Борис Немцов

Исповедь бунтаря

Повод для исповеди

Я начинаю политическую борьбу, потому что не согласен с

курсом, который проводит президент России. Не согласен с

суверенной демократией, с её цензурой, холуйством,

жестокостью и цинизмом. Не согласен и с

латиноамериканским капитализмом, где главные действующие

лица – это алчные монополии и наглые чиновники. Все это

делает Россию крепостной и жестокой. А нам нужна Россия

свободная и гуманная.

Не так давно моя старшая дочь Жанна решила заняться

политикой и выставила свою кандидатуру на выборах в

Московскую городскую думу. Девушка она уже взрослая,

решения в свои 23 года принимает самостоятельно, поэтому

советоваться ко мне пришла уже после подачи документов в

избирательную комиссию. Поначалу я пытался ее отговорить

от участия в этой авантюре. Долго объяснял, что молодому

человеку с либеральными и демократическими взглядами

просто-напросто не дадут возможности свободно вести

политическую кампанию, заблокируют. Я убеждал ее, что у

молодых людей, свободных и независимых, практически не

осталось шансов на успех в общественной деятельности в

современной России. Молодым сейчас политикой можно

заниматься, только записавшись в «Наши», «Идущие вместе»,

«Местные» или к Ивану Демидову, но от таких компаний

просто тошнит. Я просил свою дочь отказаться от выборов,

потому что любой проигрыш в молодом возрасте – это

серьезная психологическая травма. И, наконец, я просто

беспокоился за ее безопасность.

задумаются позже.

Я – общественный деятель в глазах большого числа

сторонников, соотечественников и друзей. В моем возрасте

менять профессию трудно, да и сделать это я уже не смогу. Но в

то же время не хочу возвращаться в политику и во власть любой

ценой. Если бы ставил перед собой задачу таким образом, то

вступил бы в ряды «Справедливой России» или «Единой

России». Для меня это неприемлемо. Я считаю, что демократам

необходимо вернуться в парламент, сохраняя базовые ценности

и принципы демократии. Возможно, именно новое поколение –

такие, как Жанна и ее товарищи – рано или поздно должны это

сделать лучше, чем мы.

Сейчас крайне важна просветительская деятельность, чем

больше думающих людей осознают важность ценностей

демократии, тем легче будет вернуть страну на правильный путь

развития. Россия – страна консервативная, инерционная. И с

отягчающими факторами в виде высоких цен на нефть и

огромной сырьевой базы. Лично я в быстрые перемены не верю,

считаю, что демократам необходимо настроиться на затяжную,

серьезную борьбу. В то же время наше нынешнее положение не

катастрофично и не безнадежно. Хотя бы потому, что огромное

число молодых, активных и очень толковых людей разделяют

идеалы демократии и верят, что только свободная Россия станет

сильной. В итоге я все-таки решил выступить в роли «старшего

товарища» и написал эту книгу, чтобы на примере собственной

жизни показать, каких ошибок следует избегать и как

противостоять соблазнам и ударам нашей политической

действительности.

Как найти свое место в президиуме

Я родился в разгар строительства коммунизма и даже в самых

смелых юношеских фантазиях не мог представить, какие крутые

виражи готовит мне жизнь. В школе не был комсомольским

вожаком, не собирался вступать в ряды коммунистической

партии, хотя и понимал, что вне КПСС сделать карьеру

практически невозможно. Но об общественном или, упаси Бог,

политическом будущем я тогда вообще не думал, собирался

стать ученым физиком.

резонанс. В редакцию пришли тысячи писем. Общество

настолько серьезно отнеслось к проблеме, было столько

откликов, что в нашем институте даже специально поставили

стол для «писем Немцову». Это был 1987 год. Мне 27. К этому

времени я уже защитил кандидатскую и начал писать докторскую

и даже не помышлял о какой-то общественной карьере. Но меня

стали включать во всякие экологические проекты, приглашать на

собрания, акции. В конце концов, я просто не мог оставить маму

на площади в одиночестве. Так и втянулся. А в 1990-м

подоспели выборы в российский парламент.

Для тех лет у меня была достаточно радикальная программа:

свобода слова, частная собственность, открытая страна,

возвращение городу Горький исторического имени и,

естественно, закрытие атомной теплостанции. Эти вопросы

оказались важны для нижегородцев, программа была людям

понятна и ими востребована. В итоге на выборах я победил.

Кстати, с гордостью констатирую, что моя первая политическая и

предвыборная программа полностью выполнена.

Тогда же я познакомился с Борисом Ельциным. Депутаты

съехались в Москву на первое заседание Верховного Совета

РСФСР, и Ельцин пригласил на встречу тех, кто победил под

демократическими лозунгами. Собрались. Ельцин зашел, увидел

меня, молодого парня (а мне тогда было 30 лет), и сходу

говорит: «Вы из Нижнего Новгорода? У вас есть какие-нибудь

идеи, как нам обустроить Россию?» Меня это удивило. Он

несколько часов сидел и слушал нас, совсем молодых людей,

неоперившихся, практически ничего не комментируя и только

что-то записывая. И это не был аттракцион по внимательному

прослушиванию разговоров начинающих политиков, это был

заинтересованный, важный разговор.

Борис Ельцин образца второй половины 1980-х годов на 100

процентов отвечал запросам общества. Что бы в тот момент

Ельцин ни делал – падал с моста в реку, снимал с должности

директора Елисеевского магазина, ездил в трамвае или ходил по

обычным районным поликлиникам, – молва делала из этого

фетиш, геройский поступок. То же самое много лет спустя

случилось с Ющенко. Во время «оранжевой» революции в

Украине народ ликовал при любом его появлении, он мог ничего

не делать, ничего не говорить или произносить банальность –

убедиться: где свобода – там люди живут хорошо, а в странах,

где ее нет, – мрак. Но парадокс в том, что эту простую истину

большинству объяснить невозможно. Я даже иногда думаю, что

народу должны так перекрыть кислород, чтобы он стал

задыхаться, и только тогда он поймет. Но несмотря ни на что, на

мой взгляд, спрос на демократическую, либеральную идею будет

расти. Правда, сколько времени это займет – не знаю. Хотелось

бы, конечно, чтобы это произошло быстрее. Пока же запрос на

«оранжевую» революцию есть только у элиты. Я не знаю ни

одного московского интеллигентного семейства, где бы не

обсуждали тему, возможна ли «оранжевая» революция в России.

Революция невозможна – это факт, но то, что идея обсуждается,

– тоже факт. Я бы даже сказал, что нарастает вторая волна

диссидентского движения: людям надоедает бесконечная

серость, вранье, надоедают казармы, официоз, который нам

навязывают. А значит, волна будет распространяться все шире, а

запрос на свободу – расти.

Впрочем, сегодняшняя социология не дает поводов для

оптимизма. Американская организация Freedom House

проводила уникальный опрос в разных странах, в основном

«третьего мира», плюс Россия. Первый вопрос: считаете ли вы,

что материальное положение важнее личной свободы? Второй:

считаете ли вы, что для наведения порядка необходимо

передать власть одному человеку? Третий: считаете ли вы, что

необходимы ограничения для печати, если того требуют

интересы государства? Россия по ответам оказалась худшей,

даже хуже африканских и латиноамериканских стран. На все

вопросы наши люди отвечают как представители нации,

склонной к диктатуре и авторитаризму. Даже Зимбабве выглядит

приличнее, даже латиноамериканские страны думают

свободнее. У нас до сих пор нет понимания свободы как

ценности. Думаю, это потому, что мы слишком мало крови

пролили за свободу. Если бы мы за свою свободу заплатили

дорогой ценой, тогда бы ценили. А коль скоро мы за нее ничего

не заплатили, то так мы к ней и относимся.

Кстати, во всех постсоветских, посткоммунистических странах

после либерализма и демократизации наступал период реванша.

В Восточной Европе он прошел довольно мягко – там к власти

приходили европеизированные левые. Но процесс наблюдался

мешает мне работать. Сделайте, чтоб его не было». Спрашиваю:

«А где он?» – «Да там плывет за мной по Волге». Я позвонил в

службу гидросооружений: «Где теплоход „Александр Пушкин“?»

– «Да шлюзы проходит, Горьковское водохранилище». Я говорю:

«Задержите этот теплоход в шлюзах». – «Мы не можем

задержать». – «Вы воду спустите в шлюзах». – «Вы что,

господин губернатор, это аварийная ситуация»! – «Спускайте,

иначе я вам башку оторву»! – «Нам нужно Ваше письменное

указание». – «Сейчас я вам дам указание». Написал указание

задержать теплоход. Короче говоря, мы вместе с Ельциным

сходили на ярмарку нижегородскую, открыли теннисный корт. На

открытии теннисного корта он сказал: «Наконец-то я вырастил

себе преемника. Он у вас так Нижний Новгород отстроил, у вас

такой порядок, вы так его все любите, (а у меня рейтинг был

процентов 70, причем со свободной печатью. – Авт.) Я могу

спокойно дорабатывать, у меня преемник, он такой молодой,

такой спортивный». В общем, произнес такую речь, после

которой меня возненавидела вся Москва бюрократическая, ну и

тусовочная тоже, – для них я был чужой.

Позже, во время нашей поездки в Америку, Ельцин уже серьезно

представил меня президенту Клинтону как будущего президента

России. И еще раз это повторил, но уже канцлеру ФРГ Колю во

время визита в Берлин, когда наши войска покидали Германию.

Пока я был губернатором Нижегородской области, Ельцин

всерьез и неоднократно обсуждал со мной будущее страны.

Однако эта идиллия существовала не очень долго, всего пару

лет. После того как я стал сильно критиковать президента за

войну в Чечне, у него возникли первые сомнения на мой счет.

В 1996 году мы собрали в Нижегородской области миллион

подписей против войны и привезли их к Спасской башне на

микроавтобусе «Газель». Одну из папок я принес Борису

Николаевичу прямо в кабинет. Он был в шоке, узнав, что только

в одной области собран миллион подписей, но одновременно

Ельцину моя активность не понравилась. Я, действительно,

слишком открыто критиковал президента, а в России это не

принято, часто за подобное поведение жестоко наказывают, тем

более не повышают. Но первый президент России во многих

смыслах был первым. У него было несколько основополагающих

принципов:

«Вы молодой человек – а где Вы с девушками встречаетесь?» Я

ему сказал, что есть у меня место, а он мне говорит: «Надо

иметь много мест, потому что одно место будет засвечено». А

дальше он сказал гениальную вещь: «Знаете, почему родилось

движение молодежных жилищных кооперативов?» – «Почему?»

– «Мне надо было каждые шесть месяцев сдавать новый дом».

Гениально, да? Он мне никогда ничего не говорил про свою

личную жизнь, и у них была замечательная семья, но вот эту

одну фразу он обронил. У него реально были очень хорошие

отношения в семье.

Я, конечно, никогда не представлял себя в роли сына Бориса

Николаевича, но он часто мне рассказывал о своей жизни, о том,

как он руководил Свердловской областью, проводил параллели с

Нижегородской и так далее. В общем, у нас были очень близкие,

хорошие и теплые отношения. Что же случилось?

год. Я – первый вице-премьер правительства Российской

Федерации. Молодой, амбициозный и бескомпромиссный.

Реформы превыше всего. Те, кто мешает проведению реформ,

должны отойти в сторону. В первую очередь – олигархи, для

которых смутное время – идеальная пора для обогащения. Я

заявил, что не хочу жить в стране победившего бандитского

капитализма, и термин «бандитский капитализм» с тех пор

вошел в политический лексикон.

Я написал президенту письмо, в котором сформулировал семь

пунктов плана борьбы с олигархами. Предложения были разные.

Например, я предлагал отобрать пропуска в Кремль у крупных

бизнесменов. Пункт назывался: «Национализация Кремля». Я

написал, что Кремль приватизирован олигархами и сейчас

необходимо национализировать власть. Ельцину это очень

понравилось, поскольку напоминало ему партийные методы

руководства: отобрать пропуска, спецномера, мигалки…

Помимо этого в письме предлагалось прекратить залоговые

аукционы и объявить приватизацию только на открытых

аукционах. Это была революция. Как раз началась борьба за

«Связьинвест», и мы с Чубайсом и Кохом решили провести

открытый, прозрачный аукцион. На «Связьинвест», как известно,

претендовал Владимир Гусинский. Практически одновременно

случилась скандальная история с «Газпромом», когда совет

директоров крупнейшей монополии захотел возглавить Борис

Признаюсь: родственники Б.Ельцина меня уговаривали не идти

на конфликт с олигархами, войти в семью. Но я отказался. В

результате они ходили к Ельцину и постоянно жаловались: мол,

Немцов скандальный, с ним невозможно договориться и прочее.

Делалось это, в первую очередь, с подачи Березовского. А тут

еще Гусинский подключился. Проиграл аукцион по

«Связьинвесту» – и его раздражение достигло наивысшей точки,

и демократическое телевидение НТВ присоединилось к яростной

травле, профессионально маскируя истинные причины

разоблачительного пафоса своего телеканала. Постепенно

тактика олигархов начала приносить плоды. В августе 1997 года,

через пару недель после знаменитого аукциона, меня вызвал к

себе Ельцин. У президента было плохое настроение, и он

раздраженно спросил: «Неужели вы не можете как-то все это

делать без шума? Я устал вас защищать». Я пытался объяснить:

«Борис Николаевич, это война, в которой либо они победят, либо

мы. В этой войне ваша позиция как президента имеет

определяющее значение. Олигархи владеют государством. Один

из них, кроме информационного ресурса, гигантского

финансового ресурса и так далее, еще хотел захватить

„Газпром“. Если мы готовы дать этим людям возможность

управлять страной, давайте тогда совсем уничтожим

федеральное правительство и не будем тратить деньги на

имитацию его деятельности. Назначайте на министерские посты

олигархов, и пусть они делают то, что считают нужным…» Я

говорил убежденно, страстно. Ельцин все это время молчал и

угрюмо на меня смотрел. В конце произнес примерно

следующее: «Они – никто, я их знать не знаю. Вы –

правительство».

Так мы продержались до августа 1998 года. Черту под

правительством молодых реформаторов подвел финансовый

кризис. Продуманные, псевдоаналитические программы Доренко

и Киселева вместе с ежедневными критическими новостями

подорвали доверие к правительству. Моя популярность, которая

в момент переезда из Нижнего Новгорода в Москву не уступала

нынешней популярности президента Путина, начала

стремительно падать. При этом экономическое положение в

1997 году значительно улучшилось по сравнению с 1991 годом.

Впервые после 1991 года наметился рост экономики. Удалось

обязаны платить, поскольку надо содержать метеослужбы,

оплачивать работу службы навигации, диспетчеров и так далее.

Авиакомпании, естественно, нам платили по установленному

тарифу. По старинке платежи шли, как и во времена СССР,

«Аэрофлоту», хотя «Аэрофлот» из государственной компании

давно превратился в частную, подконтрольную Березовскому.

Да, в Советском Союзе «Аэрофлот» был государством в

государстве, тогда никому и в голову не приходило, что надо

платить непосредственно в госказну, но времена и форма

собственности изменились. В общем, правительство приняло

решение, согласно которому деньги за пролет иностранных

самолетов над территорией России авиакомпании обязали

перечислять в государственный бюджет. Тарифы при этом мы не

изменили. Каково же было мое изумление, когда после выхода

постановления мне с претензиями позвонила Татьяна Борисовна

и обвинила в том, что я хочу разрушить «Аэрофлот». Таких

примеров, поверьте, было немало.

Мне предлагали договориться с Березовским и Гусинским по

поводу приватизации «Связьинвеста». Предложение напоминало

неприкрытую угрозу: если я не уступлю, то и работать в

правительстве не буду. В конечном итоге угроза была

реализована.

Не открою Америку, если скажу, что Борис Березовский часами

сидел в кабинетах то у Вали, то у Тани и, как в свое время

Распутин, оказывал почти мистическое влияние на президента и

его окружение. Особенно меня умиляла кадровая политика.

Приходит как-то Роман Аркадьевич Абрамович с просьбой

назначить товарища Беспалова на должность генерального

директора компании «Роснефть». Я спрашиваю: «Кто это –

Беспалов?» Оказалось, не важно, какие у человека биография и

способности, главное – он их человек. Олигархи не сумели

приватизировать компанию, зато приватизировали менеджмент и

денежные потоки. Назначить Беспалова – означало просто

отдать огромную нефтяную компанию в руки Абрамовича и

Березовского. Именно тогда я понял, что в государственных

компаниях, в государственных монополиях процветает воровство

в чистом виде. Во-первых, госкомпании – это не эффективно.

Например, в 2006 году Счетная палата проверяла «Газпром».

Выяснилось поразительное обстоятельство: при почти пиковых

Мог ли я стать преемником без переезда в Москву, минуя

московские палаты и борьбу с олигархами? Наверное, да. Может,

и не надо было уезжать из Нижнего Новгорода, не стоило идти в

правительство первым вице-премьером. Красивая должность

оказалась тупиковой веткой. У нас только Дмитрий Медведев и

Сергей Иванов являются потенциальными преемниками на этом

посту. И то только потому, что в стране нет свободы и не

осталось конкуренции. Россия превратилась в политическую

пустыню, в которой есть только два заявленных претендента на

роль Путина: Медведев и Иванов. Возможно, появится в

последний момент кто-то третий, но из той же обоймы.

А в середине и в конце 1990-х годов политическая конкуренция в

стране была. Борьба часто шла не по правилам, но боролись

различные политические группы и общественные силы. Исходя

из этого, мне надо было максимально долго работать

губернатором и соглашаться на переезд в Москву исключительно

на должность премьер-министра. Тогда бы эти умники, и

Березовский в первую очередь, опасаясь реального влияния

премьера на силовой блок, вели бы себя по-другому. Не всегда

вертикальный взлет означает самый короткий путь к вершине.

Сожалею ли я о том, что не вел себя иначе? Жизнь невозможно

повернуть назад (Алла Пугачева права), так что сожалеть

бессмысленно. Я прошел через безжалостную молотилку и не

сломался, приобрел огромный опыт. Вот и спасибо судьбе –

такой опыт в любом случае еще пригодится.

Я не хочу и не стремлюсь попасть во власть любой ценой, для

меня власть не является пределом мечтаний. И в 1998-м я

самостоятельно ушел в отставку, меня от дел никто не

отстранял. Правительство Кириенко отправили в отставку, а мне

Ельцин позвонил и сказал: «А вы работайте».

Но что бы я делал в правительстве с Черномырдиным или с

Примаковым? И я ушел.

Одни рвутся во власть, чтобы сделать успешную карьеру, другие

– чтобы набить карманы, третьи – из-за амбиций и самолюбия.

Небольшое число людей идет во власть, чтобы что-то сделать,

изменить мир и страну. Я наивно пытался изменить мир. В 1997

м году был четкий план действий: провести демонтаж

бандитского капитализма и построить конкурентную рыночную

экономику. Это были вполне внятные задачи.

не самая сильная сторона Немцова. Признаю. Но что касается

конкретных людей, которых я привел во власть, то и Бревнов, и

тот же Кириенко – талантливые люди, они изначально

выделялись. Они, несомненно, разные, у них разные судьбы, но,

будучи совсем молодыми, все-таки сумели сделать

головокружительную карьеру, обойти маститых зубров. И хотя я

им в какой-то степени, на каком-то этапе помогал, но все-таки

основные шаги они делали сами. И сейчас продолжают

самостоятельное плавание.

В чем проблема с ними? Есть так называемая кессонная

болезнь.

Допустим, вы набираете высоту, а там разряженный воздух. Если

у вас неадаптированный организм, то ваши мозги начнут

«пузыриться». В карьерном росте тоже есть такая болезнь и

такие симптомы. Недаром в политике желательно, чтобы человек

прошел какие-то уровни – город, область, страна. Это и дает

возможность избежать кессонной болезни.

Что касается меня, то я, можно сказать, в детском возрасте стал

губернатором – мне был всего 31 год. Но «звездной» болезни

точно не было. Я точно знал, что просто выпал один шанс из

тысячи, что все получилось почти случайно, что это не только

большая честь, но и большая ответственность. Мне казалось,

что и другие люди могут адекватно относиться к подобным

поворотам в своей судьбе. Оказалось – нет, и в Москве я

столкнулся с многочисленными тому подтверждениями. Можно

быть классным начальником цеха, скажем, но отвратительным

директором предприятия; можно быть прекрасным

руководителем предприятия, но отвратительным премьером (как

Николай Иванович Рыжков), и так далее. Есть принцип Питера:

каждый стремится к уровню своей некомпетентности.

Определить, кто соответствует этому принципу, очень легко.

Если человек сильно меняется: перестает здороваться, часто

болеет, становится высокомерным, грубым – это значит, что он

добрался до уровня своей некомпетентности.

Итак, очевидно, что кадровая политика – не мое. Второе: для

того, чтобы избежать кессонной болезни, люди должны пройти

через разные уровни. В этом смысле гениальны японцы. У них

такое иерархическое общество, что, с одной стороны, это

кажется чрезмерно консервативным, потому что там человек

власть путинская – он и при этой власти. Получается, что

Кириенко – более приспособленный и более адаптивный к

реалиям, чем многие из нас. В этом смысле он близок к Чубайсу.

Я не так сильно люблю власть, чтобы адаптироваться к

чекистам, коммунистам или националистам. Я к ним никогда не

адаптируюсь. Никогда! Но я никого не осуждаю. Прекрасно

понимаю, что конформистов – огромное количество, и они, в

общем, основа любого государства – все хотят как-то

приспособиться. Нонконформистов меньшинство. Иногда они

становятся большинством, как это случилось в начале 1990-х.

Уверен, нонконформисты очень нужны любой стране, так как они

являются своеобразной контрэлитой, не позволяют элите

бронзоветь и отрываться от действительности. Именно

несогласные, нонконформисты дают надежду каждому обществу

на обновление и прогресс. Так что не надо отчаиваться.

Страсти и пороки на фоне политики

У политиков, как, впрочем, и у обычных людей, много пороков.

Любая ошибка для политического деятеля может стать роковой и

последней в карьере. Часто политики – несчастные люди,

потому что им приходится сдерживать собственный

темперамент, не давая волю чувствам и страстям. Хотя в России

точно просчитать, что принесет вам успех, а что погубит,

довольно сложно. Например, политика и алкоголь в нашей

стране переплетены замысловатым образом. С одной стороны,

алкоголиков не любят, но с другой – без бутылки некоторые

вопросы трудно решить.

В 1991 году Ельцин назначил меня губернатором. Я был молод,

не обременен опытом бюрократической и политической работы,

но легко обучаем. Первым заместителем у меня трудился

опытный советский руководитель Иван Скляров, царство ему

небесное. Он-то и решил научить меня уму-разуму.

– Знаешь, Батька, ты человек молодой, тебя никто за

губернатора не держит. Сам понимаешь – серьезные люди:

директора заводов, председатели колхозов и так далее. Надо бы

тебе как-то с ними познакомиться, подружиться…

– И что мне для этого надо сделать?

– Да водки с каждым попить.

стабилизировать обстановку в городе. Сейчас народ из-за водки

бунтовать не станет.

Капитализм научил иному образу жизни. Люди стали больше

пить слабоалкогольных напитков, того же пива. Редко встретишь

компанию, которая за углом распивает водку и закусывает

плавленым сырком. А в «совке» это было сплошь и рядом.

При Ельцине больше его самого мало кто пил. Помню, когда

российские войска уходили из Германии, Ельцин пил весь день и

в алкогольном азарте даже дирижировал оркестром. Мы с

Лужковым решили пойти к нему и сказать, что такое поведение –

позор для России. Я пришел, Лужков – нет.

Позвонил московскому мэру, но мне сказали, что Юрий Михалыч

находится на какой-то важной встрече. Мудрый Юрий

Михайлович!

Начальник охраны президента Александр Коржаков встретил

меня у номера Бориса Николаевича:

– Один пойдешь? Иди, иди, попробуй скажи, что хотел. Я зашел

в президентские апартаменты. Ельцин сидит на диване не в

очень хорошей форме и злобно смотрит.

– Зачем Вы пришли?

– Борис Николаевич, у всей нашей делегации сложилось мнение,

что как-то нехорошо получилось с оркестром. Надо

скорректировать программу, в том числе и выпивку, поскольку

предстоит еще огромный прием в нашем посольстве от вашего

имени. Коль придет, много других известных политиков, надо

чтобы все было достойно.

– А что, я плохо поступил с оркестром?

– Плохо – не то слово.

– Откуда вы знаете?

– Все телеканалы показывают.

– Ну, включите телевизор.

Я включил телевизор. По всем телеканалам показывали

картинку, как Ельцин дирижирует оркестром. Я переключаю

кнопки пульта, а картинка не меняется: это было похоже на то,

как в Советском Союзе по всем каналам показывали «Лебединое

озеро», когда в стране объявляли траур.

– Это же ужас какой-то. Неужели я так выгляжу? – спросил

Ельцин.

Договорились, что на сегодня с выпивкой хватит. До приема

– Как хотите.

Слава Богу, быстро сели, но визит начался со скандала.

Самое смешное произошло на королевском приеме. Король

Карл XVI Густав вместе со своей красавицей женой Сильвией и

принцессой Викторией, тоже красавицей и любимицей шведского

народа, организовали в честь президента России огромный

прием. По протоколу Ельцин сидел рядом с королевской четой, я

– рядом с принцессой. Часами носили какие-то блюда, все шло

неспешно, размеренно.

Вдруг Ельцину надоело сидеть, и он обратился к королю.

– Давайте сократим этот ритуал. Уже всем все ясно.

– В принципе можно, но этому ритуалу 650 лет.

– Слушайте, вы – король, я – президент. Неужели мы не можем

этот вопрос решить? – и Ельцин подозрительно смотрит в мою

сторону, а король в это время пытается перейти на другие темы

и уйти от ответа.

– Да, кстати, господин президент, у нас тут небольшая проблема,

– говорит король. – Я живу во дворце, а рядом автобусная

остановка. Все время дымят автобусы. Экология ужасная…

– А вы эти автобусы уберите вместе с остановкой, –

переключается на другую тему и Ельцин.

– Я пытался решить этот вопрос, но у меня не получилось. Это

решает городской парламент Стокгольма.

Тут Ельцин отворачивается от короля и, глядя на меня,

ПРОИЗНОСИТ:

– Кто это? Вы куда меня привели? Он не может решить ни

одного вопроса. Зачем мы тут сидим?

В Швеции был и серьезный момент. В составе делегации

полетел руководитель «Газпрома» Рэм Вяхирев. Это как раз был

тот самый момент, когда правительство отказало в приватизации

газового монополиста и не позволяло Вяхиреву за бесценок

купить акции компании через трастовый договор. Ельцин взял

Вяхирева за руку, подвел ко мне и спокойно так сказал: «Немцов

прав. Трастовый договор надо разорвать. Это грабеж России.

Будут проблемы, если не выполните».

Ельцин свое дело всегда, в любом состоянии знал хорошо.

В мае 1996 года Борис Ельцин пригласил меня с собой в Чечню.

Жители Нижегородской области собрали миллион подписей

против войны, Ельцин обиделся, но когда он понял, что ему

Я вообще-то человек выпивающий, но много предпочитаю не

пить. Водку вообще пью с большим трудом. Но пока мы

прилетели, бутылка была пустой. На подлете к Москве президент

у меня слегка двоился и сфокусироваться на одном Ельцине

никак не получалось. У трапа в Москве в иллюминатор я увидел

Наину Иосифовну и Татьяну Борисовну, они встречали Бориса

Николаевича с цветами и плакали.

– Борис Николаевич, а почему они плачут? – спрашиваю я.

– Вы что сказали жене, когда уезжали?

– Сказал, что поеду с вами в Чечню.

– А я сказал, что поеду в Кремль работать с документами. И вы

вот что: выборы скоро, осталось всего двадцать дней, так что

поезжайте в программу «Время» и сообщите, как мы съездили.

Вы ведь не зря ездили со мной. Вы – посланец мира, подписи

собирали.

– Не могу, – отвечаю я заплетающимся языком.

– Почему? – спрашивает Ельцин.

– Так я не могу с места встать.

– А кто, Коржаков что ли расскажет?

Я смотрю на часы – 20 часов 20 минут. Программа «Время»

начинается ровно в 21.00. Деваться некуда, еду в Останкино.

Всю дорогу меня тошнило, и как доехал – не помню. У входа в

телецентр меня встречал Березовский. Как только меня увидел –

замахал руками: «У нас ничего не получится».

Программа к этому времени уже началась, вел ее Игорь Гмыза.

Он и сообщил, что с минуты на минуту в прямом эфире выступит

Борис Немцов, который сегодня с президентом Ельциным был в

Чечне, где было подписано решение о демобилизации и

поэтапном выводе войск. В общем, назад ходу мне уже не было.

Какая-то девочка по имени Зина приказала: «Разденьтесь!» Я тут

же вспомнил фильмы про вытрезвитель и снял верхнюю одежду.

Зина сказала: «Ложитесь в умывальник». Я лег, она пустила на

меня струю ледяной воды и держала до тех пор, пока у меня не

стали мерзнуть уши. После этой процедуры, которая, казалось,

длилась вечность, Зина вытерла мне волосы и кое-как наложила

грим. На меня надели новую рубашку, повязали новый галстук и

повели в студию.

В студии Игорь Гмыза сказал: «Я тебе буду задавать длинные

вопросы, а ты на них коротко отвечай». В результате мы в

граммов по двести виски, а потом уже чистить зубы».

Прилетели в Индию. Я там оказался впервые в жизни: все вокруг

чужое, антисанитария полная. Резкие, абсолютно чуждые нам

запахи, зловоние, мертвые тела в воде. Но в гостиничном

номере уже стояла бутылка виски. И каждое утро я, по указанию

премьер-министра, выпивал.

На улице стояла жара градусов под 40, и хотя переговоры

начинались в 9 часов утра, к этому времени я уже воспринимал

мир несколько искаженно: сильно запинался либо что-то говорил

невпопад.

Наконец Черномырдин не выдержал:

– Борис, ты почему все время пьяный с девяти утра? Я зачем

тебя сюда приглашал? Все понимаю, командировка и так далее,

но ведь не с девяти утра напиваться… И кто тебя вообще

надоумил «колбасить» с утра? Как ты губернией-то управляешь?

– Виктор Степанович, я вам клянусь, что дома практически не

пью. Но вы же мне сами сказали, что надо с утра по двести

граммов виски пить натощак.

– Ты что, шуток не понимаешь? – рассмеялся Черномырдин.

Черномырдин и сам мог выпить довольно много, но сказать, что

он сильно пьющий, я не могу. «С утра даже лошади не пьют», –

учил он всех в Индии.

Зато сейчас многие политики вообще перестали пить спиртные

напитки. Например, вообще не пьет Юрий Лужков. Касьянов

любит хорошее вино и разбирается в нем. Чубайс тоже может

выпить хорошего вина, хотя и не очень разбирается. Хакамада,

если не считать, что она заядлая курильщица, следит за своим

здоровьем и выглядит всегда очень хорошо, придерживается

правильного питания. Хакамада, кстати, и в спиртном

разбирается.

Егор Гайдар может выпить. Эта способность заложена у него

генетически: дед пил прилично, отец – тоже. Мы с Гайдаром

вечерами иногда сидели, и я выпивал полбутылки виски, а он –

бутылку. Гайдар выпивал бутылку и продолжал беседу и на

общие темы, и на частные. Однажды я ему предложил:

– Егор, если бы ты на глазах у миллионов телезрителей выпил

бутылку водки из горла, потом занюхал корочкой черного хлеба и

продолжил беседу, отношение к тебе изменилось бы. Народ

перестал бы тебя ненавидеть и принял бы за своего.

И я, и Чубайс – мы испытали шок от решения президента

выбрать в преемники Владимира Путина. Кстати, вопреки

многочисленным домыслам, сам Чубайс никогда не собирался в

президенты и даже в шутливой форме не обсуждал такую

перспективу. Но нам казалось, что Сергей Степашин, несмотря

на особенности своего характера, более всех подходил на роль

следующего президента страны. Степашин, возглавивший на

четыре месяца правительство, действовал очень осторожно. Он

вообще достаточно мягкий человек, компромиссный и

порядочный. Мы были уверены, что Степашин не наломает дров.

Для России такой президент означал бы движение вперед.

Сейчас я понимаю, что произошло и почему вдруг появился

Путин. Имя Путина всплыло в цейтноте, когда до выборов

оставались месяцы. Ельцин не доверял ни Примакову, ни

Лужкову, ни Черномырдину. Окружение же убеждало его: нужен

такой президент, который обеспечит и ему личную безопасность.

Окружению было безразлично, куда новый президент поведет

страну, они думали о себе. Вот и выбрали кандидата под свои

интересы. С Немцовым им было все ясно, Явлинский их все

время ругал, Степашин оказался слишком гибким. Окружение

искало человека, который был бы им всем обязан, надежного,

который держал бы слово.

Кто такой Путин, мало кто тогда знал. Он был настолько

неприметным, что на него не реагировал даже мой секретарь.

Как-то ко мне в приемную звонит директор ФСБ, а секретарь

отказывается соединять со мной и требует представиться. Тот в

ответ: «Путин Владимир Владимирович, директор ФСБ».

Секретарь передает мне: «Там какой-то Путин звонит. Говорит,

что он начальник ФСБ. Что с ним делать?»

Помню случай, который потряс меня до глубины души. 1998-й

год. По всей стране бастуют шахтеры. Сидят на Горбатом мосту

перед зданием правительства и стучат касками по мостовой.

Березовский этот спектакль спонсирует и подвозит

забастовщикам бутерброды. Вся страна блокирована: Транссиб,

Северная железная дорога, Северо-Кавказская дорога…

Железнодорожное движение парализовано по всей России.

Правительство принимает решение разблокировать

железнодорожные трассы. Бывший премьер-министр

Великобритании Маргарет Тэтчер говорила мне твердо и

аккуратность.

Кстати, в 2005-м ту кляузу Путина я подарил Чубайсу на день

рождения, написав резолюцию: «Прошу ознакомиться с

обращением В.Путина и принять необходимые меры».

Сейчас стало очевидно, что Путин талантливый политик.

Безусловно, его недооценивали. Он развернул вспять развитие

России, уничтожив свободу слова, институт выборов,

расправившись с политическими оппонентами. Построил

государственно-монополистический капитализм. Он упростил

жизнь лично для себя и усложнил ее для России. Несмотря на

то, что Путин – единственный в мире политик, который начал

свою политическую карьеру с должности президента, он

блестяще овладел политическими технологиями и великолепно

вжился в роль президента.

Сегодня в нем многие разочаровались. А вот я никогда не

поддерживал Путина. Считаю, что если человек пошел

сознательно на службу в КГБ СССР, который с гордостью

подчеркивал, что продолжает дело НКВД, ВЧК, карательных

организаций против собственного народа, то относиться к такому

человеку без подозрения нельзя. У чекистов сформировано

очень специфическое мировоззрение, замешанное на ненависти

к любой оппозиции, на неприятии критики в свой адрес, на

несовместимости с открытостью и публичностью. Чекисты так

воспитаны, так выучены, и по этой причине я считал и считаю

опасным иметь президента, воспитанного в коридорах советского

КГБ. Но по-другому считал Борис Ельцин.

Ельцин разглядел Путина после скандала со Скуратовым. Один

из олигархов подбросил в администрацию президента кассету с

записью любовной утехи человека, похожего на генерального

прокурора, с двумя проститутками. Прокурор так достал

предпринимателя своими просьбами и оргиями с молодыми

девочками, что тот решил искать защиты у президента. Скандал

получился грандиозный. Скуратов вел себя, как те девушки, с

которыми он общался: то обещал Ельцину добровольно уйти в

отставку, то обращался к депутатам Государственной думы и в

Совет Федерации за защитой. Обстановка складывалась крайне

нервозная. Оппозиция в парламенте собиралась объявить

Ельцину импичмент, и генеральный прокурор был нужен

коммунистам в качестве козырной карты. Убрать

Ельцин пригласил меня в Шуйскую Чупу (резиденцию в

Новгородской области). В девять часов вечера сели пить чай и

включили информационную программу «Время». С первой же

секунды в программе начали чехвостить Ельцина в хвост и в

гриву, с таким издевательством и презрением рассказывали о

президенте, что я вжался в кресло. Мне настолько было неловко

и неудобно находиться рядом с ним в этот момент, что готов был

просто провалиться сквозь землю. Я следил за Ельциным и

ждал его реакции. Ожидал всего… Вот он досмотрит программу

и прикажет разыскать Березовского и наказать его или вообще

разгонит Первый канал… А он посмотрел минут десять и

говорит: «Выключите телевизор!» Потом полчаса возмущался,

каким подлым способом его критиковали. Я сидел и думал:

почему он попросил выключить телевизор, а не выключил того

же Березовского из бизнеса и политики, – он же советский

партийный начальник, который не привык к сопротивлению. Но

Ельцин не мог позволить себе показаться слабым и уязвимым.

Потом мы ужинали, и Наина Иосифовна возмущалась: «Боря, ты

смотрел программу „Время“? Это же был настоящий кошмар»!

Но президент жену не поддержал и будто вообще не обратил

внимания на ее слова. Он помнил, что пришел к власти на волне

гласности, защищая свободу слова как фундаментальную

ценность. Он из принципа не мог позволить себе затыкать рот

журналистам, даже если они откровенно лгали, выполняя

указания своих хозяев. Он считал заказную ложь для страны

меньшим злом, чем государственную цензуру.

Он, конечно, не любил критику – это понятно, кто ее любит, – но

он понимал, что надо терпеть, это мне нравилось. Он не боялся

сильных людей, он вообще людей не боялся. Он мне один раз

сказал: «Вы с Чубайсом смеетесь надо мной, думаете, какой я

пьяный, глупый, а я ведь все понимаю… Но только вы имейте в

виду – я президент, а вы бояре просто. Да, вы умные, да, вы

образованные, но бояре просто. Я вас не боюсь, это вы меня

должны бояться». То есть у него было абсолютное понимание

своей роли, исторической роли. Он не верил в теорию заговоров,

не был мнительным. Конечно, власть делает людей

подозрительными – это понятно, но он никогда не относился к

нам как к злодеям, он уважал наше мнение.

Когда Путин стал премьер-министром и к нему, по сути, перешла

Но я не верил, что можно развернуть Россию на 180 градусов

так быстро.

И все-таки должность президента России – это очень серьезная

и очень трудная работа, «ответственность» здесь – ключевое

слово. Путин решил идти по пути наименьшего сопротивления,

как и учили рыцарей плаща и кинжала. По сути, он ушел от

ответственности за Россию, обезопасил лично себя, и за это

история предъявит ему главный счет.

Владимир Путин в школе КГБ проходил предмет «вербовка».

Видимо, изучил неплохо, свою пятерку получил и теперь

шлифует знания, умения и приемы на практике. Скажем, со мной

он будет говорить про свободу слова: вот смотри, в

«Коммерсанте» меня опять смешали с дерьмом, в «Новом

времени» написали, какой я плохой… Это не свобода, что ли?»

Или: «Видишь, я посочувствовал американцам после 11

сентября и в Афганистане им помогал…» Это он мне будет

говорить. Патрушев придет – ему он, наверное, скажет так:

«Замочить всех в сортире, установить слежку, будут

выпендриваться – камер хватает». Путин знает, о чем и с кем

говорить, какую выбрать интонацию и какую лексику, и в этом

секрет его политического успеха.

Путин действует без ограничений. Никакого противовеса ему нет,

он никого в стране не слушает, а потому часто адекватно не

реагирует. Реальной силы, которая могла бы хоть в какой-то

степени на него влиять, больше нет. Телевизор он смотрит тот,

который сам сделал, слушает только своих чекистов, людей с

иной точкой зрения в Кремль не допускают. Раньше, когда мы

были в Думе, у нас были с ним встречи. Он слышал про Чечню,

про убитых – и от меня, и от Явлинского. Он слышал о

взаимоотношениях с Западом, о свободе печати, об НТВ. Он все

это слышал. Ему это было глубоко неприятно, но он вынужден

был слушать. А сейчас придут Жириновский (редко), Грызлов,

Миронов и (редко) Зюганов. Что они ему могут сказать?

В 1999 году будущее не казалось безнадежным. Да, я ушел из

правительства и вылетел из списка преемников и любимчиков

Ельцина. Однако нам удалось создать «Союз правых сил». СПС

набрал хорошую скорость. На парламентских выборах партия

получила неплохой результат.

Кстати, в 1999 году «Союз правых сил» поддержал Путина. У нас

прибавляется другое прилагательное, это означает диктатуру –

без шансов на прогресс и без шансов на прорыв. Вспомним

КНДР – Корейскую Народную Демократическую Республику. Там

демократия концентрационного лагеря. Есть еще

«дисциплинарная демократия» – в Бирме. В России пытаются

построить «суверенную демократию». За державу обидно.

…Я думал, что же делать, как жить и где работать. Чиновником

быть я не хотел. Чиновник живет по неким внутрикорпоративным

и, на мой взгляд, часто непристойным правилам. Зачастую он

должен покрывать беспредел, воровство и вранье. Это не по

мне. С другой стороны, в России после поражения в политике

подняться практически невозможно. По крайней мере, в этом

убеждены многие молодые и совсем старые политики. Богатая

на революции и кровавые разборки российская история

указывает на необходимость подчиниться воле сильного как

единственную возможность спасения. Но я решил не

подчиняться и не подстраиваться. Хотя каждый в той ситуации

делал свой выбор.

Ко мне пришел Павел Крашенинников, член СПС и депутат от

Магнитогорска, и стал объяснять, что ему надо делать карьеру,

жить и кормить семью, поэтому он переходит во фракцию

«Единая Россия». Понятная позиция. Остальным, которые не

согласны с политикой президента, кормить семьи не надо?..

«Страна рабов, страна господ», – поистине так, хотя очень

тяжело это понимать.

Поражения – уроки будущих побед

Это была тяжелая ночь – с 7 на 8 декабря 2003 года. Ночь

нашего проигрыша. Впервые начиная с 1991 года демократы в

России потерпели сокрушительное поражение на парламентских

выборах. Избиратели и раньше особо не жаловали политиков

либерального толка, но в декабре 2003 года нас грубо

выставили за дверь.

Мы собрались в центре Москвы, в ресторане с неуместным для

столь печального повода названием «Колбасофф», чтобы

отметить итоги парламентских выборов 2003 года. Именно

отметить, а не отпраздновать съезжались в ресторан

часам к десяти, успокоился.

Мы пили с Ириной Хакамадой, Дуней Смирновой и Таней

Толстой. Число выпивающих вокруг нас волнообразно менялось.

Помню, Алексей Кара-Мурза пытался выяснить какие-то

отношения, но забыл, по какому поводу. Это была обстановка,

напоминающая атмосферу в типичном российском кабаке с

сильно пьяной компанией. До драки, правда, дело не дошло.

Очевидно, что в 2003 году мы допустили ряд серьезных, роковых

ошибок. Моя личная фундаментальная ошибка состоит в том,

что уговорил Чубайса участвовать в выборах. Я знал, что Чубайс

– общенародный аллерген. У людей при встрече с Чубайсом или

в момент его появления на экране телевизора рефлекторно

сжимались кулаки и сужались зрачки. Я это наблюдал, причем в

разных частях России. Чубайса ненавидели даже больше, чем

Березовского. Но мне казалось, что в нем заложены такая сила и

такая внутренняя энергия, которые нормальному русскому

человеку не могут не понравиться. Чубайс – очень сильный

человек, он даже на «поминки» СПС приехал спокойный и

трезвый и долго, терпеливо обсуждал сложившуюся ситуацию.

Накануне выборов я верил, что его сила будет привлекать к нам

народ. Но я ошибся.

Еще одна ошибка в том, что в 2003 году мы не смогли

объединиться с «Яблоком» и сформировать общий

избирательный список. Личные амбиции оказались сильнее

здравого смысла, и нам всем пришлось жестоко поплатиться за

собственную гордыню.

Хватало и технологических ошибок. Достаточно вспомнить

письма счастья, разосланные миллионам избирателей, или наш

предвыборный ролик: счастливые лидеры партии куда-то летят

на красивом частном самолете. После этого ролика партия не

просто стала объектом для критики, а объектом насмешек и

ненависти. В результате мы пролетели на этом самолете мимо

наших избирателей. Да, нас сделали козлами отпущения, но мы

сами давали для этого достаточно поводов. Впрочем, меня в те

дни мучило не ощущение поражения и краха, а именно

досадного проигрыша.

Я как лидер партии еще до выборов объявил, что если мы

проиграем, то уйду в отставку. Не помню примера в нашей

стране, чтобы человек, начальник, после проигрыша встал и

отличить недруга от друга, товарища от приятеля или просто

хорошего человека. Мое окружение в целом состояло из

нормальных людей. Труднее стало общаться только с

кремлевскими чиновниками и членами правительства. Хотя есть

и исключения.

С Сурковым, например, который не является моим близким

другом и тем более единомышленником, мы спокойно смогли

общаться и дальше. Все ведь не только от должности, но и от

интеллекта зависит. Жизнь длинная, а земля круглая – сегодня

ты в оппозиции, а завтра в Кремле. И наоборот. В Кремле есть,

пусть и немного, людей, которые понимают этот закон

политической жизни.

Может возникнуть вопрос: мечтаю ли я сам оказаться в Кремле?

Есть очевидный рубеж или вершина, к которой стремится

каждый политик. По крайней мере, мечтает об этой вершине

каждый. Высший политический пост в государстве, победа на

президентских выборах – пик политической карьеры, маяк для

движения, мотив для борьбы. Каждый серьезный политик в

душе, конечно, хотел бы возглавить государство. По крайней

мере, думают об этом все, но говорят открыто – демагоги; а не

имеющие шансов на победу в розыгрыше главного приза

политики участвуют в выборах с удивительной настойчивостью.

Я давно заметил, что в политике довольно много людей

занимаются странными делами и увлекаются странными идеями.

Мнительность, подозрительность, вера в теорию заговоров – все

это отличительные черты самых популярных сегодня политиков

России. Но если взять книгу по психиатрии, то понимаешь, что

все это признаки болезни. Например, в нашем обществе очень

популярна идея, что Америка плетет заговор против России и что

помогает Америке Англия. Господа Жириновский и Рогозин,

многие кремлевские руководители в частных беседах любят

рассуждать о движении фигур на Великой шахматной доске,

координируемом из единого центра. По мне, честно говоря, все

это смахивает на паранойю.

На самом деле проблема России – это россияне. Главный враг

России – это мы сами, наше многовековое рабство, лицемерие и

одновременно чинопочитание, желание облизать начальника

независимо от его ранга. Типичное поведение нашего человека:

сначала самозабвенно облизывать начальника – директора

будет бессмысленная и трагическая война между демократами.

Что в политике, как и в мире животных, действует правило

Дарвина: самая жестокая война – это война внутривидовая, что

война СПС с «Яблоком» приведет к исчезновению обеих партий.

Мы долго говорили с Ходорковским, не скрывали, что готовы

пойти на уступки Явлинскому, готовы были пожертвовать

Чубайсом ради альянса демократов. Ведь главной проблемой

объединения стала личностная: Явлинский заявил, что ни при

каких обстоятельствах не появится рядом с Чубайсом. Поэтому

нам пришлось гарантировать, что в этом объединении Чубайса

не будет. Кроме того, мы предложили, чтобы именно Явлинский

был выдвинут объединенными демократами единым кандидатом

в президенты, хотя, конечно, понимали, что Григорий Алексеевич

далек от идеала. Мы надеялись, что объединение ресурсов и

радикальное увеличение финансирования демократической

коалиции сможет принести нам до 20 процентов голосов в Думе,

а потому готовы были идти на уступки.

Наше предложение на Ходорковского произвело сильное

впечатление. Он пошел к Григорию Алексеевичу. О чем он с ним

говорил, не знаю. Зато знаю ответ – «Нет!». Твердое «нет».

В советской политике и дипломатии уже был такой человек –

Андрей Андреевич Громыко. На Западе его звали «Мистер Нет».

Видимо, Явлинский является его тайным почитателем, по

крайней мере, неизменно отвечает «нет» на все попытки

объединить демократов и выдвигает даже какие-то аргументы. Я

же, наоборот, уверен, что если бы наш план тогда реализовался,

то сейчас ситуация в стране была бы совершенно иной. Да и

судьба МБХ не оказалась бы столь трагичной. Явлинский нас

тогда не послушал. Итог этой необъяснимой неуступчивости и

несговорчивости известен всем.

Григорий Алексеевич – человек, безусловно, либерально

демократических убеждений, хорош как оппозиционер, активно

критикует власть, часто правильно и аргументированно. У него

одна проблема: он не берет на себя ответственности. У нас был

отличный шанс сформировать в 1997 году энергичное,

современное и демократическое правительство, и ему

предложили пост первого вице-премьера (причем он мог вести

блок, связанный с экономикой, приватизацией). Явлинский

отказался. Затем Примаков его звал в свое правительство.

его окружения. Мне говорят: «Да, воруют, но и наша зарплата

выросла. Да, мы должны зарабатывать 1000, а получаем 300, но

ведь триста больше ста». Как поломать эту странную логику, это

генетическое умение довольствоваться малым? С другой

стороны, столь очевидные вещи и объяснять трудно. В

результате большое число толковых и ярких политиков устали и

решили подстроиться под новое время и нового царя.

Особенность деспотизма, авторитарной системы – отсутствие

политических лидеров. На арене должен быть только один лидер

– президент. На российской политической сцене образы бывших

политических деятелей сохранились, но они превратились в

маски, которые лежат на полках и пылятся. Посмотришь

телевизор – в России живет и трудится только один великий и

могучий забронзовевший лидер. Остальные – политические

пигмеи. А можно ли под микроскопом рассмотреть пигмеев,

можно ли отличить их друг от друга? И все-таки попробуем.

Жириновский – проект, созданный в недрах КГБ СССР. Он всегда

под контролем и всегда договаривается со всеми

представителями власти, независимо от того, кто восседает в

Кремле. И, кстати, Жириновский этого не скрывает. На мой

взгляд, Владимир Вольфович близок по взглядам к Путину.

Кроме того, он реальный советник Путина по вопросам Среднего

Востока. Это о многом говорит.

Жириновский – человек умный и одновременно больной. Это

фантастическое сочетание делает его суперхаризматичным. Вы

только попробуйте все мысли, в том числе самые крамольные,

запредельные, которые есть у вас в голове, произнести вслух,

чтобы их услышали, скажем, домочадцы или сослуживцы.

Уверен: очень быстро они отправят вас в психлечебницу,

несмотря на то, что вы всего лишь изобразили Жириновского.

Кто там еще в ЛДПР? Митрофанов – бледная тень босса.

Малышкин – просто анекдот в штанах. У остальных депутатов от

ЛДПР партийный билет – это проездной талончик на время

выборов: купил и заехал в парламент.

При этом Жириновский выполняет одну важную и позитивную

миссию: он перетягивает на свою сторону националистов и

больных людей. На старости лет он наконец признался, что его

отец еврей и похоронен в Израиле. Фантастическая и довольно

типичная ситуация: русский националист оказался евреем.

полезнее и как пропагандистский ресурс, и как спонсор.

Коммунисты в России очень специфичны. Вместо защиты

интересов простого народа они защищают монополии, грудью

встают на поддержку «Газпрома» и железных дорог, потому что

считают их основой государства. После захвата террористами

театрального центра на Дубровке в Москве именно коммунисты

выступили против создания специальной парламентской

комиссии по расследованию. Меня всегда удивляла их страшная

эклектика: с одной стороны – коммунистический

интернационализм, а с другой – антисемитизм. Сейчас они на

стороне Хезболлы, но против чеченских сепаратистов. Как можно

в принципе разделять террористов и боевиков на хороших и

плохих? У коммунистов это получается.

Случай с Рогозиным произвел на всех неизгладимое

впечатление. Человека подняли до невиданных политических

высот, раздули до внушительных размеров, а потом – «лопнули».

О Рогозина хладнокровно вытерли ноги. История с партией

«Родина» и ее краткосрочным лидером Дмитрием Рогозиным –

классика путинского стиля политической разводки. Пример

Рогозина послужил наглядным уроком для резвых псевдогероев

российского политического спектакля. Но Жириновскому,

Зюганову и лидерам помельче Путин нравится. Действительно

искренне нравится. За ностальгию по СССР, за сталинский гимн,

за борьбу с Западом и демократией.

Если говорить о демократической оппозиции, то на этом фланге

ситуация также непростая. Например, мы с Чубайсом ведем

бесконечный спор по поводу Путина: Чубайс всегда его

поддерживал, я – никогда. И, возможно, еще одной причиной

поражения СПС и «Яблока» было отсутствие ясной и четкой

позиции по отношению к власти. Либо мы за Путина, либо мы

против. Причем позиция «за Путина» уже занята «партией

власти» и ее клонами.

В общем, после спокойного рассуждения понимаешь, что не

было иного выхода у правой оппозиции, кроме как быть против

Путина. Причем в идеологическом плане для нашей партии это

было бы абсолютно естественным и органичным. Почему?

Президент Путин сделал свой выбор: он ставит на бюрократию,

на спецслужбы, он зажимает бизнес, установил цензуру,

продолжал войну в Чечне. Все идеологические установки СПС

например, предлагают сделать бюджет или написать концепцию

налоговой реформы, и он относится к этим предложениям так,

будто остается главой правительства, – очень и очень

ответственно. Я его успокаиваю, убеждаю, что он не отвечает за

нынешних чиновников и их странные шаги, что он свою голову

на их дурацкие плечи не подставит. Но Егор Тимурович все

равно будет делать так, словно на нем лежит весь груз

ответственности.

Во время предвыборной кампании в 2003 году многим казалось,

что это самоубийство – сказать, что мы находимся в оппозиции к

президенту. Ведь к тому времени людям уже окончательно

промыли мозги. Когда им на первом, втором, третьем каналах с

утра до вечера твердили, что «Путин великий», они постепенно

начали верить.

Очевидно и то, что если бы мы выбрали оппозиционный курс на

тех выборах, то в нашем списке не было бы Чубайса: он по

определению не мог проходить по списку оппозиционной партии.

Но все-таки я уверен, что жесткое позиционирование против

Путина принесло бы успех. Убежден: мы были бы в Думе, хотя

бы потому, что люди уважают позицию. Самая худшая политика

– это отсутствие позиции. Позиция может быть верной,

неверной, она может меняться со временем, но она должна

быть. Пример – выборы 2003 года. У каждой партии, прошедшей

в Думу, была четко обозначенная позиция. У «Единой России» –

«мы за Путина». У «Родины» – «посадить Чубайса».

Жириновскому, правда, никакая позиция, на мой взгляд, вообще

не нужна. Жириновскому нужен Жириновский. Но и он, не

изменяя себе, во всех выступлениях «мыл сапоги в Индийском

океане».

Кстати, коммунисты проиграли выборы все по той же причине – у

них не было позиции. Они с олигархами должны были бороться,

а у них олигархи по партийному списку проходили, точнее –

осколки олигархов.

В политике часто надо делать выбор между целесообразностью

и порядочностью. Неприятно в этом признаваться, но это факт.

Приведу пример из собственной жизни.

В марте 1997 года Чубайса и меня назначили первыми вице

премьерами правительства. Я был в тот момент таким же

популярным политиком, как сейчас Путин, а вот Чубайс

выбор жестче и проще: в стране победит диктатура или

демократия? По этому вопросу и по проблеме реформирования

политической системы государства у нас нет принципиальных

разногласий с «Яблоком», поэтому не объединяться в коалицию

– это преступление.

Однако я считаю, что механическое соединение СПС – «Яблоко»

уже невозможно. На этой идее надо поставить крест и

прекратить всякую дискуссию на эту тему. Нужна новая партия с

новым названием. Второе – это новые руководители, новые

лица. Третье – новая программа.

Убежден: если не будет объединения, то шансов у демократов в

ближайшие годы нет вообще, демократическое движение

превратится в диссидентское. Оно маргинализируется и

окончательно уйдет из реальной политики. Может быть, и надо,

чтобы так случилось, чтобы совсем свежие люди появились – те,

кого Путин сейчас в тюрьму сажает за «Идущих без Путина», за

марши несогласных. Чтобы на наше место пришли совсем

молодые и энергичные. А среди нынешних демократов «новых»

нет. Все одинаковые. Мы все вышли из горбачевско-ельцинской

шинели. Все демократы: Рыжков, Каспаров, Хакамада, Касьянов,

Явлинский, Немцов, Чубайс, Гайдар… – это все горбачевско

ельцинский призыв.

Особенность наших сторонников – высокий уровень

образования. Половозрастная структура, социальная структура

избирателей, на мой взгляд, не имеют принципиального

значения. Я, например, считаю глупостью говорить, что мы

партия среднего класса. Потому что у нас этого самого среднего

класса нет нигде, кроме Москвы, Питера и, может быть,

Тюменской области. А во-вторых, средний класс, как правило,

очень конформистски настроен и, в принципе, крайне

аполитичен.

Еще более глупо замыкаться на предпринимателях. Поэтому,

если говорить о социальных группах, на которые могут

ориентироваться демократы, я сформулировал бы так:

образованные люди; молодежь; люди «самодеятельного» труда,

которые сами себе на хлеб зарабатывают. Плюс к ним –

чиновничество местного самоуправления и областного уровня, у

которого отобрали деньги и полномочия и которое чувствует себя

обиженным; многих из них уже достала эта лживая

беспредела бюрократии. При здоровой и принципиальной

парламентской оппозиции в стране сохранились бы выборы

губернаторов, больше денег оставалось бы в регионах.

Парламентский контроль за властью не допустил бы

непродуманной монетизации льгот, позволил бы расследовать

трагедию Беслана, остановить многих казнокрадов.

Как только возникнет спрос на свободу и демократию, как только

станет понятно, что построенный за последние годы режим – это

коррупция, жуткая пропасть между олигархами и бедными, тогда

и появится один популярный лидер. Как только возникнет спрос

на правду – появится и спрос на честного лидера. Но пока в

России спрос на ложь, иллюзию благополучия и стабильности.

Люди не готовы свою судьбу взять в собственные руки. И это

тоже историческая традиция. Иногда мне даже кажется, что путь

к свободе в России будет гораздо длиннее, чем в Украине и даже

в Белоруссии. И еще неизвестно, с каким финалом. Нам мешает

халявная нефть, она очень сильно расслабляет и отупляет. И

крепостное прошлое мешает не меньше.

Приход к власти Ельцина после антикоммунистических

манифестаций все-таки стал знаком того, что страна двигалась

по демократическому пути. Сейчас другая ситуация. Я согласен,

что борьба с Путиным, в которой участвуют разные политические

силы, может и не закончиться победой демократии. Может

закончиться приходом к власти крайних националистов, потому

что ненависть к инородцам, кавказцам очень сильна. Она к тому

же разжигается официальной властью. Кроме того, все эти акции

протеста окрашены скорее в бордово-красные, а может быть, и в

коричневые тона… Просто так подобное не проходит. Поэтому

угроза, что после Путина у нас будет что-то такое совсем уже

кошмарное, фашистское, существует.

Ситуация осложняется тем, что многие демократы

демонстрируют политический инфантилизм, переоценивая свою

личную популярность (у всех вождей-демократов популярность

от одного до трех процентов, это лучшие результаты). Если

демократы и дальше останутся такими же атомизированными, то

вероятность трансформации путинского режима в красно

коричневый очень высока.

Мы в России любим верить в чудо. Вдруг появится новый лидер,

вдруг народ прозреет и так далее. Но мы не можем не замечать

бизнесмены конца 1980-х – первой половины 1990-х годов, с

сомнительных сделок, во второй половине 1990-х годов он стал

решительно меняться. Он стремился создать преуспевающую

компанию, отсталую компанию советского типа превратил в

международный концерн с прозрачной бухгалтерией и чистой

репутацией.

Ходорковский – честолюбивый человек, для которого важным

являлось общественное признание. Он понял, что каждый новый

заработанный миллиард ничего не меняет в его жизни. Наконец

ему стало скучно, и он решил сменить род занятий. Михаил

посчитал, что в сфере бизнеса все мечты сбылись и все цели

достигнуты, и дальше начинается скучная история. Скучать он

не привык и не любил.

В России нет кристально чистых олигархов. Наверное, не много

таких миллиардеров-ангелов наберется и по миру. Практически

все российские олигархи прошли через залоговые аукционы, все

использовали непрозрачные правила приватизации, все сделали

состояния за считанные годы, в то время как на Западе

подобные состояния зарабатывались на протяжении нескольких

поколений. Все российские олигархи к тому же практически

одного возраста – это поколение сорокалетних, которые

заканчивали университеты как раз к моменту распада СССР.

Ходорковский, естественно, не ангел. Но чем он отличался от

других, чем выделялся? В первую очередь тем, что вел себя

скромно, не страдал неуемной любовью к роскошной жизни,

летал рейсовыми самолетами. Я его как-то спрашивал, почему

рейсовыми. Он ответил: «Зачем отрываться от людей? Я тогда

буду плохо понимать, что происходит». Только под конец, по

моему, он стал летать чартерами.

В тандеме Ходорковский – Невзлин и вообще в ЮКОСе Михаил

был безусловным лидером. Да, он слушал других людей,

советовался, обсуждал, но оставался лидером, причем лидером

очень жестким. Он реально управлял компанией, вникая во все

вопросы. Как генеральный директор ЮКОСа он погружался в

промышленную деятельность и разбирался в нюансах

нефтедобычи и нефтепереработки. Он был достаточно

конструктивным и деловым. Ходорковский ко всем этим ребятам

– и Шахновскому, и Невзлину, и Лебедеву – относился как к

своим соратникам. Но решения принимал сам. В ЮКОСе не

было коллегиальности. По принципиальным вопросам только он

предложил я ему. Михаил Борисович не спорил, абсолютно

спокойно подписал график выплат и выполнил его. Без шума,

криков и угроз.

Ходорковский никогда не вел себя нагло и агрессивно, как

Березовский с Гусинским. Конечно, как и многие, он лоббировал

собственные интересы.

У нас был конфликт в конце 2002 года. Я предлагал резко

увеличить природную ренту для нефтяных компаний, поскольку

они получают сверхприбыль, и одновременно снизить налоги

для тех, кто работает не в сырьевом секторе. На конференции

по этому вопросу мы сидели рядом, но говорили прямо

противоположные вещи. Казалось бы, должны расстаться

врагами. Но мы при этом сохранили абсолютно нормальные

отношения. Хотя я покушался на его доходы, а для многих

бизнесменов доходы – это самоцель, мегацель и весь смысл

жизни.

Кстати, Ходорковский не финансировал СПС, когда мы

находились в парламенте, хотя финансировал «Яблоко».

Помогать нам он решил в 2003 году. Коммунистам, как он мне

лично говорил, денег не давал. Еще он финансировал довольно

много одномандатных депутатов – человек сорок.

Я его спрашивал, зачем он это делает. Он считал, что за счет

СПС и «Яблока» реальную оппозицию в парламенте создать

нельзя. В то же время хотел, чтобы в России появилась сильная

демократическая оппозиция, как в любом цивилизованном

обществе.

В частной жизни Михаил вел себя тихо и скромно. Зачастую

Леонид Невзлин, который вел себя напористо и жестко в любой

обстановке, говорил в десять раз больше, чем Ходорковский.

Ходорковский семейный, уравновешенный человек.

Малопьющий. Я не раз бывал у него дома, они с женой – тихие,

невозмутимые люди. Однажды мы поехали в Милан на какую-то

конференцию. Пока обсуждали глобальные проблемы, моя жена

Раиса с его женой Инной поехали в Венецию на экскурсию. У

жены Ходорковского закончились деньги. Рая одолжила ей, а

потом приехала с круглыми глазами и говорит: «Представляешь,

я жене Ходорковского денег одолжила!».

Многие, в том числе и я, гораздо жестче критикуют Путина, чем

Михаил Борисович. При этом мы – на свободе. Почему?

окружающим, и к себе. Случайные, несамодостаточные политики

демонизируют и людей, и своих противников. Путин

демонизировал Березовского, хотя тот и не гений, и не дьявол.

То же самое происходит с Ходорковским.

Понятно и другое: российская власть уверена, что сможет всех

запугать. Кремль стремится задавить любое, даже робкое

интеллектуальное и демократическое сопротивление. А

бизнесменам есть что терять, и в этом смысле они особенно

уязвимы. Они создают миллионы рабочих мест, вкладывают в

свои предприятия огромные средства, платят огромные налоги.

Они должны вести себя осторожно. Но их нельзя превращать в

рабов, потому что независимость – это главный мотив в

деятельности любого предпринимателя.

Обстоятельства непреодолимой силы

Периодически в политической карьере возникают ситуации,

когда все ваши усилия разбиваются о непреодолимое

препятствие в виде вновь открывшихся обстоятельств. Вдруг

далеко от мест вашего обитания и деятельности происходят

события, которые разрушают ваши собственные планы,

разворачивают, тормозят или, наоборот, резко ускоряют ход

исторического процесса. Скачок мировых цен на нефть стал

именно тем фактором, который повлиял на политические и

общественные процессы в России в начале XXI века. Поделать с

этим ничего нельзя, но вынести полезные уроки и сделать

выводы следует.

Я долго размышлял, как колебания цен на нефть влияют на

политические процессы в государстве. Существует три основных

закона взаимосвязи нефтяных цен и политической и

общественной обстановки в стране.

Первый закон: чем выше цена на нефть – тем выше коррупция.

Это касается не только России. В 2000 году, когда Путин стал

президентом, нефть стоила 20 долларов за баррель. По данным

организации «Трансперанси интернешнл», по уровню коррупции

Россия занимала 80-е место в мире. В 2007 году нефть стоит

50–60 долларов, Россия была на 130-м месте.

Ровно такой же скачок с гигантским ростом коррупции произошел

в Казахстане, Азербайджане, Венесуэле, Мексике и даже

определить активность и эффективность правительства. Это –

«правило Гайдара». По этому закону эффективность

правительства обратно пропорциональна ценам на нефть: чем

выше цены на нефть – тем слабее правительство и тем меньше

оно напрягается. Если нефть на мировом рынке стоит 10

долларов за баррель – правительство энергичное, толковое,

целеустремленное, работоспособное, профессиональное. Если

цены достигли уровня 30 долларов – правительство тянет лямку

управления экономикой на троечку. Цена в 70 долларов за

баррель нефти превращает государственных чиновников

высокого ранга в олигофренов. Конечно, нельзя отрицать

интеллектуальные способности отдельных министров, но в

правительстве в целом преобладает некая коллективная

бессознательность.

Запредельные цены на нефть наполняют государственный

бюджет без особого напряжения. Страна завалена

нефтедолларами. В подобной ситуации возникает ощущение

полной безнаказанности, безответственности высших

должностных лиц. Это в свою очередь порождает невиданный

ранее рост коррупции. В данной ситуации фамилии конкретных

людей не имеют абсолютно никакого значения. Один и тот же

правитель при 10 долларах за баррель нефти ведет себя

совершенно иначе, чем при 70.

Я знаю, например, не одного, а двух Путиных. Один Путин – это

начинающий президент, второй – президент забронзовевший.

Путин начинающий – это человек, который ввел самые низкие в

Европе налоги, решил вековую проблему с землей, приняв

Земельный кодекс, принял один из самых прогрессивных

трудовых кодексов, в принципе, позволяющий людям защищать

свои права перед нанимателем. Молодой президент пытался

провести административную и судебную реформы, первым,

наплевав на антиамериканизм общества, выразил свою

поддержку американскому народу в связи с трагедией 11

сентября… И так далее. Обращаю внимание, что Путин тогда

жил при цене на нефть в 20 долларов за баррель.

Что же произошло с российским президентом при цене на нефть

в 70 долларов за баррель? Кем он стал сейчас? Кто такой

президент Путин во второй части своего долгого правления? Это

человек, который окончательно и бесповоротно ввел цензуру,

«Газпром» имеет фантастическое влияние на то, чтобы в Европе

было тепло и горели лампочки.

«Газпром» находится под контролем государства. Контрольный

пакет компании принадлежит государству. Все назначения в

«Газпроме», не только высшего, но и среднего звена

осуществляются государственными чиновниками. А руководство

этой компании, первые лица и их заместители назначаются

лично президентом страны. Это очень важно понимать.

При этом «Газпром» является неестественной монополией. Дело

в том, что газ в России добывает не только «Газпром», но еще и

«Сургутнефтегаз», «Лукойл», «Роснефть», ТНК-BP, «Нордгаз» и

«Новотек». «Газпром» искусственно не пускает эти компании в

свой газопровод и заставляет за бесценок продавать газ на

входе в трубу. Это невыгодно, и многие компании просто сжигают

газ, который добывают вместе с нефтью.

Глава «Газпрома» Алексей Миллер – это ближайший друг

президента, они знакомы с незапамятных питерских времен.

Владимир Путин и Алексей Миллер почти одновременно стали

руководить, один – страной, другой – «Газпромом». За время их

руководства «Газпром» не освоил ни одного месторождения и не

построил ни одного магистрального газопровода. Все, о чем они

говорят – Североевропейский газопровод, Штокмановское

месторождение, – это все проекты, это все далекое будущее.

«Газпрому» мешает чрезмерная политизация. «Газпром» никто в

мире не воспринимает как хозяйствующий субъект. «Газпром» –

это инструмент политики Путина как в стране, так и за рубежом.

«Газпрому», предположим, надо осваивать Штокмановское

месторождение, а он вынужден покупать средства массовой

информации. «Газпром» участвовал в сделке с Абрамовичем и

выложил 13 млрд долларов. А можно было за эти деньги газом

заняться. «Газпром» терпит убытки от продажи газа в

Белоруссию. Это все политические решения, и «Газпром» терпит

от них убытки.

Неудивительно, что производственные показатели компании

очень плохие. В то время как экономика России росла по 6–7 %

в год, производство газа почти не росло. В этих условиях должен

был начаться тотальный дефицит газа. И он начался.

Уже в 2007 году дефицит газа выразился, например, в том, что

Северо-Западная ТЭЦ, построенная ударными темпами, чтобы

нарушение прав и свобод граждан. Рост коррупции достигнет

запредельных масштабов. Точно так же, как в Советском Союзе

со служебного входа выносили мешки со жратвой, в России

после 2008 года появятся услуги черного рынка по поставкам

газа. Если дефицит будет 50 млрд кубов, то взяток за

распределение этого газа будут брать на 5 млрд долларов в год.

Дополнительно к тем взяткам, которые берут сейчас.

Справиться с дефицитом можно. Надо разрешить компаниям,

которые добывают газ, транспортировать его по трубам

«Газпрома». Не по бандитским тарифам, а по нормальным. То

есть, говоря экономическим языком, необходимо провести

либерализацию рынка и разрешить всем покупать газ у кого

угодно, а не только у «Газпрома». В этом случае дефицит

удастся покрыть за два-три года. Это можно сделать, сохраняя

монополию «Газпрома» на экспорт газа. Можно создать

свободный рынок газа внутри России, а на Запад продавать

только через «Газпром». Это было бы супервыгодно для России.

Но так не произойдет. Все будет как всегда. Если не поменяется

нынешняя политика монополизации всего, а она не изменится

при таких ценах на нефть, мы увидим ежегодную борьбу с

дефицитом газа и ежегодное повышение цен на газ. И только

тогда, когда начнут лопаться трубы, замерзать города и

срываться западные контракты, только тогда, когда начнутся

массовые волнения, власти проведут либерализацию рынка

газа.

И еще один момент. Раздутая машина государственного

аппарата обладает одной особенностью: она прожорлива.

Раньше для поддержания основных функций государства надо

было, чтобы нефть стоила в пределах 16 долларов за баррель.

(Хотя мы справлялись с поставленными задачами и при 12

долларах за баррель, но, конечно, 12 долларов – это

балансирование на грани обвала, прогулка на канате над

пропастью, и все-таки выживали). Когда к власти пришел

Владимир Путин, стало ясно, что государство может жить только

при цене в 20 долларов за баррель. Недавно эксперты

Министерства финансов вновь все пересчитали и заложили уже

28 долларов за баррель в качестве минимального порога

бескризисного существования государства.

В моих рассуждениях нет никакого злорадства или партийной

России свою игру. Я был в Украине и помогал Ющенко, когда по

сути это было критичным: решалось – Украина будет

демократическим государством или коррумпированной

диктатурой. Как бы ни ругали «оранжевую» революцию, сколько

бы ни говорили о том, какой там хаос и беспорядок, ее

позитивный итог очевиден. Украина – это демократия. И с этого

пути, несмотря на Януковича, Тимошенко, скандалы, коррупцию

и так далее, она уже не свернет. Это случилось на Майдане и

было закреплено в первый год после «оранжевой» революции.

Сейчас там будет сложнейший процесс хождения по ухабам,

движение по проселочной украинской дороге, но в правильном,

европейском направлении. В этом смысле участвовать в

ежедневном политическом процессе этой страны я не могу,

потому что я не гражданин Украины, и, слава Богу, там есть

люди, которые и сами могут свою судьбу определять. Помогать

им в судьбоносный момент я считал правильным. Кроме того,

есть мало людей, которые имели счастье участвовать в двух

демократических революциях – 1991 году в России и в 2004 году

в Украине.

Но две славянские страны выбрали разные направления

развития. Украина – большой грузовик, который движется по

колее проселочной, ухабистой дороги. Колея эта, хоть и не

комфортная, но в Европу. В кузове люди, 45 млн. человек, в

кабине трое – Тимошенко, Янукович и Ющенко. Они вырывают

друг у друга руль, машину трясет, люди недовольны, бьют по

кабине, мол, угомонитесь вы там, наконец. Но едет она в

европейском направлении и это хорошо. Россия – огромный

грузовик, 142 млн. чел. в кузове. Грузовик движется по гладкому

льду. За рулем один человек – В.Путин. Грузовик едет ровно, без

качки. Люди довольны, некоторые счастливы. По кабине никто не

бьет. Водитель расслабленный, работает кондиционер, играет

приятная музыка. Только люди в грузовике не знают, что лед

может стать тонким и грузовик рухнет. Люди не знают, что

толщина льда зависит от цены на нефть и других сырьевых

ресурсов страны. Им хорошо. Вот такие две разные судьбы у

наших стран.

У Белоруссии стать нормальной демократической страной

гораздо больше шансов, чем у России. И, кстати, может быть

гораздо больше, чем у Украины. Потому что это маленькая

Госкомимущества и так далее – поехали в Минск работать.

Через две недели они вернулись и сказали, что для «Москвы»

дали какой-то общественный туалет, для «Питера» –

разрушенное здание комбината бытового обслуживания, а для

«Нижнего» – пустырь на окраине, где вообще люди не живут.

Вообще история белорусско-российских отношений в последние

10 лет демонстрирует полную импотенцию нашей внешней

политики. Эта слабость обусловлена изжившей себя системой

принятия решений.

С политическим устройством Российского государства случились

те же печальные изменения. Политическая система к 2007 году

превратилась в головастика. Большая голова – это Кремль, все

остальное – хвост, который не имеет никакого принципиального

значения. Хвост очень тесно связан с огромной головой, но его

самостоятельные действия не только невозможны, но и

караются. В конце концов, головастик может отбросить этот

хвост и прикрепить себе другой.

Партийное образование под названием «Единая Россия» – это

динозавр, у которого тело большое, а мозг маленький. Время

жизни ограничено волей одного или нескольких человек. С точки

зрения традиционной, классической демократической системы

«Единая Россия» – это не партия, у нее нет ни идеологии, ни

внятных лидеров, ни каких-то самостоятельных решений. Она –

бессмысленный придаток исполнительной власти. Таким же

хвостом головастика может стать «Справедливая Россия»,

которая образовалась в результате слияния «Партии жизни» с

«Партией пенсионеров» и «Родиной». Иногда это образование

так и называют – «партия РоЖи» (Родина и жизнь). Хотя они

выбрали для себя новое пафосное название, и «РоЖа»

превратилась в «Справедливую Россию». Политические

сержанты не стесняются брать на себя генеральские

обязательства.

Извращение политической системы проходит под бесконечные

разговоры о стабильности и сохранении государства. При этом

люди, которые пытаются подчинить своей воле это

большеголовое, но абсолютно безмозглое существо, достаточно

искушенные и циничные. Они занимают ключевые посты, у них

все в порядке с деньгами, они обладают неограниченными

возможностями, и их единственная цель сейчас – сохранить

поэтому жалеть их не стоит: умные и способные люди

превратились в рабов и трусов, хотя сами себя деликатно они

называют конформистами. Я вовсе не считаю наличие большого

числа конформистов трагедией. Конформизм – это

определенный психологический склад человека. Наше общество

построено на отношениях конформизма, потому что людям так

проще жить.

«Единоросы», наверное, переживают за судьбу Родины.

Некоторые действительно являются искренними сторонниками

Путина и твердой политической руки. Они считают, что Россия

еще не доросла до демократии, что российский народ тупой,

пьяный и ленивый, что нашему Ивану доверять ничего нельзя.

Такие политики уверены, что российский народ периодически

необходимо приводить в чувство, иначе у России нет перспектив.

Они приводят серьезные аргументы в защиту такого подхода,

напоминают нам, что американской демократии около двухсот

лет, европейской – еще больше. Считают, что не стоит

форсировать события и умещать многовековой путь

демократического развития в 15 или 20 лет. Это искренние

сторонники Путина. Но искренние люди во власти сейчас

составляют меньшинство. Большинство в официальной политике

– конъюнктурщики, которые любым путем пытаются сделать

карьеру: дипломатическую, партийную, губернаторскую и так

далее.

Я никого из них не осуждают, они – другие. Их воспитывали на

иных, для меня неприемлемых принципах. Им нравится

вылизывать вышестоящего начальника, ну а я не испытываю не

малейшего желания это делать и тем более получать от этого

удовольствие. Они никогда не станут рисковать своим

положением ради правды, а для меня чистая совесть важнее

хлебного места. Конформисты есть в любом обществе, в любой

стране. Проблема не в них конкретно. Проблема в том, что наша

власть сознательно культивирует этот вид рабства. Именно в

интеллектуальном и психологическом рабстве нашей

политической элиты заключается трагедия современной России.

лет Россия страдала от рабства, начавшегося во времена Ивана

Грозного и существовавшего при коммунистах.

У нас не было колониального рабства, потому что Россию никто

не мог завоевать, но российский вид рабства закреплен на

уровень латиноамериканских и азиатских автократий.

Я много думал над тем, почему Владимир Путин обманул

ожидания реформаторов, почему он свернул с дороги. Может

быть, он притворялся адекватным и современным политиком с

самого начала?

Мне кажется, что секрет заключается в ментальности этого

человека.

Владимир Путин – чекист. Чекист без рефлексии, чекист на

уровне инстинктов. Это люди с определенным складом

характера, которые не терпят открытости, постоянно живут в

режиме распознавания «свой-чужой». Они крайне недоверчивы.

Это профессиональные черты и профессиональные отклонения,

такие есть у каждой профессии. Журналистам, например, что-то

расскажешь по секрету, они поклянутся хранить тайну вечно, а

через какое-то время обязательно об этом напишут или каким-то

другим образом продемонстрируют свою осведомленность. У

политиков другой профессиональный вывих психики: если он

понимает, что при помощи красного словца можно завоевать

популярность, хотя словцо это и не надо бы поминать всуе,

политик все равно не удержится. И все-таки у сотрудников

спецслужб самые небезопасные характерные поведенческие

стереотипы.

Почему произошла узурпация власти в России? Я уверен, что

ответ лежит в психологической, а не в идеологической области.

Путин и пришедшая с ним команда бывших сотрудников КГБ

патологически не доверяют людям. Путин не доверял избранным

губернаторам, не доверял людям без питерской прописки.

Кстати, он в каком-то интервью откровенно признался, что

никому не доверяет. А раз не доверяет, то концентрирует в своих

руках всю власть, лишая людей прав.

Внутренние комплексы разведчика Путина обернулись для

страны серьезной реставрацией отживших порядков. Ради

сохранения душевного спокойствия президента свернули

федеративные отношения в огромной стране, свернули местное

самоуправление. Теперь будут в Москве решать, как в Корякском

округе давать тепло: при помощи газа или угля?

Что касается убеждений, то нельзя сказать, что у Путина их нет.

Есть. Например, абсолютный приоритет государства над

человеком. Это же идеология. Вот ты, Немцов, – разрушитель

правильно вот так однозначно высказывать поддержку одному из

кандидатов», то перспективой стала бы тюрьма. Поясню ход

мысли. Немцов ничего не украл, у него нет миллиардов, мы ему

ничего не давали, он нам ничего не должен. Он кричит, но это

его профессия, что с ним делать? Бизнесмены – они все

наворовались, поэтому пусть сидят тихо.

Начав политическую карьеру и активную политическую жизнь с

поста президента, Путин не имел политического опыта. Даже на

региональном уровне он отвечал за международные связи. Я

был губернатором и прекрасно знаю, что такое международные

связи на региональном уровне, пусть и в Санкт-Петербурге. Это,

по большому счету, представительские функции, не требующие

принятия каких-то важных решений. Заместитель губернатора по

международным делам отвечал за встречу иностранных

делегаций, ездил вместе с губернатором по городам

побратимам, следил за чистотой в местах скопления

иностранных туристов, их питанием и так далее.

Будучи офицером КГБ, Путин привык сообщать начальнику

какую-то информацию, в том числе иногда и не совсем

проверенную, но не привык принимать решения. У него была

такая работа на протяжении нескольких десятилетий –

информировать начальство. Теперь он сам себе начальство,

информировать некого, надо принимать решения. Однако

недоверие мешает ему давать поручения людям. Путин, конечно,

понимает, что вопросов накапливается с каждым годом все

больше, самостоятельно с каждой проблемой разобраться

просто физически невозможно, но в то же время и довериться

никому не может. Управляемость при этом стремится к нулю.

Вторая особенность манеры путинского управления –

подозрительность к окружающему миру. Ощущение, что все

вокруг враги, – последствия прошлого воспитания. Все

вернулось на круги своя, и главный враг – Соединенные Штаты

Америки. Конечно, Америка не друг. Лицемерная, эгоистичная и

при этом демократическая страна. Но и нам не следует

изображать из себя ангелов. Мы должны вести себя

прагматично. У США есть собственные интересы, у нас – свои.

Но наш интерес заключается еще и в том, чтобы стать

демократической страной и восстановить с американцами

нормальные рабочие отношения. Почти все деньги от экспорта –

побывать там, чтобы делать такие оптимистические выводы. Я

несколько раз ездил в Чечню – и во время первой кампании, и

после начала второй. Ужасное зрелище. Беспробудное пьянство

на всех блок-постах, проститутки, обслуживающие военных за

300 рублей, сплошная коррупция с продажей топлива, торговля

самодельным бензином, который производился там же на

незаконных заводиках. Я все это видел. Это производило

впечатление полной безнадеги. Очевидно для меня стало и то,

что в умах, в головах военных и людей, прошедших через войну

на Северном Кавказе, Чечня уже давно – суверенная

территория.

В Чечне я был много раз – в 1999-м, 2000-м, 2001-м, 2002-м.

Дело в том, что там воевало много моих знакомых и друзей из

Нижнего Новгорода. Когда Путин дал указание выбить Басаева

из Дагестана, я это поддержал. Но когда начались массовые

зачистки в самой Чечне, когда массовые исчезновения людей

сопровождались сжиганием домов и стало ясно, что кровная

месть никогда не закончится, я выступил против.

Для огромного числа россиян Чечня превратилась в

ненавистную территорию, но практически суверенную. К 2000

году отношения между Москвой и Грозным достигли критической

точки. Затем несколько лет российская армия и милиция

восстанавливали там признаки российской государственности. И

что теперь? Нет Масхадова, нет Басаева, а ситуация

принципиально не изменилась. Кстати, говорят, Басаев погиб от

бомбы, начиненной гвоздями. Специалисты ФСБ подобных бомб

никогда не делали. В этой связи версия о том, что Басаев погиб

в результате внутренних разборок, не кажется фантастической.

Однако официальная пропаганда это скрывает.

Внешне в Чечне восстановлен конституционный порядок. Но

Рамзан Кадыров – разве это порядок, которого желает

большинство россиян? Рамзан участвовал в джихаде против

России вместе со своим отцом, потом спустился с гор и за

конкретные привилегии временно сотрудничает с Путиным.

Кадыров имеет право с оружием заходить в московские кафе и

рестораны, бесконтрольно тратить бюджетные деньги и

содержать гвардию, которая выполняет исключительно его

приказы. Таков российский конституционный порядок? У

Кадырова есть фантастическая возможность шантажировать

обязательства. Есть не только обязательства у России не

вмешиваться в компетенцию Чечни, но и руководство Чечни

обязуется выполнять российскую Конституцию. Авторство

хасавюртовских соглашений принадлежит вовсе не генералу

Лебедю. Александр Лебедь как секретарь Совета безопасности

взял на себя функцию первоначальных тяжелых и опасных

переговоров с Масхадовым, но непосредственно текст

соглашений писали Лукин и Рогозин. Бывший лидер партии

«Родина» очень не любит обсуждать эту тему, хотя факты –

вещь упрямая.

За этими соглашениями последовали полное безволие и

невозможность решать серьезные вопросы. Я в то время уже

работал в правительстве. Я не отвечал за Чечню, я отвечал за

российскую энергетику. Единственный вопрос, который нам

удалось решить с Масхадовым, и решить конструктивно – это

вопрос о транзите нефти на чеченском участке.

Нефть воровали из нефтепровода Баку-Новороссийск все кому

не лень. Помимо воровства людей, воровство нефти и

производство из нее дешевого бензина стали для полевых

командиров главными источниками дохода. Мы решили эту

проблему достаточно быстро и радикально: за полтора месяца

проложили трубу в обход Чечни. Как только построили новую

трубу – чеченцы перестали воровать нефть.

Масхадов распорядился создать специальные отряды по охране

трубопровода. Мы платили за транзит, воровство нефти

прекратилось. Это, пожалуй, единственный случай нормального

сотрудничества с независимым чеченским правительством.

С чеченцами непросто иметь дело. Была мысль вернуться к

проекту генерала Ермолова, который покорял Северный Кавказ

в XIX веке. Он считал, что необходимо отделить горную Чечню от

равнинной. Эксперты в разгар боевых действий серьезно

прорабатывали этот вариант. Они предлагали объявить горную

часть Чечни мятежной территорией и контролировать по

периметру, как сектор Газа в Палестине. Разрабатывали

варианты инкорпорации чеченской элиты, в том числе и

сепаратистской, в российскую жизнь. Этим тоже генерал

Ермолов занимался в XIX веке. С одной стороны, он жестоко

карал мятежные села, с другой – поощрял тех, кто хотел жить

мирно.

тут же чеченцы, которые были вокруг, стали говорить, что Рамзан

пошутил. Но в его глазах я никакой шутки не заметил. В его

глазах я увидел ненависть.

Мы вышли на улицу в окружении многочисленной охраны.

Подошел Ахмад Кадыров. Он держался спокойно, не спорил, не

возражал, только сказал, что уважает меня за смелость, но

чеченская ситуация сейчас такова, что должно быть

чрезвычайное управление, а без президента это невозможно

сделать. Как раз почти за месяц до съезда – 23 октября 2002

года – в центре Москвы отряд террористов-смертников захватил

в заложники более девятисот зрителей и артистов мюзикла

«Норд-Ост». Жертвами теракта стали 129 человек, пострадали

более 700 человек. Покончить с террором может только сильная

власть, а для этого необходимы специальные полномочия.

Довольно распространенная точка зрения. Потом он дал мне

гигантскую охрану, узнав, что его сын там натворил. И с этой

охраной мы уехали в Ингушетию.

Уверен, если бы Ахмад-хаджи меня тогда послушал, он был бы

жив. Потому что, без сомнения, его убили как президента.

Система, которая сейчас установлена в Чечне, держится на

одном человеке. Рамзан пользуется огромной поддержкой

населения, поскольку население считает, что благодаря ему

восстановлен мир в Чечне. Но одновременно ничего общего с

российскими правилами и порядками ситуация в Чечне не имеет.

Хотя это еще полбеды. На самом деле идея суверенитета Чечни

Рамзаном уже выполнена, цель достигнута. В этом смысле мечта

Дудаева и Масхадова сбылась.

На Северном Кавказе нет простых решений. Конечно,

необходимо воссоздавать местное самоуправление, которое,

кстати, у них было всегда. Надо привлекать к сотрудничеству

глав тейпов, лидеров сел. Создать что-то типа парламента, где

были бы представители от каждого села. Надо активно

использовать национальные традиции. Но при этом ставить

условие: высокая степень самостоятельности в обмен на

соблюдение российской Конституции. Мы обещаем никого не

трогать до тех пор, пока вы не встанете на путь войны, не

начнете брать русских, дагестанцев, осетин в заложники и так

далее. В противном случае – война без конца и огненная земля

под ногами.

человек. Их выводил из здания Иосиф Кобзон. Это было в

пятницу.

Но затем еще раз перезвонил Волошин и попросил меня дать

телефон Абу Бакара Казанцеву, представителю президента в

Южном федеральном округе.

– Зачем? – спросил я.

– Он сегодня ночью должен начать переговоры с ними.

Я передал телефон Казанцеву, который находился в Ростове и

собирался оттуда что-то обсуждать с боевиками… За несколько

часов до штурма я еще раз позвонил Абу Бакару и сказал, что с

ним свяжется Казанцев и будет напрямую вести переговоры. Он

ответил: мол, нормально. Но переговоров не было.

Казанцев на тот момент работал представителем президента в

Южном федеральном округе. Он сидел в Ростове и ни черта не

понимал в сложившейся в Москве обстановке. Теперь-то мне

ясно, почему его хотели назначить главным переговорщиком.

Это называется «операция прикрытия». Силовики не хотели

никаких переговоров, они готовились к штурму.

Был один момент, который лично для меня до сих пор очень

неприятен.

На переговоры с террористами ходили Хакамада, Кобзон и

детский доктор Рошаль. Но два человека, с которыми боевики

хотели говорить, не пошли. Не пошли Лужков и Немцов.

Лужков, как мэр города, в первый же день согласился идти на

переговоры. Но не пошел. Не пошел в театральный центр и я.

Почему? Это была личная, убедительная просьба Путина к нам

обоим – не ходить. Путин сказал примерно следующее: «Я вас

очень прошу, не ходите. В этот трагический момент я отвечаю за

страну, и я прошу вас меня слушать». И это правильно, в тот

момент мы обязаны были его слушать. Кобзон, точно зная,

почему я и его друг Лужков не пошли на переговоры, все-таки

обзывал меня трусом. Но на артистов грех обижаться.

Через несколько дней после завершения операции мне

объяснили скрытый смысл путинской просьбы. Объяснил не

Путин, объяснил руководитель его администрации Волошин.

Проблема заключалась в популярности. «Ты представляешь,

какая у тебя была бы популярность? А Лужков вообще

превратился бы в стопроцентного кандидата на президентское

кресло», – просто сказал Волошин. Я мог представить все что

провели довольно большую работу. Собрали огромное

количество видеоматериалов, судмедэкспертиз. Люди, особенно

врачи, охотно шли на сотрудничество. Оказалось, что 129

человек погибли не от газа, а от анорексии, то есть задохнулись.

Почему задохнулись? Потому что этих людей спасали

неправильно: потерпевших клали на спину, и у них западали

языки. В Уголовном кодексе это обозначено как «преступная

халатность, которая повлекла за собой смерть людей».

С выводами комиссии я пошел к Путину и сказал, что надо

наказать тех, кто все это допустил. Он после некоторого

раздумья ответил, что погибших вернуть все равно нельзя. Я

сказал, что мы делаем это во имя тех, кто еще жив, чтобы в

следующий раз учли все ошибки и точно знали, как необходимо

действовать. Но Путин не согласился. Не захотел тревожить

людей, боялся возможных скандалов. Это ужасно! Потому что

потом случился Беслан, где погибло еще больше людей.

В Америке после трагедии 11 сентября 2001 года не случилось

ни одного теракта. Почему? Потому что они создали комиссию,

которая перепотрошила ФБР, ЦРУ, Агентство национальной

безопасности, аэронавигацию, поставила на уши все нью

йоркские службы. После этого в США сделали глобальные

выводы. Американцы не умнее нас, но они выясняют, кто прав, а

кто виноват, наказывают виновных и поощряют героев. Поэтому

люди в Америке живут без террора. А в России никто никаких

выводов не делает. Посмертно дают звания Героев России либо

секретными указами делают героями.

Как вооруженные до зубов террористы добрались до Москвы,

как им удалось подойти к Кремлю на расстояние всего

нескольких километров? Никто так это и не выяснил. Никто за

это не ответил.

Каждый год 1 сентября, отправляя детей в школу, я напрягаюсь и

боюсь услышать новость об очередной трагедии. Также

напрягаются и миллионы россиян, которые не чувствуют себя в

безопасности и не верят, что их сможет защитить нашего

государство.

И все-таки возвратимся к событиям на Дубровке. Наша комиссия

пришла к выводу, что «Альфа» во время штурма сработала

профессионально. Они очень точно стреляли, не убили ни

одного мирного человека. Все сделали буквально за минуту. К

ходили на пляж Ривьера, где, отстояв огромную очередь (в

«совке» всегда за всем выстраивались очереди), покупали кофе

с молоком и пончик – зажаренный на прогорклом масле и

посыпанный сахарной пудрой кусок теста. Одежду мама всю

жизнь покупала мне на вырост, ботинки – на один-два размера

больше.

Потом мы переехали в Нижний Новгород, город Горький по

советской топонимике. Мама получила двухкомнатную квартиру

размером в 26 квадратных метров. Комнаты в этой «хрущевке»,

естественно, были проходными, но нас тут много умещалось.

Моя сестра вышла замуж, ее муж переселился к нам, затем у

них родился сын. В итоге в двух миниатюрных комнатах

разместились пять человек. Потом я женился, родилась Жанна…

Семь человек на пятачке. Но я спокойно переносил этот бытовой

ужас. Стабильная, гарантированная бедность – типичная жизнь

значительной части советских людей.

Правда, начиная примерно с тринадцати лет я самостоятельно

зарабатывал деньги. По ночам разгружал продукты в молочном

магазине, который находился напротив нашего дома. Были и

более криминальные способы пополнения бюджета. Летом по

ночам мы залезали в чужие огороды, собирали там клубнику, а

потом за бесценок продавали ее на рынке. Из этого заработка

половину я отдавал матери, половину оставлял себе.

Уже в университете я занимался репетиторством: давал уроки по

физике, математике и английскому языку. Это был очень

доходный бизнес – пять рублей в час, деньги по тем временам

баснословные. Это позволяло мне нормально жить. Кроме того,

в стройотрядах летом мы иногда зарабатывали до 1000 рублей в

месяц. Это вообще огромные деньги, учитывая, что автомобиль

марки «Волга» стоил пять с половиной тысяч советских рублей.

Я вкалывал! Студентом зарабатывал, как советский профессор.

Тем не менее у меня не было ни машины, ни собственной

квартиры. И ощущение, что я из этой нищеты все-таки когда

нибудь вырвусь, пришло только на старших курсах. И все-таки

репетиторство сразу по трем предметам приносило мне

основной доход все время, пока я занимался наукой, то есть до

1990 года. А в 1990-м меня избрали депутатом Верховного

Совета России.

В российском парламенте мне сразу бросилась в глаза

инспекторами. Я с чистой совестью говорил: «Сажайте, они

украли наши с вами деньги». Никто не мог бросить в меня

камень, хотя многие говорили, что это популизм. Губернаторы

других областей смотрели на меня, как на умалишенного или

провокатора и не верили, что все чисто. Назначенный Путиным

губернатор Шанцев как-то в шутку признался, что все еще

надеется найти хоть маленький свечной заводик,

принадлежащий Немцову. Но ничего нет.

Я – далеко не святой, нет. И даже могу сказать, что

останавливало меня, человека, который любит комфорт.

Первое. Не хотел, чтобы репутация пострадала из-за такого

банального повода, как приобретение жилья.

Второе. Я не хотел, чтобы по всей вертикали люди занялись

растаскиванием жилого фонда и, как следствие, воровством

общественных денег. Я собирался на посту губернатора

добиться серьезных изменений в Нижнем Новгороде. Мы

строили глобальные планы, и я боялся ими рисковать.

Третье. Я считал покупку квартиры в личное пользование за

бюджетные деньги несправедливым. Губернатор, как и обычный

школьный учитель, живет за бюджетные деньги, а квартира

почему-то полагается только губернатору. Разве это

справедливо? У губернатора и так достаточно привилегий.

И, наконец, четвертое и самое главное, что грело душу: вера в

справедливость и успех. Я не сомневался, что если удастся

сохранить хорошую, неподмоченную репутацию, то рано или

поздно все придет: и достаток, и комфорт. Репутация в политике

– это все, она нарабатывается годами, а исчезает за несколько

минут позора.

В 1997 году президент Ельцин предложил мне стать первым

вице-премьером. Я приехал в Москву и поселился на даче в

Архангельском. Постоянного собственного жилья не

предвиделось, и чувствовал я себя в Москве, как в долгосрочном

командировке. Правда, милиционеры регистрацию на входе в

Белый дом не спрашивали.

Борис Николаевич несколько раз интересовался моими

бытовыми условиями и социальным статусом. Он настаивал, что

вице-премьер не может быть бомжом. Своим указом президент

выделил мне квартиру по адресу: Садово-Кудринская улица, дом

19. В доме к тому моменту уже поселились А.Починок,