Аннотация

Вечеринка «золотой молодежи» закончилась большой бедой...

Титулованный иностранец случайно совершил преступление

— и ищет возможность уйти от ответа... Дочь миллионера,

спасенная из рук насильников, влюбляется в своего

спасителя... Нет, это не детектив. Это — просто повседневная

жизнь гигантского, роскошного отеля. Здесь делаются

карьеры. Здесь разбиваются сердца. Здесь совершаются

сделки и зарабатываются деньги. Здесь просто живут...

Аудиокнига

— Вы правы, — наконец сказал он. — Я пытался

реорганизовать нашу никудышную систему охраны, но получил

головомойку.

— Я этого не знала, — тихо сказала Кристина.

Он иронически посмотрел на нее.

— А я думал, вы знаете все на свете.

Обычно так оно и было. Будучи личным секретарем Уоррена

Трента, человека вспыльчивого и неуравновешенного, которому

принадлежал этот самый крупный в Новом Орлеане отель,

Кристина была в курсе всех закулисных дел и повседневной

жизни огромного механизма. Она знала, например, что Питер,

назначенный на должность заместителя главного управляющего

всего лишь месяц или два назад, в сущности, тащил на себе все

хозяйство большого и шумного отеля, хотя получал за это

весьма скромное жалованье и не обладал большими

полномочиями. Она знала также и причину этого, скрытую в

папке с грифом «секретно», где содержались сведения личного

порядка о жизни Питера Макдермотта.

— А из-за чего, собственно, такой переполох? — спросила

Кристина.

Макдермотт усмехнулся, и его некрасивое, словно вырубленное

из камня, лицо исказилось.

— Поступила жалоба, что на одиннадцатом этаже происходит

что-то вроде оргии; на девятом этаже герцогиня Кройдонская

заявила, будто ее супруга оскорбил официант, обслуживавший

их в номере; в тысяча четыреста тридцать девятом кто-то будто

бы страшно стонет; ночной администратор заболел, и я отпустил

его домой, а два других заняты неотложными делами.

Он снова взялся за телефон. Кристина молча отошла к окну

кабинета, находившегося в бельэтаже. Слегка откинув назад

голову, чтобы дым от сигареты не ел глаза, она окинула взглядом

город. Как раз напротив, за широким проспектом, на который

выходил отель, компактным, кишащим людьми прямоугольником

лежал так называемый Французский квартал. До полуночи

оставался целый час, и квартал еще не начал жить своей

обычной жизнью, — огни у входа в ночные бары, бистро,

дансинги и заведения со стриптизом, равно как и свет за плотно

закрытыми шторами, будут гореть долго, до самого утра.

Где-то к северу, видимо, над озером Поншартрен, в темноте ночи

одиннадцатом этаже, а самому заняться инцидентом с герцогом

и герцогиней?

Старший посыльный слушает, — прозвучало в трубке, и Питер

узнал ровный, чуть гнусавый голос Херби Чэндлера. Чэндлер,

как и Огилви, принадлежал к числу давних служащих Сент

Грегори и, по слухам, больше всех занимался мелким

вымогательством в отеле.

Макдермотт объяснил ему суть дела и попросил разобраться с

жалобой по поводу оргии. Как он и предполагал, в ответ

прозвучал отказ: Это не входит в мои обязанности, мистер Мак, к

тому же у нас тут полно дел. Сказано это было в типичной для

Чэндлера манере — заискивающе и в то же время дерзко.

— Оставьте свои доводы при себе, — непререкаемым тоном

сказал Макдермотт. — Я требую немедленно проверить,

насколько обоснована эта жалоба. — Затем, немного подумав,

добавил: — Еще одно: пошлите посыльного с дубликатом

ключей к мисс Фрэнсис на бельэтаж. — И, не дожидаясь

возражений, положил трубку.

— Пошли, — сказал он, слегка коснувшись плеча Кристины. —

Возьмите с собой посыльного и скажите вашему приятелю,

чтобы он не выпускал на волю свои кошмары.

Херби Чэндлер в задумчивости стоял у стола старшего

посыльного в вестибюле «Сент-Грегори»; его остренькое личико,

похожее на мордочку хорька, выдавало смятение.

Стол старшего рассыльного помещался посредине вестибюля,

возле одной из ребристых бетонных колонн, подпиравших

высокий потолок, обильно украшенный лепниной, — он стоял в

самом центре, откуда хорошо было видно всех, кто входил и

выходил из отеля. Сейчас здесь было весьма оживленно. Весь

вечер по вестибюлю туда и обратно шныряли делегаты

конгрессов, становившиеся с приближением полуночи все

развязнее от принятого спиртного.

Чэндлер по привычке наблюдал за толпой; в эту минуту дверь

на Кэронделет-стрит распахнулась и в вестибюль ввалилась

шумная группа кутил — трое мужчин и две женщины; в руках у

них были стаканы с виски, наподобие тех, которые подавали в

баре Пэта О'Брайена, где за это же виски с туристов брали на

доллар дороже, чем во Французском квартале. Один из мужчин

едва держался на ногах, остальные поддерживали его. У всех

беспокойство, которое после телефонного разговора с Питером

Макдермоттом возрастало с каждой минутой. Макдермотт велел

выяснить, что происходит на одиннадцатом этаже. Но Херби

Чэндлеру не было надобности выяснять, так как в общем-то он

знал, что там происходит. А знал он потому, что приложил к

этому руку.

Часа три тому назад двое юнцов весьма недвусмысленно

изложили ему свою просьбу. Он слушал их с почтительным

видом — ведь отцы их, известные в городе бизнесмены, и сами

часто бывали в отеле.

— Послушай, Херби, — сказал один из ребят, — сегодня здесь

наши студенты устраивают танцы. Надоело до чертиков! А нам

бы хотелось поразвлечься иначе.

Заранее зная ответ, Херби спросил:

— Как — иначе?

— Мы сняли номер. — Мальчишка слегка покраснел. — Нам бы

пару девчонок.

Штука рискованная, подумал Херби. У обоих еще молоко на

губах не обсохло, да к тому же они не совсем трезвые.

— Извините, джентльмены, — начал было он, но второй юнец

грубо прервал его:

— Нечего нам вкручивать мозги, мы-то знаем, у тебя всегда есть

девочки, которые прибегут по первому же звонку.

Херби обнажил в подобии улыбки свои острые, как у хорька,

зубы.

— Представить себе не могу, откуда вы это взяли, мистер

Диксон.

Юнец, начавший разговор, стал настаивать:

— Мы ведь заплатим, Херби, ты же понимаешь.

Старший посыльный заколебался, раздираемый сомнениями и

алчностью. В последнее время его побочные доходы сильно

поубавились. А может, риск не так уж и велик.

Тот, которого звали Диксон, вдруг сказал:

— Да чего тут долго болтать. Сколько?

Херби взглянул на ребят, вспомнил об их папашах и тут же

удвоил обычную в таких случаях цену:

— Сто долларов.

На какой-то момент воцарилось молчание. Потом Диксон

решительно заявил:

семей. Большинству из них Новый Орлеан нравился потому, что

после первой торжественной встречи городские власти считали

необходимым предоставить гостей самим себе и даже закрывали

глаза на некоторые их вольности. Несколько менее

влиятельными, чем главы государств, но в своем роде не менее

выдающимися были и теперешние обитатели этих апартаментов

— герцог и герцогиня Кройдонские со своей свитой, состоявшей

из секретаря, горничной герцогини и пяти бедлингтон-терьеров.

У дверей, с обеих сторон обитых кожей с вытисненными на ней

золотыми лилиями, Питер Макдермотт остановился и нажал на

перламутровую кнопку; он услышал приглушенный звонок внутри

покоев и вслед за тем уже менее приглушенный хор залившихся

лаем собак. Дожидаясь, пока откроются двери, он припоминал

то, что слышал и знал о герцогской чете.

Герцог Кройдонский, потомок старинного рода, сумел

приспособиться к духу времени. За последние десять лет с

помощью герцогини, двоюродной сестры королевы, игравшей к

тому же немалую роль в обществе, он получил звание посла и

весьма успешно выполнял разные сложные поручения

правительства Великобритании. Тем не менее в последнее

время пошли слухи, будто карьера герцога достигла критической

точки, по-видимому, из-за того, что уж слишком он

приспособился к духу времени, особенно по части крепких

напитков и интереса к чужим женам. Однако были и другие

сведения, по которым выходило, что тучи над головой герцога не

столь угрожающи и носят лишь временный характер и что

герцогиня крепко держит вожжи в руках. Сторонники этой второй

версии предсказывали, что герцог Кройдонский скоро может

стать английским послом в Вашингтоне.

Чей-то голос тихо произнес позади Питера:

— Извините, мистер Макдермотт, можно мне с вами поговорить?

Быстро обернувшись, Питер узнал Сала Натчеза, пожилого

официанта, который обслуживал гостей в номерах. Он тихо

подошел с другого конца коридора, худой, мертвенно-бледный, в

белой куртке, отделанной красным с золотом — фирменными

цветами отеля. Волосы его были гладко прилизаны и начесаны

вперед, образуя старомодный хохолок. Выцветшие глаза

слезились, вены на худых руках, которые он нервно потирал,

выступали, как канаты.

Я извинился перед ними. Схватил чистую салфетку, принес воду

и хотел очистить пятно, но они и слышать ни о чем не желали.

Подавай им самого мистера Трента…

— Мистера Трента нет в отеле.

Прежде чем делать выводы, надо выслушать и другую сторону,

решил Питер. А пока он распорядился:

— Если на сегодняшний вечер у вас все дела закончены, идите

ка домой. Придете завтра, вам скажут, что к чему.

Официант ушел, и Питер Макдермотт снова нажал на кнопку

звонка. Лай собак возобновился, и дверь тотчас открылась — за

ней стоял моложавый круглолицый человек в пенсне. Питер

признал в нем секретаря герцога Кройдонского.

В ту же минуту из внутренних покоев раздался женский голос:

«Кто там раззвонился? Скажите, чтобы прекратили трезвон».

При всей категоричности тона, подумал Питер, голос весьма

приятный, с хрипотцой, вызывающий интерес.

— Извините, — сказал Питер секретарю, — я думал, вы не

слышите звонка. — Он представился и добавил: — Насколько я

понимаю, здесь недовольны нашим обслуживанием. Я пришел

узнать, в чем дело.

— Но мы ждали мистера Трента, — сказал секретарь.

— Мистера Трента не бывает вечером в отеле.

Обмениваясь репликами, они прошли из коридора в холл —

квадратное, со вкусом обставленное помещение с глубокой

нишей, где стояли два мягких кресла и столик для телефона, а

на стене висела гравюра Морриса Генри Хоббса, изображавшая

Новый Орлеан стародавних времен. Двойные двери в коридор

составляли одну из стен холла. В противоположной стене была

приоткрыта дверь, ведущая в большую гостиную. Справа и слева

тоже были двери, одна — в кухню, другая — в комнату,

одновременно служившую кабинетом, спальней и гостиной, где в

данный момент находился секретарь герцога Кройдонского. В

две главные смежные спальни можно было пройти через кухню и

через гостиную, — такое расположение было специально

придумано для того, чтобы тайного посетителя при

необходимости можно было незаметно впустить и вывести из

спальни через кухню.

— А разве нельзя за ним послать? — Вопрос прозвучал

неожиданно — дверь гостиной отворилась, и на пороге

управляющего в «Уолдорф-Астории». — Питер не без усилия

произнес название отеля. Его так и подмывало добавить:

«Оттуда меня выкинули с треском, внесли в черный список, и я

уже не мог устроиться ни в одном из отелей, входящих в

корпорацию. Еще счастье, что сумел найти работу в этом,

независимом отеле». Но, конечно, ничего подобного он не

сказал, ибо личные невзгоды — это твое частное дело, хотя чей

то случайный вопрос и может разбередить старые, незажившие

раны.

— Ну уж в «Уолдорфе» никогда бы не потерпели того, что

произошло сегодня здесь, — заявила герцогиня.

— Уверяю вас, мадам, что в «Сент-Грегори» тоже не потерпят

плохого обслуживания. — Точно мы играем в теннис, подумал

Питер, когда мяч то и дело перелетает с одной половины порта

на другую. Вот он сейчас возвратится ко мне.

— Плохого обслуживания?! А известно ли вам, что ваш

официант вылил соус на моего мужа?

Преувеличение было столь явным, что Питер невольно

удивился, зачем ей это нужно. Все это выглядело тем более

странно, что отношения между отелем и Кройдонами были

всегда хорошими.

— Я слышал, что произошла неприятность, по-видимому, из-за

небрежности официанта. И пришел затем, чтобы от имени отеля

принести вам извинения.

— Да, но это испортило нам весь вечер, — не унималась

герцогиня. — Мы с мужем решили провести спокойно вечер

одни, у себя в номере. Лишь на несколько минут вышли

прогуляться — обошли квартал и вернулись ужинать. И вдруг

такое!

Питер кивал головой, делая вид, будто сочувствует герцогине,

но в душе ничего не понимал. Создавалось такое впечатление,

будто она намеренно старается закрепить в его памяти этот

инцидент.

— Может быть, если я принесу наши извинения герцогу… —

предположил Макдермотт.

— В этом нет никакой необходимости, — резко оборвала его

герцогиня.

Макдермотт только собрался откланяться, как дверь в гостиную,

остававшаяся приоткрытой, резко распахнулась. На пороге стоял

которого был женатый сын, работавший в бухгалтерии «Сент

Грегори», презрительно произнес:

— А, этот!

В этот момент лифт остановился на четырнадцатом этаже.

— Нам нужен тысяча четыреста тридцать девятый, Джимми, —

сказала Кристина, и оба разом повернули направо. При этом у

Кристины мелькнула мысль, что, хотя каждый из них и хорошо

знаком с «географией» отеля, изучали они ее по-разному:

посыльный исходил его вдоль и поперек, много лет сопровождая

клиентов из вестибюля в номера; она же знала «Сент-Грегори»

по планам каждого этажа, которые часто листала и которые

запечатлелись в ее памяти.

Если бы пять лет тому назад, подумала Кристина, в

университете штата Висконсин кто-нибудь спросил, чем будет

заниматься через несколько лет Крис Фрэнсис, в то время

двадцатилетняя способная студентка, увлекавшаяся

иностранными языками, то даже человек с самой буйной

фантазией не мог бы представить себе ее работающей в отеле в

Новом Орлеане. В ту пору она мало что знала об этом городе и

еще меньше интересовалась им. В школе она читала о том, как

Луизиану откупили у Франции в начале девятнадцатого века и

тогда же видела в театре «Трамвай „Желание“ [1] . Но когда она

переехала на Юг, оказалось, что ее представления об этих

местах безнадежно устарели. Трамваи превратились в

дизельные автобусы, а «Желанием» именовалась захолустная

улица в восточной части города, куда туристы редко

наведывались.

Наверно, она потому и поселилась в Новом Орлеане, что почти

ничего не знала о нем. После того, что произошло в Висконсине,

подавленная, не очень понимая, как жить дальше, она просто

искала такое место, где бы ее никто не знал и она никого и

ничего бы не знала. Знакомые вещи, прикосновение к ним,

самый их вид вызывали в ее душе одну только боль, такую

всепоглощающую, что она не проходила ни днем ни ночью. Как

ни странно — Кристина даже стыдилась этого, — она никогда не

видела снов. Она только помнила в мельчайших деталях всю

цепь событий того трагического дня в аэропорту Мэдисона. Она

приехала туда проводить родных, улетавших в Европу. Перед ее

глазами, как сейчас, стояла мать, веселая, возбужденная, с

Когда они прошли мимо искателя приключений, Кристина

спросила:

— А почему мистера Уэллса перевели в другой номер?

— Я слышал, мисс, будто тот, кто раньше жил в тысяча

четыреста тридцать девятом, устроил скандал. Вот и решили

поменять их местами.

Да, теперь Кристина вспомнила, что и прежде были жалобы на

эту комнату. Она была расположена рядом со служебным

лифтом и к тому же под полом там сходились все отопительные

трубы отеля. В результате комната была шумная и невыносимо

душная. В каждом отеле есть, по крайней мере, одна такая

комната, — иногда ее даже называют «веселой» и сдают лишь в

тех случаях, когда свободных номеров нет.

— Но почему же мистера Уэллса из приличного номера

переселили сюда?

Посыльный пожал плечами.

— Об этом лучше спросите портье.

— Но ведь у вас на этот счет наверняка есть своя версия! —

настаивала Кристина.

— Видите ли, по-моему, его переселили потому, что он никогда

ни на что не жалуется. Этот джентльмен уже много лет

останавливается в нашем отеле, и никто никогда не слышал от

него ни единой жалобы. Так что, наверно, кое-кому захотелось

поиздеваться над ним. — Джимми Дакуорт заметил, как Кристина

в гневе поджала губы, и, помолчав, продолжал: — Я слышал, что

в ресторане ему дали столик рядом с кухонной дверью, куда до

него никто не хотел садиться. А ему это вроде бы даже все

равно.

Зато завтра кое-кому это будет совсем небезразлично, мрачно

подумала Кристина. Уж она об этом позаботится. При одной

мысли о том, что с их постоянным клиентом, к тому же

человеком тихим и скромным, так возмутительно обошлись, она

почувствовала, как свирепеет. Ну и прекрасно. В отеле знают ее

крутой нрав. До нее даже доходили слухи, будто некоторые

считают, что ее сердитое лицо очень подходит к рыжим волосам.

В большинстве случаев она все же сдерживалась, но иногда,

стремясь добиться своего, проявляла характер.

Они завернули за угол и остановились у двери номера 1439.

Посыльный постучал. Они ждали, прислушиваясь. Тишина.

отеля, и перезвоните мне.

Положив трубку, Кристина повернулась к больному. Хрупкий,

тщедушный старичок дышал тяжелее прежнего, и ей показалось,

что лицо его из пепельно-серого стало синеватым. Он снова

принялся стонать. Эти-то стоны они и слышали в коридоре. Он

пытался сделать выдох, и дыхание не устанавливалось главным

образом потому, что он был очень истощен физически, и сил у

него не хватало.

— Мистер Уэллс, — сказала Кристина, стараясь, чтобы голос ее

звучал спокойно, хотя сама она была далека от спокойствия. —

Мне кажется, вам будет легче дышать, если вы перестанете

ворочаться. — Она уже заметила, что посыльный успешно

справляется с окном: вешалкой для платья он сорвал пломбу с

ручки и теперь пытался поднять нижнюю половину окна.

Как бы в ответ на слова Кристины приступ удушья у старика

стал утихать. На нем была старомодная фланелевая ночная

рубашка, и Кристина, просунув руку ему под спину,

почувствовала, несмотря на толщину материи, какие у него

костлявые плечи. Другой рукой она взяла подушки и подложила

их так, чтобы старик мог опереться на них и не падать. Все это

время он внимательно смотрел на нее — глаза у него были как у

затравленного животного, но в них светилась благодарность.

— Я послала за доктором, — сказала Кристина, чтобы

приободрить его. — Он будет здесь с минуты на минуту.

Пока она успокаивала старика, посыльный поднатужился,

крякнул, и нижняя половина окна скользнула вверх. В комнату

тотчас хлынул прохладный воздух. Значит, гроза все-таки идет на

юг, обрадованно подумала Кристина, и сразу появился ветерок.

Теперь температура на улице понизится, и так продержится

несколько дней. Тем временем Альберт Уэллс с жадностью

глотал свежий воздух. Зазвонил телефон. Подозвав посыльного

и знаком велев занять ее место возле больного, Кристина сняла

трубку.

— Доктор Ааронс уже выехал, мисс Фрзнсис, — сообщила

телефонистка. — Он в Парадизе и просил передать, что будет в

отеле минут через двадцать.

Кристина задумалась. Парадиз — на другом берегу Миссисипи,

за Алджирсом. Даже при самой быстрой езде за двадцать минут

доктор едва ли доберется сюда. К тому же она не раз

— Мне очень жаль, что я побеспокоила вас, — сказала она.

— Пусть это вас не волнует. Конечно, если мой неудачливый

сосед останется — как бы это получше сказать? — без помощи

доктора другого рода, я могу принести скрипку и поиграть ему. —

В трубке послышался глубокий вздох. — Что может быть

прекраснее, чем умереть под адажио Вивальди или Тартини —

да еще в превосходном исполнении.

— Благодарю вас. Надеюсь, этого не потребуется. — Ей уже не

терпелось поскорее повесить трубку и позвонить в другой номер.

Доктор Аксбридж из номера 1203 тотчас ответил на звонок.

Выслушав первый вопрос Кристины, он деловито произнес:

— Да, я медик, работаю в больнице. — И стал слушать ее

рассказ о состоянии больного, а затем отрезал: — Сейчас иду.

Кристина повернулась к посыльному, все еще сидевшему у

кровати.

— Мистер Макдермотт находится в президентских

апартаментах. Пойдите туда и попросите его, как только он

освободится, побыстрее подняться сюда. — Она снова сняла с

рычага трубку. — Соедините меня, пожалуйста, с главным

инженером.

К счастью, можно было не сомневаться в том, что главный

инженер окажется на месте. Док Викери был холостяк, он жил в

отеле, и у него была одна-единственная страсть — машины, а в

данном случае все механизмы, установленные в «Сент-Грегори»

от подвалов и до крыши. На протяжении уже четверти века

после того, как Док Викери расстался с морем и с берегами

родного Клайда, он наблюдал за установкой большинства этих

механизмов, а в тяжелые годы, когда денег на замену

изношенных деталей не хватало, умудрялся подлатать усталую

машину и убедить ее поработать еще немного. Инженер питал

слабость к Кристине — больше, чем к кому-либо в отеле. Через

минуту в трубке послышался его бас с сильным шотландским

акцентом.

Кристина в двух словах рассказала о состоянии Альберта

Уэллса.

— Доктор еще не пришел, но, видимо, понадобится кислород. У

нас ведь есть переносной аппарат, не так ли?

— Да, Крис, у нас есть баллоны с кислородом, но мы

используем их только для автогенной сварки.

бывали такие приступы.

Внезапно грудь старика приподнялась. И он задышал — правда,

не там часто, как прежде, но глубже и спокойнее. Потом открыл

глаза.

Напряжение в комнате разрядилось. Доктор вытащил шприц и

стал его разбирать.

— Мистер Уэллс, — окликнула больного Кристина. — Мистер

Уэллс, вы меня слышите?

Старик кивнул несколько раз. Глаза его снова с собачьей

преданностью смотрели на нее.

— Вам было очень плохо, мистер Уэллс, когда мы сюда пришли.

Это доктор Аксбридж, наш постоялец, он пришел помочь вам.

Старик перевел взгляд на доктора.

— Благодарю вас, — произнес он с усилием, вернее, не

произнес, а выдохнул, но все же что-то сказал. Лицо его

постепенно стало приобретать нормальный цвет.

— Если кого и нужно здесь благодарить, так это молодую леди.

— Доктор холодно, натянуто улыбнулся. — Джентльмен еще не

оправился, — заметил он, обращаясь к Кристине, — и без

медицинской помощи ему не обойтись. Мой совет — немедленно

отправить его в больницу.

— Нет, нет! Я не хочу в больницу! — мгновенно отреагировал

старик. Он весь подался вперед, настороженно глядя на

присутствующих, и даже выпростал руки из-под одеяла, которым

чуть раньше накрыла его Кристина.

Просто удивительно, подумала она, как может измениться

человек за какие-то несколько минут. Дышал он, правда, все еще

с трудом и порой даже хрипло, но видно было, что острый

момент прошел.

Только сейчас Кристина впервые как следует рассмотрела его.

Вначале ей казалось, что ему чуть больше шестидесяти, а

сейчас она прибавила ему лет пять. Он был щупленький,

маленький, сутуловатый, с тонкими, острыми чертами лица, что

в целом придавало ему сходство с воробьем. Волосы, вернее,

остатки волос, он обычно зачесывал назад редкими седыми

прядями, но сейчас они растрепались и взмокли от пота. В

общем он производил впечатление человека кроткого,

незлобивого, даже выражение лица у него было какое-то

извиняющееся, однако Кристина подозревала, что на самом

второпях — натянул брюки, рубашку и старый твидовый пиджак;

рубашка была не застегнута, и из-под нее выглядывала

волосатая грудь. На ногах у него болтались разношенные

сандалии; на кончике носа, под высоким лысым лбом, висели

очки в толстой оправе. Сейчас с помощью проволоки он начал

прикручивать пластиковый мешок к трубке и одновременно

велел механику, нерешительно топтавшемуся на месте: — А ну

ка, парень, ставь баллон у кровати. Если будешь шевелиться так

медленно, боюсь, кислород придется давать тебе.

Доктор Аксбридж в изумлении взирал на все это. Кристина

объяснила, что это была ее идея — насчет кислорода, и

представила главного инженера. Руки у того были заняты, и он

кивнул, бросив на доктора быстрый взгляд поверх очков. Через

минуту трубка была уже подсоединена.

— Эти пластиковые мешки удушили немало народу. Так почему

бы одному из них не послужить на благо человеку? Как вы

думаете, доктор, удастся нам такое?

Доктор Аксбридж держался теперь уже менее отчужденно.

— Думаю, он вполне подойдет. — И посмотрел на Кристину. —

Похоже, что в этом отеле работают весьма компетентные люди.

Она засмеялась.

— Подождите, пока мы не напутаем чего-нибудь с вашей броней

на номер.

Доктор вновь подошел к постели больного.

— Кислород вам поможет, мистер Уэллс, вы сразу почувствуете

себя лучше. Думаю, что и раньше у вас уже бывали такие

приступы бронхиальной астмы.

Альберт Уэллс кивнул.

— Бронхит я заполучил еще когда был шахтером, — сказал он

хрипло. — Астмой заболел позже. — И, посмотрев на Кристину,

добавил: — Очень сожалею, что так все получилось, мисс.

— Я тоже сожалею. Видимо, это произошло потому, что вас

перевели в другой номер.

Главный инженер подсоединил свободный конец резиновой

трубки к зеленому баллону.

— Начнем с пяти минут, — сказал доктор Аксбридж. — Пять

минут — кислород, пять минут — отдых.

Совместными усилиями они соорудили некое подобие маски у

лица больного. Ровное шипение показало, что кислород пошел.

Номер 1410 Питер отлично знал. Это была большая, просторная

комната, окнами выходившая на авеню Сент-Чарльз.

— Если я займу тысячу четыреста десятый, — вполне резонно

спросил он, — сможете вы предложить что-либо еще тому

джентльмену?

— Нет, мистер Макдермотт. У меня остался лишь небольшой

«люкс» на пятом этаже, а этот джентльмен не хочет платить так

дорого.

— В таком случае пусть он сегодня переночует в «люксе», а

заплатит, как за обычную комнату, — отрезал Питер. — Утром

переселите его. А пока я занимаю тысяча четыреста десятый —

перевожу туда Уэллса из тысяча четыреста тридцать девятого.

Пожалуйста, сейчас же направьте сюда посыльного с ключом.

— Одну минуту, мистер Макдермотт. — Если раньше голос

клерка звучал безразлично, то теперь в нем появилась

откровенная наглость. — Мистер Трент всегда придерживался

той точки зрения, что…

— Сейчас речь идет о моей точке зрения, — оборвал его Питер.

— И еще одно: перед уходом с дежурства оставьте записку

сменщику и сообщите ему, чтобы утром он представил мне

объяснение, почему мистер Уэллс был переведен в тысяча

четыреста тридцать девятый номер. Можете, кстати, добавить:

пусть поищет причину повесомее.

Он положил трубку и подмигнул Кристине.

— Вы, должно быть, просто лишились рассудка, — сказала

герцогиня Кройдонская. — Окончательно и бесповоротно. —

Разговор этот происходил в гостиной президентских

апартаментов, куда герцогиня вернулась после того, как

выпроводила Питера Макдермотта и плотно закрыла за ним

дверь.

Герцог заерзал в своем кресле — он всегда чувствовал себя

неуютно, когда жена отчитывала его.

— Да, чертовски нескладно получилось, дорогая. Телевизор был

включен. Я ничего не слышал. Думал, что этот малый уже

убрался, восвояси. — Он сделал большой глоток виски с

содовой из стакана, который нетвердо держал в руке, и жалобно

добавил: — Кроме того, я дьявольски расстроен всем

случившимся.

— Нескладно получилось! Расстроен! — В голосе герцогини

алиби, но все же… У них уже засело в мозгу, что вечером мы

были в отеле… вернее, засело бы, если бы не встряли вы со

своими сигаретами. Я просто готова расплакаться.

— Вот это было бы интересно! — воскликнул герцог. — А то

ведь я до сих пор считал, что в вас нет ничего от женщины. —

Он выпрямился в кресле и сразу как бы сбросил все свое

смирение. Словно хамелеон, он иной раз так менялся, что

трудно было понять, какой же он в действительности.

Герцогиня вспыхнула — румянец еще сильнее подчеркнул ее

безупречную красоту.

— Доказательств, по-моему, не требуется.

— Возможно. — Герцог встал, подошел к небольшому столику в

углу комнаты, налил в стакан изрядное количество виски и

плеснул немного содовой. — И все же, — не оборачиваясь,

добавил он, — должен вам заметить, что именно это лежит в

основе всех наших неприятностей.

— Ничего подобного. Все дело в ваших привычках, а не во мне.

Это же было сущим безумием — поехать в отвратительный

игорный притон, да еще с женщиной…

— Вы ведь уже высказались по этому поводу, — устало

отмахнулся герцог. — Исчерпывающе. По дороге в отель. До

того, как все случилось.

— Не уверена, что мои слова дошли до вашего сознания.

— Ваши слова, моя дорогая, способны пробить самые тупые

мозги. Я всю жизнь пытаюсь сделать так, чтоб они меня не

задевали. Но пока безуспешно. — Герцог отхлебнул из стакана.

— Почему вы вышли за меня замуж?

— Очевидно, потому, что среди людей, окружавших меня, вы

казались мне тем, кто стремится что-то делать. Ведь говорят же,

будто аристократия неспособна к действию. А вы производили

впечатление человека, опровергавшего это мнение.

Герцог поднес стакан к глазам и принялся его разглядывать так,

словно перед ним был хрустальный шар.

— А теперь я это мнение уже не опровергаю, так?

— Если вы еще что-то и значите в глазах других, то лишь

благодаря моим стараниям и поддержке.

— Вы имеете в виду Вашингтон?

— Да, это назначение можно было бы получить, — сказала

герцогиня, — если бы мне удалось удерживать вас в вашей

— Этим пусть займется доктор Ааронс. — И, размышляя вслух,

Питер добавил: — Поскольку вызывать сестру, насколько я

понимаю, будет отель, значит, она потом с нас может

потребовать деньги. Как вы думаете, ваш друг Уэллс в состоянии

будет оплатить счет?

Они вышли в коридор и стали говорить тише.

— Именно это меня больше всего и волнует. Не думаю, чтобы у

него было много денег.

Питер подметил, что, когда Кристина чем-то озабочена, она

очаровательно морщит нос. Ему приятно было, что она стоит

рядом, приятен был слабый аромат ее духов.

— Ну, что ж, — сказал Питер, — вряд ли мы по уши залезем в

долги до завтрашнего утра. К тому времени бухгалтерия наведет

справки.

— Все готово, — сказала она, вернувшись.

— Самое лучшее — поменять кровати, — сказал Питер. —

Давайте перетащим эту в тысяча четыреста десятый, а кровать

из той комнаты перенесем сюда.

Но дверной проем оказался слишком узким. Альберт Уэллс, к

которому уже вернулись и дыхание, и более или менее

нормальный цвет лица, вдруг заявил:

— Я за свою жизнь немало исходил — могу и сейчас пройтись

немножко.

Однако доктор Аксбридж решительно покачал головой.

Главный инженер измерил ширину проема и кровати.

— Я сниму дверь с петель, — сказал он больному. — И тогда

вы, словно пробка из бутылки, выскочите отсюда.

— Да не надо этого, — сказал Питер. — Есть способ более

быстрый, если вы, мистер Уэллс, не будете возражать.

Старик улыбнулся и кивнул.

Тогда Питер нагнулся, закутал старика в одеяло и легко поднял

в воздух.

— У тебя сильные руки, сынок, — сказал старик.

Питер улыбнулся и, словно ребенка, понес свою ношу по

коридору в другую комнату.

Через какие-нибудь четверть часа все уже было налажено и

шло как по маслу. Благополучно перетащили в новое помещение

и кислородный баллон, хотя в нем теперь не было такой острой

нужды, поскольку комната 1410 была большой, просторной, под

смущенный собственным признанием. — Да что там. Чаще всего

подобные предательские мысли я держу при себе.

— А не должны бы. И потом, уж если вы их высказали, то не

должны стыдиться. — Кристина имела в виду то обстоятельство,

что в «Сент-Грегори» многое делалось не так и в последние годы

отель существовал за счет былой славы. К тому же теперь отель

стоял уже перед финансовым кризисом, а это может повлечь за

собой необходимость решительных перемен, независимо от того,

будет его владелец Уоррен Трент за них или против.

— Бывают кирпичные стены, которые головой не пробьешь, —

возразил Питер. — Тут уж ничего поделать нельзя. У.Т. не

признает новых идей.

— Но это не причина, чтобы опускать руки.

Он рассмеялся.

— Вы говорите, как женщина.

— А я и есть женщина.

— Знаю, — сказал Питер. — Теперь уже начал это замечать.

А ведь и в самом деле, подумал он. Все это время, что они

были знакомы с Кристиной, то есть с момента его появления в

«Сент-Грегори», она существовала для него постольку-поскольку.

И лишь в последнее время он все больше стал замечать, что

она привлекательна и незаурядна. Интересно, что она

собирается делать сегодня вечером.

— А ведь я сегодня еще не ужинал, — нащупывая почву,

заметил Питер. — Вы бы не возражали, хоть и поздно,

поужинать вместе?

— Обожаю ужинать поздно, — сказала Кристина.

Они уже подошли к лифту, как вдруг Питер вспомнил:

— У меня есть еще одно дело. Я послал Херби Чэндлера

выяснить, что там происходит на одиннадцатом этаже, но как-то

я ему не доверяю. Вот только проверю лично и буду совсем

свободен. — Он взял ее за локоть и слегка стиснул его. —

Подождите меня в конторе, хорошо?

Руки у него были удивительно нежные для такого крупного

мужчины. Кристина искоса взглянула на его сильный, волевой

профиль с квадратным, выступающим вперед подбородком. Да,

интересное лицо, подумала она, и человек, несомненно,

решительный, а порой, наверно, и упрямый. Она почувствовала,

как у нее учащенно забился пульс и кровь быстрее побежала по

перевернутого набок шкафчика со стеклянными дверцами. Кто

то из ребят неловко сунул ей в руку стакан с вином.

Судя по всему, что-то весьма интересное происходило в

соседней комнате, за плотно закрытой дверью, — возле нее

стояла группа мальчишек, к которым присоединился и Лайл

Дюмер, бросив Маршу на произвол судьбы. Марша слышала

обрывки фраз и часто повторявшийся вопрос: «Ну, как,

понравилось?», но ответ обычно тонул во взрывах

непристойного хохота.

Когда наконец она поняла, или, вернее, догадалась, что там

происходит, ее охватило отвращение, и ей захотелось уйти. Даже

огромный, пустой особняк в пригороде казался ей сейчас

предпочтительней, хотя она и не любила его за то, что он всегда

был пустой, за то, что жила там только она со слугами, а отец

вечно находился в разъездах, — вот и теперь его уже полтора

месяца нет дома, и вряд ли он появится раньше чем через две

недели.

Вспомнив об отце, Марша подумала, что, если бы он приехал,

как обещал, она не была бы сейчас здесь и даже не пошла бы

на студенческий бал. Вместо этого она праздновала бы день

своего рождения дома, и Марк Прейскотт, веселый, оживленный,

со свойственным ему блеском председательствовал бы на этом

торжестве, на которое собрались бы ближайшие друзья его

дочери, а Марша знала, что они, не задумываясь, отказались бы

от студенческого бала ради того, чтобы прийти к ней. Но отец не

приехал. Он лишь позвонил по телефону — на этот раз из Рима

— и, по обыкновению, извинился.

«Марша, детка моя, я очень старался освободиться, но из этого

ничего не получилось. Дела задерживают меня здесь еще на

две-три недели, но, когда вернусь домой, я сторицей все

возмещу тебе». Он предложил было Марше съездить к матери,

жившей с нынешним мужем в Лос-Анджелесе, но когда она

наотрез отказалась, пожелал ей хорошо провести день

рождения. «Кстати, подарок я тебе уже приготовил, думаю,

будешь довольна», — добавил он. Марша чуть не расплакалась,

слушая приятный голос отца, но все-таки сумела сдержаться, так

как давно отучила себя плакать. К тому же вряд ли имело смысл

раздумывать, почему владелец одного из новоорлеанских

универмагов, располагая целым взводом высокооплачиваемых

неприятностей…

— Говорил я вам, что не надо было этим заниматься, —

заметил ктото из юношей.

— А почему бы нам не взять кого-нибудь из здешних? —

послышался голос Лайла Дюмера: он явно еле ворочал языком.

— Отлично. Но кого? — И мальчишки, толпившиеся у дверей,

принялись шарить глазами по залу. Марша демонстративно

отвернулась.

Тем временем друзья Сью Филипп, той самой девушки, что

потеряла сознание, безуспешно пытались привести ее в чувство.

Наконец один из ребят, чуть более трезвый, чем остальные,

озабоченно позвал:

— Марша! Сью совсем плохо. Не могла бы ты помочь?

Марша нехотя остановилась и взглянула на Сью, которая

полулежала в кресле, — она как раз открыла глаза; детское

личико ее было бледно, помада на искривленных губах

размазалась. Подавив вздох, Марша сказала:

— Помогите-ка мне дотащить ее до ванны.

Втроем они кое-как подняли девушку — та захныкала.

Очутившись с нею в ванной, Марша решительно закрыла дверь

перед носом у одного из мальчишек и задвинула защелку. Когда

она повернулась к Сью Филипп, та с ужасом разглядывала себя

в зеркале. Ну, наконец-то, подумала Марша с облегчением,

понемножку приходит в себя.

— Я бы не стала слишком расстраиваться, — заметила она. —

Говорят, с каждым человеком такое хоть однажды должно

случиться.

— О господи! Мать убьет меня. — Слова стоном вырвались у

нее из груди, и она бросилась к унитазу — ее рвало.

Усевшись на край ванны, Марша деловито сказала:

— После этого ты себя почувствуешь намного лучше. Как только

рвота прекратится, я тебя умою, а потом постараемся заново

покраситься.

Не поднимая головы от унитаза, Сью потрясла головой.

Минут через десять-пятнадцать Марша вместе со Сью вышли из

ванной. В комнате уже почти никого не осталось — только Лайл

Дюмер и его дружки все еще совещались о чем-то. Если Лайл

увяжется провожать, подумала Марша, я его отошью. Кроме них,

в комнате находился еще тот юноша, который просил Маршу

каблуках.

— Предупреждаю: если вы меня тронете, я закричу.

— Самой же будет хуже, — тихо произнес Стэнли Диксон. —

Лишишься самого интересного. — И не успела она опомниться,

как он очутился сзади нее, огромная потная лапища зажала ей

рот, а обе ее руки оказались прижатыми к бокам. Голова его

была совсем рядом, от него несло «бурбоном».

Марша извивалась, пытаясь высвободиться и укусить его за

руку, но у нее ничего не получалось.

— Послушай, Марша, — сказал ей Лайл с похотливой

улыбочкой. — Все равно тебе этого не миновать, так что лучше

насладись как следует. Все ведь так говорят, правда? Если

Стэнли тебя сейчас отпустит, обещаешь не поднимать шума?

Марша яростно замотала головой.

Один из ребят схватил ее за руку.

— Пошли, Марша. Лайл говорит, ты умница! Почему же ты не

хочешь это доказать?

Марша отбивалась изо всех сил, но напрасно: они крепко

держали ее. Лайл схватил ее за другую руку, и теперь они все

вместе подталкивали ее к спальне.

— Да ну ее к черту! — воскликнул Диксон. — Ребята, бери ее за

ноги! — Кто-то из мальчишек тотчас повиновался. Марша

попыталась брыкаться, но в результате лишь сбросила туфли с

ног. У Марши было такое ощущение, когда ее внесли в спальню,

что все это происходит во сне.

— В последний раз спрашиваю, — угрожающе произнес Лайл.

От добродушной ухмылки на его лице и следа не осталось. —

Ты будешь вести себя как надо или нет?

В ответ Марша еще яростнее забрыкалась.

— Снимайте с нее платье, — скомандовал кто-то.

И чей-то голос — ей показалось, что говорил тот, который

держал ее за ноги, — неуверенно спросил:

— А надо ли?

— Да не волнуйтесь вы, — успокоил их Лайл Дюмер. — Ничего

не случится. Ее старик сам распутничает где-то в Риме.

В комнате стояли две кровати. Все еще отбивавшуюся Маршу

бросили на ближайшую из них. И не успела она опомниться, как

уже лежала поперек кровати, голова ее была запрокинута, так

что она видела лишь потолок над собой, некогда белый, а

Глаза ее наполнились слезами. Она чувствовала, что у нее нет

больше сил бороться.

В эту минуту в дверь номера раздался стук. Кто-то трижды

постучал, решительно и громко.

— А, черт! — вскрикнул один из ребят. — Значит, все-таки

услышали! О господи, как болит рука! — со стоном добавил он.

— Что же будем делать? — нервно спросил другой.

Стук в дверь повторился — на этот раз еще энергичнее.

Прошло несколько секунд, и голос из-за двери потребовал:

— Извольте открыть! Я слышал, кто-то звал на помощь. —

Голос звучал мягко, с южным акцентом.

— Он один, — прошептал Лайл, — с ним никого нет. Может,

удастся его провести.

— Можно попробовать, — чуть слышно ответил Диксон. — Я

пойду, а вы держите ее покрепче и уж не оплошайте на этот раз.

Чья-то другая рука быстро легла на рот Марше, она

почувствовала, что ее еще крепче вдавливают в постель.

Щелкнул замок, дверь скрипнула и приоткрылась. Послышался

удивленный возглас Стэнли Диксона:

— О!

— Извините, сэр. Я служащий отеля. — Это был тот же голос,

что и несколько минут тому назад. — Я случайно проходил мимо

и услышал, что кто-то звал на помощь.

— Случайно, значит, проходил, да? — В тоне Диксона

слышалась издевка. Истой тотчас спохватился и добавил: — Во

всяком случае, спасибо. Но ничего не случилось — просто моя

жена вскрикнула во сне. Она уже давно легла. А теперь все в

порядке.

— Что ж… — Незнакомец явно медлил. — Если вы уверены,

что теперь все в порядке…

— В полном порядке, — заверил его Диксон. — Просто иногда с

женой случается такое.

Сказано это было достаточно убедительно, и хозяином

положения, несомненно, был Диксон. Марша понимала, что

через секунду дверь захлопнется.

За это время она успела немного передохнуть, да и рука,

зажимавшая ей рот, как ей показалось, чуть-чуть ослабла. Тогда,

собрав последние силы, она вся напряглась. Резко повернулась

на бок, и рука соскользнула с ее рта.

Говорил вам, надо было сматываться отсюда!

Все кинулись к двери во главе с мальчишкой, не участвовавшим

в драке. Марша слышала, как Диксон, прежде чем выйти из

комнаты, сказал:

— На нас напали. Мы бежим за помощью.

Молодой негр приподнялся с пола, лицо его было в крови.

В коридоре послышался чей-то властный голос, перекрывший

остальные.

— Что здесь происходит?

— Кричали, дрались, — взволнованно пояснила какая-то

женщина. — Вон там.

— Я уже жаловался на шум, — проворчал какой-то мужчина, —

но никто и внимания не обратил.

Дверь распахнулась. Марша на мгновение увидела любопытные

лица, но их тут же заслонила высокая фигура, решительно

вошедшая в номер. Дверь закрылась, и в комнате вспыхнул

верхний свет.

Питер Макдермотт окинул взглядом комнату, отметил царивший

в ней беспорядок и спросил:

— Что тут произошло?

Марша зарыдала, сотрясаемая конвульсиями. Она попыталась

выпрямиться, но тут же привалилась без сил к изголовью

кровати, кое-как прикрываясь лохмотьями разорванного платья.

Отчаянно рыдая, она с трудом произнесла:

— Хотели… изнасиловать…

Лицо у Макдермотта стало жестким. Взгляд его обратился на

молодого негра, который, прислонившись к стене, пытался с

помощью носового платка унять струившуюся по лицу кровь.

— Ройс! — В глазах Макдермотта сверкнула ярость.

— Нет! Нет! — взмолилась Марша с другого конца комнаты. —

Это не он! Он прибежал на помощь! — Она закрыла глаза,

чувствуя, что не выдержит, если сейчас опять начнется

избиение.

Молодой негр выпрямился. Отняв от лица платок, он задиристо

спросил:

— Чего же вы стоите, мистер Макдермотт? Валяйте, бейте

меня! Ведь потом вы всегда можете сказать, что произошло

недоразумение.

— Я уже совершил одну ошибку, Ройс, — коротко ответил

газет на свете и какую шумиху они могут поднять.

Питер, уже снявший было трубку, снова положил ее на место.

— Порой мне кажется, что вы намеренно усложняете некоторые

вещи, — сказал он. Но в душе Питер знал, что Ройс прав.

Взглянув на Маршу, он спросил: — Вы сказали: «мисс

Прейскотт», я не ослышался?

Молодой негр кивнул.

— Ее отец — Марк Прейскотт. Тот самый Прейскотт. Я

правильно говорю, мисс?

Марша грустно кивнула.

— Мисс Прейскотт, — обратился к ней Питер, — вы знаете тех

людей, которые повинны в случившемся?

— Да, — прошептала она еле слышно.

— Они, по-моему, все были на студенческом балу, —

предположил Ройс.

— Это правда, мисс Прейскотт?

Она слегка наклонила голову в знак подтверждения.

— И вы вместе с ними пришли сюда — в этот номер?

— Да, — снова прошептала она.

Питер испытующе посмотрел на Маршу. И, немного помолчав,

сказал:

— Это ваше личное дело, мисс Прейскотт, станете ли вы

подавать в суд или нет. Но какое бы решение вы ни приняли,

администрация отеля будет на вашей стороне. Боюсь только, что

в словах Рейса насчет шумихи заключена большая доля правды.

Ее, видимо, не избежать — я даже полагаю, что шумиха

поднимется изрядная и не очень приятная. Конечно, — добавил

он, — все должен взвесить ваш отец. Вы не считаете, что мне

следует позвонить и попросить его приехать?

Марша подняла голову и впервые посмотрела Питеру в лицо.

— Мой отец сейчас в Риме. Пожалуйста, ничего не

рассказывайте ему — никогда.

— Я уверен, кое-что можно сделать, не давая пищи злым

языкам. Но я считаю, что совсем спускать такое нельзя. — Питер

обошел вокруг кровати. Только тут он с изумлением обнаружил,

что перед ним совсем еще девочка, но прехорошенькая. — А

пока могу я вам чем-нибудь помочь?

— Не знаю. Не знаю. — И она снова заплакала, только уже

тише.

Сейчас в ней никого не было.

— Прекрасно, — сказала Марша. — Вот только пусть кто-нибудь

позвонит ко мне домой. Надо позвать к телефону экономку Анну.

— Если хотите, я схожу и принесу ключ, — предложил Ройс.

Питер кивнул.

— Только на обратном пути зайдите в этот номер и захватите

оттуда халат. И, по-моему, надо вызвать горничную.

— Позвать сюда сейчас горничную — все равно что сделать

объявление по радио.

Питер задумался. Сплетен все равно уже не остановишь. В

любом отеле, случись подобное происшествие, среди служащих

тотчас начинает работать телеграф джунглей. Но все-таки лучше

не усугублять положение.

— Хорошо. Мы сами переправим мисс Прейскотт вниз на

служебном лифте.

Едва только молодой негр открыл дверь в коридор, как

послышались голоса, град взволнованных вопросов. Питер

совсем упустил из виду, что в коридоре толпятся разбуженные

клиенты. Он услышал голос Ройса, спокойно отвечавшего на

вопросы, — гул в коридоре затих.

Не открывая глаз. Марша чуть слышно спросила:

— Вы еще не сказали мне, кто вы такой.

— Извините, мне давно следовало бы это сделать.

Он назвал свое имя и должность. Марша никак не

отреагироваладо нее дошел смысл его слов, но успокоили ее не

столько слова, сколько этот уверенный тон. Через некоторое

время мысли у нее стали путаться. Уже сквозь сон она

услышала, как в комнату вернулся Алоисиус Ройс, кто-то помог

ей встать с кровати, надеть халат и быстро повел по затихшему

коридору. Потом был лифт, еще какой-то коридор и другая

кровать, на которую она блаженно улеглась. Все тот же

уверенный голос сказал:

— Ну вот, все и в порядке.

Послышался шум воды. Кто-то сказал, что ванна уже

наполнена. У нее хватило сил встать, добраться до ванной и

запереться.

На табурете лежала аккуратно сложенная пижама, и, выйдя из

ванны. Марша надела ее. Это была мужская пижама, темно

синяя и очень большая. Рукава закрыли даже кончики пальцев, а

дернулся и поехал вниз.

— Какой это лифт?

— Четвертый.

Питер сделал в уме пометку — спросить главного инженера, в

чем дело.

Часы в вестибюле показывали почти половину первого, когда

Питер вышел из лифта. Как обычно в этот час, здесь было уже

не так оживленно, хотя еще толпилось довольно много народу;

из близлежащего Синего зала неслись звуки музыки, верные

признаки того, что ужин с танцами в самом разгаре. Питер

свернул направо, к стойке портье, но не успел сделать и

нескольких шагов, как увидел приближавшуюся к нему тучную

фигуру. Огилви, начальник охраны отеля, пропадавший где-то

весь вечер, вперевалку шел ему навстречу. Бывший

полицейский, бесславно отслуживший свой срок в полиции

Нового Орлеана, намеренно придал своему тяжелому

квадратному лицу выражение полнейшего безразличия — только

его поросячьи глазки шныряли по сторонам, подмечая все, что

происходит вокруг. Как всегда, от него за версту несло

застоявшимся сигарным дымом, а из нагрудного кармана его

пиджака торчали в ряд, как нерасстрелянные торпеды, толстые

сигары.

— Говорят, вы меня искали, — сказал Огилви равнодушным

тоном. Констатировал факт — и все.

Питер почувствовал, как в нем закипает гнев.

— Конечно, искал. Где вы, черт возьми, были?

— Занимался своими прямыми обязанностями, мистер

Макдермотт. — Для такого крупного человека у Огилви был на

редкость высокий голоспочти фальцет. — Если уж вам

необходимо все знать, так вот: я ездил в полицейское

управление, докладывал о тех неприятностях, которые здесь

произошли. Сегодня из камеры хранения украли чемодан.

— В полицейское управление! Лучше уж прямо скажите, в каком

номере играли в покер?

Поросячьи глазки Огилви сверкнули обидой.

— Если вы так думаете, можете сами проверить. Или доложить

мистеру Тренту.

Питер кивнул. Он прекрасно знал, что всякие выяснения —

лишь пустая трата времени. Огилви, несомненно, обеспечил

— Диксон? — Это была одна из фамилий, которые назвал ему

Алоисиус Ройс после того, как они вышли, оставив Маршу.

— Да, сын автопромышленника. Мистер Диксон-старший часто

бывает у нас в отеле.

— Спасибо. — Питер кивнул. — Можете числить его выбывшим

и передать кассиру, чтобы счет ему послали по почте. — Но

тотчас передумав, добавил: — Впрочем, нет, дайте завтра этот

счет мне, я сам напишу письмо. Там еще надо указать сумму за

возмещение убытков, как только мы их подсчитаем.

— Слушаюсь, мистер Макдермотт. — Перемена в поведении

ночного портье была весьма разительной. — Я все передам

кассиру. Значит, та комната теперь свободна.

— Да.

Нет никакого смысла, решил Питер, говорить о том, что Марша

находится в пятьсот пятьдесят пятом; к тому же рано утром она,

по-видимому, сможет незаметно уйти. Тут он вспомнил о своем

обещании позвонить в дом Прейскоттов. Дружелюбно бросив

клерку: «Спокойной ночи», он прошел через вестибюль к

свободному столику, за которым днем сидит один из помощников

управляющего. Он нашел телефон Марка Прейскотта в адресной

книге Садового района и набрал номер. Послышались гудки,

некоторое время никто не подходил к телефону, потом ответила

женщина заспанным голосом. Назвав себя, он сказал:

— Мне поручено передать кое-что Анне от мисс Прейскотт.

Голос с сильным южным акцентом ответил:

— Это Анна. С мисс Маршей ничего не случилось?

— Нет, все в порядке, она просила сказать, что останется на

ночь в отеле.

— Повторите, кто это со мной говорит? — попросила экономка.

Питер терпеливо объяснил.

— Кстати, — сказал он, — если хотите проверить, можете сами

позвонить сюда. Отель «Сент-Грегори». И попросите соединить

вас со столом помощника управляющего в вестибюле.

Женщина с явным облегчением ответила:

— Да, сэр, я так и сделаю. — Не прошло и минуты, как их снова

соединили. — Вот и хорошо, — сказала она, — теперь я уж

точно знаю, кто со мной говорил. Мы ведь беспокоимся за мисс

Прейскотт — отец-то ее в отъезде, да и вообще…

Положив трубку на место, Питер поймал себя на мысли, что

— Весьма своевременное предупреждение, — заметила

Кристина. — Я вам не говорила, но я тут увлеклась нашим

новым поваром, тем, что похож на Рока Хадсона. — Она

спустила ноги и стала надевать туфли. — Еще какие-нибудь

неприятности?

Он усмехнулся, чувствуя, как у него улучшается настроение при

виде Кристины и звуке ее голоса.

— У других — да, но не у меня. Я вам расскажу, пока будем

ехать.

— Куда же это?

— Куда угодно, лишь бы вырваться из отеля. На сегодня хватит

с нас обоих.

Кристина подумала немного.

— Можно поехать во Французский квартал. Там еще многие

места открыты. Или, если хотите, поедем ко мне, я приготовлю

вам омлет — по этой части я мастерица.

Питер помог ей подняться с кресла и, выходя из кабинета,

выключил свет.

— Омлет, — сказал он. — Я и понятия не имел, до чего мне

хочется омлета.

Обходя лужицы, оставшиеся после дождя, они шли рядом к

многоэтажной автомобильной стоянке, расположенной в

полутора кварталах от отеля. Небо после грозы прояснилось,

неполный месяц начинал проглядывать сквозь облака. Городской

центр, окружавший отель, затихал, — лишь временами тишину

нарушали ночные такси и резкий стук каблуков эхом отзывался в

ущельях между потемневшими зданиями.

Сонный служитель на стоянке подкатил к выходу «фольксваген»

Кристины, и они забрались в машину, при этом Питеру из-за его

роста пришлось согнуться в три погибели.

— Вот это жизнь! Вы не станете возражать, если я немножко

развалюсь? — И он положил руку на спинку сиденья, почти

касаясь плечей Кристины.

Пока они ждали зеленого света у перекрестка на Канал-стрит,

мимо прокатил один из новых автобусов с кондиционером.

— Вы хотели рассказать мне о том, что случилось, —

напомнила Кристина.

Питер насупился, снова вспомнив об отеле, и сухо, отрывисто

рассказал все, что знал о покушении на честь Марши Прейскотт.

Однако два обстоятельства были против Питера. Обнаружил его

муж дамы с помощью двух частных детективов; за этим

последовал громкий бракоразводный процесс,

сопровождавшийся шумихой в газетах, чего так не любят во всех

отелях.

Ну, а кроме того, у Питера Макдермотта произошли осложнения

в семейной жизни. За три года до катастрофы в «Уолдорф

Астории» он под влиянием порыва женился, но довольно скоро

супруги разъехались. В какой-то мере одиночество и

разочарование послужили причиной того, что случилось в отеле.

Однако жена Питера, не вдаваясь в причины и

воспользовавшись готовым предлогом, весьма успешно

возбудила дело о разводе.

Кончилось все позорным увольнением с работы. Питер попал в

черный список и, следовательно, не мог рассчитывать на работу

в какомлибо из крупных отелей, входящих в ту или иную

корпорацию.

Черный список, естественно, существует неофициально. Однако

куда бы ни обращался Питер Макдермотт, во всех отелях, так

или иначе связанных корпоративными узами, ему отвечали

категорическим отказом без объяснения причин. Только в «Сент

Грегори», независимом отеле, не входившем в эту систему, он

сумел получить работу, причем хитрый Уоррен Трент установил

ему жалованье сообразно его отчаянному положению.

Поэтому его замечание о том, что, если человек долго держится

на одном месте, это еще ничего не значит, было лицемерным: у

него-то права выбора не было. Он подозревал, что Кристина

знает об этом.

Питер наблюдал за тем, как Кристина ловко вела свою машину,

маневрируя по узкой Бургунди-стрит, огибающей Французский

квартал параллельно Миссисипи, которая протекает южнее, в

полумиле оттуда. Внезапно Кристина затормозила, пропуская

группу нетвердо стоявших на ногах гуляк, которые брели со

стороны более многолюдной и ярко освещенной Бурбон-стрит,

находившейся в двух кварталах от них.

— Мне кажется, вам следует кое-что знать, — сказала вдруг

Кристина. — Завтра утром приезжает Кэртис О'Киф.

Питер давно уже этого опасался, хотя и ожидал.

Имя Кэртиса О'Кифа звучало как заклинание. Глава корпорации

хорошо отзываться, это может произойти. Но не сейчас.

Вероятнее всего, подумал Питер, что ему придется скоро искать

себе другую работу. Но не будем волноваться раньше времени.

— Значит, «Сент-Грегори» в системе О'Кифа, — размышлял

вслух Питер. — А когда же все это выяснится?

— К концу недели.

— Так скоро!

Кристина знала: серьезные причины вынуждали к скорому

решению. Но пока она решила не раскрывать их.

— Нет, старику не найти новых капиталов, — убежденно заявил

Питер.

— Почему вы так в этом уверены?

— Потому что люди, у которых есть большие деньги, хотят

вкладывать их прибыльно. А прибыль может давать лишь

хорошо организованное предприятие, чего про «Сент-Грегори»

сказать нельзя. Оно могло бы быть образцовым, но пока это не

так.

Они ехали к северу по Елисейским полям, широкая проезжая

часть улицы была пуста; внезапно впереди возник яркий сноп

белого света — кто-то водил из стороны в сторону мощным

фонарем. Кристина затормозила, и, едва машина остановилась,

к ним подошел полицейский-регулировщик. Направив луч

фонаря на «фольксваген», он медленно обошел вокруг машины

и тщательно ее осмотрел. За это время Питер и Кристина успели

заметить, что кусок дороги впереди них отгорожен канатом. За

ним копошились какие-то люди в форме и в штатском,

тщательно изучая асфальт с помощью мощных фонарей.

Полицейский обошел машину вокруг, и, когда он очутился рядом

с Кристиной, она опустила стекло. Видимо удовлетворенный

своим обследованием, он сказал:

— Придется вам немного свернуть и продолжать путь по другой

стороне улицы — только медленно. Сержант, который стоит

дальше, покажет вам, когда можно вернуться на эту сторону.

— А в чем дело? — спросил Питер. — Что случилось?

— Сшибли и уехали. Это произошло несколько часов тому

назад.

— Кто-нибудь убит?

Полицейский кивнул.

— Девочка семи лет. — Увидев их потрясенные лица, он

цвет мебели так приятно сочетался с обивкой: софа во

французском провинциальном стиле, обтянутая гобеленом с

растительным орнаментом белых, голубых и зеленых тонов; два

хепплуайтских кресла у комода с мраморной доской, сервант,

инкрустированный красным деревом, возле которого он

смешивал коктейли. На стенах — гравюры, изображающие

пейзажи Луизианы, и современная картина в духе

импрессионизма. Все это делало комнату теплой, веселой —

совсем как сама Кристина, подумал он. Вот только громоздкие

каминные часы на серванте выбивались из общего стиля. Эти

часы, тикавшие очень тихо, несомненно, принадлежали

викторианской эпохе — с причудливыми бронзовыми

завитушками и старым циферблатом в пятнах сырости. Питер с

любопытством принялся их рассматривать. Затем понес

коктейли на кухню.

Когда он вошел, Кристина выливала взбитые яйца на тихо

потрескивавшую сковороду.

— Еще три минуты, и все будет готово.

Он протянул ей стакан, они чокнулись.

— Не забывайте, что вас ждет мой омлет, — сказала Кристина.

— Он уже готов.

Омлет оказался таким, как она и предсказывала, — легким,

воздушным, с зеленью.

— Настоящий омлет, — сказал Питер, — только редко такие

получаютс я.

— А еще я умею варить яйца. — Он весело отмахнулся. — Это

уже на следующий завтрак.

Покончив с едой, они вернулись в гостиную, и Питер приготовил

еще по коктейлю. Было уже около двух часов ночи.

Они сели с Кристиной на софу.

— У меня такое чувство, — заметил он, указывая на нелепые

часы, — будто они разглядывают меня и укоризненно отбивают

время.

— Возможно, — сказала Кристина. — Это часы моего отца. Они

стояли у него в кабинете, где он принимал пациентов. Это —

единственная вещь, которую я сохранила.

Воцарилось молчание. Как-то однажды Кристина деловито,

подробно рассказала Питеру об авиационной катастрофе в

Висконсине.

Просто, как только У.Т. выяснил, зачем я пришла, он вызвал

меня и начал диктовать письмо, а потом отдал кучу

распоряжений для передачи служащим отеля. К тому времени,

когда явились другие претендентки, я уже работала несколько

часов и самолично отвечала, что место занято.

— Да, это вполне в духе нашего старика, — хмыкнул Питер.

— Он бы, наверно, так и не узнал, кто я, если бы дня через три

я не оставила на его столе записки. По-моему, я там написала

что-то вроде: «Меня зовут Кристина Фрэнсис» и указала, какое

жалованье хотела бы получать. Записка вернулась ко мне без

комментариев — она была просто завизирована, и все.

— Отличный рассказ на сон грядущий. — Питер встал с софы и

распрямился. — Эти ваши часы опять таращатся на меня.

Наверное, пора уходить.

— Но ведь это нечестно, — запротестовала Кристина. — Мы все

время говорили только обо мне. — Настоящий мужчина,

подумала она, волевой, энергичный. И в то же время —

удивительно мягкий, добрый. Она заметила это еще вечером,

когда Питер вдруг подхватил на руки Альберта Уэллса и перенес

в другую комнату. Интересно, а что бы она почувствовала, если

бы он нес ее на руках.

— Я слушал вас с удовольствием. Прекрасная разрядка после

такого суматошного дня. Так или иначе, это не последняя наша

встреча. — Он помолчал, глядя ей в глаза. — Да?

Она кивнула вместо ответа. Тогда он наклонился и нежно

поцеловал ее.

В такси, вызванном по телефону из квартиры Кристины, Питер

Макдермотт отдыхал в приятной истоме, перебирая в памяти

события минувшего дня, теперь уже перешедшего в следующий.

Днем были обычные проблемы; кульминация наступила к вечеру,

когда к ним добавилась история с герцогом и герцогиней

Кройдонскими, инцидент с Альбертом Уэллсом, чуть не

закончившийся смертью, и попытка изнасилования Марши

Прейскотт. Кое-что оставалось еще невыясненным: поведение

Огилви и Херби Чэндлера, а теперь еще приезд Кэртиса О'Кифа,

который мог повлечь за собой уход Питера из отеля. И наконец,

Кристина, которая все время была рядом, но до сегодняшнего

вечера он ее просто не замечал.

И тут же он погрозил себе пальцем: женщины уже дважды были

добычу в тряпье, которым она протирала мебель, чтобы потом

незаметно донести ее до женской уборной. Очутившись там в

безопасности и запоров дверь на замок, она вытащила клейкий

пластырь и закрепила мясо на ноге. Правда, ей теперь целый

час будет холодно, мокро и неудобно, но зато она утешалась

мыслью, что сможет спокойно выйти через служебный вход мимо

охраны, тщательно проверявшей свертки, выносимые из отеля

служащими, и даже их оттопыренные карманы. Изобретенный

ею способ гарантировал от неприятностей, как она уже не раз

имела случай убедиться.

Двумя этажами выше того места, где находилась Мег, в комнате

без номера, рядом с залом для заседаний, за надежно запертой

дверью, телефонистка коммутатора отложила вязанье и сделала

первый за это утро вызов, чтобы разбудить клиента.

Телефонистку звали миссис Юнис Балл; она была вдовой и

бабушкой, а сегодня работала старшей из трех, заступивших на

дежурство в так называемую «могильную смену». Теперь вплоть

до семи утра это трио будет время от времени будить и других

обитателей отеля, которые просили об этом накануне вечером,

— их номера записаны на специальных карточках, разбитых по

четвертям часа и стоявших сейчас в ящике перед

телефонистками. Ну, а после семи темп работы уже будет

другой.

Натренированным движением пальцев миссис Балл перебрала

карточки. «Пик», как всегда, приходился на семь сорок пять — на

это время записано около ста восьмидесяти вызовов. Даже если

работать очень быстро, три телефонистки едва ли сумеют

справиться с таким количеством вызовов меньше чем за

двадцать минут, а это значит, что начать им придется раньше, в

семь тридцать пять — при условии, конечно, что к этому

времени они закончат с заявками на семь тридцать, — и

продолжать до семи пятидесяти пяти, а там уже начнутся

вызовы на восемь часов.

Миссис Балл вздохнула. Что поделаешь, вот и сегодня не

избежать неминуемых жалоб администрации на неразумных,

засыпающих у коммутатора телефонисток, которые кого-то

разбудили слишком рано, а кого-то слишком поздно.

Впрочем, одно хорошо. В ранние утренние часы лишь немногие

клиенты склонны вести долгие разговоры или изъясняться

почувствовали никаких неудобств. Сантопадре включил

аварийную установку, питавшуюся от генераторов отеля, которые

работали вполне исправно. Тем не менее потребовалось три

минуты, чтобы запустить генераторы на полную мощность, таким

образом, все электрические часы в «Сент-Грегори» теперь

отстали на три минуты. И теперь механику большую часть дня

придется заниматься утомительным делом — вручную подводить

все часы.

Недалеко от бойлерной в душном, затхлом отсеке Букер

Т.Грэхем заканчивал свои многочасовой ночной труд по

уничтожению мусора и отбросов. Вокруг него на закопченных

стенах ярко горели отсветы пламени.

Лишь немногие, даже среди служащих отеля, когда-либо

заглядывали во владения Букера, а те, кто побывал там,

утверждали, что это очень похоже на представления

евангелистов об аде. Однако Букер, сам напоминавший

добродушного сатану с горящими глазами и ослепительно

сверкающими зубами на потном черном лице, любил свою

нехитрую работу, в том числе и эту испепеляющую жару.

Одним из немногих служащих отеля, которых знал Букер

Т.Грэхем, был Питер Макдермотт. Вскоре после прихода в «Сент

Грегори» Питер решил познакомиться с расположением и

работой всех служб, вплоть до самых незначительных. В одно из

своих очередных путешествий по отелю он и обнаружил

мусоросжигательную печь.

С тех пор, взяв себе за правило проверять все участки, Питер

время от времени заходил и сюда, чтобы лично видеть, как идет

дело. Должно быть, поэтому, — а возможно, благодаря

инстинктивно возникшей обоюдной симпатии, — Букер Т.Грэхем

смотрел на молодого мистера Макдермотта почти как на

божество.

Питер всегда проверял грязную, в жирных пятнах ученическую

тетрадь, куда Букер с гордостью записывал результаты своей

работы. Выражались они в предметах, которые он находил и

возвращал владельцам. Главную долю в этих находках

составляло принадлежавшее отелю столовое серебро.

Букер Т., человек простой, без премудростей, никогда не

задавался вопросом, как столовое серебро попадает в помойку.

Однажды Питер Макдермотт сам заговорил с ним и сказал, что

комнате переодевались во все белое. Через несколько минут

повара начнут готовить тысячу шестьсот завтраков для

обитателей отеля, а затем — задолго до того, как будет подана

последняя яичница с ветчиной, — возьмутся за изготовление

двух тысяч обедов.

Среди огромного множества кипящих котлов, гигантских

кастрюль и других вместилищ для приготовления несметного

количества еды пакетик с овсянкой производил впечатление

чего-то домашнего. Содержимое его предназначалось для

малочисленных, но стойких приверженцев горячей каши на

завтрак — они едят ее каждый день, независимо от температуры

на улице, будь она около нуля или сто по Фаренгейту в тени.

В одном из отделений кухни, отведенном для жарения мяса и

рыбы, шестнадцатилетний поваренок Джереми Боэм проверял

работу огромной электрической печи с различными

приспособлениями для жарки, которую он включил десять минут

тому назад. Он поставил регулятор на двести градусов, как

предписано инструкцией. Потом температура легко может быть

доведена до требуемых трехсот шестидесяти. День сегодня

предстоял тяжелый, потому что в меню главного ресторана в

качестве фирменного блюда значились жареные цыплята по

южному.

Джереми заметил, что масло на сковородах уже разогрелось до

нужной температуры, но почему-то чадило, как ему показалось,

больше обычного, хотя вытяжной шкаф и вентилятор были

включены. Он уже подумал, не сообщить ли кому-нибудь об

этом, но тут же вспомнил, что только вчера помощник шеф

повара резко отчитал его, когда он что-то сказал по поводу

приготовления одного соуса: нечего-де соваться не в свое дело.

Джереми пожал плечами. Ну что ж, если масло чадит — это тоже

не его дело. Пусть расстраивается кто-нибудь другой.

И кое-кто действительно был расстроен, но только не на кухне,

а в прачечной отеля.

Эта прачечная, находившаяся в старом, тесном, окутанном

паром двухэтажном доме, соединялась с основным зданием

«Сент-Грегори» широким подземным тоннелем. Управляющая

прачечной миссис Айле Шулдер, вспыльчивая, острая на язык

женщина, всего несколько минут назад прошла по тоннелю —

она всегда являлась на службу раньше большинства своих

складе и в гараже, в отделе рекламы и в камерах хранения, в

радио— и телевизионных мастерских… Всюду новый день

вступал в свои права.

В своих личных шестикомнатных апартаментах на пятнадцатом

этаже Уоррен Трент встал с кресла, в котором Алоисиус Ройс

брил его. В левом бедре вдруг резко закололо, словно по нему

провели острым ланцетами — давал себя знать ишиас,

напоминая о том, что и сегодня опять придется обуздывать свой

неспокойный нрав. Личная парикмахерская была устроена в

отсеке просторной ванной комнаты, где имелась парилка,

утопленная в полу на японский образец ванна, и встроенный в

стену аквариум, в котором за безосколочным стеклом плавали

тропические рыбки с грустными глазами. Еле передвигая ноги,

Уоррен Трент направился в ванную, — по дороге он остановился

на минуту у огромного, во всю стену, зеркала, чтобы посмотреть,

хорошо ли он выбрит. Придраться было не к чему.

Из зеркала на него смотрело словно вырубленное из камня

лицо с глубоко залегшими морщинами, крупным ртом с

опущенными книзу уголками губ, которые порой растягивались в

улыбке, с крючковатым носом и глубоко посаженными,

недоверчивыми глазами. Волосы его, в молодости черные как

смоль, теперь заметно поседели, хотя по-прежнему были густые

и вились. Крахмальный воротничок и тщательно повязанный

галстук дополняли портрет именитого южанина.

В другое время созерцание собственного холеного лица

доставило бы ему удовольствие. Но не сегодня — последние

две-три недели он находился в крайне подавленном состоянии.

Сегодня — вторник решающей недели, напомнил он себе. И

снова, как делал уже не одно утро подряд, стал считать на

пальцах. Оставалось всего четыре дня, включая сегодняшний, —

четыре дня, чтобы удержать в руках дело всей его жизни,

которое иначе превратится в ничто.

Уоррен Трент нахмурился, угнетенный мрачными мыслями, и,

прихрамывая, прошел в столовую, где Алоисиус Ройс уже

накрыл стол к завтраку. Возле дубового стола с крахмальными

салфетками и до блеска начищенным серебром стоял

небольшой столик на колесиках со специальным подогревом —

он был срочно доставлен сюда несколько минут назад из кухни

отеля. Уоррен Трент неуклюже уселся в отодвинутое Рейсом

сейчас доверием. Многие считают, что времена крупных

независимых предпринимателей прошли. Сейчас только

объединение отелей может служить гарантией значительных

прибылей. Посмотрите сами на свой баланс. Вы же неуклонно

терпите убытки. Неужели вы думаете, что в подобной ситуации

кредитные общества станут вас выручать?»

Все его возражения насчет того, что потери являются

временными и что все изменится, как только дела пойдут лучше,

ровным счетом ни к чему не привели. Ему просто больше не

верили.

Вот в этот-то момент ему и позвонил Кэртис О'Киф и сказал, что

готов приехать на этой неделе в Новый Орлеан для встречи с

ним. «Я хочу лишь дружески побеседовать с вами, Уоррен, —

сказал магнат, стоявший во главе крупного объединения отелей;

несмотря на дальность расстояния, его по-техасски плавная,

медлительная речь была хорошо слышна по телефону. — В

конце концов, мы ведь с вами оба уже давно занимаемся

гостиничным делом. Так что не мешает нам время от времени

встречаться». Но Уоррена Трента этот светский тон не мог

обмануть: концерн О'Кифа уже не раз обращался к нему с

предложением продать отель. Стервятники уже залетали,

подумал Трент. И вот Кэртис О'Киф приезжает сегодня, и нет ни

малейшего сомнения в том, что он полностью информирован о

финансовых затруднениях, которые переживает «Сент-Грегори».

Вздохнув, Уоррен Трент переключился на более неотложные

дела.

— Тут твое имя упомянуто в отчете о происшествиях за

сегодняшнюю ночь, — сказал он Алоисиусу Рейсу.

— Я знаю, — ответил Ройс, — я читал его. — Он уже

просмотрел отчет, поступивший, как обычно, рано утром, и

заметил: «Жалоба на чрезмерный шум в номере 1126»; рукой

Питера Макдермотта было приписано: «Улажено А.Ройсом и

П.Макд. Результаты будут сообщены дополнительно».

— Если так дальше пойдет, — буркнул Уоррен Трент, — то скоро

ты, видимо, начнешь читать мою личную почту.

— Пока еще не читал, — усмехнулся Ройс. — А вы хотите,

чтобы я занялся ею?

Обмен подобными колкостями, — хотя они никогда бы этого не

признали, — представлял собой своеобразную игру, которая их

тех случаях, когда Алоисиус, зная, что от него этого ждут,

попадался на удочку, заброшенную хозяином.

И все же, несмотря на их добрые отношения и сознание, что

ему дозволено многое, чего Уоррен Трент не потерпел бы от

других, Алоисиус Ройс понимал, что где-то проходит тончайшая

граница, которую лучше не преступать. Поэтому он и поспешил

пояснить:

— Молодая леди позвала на помощь. Я случайно оказался

поблизости и услышал крик. — Без лишней драматизации он

описал, что произошло, а также, как появился Макдермотт,

которого он не стал ни хвалить, ни порицать.

Выслушав его, Уоорен Трент сказал:

— Макдермотт правильно поступил. Почему ты не любишь его?

Уже не в первый раз Алоисиуса Ройса поражала

проницательность старика.

— Наверное, в нас есть что-то несовместимое, — ответил он. —

А может быть, мне просто не по душе эти белые атлеты, которые

из кожи вон лезут, чтобы показать, как хорошо они относятся к

черным и какие они добренькие.

Уоррен Трент, приподняв брови, посмотрел на Ройса.

— Да, сложный ты человек, Ройс. А тебе никогда не приходило

в голову, что ты, может быть, несправедлив к Макдермотту?

— Я ведь уже сказал вам: наверное, в нас есть что-то

несовместимое.

— У твоего отца было чутье на людей. Но он был куда терпимее

тебя.

— Собачка тоже любит, когда ее гладят по голове. А все оттого,

что у нее нет комплексов, порожденных жизненным опытом и

образованием.

— Даже если б они у нее были, думаю, она нашла бы для

объяснения другие слова.

Трент внимательно посмотрел на молодого человека, и Ройс

промолчал. Напоминания об отце всегда выводили его из

равновесия. Ройс-старший, появившийся на свет, когда родители

его жили еще в рабстве, был, по мнению Алоисиуса, типичным

«ниггером дядюшки Тома», как теперь презрительно называли

таких негры. Он с готовностью, не вопрошая и не жалуясь,

принимал все жизненные невзгоды. То, что происходило за

пределами его ограниченного мирка, редко волновало

— Не думаю, что ее нужно вообще закрывать; нужно лишь

помнить, что пользоваться ею следует в крайнем случае и

ставить клиента в известность о том, куда его поселяют.

Уоррен Трент кивнул:

— Проследите за этим.

— Мне бы хотелось, чтоб на этот счет существовала

совершенно четкая инструкция, — помедлив, сказал Питер. — У

нас бывали и другие неприятные инциденты, поэтому, я думаю,

необходимо указать, что постояльцев нельзя перемещать из

одного номера в другой, как фигуры на шахматной доске.

— Займитесь пока этим последним случаем. Что же касается

инструкций вообще, то я отдам их, если сочту нужным.

Коротко и ясно, подумал Питер. Вот этим и объясняются многие

неполадки в управлении отелем. Отдельные ошибки так или

иначе исправляют, но ничего — или почти ничего — не делается

для устранения первопричин.

Вслух же Питер произнес:

— Мне думается, вы должны знать об инциденте с герцогом и

герцогиней Кройдонскими. Герцогиня требовала вас лично. — И

он рассказал историю с пролитым соусом, а также то, как это

изложил официант Сол Натчез.

— Знаю я эту чертову бабу, — раздраженно буркнул Уоррен

Трент. — Она ни за что не успокоится, пока мы не выгоним

официанта.

— Не думаю, что следует его выгонять.

— Тогда отправьте его на несколько дней порыбачить,

жалованье мы ему сохраним, — только чтобы не показывался в

отеле. Да предупредите от моего имени, чтобы в следующий раз,

когда он решит чтонибудь пролить, пусть удостоверится, что у

него в руках кипяток, и льет прямо на голову герцогине. А что,

эти проклятые псы все еще при ней?

— Да — улыбнулся Питер.

Закон штата Луизиана строжайше запрещал держать животных

в гостиницах. Для Кройдонов Уоррен Трент решил сделать

исключение в надежде, что присутствие бедлингтон-терьеров

останется незамеченным официальными лицами, если собак

будут выводить на прогулку через черный ход. Однако герцогиня

с вызывающим видом каждый день проводила своих любимцев

через главный вестибюль. Уже дважды разгневанные хозяева

капиталов и твердость в управлении могут совершить чудеса и

даже вернуть отелю былое положение. Но судя по тому, как

обстояли дела на сегодня, и капитал и руководство должны

прийти извне — и, вернее всего, от Кэртиса О'Кифа. Питер снова

подумал, что и его дни здесь, возможно, уже сочтены.

— Как обстоят дела с обслуживанием конгрессов? — спросил

владелец отеля.

— Около половины инженеров-химиков уже покинули отель,

остальные уезжают сегодня. Для приезжающих на совещание

«Голден-Краун Кола» все подготовлено. Они забронировали

триста двадцать номеров, то есть больше, чем мы предполагали,

и потому мы соответственно увеличили число обедов и мест на

банкет. — Старик одобрительно кивнул, и Питер продолжал: —

Завтра открывается конгресс американских стоматологов, однако

кое-кто уже приехал вчера, а остальные приезжают сегодня. Они

займут почти двести восемьдесят номеров.

Уоррен Трент удовлетворенно крякнул. Ну, вот, подумал он,

оказывается, не так уж все и плохо. Обслуживание конгрессов

было для отеля основной статьей дохода, а если конгрессов

оказывалось два, это уже было существенным подспорьем, — к

сожалению, правда, недостаточным, чтобы покрыть недавно

понесенные убытки. И все же то, что конгресс стоматологов

будет проходить у них, — это большая удача. Молодец этот

Макдермотт, быстро отреагировал; как только узнал, что у

зубных врачей сорвалась договоренность о проведении

конгресса, тотчас сел в самолет и полетел в Нью-Йорк, а там

сумел уговорить их избрать местом встречи Новый Орлеан и

«Сент-Грегори».

— Вчера отель был забит до отказа, — заметил Уоррен Трент. И

добавил: — В нашем деле всегда так: либо все, либо ничего. А

справимся мы с сегодняшним заездом?

— Утром я прежде всего проверил сводки. Народу уезжает

вроде бы достаточно, но положение может создаться

критическое. Уж очень много у нас забронировано номеров.

Как и во всех других отелях, в «Сент-Грегори» принимали

заказы на бронирование независимо от количества свободных

комнат. При этом, как и всюду, здесь считались с тем, что какая

то часть клиентов, заказавших номера, не сможет приехать, и,

следовательно, задача состояла в том, чтобы правильно угадать

мне, каковы прогнозы на осень?

— Весьма обескураживающие. Я уже подавал вам докладную о

том, что нам не удалось залучить к себе два больших

профсоюзных съезда.

— А почему?

— По той же причине, о которой я докладывал вам раньше. Мы

продолжаем дискриминацию негров. Мы не считаемся с законом

о гражданских правах, и профсоюзы возмущены этим. — Питер

невольно посмотрел в сторону Алоисиуса Ройса, вошедшего

незадолго до того в гостиную и теперь раскладывавшего пачку

журналов.

— Уж вы не волнуйтесь насчет моих чувств, мистер Макдермотт,

— сказал тот, не поднимая глаз, с подчеркнуто южным акцентом,

к которому он прибег и накануне ночью. — Мы, цветные,

давненько привыкли к этому.

Уоррен Трент поморщился.

— Прекрати эту комедию, — сурово сказал он.

— Слушаюсь, сэр. — Ройс перестал перебирать журналы и,

выпрямившись, посмотрел на обоих. — Только вот что я хотел

бы еще сказать, — добавил он уже обычным тоном. —

Профсоюзы действуют так, как того требует их общественная

совесть. И они в этом не одиноки. Скоро не только делегаты

съездов, но и обычные люди будут избегать наш отель и ему

подобные — пора все же понять, что времена изменились.

— Ответьте ему, — сказал Уоррен Трент Питеру, взмахом руки

указывая на Ройса. — Мы тут не церемонимся.

— Да, но я полностью согласен со всем, что он сказал, —

спокойно произнес Питер.

— Это почему же, мистер Мандермотт? — язвительно спросил

Ройс. — Вы полагаете, там будет лучше для дела? Или это

облегчит вашу работу?

— Обе причины достаточно основательны, — сказал Питер. —

Можете считать, что они единственные, я не возражаю.

Уоррен Трент изо всей силы ударил ладонью по ручке кресла.

— К черту причины. Куда важнее то, что оба вы — круглые

идиоты.

К этому вопросу они то и дело возвращались. Несколько

месяцев назад корпоративные отели штата Луизиана

подчинились закону об интеграции, однако несколько

момента, когда он перенес через порог вот этой самой комнаты

свою молодую жену. И как мало времени им довелось прожить

вместелишь несколько лет безмерного счастья, а потом, — как

гром среди ясного неба, — полиомиелит. И за одни сутки Эстер

не стало. Уоррен Трент, не помня себя от горя, остался один, а

впереди была еще целая жизнь — и отель «Сент-Грегори».

Теперь уже лишь немногие из старых служащих помнили Эстер,

а если и помнили, то смутно, совсем не так, как Уоррен Трент, —

для него она всегда была нежным весенним цветком,

облагородившим и обогатившим его жизнь, как никто ни до нее,

ни после.

В тишине ему вдруг показалось, что за дверью позади него

послышался легких шорох и шелест шелка. Он даже обернулся,

но это сыграла с ним шутку память. Комната была пуста, и, как

ни странно, глаза у него увлажнились.

Трент тяжело поднялся с глубокого кресла — разыгравшийся

радикулит снова полоснул его, точно ножом. Он медленно

добрел до окна, выходившего на черепичные крыши

Французского квартала (как теперь его называли, Vieux Carre,

возродив старое имя), оглядел Джексон-сквер и шпили церкви,

блестевшие под солнцем. За площадью несла свои мутные,

неспокойные воды Миссисипи; по всему ее фарватеру

выстроились в линию суда, бросившие здесь якорь в ожидании,

когда можно будет подойти к причалу. Вот она, примета нашего

времени, подумал Трент. Начиная с восемнадцатого века Новый

Орлеан, будто маятник, бросало от богатства к бедности.

Пароходы, железные дороги, хлопок, рабство, освобождение

негров, каналы, войны, туризм — все это через определенные

промежутки времени приносило то благополучие, то разорение.

Теперь настала пора процветания для Нового Орлеана, но, как

видно, не для «Сент-Грегори».

Впрочем, действительно ли это так уж важно — во всяком

случае, для него? Стоит ли отель того, чтобы так за него

бороться? Может, просто плюнуть на все, продать хоть сегодня,

и пусть время расправляется с ними обоими? Кэртис О'Киф,

конечно, предложит честную сделку. Корпорация О'Кифа

славилась этим, и Трент мог бы извлечь из продажи даже

выгоду. После оплаты по просроченной закладной и расчета с

мелкими акционерами у него осталось бы достаточно денег,

заносились все расходы клиента, занимающего данный номер,

— сквозь очки с толстыми стеклами он внимательно смотрел на

фамилию, затем на перечень расходов и иногда делал пометки в

лежавшем рядом блокноте. Сейчас он на секунду поднял глаза и

тут же их опустил.

— Еще несколько минут, мисс Фрэнсис.

— Ничего, я могу подождать. Обнаружили что-нибудь

интересное сегодня?

Не прекращая работы, Якубек кивнул.

— Да, кое-что есть.

— Например?

Он сделал еще какую-то пометку в блокноте.

— Комната пятьсот двенадцать. X.Бейкер. Прибыл в восемь

десять утра. А в восемь двадцать уже заказал в номер бутылку

виски.

— Может, ему это нужно, чтоб чистить зубы?

По-прежнему не поднимая головы, Якубек кивнул.

— Возможно.

Но Кристина знала, что скорее всего X.Бейкер из номера 512 —

просто подонок. Человек, заказывающий спиртное через

несколько минут после приезда, не может не вызвать подозрения

у главного бухгалтера. Большинство приезжих, если им хочется

выпить — после тяжелого путешествия или утомительного дня,

— обычно заказывают коктейль из бара. Когда же человек

заказывает сразу бутылку, это может означать начало запоя и то,

что клиент либо не намерен, либо не может за нее заплатить.

Кристина знала, что за этим последует. Якубек попросит

горничную зайти под каким-нибудь предлогом в номер 512 и

взглянуть на приезжего и на его багаж. Горничные знают, на что

следует обратить внимание: достаточно ли багажа и дорогие ли

у приезжего вещи. Если да, то главный бухгалтер ничего не

станет предпринимать — просто будет следить за его счетом.

Бывает, что и солидные, уважаемые люди снимают в отеле

номер, чтобы напиться, и если они никому не докучают и могут

расплатиться по счету, — пусть себе пьют, это их личное дело.

Если же у приезжего отсутствует багаж и видно, что это человек

скромного достатка, Якубек сам заглянет к нему в номер —

поболтать. Ведет он себя при этом любезно и корректно. И если

видно, что гость платежеспособен или согласен внести аванс,

больше заботится о старичке, чем об отеле.

Якубек кивнул.

— Да, эта круглосуточная сестра может влететь ему в изрядную

сумму.

Они вместе отошли от портье и пересекли уже гудевший, как

улей, вестибюль, направляясь в кабинет Якубека. Это была

маленькая квадратная комната, помещавшаяся за стойкой

привратника. В кабинете, у стены, сплошь уставленной рядами

ящичков с картотекой, работала секретарша, — угрюмая

брюнетка.

— Мэдж, — сказал Якубек, — взгляните, пожалуйста, что у нас

есть на Уэллса, Альберта.

Секретарша молча задвинула ящичек, вытащила другой и

начала просматривать карточки. Потом одним духом выпалила:

— Альбукерке, Куй-рэпидс, Монреаль. Выбирайте.

— Он из Монреаля, — сказала Кристина.

Якубек взял карточку, которую протянула ему секретарша,

быстро пробежал ее глазами и заметил:

— По-моему, все в порядке. Останавливался у нас шесть раз.

Всегда платил наличными. Однажды произошло недоразумение,

которое было быстро улажено.

— Об этом я знаю, — сказала Кристина. — Там мы были

виноваты.

Бухгалтер кивнул.

— Считаю, что вам нечего беспокоиться. Честных людей, как и

жуликов, видно сразу. — Он вернул карточку, и секретарша тут

же поставила ее на место. На этих карточках фигурировали все,

кто останавливался в «Сент-Грегори» за последние несколько

лет. — Я все же сам займусь этим: выясню, во сколько

обойдется сестра, и побеседую с мистером Уэллсом. Если у него

возникнут затруднения с деньгами, возможно, мы сумеем ему

помочь и предоставим отсрочку.

— Спасибо, Сэм. — Кристина почувствовала облегчение: она

знала, что Якубек может проявить доброту и отзывчивость, когда

речь идет о людях честных, и быть неумолимым с

проходимцами.

Когда она уже взялась за ручку двери, бухгалтер вдруг спросил:

— Мисс Фрэнсис, а как обстоят дела там, наверху?

Кристина улыбнулась.

— Мистер Уэллс спокойно провел ночь, — услышала она в ответ,

— состояние его здоровья улучшается.

И почему это некоторые медсестры считают, что они должны

говорить языком официальных бюллетеней, подумала Кристина,

а вслух сказала:

— В таком случае мне, очевидно, можно заглянуть к нему.

— О нет! Боюсь, что сейчас нельзя, — быстро ответила сестра.

— Скоро должен прийти доктор Ааронс, и мне надо

подготовиться к его визиту.

Ну, прямо точно прибывает глава государства, подумала

Кристина. Ей стало смешно, когда она представила себе, как

напыщенный доктор Ааронс будет делать осмотр вместе с не

менее напыщенной медицинской сестрой.

— В таком случае, — сказала она, — передайте, пожалуйста,

мистеру Уэллсу, что я звонила и постараюсь навестить его в

течение дня.

Безрезультатный разговор с хозяином поверг Питера

Макдермотта в полное уныние. Шагая по коридору пятнадцатого

этажа, после того как Алоисиус Ройс закрыл за ним дверь, Питер

размышлял о том, что все его встречи с Уорреном Трентом

неизменно заканчиваются одним и тем же. А как хотелось бы

Питеру, чтобы ему хотя бы на полгода дали свободу действий,

возможность поставить на должном уровне работу в отеле.

Возле лифта он остановился, решив позвонить по внутреннему

телефону портье и выяснить, какие апартаменты забронированы

для мистера О'Кифа и его спутницы. Для них оставлены два

смежных «люкса» на двенадцатом этаже, сообщил клерк, и

Питер по служебной лестнице спустился на два этажа. Как и во

всех больших отелях, в «Сент-Грегори» отсутствовал

тринадцатый этаж: сразу за двенадцатым шел четырнадцатый.

Все четыре двери в двух «люксах» были открыты настежь,

изнутри до Питера донеслось гудение пылесоса. В комнатах две

горничные усердно трудились под придирчивым взглядом миссис

Бланш дю Коней, языкастой, но опытной кастелянши «Сент

Грегори». Когда вошел Питер, она обернулась и глаза ее

сверкнули.

— Можно было не сомневаться, что кто-нибудь из вас явится

сюда проверить, как я справляюсь, будто я сама не в состоянии

сообразить, что все должно быть в ажуре: я ведь знаю, кто