Перед вами — один из главных политэкономических

бестселлеров последнего времени, получивший высочайшую

оценку ведущих экономистов мира и удостоенный ряда

престижных международных премий.

Авторы книги делают убедительную попытку ответить на

один из важнейших вопросов политической экономики: почему

мировое богатство распределено по странам и регионам мира

столь неравномерно? Ответ на этот вопрос дается с

привлечением чрезвычайно обширного исторического

материала, что превращает книгу в настоящую энциклопедию

передовой политэкономической мысли.

ISBN 978-0-307-71922-5 (англ.) 2015

УДК 004.738.5

Египте или она неизбежна? Чтобы найти ответы на эти

вопросы, стоит послушать, как сами египтяне объясняют

свои проблемы и причины восстания против Мубарака. 24

летняя Ноха Хамед, сотрудница каирского рекламного

агентства, ясно выразила свое мнение во время

демонстрации на площади Тахрир: «Мы страдаем от

коррупции, репрессий и плохого образования. Мы

выживаем несмотря на эту коррупционную систему и

хотим ее изменить». Другой участник демонстрации,

двадцатилетний студент-фармацевт Мосааб эль-Шами,

согласен с этим мнением: «Я надеюсь, что к концу этого

года у нас будет всенародно избранное правительство,

права и свободы человека будут защищены, а коррупции,

которая разъедает эту страну, будет положен конец».

Протестующие на площади Тахрир были единодушны в

том, что правительство погрязло в коррупции, неспособно

предоставить базовые услуги населению и добиться

равенства возможностей для всех граждан.

Вышедших на площадь особенно возмущало отсутствие

политических прав и репрессии. Бывший генеральный

директор Международного агентства по атомной энергии

(МАГАТЭ) египтянин Мохаммед эль-Барадеи 13 января

2011 года написал в своем «Твиттере»: «Тунис: репрессии

+ социальная несправедливость + отсутствие каналов для

мирного изменения системы = бомба замедленного

действия». Жители Египта, так же как и Туниса, были

уверены, что их экономические трудности объясняются

прежде всего отсутствием у них политических прав. Когда

демонстранты начали выдвигать более конкретные

требования, то первые двенадцать пунктов — их

сформулировал программист и блогер Ваэль Халиль, один

из лидеров протестующих, — оказались исключительно

политическими. Такие вопросы, как повышение

минимальной зарплаты, предполагалось разрешить позже.

По мнению самих египтян, проблемы, которые мешают

им развиваться, — это в первую очередь неэффективное и

коррумпированное правительство и неэффективные

социальные структуры, которые не позволяют гражданам

применить свои таланты, мастерство и образование (даже

прослойка элиты, которая организовала экономику таким

образом, чтобы обогащаться в ущерб всему остальному

населению. Политическая власть в стране была

сконцентрирована в одних руках и использовалась для

того, чтобы обогащать властную элиту, например самого

президента Мубарака, чье состояние оценивалось в 70

миллиардов долларов. Проигравшими в этой системе

оказались простые жители Египта. И именно они,

египтяне, а не посторонние, пусть и хорошо образованные

наблюдатели, поняли, в чем дело.

В нашей книге мы также продемонстрируем, что

подобное объяснение причин бедности страны —

объяснение, которое дают сами граждане, — универсально

и его можно приложить к любой бедной стране. Неважно,

идет ли речь о Северной Корее, Сьерра-Леоне или

Зимбабве, — мы покажем, что все бедные страны бедны

по тем же причинам, что и Египет. А такие страны, как

США и Великобритания, стали богатыми потому, что их

граждане свергли элиту, которая контролировала власть, и

создали общество, в котором политическая власть

распределена значительно более равномерно,

правительство подотчетно гражданам и реагирует на их

требования, а экономические стимулы и возможность

разбогатеть есть у широких слоев населения. Мы

попытаемся объяснить, почему для того, чтобы найти

истоки огромного неравенства в современном мире, нужно

углубиться в прошлое и проследить динамику исторических

процессов. В частности, мы увидим, что сегодня

Великобритания богаче Египта потому, что в 1688 году в

ней (если быть точным, то в Англии) произошла

революция, которая изменила политический строй, а затем

и экономику страны. Ее граждане завоевали политические

права и использовали их, чтобы расширить собственные

экономические возможности.

Результатом стали две принципиально разные траектории

политического и экономического развития у Великобритании и

у Египта. Великобританию ее траектория скоро привела, в

частности, к промышленной революции.

Но в Египте промышленная революция не произошла

возможно, и мы увидим, как это получалось, причем не

только в Англии, Франции или США, но и в Японии, Ботсване

и Бразилии. Изменение политического режима — вот где

ключ к выходу из бедности и, в конечном счете, ключ к

процветанию.

В Египте есть признаки именно такой политической

трансформации.

Вот что говорит Реда Метвали, еще один протестующий

на площади Тахрир: «Сейчас здесь собрались вместе

мусульмане и христиане, молодые и старые, и все они идут

к одной общей цели». Как мы увидим в дальнейшем, именно

подобное широкое общественное движение становилось

мотором успешных политических трансформаций. Если мы

поймем, где и почему удавались эти трансформации, мы

сможем лучше оценить потенциал сегодняшних

революционных событий — вернется ли после них все на

круги своя, как не раз бывало в прошлом, или система

принципиально изменится и принесет успех и процветание

миллионам людей.

Глава 1. Так близко и так по-разному

Экономика Рио-Гранде

Город Ногалес разделен пополам стеной. К северу от стены

расположен «американский» Ногалес: округ Санта-Круз, штат

Аризона, США. Средний доход на семью в этом городе — 30

000 долларов в год. Большинство подростков здесь ходят в

школу, а большинство взрослых школу закончили. Несмотря

на все критические замечания, которые можно высказать в

адрес американской системы здравоохранения, население

города обладает относительно неплохим здоровьем и (по

мировым меркам) высокой ожидаемой продолжительностью

жизни. Многим из жителей Ногалеса больше 65 лет, они имеют

доступ к Medicare1, и это лишь одна из многих

------------------------------------

1 Одна из федеральных программ медицинского страхования

для граждан старше 65 лет. Существует с 1965 года. Здесь и

далее — примечания редактора, если не оговорено иное.

В отличие от опыта их северных соседей, демократия —

сравнительно новый опыт для жителей мексиканского

Ногалеса. Вплоть до реформ 2000 года город, так же как и вся

остальная Мексика, был под контролем коррупционеров из

Институционально-революционной партии (Partido

Revolucionario Institucional, PRI).

Как могут быть две части одного города такими

разными? Это не спишешь на разницу в географическом

положении, климате или типах заболеваний, характерных для

той или иной территории, ведь микробы могут

беспрепятственно пересекать границу между США и

Мексикой.

Разумеется, состояние здоровья жителей в двух частях города

заметно различается, но это никак не связано с естественным

эпидемиологическим фоном; дело просто в том, что люди к

югу от стены живут в худших санитарных условиях и не имеют

доступа к качественной медицинской помощи.

Но, возможно, причина в самих людях? Может быть, жители

Ногалеса, штат Аризона, — внуки европейских мигрантов, а их

южные соседи — потомки ацтеков? Отнюдь. Происхождение

людей по обе стороны стены очень схоже. После того как

Мексика обрела независимость от Испании в 1821 году,

местность, где сегодня стоят два Ногалеса, была частью

штата Старая Калифорния (Vieja California) и осталась ею

даже после американо-мексиканской войны 1846–1848 годов.

Только после покупки Гадсдена2 в 1853 году граница США

была отодвинута в этот район. Лейтенант Натаниэль Мичлер,

армейский топограф, описывая территорию вдоль новой

государственной границы, отметил «небольшую долину Лос

Ногалес». Здесь, с двух сторон от границы, и выросли два

города.

------------------------------------------

2 Gadsden Purchase — сделка, в ходе которой США за 10

миллионов долларов купили у Мексики земли площадью 120

000 км2, в настоящее время составляющие часть территории

штатов Аризона и Нью-Мексико. Со стороны США сделку

проводил Джеймс Гадсден.

дивергенции, мы должны начать с момента, когда были

основаны первые колонии в Северной и Южной Америке.

Основание Буэнос-Айреса

В начале 1516 года корабли испанского мореплавателя Хуана

Диаса де Солиса вошли в обширное русло большой реки на

восточном побережье Южной Америки. Продвигаясь вверх по

реке вглубь континента, Солис объявил эти земли

собственностью Испании, а реку назвал Río de la Plata,

Серебряная река, потому что у местных жителей

обнаружилось большое количество серебра. Аборигены,

жившие по обеим сторонам устья, — народность чарруа на

территории нынешнего Уругвая и племя керанди, населявшее

равнины, которые позже назовут пампой (часть современной

Аргентины), — встречали гостей враждебно. Местные жители

были охотниками и собирателями, они жили маленькими

группами, не зная никакой централизованной политической

власти. Одна из таких групп чарруа забила Солиса насмерть

дубинами, когда путешественник пытался исследовать новые

уголки территории, которую он хотел подчинить испанской

короне.

В 1534 году Испания, продолжавшая с оптимизмом

смотреть на будущее своих колоний, отправила в эти места

первую группу поселенцев под предводительством Педро де

Мендосы. В том же году Мендоса основал поселение, из

которого впоследствии вырастет город Буэнос-Айрес.

Поселение отличалось гостеприимным, умеренным климатом

(испанское название Buenos Aires буквально означает

«хороший воздух») и должно было стать идеальным местом

для европейцев.

Однако первая попытка испанцев закрепиться в новом

поселении оказалась неудачной: ведь они пришли вовсе не за

хорошим воздухом, а для того, чтобы извлекать местные

ресурсы и заставить местных жителей работать на себя. Но

чарруа и керанди не отличались услужливостью. Они

отказывались снабжать испанцев припасами, а когда их

захватывали в плен, отказывались работать. Они постоянно

нападали на новое поселение, осыпая его стрелами из своих

английские колонисты не имели ни малейшего желания

обрабатывать землю собственными руками; они хотели, чтобы

за них это делали другие, точно так же как золото, серебро и

другие сокровища они предпочитали добывать с помощью

грабежа.

Из Кахамарки...

Предприятиям Солиса, Мендосы и Айоласа предшествовали

более знаменитые экспедиции, в первой из которых

Христофор Колумб 12 октября 1492 года открыл один из

Багамских островов. Но всерьез испанская экспансия и

колонизация обеих Америк началась с вторжения Эрнана

Кортеса в Мексику в 1519 году, экспедиции Франсиско

Писарро в Чили полутора десятилетиями позже и путешествия

Педро де Мендосы по Ла-Плате еще два года спустя.

Столетием позже Испания уже покорила и колонизовала почти

всю центральную, западную и южную часть Южной Америки,

тогда как Португалия заполучила Бразилию на востоке

континента.

Испанская стратегия колонизации была очень

эффективной. Впервые доведенная до совершенства

Кортесом в Мексике, эта стратегия исходила из наблюдения,

что лучший способ подавить сопротивление местных жителей

— это взять в плен их вождя. Эта стратегия позволяла

захватить уже собранные богатства вождя и заставить его

подданных обеспечивать захватчиков едой и платить дань.

Следующим шагом было утверждение себя в качестве новой

элиты и установление контроля над уже существующими

методами сбора налогов и дани и, что особенно важно,

принуждения к труду.

Когда 8 ноября 1519 года Кортес и его люди прибыли в

великолепную столицу ацтеков Теночтитлан, их приветствовал

Монтесума, император ацтеков, который решил послушаться

своих советников и встретить испанцев с миром. То, что

произошло дальше, прекрасно описано в составленном после

1545 года отчете францисканского монаха Бернардино де

Саагуна, знаменитый труд которого известен под названием

«Флорентийский кодекс»:

В Новом Свете энкомьенда приняла гораздо более тяжелую

форму — коренные жители полностью отдавались во власть

испанца-колониста, который назывался энкомендеро. Местные

жители обязаны были платить энкомендеро оброк и работать

на него, а энкомендеро взамен обязывался обратить своих

работников в христианство.

Яркое раннее свидетельство того, как работала

энкомьенда, дает нам Бартоломе де Лас Касас,

доминиканский священник и один из самых непримиримых

критиков испанской колониальной системы. Лас Касас прибыл

на испанский остров Гаити в 1502 году с экспедицией нового

губернатора колоний Николаса де Овандо. Священник быстро

понял действительные намерения своих начальников и

ужаснулся жестокой эксплуатации коренных жителей, которую

он наблюдал каждый день.

В 1513 году в качестве капеллана он принял участие в

испанском завоевании Кубы и даже был пожалован

энкомьендой за свою службу. Однако он отказался от

пожалования и начал долгую кампанию за реформу испанских

колониальных институтов. Кульминацией его усилий стала

книга «Кратчайшее сообщение о разрушении Индий» (1542) —

уничтожающая критика варварского испанского владычества.

Вот что он писал об энкомьенде в Никарагуа:

«Каждый из испанских поселенцев приезжал в

предназначенный для него город (официально город

«вверялся его попечению»), заставлял всех остальных

жителей работать на себя, отбирал их и так скудные запасы

еды и забирал в свое пользование всю пригодную для

обработки землю, которой до него пользовались местные

жители. Все местное население — включая знатных людей,

старейшин, женщин и детей — он считал своей

собственностью и заставлял работать день и ночь без всякого

отдыха и только на него».

Рассказывая о завоевании Новой Гранады (современная

Колумбия), Лас Касас описывает стратегию испанцев в

действии:

«Чтобы добиться своей заранее поставленной цели и

захватить все золото, какое только можно, испанцы

перуанского города Тумбес и двигалась на юг. Поднимаясь в

горы, 15 ноября 1532 года конкистадоры достигли города

Кахамарка, под которым их поджидала армия императора

инков Атауальпы. На следующий день Атауальпа, только что

разгромивший своего брата Уаскара в битве за наследство их

покойного отца, Уайны Капака, в сопровождении свиты явился

в расположение испанцев. Атауальпа был разгневан

рассказами о бесчинствах испанцев, в частности об

осквернении ими храма солнечного бога Инти. Что случилось

дальше — хорошо известно. Испанцы устроили засаду, капкан

защелкнулся. Они перебили охрану и слуг Атауальпы,

возможно, до двух тысяч человек, и захватили короля в плен.

В обмен на свою свободу Атауальпе должен был пообещать,

что наполнит одну комнату дворца золотом и еще две такого

же размера — серебром. Король выполнил обещание, но

испанцы не сдержали слова, и Атауальпа был задушен в июле

1533 года. В ноябре того же года испанцы захватили столицу

инков — Куско и повторили тот же фокус с инкской

аристократией: захватывали одного вельможу за другим в

плен и вынуждали их отдать золото и серебро. Золото,

украшавшее великие культурные сокровища инков, такие как

Храм Солнца, было содрано и переплавлено в слитки.

После этого испанцы принялись за население Инкской

империи. Так же как и в Мексике, жители были разделены

между энкомьендами. Каждому конкистадору из отряда

Писарро досталось по одному такому владению. Энкомьенда

была главным институтом контроля и организации рабочей

силы в период ранней колонизации, но вскоре у этого

института появился сильный конкурент. В 1545 году местный

житель по имени Диего Гуальпа поднялся высоко в Анды на

территории современной Боливии в поисках индейского

святилища. Порывом ветра его бросило на землю, и прямо

перед его глазами в скале заблистали вкрапления серебра —

часть огромного месторождения, которое испанцы назвали El

Cerro Rico, Богатая гора. Вокруг месторождения вырос город

Потоси, население которого во времена расцвета, около 1650

года, составляло 160 000 человек, больше, чем в Лиссабоне

или Венеции того времени.

Чтобы добывать серебро, испанцам были необходимы

Влияние культуры

Другая популярная теория связывает процветание народов с

культурными факторами. Эта теория, так же как

географическая, имеет благородную родословную и может

проследить свое происхождение как минимум до великого

немецкого социолога Макса Вебера, который утверждал что

Реформация и протестантская этика, которая лежала в ее

основе, были ключевыми факторами быстрого развития

индустриального общества в Западной Европе. Сегодня

теории о культурном влиянии уже не опираются

исключительно на религию и указывают также на важность

других ценностей и этических установок.

Хотя политкорректность запрещает произносить подобное

вслух, но многие из нас до сих пор убеждены, что африканцы

бедны, потому что не знают трудовой этики, или потому что

они верят в колдовство, или, наконец, потому, что они

противятся принятию новых западных технологий. Столь же

многие верят, что Латинская Америка никогда не будет

богатой, потому что ее жители по природе своей транжиры и

голодранцы, заложники особой иберийской культуры —

«культуры маньяна»13. А когда-то многие из нас верили, что

традиции китайской культуры, в частности конфуцианские

ценности, неблагоприятны для экономического роста. Сейчас,

однако, о роли китайской трудовой этики в быстром

экономическом росте в Китае, Гонконге и Сингапуре не

говорит только ленивый.

Полезна ли теория о влиянии культуры для понимания

природы мирового неравенства? И да и нет. Полезна в том

смысле, что связанные с культурой социальные нормы имеют

большое значение, с трудом меняются и часто поддерживают

институциональные различия, которые, как мы утверждаем в

этой книге, могут объяснить мировое неравенство. Но по

большей части эта теория бесполезна, поскольку те аспекты

культуры, которые особенно часто привлекают к себе

внимание, — религия, этические принципы, «африканские»

-------------------------------------

13 Mañana (исп.) — «завтра».

беспристрастной судебной системы. То же самое можно

сказать и о Южной и Северной Корее, что мы обсудим в

следующей главе. Южная Корея — одна из самых богатых

стран в мире, тогда как население Северной живет в

ужасающей бедности и вынуждено периодически бороться с

голодом. Хотя то, что мы называем культурой, выглядит на

Севере и на Юге совершенно по-разному, эти различия не

сыграли никакой роли в том, как по-разному сложилась судьба

двух частей одной страны. Север и юг Корейского полуострова

в течение долгого времени имели общую историю. До

Корейской войны и раздела страны по 38-й параллели для

полуострова был характерен чрезвычайно высокий уровень

культурной, языковой и этнической гомогенности. Так же как в

случае с Ногалесом, причина различий — сама граница. На

Севере отличный от Юга политический режим, иные

институты, создающие иные стимулы. Таким образом, и в

Ногалесе, и в Корее любые культурные различия между

севером и югом являются следствием различного уровня

жизни, а не его причиной.

А как же Африка и африканская культура? Исторически

Африка южнее Сахары была беднее других частей света, и ее

древние цивилизации не смогли изобрести колесо,

письменность (за исключением Эфиопии и Сомали) и плуг. Но

пусть эти технологии не использовались в Африке

повсеместно до наступления эпохи окончательной

колонизации европейскими державами (конец XIX — начало

XX века), узнали-то о них африканцы намного раньше.

Европейские мореплаватели стали осваивать Западное

побережье Африки в конце XV столетия. Корабли из Азии

добрались до Восточного побережья континента задолго до

того.

Чтобы понять, почему эти технологии не были взяты на

вооружение африканцами, давайте углубимся в историю

Королевства Конго, которое было расположено в устье

одноименной реки, давшей название двум современным

государствам — Республике Конго и Демократической

Республике Конго. На карте 6 показано, где располагалось

Королевство Конго и другое важное государство Центральной

Африки — Королевство Бакуба, о котором мы поговорим в

дальнейших главах.

Немецкий социолог Роберт Михельс назвал это явление

«железным законом олигархии» — особенно пагубным

вариантом порочного круга. Окончание эпохи колониализма

после Второй мировой войны стало точкой перелома для

многих бывших колоний. Однако в большинстве стран Африки

южнее Сахары и во многих странах Азии независимые

правительства подтверждали закон Михельса, воспроизводя

или даже усугубляя худшие черты колониальных

администраций: они сосредоточили власть в своих руках,

избавились от любых ограничений собственного произвола и

уничтожили даже те слабые стимулы для инвестиций, которые

имелись в стране. Лишь в нескольких бывших колониях,

например в Ботсване (см. стр. 135), точка перелома

направила страну на путь создания политических институтов,

которые способствуют экономическому росту. Точка перелома

может дать старт движению в сторону экстрактивных, а не

инклюзивных институтов. Инклюзивные институты, хотя они и

запускают свой собственный «круг благоразумия» (virtuous

circle) — механизм самовоспроизводства и самоусиления, все

же могут, столкнувшись с препятствиями в точке перелома,

изменить направление развития и постепенно становиться все

более экстрактивными. Это, однако, тоже не предопределено

исторически, а зависит от обстоятельств. Как мы увидим в

главе 6, средневековая Венецианская республика сделала

важные шаги в сторону инклюзивных политических и

экономических институтов. Однако если в Англии после

Славной революции 1688 года инклюзивные институты

постепенно становились все сильнее, то в Венеции они

постепенно выродились в экстрактивные институты,

контролируемые узким слоем элиты, которая смогла

монополизировать в своих руках как политическую власть, так

и экономические возможности.

Положение вещей: в поисках объяснения

Появление инклюзивных институтов и начало устойчивого

экономического роста в XVIII веке привели к развитию

рыночной экономики сначала в Англии, а затем и во многих

других уголках света, не в последнюю очередь потому, что

многие из этих уголков были колонизированы англичанами.

Формы правления в этих государствах были

абсолютистскими, схожими с теми, что бытовали в то же

время в Европе. Развитие политических институтов, а также

экономическое развитие, включая технологические новшества

в военном деле и международную торговлю, находилось под

влиянием сходных процессов. Государственные институты

становились все более централизованными, и монарх,

претендовавший на абсолютную власть, сосредоточивал в

своих руках все больше рычагов правления. Как и

абсолютистские правители Европы, монархи Юго-Восточной

Азии очень рассчитывали на доходы от международной

торговли, сами участвуя в ней и обеспечивая монополию

местным и иностранным элитам. В абсолютистской Европе

такая политика привела к определенному экономическому

росту, но для долговременного экономического благополучия

она была не самым лучшим выбором, так как предполагала

весьма высокие барьеры для входа на рынок и недостаточные

гарантии прав собственности для большинства игроков.

Однако процесс развития торговли продолжался в Юго

Восточной Азии даже в то самое время, когда португальцы

пытались установить свои правила игры в Индийском океане.

Присутствие европейцев стало значительно более заметным и

имело гораздо более важные последствия, когда португальцев

сменили голландцы.

Они быстро поняли, что монополия на доставку в Европу

ценных пряностей Молуккских островов может принести куда

больше выгоды, чем торговля в условиях конкуренции с

другими купцами в регионе — будь то местными или

европейскими.

В 1600 году они убедили правителя острова Амбон подписать

договор, который предоставлял голландцам монополию на

торговлю гвоздикой. После основания Голландской Ост

Индской компании (1602) голландцы продолжали попытки

прибрать к рукам всю торговлю пряностями и любой ценой

уничтожить конкурентов. Эти попытки шли на пользу

Голландии, но во вред странам Юго-Восточной Азии.

Голландская Ост-Индская компания была вторым в

истории Европы акционерным обществом, возникшим вслед за

Английской ОстИндской компанией.

Все эти войны не только несли с собой смерть и страдания, но

и заложили основу специфического развития Африки. До

начала Нового времени африканские общества отличались

меньшей централизацией, чем евразийские. Большинство этих

обществ представляли собой небольшие группы, во главе

которых стояли племенные вожди или в крайнем случае

царьки, контролировавшие землю и прочие ресурсы. Многие

общества, как мы видели на примере Сомали, вообще не

имели никакой политической иерархии. Работорговля

запустила два разнонаправленных политических процесса. Во

первых, многие африканские общества стали более

абсолютистскими, и эта реорганизация преследовала одну

цель: захватывать и продавать европейцам своих

соплеменников или представителей других групп. Во-вторых

— как следствие первого процесса, хотя и парадоксальным

образом в противовес нему, — войны и работорговля в

конечном счете разрушали любой порядок и любую

легитимную государственную власть, существовавшие в

Черной Африке.

Помимо масштабных военных действий, рабов захватывали и

в ходе мелких набегов. Даже закон превратился в один из

инструментов порабощения: неважно, какое преступление вы

совершили, наказанием за него в любом случае было

порабощение. Английский торговец Фрэнсис Мур наблюдал

последствия этого на побережье Сенегамбии в Западной

Африке в 1730-х годах:

«С тех пор как здесь в ходу работорговля, все наказания были

заменены на продажу в рабство; учитывая выгоду от

подобных приговоров, они очень сильно расширяют понятие

преступления, чтобы можно было получить больше прибыли

от продажи преступника. Не только убийство, кража или

прелюбодеяние караются продажей в рабство, но и совсем

ничтожные проступки влекут за собой такое же наказание».

Все институты, в том числе и религиозные, были развращены

соблазном захватить и продать раба. Примером может

послужить знаменитый оракул в Арочукву, на востоке Нигерии.

Гильдии, регулировавшие всю экономическую активность

в городах, также были традиционно более сильными в

германских землях, чем во Франции. В западногерманских

городах Кельн и Аахен гильдии препятствовали внедрению

прядильных и ткацких машин. Во многих городах — от Берна в

Швейцарии до Флоренции в Италии — власть была

сосредоточена в руках нескольких семейств.

Вожди Французской революции, а затем и Наполеон

экспортировали завоевания революции в подобные страны, и

это привело к уничтожению абсолютизма и феодальных

земельных отношений, к роспуску гильдий и установлению

принципа равенства всех перед законом — важнейшей

концепции права, которую мы будем обсуждать более

детально в следующей главе. Таким образом, Французская

революция подготовила не только Францию, но и бóльшую

часть остальной Европы к построению инклюзивных

институтов и к последующему экономическому росту.

Как мы уже видели, в 1792 году несколько европейских

государств, встревоженных тем, что происходило во Франции,

объединились вокруг Австрии, чтобы напасть на Францию,

заставить ее освободить Людовика XVI и сокрушить

Французскую революцию. Все ожидали, что наспех собранные

революционные армии будут быстро разгромлены на поле

битвы. Однако после ряда поражений в этой изначально

оборонительной войне армии Французской республики стали

одерживать победу за победой. Конечно, у французов были

серьезные организационные проблемы, требовавшие

решения, однако французская армия оказалась более

боеспособной, чем другие страны, благодаря важному

нововведению — всеобщей воинской повинности. Введенный

в августе 1793 года всеобщий воинский призыв позволил

французам выставить огромную армию и получить

преимущество, основанное на численном перевесе, еще до

того, как на сцену вышел Наполеон с его полководческими

талантами.

Первоначальные военные успехи навели руководство

Республики на мысль расширить границы Франции с тем,

чтобы создать своего рода буферную зону между

революционной Францией и враждебными монархиями —

Пруссией и Австрией.