Эта книга посвящается семерым людям сразу: Нейлу, Джесике,

Дэвиду, Кензи, Ди, Энн — и тебе, если ты готов остаться с

Гарри до самого конца

О, род, недужный род!

Не заживает рана,

Не высыхает кровь!

О, горя нескончаемая боль!

О, злая тяжесть муки бесконечной!

Пусть дом ни от кого

Не ждет целебных зелий.

Он сам себя спасет

Кровавою враждой.

О том поют

Согласным хором боги преисподней.

Так внемлите мольбам, помогите беде,

Этим детям, о боги подземных глубин,

Ниспошлите им, боги, победу!

Эсхил. Жертва у гроба

Смерть пересекает наш мир подобно тому, как дружба

пересекает моря, — друзья всегда живут один в другом. Ибо их

потребность друг в друге, любовь и жизнь в ней всесущи. В

этом божественном стекле они видят лица друг друга, и

беседа их столь же вольна, сколь и чиста. Таково утешение

дружбы, ибо хотя о них и можно сказать, что им предстоит

умереть, все же их дружба и единение существуют, в

наилучшем из смыслов, вечно, поскольку и то и другое

бессмертно.

Уильям Пенн. Новые плоды одиночества

— Самые лучшие, — ответил Северус Снегг.

Вдоль тропы шли слева низкие кусты дикой ежевики, а справа

— высокая ухоженная живая изгородь. Длинные мантии мужчин

колыхались, заплетаясь вокруг лодыжек.

— Я уж боялся, что опоздаю, — сказал Яксли, грубое лицо

которого то освещалось светом луны, пробивавшимся между

нависшими над тропой ветвями, то снова погружалось во тьму.

— Дорога оказалась труднее, чем я ожидал. Впрочем, надеюсь,

он будет доволен. Вы и вправду думаете, что прием нас ожидает

хороший?

Снегг кивнул, однако в подробности вдаваться не стал. Они

повернули направо, на широкую подъездную дорожку, в которую

уперлась тропа. Живая изгородь, повернувшая вместе с ними,

вскоре оборвалась у высоких кованых ворот, преградивших двум

мужчинам путь.

Однако они не замедлили шага: оба молча подняли в подобии

приветствия левые руки и прошли сквозь темный, словно

обратившийся перед ними в дымку тумана металл.

Теперь звуки их шагов заглушались тянувшимися по обеим

сторонам дорожки густыми тисами. Справа послышалось какоето

шуршание. Яксли снова извлек изпод мантии палочку, повел ею

над головой своего спутника, но источником шума оказался всего

лишь белый павлин, величаво вышагивавший по тисовой

изгороди.

— А он всегда умел недурно устраиваться, наш Люциус.

Павлины… — фыркнул Яксли, пряча под мантию палочку.

В конце прямой дорожки вырос из темноты большой, красивый

загородный дом с мерцавшим в ромбовидных окнах первого

этажа светом. Где-то в темном парке журчал за тисовой

изгородью фонтан. Гравий похрустывал под ногами Снегга и

Яксли, торопливо шагавших к парадным дверям, которые при их

приближении распахнулись будто сами собой.

Почти весь каменный пол просторного, тускло освещенного и

прекрасно убранного вестибюля покрывал толстый ковер. Снегг

и Яксли пересекли его, провожаемые взглядами бледных людей,

изображенных на висевших по стенам портретах. Двое мужчин

на миг остановились, змявшись, у тяжелой деревянной двери,

ведущей в следующую комнату, затем Снегг повернул бронзовую

ручку.

на них предпочли отвести взгляды, опасаясь, похоже,

обратиться под ее воздействием в пепел. Снегг, однако же,

смотрел в лицо Волан-де-Морта спокойно, и спустя

секундудругую безгубый рот его господина искривился в

подобии улыбки. — Хорошо. Очень хорошо. И сведения эти

получены…

— Из источника, о котором мы с вами говорили, — сказал

Снегг.

— Мой Лорд. — Яксли склонился над длинным столом,

вглядываясь в Волан-де-Морта и Снегга. Все повернулись к

нему. — Я слышал иное, мой Лорд.

Яксли замолк, ожидая ответа, однако Волан-де-Морт не

произнес ни слова, и Яксли продолжил:

— Долиш, мракоборец, обмолвился мимоходом, что Поттер

не стронется с места до тридцатого, до вечера, который

предшествует его семнадцатилетию.

Снегг улыбнулся:

— Мой источник сообщает, что существует несколько планов,

направленных на то, чтобы сбить нас с толку. Полагаю, это

один из них. На Долиша наверняка наложено заклятие

Конфундус. И уже не впервые — давно известно, что он легко

поддается этому заклятию.

— Уверяю вас, мой Лорд, Долиш говорил с полной

уверенностью, — сказал Яксли.

— При таком заклятии это вполне естественно, — отозвался

Снегг. — Уверяю вас, Яксли, Мракоборческий центр уже не

имеет никакого отношения к защите Гарри Поттера. Орден

считает, что в Министерстве полнымполно наших агентов.

— В които веки и Орден оказался прав, а? — произнес

сидевший неподалеку от Яксли коренастый мужчина и издал

хриплый смешок, эхом раскатившийся вдоль стола.

Волан-де-Морт даже не усмехнулся. Он возвел взгляд к телу,

медленно вращавшемуся над столом, и, казалось, погрузился

в раздумья.

— Мой Лорд, — продолжал Яксли, — Долиш уверен в том,

что для перемещения мальчишки будут задействованы все

силы мракоборцев…

Волан-де-Морт поднял большую белую ладонь, и Яксли

смолк — ему осталось лишь с обидой смотреть, как его хозяин

Яксли, решивший, похоже, любой ценой добиться хоть

какойнибудь похвалы. — В Отдел магического транспорта уже

внедрено несколько наших агентов. Если Поттер

трансгрессирует или попытается воспользоваться Сетью

летучего пороха, мы узнаем об этом сразу.

— Он не сделает ни того ни другого, — сказал Снегг. —

Орден остерегается любого вида транспорта, находящегося в

ведении или под контролем Министерства, да и вообще не

доверяет ничему, что хоть как-то с ним связано.

— Тем лучше, — сказал Волан-де-Морт. — Ему придется

передвигаться в открытую. А значит, нам будет легче взять

его. — И, снова подняв взгляд к медленно вращавшемуся

телу, он продолжил: — Я займусь мальчишкой лично. Во всем,

что связано с Гарри Поттером, допущено слишком много

промахов. Некоторые из них были моими. Мальчишка жив

благодаря скорее моим ошибкам, чем собственным победам.

Теперь те, кто сидел вокруг стола, вглядывались в Волан-де

Морта со страхом, поскольку каждый опасался услышать

обращенные именно к нему обвинения в том, что Гарри

Поттер все еще жив. Однако Волан-де-Морт, казалось,

разговаривал скорее с собой, чем с ними, попрежнему глядя

на безжизненное тело, висевшее над столом.

— Я был небрежен и потому позволял препятствовать мне

удаче и случаю, которые способны срывать исполнение даже

наилучших планов. Теперь я понимаю то, чего не понимал

прежде. Я должен стать тем, кто убьет Гарри Поттера, и я им

стану.

При этих словах (и, похоже, в ответ на них) внезапно

раздался вопль — страшный, протяжный крик страдания и

боли. Многие из сидевших за столом испуганно уставились в

пол, поскольку звук этот исходил изпод их ног.

— Хвост, — сказал Волан-де-Морт все так же негромко и

задумчиво, попрежнему не отрывая взгляда от тела над

столом, — разве я не говорил тебе, что наш пленник должен

вести себя тихо?

— Да, ммой Лорд, — выдохнул маленький человечек,

сидевший в середине стола, съежившись в своем кресле так,

что оно казалось на первый взгляд пустующим. Он сполз на

пол и торопливо выскочил из комнаты, оставив за собой

нравится в том, что я присутствую в вашем доме, Люциус?

— Ничего, мой Лорд, совсем ничего!

— Какая ложь, Люциус…

Шипение, послышавшееся в негромком голосе Волан-де

Морта, казалось, продолжалось и после того, как его жесткий

рот замер. Оно становилось все громче, и один или двое

волшебников не сумели подавить охватившую их дрожь —

чтото тяжелое заскользило по полу под столом.

И вот в кресло Волан-де-Морта начала забираться огромная

змея.

Она поднималась и поднималась, представляясь бесконечной,

пока наконец не улеглась Волан-де-Морту на плечи. Шея у нее

была толщиной с бедро мужчины, глаза с вертикальными

прорезями зрачков не мигали. Волан-де-Морт, не отрывая

взгляда от Люциуса Малфоя, рассеянно погладил эту тварь

длинными, тонкими пальцами.

— Почему это вы, Малфои, выглядите недовольными своей

участью? Разве вы многие годы не твердили, что жаждете

моего возвращения, моего прихода к власти?

— Разумеется, мой Лорд, — ответил Люциус Малфой. Рука,

которой он отер пот со своей верхней губы, дрожала. — Мы

жаждали этого — и жаждем сейчас.

Замершая слева от него супруга кивнула, странно и натужно,

и перевела взгляд с лица Волан-де-Морта на змею. Справа от

Люциуса его сын, Драко, то и дело поглядывавший на

висевшее над ним безжизненное тело, бросил на Волан-де

Морта быстрый взгляд и отвел его в сторону, боясь

встретиться со своим господином глазами.

— Мой Лорд, — произнесла сдавленным от охвативших ее

чувств голосом смуглая женщина, которая сидела чуть дальше

от Волан-де-Морта, — то, что вы здесь, в нашем родовом

поместье, честь для нас. Большей радости быть просто не

может.

Она сидела рядом с сестрой, нисколько на нее не похожая, —

ни темными волосами, ни тяжелыми веками, ни осанкой, ни

манерами. Нарцисса сидела прямо и бесстрастно, между тем

как Беллатриса склонялась над столом к Волан-де-Морту так,

точно одних только слов было мало, чтобы выразить ее

желание полнейшей близости к нему.

Волан-де-Морт. — Довольно.

И смех мгновенно стих.

— Многие из древнейших наших семейных древес со

временем заболевают, — сказал он. Беллатриса, затаив

дыхание, умоляюще смотрела на него. — Вам придется

подрезать ваше, чтобы оно выздоровело, не так ли? Отсечь

ветви, которые угрожают здоровью всего дерева.

— Да, мой Лорд, — прошептала Беллатриса, и глаза ее снова

наполнились слезами благодарности. — При первой же

возможности!

— Ты ее получишь, — сказал Волан-де-Морт. — И в вашей

семье, и во всем мире… мы обязаны уничтожать пятнающую

нас заразу, пока не останутся только те, в чьих жилах течет

чистая кровь.

Волан-де-Морт поднял палочку Люциуса Малфоя, наставил

ее на медленно вращавшуюся над столом фигуру, слегка

повел палочкой.

Фигура ожила, застонала и забилась, как будто пытаясь

порвать незримые путы.

— Ты узнаешь нашу гостью, Северус? — осведомился Волан

де-Морт.

Снегг поднял взгляд к перевернутому лицу. И все Пожиратели

смерти уставились вверх, на пленницу, словно получив

наконец разрешение проявить любопытство. Как только лицо

несчастной повернулось к огню, она произнесла

надтреснутым, полным ужаса голосом:

— Северус! Помогите!

— Да, разумеется, — произнес Снегг, едва лицо ее снова

медленно отворотилось в сторону.

— А ты, Драко? — спросил Волан-де-Морт, поглаживая не

занятой палочкой рукой голову змеи.

Драко резко потряс головой. Теперь, когда женщина очнулась,

он, казалось, не мог больше смотреть на нее.

— Ну да, ты же не ходил на ее уроки, — сказал Волан-де

Морт. — К сведению тех из вас, кто с ней незнаком, у нас

гостит сегодня Чарити Бербидж, состоявшая до недавнего

времени преподавательницей в школе чародейства и

волшебства Хогвартс.

Вдоль стола пронесся шумок одобрительного понимания.

Глава 2. ПАМЯТИ УСОПШЕГО

Кровь все текла и текла. Сжимая правую руку левой и

негромко ругаясь, Гарри толкнул плечом дверь своей комнаты.

И тут же услышал хруст раздавленного ногой фарфора: он

наступил на стоявшую прямо перед дверью чашку давно

остывшего чая.

— Какого…

Гарри оглянулся, но лестничная площадка дома номер

четыре по Тисовой улице была пуста. Надо полагать, чашка

чаю перед дверью отвечала представлениям Дадли о

минеловушке. Держа кровоточащую руку над головой, Гарри

сгреб другой рукой осколки фарфора и ссыпал их в стоявшую

прямо за дверью, едва различимую в сумерках мусорную

корзину. А потом протопал в ванную комнату, чтобы сунуть

порезанный палец под кран.

Глупо, бессмысленно, обидно, что еще четыре дня нельзя

колдовать… Впрочем, вряд ли он справился бы с порезом

своими силами. Лечить раны он так и не научился, и это —

если вспомнить о его ближайших планах — серьезный пробел

в полученном им магическом образовании. Поставив в уме

галочку — надо бы выяснить у Гермионы, как это делается, —

Гарри отодрал большой ком туалетной бумаги, протер им пол

в коридоре, собрав столько пролитого чая, сколько смогла

впитать бумага, а затем вернулся в спальню и захлопнул за

собой дверь.

Это утро Гарри провел, опустошая свой школьный чемодан,

— впервые с тех пор, как он уложил его шесть лет назад. В

начальные годы учебы Гарри просто выгребал из него

примерно три четверти содержимого, заменяя его новыми

вещами и оставляя на дне разного рода мусор: старые

гусиные перья, сушеные жучиные глаза, лишившиеся пары и

ставшие маловатыми носки. Так вот, несколько минут назад

Гарри сунул во всю эту муть правую руку и вдруг ощутил

острую боль в безымянном пальце, а вытянув руку наружу,

увидел, как из него течет, и течет сильно, кровь.

Дальше Гарри действовал с большей осторожностью.

Опустившись на колени, он порылся на дне чемодана, нашел

старый значок, на котором потускневшая надпись: «СЕДРИКА

ПОДДЕРЖИМ — ОН НАСТО­ЯЩИЙ ЧЕМПИОН» — еще :

шелохнулась. Он начал перебирать газеты, отбрасывая номер

за номером на груду ненужного мусора. Сова спала или

притворялась спящей — она сердилась на Гарри за то, что в

последнее время он выпускал ее из клетки лишь ненадолго.

Когда газет осталось совсем немного, Гарри начал

перебирать их с несколько большим вниманием — ему нужен

был номер, пришедший почти сразу после его приезда сюда,

тот, на первой странице которого коротко сообщалось об

отставке преподававшей в Хогвартсе магловедение Чарити

Бербидж. И наконец он этот номер нашел. Открыв его на

десятой странице, Гарри уселся за стол, чтобы перечитать

статью, которую искал.

Элфиас Дож

ПАМЯТИ АЛЬБУСА ДАМБЛДОРА

Я познакомился с Альбусом в одиннадцать лет, в первый наш

хогвартсовский день. Приязнь, возникшая между нами,

несомненно, объяснялась тем, что в школе мы оба ощущали

себя чужаками. Я перед самым приездом туда переболел

драконовой оспой, и, хотя был уже незаразен, моя рябая,

зеленоватого оттенка физиономия популярности мне среди

учеников отнюдь не прибавляла. Что касается Альбуса, он

появился в Хогвартсе обремененным нежелательной

известностью. Едва ли не за год до того отца Альбуса,

Персиваля, посадили в тюрьму за жестокое, подробно

описанное в прессе нападение на трех молодых маглов.

Альбус никогда не пытался отрицать, что его отец (которому

предстояло скончаться в Азкабане) повинен в этом

преступлении.

Напротив, когда я набрался храбрости и спросил его о

случившемся, он сказал, что считает отца повинным в

преступлении. Однако рассказывать чтолибо об этом

прискорбном инциденте Дамблдор отказывался, хоть многие и

пытались втянуть его в такой разговор. Коекто склонен был

восхвалять поступок его отца, полагая, что и Альбус тоже

ненавидит маглов. Но они сильно заблуждались. Всякий, кто

знал Альбуса, подтвердит, что он не питал к маглам даже

малейшей неприязни. На самом деле изза решительных

выступлений в защиту прав маглов Альбус нажил в

дальнейшем немало врагов.

посетить заграничных волшебников, понаблюдать за их

работой, а уже после этого начать наши собственные карьеры.

Однако нам помешала трагедия. Перед самым началом

задуманного нами путешествия скончалась мать Альбуса,

Кендра, оставив его главой и единственным кормильцем

семьи. Я отложил свой отъезд на срок, достаточный для того,

чтобы почтить память Кендры присутствием на ее похоронах,

а затем отправился в странствие, теперь уже одиночное. О

том, чтобы не получивший в наследство скольконибудь

значительных средств Альбус, на попечении которого остались

к тому же младшие брат и сестра, сопровождал меня, теперь

не могло быть и речи.

В ту пору мы с ним общались мало. Я писал Альбусу,

рассказывая и, быть может, тем самым раня его, о

приключениях, которые мне случилось пережить во время

путешествия — начиная с чудесного спасения от греческих

Химер и кончая экспериментами египетских алхимиков. Его же

письма мало говорили мне о повседневной жизни Альбуса,

бывшей, догадывался, угнетающетусклой для такого

блестящего волшебника. Поглощенный новыми

впечатлениями, я уже в конце своего занявшего целый год

странствия с ужасом узнал о новой происшедшей в семье

Дамблдоров трагедии: о смерти Арианы, сестры Альбуса.

Ариана давно уже не отличалась особым здоровьем, однако

кончина ее, наступившая спустя столь недолгое время после

смерти матери, стала ударом, который оставил глубокий след

в душах ее братьев. Все близкие к Альбусу люди — а я

считаю себя одним из этих счастливцев — согласны в том, что

смерть Арианы, в которой Альбус считал повинным себя (хотя,

разумеется, никакой вины на нем не было), оставила на его

личности неизгладимый отпечаток.

Возвратившись домой, я встретился с молодым человеком,

пережившим страдания, которые нечасто выпадают на долю и

людям более зрелого возраста. Вдобавок к прочим его

несчастьям, смерть Арианы вовсе не сблизила Альбуса и

Аберфорта еще сильнее, но, напротив, привела к их

отчуждению. (Со временем оно сгладилось, в последующие

годы им удалось восстановить отношения, если и не самые

близкие, то, по крайней мере, сердечные.) Однако с тех пор

печаль соединялась в юноше с ощущением униженности.

Он думал, будто хорошо знает Дамблдора, но уже при первом

прочтении некролога вынужден был сказать себе, что не знает

о нем почти ничего. Ни единого раза не попытался он

представить себе, каким был Дамблдор в детстве или в

юности. Дамблдор словно бы и родился таким, каким знал его

Гарри, — почтенным старцем с гривой серебристых волос.

Вообразить его подростком — это казалось столь же

странным, как вообразить Гермиону дурой, а соплохвоста

исполненным добродушия.

Гарри никогда и в голову не приходило расспрашивать

Дамблдора о его прошлом. Конечно, такие расспросы

представлялись ему, мальчишке, странными и даже дерзкими,

но ведь все же знали о легендарной дуэли Дамблдора с Грин

де-Вальдом, а между тем Гарри и не подумал спросить

старика ни о том, на что она походила, ни об иных его

прославленных достижениях. Нет, они всегда разговаривали о

Гарри — о прошлом Гарри, о будущем Гарри, о планах

Гарри… И теперь ему казалось, несмотря на всю опасность и

ненадежность его будущего, что он упустил невозвратимую

возможность, ни разу не попросив Дамблдора побольше

рассказать о себе — даже при том, что на единственный

личный вопрос, какой он задал старику, тот, как подозревал

Гарри, дал ответ далеко не искренний:

«Что вы видите, когда смотрите в зеркало?»

«Я? Я вижу себя, держащего в руке пару толстых шерстяных

носков».

Проведя несколько минут в таких размышлениях, Гарри

вырвал из «Пророка» некролог, аккуратно сложил его и

засунул в первый том «Практического руководства по

магической защите от Темных искусств». Потом он бросил

газету в кучу мусора и обернулся, чтобы еще раз оглядеть

комнату. Теперь она выглядела намного опрятнее.

Единственный непорядок составлял в ней сегодняшний номер

«Ежедневного пророка», лежавший вместе с осколком зеркала

на кровати.

Гарри пересек комнату, сдвинул с газеты осколок и развернул

ее. Получив сегодня утром от почтовой совы свернутый в

трубку номер, он лишь взглянул на украшавший первую

— Да, конечно, Дамблдор — это мечта биографа, — говорит

Скитер. — Такая долгая, полная событий жизнь. Уверена, моя

книга станет лишь первой из очень и очень многих.

Скитер определенно времени зря не теряла. Книга объемом в

девятьсот страниц была закончена ею спустя всего четыре

недели после загадочной кончины, постигшей Дамблдора в

июне. Я спросила, как ей удалось поставить этот рекорд

скорости?

— О когда проведешь в журналистике столько времени,

сколько провела я, работа в сжатые сроки становится твоей

второй натурой. Я знала, что волшебный мир жаждет получить

полную историю его жизни, и просто хотела удовлетворить эту

жажду первой.

Я упоминаю о недавних широко разрекламированных

высказываниях пожизненного друга Альбуса Дамблдора

специального консультанта Визенгамота Элфиаса Дожа,

сказавшего: «В книге Скитер фактов меньше, чем на карточке

от шоколадных лягушек».

Скитер, откинув назад голову, хохочет:

— Милейший Дожинька! Помню, я несколько лет назад брала

у него, да благословят его небеса, интервью насчет прав

водяного народа. Он уже тогда впал в полное детство.

Похоже, ему казалось, будто мы с ним сидим на дне Трубного

озера, — он все просил меня остерегаться форелей.

И тем не менее выдвинутые Элфиасом Дожем обвинения в

неточности отозвались эхом в волшебном сообществе.

Действительно ли Скитер считает, что четырех коротких

недель достаточно для создания полной картины долгой,

удивительной жизни Дамблдора?

— О, моя дорогая, — широко улыбается Скитер, ласково

похлопывая меня по ладони, — мы обе знаем, какое обилие

сведений могут породить мешок галеонов, нежелание

слышать слово «нет» и Прытко пишущее перо! К тому же из

желающих рассказать о Дамблдоре позорную правду уже

выстроилась целая очередь. Далеко не каждый, знаете ли,

считает его таким уж чудом, он умудрялся наступать на

любимые мозоли множеству важных людей. Что касается

старого Дожинъки Дожа, ему лучше перестать витать в

облаках, потому что я получила доступ к источнику