены – в страхе отпрянувшие

люди.

– Зачем? – услышала Мария собственный, разом охрипший,

давно. – В ответ на требование президента – провести реформу

правительства, – горячился полгода назад молодой человек в

модных очках, – старая гвардия, разумеется, выложит на стол

пакет законов. Формально, как всегда, все прозвучит красиво. На

деле – фикция. Как воровали, так и будут воровать. Функции не

перераспределены. Зарплата не меняется. Одним словом,

косметический ремонт. Все остается по‑старому. В нашем пакете

меняются – реально, фундаментально меняются! – правила игры

в целом…

Да, правила игры действительно менялись на корню. Удар

приходился по трем китам незыблемого мира бюрократии:

способ назначений, формирование зарплаты и система

стимулирования.

Назначение чиновников предлагалось проводить по результатам

открытого конкурса. Огромную кормушку – спецдачи,

спецмашины, спецмагазины, спецсанатории и прочие спецблага,

ключом к которым является лояльность, – заменить на рыночную

зарплату. А ее формирование – поставить в зависимость от

эффективности министерства и честности его руководителя. При

эффективной работе чиновника такой зарплаты вполне должно

хватать и на покупку машины, и на аренду дачи, и на достойное

лечение.

– Когда исчезнет система стимулирования подлости, – молодой

человек снял очки и посмотрел ей в глаза, – появится система

профессиональной конкуренции…

– И молодые профессионалы, – подхватила тогда Мария, – при

таком раскладе уничтожат дряхлую бюрократию… Мне нравится!

Нет, правда. Вы точно сумеете протолкнуть вашу идею на

заседание правительства?

Мы гарантируем, что будет представлено два пакета законов.

Как председатель Комитета по экономической политике

Государственной Думы вы поддержите наш и потребуете, чтобы

на обсуждение в парламент были выдвинуты оба…

– Да, хорошо. То, что парламент потребует оба, – я тоже

гарантирую. И буду работать с оппозицией… может, получится

большинство… Но последнее как раз гарантировать не могу…

С того разговора пролетело полгода, и вот – еще чуть‑чуть, и

они взорвут эту бомбу прямо под носом старой гвардии!

– Да, восемнадцатого. Через три недели. Хорошо. Я готова.

вытащил из нижнего ящика папку. – На, посмотри…

И что? Выставка какая‑то… Ну, юный воздыхатель… Инфа для

желтой прессы: политик и художник… Слушай, а я, кстати, о

Гордеевой был лучшего мнения… Думаю, могла бы найти

кого‑то и посолидней…

– А ты о другом подумай. Всего‑то и нужно: иметь рядом с ней

своего человека. Прием известный со времен цариц.

Беспроигрышный вариант… Так что подумай лучше о том, как

все это облегчает и, главное, удешевляет нам задачу…

– Понял, Геннадий Николаевич, вашу мысль! Понял. – Глаза

Егорова загорелись азартом.

– Одно «но». – Геннадий медленно опустился в кресло: какая, на

хрен, охота? С такой‑то одышкой… – На художника этого тоже

материальчик имеется…

– И когда все успеваешь? – не без уважения в голосе уточнил

Егоров. – Все по старой дружбе?

– Гм… – Воинов оставил вопрос без ответа. – Так вот: движение

вверх по поступательной. Вроде делал все сам. В связях с

органами, властью замечен не был. Все пристойно, красиво… и

пресно. В общем, прежде чем брать в оборот, надо бы

протестировать его… на профпригодность… Разузнай, какой там

у нас скандал оборот набирает… На защиту чего твоя Гордеева

кинется… Ну а дальше… сам знаешь. Не мне тебя учить, Сань.

***

– Привет! Звоню скорректировать планы на вечер. Так что, мы

сегодня ужинаем?

Мария упаковывала сумку: анальгин, фенистил, активированный

уголь, упаковка биологических добавок… Конечно, день‑два на

Байкале – всего ничего, но все‑таки…

– Привет!!! Прости, сегодня не могу… Уезжаю. Срочно.

– Ну что у тебя опять случилось? – В голосе Василия

неоднозначно звучала ирония.

– Строительство нефтепровода… Люди третий день митингуют.

Старая история. В прошлом – завод, теперь – труба. Бедный

Байкал… Все не могут оставить его в покое…

– Так ты на Байкал поедешь митинговать? – очень тихо уточнил

Василий.

Народ начал расходиться… Держа за руку красивую девушку в

черных очках, к Марии подошел мужчина:

– Мария, вы нас не помните?

– Нет. Не помню…

– Это моя дочь. Мы как‑то давно приезжали к вам: она у меня

поет, мы просили помочь ей с концертами… Вы отправили нас к

людям… Знаете, с концертами не получилось, но ведь она

замуж вышла! В нее тот парень влюбился, с которым вы ее

познакомили! Все один к одному сложилось. Поженились, теперь

ребенка ждут. Так что – спасибо вам… Вот, возьмите, от всей

души… правда…

– Ну надо же! – Мария взяла протянутые цветы. Она

совершенно не помнила, чтобы кого‑то с кем‑то знакомила, и не

очень понимала, за что ее благодарят. – С ума сойти. Счастья

вам!

– Вы, демократы, – скоты! – выкрикнул кто‑то напоследок. –

Ненавижу вас!!!

Мария смолчала. Семьдесят лет верили, строили, мечтали, и вот

– на тебе: все развалилось, рухнуло, потеряно… Ощущая на

себе бремя ответственности, Мария на выкрик не обиделась. Но

вдруг поняла, что устала. Выдохлась… Коллега заметил резкую

перемену в настроении. Попытался ее поддержать:

– Сейчас короткий обед, а после – встреча с губернатором и

местной администрацией. Это хороший знак: все напряглись!

Предлагаю остаться и переночевать здесь, а утром – улетите.

– Хорошо, – подумав, Мария согласилась. – Только у меня

завтра важное совещание в четыре, надо успеть: вылететь очень

рано или в ночь. Есть такой рейс?

– Постараемся… что‑нибудь придумаем… Да не волнуйтесь,

подсадим куда‑нибудь…

Администрация пошла навстречу капризу федерального

политика и поменяла ведомственную гостиницу на пустующее

общежитие в глухомани. От крестьянской деревянной избы ее

отличала лишь покосившаяся, но явно новая табличка «Отель».

Приют командировочных и охотников был далек от сервиса хотя

бы трех «звезд»: несколько полутемных комнат, по три койки в

каждой, общий душ… Эдакий затерявшийся в лесу

«bed&breakfast» – по крайней мере, Марии обещали, что завтрак

для нее организуют.

главное – живы. Пойдемте в гостиницу… Сможете?

– А может, доктора? – предложил кто‑то, накидывая Марии на

плечи одеяло.

– Нет‑нет, – отказалась она, откашливаясь. – Все хорошо уже…

Спасибо…

Все та же сильная рука, придерживая, обхватила ее за талию.

– А… что там за люди были? На берегу? – спросила она своего

спасителя, едва они поднялись по ступенькам гостиницы.

– Да знаменитость из Москвы… как его… ну этот – дизайнер,

вот! Выставку хотят сделать. Великая стройка нефтепровода,

чтоб им пусто было!

Егор Николаев заковыристо матюгнулся.

– Понятно… Ну ладно, спасибо вам. Я так устала. Пойду спать –

утром вставать рано…

– Конечно! Отдыхайте. И не рискуйте понапрасну. Приезжайте

снова… мы теперь вас охранять будем…

Мария закрыла дверь. Прислонилась к стене. Без сил

опустилась на пол. Сильнее закуталась в одеяло, обхватив

колени руками. Ее колотило. Запоздалый страх тряс, все

сильнее бил ознобом. Она заставила себя подняться,

протащиться по коридору, принять – слава богу, есть горячая

вода! – обжигающий душ. В постели натянула одеяло до

подбородка и долго еще смотрела в потолок невидящим

взглядом.

Когда в коридоре заскрипел пол, замерла в ожидании. В комнату

вошел Василий. Тихо приблизился, присел на край кровати,

положил руку ей на плечо.

– Зачем это тебе? – Она закрыла глаза.

– Это большие деньги… – Он все понял. – Государственный

заказ. А я – бедный художник, – в тишине прозвучало жалко и

как‑то никчемно. Василий изменил тон: – Да не убудет от

Байкала от моей выставки! Сможешь отстоять, ну и слава богу!

Гори этот заказ… – почувствовав фальшь, еще раз круто сменил

интонацию: – Жизнь – сложна и цинична. А я – мужик. Я думал,

мы на эти деньги в Африку поедем… Ты ведь хотела уехать в

Африку, помнишь? Мы мечтали об этом в Венеции…

– Почему не сказал? Не предупредил?

– Я пытался… Но ты же, как всегда, спешила… – и снова

сбился: не время сейчас выяснять, кто виноват. – Не в этом

в гостиную. Снова устало опустилась рядом с мужем. Тихо

сказала:

– Давай разбегаться…

Сергей, не повернув головы и не отрывая взгляда от телевизора,

как будто давно уже ждал этого предложения, так же негромко

ответил:

– А зачем? Ты подумай: каждому из нас от этого станет хоть

немного лучше? Да, у меня есть другая женщина и от нее –

ребенок. Но я ее предупреждал, что из семьи не уйду. Что

люблю тебя. И она согласилась. Мы с ней разделили

ответственность. Я, конечно, был не прав вчера. Сорвался.

Налетел с кулаками на твоего Василия. Но пойми, попробуй

пойми меня: я так хотел разделить с тобой успех. У меня

действительно получилась грандиозная сделка. А тебя, как

назло, не было. Решил прогуляться. И, как назло, нарвался на

вас. Ну, виноват. Готов извиниться перед ним. Дважды виноват –

и прежде всего, перед тобой. Я же сам предложил такую модель

жизни. И сам первым сорвался… Ты, конечно, вправе решать. Я

уйду, только скажи. Но я чувствую, это будет хреновое решение.

Что‑то тут не так. Время не пришло. Мы нужны друг другу. Вот

чувствую… ну что, я не прав?

– Прав, – повторила она. – Я, пожалуй, пойду… Спокойной ночи.

Спать хочу…

«Мария, ты сама во всем виновата. – Она лежала, укрывшись с

головой одеялом, и втолковывала себе прописные истины. – Ты

какая‑то неуемная в этой жизни. Это гордыня – иметь все на

свете. Все и сразу: и известность, и славу, и успешного мужа, и

ребенка, и еще – восхитительного мужчину из другого мира,

который при этом должен безумно тебя любить! Ты чего? Ты

совсем обалдела? Ты потеряешь все! Ты скоро все потеряешь!..

Ты допрыгаешься, и в этом будешь виновата сама. Потому что

женщина всегда и за все отвечает. Дорогая, ты – в полном