Ирвин Шоу

Богач, бедняк

(ч.3,4)

* ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1960 год

Какое приятное утро, если не считать смога, похожего на

разбавленный суп с металлическим отливом, застывшего над

чашей низины, в которой лежал Лос-Анджелес. Босая, в ночной

рубашке, Гретхен, проскользнув между шторами, вышла через

открытое высокое французское окно на террасу, посмотрела

вниз на пятнистый, освещенный солнцем город, на далекий,

расстилавшийся ровным ковром океан. Она глубоко втягивала в

себя ядреный сентябрьский воздух, пахнущий росистой травой и

распускающимися цветами. Сюда из города не доносилось ни

звука, и раннюю настороженную тишину нарушал только гвалт

выводка куропаток, бродивших по лужайке неподалеку.

Здесь куда лучше, чем в Нью-Йорке, кажется, уже в сотый раз

подумала она. Куда лучше.

Ей хотелось выпить чашечку кофе, но еще слишком рано, и

Дорис, ее горничная, не проснулась. Если заняться

приготовлением кофе самой, на кухне, то наверняка шум воды

из-под крана, стук оловянного кофейника поднимут ее с постели,

и она начнет, как обычно, суетиться, приносить свои извинения с

ужасно обиженным видом за то, что ее лишили принадлежащего

ей по праву ночного отдыха. Рано будить и Билли, тем более что

у него впереди такой трудный день. Она и не думала поднимать

моральное право такой, в сущности, еще молодой человек, как

Кеннеди, выставлять свою кандидатуру на пост президента. Он

просто очарователен, "Милашка" -- так называл его Колин.

Самому ему приходилось ежедневно испытывать на себе

обаяние актеров и актрис, и такое воздействие почти всегда на

нем сказывалось отрицательно.

Она вспомнила, что нужно обратиться в избирком, чтобы

получить там открепительные талоны для себя и Колина. Они

вернутся в Нью-Йорк не раньше ноября, в самый разгар

избирательной кампании, и тогда каждый голос, отданный против

Никсона, будет на вес золота. Она больше не писала статьи для

журналов, и политика ее мало интересовала. Эпоха Маккарти

принесла ей только разочарование из-за снижения ценности

индивидуального права на истину, к тому же сильно встревожила

широкую общественность из-за ограничения свободы слова. Ее

любовь к Колину, чьи политические взгляды отличались

экстравагантностью, заставила ее отказаться от прежних

воззрений и старых друзей. Колин называл себя то лишенным

всякой надежды социалистом, то нигилистом, то сторонником

единого налогообложения, то монархистом -- в общем, его

политические взгляды зависели от того, с кем он в данную

минуту спорил. Но в конце концов всегда голосовал за

демократов. Ни он, ни Гретхен не участвовали в бурной

политической деятельности киношной колонии: не чествовали

кандидатов, не подписывали петиций или объявлений в газетах,

не ходили на коктейли, устраиваемые для сбора денежных

средств в фонд политических кампаний. И вообще они не часто

бывали на вечеринках.

Колин пил мало, а все эти шумные попойки и бесцельный треп

на обычных голливудских сборищах действовали ему на нервы.

Он не любил флирта, так что присутствие целых полчищ

красивых женщин в домах богатых и знаменитых людей не

производило на него абсолютно никакого впечатления. После

нескольких лет с чересчур общительным Вилли Гретхен

наслаждалась своим семейным очагом, тихим домом и

спокойными вечерами со своим вторым мужем.

фильмов. Гретхен, взяв со стола очки, села, чтобы прочитать до

конца свежую газету. Она достаточно хорошо видела в очках

Колина и поэтому не пошла в спальню за своими. Чуть

расплывчато, правда, но ничего. На театральной полосе она

пробежала рецензию из Нью-Йорка на только что поставленную

новую пьесу. Автор возносил до небес какую-то молодую

актрису, о которой она ничего прежде не слыхала. Нужно будет

купить билеты на спектакль для нее и Колина, как только они

вернутся в город. В списке кинофильмов в Беверли-Хиллз она

увидала, что со следующей недели возобновляется показ

фильма Колина. Она аккуратно вырезала заметку. Нужно

показать ее Колину. В таком случае за завтраком он будет более

спокойным.

Она добралась до спортивной страницы. Интересно, какие

лошади принимают участие в скачках сегодня днем в

Голливудском парке? Колину нравились бега, и, по правде

говоря, он был азартным игроком, и они часто ходили на

ипподром. В прошлый раз он выиграл приличную сумму и купил

ей подарок -брошь-веточку. Изучив список лошадей, она поняла,

что сегодня никакое украшение ей не светит, и хотела было уже

отложить газету, как вдруг увидела фотографию двух боксеров

на тренировке. Боже, подумала она, опять всплыл! Она

прочитала заголовок: "Генри Куэйлс и его спарринг-партнер

Томми Джордах на разминке в Лас-Вегасе. Матч в средней

весовой категории состоится на следующей неделе".

Гретхен ничего не слышала о своем брате Томасе после того

памятного вечера в Нью-Йорке. Она почти ничего не знала о

боксе, но вполне достаточно, чтобы понять: Томас сейчас

работает в качестве чьего-то спарринг-партнера. Выходит, после

победного боя в Куинсе удача от него отвернулась. Она

аккуратно сложила газету, так чтобы фотография не попала на

глаза Колину. Она, конечно, рассказывала ему о Томасе, так как

никогда ничего от него не скрывала, но сейчас ей не хотелось

лишний раз возбуждать его любопытство: вдруг он начнет

настаивать на встрече с Томасом.

С кухни донесся шум, и она пошла в комнату Билли будить сына.

-- Апельсиновый сок.

-- И все?

-- Лучше ничего не есть. Меня рвет в самолете.

-- Не забудь захватить свой драмамин.

-- Да, обязательно.-- Сняв пижамную куртку, он пошел в ванную

чистить зубы. После того как они переехали к Колину, Билли

почему-то наотрез отказывался появляться перед ней в голом

виде. У нее на сей счет появились две теории. Она знала, что

Билли обожает Колина, но знала и другое: Билли стал меньше

любить ее за то, что они некоторое время жили с Колином, не

зарегистрировав брак. Да, суровые, болезненные условности

детства.

Гретхен пошла будить Колина. Он что-то бормотал во сне,

беспокойно ворочался в кровати.

-- Ах, вся эта кровь! -- вдруг отчетливо произнес он.

Что это с ним? Что он имеет в виду? Войну? Или свою картину?

Ничего сразу не понять при общении с кинорежиссером.

Она разбудила его нежным поцелуем за ухом. Он лежал тихо,

неподвижно, уставившись в потолок.

-- Боже, да еще ночь! -- воскликнул он.

Она поцеловала его еще раз.

-- Ты что, какая ночь, давно уже утро.

Он взъерошил ей волосы. Как жаль, что она уже побывала в

комнате Билли. Когда-нибудь, как-нибудь утречком, может, в один

из государственных или религиозных праздников Колин наконец

займется с ней любовью? Чем же это утро сегодня хуже? Да,

неукротимые ритмы желания.

-- Да, ты права,-- нетерпеливо сказал Колин.-- Это одна из

ключевых сцен в картине.

-- Он у тебя ходит, ходит по дому, глядит на свое отражение то в

одно зеркало, то в другое, то в зеркало в ванной комнате, то в

зеркало во весь рост на стене кладовки, в потемневшее зеркало

в гостиной, в увеличительное зеркальце для бритья, наконец, в

дождевую лужу на крыльце...

-- Сама идея довольно проста,-- сказал с раздражением Колин.--

Он изучает самого себя, не побоюсь банальности, он

заглядывает себе в душу при разном освещении, с разных углов,

чтобы понять... Ну и что здесь плохого, никак не пойму. Что тебе

не нравится?

-- Две вещи,-- спокойно сказала она. Теперь Гретхен понимала,

что эта проблема досаждала ей, досаждала подсознательно с

того момента, как они вышли из студии: в кровати до

наступления сна, на террасе, когда она смотрела вниз на

подернутый смогом утренний город, читала газету в гостиной.--

Две вещи. Прежде всего, темп. Все в твоей картине развивается

стремительно, динамично, но только до этого момента. Такая у

тебя творческая манера. И вдруг неожиданно ты резко

замедляешь темп, словно хочешь сказать зрителю: вот наступил

кульминационный момент. Это слишком очевидно.

-- Да, это моя манера,-- сказал он, покусывая губы.-- Я всегда

слишком очевиден.

-- Если ты будешь сердиться, то слова от меня больше не

дождешься.

-- Я уже сердит, так что продолжай. Ты сказала, тебе не нравятся

две вещи. Какая вторая?

-- По-моему, у тебя перебор крупных планов, ты очень долго

показываешь его крупным планом, для того, как тебе кажется,

чтобы зритель сопереживал герою, видел, как он терзается, как

его одолевают сомнения, как он смущен...

просто отвратительно! -- Он нарочито грубо оттолкнул ее от

себя.-- А теперь ступай на кухню и проследи за тем, чтобы кофе

на самом деле был черным.

Что-то мурлыкая себе под нос, он открыл дверь в ванную

комнату, собираясь побриться. Подозрительно веселое у него

настроение, столь необычное для этого времени суток. Но она

понимала: этот эпизод не давал и ему покоя, и теперь, после

разговора с ней, он тоже понял, что именно не получалось у

него, и сегодня же, сидя в монтажной, вырежет этот эпизод из

фильма и будет испытывать странное, изуверское удовольствие

от того, что выбросил псу под хвост четыре дня напряженной

работы вместе с сорока тысячами долларов киностудии.

Они приехали в аэропорт рано, и беспокойство исчезло с лица

Билли, как только его чемоданы вместе с багажом матери

оказались по ту сторону стойки. На Билли -- серый твидовый

костюм, розовая застегнутая донизу рубашка, голубой галстук,

волосы аккуратно расчесаны, кожа на подбородке чистая

никаких юношеских прыщей. Гретхен он казался взрослым и

красивым молодым человеком, выглядевшим старше своих

четырнадцати лет. Он и сейчас уже высокий, выше ее и, конечно,

Колина. Колин отвез их в аэропорт и старался, как мог, скрыть

свое нетерпение: ему хотелось поскорее добраться до студии и

приступить к работе. Когда они мчались в аэропорт, Гретхен

пришлось сильно понервничать из-за его безрассудной манеры

вождения. Но она сдерживалась, взяв себя в руки. Это

единственное, что он делает из рук вон плохо. То ехал медленно,

еле-еле волочился, думая, по-видимому, о чем-то совершенно

другом, то вдруг, словно очнувшись, начинал сильно давить на

педаль газа, вырывался вперед, оставляя позади других

водителей, и поливал их оскорблениями, когда те пытались его

обогнать. Если она, теряя терпение, принималась бранить его за

слишком опасную езду, он только рычал на нее: "Не будь

типично американской женой на все сто процентов!" Сам был

уверен, что водит машину превосходно. Он постоянно твердил,

что ни разу в жизни не попадал в дорожно-транспортное

происшествие. Правда, несколько раз его останавливали за

превышение скорости, но доброжелательные страховые агенты

иногда бывал веселым и очаровательным, иногда --

отстраненным и далеким. Колин никогда не проявлял своего

снисходительного отношения к любой аудитории. Однако одно

дело -- работа, и другое -- общение с единственным ребенком

матери, которая бросила его отца, этого слишком

сладострастного, темпераментного и трудного в быту любовника.

Они с Колином, конечно, тоже ссорились, но у них никогда не

возникало разногласий по поводу Билли, к тому же Колин платил

за учебу мальчика, так как Вилли Эбботт переживал трудные

времена и не мог себе позволить таких серьезных затрат. Колин

запретил Гретхен сообщать мальчику, кто платит деньги за его

учебу, но, скорее всего, Билли и сам догадывался.

-- Когда мне было столько, сколько тебе,-- продолжал Колин,--

меня отправили в школу. Первую неделю я плакал. В первый же

год я ее возненавидел. На второй год я уже ее терпел. На третий

-- стал редактором школьной газеты и впервые почувствовал

вкус к власти, понял, какое получаешь от этого удовольствие.

Мне это очень нравилось, хотя я боялся в этом признаться кому

нибудь, даже самому себе. В последний год я уже плакал по

другой причине: мне не хотелось уходить из школы.

-- Я не против учебы,-- сказал Билли.

-- Очень хорошо,-- похвалил его Колин.-- У тебя хорошая школа,

если такое можно сказать вообще о школе в наши дни, но, по

крайней мере, тебя научат правильно писать гладкую

литературную фразу на хорошем английском языке. Вот, держи.--

Он вытащил из кармана конверт, отдал его мальчику.-Бери и не

говори матери, что в нем, понял?

-- Спасибо,-- поблагодарил отчима мальчик. Сунул конверт в

боковой карман пиджака. Посмотрел на часы.-- Может, нам пора

двигаться, а?

И они пошли к выходу на посадку. Билли нес в руках свою

гитару. Иногда Гретхен начинала волноваться из-за этого

инструмента, как его воспримут в респектабельной

к трапу пассажиров.-- Знаешь, когда я вижу эти красочные

рекламы -- летать самолетами -- с изображением широко

улыбающихся пассажиров, поднимающихся по трапу самолета,

то начинаю еще четче осознавать, в каком лживом обществе

приходится нам жить. Никто ведь особого счастья не

испытывает, поднимаясь в самолет. Ты сегодня переспишь со

своим бывшим мужем Вилли?

-- Колин! Ты что!

-- Некоторые леди идут на это. Развод -- это своего рода

возбуждающее средство.

-- Пошел к черту! -- в сердцах воскликнула она. Резко

повернувшись, Гретхен направилась к выходу на посадку. Он,

схватив ее за руку, остановил.

-- Прости меня,-- сказал он.-- Я -- мнительный, ничтожный,

склонный к самоуничтожению, сомневающийся в существовании

счастья человек, которому нет на этой земле прощения.-- Он

печально улыбнулся, в глазах его промелькнула мольба.-- Прошу

тебя только об одном: не говори обо мне с Вилли, идет?

-- Не стану.-- Она уже простила его за подозрение и теперь, стоя

рядом, смотрела ему прямо в глаза. Он торопливо ее поцеловал.

По радио передавали последнее приглашение на борт для

запоздавших пассажиров.

-- Увидимся в Нью-Йорке через две недели,-- сказал Колин.-- Не

развлекайся, пока я не приеду.

-- Не буду, не беспокойся,-- улыбнулась Гретхен. Она быстро

поцеловала его в щеку, а он, резко повернувшись, быстро

зашагал в своей обычной манере, которая всегда заставляла ее

улыбаться,-- словно шел на опасную схватку, в которой он

одержит верх, станет победителем.

Посмотрев ему вслед, она пошла через выход на посадку.

Гретхен почувствовала нарастающее раздражение из-за того, что

ей никогда не удавалось продемонстрировать свою генетическую

причастность к сыну. Никаких доказательств.

Вилли широко (может, бессмысленно? глупо?) улыбался, весьма

довольный сыновним проявлением любви к нему. Гретхен

наконец поравнялась с ними. Обнимая ее за плечи, Вилли

сказал:

-- Хелло, дорогая! -- И, наклонившись, поцеловал ее в щеку. Два

поцелуя в тот же день, на двух противоположных краях большого

континента: поцелуй при расставании, поцелуй при встрече.

Вилли вел себя идеально при разводе, очень хорошо относился

к Билли, и она, конечно, была ему благодарна за милое его

приветствие "хелло, дорогая!" и за ритуальный поцелуй. Она не

сказала ни слова ни о его темных очках, ни о сильном запахе

алкоголя изо рта. Он был довольно аккуратно одет, именно в

такой костюм, который требуется, чтобы отвезти сына в школу в

Новой Англии и представить директору. Она, конечно, не

позволит ему больше пить, когда они туда поедут.

Гретхен сидела в маленькой гостиной двухместного номера в

отеле. Вечерние огни Нью-Йорка светились за окнами, снизу с

его улиц до нее доносился гул, такой знакомый, такой

волнующий. Как же она была глупа! Она наивно полагала, что

Билли проведет эту ночь вместе с ней в отеле. Но когда они

ехали на такси из аэропорта, Вилли сказал, обращаясь к сыну:

-- Надеюсь, ты не прочь поспать на кушетке, у меня всего одна

комната, но там есть кушетка. Правда, пара пружин лопнули, но,

думаю, в твоем возрасте ты и на ней выспишься, ничего

страшного!

-- Отлично! Как здорово! -- воскликнул обрадованный Билли, и от

ее внимания не ускользнул восторженный тон его голоса. Он

даже не повернулся к ней, не спросил ее согласия. Но даже если

бы он попросил у нее разрешения, что она могла ему ответить?

Вилли спросил, где она собирается остановиться, и, когда она

Так можно и напиться. Какой негодяй этот Рудольф, размышляла

она, стоя у окна и глядя на оживленную Сорок четвертую улицу,

не может уделить один вечер своей сестре, на пару часов

оторваться от своей погони за прибылью. За эти годы он дважды

по делам приезжал в Лос-Анджелес, и она всюду водила его,

уделяя ему каждую свободную минуту. Теперь, когда он еще раз

приедет в Калифорнию, мстительно пообещала Гретхен, она ему

тоже оставит записку в отеле, только куда покруче.

Гретхен чуть было не подняла трубку, чтобы позвонить Вилли.

Можно, конечно, притвориться, что беспокоится о здоровье сына,

но в любом случае Вилли мог пригласить ее поужинать вместе.

Она даже подошла к аппарату, протянула руку к трубке, но вдруг

остановилась. Нет, так не пойдет. Нужно прибегать ко всем этим

женским штучкам-дрючкам только в крайней необходимости. По

крайней мере, ее сын вполне заслужил скучный вечер в

компании с отцом, не опасаясь ревнивого взгляда матери.

Она ходила взад и вперед по старой маленькой комнате, не

зная, куда себя деть. Какой счастливой была она, когда впервые

приехала в Нью-Йорк, каким радушным, каким манящим казался

ей тогда этот громадный город.

Тогда она была молода, одинока, бедна, и он оказал ей свое

гостеприимство. Она гуляла по его улицам свободно, не

испытывая ни малейшего страха. Теперь же, когда она стала

мудрее, старше, богаче, почему-то чувствует себя здесь

пленницей. Муж за тридевять земель, сын на расстоянии

нескольких кварталов, но они оба ограничивали сейчас ее

свободу, заставляли быть сдержанной. В конце концов, почему

бы ей не спуститься вниз и не пообедать в ресторане отеля?

Еще одной одинокой женщиной станет там больше,-- она будет

сидеть за маленьким столиком за бутылкой вина, стараясь не

слушать чужих разговоров, и, когда у нее закружится голова от

легкого опьянения, станет долго и чересчур откровенно говорить

с метрдотелем. Боже, как все же скучно иногда чувствовать себя

женщиной!

Она вошла в спальню, достала свое самое простое платье:

-- Нет, правда. Честное слово. Я сразу почувствовал, когда

Рудольф позвонил, что он сильно расстроен. Он попросил меня

заменить его на сегодняшний вечер и объяснить тебе, почему...

-- Налей мне еще вина, прошу тебя,-- перебила его Гретхен.

Джонни подал знак официанту, и тот снова наполнил их бокалы.

Они сидели в маленьком французском ресторане, словно

перенесясь назад во времени, в пятидесятые годы. Здесь почти

никого не было. Как хорошо, такая скромная обстановка,

подумала Гретхен. Здесь удобно встретиться со знакомыми,

приятно поужинать с замужней женщиной, с которой у вас

любовная связь. По-видимому, у Джонни целый список подобных

заведений, можно составить "Путеводитель для бабника по

злачным местам Нью-Йорка". Ему бы глянцевую броскую

обложку, и, пожалуйте, бестселлер готов. Когда они сюда

пришли, метрдотель им мило улыбнулся и посадил за столик в

углу, где никто не мог их подслушать.

-- Если бы он только смог,-- продолжал настойчиво обелять

приятеля Джонни, этот великолепный посредник между

друзьями, которых одолевает стресс, врагами, любовниками,

кровными родственниками,-- то наверняка был бы здесь. Он так

к тебе привязан,-- добавил Джонни, который никогда и ни к кому

не был привязан.-- Он восхищается тобой гораздо больше, чем

любой из женщин, которых знает. Он сам мне говорил об этом.

-- Скажи-ка, вам что, на самом деле больше не о чем болтать

долгими зимними вечерами? -- Гретхен сделала большой глоток

из бокала. По крайней мере, из этого вечера она извлекла

пользу -- пьет хорошее вино. Может, ей напиться и хорошенько

выспаться перед завтрашним серьезным испытанием?

Интересно, Вилли с ее сыном тоже ужинали в таком милом

ресторанчике? А может, он прячет от посторонних глаз своего

сына, с которым когда-то жил вместе?

-- По правде говоря,-- сказал Джонни,-- я считаю, что большую

часть вины за то, что Рудольф до сих пор не женат, несешь ты.

Ведь он тебя обожает и пока не нашел никого, кто

приземлился на корме. Подбежал к Кейт, чтобы помочь ей

справиться с якорем.

Все было так знакомо, все так обычно, давно заведенная рутина,

как это бывает всегда перед выходом в открытое море. Рудольф,

стоявший на палубе, никак не мог отделаться от ощущения, что

вот сейчас, в любую минуту, из рубки выйдет как ни в чем не

бывало его младший брат, попыхивая трубкой.

Безукоризненно чистая бело-голубая яхта, натужно гудя

единственным дизелем, выходила из тихой бухты. На ее палубе

стояли только неясно очерченные фигуры в черном траурном

одеянии, и сейчас она абсолютно ничем не отличалась от других

судов для развлечений, уходящих от берега на целый день,

чтобы доставить удовольствие своим клиентам.

Все молчали. Они еще накануне условились, что будут делать.

Они плыли с час на юг, уходя все дальше от материка. Но у них

работал только один двигатель, и они не рискнули слишком

удаляться от берега.

Ровно через час Дуайер, развернув яхту, вырубил двигатель.

Поблизости не было ни одного судна, ни одного парусника, и

волны были такими маленькими, что даже не слышалось их

плеска.

Рудольф вернулся в рубку, вынес урну и снял с нее крышку. К

нему подошла Кейт с большим букетом белых и красных

гладиолусов. Они все выстроились в шеренгу, лицом к открытому

безлюдному морю. Уэсли, взяв урну из рук Рудольфа, помедлив

несколько мгновений, без слезинки в глазах, стал пригоршнями

разбрасывать прах отца по поверхности воды. Вся операция

заняла какую-то минуту. Прах медленно поплыл прочь, матово

поблескивающая черная пыль на голубой сверкающей водной

глади Средиземного моря.

Тело отца тоже пропало в глубокой пучине, подумал Рудольф.

Кейт мягким, плавным жестом полных загорелых рук бросила в