1

Он споткнулся, упал, но тут же вскочил, поняв, что, пока вокруг

замешательство, надо куда-то убежать, скрыться, а может, и

прорваться с завода. Но в вихревых потоках пыли, поглотившей

цех, почти ничего не было видно, он чуть не угодил в черную

пропасть воронки, где взорвалась бомба, по краю обежал яму.

Чтобы не наткнуться на что-нибудь в пыли, выбросил вперед

руку, а другой сжал пистолет; опять споткнувшись, перекатился

через вывороченную взрывом бетонную глыбу, больно

ударившись коленом. Вскочил уже босой, растеряв колодки, и

ногам стало нестерпимо больно на беспорядочно заваливших

цех бетонных обломках.

Сзади слышались крики, в другом конце помещения гулко

протрещала автоматная очередь. «Черта с два!» – сказал себе

Иван, вскочил на сброшенную с перекрытий железную ферму,

оттуда перемахнул на косо рухнувший столб простенка. По

простенку взбежал выше. Потянуло ветром, пыль постепенно

рассеивалась, можно было оглядеться. Балансируя руками, он

пробежал по какой-то бетонной балке и очутился на краю

громоздких развалин цеха. Впереди в трех шагах и ниже было

последнее его препятствие – полуразрушенная стена внешней

ограды, а дальше, будто ничего в целом мире не произошло,

безмятежно утопали в зелени улицы, пламенели под солнцем

черепичные крыши домов и совсем близко на склоне призывно

темнела хвойная чаща леса.

В одно мгновение охватив все это взглядом, он сунул в зубы

пластмассовую рукоять пистолета и прыгнул. Острые железные

шипы в гребне ограды требовали точного расчета, но ему

удалось ухватиться за них руками и быстро перемахнуть на ту

сторону. Падать, однако, помедлил, на вытянутых руках

опустился пониже и потом оторвался. Упал в жесткие колючки

бурьяна, вскочил, перехватил пистолет и изо всех сил помчался

по картофельному участку вдоль проволочной сетки.

искореженные фермы перекрытий – это от их бомбы. Там

бегали, суетились люди. Иван пригнулся (его уже начал скрывать

пригорок) и вяло побежал к ручью, возле которого наконец с

облегчением распрямился. Лес был рядом, на склоне.

Иван замедлил бег, вытер рукавом лицо. Дальше путь пролегал

по дну широкого травянистого распадка. Подъем становился

круче, меж черных скользких камней шумно бурлил ручей.

Вконец изморенный, Иван уже достиг первых разбросанных по

склону елочек, когда снова услышал лай собак. Показалось, что

они за пригорком, рядом, и он, опять выбиваясь из сил, побежал

в гору. Хоть бы успеть добраться до хвойной чащи, там легче

укрыться, как-нибудь обмануть преследователей или, если уж не

суждено вырваться, погибнуть не зря.

Но добежать до леса Иван не успел.

Он взбирался по траве вверх, минуя большие и малые обломки

скал с рассыпанной повсюду дресвой, и почти уже достиг еловой

опушки, как сзади, будто вынырнув из-за пригорка, совсем

близко залилась лаем собака. Иван кинулся к молодой елочке,

затаившись, выглянул сквозь ветви – через бугор, мелькая в

траве бурой спиной, по его следам мчалась овчарка.

Он понял, что до чащи ему не успеть. Шире расставив ноги,

крепче сжал в руке пистолет. Он не знал, сколько в магазине

патронов, интересоваться этим было поздно, хотя и понимал, что

в патронах – его спасение. На минуту расслабил мускулы,

стараясь дышать ровнее. Надо было успокоиться, собраться с

силами, унять в груди сердце, чтоб ударить без промаха.

Собака увидела его, залилась громче, злее и, попарно

выбрасывая сложенные лапы, устремилась вверх. Стоя за елью,

Иван пригнулся, взглядом отмерил рубеж в какой-нибудь

полусотне шагов возле каменного выступа в траве и направил

туда пистолет. Овчарка стремительно приближалась, прижав к

голове уши, вытянув хвост; уже стала видна ее раскрытая пасть

с высунутым языком и хищным оскалом клыков. Иван затаил

дыхание, напрягся, стараясь как можно лучше прицелиться,

подпустил ее шагов на пятьдесят, выстрелил. И сразу же понял,

что промазал. Пистолет дернулся в руке стволом вверх, в нос

ударило пороховым смрадом, овчарка залаяла сильнее, и он, не

целясь, наугад, поспешно выстрелил еще. Тотчас короткая

радость блеснула в душе – собака отчаянно взвизгнула,

траву дрожащие руки, он стоял на коленях и почти дикими

глазами глядел на собаку.

Они следили один за другим, боясь упустить первую попытку к

прыжку, и в то же время Иван опасался, как бы не появились

немцы.

Через минуту он понял, что волкодав вряд ли бросится первым.

Тогда он поднялся на ноги и, отступив в сторону, схватил в траве

камень. Хотел им ударить собаку, но тут же раздумал. Волкодав

судорожно выгнул хребет, видно, ему досталось не меньше, чем

человеку, и он беспомощно, тихо скулил. Иван сделал несколько

осторожных шагов-назад. Волкодав приподнялся, тоже немного

подвинулся, поводок его скользнул по траве. Но он не вскакивал.

Иван, еще больше осмелев, устало побежал вверх, к ели, где

уронил пистолет.

Собака завизжала от бессильной ярости, немного проползла по

траве и остановилась. А человек поднял с травы браунинг и

медленно, задыхаясь, насколько позволял остаток сил, побежал

по распадку вверх, в еловую чащу.

2

Минут через пять он уже был в лесу и бежал вдоль

стремительного, с необыкновенно прозрачной водой ручья. На

склоне стоял чистый, не захламленный валежником лес. Бежать,

однако, мешали камни. Подъем становился все круче. Опасаясь

новой погони, Иван сунулся было в ручей, чтоб скрыть от

овчарок след, но вода ледяным холодом обожгла ноги, и он,

пробежав шагов десять, выскочил на берег. Вскарабкался на

скалистую кручу, на секунду остановился, чтобы перезарядить

пистолет. Затвор выбросил на камни перекошенный патрон. Иван

нагнулся за ним и вдруг замер – сквозь говорливое журчание

ручья сзади донеслись голоса. Оставив патрон, он торопливо

подался вверх, чуть в сторону от ручья, пролез сквозь чащу

елового молодняка и, еле справляясь с дыханием, опустился на

четвереньки.

Подул ветер, и в небо из-за гор выплыл косматый край тучи.

Видимо, надвигался дождь. Иван осмотрелся, окинув взглядом

камни под елями. Внизу как будто никого не было. Он уже хотел

вскочить на ноги и побежать, как вдруг до его слуха донесся

слушал, больше всего остерегаясь мотоциклов. Но вот внизу, в

двадцати шагах, из-за камня снова показалась женская фигура в

длинной, не по росту, куртке с закатанными рукавами и красным

треугольником на груди. Это была девушка. Она быстро

огляделась по сторонам, и он заметил, как под черной шапкой

волос с нескрываемой радостью блеснули такие же черные,

словно две маслины, глаза.

– Чао!

Он слышал уже это слово – так всегда здоровались гефтлинги

итальянцы. Однако теперь, вслушиваясь в треск над головой, он

сжался и молчал, ожидая, что она вот-вот юркнет в какое-нибудь

укрытие. Но она, кажется вовсе равнодушная к опасности, снова

оглянулась и торопливо заговорила по-немецки, как ему

показалось, кого-то прогоняя от себя. Взглянув в подлесок, Иван

увидел за камнями еще одного в полосатом, который после

окрика девушки сразу же шмыгнул в заросли. Иван хотел было

кинуться прочь от этих непрошеных спутников, но девушка легко

выскочила из-за обрыва, нагнулась, сунула ноги в колодки,

которые до сих пор держала в руках, и, застучав ими, торопливо

побежала к нему.

Мотоциклы ревели чуть ли не над их головами, и эта ее нелепая

дерзость вызвала у Ивана гнев – их ведь легко могли тут

заметить. Пригнувшись, Иван шагнул к девушке и за руку рванул

ее под скалу. При этом он тихо, но с неудержимой яростью

выругался. Она легко метнулась за ним, как вдруг одна ее

колодка сорвалась с ноги и, застучав по камням, отлетела

далеко в сторону.

– Ой, клумпес! – приглушенно вскрикнула девушка.

Мотоциклы один за другим, обдавая их грохотом, проносились

совсем близко, но она, казалось не обращая на них внимания,

вырвала у него руку и бросилась за своей колодкой. Иван не

успел удержать ее, только в гневе стукнул кулаком по камню и

скрипнул зубами. Девушка между тем подхватила колодку и

кинулась назад. И тогда Иван, встретившись с азартно

блеснувшим взглядом девушки, зло ударил ее по лицу.

Удар обжег ей щеку. Она коротко вскрикнула, но не отшатнулась,

не побежала, а упала под скалу рядом и из-под локтя кинула на

него взгляд, полный не гнева, а скорее озорного удивления.

Гул мотоциклов удалялся, и Иван пожалел, что не сдержал себя.

что она не поняла его.

Он попытался было возразить, но в это время в стороне города

опять послышались выстрелы, крики и лай собак. «Черт с ней, с

этой девкой», – подумал Иван. Надо было пробираться дальше,

и он быстро полез по склону.

3

Небо затянула сизая туча. Тревожно качались вершины елей.

Лес беспокойно гудел, и первые капли дождя косыми трассами

прочертили воздух между деревьями.

Иван, не сбавляя темпа, проворно лез меж стволов и камней,

поблескивая голым коленом. Он только теперь заметил

порванную собакой штанину и кровь на ноге. Пока стоял под

скалой, рана, видимо, немного подсохла, а на ходу открылась и

теперь кровоточила. Сбитые о камни, кровоточили на ногах

пальцы. О какую-то колючку он больно уколол пятку и стал

заметно прихрамывать.

Сзади все умолкло, погони не было слышно, по она должна

была появиться, Иван знал, что немцы не оставят беглецов в

покое. По-видимому, там уже подняли на ноги охрану, полицию.

Это было очень трудно – удрать. Разве что поможет дождь,

укроет, приглушит шаги, смоет следы. Острым беспокойным

взглядом Иван ощупывал вокруг себя кусты, боясь наскочить на

засаду. Временами он слышал за спиной торопливые шаги своей

спутницы – она не отставала. Только иногда, уронив с ноги

клумпес, девушка на минуту задерживалась, но потом бегом

догоняла его и шла рядом. В такие моменты он слышал ее

близкое частое дыхание.

Иван старался быть безразличным к ней; если бы девушка

отстала совсем, он, возможно, даже вздохнул бы с облегчением,

но все же, пока она была рядом, не мог прогнать ее, чтобы уйти

одному. Он только думал: и откуда ее, на беду, прибило к нему,

поди ж ты, вырвалась с завода, догнала. Уж на что он быстро

бежал в гору, а вот не отстала. Правда, он немало времени

потратил на борьбу с собаками – хорошо еще, что задержались,

не набежали в ту минуту немцы…

Дождь между тем усилился. Плотнее окутал лесистые склоны

теплый туман. Это радовало беглецов, так как в ненастную

сунула ступни в колодки и быстро полезла за ним вверх по

склону.

Склон тут был крутой, со стремнинами обрывов, поросший

чахлыми кривыми деревцами, сквозь вершины которых

виднелась внизу блестящая дуга дороги. Иван теперь уж не

очень старался выдерживать темп: устал сам, да и девушка

– он это чувствовал – уже на пределе своих, по-видимому, не

слишком больших сил. На крутом подъеме, который он,

превозмогая усталость, одолел первым, Иван остановился,

наблюдая из-под развесистой суковатой сосны за тем, как

карабкается вверх его спутница. Одна колодка у нее свалилась с

ноги и по камням быстро покатилась вниз. Она растерянно

вскрикнула: «Санта мадонна!» – оглянулась и устало села, по

всей вероятности не решаясь спускаться за ней. Но вскоре все

же полезла вниз, прихрамывая на одну ногу, подобрала колодку

и снизу взглянула на Ивана. В ее взгляде теплилась молчаливая

благодарность за то, что он не ушел без нее. Он спокойно

опустился на сухую колючую землю между извилистыми

корнями, поджидая, пока девушка вылезет из-под кручи.

Добравшись до него, она в изнеможении упала рядом.

– Брось ты их к черту! – сказал он, имея в виду колодки.

Она подняла на него черные широкие глаза. Он показал на ее

клумпесы и махнул рукой – брось, мол. Она, очевидно, поняла и

отрицательно покачала головой, пошевелив при этом своей

маленькой мокрой и, как показалось ему, слишком нежной

стопой. Он сразу понял нелепость своего совета, так же как и то,

что немало еще хлопот причинят ей эти непомерно большие

деревяшки.

Его ноги, исколотые на камнях и валежнике, тоже горели и

саднили. Особенно донимала при ходьбе левая пятка. Теперь,

невольно затягивая минуту передышки, он решил посмотреть,

что там, и, поджав руками ногу, взглянул на влажную стопу.

– Руссо очень, очень фурьезо . Как это дойч?.. Безе! – вдруг

сказала она.

Иван за год пребывания в плену немного научился по-немецки и

понял, что сказала она, но ответил не сразу. В пятке была

заноза, которую он попробовал вытащить, по, как ни старался,

не мог ухватить пальцами ее крохотный кончик.

– Безе! Доведут, так будешь и безе! – сердито проворчал он и

– Бежаль, да? Тама? Гефтлинг. Тэдэско гефтлинг .

– Что, знакомый? Товарищ?

– Нон товарищ. Кранк гефтлинг. Болной, – тоненьким пальчиком

она прикоснулась к своему виску.

– А, сумасшедший?

– Я, я.

«Гляди ты, а с ней можно разговаривать!» – с удовлетворением

подумал Иван и отвел в сторону взгляд. Почему-то по-прежнему

неловко было смотреть в ее черные, глубокие, широко

раскрытые глаза, в которых так изменчиво отражались

разнообразные чувства.

– Ладно. Черт с ним. Пошли.

Кажется, они порядком уже отошли от лагеря. Немцы, видно,

упустили их. Душевное напряжение спало, и Иван, будто

издалека, впервые мысленно оглянулся на то, что произошло в

этот адски мучительный день.

4

С утра они, пятеро военнопленных, в полуразрушенном во

время ночной бомбежки цехе откапывали невзорвавшуюся

бомбу.

У них уже не осталось ни малейшей надежды выжить в этом

чудовищном комбинате смерти, и сегодня они решили в

последний раз попытаться добыть свободу, или, как говорил

маленький чернявый острослов по кличке Жук, если уж

оставлять этот свет, так прежде стукнуть дверями.

Небезопасная и нелегкая их работа приближалась к концу.

Подвешивая бомбу ломами, они наконец освободили ее от

завала и, придерживая за покореженный стабилизатор,

осторожно положили на дно ямы. Дальше было самое

рискованное и самое важное. Пока другие, затаив дыхание,

замерли по сторонам, длиннорукий узник в полосатой, как и у

всех, куртке с цветными кругами на груди и на спине, бывший

черноморский моряк Голодай, накинул на взрыватель ключ и

надавил на него всем телом. На его голых до локтей,

мускулистых руках вздулись жилы, проступили вены на шее, и

взрыватель слегка подался. Голодай еще раза два с усилием

повернул ключ, а затем присел на корточки и начал быстро

чахотка. А Иван Терешка был просто молчун и не любил зря

говорить, если и без того все было ясно.

Голодай вытер ладони о полосатые штаны и взглянул на людей:

конечно, главным заводилой был он.

– Кто ударит?

Все на секунду притихли, опустили глаза, напряженно ощупывая

ими длинный корпус бомбы с разбегающимися царапинами на

зеленых боках. Сосредоточился невеселый, с седой щетиной на

запавших щеках Янушка; погасла нервная решимость в быстрых

глазах Жука; Сребников даже кашлять перестал, опустил вдоль

плоского тела руки – взгляд его стал невыносимо скорбным.

Видно было, что вопрос этот беспокоил их с самого начала; все

молчали, мучительно каждый про себя решая самое важное.

Крупное лице Голодая выражало нетерпение и суровую

решимость поставить все точки над «i».

– Добровольцев нет! – мрачно констатировал он. – Тогда

потянем.

– Ага. Так лучше, – встрепенулся и подступил ближе к нему Жук.

– Что ж, потянем. По справедливости чтоб, – согласился Янушка.

Сдержанно и, кажется, с облегчением кашлянул Сребников.

Терешка молча, одним ударом вогнал в землю конец ломика. Но

Голодай, хлопнув себя по бедру, выругался:

– Потянешь тут. Ни спички, ни соломинки.

Нетерпеливо оглянувшись, он схватил лежавшую в углу ямы

тяжелую с длинной рукояткой кувалду.

– Значит, так… Бери выше.

И присел, обхватив ручку у самого основания. Остальные

подались к нему, нагнулись, сдвинув над кувалдой головы. Выше

Голодая взялся рукой Жук, еще выше сцепились узловатые

пальцы Янушки, затем ручку охватила ладонь Сребникова, за

ней – широкая пятерня Терешки, потом опять Голодая, Жука,

Янушки. И когда над сплетением рук остался маленький кончик

черенка, его медленно коснулась дрожащая потная рука

Сребникова.

Все невольно с облегчением вздохнули, поднялись и, постояв у

стены, с полминуты старались не глядеть друг на друга. Голодай

решительным жестом протянул кувалду тому, кто должен был с

нею умереть.

– Так что по справедливости. Без обмана, – по-прежнему

Невдалеке от ямы в пыльном потоке косых лучей стоял

командофюрер Зандлер. Он сразу увидел Ивана, их взгляды

встретились, и Зандлер кивнул головой:

– Ком!

Терешка выругался про себя, отставил к стене кувалду и быстро

(медлить в таком случае было нельзя) по откосу вылез на

раскиданную вокруг ямы землю. Сзади, настороженные,

притихли, притаились товарищи.

В пыльном, пустом с этого конца цехе (боясь взрыва бомбы,

немцы повытаскивали отсюда станки) было душно, повсюду из

пробитой крыши струились на пол пыльные лучи полуденного

солнца. В другом, разрушенном конце огромного, как ангар,

сооружения, где разбирала завал команда женщин из сектора

«С», сновали десятки людей с носилками; по настланным на

землю доскам женщины гоняли груженные щебенкой тачки.

Зандлер стоял в проходе под рядом опор, сбоку от большого

пятна света на бетонном полу, и, заложив за спину руки, ждал.

Терешка быстро сбежал с кучи земли, деревяшки его громко

простучали и стихли. Хмуря широкие русые брови, он

остановился в пяти шагах от Зандлера, как раз на освещенном

квадрате пола. Эсэсовец, вынеся из-за спины одну руку,

пальцами дернул широкий козырек фуражки:

– Ви ист мит дер бомбе?

– Скоро. Глейх , – сдержанно сказал Иван.

– Шнеллер хинаустраген! Зандлер подозрительно поглядел в

сторону ямы, из которой торчали головы четырех пленных, потом

испытующе – на Ивана; тот стоял по-солдатски собранный,

готовый ко всему. Острым взглядом он впился в бритое,

загорелое лицо немца. Оно было преисполнено сознания власти

и достоинства. В то же время Иван настороженно следил за

каждым движением его правой руки. Неподалеку от них, на

другой половине цеха, две женщины в полосатой одежде

опустили на землю носилки и, пересиливая страх, с

любопытством ждали, что будет дальше. Немец, скользнув

взглядом по плечистой фигуре гефтлинга, внешне выражавшей

только готовность к действию, понял это по-своему. Ступив

ближе, он протянул к нему ногу в запыленном сапоге.

– Чисто! – спутав ударение, кивнул он на сапог.

Иван, разумеется, понял, что от него требовалось (это не было