ЧАСТЬ 1. МАЛ-ДА УДАЛ!

ТРАГЕДИЯ НА ЛЕНИНГРАДСКОМ ШОССЕ

…Двадцать седьмого августа 1981 года ранним утром в

Подмосковье шел дождь, унылый, непрекращающийся, по

осеннему холодный и скучный. Серый асфальт Ленинградского

шоссе потемнел от влаги, и проносившиеся машины оставляли

на мгновение на дороге светлые следы от шин, которые тут же

сливались с лоснящимся покрытием.

Светло-серая «Волга» шла со скоростью около ста километров в

час. За рулем сидела женщина. Ритмично чавкали дворники,

сгоняя водяную пленку с ветрового стекла. Двое мужчин

дремали, убаюканные покачиванием машины, ровным гудением

двигателя, шипением шин на мокром асфальте.

Впереди показался знак «дорожные работы», и водительница

повернула руль, чтобы объехать препятствие.

Мы никогда не узнаем, что именно произошло в этот момент.

Может быть, она сделала это чуть резче, чем следовало. Может

быть, колеса машины, попав на размытую глину, на мгновенье

потеряли сцепление с дорогой, и без того ослабленное влагой.

Так или иначе, «Волгу» выбросило на полосу встречного

движения и завертело «волчком». И надо же, чтобы именно в эти

секунды навстречу ехал тяжелый грузовик, надо же, чтобы обе

машины, хотя водитель ЗИЛа свернул на обочину, начиненные

огромной кинетической энергией, встретились в одной точке,

израсходовав эту энергию в мгновенном и страшном

столкновении… Даже металл не выдержал: он рвался,

выгибался, скручивался. Человеческие тела слабее металла…

– Не знаете, когда и где панихида и похороны? Сообщение

телеграфного агентства пошло по свету.

Все мировые агентства и многие национальные тут же передали

его, сначала кратко: «Как сообщил ТАСС, в автокатастрофе под

Москвой сегодня утром погиб знаменитый хоккеист Валерий

Харламов и его жена. У них остались двое маленьких детей –

сын и дочь».

Потом пошли подробности.

Хоккеисты сборной СССР узнали о трагедии, будучи в Канаде, в

далеком Виннипеге. Вначале никто не поверил: ведь расстались

с Валеркой только-только. Прощаясь с ними, он улыбался

лукаво, подмигивал: смелее, мол, все будет хорошо. Да нет, не

может того быть, утка какая-то. Мало ли глупых выдумок

рождается вокруг знаменитостей спорта, эстрады, кино. Они

прямо обрастают ими, как днище корабля ракушками.

Руководитель делегации Б. Майоров в конце концов дозвонился

до Москвы.

– Что это тут плетут о Харламове? – спросил он, и по тому, как

сразу побледнел и обмяк он, хоккеисты, стоявшие рядом,

догадались об ответе.

А канадское телевидение уже без конца посылало в эфир

пленки матчей с участием Валерия Харламова. Репортеры

успели провести интервью. «С мистера Харламова, когда он был

на льду, – отмечал вратарь «Монреаль Канадиенс» и сборной

Канады Кен Драйден,- нельзя было спускать глаз ни на секунду.

Я понял это после первой же встречи осенью семьдесят второго

года, когда он забил мне два гола. Он бросал шайбу сильно,

точно и, что опаснее всего, часто неожиданно».

Ульф Стернер, много лет бывший одним из лучших форвардов

шведского и мирового хоккея, сказал: «Харламов был

бриллиантом нашей игры. Какой рывок с места, какой дриблинг,

пас, броски – все в идеале! А ведь еще было мужество,

смелость!»

для новых поколений любителей хоккея имя Валерия Харламова

стало бы всего-навсего строчкой в летописи этого вида спорта.

Конечно, фанатики статистики всегда смогут узнать, сколько

результативных передач он сделал тогда-то и тогда-то, сколько

забил голов и сколько отсидел на скамье штрафников. Но что

скажут газетные отчеты о лукавой улыбке этого невысокого

черноволосого человека? В каких статистических выкладках

найдут они описание его фантастического дриблинга, о котором

Всеволод Бобров говорил: «…Особенно Харламов досаждал

защитникам своей потрясающей обводкой. Буквально на

«пятачке» он мог обыграть одного или «раскрутить» двух, а то и

трех соперников. Валерий играл на очень высоких скоростях,

был исключительно крепок физически, но главное все-таки, что

его делало мастером хоккея с шайбой номер один своего

времени: ему достаточно было крохотного пространства, чтобы

обыграть соперника или соперников. Он использовал скорость в

начале или в конце обводки, но мог обыграть соперника или,

повторяю, соперников, и практически стоя на месте, лишь

поводя плечами, перебирая ногами, покачивая корпусом,

головой, а порой лишь подмигиванием или улыбкой. Он не

только мастер хоккея, но большущий артист игры.

Харламов как дамоклов меч всегда занесен над воротами

соперников, всегда готов броситься вперед, чтобы забросить

шайбу или создать голевую ситуацию партнерам».

Что могли рассказать им спортивные комментарии в коротких

газетных столбцах о доброте и щедрости Харламова? О том,

например, как праздновал он свой день рождения на борту

самолета, возвращаясь из Северной Америки на Родину после

победной суперсерии-76. С каким изумлением смотрели игроки

поскупее, когда Валерий перечислял стюардессе, что именно

заказывает он для товарищей?

– А может быть… – нерешительно сказал один из нас тогда во

Дворце тяжелой атлетики ЦСКА.

– Мы просто должны это сделать, – ответил второй, ибо понял,

что хочет сказать его товарищ. – В память о великом игроке, в

Валентину.

Сергей Гаврилович был отличным мастером. Позже, когда он

обосновался в Москве, где и своих столичных корифеев было

немало, слух о его золотых руках быстро разошелся по городу.

Его приглашали работать с книжными шкафами К. Е.

Ворошилов, С. М. Буденный.

Сергей Гаврилович и сыновей обучил своему ремеслу, они

помогали ему в работе – заготавливали материал, пилили,

сушили доски. В трудные военные и первые послевоенные годы

отец Валерия – Борис Сергеевич даже делал из отходов

древесины незамысловатые шкафчики и относил для приработка

на Тишинский рынок.

Сергей Гаврилович в те далекие годы, когда о спорте,

физической культуре слышали в России немногие, увлекался

футболом.

На паровозостроительном заводе работали иностранцы, в том

числе и англичане, которые привезли с собой в город на Оке

забавную игру, в которую следовало играть не руками, а только

ногами.

Нам, конечно, не удалось отыскать никаких репортажей о тех

играх в Коломне, поскольку их просто не было, но сам Сергей

Гаврилович утверждал, что спуска англичанам коломенцы не

давали, играли на равных, а случалось, и выигрывали.

Но на футболе спортивные интересы Сергея Гавриловича не

замыкались. Он любил коньки, игры в городки, бабки, участвовал

в кулачных боях.

Фабричных коньков, разумеется, не было. Да и мог ли позволить

себе рабочий купить стоившие больших денег шведские или

английские коньки? Коньки делали сами. Простенькие, конечно,

но коньки. Полозья прикручивали к валенкам и выходили на

речной лед. Молодой краснодеревщик не мог и подумать в ту

пору, что внук его будет скользить на коньках на многих ледовых

были лица заинтересованные – владельцы многочисленных

кабаков. Они внакладе не оставались: сотни зрителей и бойцы,

едва смахнув ладонью с лица пот и кровь, еще не отдышавшись,

гурьбой вваливались в питейные заведения – обмыть победу

или залить горечь поражения. И если на улице действовало хоть

одно правило, то здесь, во хмелю, правил уже не было никаких.

Били и лежачих, били не только кулаками.

Сергей Харламов был не столько могуч, сколько быстр,

увертлив, он умел вложить всю силу в короткий точный удар.

Порой менее ловкие бойцы старались взять реванш в кабаке.

Однажды кто-то попытался свести с Сергеем счеты при помощи

лома. Будь у него реакция чуть похуже, эта книга никогда не

была бы написана, потому что у молодого краснодеревщика не

было бы ни сына, ни внука. Впрочем, не было бы и его самого,

ибо удар со всего размаха железным ломом по голове дает

однозначный результат. Но он, слава богу, имел обостренное

чутье, которое заставило его обернуться в мгновенье, едва не

ставшее роковым, и одновременно резко отклониться. Удар

получился скользящим, ослабленным и пришелся по плечу,

которое долго еще после этого болело.

Внук Сергея Гавриловича задирой не был, драться не любил,

ему хватало мастерства, чтобы обыграть соперников, но в хоккее

бывает всякое. Случается, что возбуждение, обида, боль

одерживают верх над самоконтролем, тогда отбрасываются

клюшки, летят на лед перчатки, катятся шлемы, судьи

решительно вклиниваются между участниками рукопашной, а

диктор приготавливается объявить меру наказания.

Когда наши хоккеисты впервые встретились с родоначальниками

хоккея с шайбой, они немного их побаивались: как-никак, бойцы,

легендарные драчуны, но со временем поняли, что спуску им

давать нельзя, иначе задавят, и на все канадские наскоки

отвечали тем же, отвечали основательно, и вскоре внушили к

себе стойкое почтение.

Невысокий, по канадским стандартам, – его рост 174 сантиметра

– и при своих семидесяти двух килограммах «боевого» веса

Валера долго потом плакал – жалел петуха, даже

приготовленный бабушкой куриный суп есть отказался.

Больше Валера в жизни никогда ни на кого не жаловался. А вот

заступался за обиженного всегда, когда мог.

На первых порах – за младшую сестренку. Как-то во дворе

мальчишка стал ее колотить. Родители парнишки наблюдали из

окна за этой сценой, но не вмешивались. Увидев, что обижают

сестру, Валерка примчался пулей и поддал обидчику. Вот тогда

его мамаша и папаша встрепенулись. Не поленились сходить в

школу, наговорили много обидных слов родителям Валеры.

Мама его ругала, но отец разобрался в происшедшем и сына

оправдал.

Брат и сестра Харламовы были очень привязаны друг к другу.

Когда у Татьяны родился сын, она назвала его Валерий. Он,

кстати, очень похож на дядю и хорошо играет в хоккей, но

особенно в футбол. Даже в детской команде такого именитого

клуба, как ЦСКА, Валерий Харламов-младший сейчас один из

ведущих футбольных форвардов.

Борис Сергеевич унаследовал от отца любовь к спорту, еще в

ремесленном училище (так назывались тогда ПТУ) начал играть

в футбол, а потом и в хоккей с мячом. Был мотогонщиком

второго разряда. Сын Валерка обожал скорость, прокатиться с

отцом на кроссовом мотоцикле было для него огромной

радостью.

И по сию пору Борис Сергеевич Харламов дружен со спортом –

летом работает в пионерском лагере завода, играет с ребятами в

футбол, водит их в туристские походы.

Шайба в первые послевоенные годы была всегда лишь шайбой,

маленькой деталькой, и услышь кто-нибудь тогда мощное

скандирование «Шай-бу! Шай-бу!», он бы изумился: почему

нескольким тысячам людей вдруг срочно понадобились шайбы?

Позже, правда, Борис Сергеевич и в «шайбу» поиграл за

заводскую сборную. Зато русский хоккей с оранжевым плетеным

…18 июля 1936 года одна из радиостанций передала

сообщение: «Над всей Испанией безоблачное небо». Будущего

диктатора Франко и тех, кому передача адресовалась, совсем не

интересовала сводка погоды. Это был условный сигнал

участникам военно-фашистского мятежа о выступлении.

В 1936 году в Испании был создан Народный фронт,

объединявший рабочих, крестьянские массы, часть мелкой

буржуазии, интеллигенцию, все либеральные и демократические

силы страны. Перед Испанией стоял вопрос: демократическая

республика или контрреволюционная диктатура. На выборах 16

февраля 1936 года подавляющее большинство испанцев

проголосовало за республику. Но реакция, где заметную роль

играла созданная еще в 1933 году фалангистская партия, не

смирилась с поражением, начала готовить военный мятеж,

который и вспыхнул летом того же года.

Народные массы Испании поднялись на защиту республики. В

Испании началась гражданская война«

По существу, это была первая схватка с международным

фашизмом, потому что фалангистов яро поддерживали Гитлер и

Муссолини. Гитлеровцы, спустя несколько дней после начала

мятежа, послали в Испанию авиационную армаду – легион

«Кондор», который располагал мощным вооружением и

множеством военных инструкторов, диверсантов. В Италии в

июле была срочно создана правительственная комиссия по

интервенции в Испанию, направившая на помощь мятежникам

экспедиционный корпус, оснащенный новейшими танками,

артиллерией.

В то же время реакционеры в Англии, Франции и других

западноевропейских странах всячески препятствовали помощи

Испании со стороны СССР и прогрессивных сил мира. Пока

корабли мятежников, подводные лодки Германии и Италии

рыскали в Средиземном море и даже потопили советский танкер

«Комсомол», шедший с мирным грузом, британские крейсеры,

осуществляя «политику невмешательства», блокировали порты

республиканской Испании, а социалистическое правительство

Много лет спустя, в мае 1983 года, будучи с официальным

визитом в Москве, министр иностранных дел Испании Ф. Моран

выразил «признательность советскому народу, приютившему во

время гражданской войны в Испании на советской земле его

соотечественников, расценив это как свидетельство братства и

взаимопонимания».

Они отплыли 12 июня из морского аванпорта Бильбао – городка

Сан-Турсе на испанском пароходе. После плавания по бурному

Бискайскому заливу во французском городе Бордо пересели на

зафрахтованный советскими организациями корабль гонконгской

приписки, доставивший их в город на Неве.

24 июля 1937 года двенадцатилетняя девочка Бегоня из города

Бильбао, к тому времени уже пионерка, единственная дочь

шофера Бенито Орибе-Абаг и его жены Антонии, высадилась с

сотнями других испанских ребятишек с теплохода в Ленинграде.

Позади остались заплаканные глаза матери, напряженное лицо

отца, который все силился улыбнуться, тяжкий вой

бомбардировщиков, уханье снарядных разрывов, щелчки

выстрелов. Впереди лежала незнакомая страна, готовая

приютить маленьких беженцев. Они знали всего несколько

русских слов и невольно прижимались друг к другу, глядя с

палубы на незнакомый огромный город, над которым было такое

синее, тихое небо без самолетов с бомбами под фюзеляжем.

Им не дано было знать, что всего через четыре года и советским

людям придется вступить в бой с фашизмом, что и советское

небо попытаются завоевать самолеты с мрачными крестами.

Испанских ребятишек, а их приехало тогда более пяти тысяч,

встретили с истинно русским гостеприимством. Все наперебой

старались сделать им что-нибудь приятное, но душевные травмы

быстро не рубцуются. И они долго еще ходили с печальными

глазами.

Через несколько дней детей, приплывших из Испании тем

рейсом, перевезли из Ленинграда в Крым и поселили в одном из

почтари. И ты стоишь на крыше голубятни и машешь шестом,

словно сам вот-вот оторвешься от земли и взлетишь вслед за

своими красавцами. (Любопытно, что многие «звезды» спорта

заядлые голубятники – Константин Бесков, Вениамин

Александров, Йозеф Черны.)

Смуглые ребятишки часами смотрели, как голуби возвращаются

домой, как нежно оглаживает их перышки владелец голубятни.

– Ну что, испанцы, погоняем вместе? – приглашал обычно

Борис.

– Грацияс, грацияс,- улыбались гости. – Спасибо. Однажды

младший брат Валерий пошутил: когда испанские ребята с

увлечением наблюдали за полетом голубиной стаи, он

неожиданно загудел: «У-у-у!» Совсем как фашистский

бомбардировщик. Шутка получилась скверная, гости попадали на

землю, некоторые плакали…

Этого, конечно, братья Харламовы не ожидали. И больше

никогда так не шутили.

Вскоре ребята подружились. Борис учил их таинствам голубиной

потехи, а они его – испанскому.

«Уроки» их даром не пропали. Придя как-то в заводской клуб,

что неподалеку от Белорусского вокзала, Борис увидел группку

девушек. По их смуглым лицам, по иссиня-черным волосам он

уже издали понял, что это испанки.

Спросите сегодня Бориса Сергеевича Харламова: верит ли он в

любовь с первого взгляда? Он лишь усмехнется и пожмет

плечами. И тем не менее невысокая, стройная девушка,

стоявшая чуть в стороне от подружек, сразу привлекла его

внимание.

Послышались томные звуки танго. Заигранная пластинка громко

шипела в мощном динамике, но сквозь щелчки пробивался

голос: «Утомленное солнце нежно с морем прощалось…»

он начал объяснять милиционеру, что у него рожает жена, как

тот под пальто заметил сверток с одеждой Бегони. Милиционер

лишь кивнул – не подвела его интуиция.

В отделении Борис спокойно сидел и курил (тогда в моде была

моршанская махорочка), ожидая, пока установят его личность, а

заодно и… откроется метро. Он думал о том, каким будет сын, и

ему совершенно безразлично было, где думать об этом.

– Простите, Борис Сергеевич, – сказал ему дежурный и

улыбнулся. – Сами понимаете…

Он понимал, он все понимал. Вышел из отделения и все в том

же счастливом тумане отправился на завод.

В обед позвонил в роддом, и дежурная сообщила, что Бегоня

родила мальчика. Об имени думать не нужно было, заранее

решили, если мальчик, то Валерий, в честь младшего брата

Бориса Сергеевича.

ПРИНЯТ В ЦСКА!

В 1954 году супруги Харламовы получили комнату недалеко от

станции метро «Аэропорт». Целых двадцать четыре метра! Три

окна! Свой лицевой счет! Борис Сергеевич пошучивал с

товарищами: «Повежливее, пожалуйста, как-никак с

ответственным квартиросъемщиком общаетесь!»

Дети были устроены в ясли, потом пошли в детский сад – тоже

свой, заводской. Позже они ездили в пионерлагерь «Коммунара»

«Лесные поляны» близ Звенигорода. (Теперь там стоит бюст

Валерия Харламова, переданный пионерам его родителями.)

Пока ребятишки были маленькими, Бегоня и Борис Сергеевич

работали в разные смены. Борис Сергеевич успевал на

мотоцикле под вечер съездить за малышами, сдать их на руки

маме или принять на свое попечение. Часто гостили внуки и на

Соломенной сторожке, где с утра до вечера Валерка зимой гонял

на коньках, а летом сражался в футбол.

силы бьешь по нему и нога чувствует его твердость и

податливую упругость, не захватит его чуть леденящее спину

предвкушение игры, когда выходишь на ответственный матч, не

услышит он аплодисментов, не похлопает его по плечу товарищ,

спасибо за пас, выложил, как на блюдечке.

Для Бориса Сергеевича спорт никогда не был профессией, но

играл огромную роль в его жизни. Он дарил ему радость

товарищества, радость доброй усталости, защищал от

жизненных невзгод, от легких соблазнов: пойдем, возьмем

бутылочку…

Сыну он строго-настрого приказал не бегать, не носиться с

ребятами, как угорелый, и ни в коем случае не играть в футбол,

а уж тем более в хоккей.

– Понял, Валера? – строго спросил он мальчика.

Тот кивнул.

– Смотри, ослушаешься, выпорю!

Пороть, конечно, своего длинноносенького Валерку он не

собирался, но уж очень напугали его врачи.

Через месяц они снова поехали в больницу.

Потом еще раз. Немолодая врач привычно пропускала перед

собой ленту кардиограммы, кивала:

– Ну, хоть не хуже. Предписания выполняете, спортом не

занимается?

– Упаси боже, – отвечал Борис Сергеевич.

Юный Харламов относился к предупреждениям врачей, зубцам

кардиограммы и угрозам отца с чисто детским легкомыслием. Он

играл и в футбол, и в хоккей до изнеможения, выходя во двор,

носился, словно заведенный.

как ребячья компания во дворе. Каждый занимает там

положенное ему место, которое прежде всего определяется

возрастом. И лишь необычайные какие-то качества позволяют

отдельным счастливцам выскочить за рамки своего возрастного

сословия.

Валерка не был ни самым быстрым среди дворовых

футболистов, ни самым сильным среди хоккеистов, ни самым

высоким, ни самым экипированным. Но все, кто сражался рядом

с ним или против него, уже тогда не могли не заметить

удивительную ловкость, реакцию, быстроту. Никто никогда в то

время не учил его обводке в хоккее. Да и самих слов

«дриблинг», «финт» он скорее всего не знал. Просто таков был

его природный талант (или генетическое наследство, если

угодно), таковы природные данные, ум, настойчивость, что он

легко обыгрывал почти всех во дворе. И тем самым быстро

завоевал самую высокую оценку своей игры, пусть в масштабах

двора, но зато искреннюю.

Другими видами спорта Валерка не занимался, но мы полагаем,

что займись он, скажем, гандболом, он бы и там достиг успехов.

По врожденной координации движений его можно было сравнить

разве что с великим нашим спортсменом Всеволодом Бобровым,

с которым позже свела его судьба. Бобров по своей спортивной

одаренности был чудом. Его фантастически стремительный

прорыв из безвестности в первые ряды советских футболистов и

хоккеистов общеизвестен. Менее известно, что, взяв однажды

впервые в жизни теннисную ракетку, Бобров через полчаса играл

так, будто вырос на кортах.

Может быть, потому, что мальчишечья жизнь Валерки

ориентирована была в основном на школу, футбольный мяч и

хоккейную клюшку, а может быть, потому, что родители

старались скрыть от сына и его сестры Татьяны ожидавшие их

перемены, но до поры до времени он ничего особенного дома не

замечал. А дома тем временем решался вопрос чрезвычайной

важности, вопрос, который непосредственно затрагивал и

Валерия Харламова.

Однажды ночью она спросила;

– Борь, а ты согласился бы…

Ей не нужно было кончать фразу, потому что и без ее вопроса

все было обдумано-передумано десятки раз.

Борис Сергеевич глубоко вздохнул – господи, сколько же

вздыхали они в те дни! – и ответил:

– Не могу… Все ведь там мне чужое… И потом, сама

понимаешь, как я говорю по-испански, если это можно назвать

разговором… Нет, родная, не смогу… Какой из меня испанец…

Был момент, когда Бегоня твердо решила: нет, не поеду. Сама

уже давно русской стала. И ребята русаки. И без Боречки трудно

представить себе жизнь. Но по-прежнему стояли перед ней лица

матери и отца, и во снах сияло над ней жаркое испанское

солнце, и она шла куда-то…

Она похудела от непрестанной душевной борьбы, устала от

бесконечных сомнений, стала нервной, дерганой. А тут мать

прислала письмо, что отец тяжело заболел. Наверное, именно

это письмо подтолкнуло ее принять решение. Знала, что не

простит себе, если не сможет обнять отца…

Борис Сергеевич так ни разу и не пытался отговорить жену, и

она была бесконечно признательна ему за это.

И вот в начале 1956 года Бегоня сказала мужу:

– Боренька, не могу я… Не прощу себе, если не увижу родных…

– Не плачь, – вздохнул Борис Сергеевич, – я все понимаю…

Начались сборы, хлопоты. Восьмилетний Валера довольно

смутно осознавал, что ждет его впереди. Нет, он конечно, знал,

что мама его родом из Испании, что есть такая страна, а в ней

город Бильбао. Слышал даже от родителей, что это центр

Чем ближе подходил день отъезда, тем стремительнее неслось

время, все становилось каким-то странным, ненастоящим.

Теперь уже восьмилетний Валерка понимал, что привычная

жизнь вот-вот рухнет и исчезнет, и душу сжимал холодный страх,

но тут же его смывало возбуждение сборов.

В Одессе он впервые увидел море. Особого впечатления оно на

него не произвело: вода и вода. Зато теплоход «Крым» был

огромный, белый. Такой же белый, каким он представлял себе

город Бильбао. (А Бильбао оказался не белым, а четверть

миллионным серым промышленным городом, окруженным

горами.)

Когда они прощались, он вдруг впервые по-настоящему понял,

что расстается с отцом, и острая боль кольнула его: и сегодня

уже папы не будет, и завтра, и послезавтра. Он плакал вообще

редко, а тут не выдержал, зашмыгал носом. Вцепился в отца

мертвой хваткой. А Борис Сергеевич лишь повторял:

– Ничего, ничего, Валера…

Уже когда Бегоня с ребятами прошла пограничный и таможенный

контроль и стояла на палубе теплохода, он вдруг вспомнил, что

забыл отдать сумку с учебниками для первого и второго класса.

Зачем Тане и Валерке нужны были советские учебники в

Испании, он не знал, но почему-то ему казалось необыкновенно

важным, чтобы они все-таки взяли эти книжки.

– Нельзя, – строго сказал молоденький пограничник. – После

того, как проходят таможенный контроль, передачи запрещены.

– Я знаю, товарищ сержант, – растерянно бормотал Борис

Сергеевич, – но ведь учебники… Как же он без учебников…

Родная речь…

Пограничникам и таможенникам положено руководствоваться

четкими и ясными инструкциями, а не эмоциями. Но столько

горя, наверное, было написано на лице Бориса Сергеевича

Харламова, что пограничник, вздохнув, сказал:

церковь, и не с кем было поиграть. Церковь в Испании

могущественна, а страна басков – цитадель католицизма.

Родители, не окрестившие ребенка, работу здесь не найдут.

Церковь же выплачивает и пособие на новорожденного.

Четыре месяца Валерка учился в испанской школе. Учился

хорошо. Только на уроки закона божьего старался опоздать или

не ходил вообще. Как-то классный руководитель – учитель

математики – спросил у него, верит ли он в бога. Валерка

удивился такому глупому вопросу и сказал:

– Нет, конечно, сеньор.

– Почему? – рассердился учитель.

– Как – почему? Потому что его нет.

– А откуда ты знаешь, что его нет?

– Папа сказал.

Наверное, папа был недостаточно авторитетным источником для

учителей, потому что все они говорили о боге. Но для Валерки

авторитет Бориса Сергеевича был непререкаем, и он

отказывался и креститься, и молиться.

Классный наставник за это его невзлюбил.

Казалось бы, страна и город, где выросла Бегоня, должны были

быть родными для нее, но ребята адаптировались к новой жизни

куда быстрее, чем она. Так же, как раньше мучили ее сны об

Испании, так и теперь она видела заснеженную Москву,

снегоуборочные машины и аккуратные валики сугробов вдоль

тротуаров. И ее Борю, который бежал вдоль этих снежных

валиков и все махал ей, как будто хотел догнать.

Она все чаще стала задумываться о возвращении домой.

Именно домой. Так она себе и говорила: «домой». Потому что

дом был там, в Москве, и подруги были там, и родной

«Коммунар» был там.

1981 года по настоянию Валерия Бегоня поехала отдать матери

последний долг. Пробыла там почти до осени – вдоволь

наговорилась по-испански, повидала всех родственников и

добрых знакомых. Домой поехала на поезде – через всю Европу.

Она и не подозревала, какой удар судьбы ее ожидает.

Из ЦСКА позвонили в Брест, попросили оградить Бегоню от

волнений. Товарищи из Бреста пошли навстречу: из газетного

киоска изъяли газеты с некрологом ее сына, отключили в ее

вагоне радио. На вокзале в Москве Бегоню встретила Татьяна.

Ее подкрасили, дрипудрили, дали цветы. Бегоня возвращалась

радостная, с подарками. А за машиной ехал доктор ЦСКА Игорь

Силин, и по его просьбе шла еще машина реанимации.

Дома Борис Сергеевич встретил жену в черном костюме и сам

весь черный от горя. Едва вошли, не выдержала Татьяна,

расплакалась. Сказали Бегоне о гибели сына. Дверь по

договоренности с Силиным была не закрыта, он влетел со

шприцем. Бегоня попросила газету. Дали. Она снова упала в

обморок: «Зачем жить, если мой любимый Валерик погиб?»

Всякий ее поймет: потерять 33-летнего сына – только жить

начинал по-взрослому. Внуки сиротами остались. Как такое

пережить? Армейцы, друзья, знакомые и незнакомые люди не

оставили семью в беде. Хоккеисты сборной СССР, прилетев с

Кубка Канады, прямо с самолета отправились к Валерию на

кладбище. Потом приехали к Харламовым домой…

* * *

И вот Борис Сергеевич снова едет в Одессу. Телеграфные

столбы пролетают стремительно, а темный лес на горизонте,

похожий на декорацию, почти не движется.

Стоит он и курит, и смотрит на поля и далекий лес, но все

сегодня выглядит иначе, чем год назад. Тогда пейзаж за окном

был печальный, угнетающий, а сегодня дышал покоем,

радостью. Потому что ехал он встречать жену, сына и дочь, и

если не стеснялся бы, хватал за руку каждого и каждому бы пел

спал, поехал на вокзал часа за три до прихода поезда. И

хорошо, потому что от волнения перепутал все на свете и

приехал не на Киевский вокзал, а на Курский.

И пока ехали с Киевского вокзала по набережной мимо

гостиницы «Украина», все держал внука за руку, словно не

верил, что дождался.

Удивительно быстро вошли в ритм привычной жизни Бегоня и

ребята. Словно и не уезжали. Только говорить по-испански стали

лучше.

Валерка вышел во двор такой же, разве чуть смуглее, чем до

отъезда, и его тут же окружили ребята:

– А бой быков видел?

– А на футбол ходил?

– А скажи по-испански что-нибудь!

На бой быков он не ходил, и дорого, и никакого интереса к этому

странному развлечению он не испытывал, а на футболе один раз

был, дедушка брал, когда играла команда «Атлетико». Играют

так же, так же, бывает, мажут, а вот на трибунах все по-другому:

и трещотки, и трубы, и даже подушки специальные можно взять

напрокат. А про хоккей на коньках и слыхом не слыхивали.

Это было удивительно. Трудно было представить мальчишкам,

что где-то не играют в хоккей, где-то не слышали про советских

легендарных игроков, даже не знали, кто такой Всеволод

Бобров.

Валерий Харламов с самого раннего детства любил коньки, а

теперь, после возвращения из Испании, словно спешил

наверстать упущенное: каждую свободную минуту на льду. И

играл он теперь со старшими.

Как-то раз – было ему тогда почти четырнадцать лет – кто-то из

ребят сказал:

Валерий улыбнулся своей обычной, чуть лукавой улыбкой и

сказал:

– В общем-то, конечно, нервничал. Но я это понял уже потом. А

тут только одно в голове было: пробежать по площадке как

следует. Вышел на лед, смотрю – стоит Кулагин, хмурый такой,

сосредоточенный. Уже потом я узнал, что долго никого отобрать

в тот раз не мог. Оттого, наверное, и был хмурый. Ну, подошла

моя очередь, поехал. Тут я уж точно ни о чем не думал, кроме

того, чтобы и скорость показать, и владение коньками.

Прокатился круг, смотрю на Бориса Павловича, он – на меня.

– Фамилия? – спрашивает.

– Харламов Валерий.

– Год рождения?

И тут, сам не знаю зачем, я соврал. Сказал, что мне тринадцать

лет, а мне уже исполнилось четырнадцать. Наверное, хотел

повысить свои шансы. – Валерий усмехнулся. – Хорошо, хоть

хватило ума всего год себе убавить, а то ведь мог брякнуть, что

мне, скажем, десять лет.

Борис Павлович кивнул удовлетворенно, и кивок этот обозначал

для меня начало новой жизни. Конечно, тогда я этого не

понимал, но это движение головы знаменитого тренера

предопределило мою дальнейшую судьбу.

Домой летел, как на крыльях, и все удивлялся, что никто на

меня не смотрит. На меня, на человека, которого приметил сам

Борис Павлович Кулагин!

КАК СТАТЬ ЛЮБИМЦЕМ

Любимцами становятся, как замечено, обычно те, кто

специально для этого усилий не прилагает. Валерий Харламов

был (как ни горько, но приходится употребить это слово в

прошедшем времени) всеобщим любимцем! Его боготворили

поклонники ЦСКА, обожали все советские любители хоккея,

поклонников Харламова.

– Но это еще не все, – продолжал Борис Павлович Кулагин. –

Нужно еще быть спокойным, добрым человеком, ладящим с

товарищами и тренерами, что порой не так-то легко. Нужно

обладать чувством юмора, чтобы не очень-то всерьез принимать

свою славу. Короче, нужно быть Валерием Харламовым.

Рецепт, как видите, чрезвычайно прост. Но в 1962 году, когда

Валера Харламов, невысокий, четырнадцатилетний мальчуган,

увязавшись за товарищами по дворовым играм, пришел на

Ленинградский проспект на стадион ЦСКА, он меньше всего

думал о славе. Еще меньше о болельщиках. Думал он о первой

тренировке, на которую шел.

Тре-ни-ров-ка. Серьезное, деловое слово. Это тебе не «Валер,

пошли погоняем». Тре-ни-ров-ка. Он уже почти, настоящий

спортсмен, идущий на тренировку. Почти, потому что в глубине

сознания то и дело юркой ящерицей проскакивала пугающая

мыслишка: а что, если тренер Кулагин ошибся накануне? Что,

если сейчас ему скажут: «Мальчик, ты куда? Иди домой».

Мысль эта так овладела им, что Валера даже чуть удивился,

оказавшись на льду вместе с другими новобранцами клуба.

На этот раз с ребятами занимался Виктор Георгиевич Ерфилов,

неторопливый, приветливый человек.

– Так, ребята, – сказал тренер, хлопнув в ладоши,- прошлый раз

на просмотре вы просто катались, потому что Борис Павлович

Кулагин хотел получше узнать, что вы умеете, поэтому прошу

вас сейчас разогнаться и резко затормозить.

Вот когда по-настоящему оценил Валера папину заботу. Велико

ли дело – наточить коньки. Прижми лезвие к наждачному кругу, а

если нет его, поработай напильником, проверь на ногте края,

остры ли, и вся недолга. Но в точку коньков, как, наверное, и в

каждое дело, нужно вложить душу. Борис Сергеевич Харламов –

человек сдержанный, отнюдь не сентиментальный, сына никогда

Возможно, эти строчки вызовут сегодня у ребят снисходительную

улыбку: нашли что вспомнить – консервную банку! В чем-то они

правы, эти сегодняшние ребята, делающие первый шаг на льду в

купленном накануне шлеме. Пустая консервная банка из-под

сайры или судака в томате, безусловно, не заслуживает

вдохновенных од. Но не забывайте, что многие волшебники

футбольного мяча начинали с тряпочного, а кудесники шайбы – с

пустой консервной банки.

Мы не беремся отстаивать педагогическую и методическую

ценность диких дворовых баталий, но где-то в глубине сознания

таится мысль: а может, и не так-то уж худо, если самые первые

шаги ребята делают в спорте сами, с консервной банкой, с

полуспущенным детским мячиком, с перекладиной пожарной

лестницы вместо турника? Может, именно такие дички,

облагороженные затем уже настоящей школой, и становятся

быстрее неповторимыми Пеле, Федотовыми, Бобровыми,

Харламовыми?

Дома Валера сказал отцу:

– Пап, тебя капитан вызывает…

Борис Сергеевич почувствовал, как сердце его пропустило удар,

а потом помчалось, как пришпоренное. Неужели милиция? Как,

почему? Такой ведь хороший парень…

– Какой капитан? – спросил он и облизнул сразу пересохшие

губы.

Валера опустил голову и виновато сказал: – Капитан Кулагин. В

ЦСКА. Тренер. За форму расписаться.

– Ты… ты… – от мгновенного прилива облегчения Борис

Сергеевич никак не мог закончить вопрос, а хотел он спросить,

каким образом его сын очутился в ЦСКА и при чем здесь форма.

– Я там… в хоккейной группе… Еще справку надо о состоянии

здоровья…

выслушивал, выстукивал и выспрашивал мальчика, он снова

перечитал историю болезни и вдруг улыбнулся.

– Послушайте, – сказал он Борису Сергеевичу,- а вы уверены,

что это тот самый мальчик?

Как и большинство людей, Борис Сергеевич привык относиться к

врачам настороженно, и шутки их казались неинтересными и

даже пугающими.

– Как… в каком смысле? – промямлил он.

– Мы еще будем исследовать вашего сына, но совершенно

неожиданно для нас он здоров, если не как бык, то уж как бычок,

безусловно.

– И мне можно играть в хоккей? – спросил Валера.

– Думаю, можно. Впрочем, если очень захочешь, можешь

выбрать регби или какой-нибудь другой «тихий» вид спорта,

например, бокс. Значит, куда, вы говорите, нужна справка?

Так неожиданно Валерий Харламов получил медицинское

благословение в начале своей хоккейной карьеры и смог начать

долгий путь к вершине, на которой мы его видели столько

незабываемых лет. А путь шел через тренировки, тренировки и

еще раз тренировки. И вели его тренеры.

Тренеры делятся на две неравные по величине группы. В одной

– той, что всегда на авансцене, – знаменитые тренеры,

наставники знаменитых команд, чьи лица мы часто видим на

экранах телевизоров. Они стоят, по-наполеоновски скрестив руки

на груди, сидят, напряженно следя за игрой, медленно

прохаживаются за скамейкой, молчат, делают замечания,

подбадривают, дают интервью. Они полководцы, бросающие в

бой все свои резервы, люди, отвечающие головой и репутацией

за вверенные им клубы. Они пожинают славу в звездные часы и

пишут заявления об уходе по собственному (желанию в дни

неудач.

заслуженный мастер спорта, торопясь к своим детям после

тяжелого и утомительного дня, никогда не мог пройти мимо

дворовой хоккейной коробки, когда оттуда неслось:

– Дядь Валера, сыграйте с нами, хоть минутку, хоть чуть-чуть…

Чуть-чуть обычно растягивалось минимум на полчаса. И

нахмуренная жена никак не могла понять, как драгоценны были

эти минуты для Харламова, как отдыхал он среди визжащих от

восторга ребятишек, когда укладывал их на лед неуловимыми

финтами…

А пока что Ерфилов говорил ребятам:

– А сейчас посмотрим, зрячие вы у меня или не очень.

– Как это? – галдели юные хоккеисты.

– Да никак. Играйте себе, а я посмотрю.

Ребята начинали играть, и в самый разгар игры по знаку тренера

вратарь неожиданно и незаметно покидал ворота. Большинство

в пылу схватки не обращали ни малейшего внимания на пустые

ворота. Но не Харламов. О, этот черненький ловкий мальчуган

словно обладал четырьмя глазами: где бы он ни находился,

мгновенно замечал опустевший створ ворот и тут же посылал

туда шайбу…

Как-то Ерфилов отозвал в сторону Валеру и тихонько сказал:

– Может быть, не стоит твоему отцу носить тебе на тренировки

рюкзак? А то как-то неудобно – взрослый парень, он же тебе не

слуга. Хорошо?

– Обязательно ему скажу, – вспыхнул Валера. Он уже не раз

говорил об этом отцу, но тот отмалчивался.

Пройдут годы, и Борис Сергеевич Харламов признается нам:

– Не в моем характере таскать за парня рюкзак, какой бы

схваток даже с тяжелыми и мощными защитниками.

– Какого года? – спросил тренер.

– Харламов? Сорок девятого. У меня все сорок девятого.

– Попробуем, выхода у меня нет.

Четырнадцатилетние армейцы и спартаковцы набрали в тот

сезон в первенстве Москвы одинаковое количество очков, и

предстояла переигровка, в которой должен был принять участие

Валерий Харламов. Волновался ли он? Много лет спустя, когда

вспоминали мы с ним тот матч, он не ответил на этот вопрос:

едва заметно пожал плечами и улыбнулся. Мы настаивали.

– Понимаете, – улыбнулся Харламов, – ваш вопрос немножко

наивный. Судите сами: четырнадцатилетний мальчишка выходит

первый раз в жизни на официальный матч. Не на тренировку, а

на матч. И рядом на льду не будет Виктора Георгиевича

Ерфилова. И он не скажет: «Валер, смотри, как надо делать».

Вместо него будут чужие ребята, каждый из которых норовит

обыграть тебя, задержать, оттереть, отнять у тебя шайбу. А тут

еще мучит мысль: вдруг узнают, что год себе убавил. Как не

волноваться. Да я, пока амуницию в раздевалке прилаживал,

прямо трясся весь.

Другое дело, что в игре все забываешь. Наверное, один из

секретов успехов в спорте, причем в любом виде, – это

способность предельно концентрироваться в каждый данный

момент на решении одной конкретной задачи, стоящей перед

тобой.

Допустим, ты хоккейный форвард. И ты выходишь один на один

с вратарем. Бросать сразу или сделать еще несколько шагов?

Обводить вратаря, стараясь уложить его финтом на лед, или

пробивать в лоб? Решение требуется принять в доли секунды,

именно в доли, это я не для красного словца говорю.

Однажды кто-то из журналистов, не помню уж кто, с маленькой

– Когда Валерка забил второй гол, сидевший рядом со мной

мужчина спросил: «Не знаете, что это за мальчик?»- «Знаю,-

говорю,- это мой сын В. Харламов». Так почему-то и сказал: В.

Почему В., а не Валерий, до сих пор понять не могу. Нервничал,

надо думать, и гордился.

Вечером В. Харламов долго шмыгал носом, ходил вокруг да

около отца, потом решился.

– Пап, – тяжко вздохнул он, – не знаю, чего делать…

– А что случилось?

– Да сам не знаю зачем, брякнул, когда записывался, что я сорок

девятого года. Год себе убавил. Ну, а теперь, наверное,

выяснится все…

– Помнишь, что делают те, кто заваривает кашу?- нахмурился

Борис Сергеевич.

– Помню. Расхлебывают.

– Вот именно. Завтра тренировка, завтра и расхлебай.

Ерфилов был строг и сух:

– Вопрос о твоем пребывании в клубе будет решать коллектив.

Ты ведь всех обманул.

На голосование поставили два предложения: первое – отчислить

за обман, второе – перевести в команду мальчиков, старше на

год, с испытательным сроком. Проголосовали за второе. Но

подняли бы ребята руки за предложение отчислить, и

неизвестно, стал бы заслуженным мастером спорта Валерий

Харламов.

Если вы, дорогой читатель, должны будете тоже когда-нибудь

голосовать, отчислить кого-нибудь или поверить человеку, не

торопитесь, еще раз взвесьте все «за» и «против»…

игрой, а не нудной работой. УвЫ, большинство футбольных

тренеров того времени, да и нынешнего тоже, только и

повторяли: работай, работай, двигайся больше! В хоккее хоть

проще: оттолкнулся раз – и всю площадку пересек. В общем,

остался я в хоккее.

А футбол люблю, стараюсь не пропускать матчи, когда есть

возможность посмотреть. И играю при случае. Помню, как-то в

Хосте мы, хоккеисты ЦСКА, сыграли в футбол с футболистами

«Локомотива». И что вы думаете? Выиграли. Несколько раз мне

удалось сделать точные передачи, Мишаков ловко и неожиданно

пропускал мяч между ног, выскакивал из засады Кузьмин и

забивал!

Позже, когда В. Бобров стал старшим тренером футболистов

ЦСКА, он приглашал Валерия в свою команду, но к тому времени

Харламов уже был «звездой» хоккея советского и мирового. И

футболистов порой поддразнивал: ваша игра самая умная…

после перетягивания каната.

Но вернемся в 1962 год. На одной из тренировок в Харламова

неожиданно врезался сзади кто-то из ребят. Он упал на лед

лицом вниз. Несколько секунд никто не обращал на него

внимания: упал и упал, сейчас встанет, кто не падает в хоккее.

Но Валера не вставал, и тренер поспешил на помощь, а за ним и

врач. Пришел он в себя только в медпункте, и всю дорогу домой

его слегка покачивало.

Дома, как назло, дверь открыла мать, увидела изжелта-синие

подтеки на лице, испугалась:

– Валерик, мальчик, кто же тебя так?

– Да никто, мам, в хоккее. Упал…

И тут Бегоня произнесла фразу, которую потом, во время первых

встреч с канадцами, когда грубо атаковали и вывели из строя

Харламова, как бы повторил знаменитый наш спортивный

комментатор. Она твердо заявила: – Не нужен тебе такой хоккей!

четверо ее членов были спаяны глубокой и нежной

привязанностью друг к другу. Тетя Бегоня – так ребята звали

Валеркину маму – любила петь, могла перетанцевать любого.

Харламов тоже неплохо танцевал и пел – детсадовским

малышом даже в Колонном зале выступал. И взрослым он

любил танцевать на вечеринках. А дядя Боря был всегда своим

человеком для юных спортсменов.

Валера рос, набирался сил, играл в хоккей, учился. Подходил

момент, когда, окончив школу, нужно было выбирать жизненный

путь.

«МЕТР С КЕПКОЙ»

Как-то мы спросили у Харламова, когда он окончательно решил

связать свою жизнь с хоккеем. Валерий подумал немножко и

сказал:

– Наверное, это было, когда я играл у Виктора Георгиевича

Ерфилова в молодежной команде ЦСКА. Помню, на турнире в

Минске после игры с «Сибирью» он заговорил со мной о моем

будущем. Я тогда сказал, что хотел бы поступить в институт

физкультуры. Он одобрил мой план:

– Пригласят в команду мастеров – будешь заочно учиться, не

позовут сразу – побудешь студентом, золотое время.

– Отлично помню тот матч, – вспоминает Ерфилов.- У «Сибири»

в воротах стоял крупный, могучий парень с длинными руками.

Ворота рядом с ним казались совсем крошечными. Мои ребята

все время атаковали, бросали беспрерывно, но он буквально

забаррикадировал собой ворота, и шайба отскакивала от него,

как горох от стенки.

Я чувствовал, как у ребят появляется неуверенность. Знаете,

бывает в игре, когда кажется, что какая-то сверхъестественная

сила не дает шайбе влететь в ворота. В такие моменты и

проверяется характер игроков и команды. И вот тут-то Харламов

почти с линии ворот, едва отъехав от борта, четким броском

Сразу в ЦСКА Харламова не взяли. Летом, за день до истечения

срока, они с Вадимом Никоновым, другом юности, впоследствии

известным футболистом и капитаном «Торпедо», подали

документы в инфизкульт, успешно прошли все экзаменационные

«рифы» и были приняты на первый курс.

– С Валерием мы проучились в одной группе три семестра,

полтора года, – вспоминает сейчас один из детских тренеров

торпедозского клуба Вадим Никонов.- Поступить в то лето в

институт физкультуры было непросто: заявлений имелось 250, а

мест в десять раз меньше – 25. Но мы конкурс выдержали.

Валера, должен заметить, ни в чем, никому не терпел

проигрывать. Был оптимистом. Верил в свои способности и

силы, хотя никогда по этому поводу не распространялся. Пока

мы учились вместе, он проиграл только в матче первенства

института футболистам третьего курса. У третьекурсников

команда была не классная, но подобрались ребята дружные,

сильные духом. Таким и проиграть не зазорно. Но Харламов все

равно огорчился:

– Ну, погодите, – ворчал он, – придет зима, мы с вами в хоккей

сразимся, поквитаемся тогда.

На хоккейной площадке, на футбольном поле, «малыш»

Харламов – весь из мускулов – уже в ту пору не боялся грубых

защитников, умел за себя постоять. Я у него этому научился, и в

жизни приемы «самообороны» мне очень пригодились.

Валера никогда не курил. Когда учились, не пил даже пива. А

ведь после бани так хочется «Жигулёвского». Он рубль «сдаст» и

сидит с нами разговоры разговаривает. Поговорить любил. Но

никогда не хвастался и лишнего не болтал. Ему можно было

полностью довериться во всем. Товарищ мировой! Я знал, что

всегда найду у него поддержку моральную, а понадобится, и

материальную.

Родителей Валерий очень любил. Часто покупал тете Бегоне

цветы, ее любимые красные гвоздики. На праздники маме и папе

делал подарки. Потом племянник у него появился – тоже

составлять расписание тренировок, и получить форму и

инвентарь, а для этого – всем известно – приходится иногда

основательно побегать, и обеспечивать своевременный выезд на

игры и бог знает, что еще. И Михалычу не очень хотелось

взваливать такой груз себе на плечи.

И это тоже было великолепно, потому что иначе – кто знает –

наш хоккей, может быть, и не получил бы такого незаурядного

тренера и не стал бы тем лучшим в мире хоккеем, который мы

знаем и любим.

В 1968 году Тарасов был уже много лет старшим тренером ЦСКА

и тренером сборной страны – многократного чемпиона мира.

Человек он крутой, властный. Рассеянно выслушав своих

помощников, рекомендовавших ему восемнадцатилетнего

Харламова, он произнес фразу, которую многие потом

вспоминали:

– Ну, вот, еще один метр с кепкой. Зачем он нам?

Анатолий Владимирович – человек темпераментный-часто

пользуется в разговоре преувеличениями. Харламов, конечно,

богатырем не был, но и «метром с кепкой» назвать парня ростом

174 сантиметра и весом 72 килограмма было трудно. Помощники

привели его к хоккейному самодержцу. Тот остренько посмотрел

на Харламова, пожал плечами и сказал:

– Ну что ж, хочешь рискнуть – давай. Пробьешься – молодец. Не

пробьешься – винить некого будет. Тебе в армию по годам пора?

– Пора.

Валерия призвали в армию, но первое время в жизни его мало

что изменилось. Разве что теперь он играл не за молодежную, а

за первую мужскую команду армейского клуба и иногда

тренировался с мастерами основного состава.

Слова старшего тренера «Пробьешься – молодец» были далеко

не пустой фразой. В основном составе армейской команды

свидетельствуем: то были мастера действительно экстра-класса,

которые ни в чем не уступали нынешним своим преемникам, а

кое в чем, может быть, и превосходили их.

Как-то одна американская телекомпания попыталась

использовать компьютер, чтобы при помощи электроники

смоделировать схватки современных боксеров с бойцами

предыдущих поколений.

Может быть, когда-нибудь мы сможем посмотреть на экране

телевизоров игру, скажем, ЦСКА образца восемьдесят пятого

или девяностого годов против ЦСКА образца семидесятого года.

А пока что будем полагаться на память, на коллективную память

великого братства любителей хоккея, свято хранящую имена,

лица и игру своих любимцев.

Играли уже и будущие партнеры Валерия – Борис Михайлов и

Владимир Петров. Появились в составе В. Еремин, А. Смолин,

Ю. Блинов, Б. Ноздрин, Е. Деев и другие. Что называется «на

подходе» было уже целое звено юных дарований: Юрий

Лебедев, Вячеслав Анисин, Александр Бодунов.

Вот в таком-то высшем хоккейном обществе и предстояло найти

свое место восемнадцатилетнему пареньку. И не так уж трудно

понять скептицизм старшего тренера ЦСКА, когда помощники

сватали ему щупленького юношу.

* * *

Валерий Харламов выходил теперь на тренировки, как другие

игроки выходят на решающий матч чемпионата мира. Даже

стоять рядом, скажем, с Фирсовым было непросто. Уверенность

в себе подвергалась гигантским перегрузкам. Он видел поистине

цирковую ловкость, с которой тот обращался с шайбой и

клюшкой, чарующую непринужденность всех его движений и еще

острее осознавал, что ему еще ох как далеко до хоккейных

гроссмейстеров.

А тут еще вес! Да, вес. Каждый из нас, даже те, кто не слишком

– Давай попробуем, – предлагал Тарасову Кулагин, – паренька в

игре.

В октябре 1967 года в Новосибирске, когда москвичи

бесповоротно выигрывали у «Сибири», на льду появился

Харламов. Дебют его прошел более чем скромно. Не было ни

цветов, ни аплодисментов, ни поздравлений.

– Ничего особенного, – равнодушно полол плечами Тарасов, –

какой-то «Конек-горбунок». – Подумал немножко и добавил: –

Давай-ка его в Чебаркуль вместе с Гусевым.

В небольшом городке Чебаркуль, что находится в живописном

уголке Челябинской области, базировалась хоккейная команда

Уральского военного округа «Звезда», которая играла тогда в

третьей группе.

Александр Гусев, впоследствии защитник мирового класса,

которого канадские и американские специалисты считают

равным прославленному Бобби Орру, нарушил спортивный

режим. На «перевоспитание» он был отправлен в Чебаркуль.

Идею фирм-клубов, дочерних команд, тесно связанных с главной

командой, от профессионалов НХЛ у нас в числе первых

переняли в ЦСКА. Здесь широко пользовались так называемыми

стажировками.

Вот в такую дочернюю команду «Звезда» и отправились Гусев с

Харламовым.

В общем, если отбросить деликатное слово «стажировка», это

был первый в жизни девятнадцатилетнего Валерия крупный

щелчок по носу.

Как он пережил его?

С каким настроением ехал в далекий Чебаркуль? Знал ли он

слова Владимира Петрова о том, что это только называется

«стажировка», а на самом деле мало кому удавалось вернуться

состояние обоих «стажеров». Рассказывая о приезде Гусева и

Харламова на Урал, он как-то пошутил:

– Я прямо слышал, как у них кошки на душе скребут.

Он знал, как бороться с этими кошками: с места в карьер

чебаркульские новобранцы включились в военноспортивную

жизнь. Они поселились вместе, тренировались и играли.

Большинство стадионов у команд третьей группы были

открытыми, так что тренироваться и играть нередко приходилось

при морозах в тридцать и даже сорок градусов. Чебаркульский

каток располагался на краю городка, у подножья живописных

лесистых гор. Ограда кольями была сработана из цельных

стволов деревьев, и за это хоккеисты команд гостей называли

стадион «острогом».

Валерий привык к жизни на колесах: сегодня Омск, завтра

Серов, потом Златоуст, Челябинск, Калинин и другие большие и

малые города, где проходили игры третьего дивизиона нашего

хоккея.

В команде третьей лиги было немало способных молодых

хоккеистов: Николай Макаров (старший брат знаменитого

Сергея), Владимир Смагин и другие.

В Чебаркуле Валерий быстро обрел веру в себя и игровой опыт.

В третьей группе мало было хоккеистов, которые могли бы

сравниться с ним в скорости. Да и в обводке. И он забивал

много: 34 шайбы за первый в своей жизни сезон в классе «А».

Очень помогала ему спокойная, доброжелательная атмосфера,

которая царила в «Звезде». Тарасов, как мы уже говорили, был

хорошим хоккейным тренером, новатором. Тренировки, которые

он проводил, были неповторимы. Но человек он властный,

нетерпеливый, требовательный, и во Дворце спорта ЦСКА в

любое время могла раздаться его ироническая реплика: «Ты на

тренировке или штаны по льду возишь?»

Напряженная, нервическая обстановка, с одной стороны,

Весной, завершив сезон выходом в первую лигу, мы провожали

нашего лучшего бомбардира и Гусева, снова вызванных в ЦСКА,

в алма-атинском аэропорту. Валерий понимал, что пробиться в

основной состав ЦСКА и теперь ему будет нелегко, но с

оптимизмом смотрел в будущее. «Вот увидите, – говорил он нам,

– буду играть в ЦСКА и сборной СССР. Раз я в Чебаркуле не

закис, то в Москве, дома, и подавно не увяну».

Слова Валерия не разошлись с делом.

Вполне оправданно было бы желание наставников «Звезды»

сохранить для своей команды талантливого игрока, но они

понимали: большому кораблю – большое плавание. И В. Альфер

попросил Бориса Павловича Кулагина приехать в Калинин, где

«Звезда» должна была играть в матче чемпионата страны с

командой Московского военного округа. А тут случилось так, что

из-за травм выбыло из строя сразу два защитника, и в ЦСКА

вспомнили об Александре Гусеве. Кулагин отправился в Калинин

присмотреться к Гусеву: может, пригодится?

Посмотрев матч, Борис Павлович понял, что надо вызывать в

Москву не одного Гусева, но и Харламова. Тренерская интуиция,

когда пятью годами раньше он приметил этого паренька, не

подвела его: молодой хоккеист буквально раскрылся за сезон и

показывал игру незаурядную.

У Бориса Павловича Кулагина, которого можно назвать

первооткрывателем Харламова, биография для тренера

обычная. Служил в рядах Советской Армии. Мальчиком и

юношей играл в московском «Динамо» в футбол и хоккей с

мячом. В числе первых у нас освоил шайбу. Выступал за

команду мастеров ВВС. Был дружен с Юрием Тарасовым –

братом тренера ЦСКА. Тяжело пережил гибель в

авиакатастрофе 5 января 1950 года близ Свердловска команды

ВВС, когда разбились такие мастера, как В. Бочарников, В.

Володин, Е. Воронин, Ю. Жибуртович, 3. Зигмунд, Н. Исаев, X.

Меллупс, А. Моисеев, Н. Новиков, Ю. Тарасов, Р. Шульманис.

Играл в челябинском «Тракторе» вместе с Н. Эпштейном и В.

Шуваловым.

Из Калинина Харламов и Гусев поехали в Чебаркуль, но вскоре

их отозвали в Москву.

– Как сейчас помню, – рассказывала Бегоня Харламова,-

приехал он восьмого марта. С утра я все ждала от него весточки:

у нас в семье дети приучены уважать родителей, с праздником

поздравлять, преподносить цветы, подарки. А тут ничего. Какой

же это праздник? Расстроились, принялась полы мыть. Вдруг

звонок в дверь. «Кто там?» – спрашиваю. «Мам, это я». Валерик

приехал! Снова в Москве будет играть. То-то радости у нас в

семье было: снова все вместе! Вроде и немного времени

прошло, а возмужал сын заметно.

Настала осень 1968 года. Валерий тренировался в основном

составе ЦСКА, но постоянного места в нем для него все не

было, хотя все чаще играл с Михайловым и Петровым.

Знаменитая тройка Альметова распалась к тому времени, в

команде оставался последний из могикан – Вениамин

Александров, которого обычно ставили в тройку с совсем

молодыми Петровым и Михайловым. Ветерана и заменял

Харламов.

Каждый спортсмен знает, что спортивный век скоротечен: не

успеешь оглянуться, как тренеры уже тяжко вздыхают, глядя на

тебя. Одни предпочитают уйти в зените славы, не дожидаясь

свиста трибун, другие не могут найти в себе сил на это и

мучительно спускаются со ступеньки на ступеньку.

Можно знать все тайны игры, все понимать, но приходит время,

когда чуть-чуть притупляется реакция, чуть-чуть теряется

скорость. Иногда спортсмену кажется, что это временный спад.

Стоит лишь стиснуть зубы и удвоить нагрузки на тренировках.

Ведь он все помнит, каждый финт, каждое движение запечатлено

не только в мозгу, но и в мышцах, во сне сделаешь, как надо.

Приходит, однако, горький час, когда становится ясно, что это,

увы, не спад, и надо принимать мучительное решение – уйти из

большого спорта. И сразу ночи становятся бесконечно

длинными, когда память прокручивает неповторимые твои годы и

столичной армейской команды майора Бориса Петровича

Михайлова.

– Харламов – воспитанник клуба. Видели парня много раз на

тренировках, примелькался. Честно говоря, никак его не

встретили – ни горячо, ни прохладно. Уж стольких игроков с нами

перепробовали, а никак наша тройка не могла устояться.

Показался, не показался он нам – мы тогда так не рассуждали.

Мы были молоды и честолюбивы, думали только об одном –

закрепиться в основном составе. Новичок был тогда для нас не

Валерой, не другом, а лишь кандидатом в партнеры.

Но вот мы начали играть вместе и поняли: игра пойдет. И мы так

определили, и тренеры. И дело тут не в первом же результате.

Результат был, можно сказать, самый плачевный. Играли мы

первый матч с Харламовым в октябре 1968 года в Горьком на

стадионе автозавода. И проиграли – 0:1. ЦСКА вообще редко

проигрывал, а с таким футбольным счетом и подавно. Казалось,

за такую беспомощность в атаке тренер уж точно разгонит нас.

Но не разогнал. Или лучшего варианта звена у него в тот момент

не было, или увидел, что мы можем и должны заиграть, кто

знает? Но точно то, что были мы все трое «на скорости», могли

много бегать. Все трое хотели и – главное – любили играть в

хоккей. Не трудиться на льду, а именно играть. И как только

почувствовали, что игра у нас ладится, как только научились

чувствовать товарища, интуитивно угадывать его следующий

ход, стали получать мы от игры истинное удовольствие.

В игре наши «я» растворялись в тройке, и это тоже было

радостно. Знаете, это очень острая радость – радость полного

взаимопонимания. Даю слово, нам было абсолютно

безразлично, кто забрасывал шайбы, лишь бы тройка

записывала на свой лицевой счет как молено больше.

– А как все-таки распределяются у вас забитые шайбы?

Валера забил двести девяносто три, Володя Петров – триста

шестьдесят две, а я – четыреста двадцать семь. А по голевым

передачам Валера был среди нас на первом месте. И уже одно

раз, и не два, и не десять оказывался именно там, где была

шайба, и уже тогда никто никакой жестокостью не мог помешать

ему забить гол.

Владимиру Петрову был 21 год. Но он уже тогда выделялся

мощью, комбинационным дарованием и сильными снайперскими

бросками.

Валерий Харламов физически особого впечатления не

производил. Всеволод Михайлович Бобров, бывший в ту пору

старшим тренером «Спартака», рассказывал:

– Как сейчас помню один из первых его матчей. На льду

появился небольшого роста паренек. Выглядел он на разминке

этаким насупившимся воробушком: бросил пару раз по воротам,

столкнулся с кем-то из своих же армейцев и отъехал к борту.

Наш спартаковский защитник Владимир Мигунько заметил:

«Похоже, лапша». Но уже в первом перерыве признался:

«Ошибся. Сильный малый!»

Итак, богатырем Харламов не был, но он виртуозно владел

коньками: мгновенно менял ритм бега, без видимых усилий

буквально на месте набирал скорость и так же ее гасил.

Ноги у него были сильные с детства, сказывались бесконечные

часы, проведенные на коньках на Соломенной сторожке. Руки же

укрепил упорными тренировками. Обладал Валерий редким для

хоккеиста качеством: он умел одновременно маневрировать

скоростью и работать руками, играл при этом с поднятой

головой, отлично видел, как говорят игроки, «поляну».

Добавьте к этому артистический дар. Он смотрел, допустим,

налево, видел там партнера, начинал поворачиваться туда, и

соперник был уверен, что он именно туда пошлет пас. Но

прекрасно развитым периферическим зрением он в то же время

видел партнера справа, и именно ему следовала абсолютно

неожиданная Для обороняющихся передача.

На редкость сплавленная и гармоничная была тройка!

Он, конечно же, слегка кокетничал своим олимпийским

спокойствием и отдавал себе отчет, что кокетничает.

Свидетельством чему была эта лукавая улыбка и смешинки в

глазах.

Особенное, без сомнения, было. В каждом деле, в каждой

профессии есть своя вершина. Для многих советских хоккеистов

это была и есть команда Центрального спортивного клуба

армии, и если тебе действительно безразлично, где играть, то ты

не мастер, а поденщик.

Валерий был необыкновенно горд тем, что играет в

прославленной команде, но не считал нужным это афишировать.

К тому же пребывать на седьмом небе было опасно. В

Чебаркуле он сразу почувствовал себя асом, здесь же нужно

было завоевывать место под солнцем.

Для тех, кто знаком с хоккеем только по экрану телевизора или

даже по посещению Дворца спорта, хоккейная жизнь кажется

одним сплошным выступлением на ледовой эстраде под

аккомпанемент хоккейного гимна и аплодисментов. На самом

деле, как и в каждой профессии, неизмеримо большая ее часть,

скрытая от глаз болельщиков, состоит из постоянного,

каждодневного, довольно однообразного и тяжелого труда.

Подъем, основательная зарядка, завтрак, интенсивная

тренировка, обед, отдых, снова тренировка, лечебные

процедуры, если они нужны. А они о как часто бывают нужны!

Хоккей – игра жесткая, синяки и ушибы неизбежны, даже если

бы на лед выходили только джентльмены, и одно из требований

к хоккеисту – он должен уметь терпеть боль.

Трещат борта от ударов тел, кажется, эти несчастные не только

играть, ходить не смогут, а они подъезжают к своим скамеечкам,

врачи побрызгают прямо через форму на ушиб «заморозкой» – и

снова в бой. С такими травмами обычному гражданину дадут

бюллетень минимум на неделю, а хоккеисту говорят: «Ладно,

пропусти смену». Своя смена-минута-полторы, да еще две-три

смены других троек, в общем, спокойной жизни пяток минут.

Потом снова нужно вскакивать, переваливать через борт и

физически подтянули. Правда, функциональные данные

Харламова всегда, как Петрова и Михайлова, оценивались в 3,5,

а не 5 баллов, как, например, Леши Волченкова, которому от

бога дано богатырское здоровье. Харламовцы были всегда

вдоволь «накормлены» хоккеем. Ну уж такая у них конституция.

Валерий играл почти без травм. Лишь в 1972 году его сломали

канадцы Кларк и Эллис. И на Кубке вызова в 1979 году в Нью

Йорке он не смог из-за травмы провести все матчи.

Игры, повторяем, казались по сравнению с тренировками почти

воскресной прогулкой, но и тогда старший тренер ни на

мгновенье не выпускал подопечных из-под своего пресса.

Стоило перевалиться через бортик и плюхнуться на скамеечку,

чтобы перевести дух, как он был тут как тут:

– Михайлов, где же добивание?! – голос тренера звучал

настойчиво, он требовал, подгонял.

– Харламов, одного обыграл, второго, а где же передача?

– Петров, ты же центр, кто за тебя в обороне отрабатывать

будет?

– Мишаков, Моисеев, Ионов, вы же русская тройка, где же ваша

удаль молодецкая?

ЦСКА выигрывал очередной матч. Выигрывал с крупным счетом.

Но даже при результате 9:1 старший тренер не оставлял игроков

в покое: – Неужели не будет десяти, неужели не округлим!-

требовал он. Настойчиво, страстно, яростно, как будто от этого

десятого гола зависит судьба команды.

А матч подходил к концу, и силы небеспредельны, и твердо

знаешь, что сделал уже больше, чем нужно. Хочется крикнуть:

какой десятый гол? Кому он нужен? Но снова пересиливаешь

себя, сжимаешь зубы и, подгоняемый этим неугомонным

человеком, бросаешься в самую гущу сражения, ловишь долю

секунды, чтобы бросить, втолкнуть в сетку эту никому не нужную,

закрепиться в основном составе армейского клуба. Но Борис и

Владимир никогда не умели довольствоваться тем, что есть, и

бились отчаянно, стремясь как можно быстрее подняться к

самой вершине хоккейного Олимпа страны.

Они по-прежнему никак не выделяли нового партнера. Игр он им

не портил, а большего они от него на первых порах не

требовали. Близость, привязанность, уважение, дружба – все это

придет позже, а пока нужно было забивать голы. В конце концов

заброшенные шайбы- это самая точная характеристика

форварда. Можно о ком-то гозорить «полезный», «работящий»,

«упорный», «быстрый» и так далее, но на каждый эпитет при

желании можно найти свое «но». Полезный, но не умеющий дать

идеальный голевой пас. Работящий, но не мастер завершать

комбинации. Упорный, но выпадающий из ансамбля. Быстрый,

но не в ладах с техникой. И лишь лицевой счет заброшенных

шайб не допускает кривотолков. Цифры вообще красноречивее

прилагательных.

Михайлов, Петров и Харламов отчетливо это знали и забивали,

забивали, забивали. За два круга чемпионата Михайлов

забросил 18 шайб, Петров-17, Харламов- 14. (В тот сезон еще не

учитывали голевые передачи, которыми Валерий всегда

отличался.) Вместе эта тройка забросила больше любого другого

армейского звена.

И старший тренер ЦСКА, всегда хорошо понимавший язык цифр,

рекомендовал тройку во вторую сборную страны, руководить

которой поручили на Московском международном турнире

Анатолию Михайловичу Кострюкову, Владимиру Кузьмичу

Егорову и Николаю Семеновичу Эпштейну, людям

многоопытным, уважаемым тренерам.

Победила первая сборная, форвард которой Борис Майоров

стал самым результативным. Последующие места заняли вторая

сборная СССР, национальные команды Финляндии и Канады.

Играющий тренер Кленовых листьев Д. Боуэнс был признан

«самым надежным защитником».

В матче с командой Канады, выигранном нашей второй сборной

Пройдет время, и в другом самолете, возвращающемся из

Канады, он будет вспоминать о своей хоккейной судьбе и

рассказывать, рассказывать всю ночь о том, что волнует его в

хоккее, в жизни. Пока вспоминать еще было нечего, и

оставалось лишь улыбаться, как улыбаются, когда все впереди,

когда ты впервые в жизни стал игроком национальной сборной и

летишь на родину хоккея.

В мягких креслах по соседству сидели партнеры по тройке, здесь

же расположились Борис Майоров, Вячеслав Старшинов,

Александр Рагулин, Анатолий Фирсов и другие корифеи хоккея,

за игрой которых еще пятьшесть лет назад Харламов лишь с

трепетом наблюдал у экрана телевизора. Теперь им предстояло

вместе сражаться с канадцами.

О Канаде и канадском хоккее Валерий знал не очень много. В

школе в девятом классе эту страну, по территории

превышающую США и входящую в первую пятерку в мире,

прошли за один или -два урока. (Во время турне налетали по

Канаде двенадцать тысяч километров!) В учебнике говорилось,

что страна большая, но с населением всего в два десятка

миллионов человек, которые говорят по-английски и по

французски, поскольку раньше это были колонии Франции и

Англии.

О первых турне советских хоккеистов на родину хоккея Валерию

рассказывал Вениамин Александров: ездили в основном по

небольшим городам в провинции Онтарио. Но любительские

команды там сильные. Профессиональных клубов в НХЛ было

всего шесть. Даже такому блестящему вратарю, как Сет Мартин,

там не находилось места. Канадцы были прекрасно экипированы

– -коньки, клюшки, защитная форма – высшего класса.

Производило впечатление большое количество катков с

искусственным льдом. Они имелись в каждом городке, во многих

кварталах больших городов.

Встречали советских хоккеистов, вспоминал Александров и

другие ветераны нашей сборной, радушно. Большая пресса,

правда, обходила вниманием матчи «студентов из России», но

Из-за задержки планировавшийся матч в монреальском

«Форуме» пришлось сначала перенести с пятницы на дневное

время субботы, а затем и совсем отменить. Раздосадованный

этим владелец команды «Монреаль канадиенс» Д. Молсон взял

назад и приглашение посетить матч профессиональной

Национальной хоккейной лиги «Монреаль канадиенс» с «Чикаго

блэк хоукс», хотя к этой вечерней игре наши успевали.

Слова «владелец команды» звучат для советского человека

дико, но владелец пивоваренных заводов мистер Молсон

действительно владел в то время и монреальской хоккейной

командой. Точно так же, как и своими заводами. И точно так же

стремился получить прибыль из вложенного капитала. В первом

случае пиво Молсона должно было конкурировать, скажем, с

пивом «Шлитц», «Лабатт», а «Монреаль канадиенс»

естественным образом конкурирует с другими командами лиги.

Не у всех команд НХЛ один конкретный владелец. Некоторые

клубы принадлежат акционерным обществам. Но это тоже

капиталистические, в сущности, предприятия, стремящиеся

получить максимальную прибыль.

Реклама для бизнеса, как известно, важна необыкновенно, а

репутация советских хоккеистов в Канаде была уже очень

высока, отсюда и «гостеприимство» мистера Молсона, который

был не против выступить в качестве радушного хозяина, но…

В Монреальском аэропорту, а затем в Торонто, где теперь

предстояло провести первый матч турне, корреспонденты

атаковали руководителей советской делегации, тренеров,

игроков, требуя ответа, в сущности, на один вопрос: «Может

быть, вы опоздали потому, что больше не интересуетесь играми

с любителями, а нацелились на встречи с профессионалами?»

– Это не так, – отвечали гости, и согласились вместо одного

несостоявшегося матча провести три непланировавшихся

встречи в конце турне.

В Торонто, как ни устали после дальней дороги, пошли на

В Оттаве вышел на лед не совсем поправившийся после

болезни А. Фирсов и за 26 минут, пока он был на льду, забросил

хозяевам шесть шайб!

После этого Д. Маклеод заметил с грустью: «Когдато нас в

России называли учителями в хоккее. Времена переменились.

Теперь вы преподаватели, а мы – студенты»,

Харламов быстро акклиматизировался в жесткой игре на

меньших по размеру площадках. Он словно родился для таких

состязаний: верткий, взрывной, всегда отлично видящий и

партнеров в самых лучших позициях и угрожающих соперников.

Валерий и его партнеры по звену скоро поняли: с крепкими,

рослыми канадцами, чтобы побеждать, надо играть в быстрый,

коллективный хоккей. Овладел шайбой, продвинулся вперед и,

не дожидаясь пока тебя сомнут, отдай партнеру. Но отдай так,

чтобы ему было удобно ее принять, чтобы и его не успели

«убить».

В то время в ЦСКА ценился пас вперед, на выход партнеру, к

воротам соперников. Когда долго не было таких передач, тренер

требовал: «Не вижу зовущего паса».

– С канадцами такие пасы, – как вспоминал позже Харламов, –

не годились. У них всегда два защитника играют строго сзади,

атаковать одному, без поддержки партнеров, почти пустое дело –

«убьют». Пас этот зовущий в «могилу». Мы с Петровым и

Михайловым это быстро поняли, сначала своими боками, а

потом и головой. И как нас ни призывали к атакам в одиночку, на

это не шли. Поскольку забивали мы больше всех, непослушание

не приносило нам особых неприятностей.

Харламов не всегда спешил освободиться от шайбы, атакуемый

канадцами, обычно он обводил одного, а то и двух соперников, а

уж потом создавал голевые моменты партнерам. Мощные

канадцы нередко мчались на «малыша» на предельной

скорости, рассчитывая запугать и «размазать» по борту. Но

паренек был не робкого десятка, в последний момент, даже

Уже упоминавшаяся нами монреальская «Газетт» писала: «Для

ребятишек не имеет никакого значения, какую форму носят

игроки – красный ли свитер советских или белый – канадцев. Им

нравятся те, кто лучше играет. После того как сборная СССР

разгромила канадцев, почти никто не стоял у раздевалки нашей

команды, зато гости не знали отбоя от любителей автографов».

Обратили внимание канадские обозреватели и на такой факт:

«Встречи сборной СССР и Канады проходили по договоренности

по любительским правилам. Однако не раз канадцы, в составе

которых выступали несколько экс-профессионалов, пытались

сыграть жестко. Гости спокойно принимали такую игру, и, судя по

всему, «канадским стилем» их не испугаешь».

В данном случае, правда, канадские коллеги «поскромничали».

В жесткой игре преимущество советской сборной неизмеримо

возрастало – бойцовских качеств нашим ребятам не занимать.

Дошло до того, что по требованию игроков сборной Канады у

Саши Рагулина проверяли налокотники: не вмонтированы ли

туда свинцовые прокладки – уж очень «чувствительны» были

стычки на льду с «русским Гулливером». Естественно, проверкой

ничего обнаружено не было, но соперники сделали для себя

вывод: стараться на поле не сердить Александра, а еще лучше –

объезжать его стороной…

Оттавская «Ситизен» хотя и поздновато, но занялась

подсчетами. «Имели ли русские основание говорить ранее, что

их не устраивают встречи в Канаде со слабыми противниками? –

вопрошала газета. И сама же отвечала: – Статистика

подтверждает справедливость их претензий. За одиннадцать

последних лет они совершили семь поездок к нам и выиграли 44

матча, два свели вничью и только пятнадцать, в основном в

первых турне, проиграли».

Язвительно выступила «Торонто стар». «Канадцы начинают

уставать от побед НХЛ над сборной СССР, одерживаемых на

бумаге, в то время как наши отважные, но недостаточно сильные

любители из национальной команды продолжают проигрывать

им на льду!»

профессорам». И вдруг «робкие ученики» не только успешно

сдают экзамен «профессорам». Они заставляют их покраснеть.

Они показывают, что роли переменились, что нет робких

заокеанских учеников, а есть виртуозы шайбы.

В десяти матчах чемпионы мира забросили соперникам 73

шайбы. Больше всех Петров- 10, Мальцев – 9,

Фирсов, Харламов, Михайлов – по 8. А пропустили 28 голов.

«Хорошо зарекомендовал себя новичок Мальцев в тройке с

Фирсовым и Викуловым, – отмечал тогда А. Чернышев. –

Успешно сыграли и дебютанты Михайлов, Петров, Харламов».

Некоторые еще возлагали надежды на профессионалов, но этим

надеждам предстояло в недалеком будущем потерпеть крах.

Как мы уже говорили, без уверенности в себе спортсмен никогда

не сможет достичь вершины. Но как же зыбка и неопределенна

демаркационная линия между уверенностью в себе и

самоуверенностью! Это ведь тебя канадцы называли

суперзвездой, а они в этом толк понимают, это ведь тебе

протягивали программки, блокноты, листки бумаги, и рука

уставала от десятков и сотен автографов. Это ведь тебе

рукоплескали многотысячные трибуны в разных городах Канады

и протягивали микрофоны репортеры, и это тебя обстреливали

блицами фотокорреспонденты. А вдруг тебя снова и снова

гоняют на тренировках, будто ты не герой заокеанского турне, а

рядовой игрок…

Не у всех, конечно, развит иммунитет к звездной болезни, но

отдадим должное А. Чернышеву и А. Тарасову, которые зорко

следили за ее симптомами у игроков и лечили заболевших не

заклинаниями, а сильнодействующим средством в виде

скамейки запасных и даже вывода из сборной. Лекарство, как

правило, помогало, и недавние триумфаторы по-прежнему

тренировались так, словно вся их жизнь зависела от одной этой

тренировки.

После возвращения из Канады Харламов в аэропорту

Шереметьево дал первое свое интервью корреспонденту ТАСС.

– Каковы ваши впечатления от первой поездки в Канаду? –

спросили его.

– Хоккейная Канада такая, как я ее себе и представлял: там

очень любят эту игру. Для меня турне в составе сборной СССР

было большим событием. Канадцы играют жестко, и, кажется, я

эту игру воспринимал неплохо.

– Какое впечатление произвели на вас канадские

профессионалы?

– Они большое внимание обращают на силовые приемы.

Понравились мне вратари. У канадских нападающих хорошо

поставлены броски. Но больше всего запомнилась игра 20

летнего защитника Бобби Орра.

Заметьте, уже тогда Харламов отметил Бобби Орра, которому

суждено было в следующее десятилетие стать «звездой»

канадского хоккея первой величины.

Заканчивался сезон, и жизнь армейской команды катилась по

хорошо наезженной колее: база, стадион, тренировки, игры.

Могучий автобус привозил их на матч обычно часа за полтора, и

минут десять-пятнадцать можно было спокойно побродить по

еще пустым фойе Дворца спорта, перекинуться шуткой с

приятелями, посидеть за чашечкой кофе в буфете со знакомым

спортивным журналистом. Это тоже своего рода знак твоего

статуса. Если при виде тебя журналисты вытаскивают блокноты,

значит, твоим мнением интересуются, ты уже не безвестная

хоккейная пешка, а заметная фигура.

С самого начала своей спортивной карьеры Валерий неизменно

вызывал интерес корреспондентского корпуса. Скорее всего, это

объяснялось и манерой игры, и его обаянием. Журналисты сразу

распознали s нем несомненный артистизм, некую праздничность

в его игре, а они умеют ценить эти редчайшие качества.

ЧАСТЬ 2. В БОЛЬШОМ ХОККЕЕ

ИЗ ПЕРВОРАЗРЯДНИКОВ – В ЧЕМПИОНЫ

Сезон 1968/69 года Валерий Харламов начинал хоккеистом

перворазрядником, а завершил его заслуженным мастером

спорта, чемпионом мира и Европы! Одновременно он выполнил

нормативы мастера спорта и мастера спорта международного

класса, закрепился в составе сильнейшего в Европе хоккейного

клуба – ЦСКА, во второй, а затем и в первой сборной СССР.

Знаменитым Валерий стал в марте 1969 года на мировом

первенстве в Стокгольме.

Новичок сыграл во всех десяти матчах, забросил 6 шайб и

сделал больше всех в нашей сборной голевых передач – 7. По

системе гол плюс пас он в мировой иерархии занял пятое место:

Анатолий Фирсов-14 (10+4), Борис Михайлов- 14 (9 + 5), Ульф

Стернер – 14 (5 + 9), Ярослав Холик- 14 (4 + 10), Валерий

Харламов- 13 (6+7). Тройка Петрова стала самой результативной

в нашей сборной и на чемпионате, забив 21 гол.

Солнечным весенним утром сразу после окончания вновь

победного – седьмого подряд! – для советской сборной

чемпионата мира 1969 года мы беседовали с дебютантом

главной команды страны.

Работая над этой книгой, разыскали в архиве блокнот с записью

той беседы в Стокгольме.

Рассказывал Валерий спокойно, словно и не отгремел лишь

вчера чемпионат мира, часто чуть иронически улыбаясь:

дескать, зачем это интервью. Иногда шутил.

– Играл в звене Петрова под номером двенадцать.

(Свой семнадцатый номер он получил со следующего мирового

первенства, а в Стокгольме под № 17 выходил Евгений Зимин.)

Вратарь Пучков, хорошо зарекомендовавший себя в матчах

первенства СССР и во время поездки второй сборной в Канаду.

Защитники Поладьев и Лутченко, несмотря на свою молодость,

уверенно играющие в основных составах наших ведущих клубов

«Спартак» и ЦСКА. Лучший нападающий чемпионата Европы

среди юниоров Мальцев и молодежная тройка армейцев

Михайлов – Петров – Харламов.

После годичного перерыва в сборную вернулся Якушев и

выступавший на мировом первенстве в Стокгольме еще в 1963

году Юрзинов.

В Стокгольме любят и понимают хоккей. Публика, конечно, будет

болеть за своих любимцев. «Хейя! Хейя!» – этот клич шведских

болельщиков будет греметь две недели. Но с другой стороны, в

Стокгольме сборной СССР пока везло. Здесь мы дебютировали

на чемпионате мира в 1954 году. Команда, которую мне тогда

было доверено тренировать, завоевала золотые медали. В 1963

году здесь же мы начали нынешнюю победную серию.

Впервые мировое первенство пройдет в два круга. Это трудное

испытание для хоккеистов. Наши ребята всегда физически

подготовлены неплохо. Но, конечно, когда новую систему

принимали, думали совсем о другом.

Некоторые деятели международной лиги хоккея на льду и

раньше предпринимал«попытки осложнить нам жизнь. Ну,

например, сначала в случае равенства очков чемпиона

определяли по разнице забитых и пропущенных шайб. Сборная

СССР много забрасывает шайб. Тогда перешли на иную систему:

чемпион выявляется по личной победе над основным

соперником. Не помогло! Теперь ввели двухкруговую систему.

Что ж, поиграем – увидим.

…Чемпионаты мира по хоккею проводятся в самом конце сезона.

И подобно тому как грядущие мартовские оттепели угадываются

уже в снежном феврале, приближение чемпионата заранее

несет с собой волнующее: кого возьмут? Для ведущих игроков

вопрос: возьмут или мет их в первую сборную страны, имеет