Агата Кристи

ПАССАЖИР ИЗ ФРАНКФУРТА

Магия вождя, таящая в себе огромную созидательную силу,

способна обернуться величайшим злом…

Ян Смэтс

Говорит автор:

«Вот вопрос, который читатель обычно задает автору:

– Откуда вы черпаете свои сюжеты?

Великое искушение ответить: «Я всегда хожу за ними в

„Хэрродс“ или „Как правило, я покупаю их в армейских

магазинах“ – или бросить небрежно: „Спросите в «Марксе и

Спенсере“.

Похоже, люди твердо уверены в существовании волшебного

источника сюжетов, которые авторы наловчились оттуда

выуживать.

Вряд ли можно отослать любопытствующих к елизаветинским

временам, к словам Шекспира:

Скажи мне, где фантазия родится:

В сердцах ли наших иль в умах?

Где тот источник, что ее питает?

Скажи, скажи.

Поэтому вы просто отвечаете: «Из своей собственной головы».

Такой ответ, естественно, никого не устраивает. Если собеседник

вам по душе, вы смягчаетесь и объясняете чуть подробнее:

– Если некая идея кажется вам привлекательной и вы

чувствуете, что ее можно превратить во что‑нибудь стоящее,

тогда вы начинаете ее прокручивать в уме, прикидываете так и

эдак, вгрызаетесь в нее, обыгрываете и постепенно придаете ей

информацию, если не видели все своими глазами и не слышали

своими ушами? Ответ пугающе прост.

Это то, что сообщает вам ежедневная пресса, то, что вы видите

в утренней газете в разделе новостей. Взгляните на первую

полосу. Что сегодня происходит в мире? Что говорят, что думают,

что делают люди? Англия, 1970 год.

Целый месяц просматривайте первую полосу, записывайте,

обдумывайте и систематизируйте.

Каждый день происходит убийство.

Задушена девушка.

Ограбили пожилую женщину.

Молодые парни или подростки: хулиганы или жертвы.

Разбитые стекла в домах, в телефонных будках.

Контрабанда наркотиков.

Грабеж и насилие.

Пропавшие дети, детские трупы, найденные недалеко от дома.

Неужели это Англия?

Неужели Англия на самом деле такова? Вроде бы нет, пока еще

нет, но может стать таковой.

Пробуждается страх, страх перед тем, что может быть. Он

возникает не столько из‑за того, что случается на самом деле,

но из‑за возможных причин этих случаев, иногда известных,

иногда нет, но которые чувствуешь. И не только в собственной

стране. На других полосах газет печатаются маленькие заметки,

вести из Европы, из Азии, из Америки – новости со всего мира.

Угоны самолетов.

Похищение людей.

Насилие.

Беспорядки.

Ненависть.

Анархия.

Это случается все чаще и чаще и, по‑видимому, ведет к культу

разрушения, к наслаждению жестокостью.

Что же это значит? Эхом из прошлого, из елизаветинской эпохи

доносится фраза о Жизни: …рассказ сей – лишь фантазия

глупца, бессмысленная, буйная и злая.

И все‑таки знаешь, по собственному опыту знаешь, как много в

нашем мире добра, благочестия, добросердечия, милосердия,

дружелюбия и взаимной поддержки.

себе одеваться не так, как все, и, когда его коллеги,

придерживавшиеся традиционного стиля в одежде, порой

морщились, глядя на него, он лишь злорадно улыбался про себя.

Было в нем что‑то от щеголя XVIII века. Ему нравилось, когда на

него обращали внимание.

В поездках он неизменно облачался в невообразимый,

прямо‑таки разбойничий плащ, который приобрел когда‑то на

Корсике. Плащ был темный, иссиня‑фиолетового цвета, с

ярко‑красной подкладкой и капюшоном, который при

необходимости можно было накинуть на голову.

Сэр Стэффорд Най не оправдал надежд, некогда возлагавшихся

на него в дипломатических кругах. Отличавшийся в юности

весьма недюжинными и неординарными способностями, он

почему‑то не смог их реализовать. Его едкий юмор неизменно

вредил ему в самые ответственные моменты: когда доходило до

главного, ему становилось скучно, и он принимался изощряться

в своих излюбленных остротах. Не достигнув высокого

положения в обществе, он тем не менее был весьма заметной

фигурой. Считалось, что Стэффорд Най – человек хотя и

несомненно незаурядный, но ненадежный и, вероятно,

надежным никогда не станет.

В нынешние времена политической неразберихи и запутанных

международных отношений надежность, особенно если

заполучить должность посла, предпочтительнее блестящего ума.

Сэру Стэффорду Наю было отведено место за кулисами.

Правда, иногда ему поручали дела, требующие искусства

интриги, однако, по сути, они не были особенно важными.

Журналисты называли его темной лошадкой дипломатии.

Никто не знал, как сэр Стэффорд Най оценивает собственное

положение. Возможно, он и сам этого не знал. В определенной

мере он был тщеславен, но в то же время получал огромное

удовольствие, потакая своей склонности к проказам.

Сейчас он возвращался из Малайзии, где участвовал в некоем

расследовании, которое нашел исключительно неинтересным.

Видимо, его коллеги уже заранее решили, к каким выводам они

придут, поэтому сидели и слушали, но никто уже не способен

был что‑либо изменить. Сэр Стэффорд, правда, подставлял им

палки в колеса, но скорее ради собственного удовольствия,

нежели в силу каких‑то определенных убеждений. Во всяком

сообщил пассажирам, что в связи с густым туманом в Женеве

самолет совершит посадку во Франкфурте, а затем отправится в

Лондон. Пассажиры, следующие в Женеву, будут доставлены

туда первым же самолетом из Франкфурта. Если в Лондоне

туман, подумал Най, то самолет могут посадить в Прествике. Он

надеялся, что этого не произойдет: ему уже не раз довелось

побывать в Прествике и больше он туда не стремился. Жизнь,

подумал он, и воздушные перелеты слишком утомительны. Разве

что… кто его знает… разве что… что?

В зале для транзитных пассажиров франкфуртского аэропорта

было тепло. Сэр Стэффорд Най откинул плащ назад, и его

ярко‑красная подкладка изящными складками эффектно легла

вокруг его плеч. Попивая пиво из стакана, он вполуха слушал

объявления по радио.

«Рейс четыре тысячи триста восемьдесят семь на Москву. Рейс

две тысячи триста восемьдесят один на Египет и Калькутту».

Путешествия по всему земному шару – как это, должно быть,

романтично! Но сама атмосфера зала ожидания любого

аэропорта не располагает к романтической идиллии: слишком

много народу, слишком много киосков, набитых всевозможными

товарами, слишком много одинаковых кресел, слишком много

пластика и слишком много плачущих детей. Кто же это сказал,

попытался он вспомнить, «жаль, что я не люблю человечество,

жаль, что я не люблю его глупое лицо»? Скорее всего,

Честертон? И это несомненно, соберите‑ка вместе достаточно

много людей, и они будут так угнетающе схожи меж собой, что

этого почти невозможно вынести. Вот бы увидеть интересное

лицо, подумал сэр Стэффорд. Он окинул пренебрежительным

взглядом двух молодых женщин с великолепным макияжем,

одетых в национальную униформу своей страны, судя по всему

Англии: мини‑юбки становятся все короче и короче; а потом

посмотрел еще на одну молодую женщину, с еще более

выразительным макияжем и в общем‑то довольно

привлекательную. То, что на ней было надето, как он полагал,

называлось юбкой‑брюками: она прошла по дороге моды

несколько дальше.

Его не очень‑то интересовали симпатичные девушки, похожие

– Для меня – нет.

– Вы можете поверить мне, если пожелаете. Я говорю правду.

Мне нужна помощь. Помогите мне невредимой добраться до

Лондона.

– И почему же вы обратились именно ко мне?

– Потому что мне кажется, вы кое‑что знаете о смерти. Вы с ней

знакомы и, возможно, даже видели ее.

Он внимательно взглянул на нее и снова отвел глаза.

– Есть еще причины?

– Есть. Вот это. – Она протянула узкую смуглую руку и коснулась

складок его просторного плаща. – Это, – повторила она.

Впервые за время разговора он почувствовал интерес:

– И что вы хотите этим сказать?

– Он необычный, особенный. Это не то, что носят все.

– Верно подмечено. Ну а если это одна из моих причуд?

– Это причуда, которая может мне пригодиться.

– Что вы имеете в виду?

– У меня к вам просьба. Возможно, вы откажетесь, но, может

быть, и нет, потому что мне кажется, что вы – мужчина, который

готов рискнуть, так же как я – женщина, которая рискует.

– Слушаю вас, – согласился он, чуть улыбнувшись.

– Я хочу попросить у вас плащ, ваш паспорт и ваш авиабилет.

Скоро, минут, скажем, через двадцать, объявят посадку на

Лондон. С вашим паспортом и в вашем плаще я полечу в Лондон

и избегну смерти.

– Вы хотите сказать, что будете выдавать себя за меня? Милая

девушка…

Она открыла сумочку и достала оттуда маленькое квадратное

зеркальце.

– Взгляните сюда. Посмотрите на меня, а потом на себя.

И тут он наконец понял, кого она ему напоминала: его сестру

Памелу, умершую лет двадцать назад. Они с ней всегда были

очень похожи. Лицо Памелы было мужественным, а его –

немного женственным, особенно в детстве. Носы у обоих были с

горбинкой, одинаковый изгиб бровей, одна и та же чуть

кривоватая улыбка. Памела была пяти футов ростом, а он – пяти

футов десяти дюймов. Он взглянул на женщину, возвращая ей

зеркальце.

– Вы хотите сказать, что мы с вами похожи? Но, милая девушка,

Он задумчиво посмотрел на нее:

– Знаете, кого вы мне напоминаете? Прекрасную шпионку из

кинофильмов.

– Да, наверное. Но я не прекрасная.

– И не шпионка?

– Вероятно, можно сказать и так. Я владею некоторой

информацией и хочу ее сохранить. Вам придется поверить мне

на слово, что эта информация представляет ценность для вашей

страны.

– А вам не кажется, что все это выглядит довольно нелепо?

– Кажется. В книге это могло бы выглядеть нелепо.

Но ведь столько нелепых вещей оборачивается правдой, не так

ли?

Он снова взглянул ей в лицо. Она была очень похожа на Памелу.

И голос ее, несмотря на акцент, был похож на голос сестры. То,

что она предлагала, было несерьезно, дико, почти невозможно и,

вероятно, опасно, опасно для него. К сожалению, именно это

обстоятельство его и привлекало. Иметь нахальство предложить

ему такое! Интересно, что из этого может выйти?

– А что мне это даст?

Она посмотрела на него, обдумывая ответ:

– Развлечение. Некоторое разнообразие в череде привычных

событий. Может быть, лекарство от скуки. У нас не так много

времени. Решайте.

– А что мне делать с вашим паспортом? Мне придется купить в

киоске парик, если они там имеются?

Я должен выдавать себя за женщину?

– Нет, речь не о том, чтобы поменяться местами: вас усыпили и

ограбили, но вы остаетесь самим собою.

Решайте. Времени нет. Оно бежит очень быстро. Мне нужно

заняться своим маскарадом.

– Вы выиграли, – решился он. – Когда предлагают что‑то

необычное, отказываться нельзя.

– Я надеялась, что вы думаете именно так, но не была уверена.

Сэр Стэффорд Най достал из кармана свой паспорт, опустил его

в наружный карман плаща, поднялся с дивана, зевнул,

огляделся по сторонам, взглянул на часы и двинулся к киоску, в

котором были выставлены на продажу различные товары; при

этом он ни разу не обернулся. Он купил дешевую книжку,

господина Сиднея Кука, следующего в Южную Африку, просили

подойти к администратору.

И опять вызвали Дафну Теодофанос.

«Последний раз объявляется посадка на рейс триста девять».

В углу зала маленькая девочка глазела на мужчину в темном

костюме, который крепко спал, откинувшись на спинку красного

кресла. В руке у него была маленькая игрушечная панда.

Малышка потянулась было к панде, но мать остановила ее:

– Не надо, Джоан, не трогай. Дядя спит.

– А куда он летит?

– Может быть, в Австралию, как мы.

– А у него есть маленькая девочка, такая, как я?

– Наверное, есть.

Девчушка вздохнула и снова посмотрела на панду.

Сэр Стэффорд Най спал. Ему снилось, что он охотится на

леопарда. «Это очень опасное животное, – говорил он своему

проводнику. – Очень опасное, так все считают. Леопарду нельзя

доверять».

В этот момент сон сменился другим, как это всегда бывает со

снами, и вот он уже пьет чай со своей тетушкой Матильдой и

пытается с ней разговаривать, но та стала совсем глухая, хуже,

чем прежде. Он не слышал никаких объявлений, кроме

адресованного Дафне Теодофанос. Девочкина мама сказала:

– Знаешь, мне всегда интересно, кто этот пассажир, который не

прибыл в аэропорт к назначенному сроку.

Когда бы и куда бы я ни летела, всегда одно и то же: то ли

кто‑то не слышал объявления, то ли вообще не явился, то ли

еще что‑то. Мне всегда хочется узнать, кто же это такой, чем он

занимается и почему опоздал к вылету. Наверное, эта мисс, как

там ее зовут, не успеет на свой рейс. Интересно, что она потом

будет делать?

Никто не мог бы ответить на этот вопрос, потому что никто не

располагал такой информацией.

Глава 2

Лондон

У сэра Стэффорда Ная была очень славная квартира с окнами

на Грин‑парк. Включив кофеварку, он пошел взглянуть, какая

– Да. Что ж, думаю, там всегда жарко. Ты ведь имеешь в виду

погоду, а не политику?

– Ну конечно, исключительно погоду, – заверил его Стэффорд

Най, взял предложенную ему сигарету и уселся на стул.

У тебя есть какая‑нибудь стоящая информация?

– Нет, пожалуй. Это не то, что ты имеешь в виду.

Я уже представил свой отчет. Как обычно, сплошные разговоры.

Как там Лейзенби?

– Да такой же зануда, как всегда. Его уже невозможно исправить.

– Да уж, на это трудно надеяться. Я прежде никогда не работал с

Баскомом. Он может быть довольно забавным, когда захочет.

– Правда? Я не очень‑то хорошо его знаю. Что ж, наверное, так

и есть.

– Ну что ж, я так понимаю, других новостей нет?

– Нет, ничего. Ничего, что могло бы тебя заинтересовать.

– В своем письме ты не сообщил, зачем я тебе понадобился.

О, просто хотелось обсудить пару вопросов, только и всего.

Может быть, ты привез какую‑нибудь особо важную

информацию, которой полезно располагать на случай, если

возникнут какие‑то вопросы в палате.

– Да, я понимаю.

Ты ведь прилетел самолетом? Я слышал, у тебя были

неприятности.

Лицо Стэффорда Ная приняло заранее отрепетированное

выражение: легкая печаль с оттенком досады.

– Значит, ты уже слышал обо этом? Глупейшая ситуация.

– Судя по всему, именно так.

– Поразительно, – заметил Стэффорд Най, – как все это

попадает в газеты. Я видел сегодня сообщение в разделе

последних событий.

– Думаю, тебе было не очень‑то приятно?

– Еще бы, выставили меня идиотом, так ведь? Придется

смириться. И это в моем‑то возрасте!

Так что же все‑таки произошло? Я подумал, не сгустили ли они

краски в своей статье?

– Я полагаю, они просто выжали из этого случая все, что можно.

Ты же знаешь эти поездки, тоска смертная.

В Женеве был туман, пришлось изменить маршрут, и мы два

часа проторчали во Франкфурте.

лучшем свете, так ведь? То есть я выгляжу не столь блестяще,

как предполагает мое… э… положение. – Эта мысль, казалось,

его позабавила.

– Ты не выяснял, такое часто происходит?

– Не думаю, что это в порядке вещей, хотя может быть и так. Я

полагаю, какой‑нибудь любитель украсть все, что плохо лежит,

мог заметить спящего и залезть к нему в карман, а если он

профессионал в своем деле, то и завладеть кошельком или

бумажником, смотря как повезет.

– Потерять паспорт довольно неприятно.

– Да уж. Теперь мне предстоит хлопотать о получении другого и,

наверное, придется представлять кучу объяснений. Короче

говоря, все это ужасная нелепость.

И кроме всего прочего, Четвинд, это ведь выставляет меня в

весьма невыгодном свете.

– Ну что ты, ты ведь не виноват, дружище, ты не виноват. Такое

могло случиться с кем угодно.

– Очень мило с твоей стороны, – согласно улыбаясь, произнес

Стэффорд Най. – Хороший урок я получил, правда?

– Ты ведь не думаешь, что кто‑то хотел заполучить именно твой

паспорт?

– Вряд ли, – ответил Стэффорд Най. – Кому бы мог

понадобиться мой паспорт? Разве что кто‑то хотел меня

разыграть, но это маловероятно. Или же кому‑то понравилась

моя фотография в паспорте, а это еще менее вероятно.

– Ты никакого знакомого не встретил там… где, говоришь, был,

во Франкфурте?

– Нет, нет, совершенно никого.

– И ни с кем не разговаривал?

– Да нет, вроде бы ни с кем, разве что сказал пару слов славной

толстушке, которая пыталась развеселить своего малыша.

По‑моему, они были из Вигана и летели в Австралию. А больше

я никого не помню.

– Ты уверен?

– Еще какая‑то женщина спрашивала, что ей нужно делать,

чтобы изучать археологию в Египте. Я сказал, что ничего об этом

не знаю, и посоветовал обратиться в Британский музей. А еще я

перемолвился парой слов с мужчиной, по‑моему противником

вивисекции: он очень горячо об этом говорил.

менее, видите ли, мне всегда казалось, что Най несколько

непредсказуем. Что в некотором роде, так сказать, его суждения

здравыми не назовешь.

Человек по фамилии Хоршем возразил:

– Против него ничего нет. Насколько нам известно, совсем

ничего.

– Да нет, я и не хочу сказать, что что‑то есть, я совсем не это

имел в виду, – заторопился Четвинд. – Просто… как бы это

выразиться… Он не всегда серьезно относится к жизни.

У мистера Хоршема были усы; он считал полезным иметь усы.

Они помогали скрыть улыбку, когда не удавалось ее сдержать.

– Он не глупец, – сказал Манроу. – Знаете ли, мозги у него на

месте. Вы не думаете, что… то есть вам не кажется, что за всем

этим кроется что‑то подозрительное?

– С его стороны? По‑моему, нет.

– Вы все проверили, Хоршем?

– У нас было не так много времени, но пока что все вроде бы в

порядке. Правда, его паспортом воспользовались.

– Воспользовались? Каким образом?

– Он был предъявлен в Хитроу.

– Вы хотите сказать, кто‑то прошел, назвавшись именем сэра

Стэффорда Ная?

– Нет, нет, – возразил Хоршем, – подробностей мы не знаем, но

едва ли такое могло произойти. Просто этот паспорт прошел

контроль наравне с другими, не вызвав никаких подозрений.

Насколько я понимаю, в это время он еще даже не очнулся от

снотворного, или что там ему подсыпали. Он все еще находился

во Франкфурте.

– Но ведь кто‑то мог украсть его паспорт, сесть в самолет и

прилететь в Англию?

– Да, – согласился Манроу, – создается впечатление, что либо

кто‑то похитил бумажник, в котором находились деньги и

паспорт, либо же кому‑то нужен был именно паспорт, и этот

кто‑то решил, что сэр Стэффорд Най – как раз тот, у кого можно

его стащить. Пиво было на столе, и оставалось лишь бросить в

него таблетки снотворного и подождать, пока оно подействует.

– Но паспорта ведь как‑никак проверяют! Могли заметить, что

это не тот человек, – возразил Четвинд.

– Ну, естественно, какое‑то сходство в таких случаях

– Совершенно с вами согласен, миссис Уаррит, – ответил сэр

Стэффорд Най. – Мой самолет опоздал на два часа.

– Совсем как автомобили, правда ведь? Я хочу сказать, никогда

не знаешь, когда в них что‑то сломается, только вот в воздухе

пострашнее, правда? Тут уж не съедешь на обочину, чтобы

починиться. Ну нет, я‑то сама в жизни никогда не летала и не

полечу ни за что на свете! Я тут кое‑что заказала, – продолжала

она, – надеюсь, что не ошиблась: яйца, масло, кофе, чай… –

Она тараторила со скоростью араба‑экскурсовода,

показывающего дворец фараона. – Ну вот, – миссис Уаррит

перевела дух, – по‑моему, это все, что вы могли бы пожелать. А

еще я заказала французскую горчицу.

– Не «Дижон»? Они всегда пытаются всучить именно «Дижон».

– Не знаю такого, но это «Эстер драгон», то, что вы любите, я

правильно говорю?

– Совершенно правильно, – подтвердил сэр Стэффорд. – Вы

просто чудо.

Польщенная похвалой, миссис Уаррит вернулась на кухню, а сэр

Стэффорд направился в спальню и уже взялся за ручку двери,

когда вдруг услышал:

– Ничего, что я отдала вашу одежду тому господину, который за

ней приходил? Вы не оставили мне никаких распоряжений на

этот счет.

– Какую одежду? – Сэр Стэффорд Най замер на месте.

– Два костюма, как сказал тот господин. Он сказал, что из чистки

Твисса и Бониворка, по‑моему, откуда приходили и прежде. Если

я не ошибаюсь, у нас были какие‑то недоразумения с чисткой

«Белый лебедь».

– Два костюма? – переспросил сэр Стэффорд Най. – Какие

именно?

– Ну, тот, в котором вы вернулись домой, сэр, я решила, что один

из двух – это именно он. Насчет другого я не была так уверена,

но тот синий костюм в полоску, про который вы ничего мне не

сказали перед отъездом, нуждался в чистке, и правый рукав

надо было починить на обшлаге, но я не хотела распоряжаться

самостоятельно, я такого не люблю, – заявила миссис Уаррит с

видом самой добродетели.

– Значит, этот парень, кто бы он ни был, унес костюмы?

– Надеюсь, я не сделала что‑нибудь не так? – заволновалась

плюшевая панда; она вызвала у него целый каскад мыслей. Он

подошел к телефону и набрал номер.

– Тетушка Матильда? Это Стэффорд.

– А, мой дорогой, значит, ты вернулся! Я очень рада. Я вчера

прочла в газете, что в Малайзии холера, по крайней мере, я

думаю, что речь шла именно о Малайзии, я всегда путаю эти

названия. Надеюсь, ты вскоре меня навестишь? И не говори, что

занят, не можешь же ты быть все время занят! Это только у акул

бизнеса так бывает, да и то лишь во время слияний или

объединений. Я совершенно не понимаю, что это такое на самом

деле. Почему‑то теперь все это связано с атомными бомбами и

бетонными заводами, – раздраженно продолжала тетушка

Матильда. – А эти ужасные компьютеры, которые все цифры

тебе путают, не говоря уж о том, что пишут их не так. Право же,

жизнь так изменилась из‑за них: ты не поверишь, что они

сотворили с моим банковским счетом, да и с моим почтовым

адресом тоже. Ну что ж, наверное, я слишком зажилась на этом

свете.

– Не придумывайте! Что, если я заеду на той неделе?

– Можешь приехать хоть завтра. Правда, у меня обедает

викарий, но я легко могу от него отделаться.

– Что вы, это не обязательно.

– Ну уж нет, очень даже обязательно. Он меня ужасно

раздражает, а кроме того, он желает получить новый орган для

церкви, хотя и старый в полном порядке. Я хочу сказать, что

дело вовсе не в органе, а в органисте.

Отвратительный музыкант. Викарий его жалеет, потому что тот

потерял горячо любимую мать. Но право же, привязанность к

матери не поможет лучше играть на органе, ты согласен со

мной? По‑моему, на вещи надо смотреть трезво.

– Вы совершенно правы. И все‑таки я смогу приехать только на

следующей неделе, мне нужно срочно кое‑чем заняться. Как

поживает Сибил?

– Славное дитя! Большая баловница, но такая забавная!

– Я привез ей плюшевую панду, – сообщил сэр Стэффорд Най.

– Очень мило с твоей стороны, дорогой.

– Надеюсь, ей понравится, – добавил сэр Стэффорд, поймав

взгляд панды и ощутив некоторое беспокойство.

– Во всяком случае, она очень хорошая, воспитанная девочка.

– Не имею никаких возражений, – сказал сэр Стэффорд Най. –

Он пододвинул к Хоршему ящичек с сигаретами. –

Присаживайтесь. Что‑то забыли, чего‑то не было сказано?

– Очень приятный человек мистер Четвинд, – заметил Хоршем. –

Я думаю, вы его успокоили, его и полковника Манроу. Знаете,

они немного расстроены из‑за этой истории, то есть из‑за вас.

– Да что вы? – Сэр Стэффорд Най тоже сел. Он улыбнулся,

закурил и внимательно взглянул на Генри Хоршема. – И что

дальше?

– Я просто подумал, могу ли я спросить, не проявив излишнего

любопытства, куда вы теперь направитесь?

– С удовольствием вам отвечу: собираюсь погостить несколько

дней у своей тетки, леди Матильды Клекхитон. Хотите, я дам вам

ее адрес?

– Он мне известен, – ответил Генри Хоршем. – Что ж, думаю, это

отличная мысль. Тетушка будет рада видеть вас целым и

невредимым. Все могло бы быть гораздо хуже.

– Это мнение полковника Манроу и мистера Четвинда?

– Ну, вы же знаете, как это бывает, – продолжал Хоршем. –

Господа в этом департаменте всегда сомневаются. Они никогда

не знают точно, верить вам или нет.

– Верить мне? – оскорбился сэр Стэффорд Най. – Что вы хотите

этим сказать, мистер Хоршем?

Мистер Хоршем лишь улыбнулся:

– Видите ли, у вас репутация человека, который несерьезно

относится к жизни.

– Понятно… А я подумал, что принимаете меня за человека без

определенных занятий, за какого‑то подозрительного типа.

– Нет, что вы, сэр, они просто считают вас несерьезным

человеком, способным откалывать разные шутки.

– Нельзя же всю жизнь относиться серьезно и к себе, и к

окружающим, – неодобрительно заметил сэр Стэффорд Най.

– Конечно. Однако, как я уже говорил, вы пошли на довольно

большой риск, не так ли?

– Не имею ни малейшего представления, о чем идет речь.

– Я объясню. Иногда события принимают нежелательный ход, и

не всегда в этом виновны люди. Просто вмешивается некто,

назовем его Всемогущим, или другой господин, который с

хвостом.

студенческие беспорядки, а новая мафия, а эти странные ребята

в Южной Америке? А это милое гнездышко финансистов, у

которых непонятно что на уме? Да, разобраться нелегко.

– Мэри‑Энн… – повторил сэр Стэффорд Най. – Довольно

необычное имя, если на самом деле ее зовут Дафной

Теодофанос.

– Ее мать гречанка, отец англичанин, а дед австрийский

подданный.

– А что бы произошло, если бы я… ну, скажем, не одолжил ей

некий предмет одежды?

– Ее могли бы убить.

– Да что вы, не может быть!

– Нас беспокоил аэропорт Хитроу. Там последнее время

происходят странные вещи, которым мы пока не можем найти

объяснения. Если бы самолет летел через Женеву, как было

запланировано, все было бы в порядке, мы обо всем заранее

позаботились, но, когда маршрут изменился, тут уже не

оставалось времени, чтобы что‑то предпринять, да к тому же в

наши дни не всегда знаешь, кто есть кто. Все ведут двойную

игру, а то и тройную или четверную.

– Вы меня встревожили, – сказал сэр Стэффорд Най. – Но ведь

с ней же все в порядке, не так ли?

Вы ведь на это намекаете?

– Надеюсь, что с ней все в порядке. У нас нет сведений об

обратном.

– Если вам это может помочь, то сегодня утром, пока я

беседовал со своими приятелями в «Уайтхолле», сюда приходил

какой‑то мужчина. Он сказал прислуге, будто я звонил в чистку,

и забрал костюм, который был на мне вчера, и еще один. Может

быть, ему просто понравился этот второй костюм, или, возможно,

он коллекционирует одежду разных джентльменов, недавно

вернувшихся из‑за границы, или… у вас есть еще варианты?

– Вероятно, этот человек что‑то искал.

– Вот именно: кто‑то что‑то искал. Все вещи целы и на своих

местах, но не в том положении, в каком вчера я их оставил. Ну

ладно, он что‑то искал, но что именно?

– Если бы знать, – медленно произнес Хоршем. – Что‑то где‑то

происходит, что‑то все время вылезает, как из плохо

упакованного свертка, то в одном месте, то в другом. То кажется,