Список действующих лиц

КО АНДРИАНСЕ — Мой первый тренер в «Аяксе».

АЛЕКСАНДАР, так же более известный, как КЕКИ — Мой

младший брат, родился в 1986.

МАССИМО АМБРОЗИНИ — Капитан "Милана". Полузащитник.

МИК АНДЕРССОН — Мой тренер в "Мальмё", сначала в

Суперэттане, потом в Аллсвенскане.

РОЛАНД АНДЕРССОН — Бывший футболист и член

национальной сборной Швеции. Мой тренер, когда я

присоединился к "Мальмё".

МАРИО БАЛОТЕЛЛИ — Молодой талант из миланского "Интера".

Нападающий. Позже перешёл в "Манчестер Сити".

МАРКО ВАН БАСТЕН — Нападающий, выдающийся бомбардир.

Тащил "Милан". В 1992-м был назван лучшим игроком мира.

ЛЕО БЕНХАККЕР — Футбольный тренер, тренировал такие

команды, как, например, мадридский "Реал". Когда я перешёл в

"Аякс", был там спортивным директором.

ЧИКИ БЕГИРИСТАЙН — Спортивный директор "Барселоны" во

времена моего пребывания в клубе. Позже подал в отставку.

СИЛЬВИО БЕРЛУСКОНИ — Владелец "Милана". Бывший

премьер-министр Италии.

АНДРЕ'С ИНЬЕСТА — Блистательный полузащитник и вингер

"Барселоны". Выиграл чемпионаты Европы и мира с Испанией.

ФИЛИППО ИНДЗАГИ — Нападающий, ведущий бомбардир.

Звезда "Милана". В Турине я жил в его квартире. С Италией

выиграл чемпионат мира.

ЮРКА — Моя мама. Родилась в Хорватии. Работала уборщицей.

КАКА' — Атакующий полузащитник, звезда мирового масштаба.

В 2007-м был назван лучшим игроком мира. Перешёл из

"Милана" в "Реал".

РОНАЛЬД КУМАН — Мой тренер во время второй половины

пребывания в "Аяксе".

ЖОАН ЛАПОРТА — Президент "Барселоны" большую часть

моего пребывания в клубе.

ХЕНКЕ ЛАРССОН — Легендарный шведский форвард. Играл за

"Селтик" и "Барселону". Обладатель Золотой Бутсы 2001-го года.

Мой наставник в начале карьеры.

БЕРНДТ МАДСЕН — Председатель совета директоров "Мальмё"

во время моего пребывания в клубе.

ДАНИЕЛЬ МАЙСТОРОВИЧ — Член национальной сборной

Швеции. Поиграл за разные зарубежные команды. Хороший друг.

РОБЕРТО МАНЧИНИ — Мой тренер в первые два года в

"Интере".

МАРКО МАТЕРАЦЦИ — Несокрушимый защитник, который

выиграл чемпионат мира в 2006. Играл со мной в "Интере".

ХАССЕ МАТТИССОН — Капитан "Мальмё" во время моего

пребывания в клубе.

МАКСИМИЛИАН — Мой старший сын. Родился в 2006-м.

РОНАЛДИНЬО — Суперзвезда. Лучший игрок мира в 2004 и

2005. Мы вместе играли за "Милан".

РОНАЛДО — Один из величайших игроков всех времён.

Бразилец.

Нападающий. Лучший игрок мира 1996, 1997 и 2002. Мой кумир

детства.

КРИШТИАНУ РОНАЛДУ — Нападающий, мировая звезда.

Лучший игрок мира 2008. Играл за "Манчестер Юнайтед".

Перешёл в "Реал" за рекордную сумму. (В книге обычно зовётся

"Криштиану", чтобы не путать с игроком, который для меня

навсегда останется настоящим Роналдо).

САНДРО РОССЕЛЬ — Преемник Жоана Лапорты на посту

президента "Барселоны".

САНЕЛА — Моя старшая сестра, родилась в 1979.

САПКО — Мой старший брат, родился в Боснии в 1973.

ШЕФИК — Мой папа. Родился в Боснии. Работал каменщиком и

охранником.

ТОМАС СЬЁБЕРГ — Бывший футболист и член национальной

сборной Швеции. Ассисент тренера во время моих первых дней

в "Мальмё".

ТИЙС СЛЕДЖЕРС — Голландский журналист и друг.

РУНЕ СМИТ — Журналист, который написал первую значимую

статью обо мне.

ДЖОН СТИН ОЛЬСЕН — Агент, который заметил меня в

"Мальмё". Поспособствовал переходу в "Аякс". Близкий друг до

сих пор.

ЛИЛИАН ТЮРАМ — Защитник. Играл со мной в "Ювентусе".

Выиграл со сборной Франции чемпионаты мира и Европы.

«Барса» купила Ferrari, но водит её как Fiat».

Я - Златан. Часть первая

Пеп Гвардиола, главный тренер «Барселоны», одетый в серый

костюм подошёл ко мне с озабоченным лицом. Он

заинтересованно взглянул на меня.

В то время я считал его просто хорошим парнем, не Моуриньо

или Капелло, конечно. Правда, это было до того, как между нами

развязалась война. Это случилось осенью 2009 года, и я жил

своей детской мечтой. Я играл в лучшей команде мира и

получал широкую поддержку 70000 человек на Камп Ноу. Я

витал в облаках. Ну, может быть, не совсем так, в то время в

газетах про меня писали много всякой ерунды. Я был bad boy и

всё такое. Со мной трудно было иметь дело. Но всё же я был

здесь. Хелена [жена Златана, - прим.] и дети были в порядке. У

нас был хороший дом в Эсплугес-де-Льобрегат и я ощущал себя

настроенным на игру. Что могло пойти не так?

– Эй, ты, - сказал мне Гвардиола. – Здесь мы не витаем в

облаках и чувствуем землю под ногами.

– Конечно, - сказал я. – Хорошо.

– И мы не приезжаем на всяких «Феррари» или «Порше» на

тренировки.

Я кивнул. Не стал ему дерзить. Но какого чёрта его должно

волновать на какой машине я езжу? Но подумал: что он хочет?

Какой смысл он вкладывал в свои реплики? Уверяю, что мне не

нужны дорогие машины или стоянка на тротуаре, чтобы

похвастаться. Это не про меня. Да, я люблю свои авто. Они –

моя страсть. Но я почувствовал по его виду, что скрывалось за

его словами: не думай, что ты особенный.

Уже тогда я понял, что «Барса» похожа на школу. Игроки все

были хороши, с ними было всё в порядке. Здесь играл мой

старый друг Максвелл, знакомый мне по игре за «Аякс» и

«Интер».

быть, это произошло со всем давлением, что навалилось на

меня. Я не знаю.

Я был вторым самым дорогим трансфером в истории футбола.

Газеты писали, что Златан был трудным ребенком и у меня были

проблемы с личностью, всё дерьмо выливалось и я ощущал этот

вес на себе. Ведь здесь в Барселоне мы должны быть

скромными. И я решил показать, что смогу играть здесь. Это

было самым глупым решением в моей жизни. Я стал продолжать

убивать себя на поле. Но больше не получал от этого

удовольствие.

Даже задумался об уходе из футбола. Нет, не хотел разорвать

контракт, ведь я профессионал. Но я потерял удовольствие от

игры. А потом наступили рождественские каникулы. Мы поехали

в Оре и я арендовал снегоход. Всякий раз, как жизнь становится

тягостной, я хочу движения. Вожу я как маньяк. Однажды

разогнал свой Porsche Turbo до 325 км/ч и ушел от

преследования полиции. Я совершил так много бесшабашных

дел, что едва ли хочу думать о них. И теперь я был в горах на

своем снегоходе, получил обморожение и отлично провёл время.

Наконец-то получил дозу адреналина! Наконец-то вернулся

настоящий Златан и я думал про себя: почему я это делаю? У

меня есть деньги. Я не должен чувствовать себя дерьмом с

тренером-идиотом. Ведь могу получать удовольствие и

заботиться о семье. Это было прекрасное время, но продлилось

оно недолго. Когда мы вернулись в Испанию, всё снова

вернулось на круги своя. Не сразу, но медленно.

Прошёл лёгкий снегопад. Возникло ощущение, что испанцы

никогда раннее не видели снег, машины бросало то влево, то

вправо, и Мино, жирный идиот – замечательный жирный идиот,

должен я добавить, чтобы меня правильно поняли – замерз, как

собака, в своей летней обуви и легкой куртке. Он убедил меня

взять Audi. Это едва не закончилось катастрофой. На спуске мы

потеряли контроль над автомобилем и врезались в каменную

стену. Вся правая часть авто была снесена. В тот день плохой

погоды было много аварий, но никто не разбился так сильно, как

я. Я выиграл аварийный конкурс и позже мы долго смеялись по

ситуацию. Один мой друг сказал: Златан, всё выглядит так, как

будто бы «Барса» купила Ferrari, но водит её как Fiat. И я решил,

что это хороший аргумент. Гвардиола превратил меня в простого

игрока, хуже, чем я был. И вся команда страдала из-за этого.

И я пошёл к тренеру. Подошёл к нему на поле во время

тренировки.

Я был очень осторожен и не хотел ссоры. Просто сказал ему:

– Я не хочу воевать. Не хочу войны. Я просто хочу обсудить

некоторые вещи.

Он кивнул. Но он выглядел несколько испуганным, поэтому я

повторил:

– Если вы думаете, что я хочу драться, то я уйду. Я просто хочу

поговорить.

– Хорошо, мне нравится говорить с игроками.

– Послушайте, - продолжил я. – Вы не используете мои

возможности. Если вы хотели простого бомбардира, то должны

были купить Индзаги или кого другого. Мне нужно свободное

пространство, чтобы чувствовать себя свободным. Я не могу

бегать туда-сюда постоянно. Я вешу 98 килограммов. У меня нет

нужного телосложения для этого.

Он задумался. Он часто делал это.

– А я думаю, что вы сможете так играть.

– Нет, будет лучше, если вы посадите меня на скамейку. При

всём уважении, я понимаю вас, но вы жертвуете мной ради

других игроков. Это не работает. Выглядит так, как будто бы вы

купили Ferrari, но водите её как если бы это был Fiat.

Он продолжал думать.

– Хорошо, возможно, это было ошибкой. Это моя проблема. Я

проработаю варианты.

Мы даже начали шутить по этому поводу. «Эй, Златан, он

сегодня посмотрел на тебя?». «Нет, но сегодня я хотя бы видел

его со спины!». «Поздравляю, ситуация явно улучшается!» Вот

дерьмо, но это немного помогло. Эта ситуация действовала мне

на нервы и каждый час я спрашивал себя: что я сделал? Что не

так? Но никогда не получал ответа. После того самого разговора

между нами выросла стена. Другого объяснения у меня не было.

Был ли он взбешен тем, что я завёл разговор о своем

положении? Он психовал из-за той беседы? Я попытался

выловить его, я шел прямо к нему, глядя ему в глаза. Он

развернулся. Казалось, что он боится, а я хотел снова

поговорить. И спросил: что всё это значит? Подошёл к нему

достаточно близко.

Это было его проблемой. Не то, чтобы я знал, что это было. Я

всё еще не могу найти ответ. Или, ну…я не думаю, что этот

парень способен работать с сильными личностями. В своей

школе он хочет видеть лишь хороших мальчиков. И что еще

хуже: он убегает от своих проблем. Он не может смотреть им в

глаза, что делает всё гораздо хуже.

Всё стало ещё хуже…

«Ты обосрался на глазах у Моуриньо».

Я - Златан. Часть вторая

Облако пепла от исландского вулкана накрыло Европу. Все

авиарейсы были отменены, а нам предстояла встреча с

миланским «Интером» на «Сан-Сиро». Мы сели в автобус.

Какой-то полоумный в «Барсе» решил, что это хорошая идея.

Тогда у меня не было каких-либо проблем со здоровьем.

Поездка стала катастрофой. На дорогу потребовалось

шестнадцать часов, мы чувствовали себя побитыми, когда

наконец прибыли в Милан. Это была наша самая важная игра в

том сезоне, полуфинал Лиги чемпионов, и я был готов к жесткой

борьбе, недовольству и свисту на моей бывшей арене. Без

– Слушайте, эта поездка была ужасной, но я в хорошей форме.

Травм нет. Я оставлю всего себя на поле.

Гвардиола выглядел так, словно он сомневался во мне. Я не

понимал его, а потом позвонил Мино Райоле. Все время я

называю его просто Мино. Шведские журналисты часто говорят:

Мино – плохой пример для Златана. Мино это то, Мино это это.

Хотите знать правду? Мино – гений. Я спросил его: Что это

парень имеет в виду? Никто из нас так и не понял.

Игру я начал в стартовом составе и мы вели 1-0. Игра у меня

шла, но я был заменен после шестидесяти минут. Мы проиграли

3-1. Это было дерьмово. Я был в ярости. В прежние времена,

времена выступления за «Аякс», для того, чтобы забыть

поражение, мне требовалось от нескольких дней до недель.

Теперь же у меня была Хелена и дети. Они помогают мне всё

забыть и двигаться дальше. И я был сосредоточен на ответном

матче на «Камп Ноу». Ответный матч был невероятно важным и

волнение нарастало с каждым днём.

Давление было невероятным. Напоминало раскат грома в

воздухе. Мы должны были выиграть по-крупному. Но потом…

Даже не хочу думать об этом, хотя ладно, я это сделаю. Это

сделало меня сильнее. Мы выиграли 1-0. Но этого было

недостаточно. Мы вылетели из Лиги Чемпионов, а потом

Гвардиола смотрел на меня, будто бы это была моя ошибка. И я

подумал: чаша окончательно пуста. Карточная игра окончена.

После этой игры я чувствовал себя так, как будто бы в клубе мне

больше не рады, мне просто было плохо, когда я был за рулём

своей Audi.

Когда я сидел в раздевалке, то чувствовал себя дерьмом, а

Гвардиола смотрел на меня, будто бы проблема – это я, как

будто я какой-то урод. Это было безумием. Он был стеной,

каменной стеной. Я не чувствовал признаков жизни в нём, но

хотел этого каждую секунду.

Я больше не был частью команды. Когда мы играли против

«Вильяреала», он позволил мне выйти на пять минут. Пять

минут! Я кипел изнутри, не потому, что я был на скамейке

«Барсе». Но до сих пор я как будто бы не существую, будто бы я

воздух. Должен ли я принять это? Должен ли я продолжить

процесс адаптации? Ни в коем случае!

Я сидел на скамейке в матче против «Альмерии» и понял это, а

потом вспомнил те самые слова: «И мы не приезжаем на всяких

«Феррари» или «Порше» на тренировки». Какая нахрен разница?

Я езжу на том, на чём хочу, и это не зависит от мнения всяких

ссущих идиотов. Я запрыгнул в мою Enzo и припарковал её

возле двери базы. Конечно же, это привело к цирку. Газеты

писали, что мой автомобиль равнозначен месячному окладу

всей «Альмерии». Но мне было все равно. Медиа ерунда в этом

случае не значит ровно ничего.

Я решил дать серьезный отпор, и вы должны знать одно, что это

та игра, в которую я могу играть. Раньше я был bad boy, поверьте

мне. Но я не хотел возиться с подготовкой и позвонил Мино. Мы

всегда планируем умные и грязные трюки вместе. Также я

набрал своим друзьям.

Я хотел получить различные точки зрения на ситуацию, и, о

боже, я получил все виды консультаций. Ребята хотели прийти и

расколотить всё к чертям, но я подумал, что это не совсем

правильная стратегия. И, конечно, я всё обсудил с Хеленой. Она

из другого мира. Она классная. Также она может быть жесткой.

Но теперь она пыталась ублажить меня:

– Ты стал лучшим отцом. Хоть у тебя и нет команды, где ты бы

чувствовал себя хорошо, у тебя есть мы.

Эти слова сделали меня счастливым. Я немного попинал мяч с

детьми и убедился, что с моими чувствами всё в порядке.

Некоторое время я провел за видеоиграми. Это как болезнь для

меня. Они меня пожирают. Но так как во времена «Интера» я мог

играть до четырех-пяти утра, а потом после пары часов сна

прийти на тренировку, я установил для себя правила: никакой

Xbox или Playstation после десяти вечера.

Я не могу позволить, чтобы время убегало от меня. В течение

этих недель в Испании я пытался провести время со своей

Уэсселс недалеко от Ягерсру. Но, откровенно говоря, я это

заслужил. Мы с другом нарядились в огромные зимние пуховики

посреди лета (полный трындец, конечно), а под этими куртками у

нас было 4 ракетки для настольного тенниса и ещё всякий

разный хлам, который мы стырили. «Так, ребятки, за это надо

платить», — сказал охранник, который поймал нас. Я вытащил

несколько пенни из кармана: «Вот этим?» Парень оказался

лишён чувства юмора, поэтому с тех пор я решил быть более

профессиональным. И я так предполагаю, я стал довольно

искусным маньяком в конце концов.

Я был хилым ребёнком. Зато у меня был большой нос, и я

шепелявил, поэтому ходил к логопеду. Женщина приходила в

мою школу и учила меня говорить букву С, а я считал это

унизительным. Я ведь хотел как-то самоутверждаться…И всё это

кипело внутри меня. Я не мог усидеть на месте больше секунды,

поэтому всё время бегал. Если я бежал достаточно быстро, то

казалось, что со мной не может случиться ничего плохого. Мы

жили в Русенгорде, на окраине Мальмё, и там было полным

полно сомалийцев, турков, югославов, поляков, других

иммигрантов, ну и шведов, конечно. Все там вели себя дерзко.

Пустяк мог вывести из себя, и это было не очень-то и легко, если

не сказать больше.

Мы жили на четвертом этаже в доме по Кронмэнс-Роуд, и

атмосфера там была не особо дружественной. Никто никогда не

спрашивал: «Как твои дела, малыш Златан?», ничего подобного.

Если у меня были какие-то проблемы с домашкой, никто из

взрослых не помогал. Я был сам по себе, даже пожаловаться

было некому. Нужно было просто стиснуть зубы, хотя вокруг был

хаос, драки и мелкие потасовки. Конечно, иногда хотелось хоть

какого-нибудь сочувствия. Однажды я свалился с крыши в

детском саду. У меня был фингал под глазом, я побежал домой в

слезах, надеясь, что кто-то погладит меня по головке, скажет

хоть пару добрых слов. А вместо этого я получил пощёчину.

— Что ты делал на крыше?

Это было как-то не очень похоже на «Бедняга, Златан». Это

больше напоминало: «Чёртов идиот, лазает он по крышам.

Получи оплеуху». Я был в шоке и убежал. У мамы не было

друзей или у моей тёти Хэнайф, которая жила в том же доме.

Она ещё раньше нас переехала в Швецию.

Мне не было даже двух лет, когда мои родители развелись,

поэтому я об этом ничего не помню. Быть может, это и хорошо.

Говорят, брак был так себе. Родители постоянно ругались, да и

поженились-то они только для того, чтобы мой отец мог получить

вид на жительство. Естественно мы остались с мамой. Но я

скучал по отцу. У него всегда была какая-то движуха, с ним было

весело. Мы могли видеться с ним в любой уик-энд, он обычно

приезжал на своём стареньком синем «Опель Кадет», и мы шли

в парк Пилдам, или на остров Лимхамн, чтобы поесть

гамбургеров и мягкого мороженого. Как-то раз он решил

шикануть и купил каждому из нас по паре Nike Air Max, крутые

кроссовки, да и стоили они реально дорого, больше тысячи крон.

У меня были зелёные, у Санелы — розовые. Ни у кого во всём

Русенгорде таких не было, и мы чувствовали себя офигенно. С

папой было здорово, он нам ещё давал немного денег на пиццу

и колу. У него была приличная работа и только один сын, Сапко.

А для нас он был весельчаком-папой на выходные.

Но всё меняется. Санела была отличной бегуньей. Она была

самой быстрой в беге на 60 метров во всём Сконе (прим. автора

— регион на юге Швеции), и папа был горд как павлин, он

постоянно заставлял её тренироваться. «Отлично, Санела, но ты

можешь лучше», — сказал он. Это было в его духе: «Лучше, еще

лучше, не останавливаться на достигнутом» — и на этот раз я

был в машине. Отец запомнит это именно так в любом случае,

но он заметил это сразу. Что-то было не так. Санела была тиха.

Она сдерживала плач.

— Что случилось?, — спросил он.

— Ничего, — ответила она, но он спросил снова, и только тогда

она всё рассказала.

Мы не должны говорить об этом детально, всё-таки это история

Санелы. Но мой отец…он как лев. Если что-то случается с его

детьми, он психует, особенно когда дело касается Санелы, его

единственной дочери. Это превращалось в настоящий цирк с

когда мы зашли в кабинет, я обрадовался, ведь рядом с

директором сидел мой отец. Где папа, там обычно веселье. Но

весело не было. Обстановка была очень жёсткой, очень

официальной, посему я чувствовал себя неловко, и, честно

говоря, я даже не понял большую часть того, что было сказано.

Понятно, что это было о маме и папе, и приятным уж точно

никак не являлось. Только сейчас, спустя многие годы, когда я

работаю над этой книгой, части паззла находят своё место.

В ноябре 1990-го социальная служба провела своё

расследование и папа получил право опеки надо мной и

Санелой. Было решено, что место, где мы жили с мамой, для

нас непригодно, и нельзя сказать, что это была целиком её вина.

Были и другие причины, но это было главным, это неодобрение.

Мама была просто опустошена. Она потеряет нас? Это была

катастрофа. Она плакала не прекращая. Да, она била нас

ложками, лупила иногда, не слушала, ей никогда не везло с

мужчинами, да и денег у неё никогда не было. Но своих детей

она любила. Она просто воспитывалась в жёстких условиях, и, я

думаю, папа это понимал. Он подошел к ней в тот же день:

— Я не хочу, чтобы ты потеряла их, Юрка.

«Он пьёт, чтобы залить горе».

Я — Златан. Часть четвёртая

Но он потребовал некоторых улучшений, а папа не из тех, кто в

таких ситуациях играет в игрушки. Без сомнения, это были

резкие слова. «Если положение дел не улучшится, вы больше

никогда не увидите своих детей» и всё в таком духе, но я так и

не понял, что именно произошло. Санела жила с папой в

течение нескольких недель, а я остался с мамой, несмотря ни на

что. Это было не лучшим решением. Санеле не нравилось у

папы. Мы с ней как-то нашли его спящим на полу, а на столе

обнаружили гору пивных бутылок. «Папа, проснись, проснись!».

Но он продолжал спать. Мне это показалось странным. Почему

было так же пусто.

Папа был строителем с ужасным рабочим графиком. Когда он

приходил домой, он прямо в рабочих штанах, из карманов

которых торчали отвертки и ещё какие-то штуки, садился к

телеку, клал рядом с собой телефон, и не хотел, чтобы его

беспокоили. Он жил в каком-то своём мире, частенько слушал

югославскую народную музыку в наушниках. Он был без ума от

музыки Юго. Он записал для себя несколько кассет. Когда у него

хорошее настроение, он шоумен. Но намного чаще он уходил в

себя, а если мне вдруг звонили друзья, он злобно шипел:

«Не звоните сюда!»

Я не мог привести туда своих друзей, а если они спрашивали

обо мне, я об этом даже не узнавал. Телефон не был для меня

чем-то важным, да и дома мне не с кем было поговорить. Ну,

хорошо, да, когда было действительно что-то важное, я мог

обратиться к папе. Он мог сделать для меня что угодно, хоть в

центр города метнуться, чтобы в своей слегка нахальной манере

всё разрулить.

Его походка словно говорила: «Ты кто нахрен такой?». Но ему

было плевать на это. А так же ему было плевать на то, что

произошло у меня школе, на футболе или с друзьями, поэтому

мне приходилось держать всё в себе или идти куда-нибудь.

Первое время с нами жил ещё мой сводный брат, Сапко, я бы

мог с ним, в принципе, иногда поболтать, ему тогда 17, кажется,

было. Но я плохо помню, что тогда было, а вскоре отец и вовсе

выпнул его на улицу. У них иногда случались серьёзные

разногласия. Печальная, конечно, история: мы с папой остались

вдвоём. Мы были одиноки, потому что, как это ни странно, у него

тоже не было никаких друзей, которые приходили бы в гости. Он

просто сидел и пил. Без компании. И не закусывая. Хотя еды всё

равно не было.

Я всё время был на улице: в футбол играл, гонял на ворованных

великах. Частенько я приходил домой голодный как волк,

открывал холодильник и думал: «Пожалуйста, пожалуйста, путь

Оу, каких парней я хотел бы получить? Я задумался. Марадона?

Я часто разочаровывался, особенно когда мне попадались

шведские игроки, а я о них ничего не знал. Но однажды папа

пришел домой с целой коробкой. Это был просто разрыв. Я

открыл их все, добрался до всех крутых бразильцев. Иногда мы

смотрели вместе телевизор, разговаривали. Вот это было просто

прекрасно.

Но в другие дни он пил. У меня в голове были какие-то страхи, и

я стал сталкиваться с ними, когда повзрослел. Я не сдавался,

как мой брат. Я говорил ему: «Ты слишком много пьешь, пап», и

у нас было несколько безумных препирательств, иногда совсем

бессмысленных, но каждый хотел доказать свою правоту. Я

хотел доказать, что у меня есть своё мнение, но затем дома

снова был этот долбаный беспорядок.

Но он никогда не трогал меня физически, никогда. Ну, как-то он

поднял меня на пару метров и бросил в постель, но это потому

что рядом была его драгоценная Санела. Он был добрейшим

человеком в мире где-то в глубине души, и теперь я понимаю,

что жизнь у него была непростая. «Он пьёт, чтобы запить горе»,

— сказал как-то мой брат, и, быть может, он был прав. Война

задевала его за живое.

Война — странная штука. Я никогда ничего не знал об этом. Я

был защищён. Все себя превозмогали. Я даже не понимал,

почему мама и сёстры одеты в чёрное. Это мне напоминало

какие-то странные модные веяния. Бабушка умерла от взрыва

бомбы в Хорватии. Скорбили все. Все, кроме меня, ведь я

никогда не был в курсе, и никогда не думал о том, кто серб, а кто

босниец. Но для моего отца это было ужасно.

Он приехал из Биелины, города в Боснии. Он там раньше

каменщиком был, все его друзья жили там. И внезапно в городе

наступил настоящий ад. Биелина была потрёпана, и то, что он

снова назвал себя мусульманином, странным совсем не

казалось. Сербы вторглись в город и убили сотни мусульман. Я

думаю, он многих из них знал, и вся его семья должна была

бежать. Всё население Биелины было эвакуировано, и сербы

в конце концов мама перестала с ней общаться. Или наоборот.

Деталей я не знаю. В любом случае, это было жёстко, но у нас в

семье так заведено. Мы держим обиды в себе, чтобы потом

драматично заявить: «Я не желаю тебя больше видеть!» или что

то в этом роде.

Так или иначе, я помню, как однажды я был у сестры в

квартирке, навещал её. Она снова была с наркотиками. Вроде

бы это был мой день рождения. Ну, я так думаю. Я купил ей

какие-то подарки, она была очень любезна. Но когда я

направился в ванную, она запаниковала и остановила меня.

«Нет, нет», — она вопила, забежала туда, и начала что-то

переставлять. Я знал, что что-то было не так. Это походило на

тайну. Подобное уже случалось. Как я уже говорил, они держали

это в секрете от меня. Но у меня были свои вещи, велосипед,

футбол, мечты о Брюсе Ли и Мохаммеде Али. Я хотел стать

таким, как они.

В Югославии у папы был старший брат Сабахудин, которого

усыновили сразу после него. Его называли Сапко, моего

старшего брата в честь него назвали. Сабахудин был боксером,

редким талантом. Он выступал на соревнованиях за клуб БК

Раднички в городе Крагуевац, потом стал чемпионом клуба и

сборной. Но в 1967 году, будучи 23-хлетним парнем, к тому же,

молодоженом, Сабахудин решил поплавать в реке Неретва, а

там было сильное течение и все такое. Короче, у него что-то

случилось с сердцем или легкими. Он наглотался воды и утонул.

Представьте, какой трагедией это стало для всей семьи. Папа

вообще ударился в фанатизм: он начал пересматривать все

поединки, причем не только с участием Сабахудина, но и Али,

Формана, Тайсона, да еще и фильмы с Брюсом Ли и Джеки

Чаном на старых кассетах.

Это-то мы и смотрели, собираясь у телевизора. Шведское

телевидение было отстойным, его для нас не существовало. Мы

жили в совершенно другом мире. Мне было 20, когда я впервые

посмотрел шведский фильм, и тогда я понятия не имел о

шведских героях или спортсменах, как Ингемар Стенмарк или

ком-то подобном. Но Али я-то уж знал! Вот это легенда! Он

был похож на Мохаммеда Али.

В другой раз отец брал меня и Санелу поплавать в Арлэв, а

после я остался там у друга. Когда я пошел домой, начался

дождь. Лило как из ведра, я гнал на велике изо всех сил, и

домой вернулся промокшим до нитки. Тогда мы жили на Зенит

Стрит, чуть дальше от Русенгорда, я очень устал. Я весь дрожал,

и живот болел. Было так больно. Я едва мог двигаться, и лежал

в кровати, свернувшись калачиком. Меня стошнило. Начались

судороги. Я нервничал.

«Я научился не жалеть себя».

Я — Златан. Часть пятая

Папа уверенно вошел, он был самим собой: много пил, а

холодильник был пуст. Но когда случается что-то с тем, что он

любит, такого, как он, не сыскать. Он вызвал такси, поднял меня

в том единственном положении, в котором я мог тогда

находиться(я был на креветку немного похож), и отнёс к машине.

Тогда я был лёгок как пёрышко. Папа был большим и сильным и

реально сумасшедшим, он кричал на таксистку как лев: «Это мой

мальчик! Он для меня всё! Забудьте про все правила, если

нужно я заплачу штрафы, полицейских тоже оставьте мне», и

женщина сделала всё, как он просил. Она мчалась быстрее

пули, и мы добрались до детского корпуса больницы в Мальмё.

Ситуация, как мне сказали, была критическая. У меня спина

стреляла, а папа что-то слышал о людях, у которых это

происходит, поэтому вроде начал ругаться. Он готов был

поставить весь город на уши, если бы что-то пошло не так.

Но он вроде успокоился, я лежал на животе, а в позвоночнике

стреляло. У меня диагностировали менингит, медсестра

опустила жалюзи и погасила свет. Вокруг меня было темно, мне

дали какие-то лекарства, а папа смотрел на меня. В пять утра

следующего дня, я открыл глаза, и боль ушла. До сих пор не

могу понять, отчего всё это было. Может, я плохо за собой

В тот раз, когда нас в зимних куртках поймали в универмаге

Уэсселс, мне ещё повезло. Мы там набрали на 1400 крон. Это

вам не конфетки воровать. Папин друг должен был приехать и

забрать нас, а когда домой пришло письмо о том, что Златан

Ибрагимович арестован за воровство, бла бла бла, я успел

порвать его прежде, чем оно бы попалось на глаза отцу. Мне

повезло, и я продолжил воровать, хотя да-да-да, это могло

закончиться плачевно.

Одну вещь я могу сказать наверняка: я никогда не имел никакого

отношения к наркотикам. Я был целиком и полностью против

них. Я не только пиво папино выливал. Я выбрасывал мамины

сигареты.

Я ненавидел любые яды. Когда я первый раз напился, мне было

лет 17-18, и меня вырвало на лестничной клетке. Ничего

удивительного, так со многими было. После этого я долго не пил.

Разве что случился небольшой коллапс во время празднования

первого скудетто с Ювентусом. Это всё Трезеге, змеюга,

заставил меня сыграть с ним в литрбол.

Мы с Санелой следили за Кеки в Русенгорде. Ему было

запрещено пить и курить, иначе мы пришли бы за ним. С моим

младшим братом было не так, как со всеми.

Мы заботились о нём. Что касается чувств, тут ему помогала

Санела. Что пожёстче — ко мне. Я был за него горой. Я взял на

себя ответственность. Но была и другая часть меня. Я никогда

не был святошей. Я не был особо добр к друзьям или

товарищам по команде. Я был агрессивен, творил неведомую

херню. Если бы сейчас кто-то вёл себя так по отношению к

Макси и Винсенту (прим. переводчика — дети Ибрагимовича), я

пришёл бы в бешенство. Но это факт, о котором нельзя

забывать. Я был двуликим уже тогда.

Я был дисциплинированным, но диким. Пытался выяснить, что с

философской точки зрения это значит. Я и говорил, и делал. То

есть, не просто говорил: «Я лучший, а ты вообще такой?».

Конечно, нет, это всё так по-детски, но ты либо выполняешь,

либо пустословишь, как эти шведские звёзды. Я хотел стать

Это был первый раз, когда мы всей семьей переругались. Мама

была горда, но я предполагаю, что они с сестрой что-то

скрывали. Я это понял. Такие вещи не забываются. Я вообще

злопамятный. Я помню всё то плохое, что мне сделали, и могу

держать в себе обиду долгие годы. Но сейчас это зашло

слишком далеко.

Нас было пятеро у мамы, и вдруг стало только трое: я, Санела и

Александр. Ничего нельзя было вернуть. Это было словно в

камне высечено. Сводная сестра была больше не с нами, годы

шли. Она ушла. А спустя 15 лет неожиданно позвонила маме. У

неё уже был сын, мамин внук, словом.

«Привет, бабуль», — сказал он, но мама не желала слушать.

«Мне очень жаль», — ответила сестра и повесила трубку.

Я не мог поверить в то, что услышал. Мне стало плохо. Это

невозможно описать. Я хотел исчезнуть. Испариться. Не делайте

так! Никогда в жизни! У нас в семье все такие гордые. Это

погано. Но я, несмотря ни на что, был счастлив. У меня был

футбол.

«Кто выпустил этого иммигранта».

Я — Златан. Часть шестая

В Росенгарде у нас были разные области (огороженные места

или общины), ни одна из них не была лучше или хуже другой,

правда, одна из них называлась цыганской и имела довольно

низкий статус. Это всё не выглядело так, будто бы турков и

албанцев собрали в одном месте. Это была область, где не

имело значения откуда твои родители. Но вы должны были

оставаться в своей собственной общине и моя, где у мамы был

дом, называлась Тёрнросен. Тут были качели, игровая

площадка, футбольное поле, где мы играли каждый день. Иногда

мне запрещали играть. Я был слишком мал. И в одно мгновение

всё перевернулось.

голоден.

На некоторое время я стал вратарем. Почему так получилось я

не знаю. Возможно, что я сказал предыдущему, что он отстой и я

смогу сыграть лучше него. Скорее всего, так и было. Но в игре я

пропустил много голов, а потом был взбешен. Я орал на всех,

называл их дерьмом. Кричал, что футбол дерьмо. Что весь мир

– дерьмо, и что я хотел бы играть в хоккей: «Хоккей намного

лучше, долбанные вы идиоты! Я стану хоккеистом! Убейтесь!»

И я решил пойти в хоккей. Мне хватило одного взгляда. Черт

побери, сколько для него нужно всякой дряни. А главное, сколько

на этот хлам нужно потратить денег. Единственным вариантом

осталось возвращение в этот дерьмовый футбол. Но я перестал

быть вратарем и пошёл в атаку. Подобрел.

Однажды мы готовились к игре. Меня там не было, но все

спрашивали: «Где Златан? Где Златан?» До начала матча

оставалась минута, а тренер и мои партнеры по команде,

вероятно, хотели меня убить: «Где он? Какого хера его нет на

такой важной игре, как эта?». Но потом они увидели, что какой

то сумасшедший парень едет на велосипеде, как последний

идиот на украденном велосипеде мчится к тренеру. Что за

сумасшедший собирается переехать его? Прямо перед ним я

резко затормозил, отбросил велосипед и ринулся на поле.

Думаю, что тренер сошёл с ума от ярости.

Песок попал ему в глаза. С минуту он не видел. Но он позволил

мне играть и вроде мы выиграли. У нас была хорошая банда.

Одно время меня наказали за какое-то дерьмо, и в первом

тайме я сидел на скамейке. Против каких-то слабаков мы

«летели» 4-0, иммигранты обыгрывали хороших парней, в

воздухе витала агрессия, я был очень зол и был на грани от

срыва. Как мог этот идиот оставить меня на скамейке?

– Ты тупой? - спросил я тренера.

– Спокойнее, спокойнее, в скоро я выпущу тебя.

был папой. Он был безнадежен. Он был фантастическим. Он

был вершиной и одновременно низиной. Я не рассчитывал на

него так, как это обычно делают дети. Но все же, я думаю, у

меня были надежды на его счёт. Блин, вот представьте себе его

реакцию, если бы он видел удивительный материал, какую

нибудь бразильскую вещицу? У папы были моменты, когда он

выглядел увлеченным. Он хочет, чтобы я стал юристом.

Не могу сказать, что я верил в возможность этого. В моих кругах

трудно стать адвокатом. Ты совершаешь сумасшедшие вещи и

мечтаешь стать крутым парнем. У нас не было практически

никакой поддержки от родителей, но это было не всё: «Могу ли я

рассказать шведскую историю для тебя?» Вокруг играла

югославская музыка, валялись банки с пивом, холодильники

были пусты, а говорили лишь о балканских войнах. Но иногда,

вы знаете, шла речь и о футболе и когда папа заводил о нём, я

был просто счастлив. А в один прекрасный день, который я

помню до сих пор, тогда в воздухе парило торжество, он сказал:

– Златан, пришло время играть в каком-нибудь большом клубе.

– Что ты имеешь в виду под «большим» клубом?

– Хорошую команду, Златан. Мне нравится, например,

«Мальмё».

Не думаю, что я его понял. Что было такого особенного в этом

«Мальмё»? Я ничего не знал о их составе. Но знал немного о

самом клубе. Как-то я и мой FK Balkan встречались с ними, и я

подумал: почему бы и нет? Тем более, если об этом говорит мой

папа. Но я даже не знал, где находится их стадион или что

нибудь ещё в городе, связанное с клубом. Мальмё для меня был

неизвестным. Это был другой мир. Мне было целых тринадцать

лет, прежде чем я оказался в центре города, и я, честно говоря,

ничего не понял о жизни там. Зато я разузнал дорогу и мне

потребовалось тридцать минут, чтобы на велосипеде с

полиэтиленовым пакетом в руках, где лежали мои вещи,

добраться туда. Я, конечно же, нервничал. Мальмё – это

серьёзно. Это было не обычное «на, поиграй, малыш». Здесь ты

был как на суде, ты должен был занять чье-то место. Я сразу

заметил, что не был похож на других, и уже было приготовился

слишком много дриблингую, кричу на товарищей по команде,

имею неправильных подход и всё в таком роде. В те годы я

узнал нечто важное. Если есть такой парень, как я, но

уважаемый, то я должен быть в пять раз лучше, чем Леффе

Перссон [шведское имя – прим.] и все остальные. Приходилось

тренироваться в десять раз интенсивнее. Или не будет ни

единого шанса. Ни в коем случае. Особенно, если ты вор

великов.

«Кто вы все такие?».

Я - Златан. Часть седьмая

Очевидно, что я должен был проявлять себя лучше, чем все

остальные. Вероятно, я хотел изменений. Я был не до конца

безнадежен. Но тренировочное поле было очень далеко, в семи

километрах, и я часто ходил пешком. Но соблазн был велик,

особенно если я видел хороший велосипед. Однажды я заметил

жёлтый велосипед с несколькими коробками и понял, что он

почтальона. Я залез на него и катался кругами с письмами

соседей, а потом спрыгнул и просто поставил его в углу. Я не

хотел красть письма других людей.

Один раз велосипед, который я украл, украли у меня. Я стоял

беспомощно возле арены, путь домой был долог, а я был

голодным и нетерпеливым. Пришлось украсть еще один

велосипед, стоящий возле раздевалок. Взломал замок. Это был

хороший велосипед, и я был осторожен, припарковывал его

подальше, чтобы старый владелец вдруг не заметил. Но через

три дня нас позвали на собрание. Уже тогда все знали о моих

проделках. Собрание обычно подразумевает проблемы и

проповедь. И я сразу же начал придумывать умные оправдания.

Мол, это не я, а мой брат. Как оказалось, собрание было

посвящено велосипеду помощника тренера.

– Кто-нибудь видел его?

Никто не видел. Никто кроме меня. Но в такой ситуации лучше

молчать. Это работает. Ну или можно поидиотничать: «О-о-о,

усложнял. Вместо того, чтобы сказать: «У меня есть только 20

крон», я говорил «У меня нет ничего, ни копейки». Я был

жестким парнем из Росенгарда. Я был другим. Это стало моим

самоутверждением, самоопределением, и я наслаждался им всё

больше и больше. Меня никогда не волновало то, что я ничего

не знаю об идеалах шведов.

Иногда мы были боллбоями, когда играла старшая команда.

Однажды «Мальмё» играл с «Гетеборгом», большая игра, и мои

одноклубники сходили с ума от желания заполучить автографы у

местных звезд, особенно у кого-то по имени Томас Равелли,

который стал героем после отбитых пенальти во время

чемпионата мира. Я никогда не слышал о нем, ничего не мог о

нем сказать. Не хотел делать из себя дурака. Правда, чемпионат

мира я смотрел. Но я был из Росенгорда. Мне не наплевать на

шведов, но тогда я болел за бразильцев, за Ромарио, Бебето и

остальную банду, и единственное, что меня интересовало в

Равелли, были его шорты. Я размышлял о том, где бы украсть

таких парочку.

Также мы продавали Biglotto (шведские лотерейные билеты),

чтобы принести деньги клубу, но я понятия не имел, что это за

лотерейные билеты и для чего они. Я никогда не слышал, как

привлечь к своему товару внимание. Но я старался, чтобы

продать эти билеты.

– Здравствуйте, здравствуйте. Меня зовут Златан. Извините за

беспокойство. Хотите лотерейный билет?

Работало плохо. Я продал всего один билет и еще несколько

рождественских календарей. Полный ноль, а теперь всё

непроданное должен был купить мой папа. Это было

несправедливо. Денег не было и не было необходимости

покупать бесполезную вещь домой. Это было глупо, и я не

понимаю, как они могли отправлять детей, чтобы они

уподоблялись нищим.

Мы играли в футбол, мы выглядели потрясающе. Тони

Флайджер, Гудмундур Мете, Матиас Конча, Джимми Таманди,

Маркус Розенберг. И я. Я становился всё лучше и лучше, но они

требования тренеров, чтобы стать лучше. Но это не всегда было

легко. Иногда мне было больно, наверное, из-за влияния

ситуации, которая сложилась между папой и мамой. Во мне

было много дерьма, которое должно было вырываться наружу.

В школе Сордженфри мне дали школьного надзирателя. Я был

зол. Да, я был неряшлив. Может быть хуже, чем все они. Но

надзиратель! Убирайся отсюда. У меня были хорошие оценки по

таким предметам, как английский язык, химия и физика. Я не

был каким-то наркоманом. Я даже не курил сигарет. Я просто

совершил несколько глупых поступков. Но речь зашла о

помещении меня в специальную школу. Они хотели заклеймить

меня, чтобы я чувствовал себя, как будто бы я какое-то НЛО. Во

мне что-то тикало, будто бы бомба. Нужно ли говорить, что я

был хорош на уроке физкультуры? Может быть, я был немного

рассеян в классном кабинете, мне трудно было корпеть над

книгами. Но я мог сосредоточиться тогда, когда бил по мячу или

яйцу.

Однажды на уроке физкультуры этот надзиратель следил за

мной. При любом движении он следовал по пятам, точно тень.

Тогда я разозлился. Я отбил мяч прямо ей в голову. Она была

потрясена и просто ошарашенно смотрела на меня, потом

позвонила моему папе и завела разговор о психиатрической

помощи, специальной школе и всяком подобной дерьме, и вы

знаете, что говорить об этом моему отцу нелегко. Никто не

приемлет слышать гадости о своем ребенке. Он рассердился,

прилетел в школу и в ковбойском стиле заявил:

– Кто вы такие? Приперлись сюда и говорите о психиатрической

помощи? Она вам самим нужна. С моим сыном все в порядке, он

хороший ребенок, так что вы все можете трахнуть себя!

Он был сумасшедшим югославом в расцвете сил. Немного позже

надзирателя убрали. Я вернул доверие к себе. Но что это было?

Надзиратель для меня! Это сводило меня с ума. Вы не можете

разделять детей на подобные группы. Вы не можете!

Если кто-то сегодня будет пилить моих детей – Макси и Винсента

– говорить, что они «другие», я бы им устроил. Обещаю. Я

В команде было несколько выскочек. Там были и девчонки тоже,

ну и крутые парни, которые стояли все такие модные и

приодетые по углам и курили. Там у меня была спортивная

обувь и экипировка от Nike и Adidas, это было офигенно, я

постоянно в ней ходил. Но я не знал, что мой главный бренд —

это Русенгорд. Это как знак. Будто меня преследовал

дополнительный учитель.

В школе они были одеты в рубашки от Ральфа Лорена, а обуты в

Тимберленды. Именно так! Я раньше очень редко видал парней

в рубашках. Я думал, что с этим надо что-то делать.

Симпатичных девчонок в школе было предостаточно. Но если вы

выглядите, как парень из гетто, то поговорить вряд ли удастся. Я

обсудил это с отцом, вышел спор. Мы получали пособие (прим.

автора — в Швеции в течение 3-х лет каждый ребёнок получает

определенную сумму денег). 795 крон. Папа считал

естественным, что деньги должен забирать он, ведь он, как он

говорил, за всё платил. Я считал иначе:

Ты же знаешь, я не могу быть главным школьным выродком!

В каком-то смысле он принял мой аргумент. Я получил пособие и

счёт в банке. Деньги приходили 20-го числа каждого месяца, и

многие из моих кентов собирались у банкомата в 23:59 за день

до этого и ждали денег. Они шумели: дадут ли деньги прямо в

полночь? Десять, девять, восемь…Я как-то спокойнее к этому

относился. Но утром я снял часть денег и купил себе пару

джинсов от Дэвиса.

Это были самые дешёвые. Иногда покупал несколько рубашек,

три вещи по цене одной. По-разному пробовал. Ничего не

работало. Я всё ещё был заклеймен Русенгордом. Я не

вписывался. Мне так казалось. Я всю жизнь был мелким. Но тем

летом я за несколько месяцев вырос сантиметров на 30. Как

дрищ выглядел. Мне нужно было самоутверждаться, и впервые в

жизни я стал зависать в центре: в Бургер Кинге или на

площадях.

Я занимался какой-то херней. Но так было нужно. Иначе у не

было бы никаких шансов в школьной тусовке. Я украл у парней

«О чем это вы? Как вы можете такое говорить?»

«Ты травмирован», повторил он. Я поверить не мог. Зачем он так

делал, когда на носу были игры в чемпионате.

«Вы так говорите только потому, что не хотите, чтобы я играл».

Но нет, он всё думал, что я травмирован, и это меня бесило. Всё

это было очень странно. Никто мне ничего подобного не говорил.

В том году Мальмё выиграл молодёжный чемпионат Швеции без

меня, что уверенности мне, конечно, не придавало. Да, я много

дерзил. Когда мой учитель итальянского выгнал меня из класса,

я сказал: «Да плевать я на вас хотел. Я всё равно выучу

итальянский, когда стану профессиональным футболистом и

буду играть в Италии». Забавно, правда? Тогда это было пустой

болтовнёй. Я и сам-то не особо верил в это. Да и как я мог в это

поверить, даже не будучи основным игроком в молодёжной

команде?

В то время у взрослой команды были проблемы. Мальмё —

лучшая команда страны. Когда старикан вернулся в Швецию в

70-х, клуб тотально доминировал. Они даже доходили до

финала Лиги Чемпионов, или Кубка Чемпионов, как он тогда

назывался. Но никого из юниоров в команду не брали. Вместо

этого переманивали персонал из других топ-клубов. Но в том

году ситуация изменилась. Клуб провалил сезон, и никто не знал

этому причин. Мальмё всегда был в авангарде, а сейчас

спустился в арьергард. Они действительно плохо играли.

Экономика была ни к чёрту. На других игроков денег не было, и

парни из молодёжной команды получили шанс. Вы представить

себе не можете, как мы это обсуждали! Кто получит шанс

следующим? Он? Или он?

Это Тони Флайгер, конечно же, а ещё Гудмундур Мит и Джимми

Таманди. Обо мне они даже не думали. Я был последним из тех,

кого стали бы брать. Ну, я верил в это. И другие тоже. Честно

говоря, не на что там было надеяться. Если уж даже тренеры

молодёжной команды держали меня на банке. С чего бы я

понадобился взрослой команде? Да ни с чего. Но я был не хуже

кромки поля, я подумал, что кто-то ему настучал. Какая-то

жалоба. И тогда я всё больше разочаровывался в футболе, да и

других сферах успехов у меня не было, особенно в школе. Я

был застенчивым и робким, иногда всей моей едой был только

школьный обед. Я набрасывался на него как безумный. Все

остальное меня не волновало. Я учился всё меньше, и в итоге

меня и вовсе выперли из школы, да и дома было полно проблем.

Я шел словно по минному полю, отдаваясь в полной мере только

футболу. В комнате у меня висели плакаты Роналдо.

Роналдо — настоящий мужик. Не только из-за его техники и

голов на Чемпионате Мире. Он во всём был крут. Я хотел стать

кем-то вроде него. Отличаться от всех. А шведские футболисты

— это вообще кто? В сборной не было ни одной суперзвезды,

никого, о ком бы знал весь мир. Я изучил манеру его игры,

старался повторять его финты. И мне казалось, я реально

становлюсь лучше. Я прямо-таки танцевал с мячом.

Но что это мне давало? Да ничего. Мир несправедлив. Такому,

как я, не стать звёздой футбола, у меня нет шансов. Что бы я

там не умел. Такие дела. Это убивало. Я пытался искать другие

пути. Но ухватиться было не за что. Я просто играл. В тот день,

когда я тренировался на первой площадке Мальмё U-20, Роланд

Андерссон стоял рядом и наблюдал. Теперь этой площадки

больше нет. Это было футбольное поле с травяным покрытием,

оно находилось рядом со Стадионом Мальмё. И вот, наконец, я

услышал, что Роланд Андерссон хочет поговорить со мной. И

хоть этого я и добивался, мне, честно говоря, стало страшно. Я

стал лихорадочно соображать:

«Я угнал чей-то велосипед? Побил кого-то?» Я прошелся в

мыслях по всем своим глупым поступкам, их было

предостаточно. Но единственное, чего я не мог понять: как это

могло касаться его? Я приготовил тысячу оправданий. У Роланда

громкий и низкий голос. Он славный, только довольно строгий.

Роланд всегда контролировал все происходящее, так что мое

сердце бешено колотилось.

Я слышал, что Роланд Андерссон играл за сборную на

«Неожиданная встреча».

Я — Златан. Часть девятая

В Мальме была такая штука, которую называли Милен

(буквально переводится как «Миля», но это десятикилометровая

дистанция). Милен была чертовски длинной дистанцией. Мы

бежали от нашего стадиона к Water-Tower вниз через Лингэмн

роуд, мимо по-настоящему дорогих домов с шикарным видом на

океан, один из их помню особенно хорошо, он был розовым,

потрясал воображение и мы думали: «Вау, кто те люди, которые

живут в этом доме? Это же можно сойти с ума, сколько у них

денег».

Мы продолжали бежать по направлению Кунгспаркена, через

туннель, и дальше до школы Borgar, этот, когда все девушки и

эти снобы видели меня, был прекрасен. Я получал такое

удовольствие от этого! Это было моей местью. Вот я, выродок из

Росенгарда, у которого едва хватало смелости заговорить с

девушкой, и теперь я бегу рядом с крутыми парнями из MFF

такими, как, например Матс Лилиенберг. Это было

действительно круто, и я включился в систему. Вначале я бежал

быстро. Я был новичком в основной команде и хотел показать,

что я умею. Но потом я понял важную вещь: главное произвести

впечатление на цыпочек.

Вот почему я, Тони и Мете проделывали разные хитрости. Мы

бежали первые 4 километра. Но на Лингэмн роуд мы тихонько

останавливались у автобусной остановки. Никто не видел нас.

Мы были последние в строю и легко могли идти к автобусу и

сесть в него. Конечно, мы ржали как маньяки. Какой смелый

поступок! Но мы должны были спрятаться, когда проезжали

мимо ребят. Я знаю, что проделки с автобусом не лучший

показатель отношения к делу! В конце долгого пути мы

выскакивали из автобуса, хорошо отдохнувшие и с далеко

впереди от остальных ребят, прятались за углом. Когда команда

пробегала мимо нас, мы начинали бегать как черти впереди всех

и имели отличный шанс покрасоваться перед школой. Девочки,

наверное, думали, вау, эти ребята и впрямь сильные.

На другой день вовремя Милена я сказал Томи и Мете: «Это же

смешно. Давайте вместо этого украдем велосипеды». Я думаю,

этого же момента все пошло не так и была опасность, что мы

вылетим во второй дивизион. В течение около шестидесяти лет

это был первый раз, и фанаты были сердиты и обеспокоены, а

на плечи парней постарше легло огромное давление. Они знали,

что это может означать для города, если они не сохранят

прописку в Аллсвенскан (Шведский элитный дивизион),

катастрофа и только. Не было время для вечеринок и всяких

бразильских штучек. Но я был очень рад, что меня позвали в

первую команду и я хотел показать кто я на самом деле.

Наверное, это не было подходящим временем.

Но это было у меня в крови. Я был частью банды. Я хотел,

чтобы люди «поняли это» и решил не отступать.Когда Джонни

Федел, голкипер, еще в первый день пробормотал «где, мать

вашу, мячи», это заставило меня вздрогнуть, особенно когда все

посмотрели на меня в ожидании, что я должен принести эти

мячи. Но никогда в жизни я бы не выполнил этот приказ, даже

когда он разговаривал таким тоном.

«Если они нужны тебе, ты должен пойти и сам принести их!» –

пробормотал я, и это не было привычным делом в MFF.

Во мне снова проснулось гетто, а это здесь не приветствовалось.

Но меня поддерживал Роланд и помощник тренера Томас

Сьёберг, я чувствовал это, несмотря на то, что они, безусловно,

больше верили в Тони. Он получал игровое время и забил в

своем дебютном матче. Я сидел на лавке и трудился еще

усерднее. Но это не помогало. Может этого было достаточно и

не надо было спешить. Но я так не мог. Мне нужен был шанс,

чтобы показать всё то, что я умею, и немедленно. Все было не

так гладко, а девятнадцатого сентября 1999 года мы встречались

с «Халмстад» на их поле «Орьянс Валл».

Эта игра была решающая. Если бы мы выигрывали или играли

в ничью это означало, что мы и в следующем сезоне будем

играть в Аллсвенскан. А если нет, то нам пришлось бы играть в

стыковых матчах, и все в команде были нервными и

напряженными. Нам перекрывали воздух. В начале второго

тайма наш форвард – Никлас Гудмунссон – получил травму и я

надеялся получить шанс. Но время шло, а Роланд даже не

Смотрите сюда! Я хотел крикнуть им. Смотрите на самую

классную вещь в мире! Это было и впрямь странно, не так ли? Я

еще почти ничего не сделал, не так много в любом случае. Но

уже новые фаны появлялись из не откуда, и я хотел показывать

побольше финтов. Эти маленькие дети давали мне право играть

так, как я умел. Они бы ни приходили смотреть на мою игру, если

я был бы самым скучным игроком в команде! Я начал играть для

этих ребят, и с самого начала я давал автографы всем. Никто не

должен был оставаться без него. Я сам был молод. Я прекрасно

понимал, как бы я себя чувствовал, если у моих друзей он был, а

у меня нет.

«Все довольны? - спрашивал я перед тем как уйти. Это было

каким-то безумием. Это походило на то, что я становился

местной знаменитостью в то же самое время, когда мой клуб

проживал самые тяжелые времена. Когда мы дома проиграли

«Треллеборгу», зрители на трибунах плакали и кричали Роланду

«Подай в отставку!». Полиция вынуждена была вмешаться и

защитить его, потом камни полетели в сторону автобуса

«Треллеборг», начались беспорядки и всякое дерьмо, и ничего

не менялось еще пару дней, когда мы были униженны «AIK»-ом,

и мы были на грани от катастрофы.

Мы вылетели из высшего дивизиона. Впервые за шестьдесят

шесть лет «Мальмо FF» вылетел из высшего дивизиона и люди

сидели в раздевалке прячась за полотенцами и майками, в то

время как менеджеры пытались успокоить или что-то в этом

роде, но разочарование и позор царили везде, а некоторые

наверняка думали, что я был главной дивой, кто просто бегал

вокруг и дриблинговал в таких важных матчах как этот. Но меня

это не очень то волновало. Меня заботили более важные вещи.

Случилось что-то невообразимое.

Это стало понятно, когда меня перевели в первую команду. У нас

была тренировка и конечно мы были «Мальме FF». Мы были

или должны были быть гордостью города. Но посмотреть наши

тренировки приходили не многие, их это особо не интересовало.

Но в этот полдень показался мужчина в годах с темно-серыми

волосами. Я увидел его из далека. Я не узнал его. Я заметил,

что он смотрел на нас из-за деревьев, у меня было странное

меня, и призы Голдболларна (Золотой мяч, который вручается

игроку года в Швеции, его Златан получил шесть раз подряд).

Назовите все, что угодно, и он найдет это. И поверьте, все было

не разбросанно, как раньше были раскиданы его вещи. Все на

своем месте. Он может найти все, что угодно за секунду.

С того дня он начал жить для меня и моего футбола, и очевидно

это помогло ему чувствовать себя лучше. Он был одинок.

Санела больше не общалась с ним из-за его пьянства, нрава, из

за всех грубых слов в адрес матери и это оставил свой отпечаток

на нем. Санела была его сердцем и всегда будет. Но сейчас

больше ее не было для него. Она порвала с ним и папа

нуждался в чем-то новом, и сейчас он получил это. Мы стали

разговаривать каждый день, и все это стало движущей силой и

для меня тоже. Это было круто. Как говорится, футбол творит

чудеса, и я стал больше стараться. Вылет во второй дивизион

сделал моего старика моим самым большим фанатом!

Я не знал, что делать. Следовало ли мне играть в Супереттане,

как они сегодня называют второй дивизион, что за дурацкое имя,

кстати, или искать что-то другое? Ходили разговоры, что «AIK»

интересуется мной. Но было ли это правдой? У меня не было

ответа. Я не знал насколько чертовски хорош я был. Я даже не

имел место в основе MFF. Мне было восемнадцать, и я должен

был подписать взрослый контракт. Но я ждал. Все было

ненадежно, особенно когда Роланда Андерссона и Томаса

Сьёберга уволили. Они поверили в меня тогда, когда остальные

презирали. Получу ли я хоть какое-то игровое время, если

останусь? Я не знал и сомневался. И я, и отец, мы оба

сомневались. Насколько хорош я был на самом деле?

У меня не было ответа. Да, я подписывал автографы для

детишек. Но определенно это ничего не значило, и моя

уверенность шаталась то вверх, то вниз. Первые ощущения

радости, что я наконец-то в первой команде, начали исчезать.

Затем я встретил парня из Тринидада и Тобаго. Это было во

время предсезонки. Он был крутым. Он был на просмотре, и

после он подошел ко мне.

– Эй, парень, – сказал он.

некоторые девочки-подростки, а также, некоторые взрослые. Это

было началом моей истерии, всей этой «Златан, Златан!»,

которая стала моей жизнью и которая поначалу казалась такой

нереальной: Что происходит? Это они обо мне разговаривают?

Я бы солгал, если бы я не сказал, что это действительно было

круто. Хочу сказать, ну чего ожидали? В течение всей моей

жизни я пытался привлечь внимание и вдруг сейчас люди из не

откуда подходят, чертовски впечатлённые мной, просят у меня

автограф. Конечно, это было круто. Это было самым большим

толчком на свете. Я зарядился. Меня наполнило адреналином. Я

двигался вперед. Ну знаете, я слышал, как многие люди

говорили: «О, у меня тяжёлые времена, люди кричат под моим

окном. Они хотят мой автограф. Мол, бедный я». Это фигня.

Вы получаете удовольствие от таких вещей, поверьте мне,

особенно когда вы проходили через то, через что проходил я, да

еще были ребенком из гетто. Это как самые яркие прожекторы

направлены на тебя. Безусловно, я еще не мог понять некоторых

вещей, как например когда люди используют зависть и прочие

психологические штучки чтобы сломать тебя, особенно если ты

из неправильного места и не ведешь себя любезно и по

шведски. Они частенько дразнили меня. Часто бывало, мол, «Ты

просто счастливчик!» или «Кем ты себя возомнил?»

Я отвечал, становясь еще более дерзким. Что еще я мог делать?

Я не был воспитан, чтобы извиняться. В моей семье не говорят:

«Прости, прости, мне очень жаль, что ты обиделся!» Мы

соримся, если надо, и не доверяем людям просто так. Каждый в

моей семье имеет свои проблемы и мой старик всегда говорил:

«Ничего не делай преждевременно. Люди всего лишь хотят

получить преимущество над тобой». Я слушал и впитывал. Но

это было нелегко. Все это время Хассе Борг бегал рядом в

красивых костюмах и пытался подсунуть мне взрослый контракт.

Он действительно рассчитывал на меня и я был польщен этим.

Я чувствовал себя важным. К этому времени у нас уже был

новый тренер – Майк Андерссон – но я еще точно не знал,

сколько мне дадут играть. Майк Андерссон в атаке видел

Никласа Киндвалла и Матса Лиленберга, а меня в запасе, а я не

хотел опускаться в Суперттан только чтобы сидеть на лавке.

А потом какая-то фигня, что я в действительности не был

звездой, а я верил в это, и что любой другой может делать те же

трюки. Они просто не хотели показывать и действовать как

Марадона, и я взбесился. Здесь есть одна моя фотография, где

я стою у автобуса в Гюннилесе очень расстроенный.

Но все прошло со временем. Я начал играть лучше и я должен

отдать должное Хассе Боргу: Супереттан дал мне время и

возможность прогрессировать. В чем-то я был благодарен

вылету, и совсем скоро что-то начало происходить.

Это безумие, если думаешь об этом. Я еще не был Роналдо, а

газеты в Швеции обычно не заботятся о футболе второго

дивизиона. Но в самых известных газетах были заголовки про

меня: «Супердива в Супереттане» и все такое, а в фан-клуб

«Мальме FF» нахлынул небывалый поток женщин, а все парни

постарше в команде гадали: «Что происходит? Что случилось?»

И это реально нелегко было понять, особенно мне. На трибунах

люди размахивали постерами: «Златан король», и кричали

крутые слоганы, мол, я рок-звезда, когда я показываю свой

дриблинг. Что случилось? Что это все значит? Я не знал. Я до

сих пор не знаю.

Но я видел, что многие становятся счастливее, когда я делаю

свои трюки и слышал много «Вау» и «ох и ах», как впрочем, и

сейчас, прямо как во дворе у мамы, и это стимулировало меня.

Я взрослел, когда люди по всему городу узнавали меня,

девчонки кричали вслед, дети подбегали ко мне со своими

блокнотиками для автографов и я делал свое дело еще лучше.

Но конечно иногда это выходило из-под контроля. Впервые в

жизни у меня появились какие-то деньги, и после своей первой

заработной платой я получил права. Для парня из Росенгарда

автомобиль – это что-то фундаментальное, это однозначно.

Но затем появился один болван, ну один из этих фотографов,

которые вес день сидят и слушают полицейское радио, и

сфоткал, а я как идиот широко улыбнулся, потому что все эти

журналистические штучки были для меня новинкой. Оказаться

на страницах газет все еще было крутой вещью, и не важно из-за

фантастического гола или если копы поймали меня. Вот почему

я улыбался как клоун, а мой друг пошел еще дальше. Он

вставил фото в рамку и повесил на стену, а тот старик, знаете,

что он сделал? Он дал интервью и заявил, что он на самом деле

милый старик из церкви, который просто хотел помочь

проституткам. Убирайтесь отсюда! Но история еще висела в

воздухе. Даже поговаривали, что некоторые клубы из-за этого не

хотели меня покупать. Наверняка, это была чушь собачья.

После всего этого газеты стали еще резче по отношению ко мне,

а мои одноклубники все жаловались и жаловались: «Он еще

многому должен научиться», «он еще совсем сырой», и в самом

деле я достал их. Со мной не могло быть легко. Им наверняка

стоило раз и навсегда поставить меня на место. Я здесь

оказался из неоткуда и за неделю получал больше внимания,

чем все эти парни за всю свою карьеру, а в добавок к этому

какие-то типы в крутых костюмах и дорогих часах показывались

на жалких трибунах сельских стадионов, где мы играли в том

сезоне, эти парни не были местными и приходили сюда

посмотреть на меня.

Сейчас я даже не помню, понимал я это, или думал хотя бы об

этом. Но люди начали говорить об этих парнях, и говорилось, что

они были скаутами из европейских клубов, и они приходили

посмотреть на меня. Парень из Тринидада и Тобаго на самом

деле готовил меня к этому, и это еще казалось нереальным и я

пытался поговорить об этом с Хассе Боргом. Но он все уходил от

ответа. И казалось, что это тема ему не очень и нравится.

– Это правда, Хассе? Зарубежные клубы интересуются мной?

– Успокойся, сынок.

– Но кто именно?

вариант. Он рассердился, и попросил у меня номер Хассе Борга.

Он позвонил один раз, второй, третий, и наконец, он дозвонился,

и не согласился на «нет» по телефону. Он потребовал встречи и

добился её. Мы должны были встретиться с Хассе Боргом в

десять на следующий день в его офисе, можете себе

представить. Я нервничал. Папа – это папа, и я волновался, что

он может психануть, и честно говоря, он еще и был не в себе!

Папа вышел из-под контроля довольно скоро. Он вышел из себя

и ударил кулаком по столу:

– Мой сын лошадь, что ли?

Нет, конечно Хассе Борг не считал меня лошадью.

– Тогда, почему вы относитесь к нему как к лошади?

– Мы не относимся к нему…

Это продолжалось какое-то время, и, в конце, папа заявил MFF,

что они меня больше не увидят. Я не сыграю и минуты, если

контракт не будет пересмотрен. В этот момент Хассе Борг

побледнел, из чего я понял, что мы добились своего. Шутки с

моим отцом плохи. Он похож на льва. Мы получили свои десять

процентов, что означало очень многое. Вся заслуга

принадлежала папе, и все случившееся послужило уроком, что

надо держаться своего. Но я все еще верил Хассе Боргу на счет

агентов, что они воры. Он был моим наставником, типо

дополнительного папы. Он приглашал меня к себе на ферму в

деревне, я знал его детей и жену, даже видел собаку и

животных, спрашивал у него совет, когда купил свой Мерседес

Кабриолет по предварительному взносу.

В то же время, ну как вам сказать? Ситуация была на грани. Моя

уверенность росла, и я уже стал смелым. Я забивал еще более

искусные голы, и все те бразильские трюки, что я практиковал

часами, начали работать. Я был вознаграждён за свои усилия. У

меня были трудные времена в молодежной команде, и родители

жаловались: Ох, он снова дриблингует! Он не играет для

команды и все такое. Но теперь трибуны приветствовали и

– Конечно, с удовольствием!

Он пояснил, что это будет недолгое путешествие в разные

клубы, которые заинтересованы в моей покупке, и я

почувствовал, черт, это и в самом деле происходит.

«Извините, мистер Венгер, но нам это не интересно».

Я — Златан. Часть двенадцатая

Я не успевал за событиями. Всё происходило слишком быстро.

Еще недавно я был источником проблем в юниорской команде.

Теперь всё бурлило вокруг меня, и Хассе Борг и я поехали на

тренировочную базу АРСЕНАЛА в Сент-Элбанс, вы только

представьте себе это.

Вот оно, знаменитое поле, и я видел на нем Патрика Виейра,

Тьерри Анри и Дениса Бергкампа. Но круче всего было то, что я

встретился с Арсеном Венгером. Венгер в тот момент еще не так

уж долго был с клубом. Он был первым не-англичанином,

которого назначили главным тренером Арсенала, и в газетах

были заголовки вроде «Что за Арсен?» (Arsen Who?). Типа «Что

еще за черт этот Арсен Венгер?» Но прямо в свой второй сезон

он взял дубль – выиграл чемпионат и Кубок Англии,- и был очень

популярен, и я чувствовал себя маленьким мальчиком, когда мы

вошли в его офис.

Там были я, Хассе Борг и агент, имя которого я забыл, и меня

слегка трясло под пристальным взглядом Венгера. Он как будто

пытался просканировать меня и составить мнение на мой счет.

Он парень, который составляет психологические профили своих

игроков – устойчивы ли они эмоционально, и всё такое. Он

солидный, как все большие тренеры, и я решил для начала

поменьше разговаривать.

Я просто молча сидел и стеснялся, но скоро я потерял терпение.

Кое-что в Венгере растормошило меня. Он постоянно следил за

Мы поехали в Ла Мангу. Было начало марта, и мое тело

радовалось свету. Солнце сияло. Ла Манга — это узкая полоска

земли на юго-восточном побережье Испании, курорт с длинными

песчаными пляжами и барами. На материке поблизости

находятся спортивные базы, где именитые клубы проводят

предсезонные сборы. Я делил комнату с Гундмундуром Мете из

Исландии. Мы тренировались вместе начиная с детской

команды, и ни один из нас ни разу не был на базах вроде этой.

Мы ничего не знали о распорядке, и когда опоздали на обед в

первый вечер, нас оштрафовали. Мы посмеялись над этим и на

следующее утро отправились на тренировку. Обычное дело.

Но я заметил знакомую фигуру у поля. Я напрягся: это был Йон

Стен Ольсен. К чему он тут? Я окликнул его: Привет, и ты здесь!

Ну и всё. Мне было не о чем волноваться. Обычное же дело. Я

привык к скаутам. Но на другой день здесь появился еще один

парень. Я узнал, что это был главный скаут из АЯКСА, и Хассе

Борг, казалось, действительно нервничал. «Вот сейчас дела

пойдут! Вот сейчас дела пойдут!» - говорил он, а я ему отвечал:

«Окей, ну и хорошо!»

Мне нужно было просто играть. Но это было не так уже просто.

Ведь тут же скауты из самого АЯКСА. И ещё приехал помощник

тренера, и я слышал от Хассе Борга, что едет кто-то ещё. Это

было прямо какое-то нашествие, и на следующий день мы

играли товарищеский матч с норвежской командой МОСС

(Moss). И на него пришел главный тренер АЯКСА, Ко Адриансе,

да еще и с Лео Бенхакером, спортивным директором.

Я тогда ничего не знал о Бенхакере. Я в то время ничего не

знал о европейских футбольных боссах. Но я сразу увидел, что

этот парень был большая шишка. Он был в шляпе в солнечный

день и стоял у бровки, дымя толстой сигарой. У него были

кудрявые белые волосы и его глаза словно светились. Люди его

сравнивают с безумным профессором из фильма «Назад в

будущее», но Бенхакер — это его более суровая версия.

Бенхакер излучал власть и крутость. Он был немного похож на

мафиозо, а я люблю такое. Это стиль, с которым я вырос, и меня

не удивило, что Бенхакер тренировал РЕАЛ МАДРИД, выиграв с

ними Лигу и Кубок. Было видно, что он тут главная фигура, и он

двух защитников и настиг мяч через несколько метров, уже в

штрафной, в идеально положении для удара пяткой. Я пяткой

прокинул его над еще одним защитником, рванул и ударил левой

слёта и в такой момент тебе остается только гадать, и ты

думаешь какую-то десятую долю секунды: Попаду? Промажу?

Но нет, мяч влетел в ворота. Это был один из самых красивых

голов, которые я забивал, и я носился по полю, крича и широко

раскинув руки. Журналисты, бывшие свидетелями этому,

решили, что я кричу «Златан, Златан!» Но с чего бы мне кричать

свое имя? Я вопил: «Showtime, showtime!” («Любуйтесь,

любуйтесь!») Это был гол на загляденье, шоутайм-гол, и я могу

только вообразить, что думал Бенхакер. Держу пари - он был

поражен. Он вряд ли когда-либо видел что-то подобное. Но

позднее я понял, что это его также и обеспокоило. Он нашёл то,

что искал - рослого игрока, техничного и опасного у ворот,

который забил эпический гол как по заказу. Но он был

достаточно умён, чтобы понять, что после такого перформанса

моя стоимость взлетит, и если другие большие клубы имели

своих шпионов возле поля, то начнется настоящая битва,

поэтому Лео Бенхакер решил действовать немедленно. Он

спрыгнул с крыши сарая и пошел искать Хассе Борга.

«Я хочу встретиться с этим парнем прямо сейчас»,- сказал он.

Ну, вы же понимаете, в мире футбола все решают не только

качества игрока, но и его личные качества. Нет ничего хорошего,

если у блестящего игрока неправильное отношение к делу. Вы

покупаете все сразу, в комплекте».

«Ну не знаю, возможно ли это», - сказал Хассе Борг.

«Почему же это может быть невозможно?»

«У нас может не оказаться времени. У нас много тренировок и

всё такое».

Бенхакер кипел, потому что, конечно же, он знал, что все это

значит.

Дело было совсем не в этих чёртовых тренировках. Хассе Борг,

должно быть, сам себе удивлялся. Все козыри были у него, и

«Это была игра-стратегия, и мной пожертвовали».

Я — Златан. Часть тринадцатая

Одна игра идет на поле. Другая игра идет на трансферном рынке

— и мне нравятся они обе, и я знаю в них немало трюков. Я

знаю, когда нужно держать свой рот на замке, а когда нужно

драться. Но я прошел в этом деле суровую школу. Вначале я не

знал ничего, я был просто пацан, который хотел играть в футбол,

и после той встречи в Ла Манге я долгое время не слышал ни

слова об Аяксе.

Я отправился домой, и в те времена я кружил по улицам в

мерседесе-кабриолете, в том, который мне дали во временное

пользование, пока прибудет тот, что я заказал. Ехал, куда глаза

глядели. Я просто катался по округе, чувствуя себя таким крутым

чуваком, и у меня на заднем сиденье лежал маленький

футбольный мяч, чтобя попрактиковаться в каких-нибудь

движениях при случае. В общем, это был самый обычный день в

Мальмо.

Оставалось всего несколько недель до начала сезона в

Allsvenskan (высший дивизион Швеции), и я собирался играть в

сборной U21 в Борасе, но в остальном всё было тихо. Я просто

ездил на тренировки, страдал фигнёй, тусовался с приятелями и

играл в видеоигры. И вот звонит телефон. Это был Хассе Борг. В

этом не было ничего странного. Мы часто друг другу звонили. Но

в этот раз его голос звучал иначе.«Ты очень занят?»- спросил он,

и я не мог ему чётко ответить.«Но ты готов? Ты в состоянии

прийти?»«Ну да. Что-то случилось?»«Они здесь»«Кто

«они»?»«Аякс. Приезжай в отель Сент-Юрген . Мы тебя ждём»,-

сказал он, и, конечно же, я покатил туда.

У отеля был припаркован Ягуар, и, естественно, у меня сердце

колотилось. Я осознал, что за дела творятся сейчас, и я же

сказал Хассе Боргу, что хотел быть проданным за рекордную

сумму. Я хотел войти в историю. Был один шведский игрок,

которого продали в Арсенал за 40 миллионов крон, это было

очень много для тех времен. И был еще один норвежец по имени

Джон Карью, за которого Валенсия заплатила 70 миллионов

крон. Это был рекорд в Скандинавии, и я надеялся его побить.

«Глянь на это. Вот что я прописал для тебя»,- сказал он, и я

поглядел в бумаги. Там говорилось про сто шестдесят тысяч

крон в месяц, и это была определённо целая куча денег. Типа,

вау, неужто я все это получу? Но я понятия не имел о том,

хорошая ли это была ставка на рынке, и я так и сказал.«Это

хорошо?»«Да, чёрт побери, это хорошо», - сказал Хассе. «Это в

четыре раза больше того, что ты получаешь сейчас». И я

подумал: окей, я верю, что он прав. Думаю, это куча денег. И я

ощущал, как он напрягся.«Ну ладно», - сказал я.«Блестяще,

Златан! Поздравляю!» Затем он вышел, сказав, что собирается

еще кое-что обсудить, и когда он вернулся, он прямо лучился от

гордости. Как будто он только что совершил величайшую сделку

в мире.

«Они оплатят твой новый Мерседес, правда, они заплатят за

него», - добавил он. Я думал, что это тоже было шикарно, и

ответил: «Вау, круто».

Но я всё еще ничего не знал об этих делах, даже не понимал,

что эта машина для них семечки, потому что в самом деле, вы

что — думаете, я был готов обсуждать всё это?

Это же был я, чёрт возьми! Я не знал о том, сколько

зарабатывают футболисты, сколько уходит на налоги в

Нидерландах, и у меня не было никого, кто мог бы говорить от

моего имени и представлять мои интересы. Я был

девятнадцатилетний парень из Росенгарда. Я ничего не знал о

мире. Я был ничем не умнее той же Сесилии, и как вы

понимаете, я думал, что Хассе Борг — мой друг, кто-то вроде

второго папы. Я даже не осознавал, что у него на уме было

только одно: получить деньги для клуба, и фактически я только

много позже понял, что за вибрации носились в той комнате.Но,

конечно же, мужчины в костюмах блюли свои интересы. Они не

могли договориться о моей цене, и главной причиной, по которой

они меня вызвали к себе, было то, что явно проще договориться

о трансфере, если вы сперва обозначаете зарплату игрока и

получаете его подпись. Потому что тогда вы знаете, о какой

сумме денег идет речь, И если ты такой проныра и устроил так,

что у парня зарплата меньше всех в команде, тогда за него

«Вы ублюдки, которые старались отлучить меня от

футбола!»

Я — Златан.Часть четырнадцатая

В прессе была настоящая Златан-оргия. Парень в золотых

шортах.

Златан Невероятный. Златан то и Златан, сё - и я читал и

смаковал это.

...Но тем не менее, когда я купил газеты на следующий день, -

там было полное безумие. В прессе была настоящая Златан

оргия. Парень в золотых шортах. Златан Невероятный. Златан то

и Златан, сё - и я читал и смаковал это. Помню, как-то мы с

Чиппеном (Ким Чельстрём) и Кеннеди Бакирчиоглу, игроками

молодежной сборной, вышли в Борасе чего-нибудь поесть. Мы

сидели себе в кафе, с плюшками и безалкогольными напитками,

когда вдруг появились девушки примерно нашего возраста, и

одна из них говорит, вроде как стесняясь: Это ты тот парень за

85 миллионов крон?» И что я мог на это ответить?

«Ну да»,- сказал я: «Это я». Мой мобильник непрерывно звонил.

Люди подлизывались ко мне, и поздравляли меня, и в основном

завидовали — все, кроме одного человека — это была мама.

Она совершенно вышла из себя: «Боже мой, Златан, что

случилось?» - вопила она. «Тебя похитили? Ты умер?» Она

видела меня по телевизору и на могла понять, о чем они говорят,

а что может хорошего случиться, если ты из Росенгарда и

попадаешь в медиа — обычно это означает, что дела плохи.

«Все в порядке, мама. Меня только что продали в Аякс»,- сказал

я ей, а она как разозлится! «Почему ты ничего не рассказал?

Почему мы должны узнавать об этом из телевизора?»Она тут же

успокоилась — я нахожу это очень трогательным, когда

вспоминаю, - и уже на следующий день мы с Йоном Стен

Ольсеном отправились в Нидерланды, и я был одет в розовый

свитер и коричневую кожаную куртку, которые были моей самой

клёвой одеждой, и я дал пресс-конференцию в Амстердаме. Там

была большая шумиха — фотографы и журналисты сидели и

лежали повсюду, а я сиял. Я смотрел на всех свысока. Я был

команды и должен держаться. И он пытается: «Я должен тебя

поздравить. Это блестяще! Ты должен использовать этот шанс»,

- сказал он, но кого он мог обмануть? Камера зафиксировала

всё.

(На YouTube есть все части этого документального фильма с

английскими субтитрами, рекомендую - примечание

переводчика)

Камера переходит с его грустных глаз на меня, и я сижу себе на

скамейке, сияя, счастливый, как дитя, и может быть, - даже не

знаю, - я был немного не в себе в те дни. Всё время что-то

происходило. Я хотел движухи, больше движухи. Типа,

поддерживаем градус и пусть шоу продолжается, и вот почему я

совершал кучу всяких глупостей. Я сделал мелирование на

волосах, и еще я обручился. Ну, обручиться с Мией было не

такой уж глупостью. Она была милая девушка, училась на веб

дизайнера, она была хорошенькая блондинка. Мы

познакомились на Кипре предыдущим летом, она там работала в

баре, и мы обменялись телефонами и начали вместе тусоваться

и веселиться в Швеции. Но помолвка была такой ураганной

штукой, и - поскольку у меня пока что не было опыта в общении

с медиа — я сказал о ней Руне Смиту из таблоида Kvaellposten.

Как раз тогда он спросил: «Что ты ей подарил на

помолвку?»«Какие еще подарки? У нее есть Златан.»У нее есть

Златан!

Такие высказывания всегда заметны, это звучало нагло, в точном

соответствии с моим медийным имиджем. И эту фразу мне всё

время припоминают. А случилось только то, что через несколько

недель Миа осталась ни с чем. Я разорвал помолвку, потому что

приятель меня убедил, что мне еще рано жениться, в общем, я

много что делал импульсивно. Я нёсся вперед. Слишком много

всего происходило вокруг меня.

Вот он я - эй, вы, ублюдки, которые строчили жалобы и

старались отлучить меня от футбола!

Приближалось начало сезона в Allsvenskan, и как вы можете

себе представить, я был обязан показать, что я стою те самые

там на газоне и впитывал все, поднеся руки к ушам, как бы

показывая — ещё, ещё. Если честно, все сомневающиеся в

одном были совершенно правы. Сцена была полностью готова

для провала. Это было слишком.

Свисток дал старт в без четверти девять, и шум стал еще

сильнее. В то время главным для меня было не забивать голы.

Это было шоу, искусство, все, в чём я упражнялся раз за разом,

и я сразу же обыграл в очко защитника АИК и выдал несколько

финтов. Затем я выпал из игры - и АИК начал рулить игрой,

создавая один момент за другим, и долгое время все это не

сулило нам добра. Возможно, я хотел слишком многого. Я уже

тогда это знал: если ты ждёшь слишком многого — запросто

получишь облом.

Но я постарался расслабиться, и на тринадцатой минуте я

получил мяч возле штрафной от Петера Соренсена. Сперва я не

видел ничего похожего на блестящий шанс. Но я сделал финт. Я

ударил пяткой, рванул вперед и нанес пушечный удар по

воротам — и Боже мой, меня самого словно кто ударил, я просто

взорвался — вот оно, наконец-то! - и упал на колени, празднуя

гол, а весь стадион ревел: «Златан, Златан, СуперЗлатан» - и

всё тому подобное. Меня словно возносило ввысь. Я делал одно

фантастическое движение за другим, и на девятой минуте

второго тайма я получил еще один классный пас от Соренсена.

Я был на правом фланге и рванул к воротам. Позиция выглядела

не удобной для того, чтобы нанести удар, и все подумали — он

отдаст пас. Но я пробил по воротам. С невероятного угла — я

забил гол, и зрители просто обезумели. Я медленно пересек

поле с широко разведенными руками, и что за рожу я состроил!

Это была сила. Это было «Вот он я - эй, вы, ублюдки, которые

строчили жалобы и старались отлучить меня от футбола!»

Это была месть, это была гордость, и я представлял себе, как

все, кто считал, что 85 миллионов крон — это слишком высокая

цена, теперь заткнутся. И я никогда не забуду тех журналистов

после матча. Атмосфера была наэлектризована, и один из них

сказал:«Если я назову имена Андерса Свенссона и Кима

Чельстрёма, что ты на это скажешь?»«Я скажу — Златан,

Она звучала повсюду. Люди закачивали ее на рингтоны в

телефонах: «Класс, Златан и я — мы из одного города»,- пели

они, и я вот думаю: а как вы справляетесь с чем-нибудь вроде

этого? Они ведь поют о тебе. Но, конечно, у всего этого была и

другая сторона. Я увидел это в нашей третьей игре в

Allsvenskan. Было 21 Апреля. Это было в Стокгольме, мы играли

на выезде с "Юргорденом". "Юргорден" был клубом, который

отправили в Superattan одновременно с нами, и они

одновременно с нами они вернулись обратно. Юргорден выиграл

лигу, а мы финишировали вторыми. И, если честно, они на

самом деле отодрали нас в Superattan — сперва 2-0, а потом

4-0, так что в этом смысле за ними было психологическое

преимущество. Но сейчас мы выиграли у "АИКа" и "Эльфсборга"

2-0 в наших первых матчах, и прежде всего — у "Мальмо" был я.

Каждый знает — Златан, Златан. Я был горячее лавы из

вулкана, и люди говорили, что Ларс Лагербек, тренер шведской

сборной, сидит на трибуне, чтобы оценить меня.

Но, конечно, еще больше людей было раздражено: что такого

особого, чёрт возьми, в этом парне? Один таблоид напечатал

фото защитников "Юргордена". Это были три здоровенных

парня, насколько я помню, со скрещенными руками, стоявшие во

весь разворот под заголовком «Мы планируем покончить с этой

раздутой дивой Златаном», и я был уверен в том, что атмосфера

на поле будет отвратительная. На кону была репутация, и,

конечно, должно было быть много оскорблений, и меня просто

трясло, когда я вышел на Stockholm Stadium. Фанаты

"Юргордена" кипели от ненависти, ну а если это была и не

ненависть, тогда это была одна из самых неприятных

интеллектуальных игр, которую я когда-либо переживал: «Мы

ненавидим Златана, мы ненавидим Златана!» Всё гремело

вокруг. Весь стадион травил меня, и я слышал, как толпа пела

уйму отвратительного дерьма обо мне и о моей маме.

Я никогда не переживал ничего похожего на это, и окей, я где-то

даже могу это понять. Фанаты не могут выбежать на поле и сами

сыграть в мяч, так что же им еще делать? Они выбирают

мишенью лучшего игрока команды-соперника, и они пытались

сломать меня. Я думаю, что это вполне естественно. В футболе

больше не ненавидел.

Они хотели мой автограф. Все просто с ума сходили по мне, и

если честно, когда я вспоминаю то время, там происходила

много подобного, когда я мог перевернуть всё с помощью гола

или фантастического движения. Вы знаете, я тогда ни один

фильм не любил так, как «Гладиатор», и там есть сцена, которую

все знают. Та, где император спускается на арену и приказывает

гладиатору снять маску, и гладиатор делает это и говорит: «Меня

зовут Максимус Децимус Меридиус... И я свершу мою месть, в

этой жизни или в следующей».

Именно это я чувствовал — или хотел чувствовать. Я хотел

встать перед всем миром и показать всем, кто сомневался во

мне, кем я на самом деле был, и я даже не мог себе

представить, мог ли меня кто-нибудь остановить.

«На поле были Ларссон и Мёльберг, но трибуны кричали

моё имя».

Я — Златан.Часть шестнадцатая

Это был High Chaparral (тематический парк в Швеции).

Настоящий цирк. И я нёс всякую ерунду. Например, что сборная

выиграла бы Евро-2000 со мной в составе. Это было как-то

слишком резко, наверное, но забавно, ведь мне казалось, что я

самый умный, с тех пор, как меня взяли в сборную. Что-то

подобное было в апреле. Я недавно забил тот гол в ворота

«Юргордена», и все газеты просто сошли с ума. Я всё время

мелькал в новостях, и, я думаю, те, кто их читал, скромнягой

меня не считали. Я немного волновался по этому поводу. Думали

ли такие парни, как Патрик Андерссон или Штефан Шварц, что я

был всего лишь каким-то дерзким засранцем?

В «Мальмё» я был, конечно, звездой. Но сборная! Сборная —

это другой уровень. Здесь была возможность играть с парнями,

которые выиграли бронзу Чемпионата Мира, и, хотите верьте,

важные игры квалификации к ЧМ против Словакии и Молдавии

меня вообще не вызвали. Лагербек и Содерберг предпочли в

атаке Хенке Ларссона и Альбека, что ещё больше оставляло

меня в тени. Но иногда я даже был в старте. Но у меня

откровенно не шло. Я помню, когда впервые играл за сборную в

Стокгольме против Азейрбайджана на «Росунде» (прим.

редактора — шведский национальный стадион). Тогда я ещё не

ощущал себя частью команды. Стокгольм был для меня как

другой мир. Как Нью-Йорк. Я был немножко потерян и несобран.

Вокруг было столько горячих девочек. Я всё оглядывался по

сторонам.

Я начинал на скамейке. На «Росунде» был практически аншлаг.

33 тысячи людей были здесь. Взрослые мужики казались

уверенными в себе, они к такому вниманию привыкли. А я сидел

на скамейке и чувствовал себя просто пацаном. Но через 15

минут что-то случилось. Толпа начала кричать. Они

скандировали моё имя, и я просто офигел. Побежали мурашки.

На поле такие крутые парни, как Хенке, Улоф Мёльберг, Штефан

Шварц и Патрик Андерссон. Но они не выкрикивали их имена.