Без экивоков, в лоб

Впервые я увидел и запомнил 18-летнего Александра

Бубнова, побывав в 1974 году на международном турнире в

Ташкенте, где юношеская сборная СССР заняла первое

место. Играя в центре обороны, он выделялся своим

высоченным ростом, мощью, ошибок не допускал, и не было

ничего удивительного в том, что его футбольная карьера сразу

же пошла по возрастающей. Он стал чемпионом Европы в

составе молодежной сборной, на протяжении пятнадцати

сезонов выступал за столичные Динамо и Спартак, трижды

получал золотую медаль чемпиона страны, был обладателем

Кубка Советского Союза, провел свыше сорока матчей за

сборную СССР.

И теперь, читая его книгу, я словно бы вернулся в

памяти на четыре десятилетия назад, в ту редакционную

комнатку журнала, где я работал и куда пригласил молодого

динамовского защитника Бубнова, чтобы взять у него

интервью. Он пришел. Сел у моего стола, и тут начался театр

одного актера. Я слушал монолог игрока, который он сам же и

обозначил: Не хочу жить по законам стаи. Бубнов отстаивал

понимание своего места в команде, смело говорил о

негативных явлениях в футболе. Тогда, в середине 70-х, это

было нечто, нонсенс! И я сказал ему об этом. Мол, если ты,

Саша, станешь и дальше высказываться в том же духе, не

играть тебе на высшем уровне. Просто не дадут. Но он

похлопал по своим могучим, обтянутым джинсами бедрам и,

нисколько не сомневаясь в правоте сказанного, ответил: Вот

пока они меня держат (гул от этого похлопывания по бедрам,

наверное, был слышен и в коридоре), я могу говорить все, что

считаю нужным.

Много бурной футбольной воды утекло с тех пор, много

случилось футбольных кораблекрушений. А игроки остались.

Потому что у самых лучших из них доказательства всегда

одни и те же сама игра. На 50-летии Бубнова, в банкетном

зале, я прочитал свое стихотворение, посвященное юбиляру.

Тому, что живешь и хохочешь

Над слабаками взахлеб.

И говоришь, что хочешь,

Без экивоков, в лоб.

Шторм сокрушает мачты,

Когда чует страх в груди.

Я верю, главные матчи

Еще у тебя впереди.

10 октября 2005 года

Нынешним его главным матчем можно назвать

исповедальный монолог, развернутый в целую книгу,

сохранившим страсть и интонацию Бубнова, когда словно бы

видишь его жестикуляцию, слышишь ни с чем не сравнимый

взрывной его смех, сотрясающий радиоэфир и телевизионную

аудиторию.

Он говорил, и повторяет сегодня: Я не пессимист и не

оптимист. Я реалист. Конфликт у Бубнова не с игроками и

тренерами, которым он выставляет после матчей собственные

оценки, расходящиеся со статистикой игры, шокирующие тех, кто

их от него получает. В футболе он живет по самому строгому

счету, не допускающему обтекаемых суждений, компьютерной

жвачки в СМИ, разнузданности в социальных сетях. И те, кто не

выдерживает таких претензий, даже после своего очередного

срыва изображения дома или за рубежом, возмущаются,

ссылаются на сдвиг по фазе в его психике. А сам он, окончивший

Высшую школу тренеров с красным дипломом, дававшим

прежде право работать с самыми престижными командами и

сборной страны, остался невостребованным специалистом в той

стае, по законам которой жить не хочет. И не может.

Я прочитал его книгу не отрываясь, надеюсь на ее

продолжение. Если к тому же воспринимать наш нынешний

футбол как зрелище через призму мировых и европейских

образцов.

Сергей ШМИТЬКО

От автора

Эта книга не о моей жизни. Хотя в ней немало

подробностей моей биографии.

Эта книга не о футболе. Хотя с футболом связана вся

моя жизнь.

Эта книга не о футбольном клубе Спартак. Хотя за него

я выступал в течение 7 лет. Эта книга о стране, где я родился

и живу, о времени, на которое пришлась моя футбольная

карьера, и о людях, с которыми мне довелось работать и

играть.

Не претендую на то, что мой рассказ получится полным,

непредвзятым и точным до мелочей. Что видел, что слышал,

что чувствовал, о том и говорю независимо от того, нравится

это людям, о которых идет речь в этой книге, или нет.

Не боюсь, что меня станут обвинять в стукачестве.

Особенно когда речь будет заходить о договорных играх.

Технология договорняка мне прекрасно известна. Если ты

отказывался его играть, тебя уничтожали. Причем и свои, и

чужие. А если не могли уничтожить, ты навсегда становился

врагом.

Так было и в Спартаке, где меня пытались и оговорить, и

подставить, и запачкать, чтобы, как они говорили, не тявкал.

Но правду не скроешь, и рано или поздно она

становится известной. И если Динамо или Спартак играли

договорные матчи, рассказать об этом не стукачество.

Советский футбол был таким, каким был.

Мне бы не хотелось, чтобы эта книга выглядела как

оправдание кого-то или месть кому-то. Мол, все были в

дерьме, и только я один в белом. Мне слишком много лет,

чтобы оправдываться или мстить.

Кому-то может показаться, что я чудак-идеалист. Это не

так. Просто всю жизнь не боялся конкуренции и всю жизнь

стремился к хорошему. В спорте это мне здорово помогало,

как помогало и в учебе. Двойку получил, значит, худший в

классе, значит, надо исправляться.

Я всегда любил побеждать и не любил проигрывать. Это

не значит, что не проигрывал, но всегда тяжело переживал

поражения.

человек, а ты хочешь быть в числе 11, которые за сборную

играют?! Я не думал становиться чемпионом, просто хотел

играть в хорошей команде и выступать за сборную. Сегодня я

один из немногих, кто становился чемпионом СССР в составе и

Динамо, и Спартака.

В футбольном плане всего достиг. Жаловаться на судьбу

не приходится. Она мне дала даже больше, чем надеялся. Но,

наверное, судьба вознаграждает того, кто упрямо идет к своей

цели. Если нет цели, наступает апатия. В моей жизни были

периоды, когда мне не давали работать.

Чем только не занимался! Дом строил, ездил с ветеранами

по стране, тренировал команду в Сарове. И пусть работал не на

высшем уровне, не считаю, что что-то потерял. Напротив, даже

приобрел по жизни. Футбол это не только профессиональная

деятельность, это еще и люди. Для меня жизнь всегда вокруг

футбола. И эта книга взгляд на нее стороннего наблюдателя с

высоты прожитых в футболе лет.

Часто сам себе задаю вопросы: а поступил бы по-другому,

если бы была такая возможность? И всегда отвечаю нет. Жизнь

показала, что, даже если мои решения казались родственникам

или друзьям непродуманными, в итоге я оказывался прав. Я

интуитивно чувствовал свою правоту, потому что хорошо знал

футбольный мир. Смотрел иногда даже не на год или два

вперед, а лет на пять или, может, на десять.

Я всегда был склонен к анализу и, будучи еще игроком,

старался анализировать. И сегодня, возвращаясь к событиям

тридцатилетней давности, прихожу к выводу, что в принципе все

делал правильно. Правда, иногда мне становится плохо, когда

вспоминаю, какие рискованные решения принимал, ведь все

могло закончиться трагически и для меня, и для моей семьи. Не

знаю, какой бог меня оберегал, но мне везло. И в начале

карьеры в какой-то степени везло, и на пике, и в конце.

Не разбогател? Никогда к деньгам не стремился, они сами

собой приходили. Бывали и трудные периоды, но в это время

меня всегда поддерживали моя жена Зоя и дети. Поддерживают

и сегодня. Во многом благодаря им и появилась на свет эта

книга. В ней я рассказываю о Спартаке 80-х годов прошлого

века, о команде, игрой которой восхищались миллионы, и о

людях, с которыми прожил в этой команде 7 лет. Рассказываю о

мне смерть генерального секретаря ЦК КПСС Леонида

Брежнева, чей зять Юрий Чурбанов занимал пост заместителя

министра МВД СССР и который лично был против моего ухода

из Динамо.

Забегая вперед, скажу, что из части меня выпустили

буквально на следующий день после смерти Брежнева в ноябре

1982 года. Чурбанова вскоре арестовали. Не из-за меня,

конечно, а по другим делам. Но даже после этого я не мог играть

из-за пожизненной дисквалификации. Нужно было ее отменить.

И здесь уже подключился Бесков. Константин Иванович развил

бурную деятельность. Мне он ничего не говорил, это был не его

стиль. Он не любил показывать, что к кому-то хорошо относится

или что-то для кого-то делает.

В Динамо меня посадили на минимальные деньги 80

рублей в месяц. Приходилось каждый день ездить на службу к 8

утра. Единственное, что смог сделать, начал тренироваться со

Спартаком. Ближе к вечеру в часть за мной приезжала машина и

везла в Сокольники в спартаковский манеж. Бесков даже время

начала тренировки перенес на более позднее, чтобы я мог

работать вместе со всеми.

Кроме того, Бесков устроил меня на автобазу, чтобы была

возможность выступать хотя бы за нее. Мне же нигде не

разрешали играть! Чтобы, на худой конец, профессию получил.

Это была автобаза Госбанка. Ее директор очень любил футбол и

не пропускал ни одного матча. Все игроки ездили на Волгах. Все

бывшие футболисты.

Тренировал команду знаменитый спартаковец Николай

Паршин. Бесков попросил его ставить меня не только в оборону,

но и на место опорного полузащитника, чтобы я получал игровую

практику именно на этой позиции. Мы побеждали с крупными

счетами, конкурентов не было. Правда, играли на

отвратительных полях, но для меня это значения не имело.

Главное было играть.

На автобазе я пошел изучать устройство автомобиля и

учиться вождению. Вызубрил всю матчасть, до винтика мог

разобрать двигатель, но до вождения дело не дошло, потому что

мне разрешили играть за Спартак. Николай Петрович Старостин,

начальник команды Спартака, и Бесков подключили к моему

делу Виктора Гришина, первого секретаря Московского горкома

назывался в народе Вашингтон, потому что там было два

пятиэтажных дома. Школа в Вашингтоне была новой и имела

большую территорию. Находилась она на окраине

Орджоникидзе, дальше начинался пустырь.

Футбольное поле этой школы было почти настоящим.

Меньше по размерам, но с воротами. На уроках физкультуры

физрук давал нам мяч, и мы гоняли его до потери сознания. Это

он рассказал Огоеву, что у него есть неплохие пацаны.

Для проверки собрали команду из детей 1955 года

рождения и устроили матч против сверстников, которые уже

тренировались в футбольной секции на стадионе Динамо.

Конечно, они нас разгромили голов семь забили, но и я забил

два. Играл тогда в нападении. И из нашей команды в детско

юношескую спортивную школу Юность пригласили только меня.

Юность соперничала в те годы со Спартаком. На их матчи

народу собиралось не меньше, чем на игры дублеров Спартака

(Орджоникидзе). Моя первая игра была как раз против Спартака.

Хотя Огоев взял меня как нападающего, играть пришлось в

защите. И у меня получилось, да еще и с подключениями к

атаке.

А мне было все равно, защита или нападение, потому что

на улице приходилось играть на всех позициях. Наши матчи

часто заканчивались драками. Не только команда на команду, но

и улица на улицу. Дворовый футбол делал нас универсалами и

учил биться. Если надо, в прямом смысле слова. Кроме того, я

был крупнее и здоровее сверстников, и поэтому часто играл со

старшими, учился у них.

В первой игре мне помогло то, что я хорошо знал лучшего

нападающего Спартака, который учился со мной в одной школе.

Он с нами тоже играл, но был далеко не самым сильным.

Конечно, я его быстренько прикрыл. А он, как увидел меня, даже

испугался.

На поле я провел всего 15 минут. Случайно или нет, но тот

парень попал мне по ноге, я наступил на мяч и, падая, вывихнул

руку. Меня сразу посадили в машину и отвезли в больницу. Я

ехал, обливался холодным потом от боли, смотрел на свою

вывернутую руку и думал, что скажет мать, которая была

категорически против моего увлечения футболом.

Таким получился мой дебют. Достаточно поздний, потому

футболиста.

Бесков это было уже другое. Я бы сказал, что Гаврилов и

Мосягин были школой. Качалин и Севидов институтом. С Сан

Санычем я стал чемпионом СССР, обладателем кубка страны,

чемпионом Европы среди молодежных команд.

Севидов вообще мне был как второй отец. Помог

устроиться в Москве, перевезти сюда родителей и учил жизни.

Но Бесков был уже университетом.

После смерти Брежнева я из воинской части переехал на

базу в Тарасовку. Начал участвовать в учебно-тренировочном

процессе вместе со всей командой. Слушал все теоретические

занятия в бесковском университете.

Это был особенный университет. Бесков часто брал

футболистов из низших лиг, нередко с заметными техническими

недостатками, и исправлял их. Фактически учил людей играть в

футбол. Много объяснял на теоретических занятиях. Он вообще

создавал особую атмосферу, которую, кроме него, удавалось

создать, пожалуй, только Севидову.

Разница между Севидовым и Бесковым заключалась, в

частности, в том, что Севидов собирал игроков уже

сложившихся. Молодых, вроде Александра Новикова, Анатолия

Парова или меня, тоже подпускал, но все равно в Динамо

приходили подготовленные игроки. Севидов их очень умело

подтягивал с функциональной точки зрения. Тактические ошибки

тоже разъяснял, но не разжевывал, как это делал Бесков. Тот

действительно учил.

Если при Севидове я что-то делал хорошо на интуиции и

таланте, то при Бескове понимал суть. Он как азбуку

раскладывал и технику, и тактику. У него упражнения были как в

школе. Севидов упражнения, которые улучшают технику, не

практиковал. Бесков, например, ввел технический комплекс. Он

был чем-то вроде гаммы для пианиста. И у Бескова, и у

Севидова в тренировочном процессе использовались квадраты,

но у Бескова каждый квадрат имел собственную технико

тактическую направленность и особый смысл.

И никто не проводил таких разборов, как Бесков. У других

тренеров был общий анализ, у Бескова до мелочей. Поэтому я

сидел на этих разборах, как студент, который слушает с

открытым ртом лекцию профессора. Ничего подобного ни до

видел. Да и на базе было дешевле, чем в ресторане.

Осень 82-го и зима 83-го стали для меня подготовительным

периодом, и этим я воспользовался в полной мере. Если бы мне

сразу разрешили играть, было бы очень сложно приспособиться

к спартаковской манере. Все, кто в Спартаке начинал сразу

играть официальные матчи, не пройдя подготовительный

период, в команде не задерживались. Может быть, кроме

Виктора Пасулько, который пришел из Черноморца в 1987 году.

Да и Пасулько пришлось тяжело, хотя конкурента на его позицию

не было.

У меня были. Бесков взял меня в качестве защитника. И

хотя Вагиза Хидиятуллина в команде еще не было он вырвался

из цепких армейских лап только в 1986 году, Геннадий Морозов и

Сергей Базулев играли очень неплохо. С другой стороны, в

Спартаке не было хорошего опорного полузащитника, и Бесков

отправил меня на эту позицию. Казалось бы, что тут особенного?

С учетом того, что в Динамо я играл чуть ли не на всех позициях

в обороне, да и в команде автобазы амплуа опорного было моим

основным. Но в бесковский Спартак было очень тяжело влиться.

Во-первых, надо было знать принципы игры. Во-вторых, надо

было понимать теорию и требования Бескова. И, в-третьих, это

все надо было отработать на тренировках.

Очень скоро я понял, что Спартак не сразу стал командой с

неподражаемым комбинационным стилем. Юрию Гаврилову,

Федору Черенкову, Сергею Родионову, Геннадию Морозову,

Виктору Самохину, Евгению Кузнецову и многим другим годы

потребовались, чтобы его освоить. Спартак заиграл в тот

футбол, который так нравился публике и позволял побеждать

лондонский Арсенал, только лет через пять после прихода

Бескова. А на свой лучший уровень вышел, когда заматерел

Черенков.

Бесков, чтобы найти фирменную игру, добиться

слаженности и взаимопонимания, поменял десятки футболистов,

которые прошли через знаменитые спартаковские квадраты. Это

только кажется, что легко играть в квадрат в одно касание! В

Динамо так не играли. Тренеры просто не давали таких заданий.

Там в основном была игра в два касания.

А Бесков в технических квадратах два касания запрещал! У

него даже двусторонние игры проходили в одно касание. Такого

Если же соперник закрывается, в атаке участвуют все. Созидают,

обостряют, забивают, взаимозаменяются. Нет такого, что один

атакует, а сзади четверо смотрят, что он делает! Если такое

вдруг случалось, он спрашивал: Что вы четверо здесь делаете?

Почему стоите? Это он считал тактической ошибкой.

Все вели дневники. Мы должны были следовать модельным

показателям, определенным Бесковым. После каждого матча и

разбора технико-тактических действий (ТТД) игроки записывали

свои показатели в дневниках вместе с оценкой, выставленной

Бесковым. То есть в дневнике появлялась запись: число, тур,

матч, ТТД и оценка за игру. Дневники предназначались для

внутреннего пользования.

Бесков ставил много двоек, даже когда команда

побеждала. Но в отчетных и бухгалтерских документах в случае

выигрыша всегда фигурировали только пятерки. В советское

время существовала уравниловка, то есть все получали

одинаково. Игрок, вышедший на замену, получал столько же,

сколько и тот, кто корячился весь матч. Разница была только в

окладах, соответствовавших трем категориям. И хотя игроки

основного состава могли получать неодинаковые зарплаты,

разница не была принципиальной.

Существовали разные ведомости. По одной, в случае

выигрыша, у всех игроков стояли пятерки. Ведомость

подписывал начальник команды Николай Петрович Старостин, а

бухгалтерия выплачивала каждому по 72 рубля 60 копеек. По

другой, в случае поражения, все получали двойки. За них не

былоположено ничего. За ничью, независимо дома или на

выезде, платили 50 процентов премиальных. С окладом,

доплатами и премиальными иногда набегало до 1000 рублей в

месяц, что в 80-е годы было совсем неплохим доходом.

На Украине, правда, платили гораздо больше. Так, за

победу над дублем Спартака дублеры днепропетровского

Днепра могли получить по 1000 рублей. То же самое в Средней

Азии. В Москве же бухгалтерия была более строгой. Поэтому

Дед и ставил всем пятерки. Первым в ведомости шел Бесков,

затем Дед, затем тренеры и персонал и, наконец, футболисты.

Бесков выставлял также оценки сразу после матча еще без

учета ТТД. Их прямо в раздевалке записывал Новиков, и они

учитывались по итогам года. Чем больше у тебя было хороших

Однако несколько игроков могли себе позволить не соглашаться

с Бесковым. Дасаев, Хидиятуллин в культурной, но порой

довольно резкой форме ему возражали. Гаврилов тоже мог

возразить, но обычно переводил все в шутку. Это, правда, еще

больше бесило Бескова. Он не любил, когда шутили на темы,

которые он считал серьезными. Или, что еще хуже, над ним

самим. Все прощалось только Владимиру Сочнову, который

обладал удивительным даром пошутить, но никого не обидеть.

Черенков и Родионов молчали, что бы Бесков про них ни

говорил. Но к обоим он относился достаточно бережно. У него

существовала градация. Если Бесков нашел, пригласил и

воспитал, к таким игрокам было более доброе отношение. Как к

собственным детям: если надо, накажу, но с любовью.

Если же игрок попадал в команду помимо Бескова, как я,

например, который пусть и с его согласия, но пришел сам, здесь

он в выражениях не стеснялся. Про меня, правда, говорили, что

я его любимчик. Бесков действительно за меня бился, когда я

играл еще в Динамо. Но все равно дистанция между мной и ним

чувствовалась.

По большому счету он никого к себе не подпускал. Качалин

или Севидов могли приблизить к себе игрока, поговорить с ним

по душам. Севидов, например, любил футболистов к себе домой

приглашать. У Бескова я тоже дома бывал, но это не значило,

что он как-то особенно ко мне относился. Некоторые пытались

установить с ним близкие отношения, подхалимничали. Но

Бесков чувствовал неискренность и не поддавался.

Мне кажется, Бесков таким стал не сразу. Не знаю, каким

он был футболистом, говорят, сильным, однако как человека

многие его не любили и даже ненавидели.

Бесков много общался с людьми из высшего советского

руководства. При этом никогда не любил выступать на людях.

Старался избегать собраний, а если приходилось туда идти,

брал меня с собой. Я говорил, а он в это время готовил ответ на

присланный ему вопрос. На заседаниях Федерации футбола и

различных встречах отдувался Дед, который, напротив, любил

собрания. Он умел там выступать.

Думаю, отношение Бескова к игрокам как к детям пошло из

ФШМ (Футбольная школа молодежи), где он работал и где

воспитал многих сильных футболистов. Когда ему начинали

неправильно, потому что каждый игрок требовал к себе

индивидуального подхода.

В Спартаке все признавали Бескова как тренера. Но как к

человеку к нему было много претензий. Говорят, кто-то даже

сказал ему на юбилее: Вы великий тренер, но как человек

дерьмо. Дед так не говорил, но наверняка думал нечто

подобное.

Думаю, такое раздвоение не позволило Бескову выиграть

больше титулов. За 45 лет тренерской работы, причем с

ведущими клубами, он одержал всего две победы в чемпионате

СССР. Его боялись, но не уважали. Его называли Барин. А если

тренер барин, то игроки холопы. Бесков умел уничтожать

морально. Не словами, а действиями.

Были тренеры, которые наорут чуть ли не матом, а потом

отойдут, и все как прежде. Бесков если невзлюбил конец. Пока

не сгноит, не остановится. Играть в такие моменты некомфортно.

Все, что построено на страхе, не работает. Если ты боишься

тренера, значит, на поле боишься ошибиться.

Помню, у меня был высший рейтинг в Спартаке, а тоже

боялся, как по минному полю шел. Это сковывало, ограничивало

в творческом плане. Ты боялся лишний раз рискнуть, обострить.

Перестраховывался там, где не надо было. Любая

перестраховка ведь тоже имела предел. Нельзя было все время

играть назад. По ТТД получались одни плюсы, а Бесков все

равно был недоволен. Доходило до того, что, когда игра

заканчивалась, я мог сказать, сколько раз ошибся. Мне не нужны

были разборы, я и так знал, хорошо сыграл или плохо. Мы, как

компьютеры, все сами считали.

Показателен случай с тбилисским Динамо. Ведем в Москве

после первого тайма 2:0. А у Тбилиси состав, который взял

Кубок кубков в 1981 году, Кипиани, Шенгелия, Сулаквелидзе,

Чивадзе, все игроки сборной СССР... Подходит ко мне во втором

тайме Рамаз Шенгелия, против которого я играл персонально:

Буба! Хватит, скажи ребятам, чтобы больше не забивали. А то

стыдно будет в Тбилиси на улице появиться. Рамаз! Ты

думаешь, я смотрю на табло и вижу счет? Я считаю технико

тактические действия!

В чемпионате СССР мне доводилось играть персонально

против Олега Блохина, Александра Заварова, Давида Кипиани,

так разминались, болельщики сначала замирали, а потом

начинали хлопать!

Но все это стало привычным для меня через 2-3 года

после прихода в Спартак. А в 83-м казалось почти недосягаемым

уровнем. В Спартаке нужна была соответствующая

функциональная и техническая подготовка, очень много

приходилось двигаться. Слава богу, с функционалкой у меня все

было нормально.

Хуже дело обстояло с адаптацией к игре в одно касание. В

тактическом смысле в этом не было ничего нового для меня, но

в Спартаке все были притерты друг к другу, понимали с

полуслова. Ко мне понимание пришло через квадраты. Опытные

спартаковцы их как семечки щелкали, а я поначалу мучился. Но

освоился достаточно быстро, а года через 2-3 уже получал

удовольствие, играл с закрытыми глазами.

Сегодня понимаю, через что прошел. А ведь многие

хорошие футболисты так и не нашли себя в Спартаке. Игра в

одно касание это и просто, и сложно одновременно. Годы

уходили на ее освоение, но Бесков и тренировал, и учил. У него

было на это время. А у меня на адаптацию времени не было,

потому что я пришел в Спартак в 27 лет. Причем со скандалом

из Динамо.

Чтобы о нем забыли, мне надо было сразу себя проявить.

Я понимал, что если себя не проявлю, будет провал. Кроме того,

не получу квартиру. И хотя материальное никогда не стояло для

меня на первом месте, жить с двумя детьми в однокомнатной

квартире было ой как непросто.

Когда перешел в Спартак, готов был вкалывать так же, как

в начале своей профессиональной карьеры. Словно вернулся на

10 лет назад, когда хотел себя проявить и сделать себе имя.

В Спартаке все, конечно, знали, кто я такой. Многие

выходили против меня на поле, с некоторыми мы встречались в

сборной. Но нужно было себя по-новому преподнести, заново

себя проявить. И сделать это в команде, где требования были

значительно выше, чем в Динамо. Одно дело, когда тебя никто

не знает и ты начинаешь с нуля, и другое когда тебя знают все и

многого от тебя ждут.

И Бесков знал и ждал, и все ждали. Многие чтобы я

провалился. Одним словом, пресс был сумасшедшим. Мое

соблюдал спортивный режим. С поляками, правда, Лобановский

меня не выпустил.

На следующий день было собрание команды, на котором

Лобановский вынес результаты тестирования на общее

обсуждение. Он сделал это в чисто воспитательном плане,

чтобы показать, как можно соблюдать режим, даже не играя.

Лобановский говорит: Есть человек, который очень любит

футбол. Он полтора года в него не играл, но имеет лучшие

показатели. А у меня действительно оказались лучшие

показатели среди всех сборников.

И тут Олег Блохин и Александр Чивадзе так на меня

посмотрели, что мне даже неудобно стало. И хотя я с ними

вместе играл, пользовался их уважением, но все равно было

неловко. Я тогда понял, что, даже когда нет возможности, можно

самостоятельно поддерживать форму. Было бы желание. И

будешь в порядке, даже не играя полтора года на высоком

уровне.

Как ни странно, из истории с дисквалификацией я сумел

извлечь для себя выгоду. Была, правда, опасность впасть в

депрессию или начать комплексовать, но я ее избежал. Просто

переключился на другую жизнь. К моменту дисквалификации я

уже девять лет играл в Динамо. И с учетом того, что начинал в

16 лет в Орджоникидзе, имел 11-летний футбольный стаж.

Одиннадцать лет это много. Я устал. Очень сильно устал.

И за время дисквалификации пусть не играл, зато отдохнул. Не

могу сказать, что видел тогда перед собой радужную

перспективу. Мог бы и не заиграть спустя полтора года. Но я был

твердо уверен в своей правоте и во что бы то ни стало хотел

оказаться в Спартаке у Бескова.

Пойди я другой дорогой, уступи давлению Динамо,

результат оказался бы плохим. Не сомневаюсь в этом. В Динамо

не было перспектив для роста, там был тупик, из которого надо

было выходить. А я всегда стремился к прогрессу. Но смотрел на

себя со стороны и понимал, что это ненормально, когда

футболист в 27 лет, то есть в самом соку, уже не хочет играть в

футбол. Потому и принял столь серьезное решение, чтобы

подняться выше. Психологически это было очень тяжело, потому

что существовал риск выпасть из обоймы и вообще завершить

карьеру.

всегда давал ему понять, что в курсе его загулов, хотя Дасаев

все делал по-хитрому. Дасаев собирал вокруг себя игроков.

Черенкова, Позднякова, Морозова, Родионова они все вместе

еще со школы были. Покуривали, хотя Родионов клялся Бескову,

что сигареты во рту не держал. Я этого никогда не понимал.

Клясться вообще грех. И тем более, зачем клясться, если

тренеры все равно знают, что ты куришь? Скажи по-честному, и

все будет нормально. Но Родионов, видимо, считал по-другому.

В команде не только курили, но и поддавали. Однако

поддавать можно по-разному. Не ночью же пить! Я ложился

спать в 10 вечера, а Дасаев только начинал собирать народ на

пьянку.

Именно так он сплачивал коллектив!

Да, коллектив получался сплоченным, но как! Ладно бы

Дасаев играл с ними в поле, но он был вратарем, а у вратарей

своя специфика, и на них нарушения режима не так

сказывались, как на полевых игроках. И все равно они за него

стеной стояли.

Бесков придумал свой распорядок. После матча команда

возвращалась на базу. Не всегда, но довольно часто. В таких

случаях Бесков был спокоен за питание. В Тарасовке всегда

готовили вкусно и следили за соблюдением спортивного

рациона.

Питанию Бесков придавал очень большое значение и сам

его контролировал. Докторам сильно от него доставалось, если

что-то было не по рациону или, не дай бог, несвежее. У

Старостина была возможность доставать дефицитные в

советское время продукты. На складе в Тарасовке хранилась

даже черная икра. Сам видел.

Бесков не часто оставался на базе вместе с нами. Но

ситуацию всегда контролировал Федор Сергеевич Новиков. Это

были глаза и уши Бескова. Стучал по полной программе! Мог

сдать за малейшее нарушение. Но Бесков для этого его и

оставлял. Утром все обязательно шли в баню, на массаж и

процедуры, затем завтракали, и день отдыха практически

сжирался.

То есть Бесков специально делал так, чтобы игроки никуда

рвануть не могли. Хотя допускал, что с женами, кто женат,

постараются повидаться. Неженатые бежали к подругам или

функционально. То есть давать нагрузки.

Все зависело от расстояния. Можно было упражнения

выполнять от штрафной площадки до центра, можно было

поперек поля, а можно от линии ворот до линии ворот. И самое

главное, чем больше увеличивалось расстояние при выполнении

технического комплекса, тем больше становилось количество

повторений.

Бесков требовал безукоризненно чистого технически

выполнения упражнений и внимательно за этим следил. Если

видел, что игрок часто бегает за мячом, значит, допускает

технический брак. Он добивался не только чистоты и

автоматизма, но и высокой скорости выполнения упражнений.

Чаще всего я работал в паре с Гавриловым, хотя он был

плеймейкером, одним из самых техничных игроков, а я

защитником. Технический комплекс мы выполняли быстрее всех.

От линии ворот до линии ворот обгоняли даже Черенкова с

Родионовым. И темп задавал не столько Гаврилов, сколько я.

Я вообще стремился все делать быстрее, а Гаврилов

просто не ошибался. В первый мой год в Спартаке Бесков

смотрел и удивлялся, как защитник может так быстро

прибавлять.

Первая тренировка на технику длилась час, не больше. И

на ней, как правило, не было серьезных нагрузок. А вот вечернее

занятие могло продолжаться и полтора, и два часа. В

соревновательный период Бесков старался проводить

интенсивные тренировки, время сокращалось до 45 минут 1

часа. Иногда играли двусторонки по 2 часа, тайм час. Если тебя

хватало на 2 часа, то есть на матч с дополнительным временем,

на полтора хватит тем более. Таким образом Бесков создавал у

команды запас прочности. У него было не так много упражнений,

как, например, у Эдуарда Малафеева, с которым мне довелось

работать в сборной СССР. Но все они были футбольными, тесно

связанными с игрой. Давно доказано, что лучшая тренировка это

игра. А лучшие упражнения те, что максимально к ней

приближены.

Но Бесков не только максимально приближал их к игре, он

их максимально усложнял. Например, играли в одно или два

касания. При этом нельзя отдавать пас назад, только вперед.

Или квадрат на полполя без вратарей. Ворота во всю ширину

Некоторые тренировки и двусторонние игры Бесков снимал на

видео и потом разбирал. За тренировки ставились оценки. У него

был даже специальный журнал. И неприятно было услышать от

Бескова: Буба! Что-то ты сегодня слабенько тренировался. Двоек

было полно, но лично я ни разу от Бескова неудов не получал. А

вот тройки были. Большинство же вообще на тройки

тренировалось. Не потому, что плохо работали, тем более что

тройка это удовлетворительно. Просто Бесков всегда оценивал

очень строго.

Я никогда не сачковал, но если по той или иной причине

устал или перегрузился работал не так интенсивно и

качественно, как обычно, Бесков сразу ставил трояк. В то же

время он чувствовал, что что-то не так, и нагрузки снижал.

Говорил, пошли в баскетбольчик поиграем или в лесу побегаем.

Летом часто купались. По указанию Бескова медики брали у нас

кровь, проверяли, кто закислился, а кто нет. С учетом этой

информации он рассчитывал дальнейшие нагрузки.

Бесков любил тренерскую профессию всей душой, но в то же

время был по натуре человеком подозрительным. Мне кажется,

он не сразу стал таким, это его жизнь так сильно побила в свое

время, когда он играл в Динамо, которое курировал всемогущий

Лаврентий Берия. Уже после Берии его сняли с поста старшего

тренера сборной за второе место на чемпионате Европы.

И как не стать подозрительным, если, как рассказывают,

Валерий Маслов с Виктором Аничкиным и Геннадием

Еврюжихиным в 1970 году сдали золотой матч ЦСКА! Об этом

нам при каждом удобном случае напоминал Бесков. Правда,

никто и никогда этого не доказал...

Бескова можно было использовать, если в нужный момент

вбросить нужную информацию. Он верил, и этим пользовались

его враги и интриганы. Меня удивляла доверчивость Бескова.

Он, с его возможностями и опытом, должен был понимать, что

любая информация требует проверки, насколько достоверной

она бы ни казалась. И уже потом действовать.

А Бесков часто принимал решения, ничего не проверив.

Из-за этого многие страдали, да и он сам тоже, потому что

отношение к нему со стороны игроков нельзя было назвать

добрым. Подозрительность Бескова была связана еще и с тем,

что он не слишком верил в профессионализм большинства

противостояние Старостина и Бескова? Что ни говори, и тот, и

другой были футбольными людьми, в отличие от Червиченко или

Федуна.

Бесков, который проработал в Спартаке 12 лет,

олицетворял спартаковский стиль, за который команду любили

миллионы. И это профессиональная заслуга именно Бескова.

Старостин олицетворял клуб со всеми его традициями. Он их

берег. Дед был хранителем спартаковской демократии, особого

стиля в поведении и общении, в том числе с высшими

партийными и профсоюзными руководителями. Не будь

Старостина, Бесков ничего бы не добился.

Юра Гаврилов говорил: Представляешь, если бы Дед и

Бесков не конфликтовали? Сильнее Спартака никого бы не

было.

Сейчас в Спартаке футбольных людей масштаба

Старостина и Бескова не осталось. Кто-то на Спартаке

зарабатывает деньги, кто-то пиарится, кто-то делает вид, что

играет в футбол.

Традиции? Они вырублены на корню, и никто из

авторитетных и уважаемых спартаковцев вернуть их не сможет.

Ни традиции, ни авторитеты нынешнему Спартаку не нужны.

Если взять мое поколение, игравшее в 80-х, и сравнить с

поколением, игравшим в 90-х, которому не было равных в

России, то сравнение будет не в пользу более молодых

спартаковцев. Фигур такого масштаба, как Дасаев, Хидиятуллин,

Черенков, Родионов, Гаврилов, среди них нет.

Андрей Тихонов? Он уже работал тренером вместе с

Валерием Карпиным и вместе с ним несет ответственность за

провалы Спартака. Если был с Карпиным не согласен, почему не

ушел? Поэтому если кто и должен повести Спартак дальше, то

человек не из тихоновского поколения. По большому счету, оно

ничего не выиграло. Чемпионат России это не чемпионат Союза.

Любой специалист скажет, что нынешнее первенство намного

ниже уровнем. И хотя Спартак доходил до полуфиналов всех

еврокубков, эти достижения относятся к первой половине 90-х,

когда велика еще была советская инерция.

Романцев собрал хороший материал и за счет этого

добивался результата. А если брать по мастерству и

зрелищности игры, то Спартак 80-х был на голову выше.