Аннотация: Автобиография одного из самых известных, богатых

и удачливых людей Великобритании, вдохновителя и создателя

империи, объединяющей около 200 процветающих компаний под

общим названием Virgin Group.

-------------------------------------------

Предисловие

Они были сумасшедшими. Мятежники духа и возмутители

спокойствия, они не вписывались в рамки привычного. Они не

признавали правил, испытывали отвращение к стабильности.

Вы можете не соглашаться с ними, сурово критиковать их, но

единственное, что вы не можете сделать – это игнорировать

их, потому что они изменили мир.

Из рекламного ролика Apple «Think different».

Вас ждет два увлекательных week-end'a с книгой Ричарда

Брэнсона. Я рад, что книга переведена на русский язык, и

убежден, что она своевременна и будет востребована именно в

России с ее уникальными рыночными возможностями. Ведь

здесь (как ни парадоксально это звучит) можно применить идеи

этого великого гуру, революционера и «возмутителя

спокойствия».

К сожалению, проделать такое в развитых странах можно было

только в 1970-е. Думаю, что сегодня даже гения Брэнсона будет

недостаточно для изменения тенденций и ситуация с Virgin Cola,

свободным полетом мечты, не скованный правилами, он легко и

непринужденно доказывает нам, что предела нет. Такие, как он,

способны изменить мир!

Читайте «библию бунтаря», восхищайтесь и берите пример!

Пока рождаются такие люди, не скучно жить.

Олег Тиньков

Алексу Ричи и его семье посвящается

Особая моя благодарность – Эдварду Уитли за помощь,

оказанную в работе над этим проектом. Эдвард провел два года

в моей компании, практически жил у меня, разобрался в

записных книжках, которые я вел 25 лет, и оживил их.

***

Оказавшись в шаге от гибели над Атласскими горами, я

подумал, что обязательно должен теперь написать книгу на

случай, если ангел-хранитель покинет меня.

Я также осознал, что мои дети Холл и Сэм, которые все еще

малы, могут так никогда и не узнать, что я делал и почему я

делал это.

Так что эта биография – для Сэма и Холли, и это лучшее из

того, что я создал за последние восемнадцать лет ( хотя это не

только моя заслуга ). Но в особенности для их матери, моей

жены Джоан, которая была рядом во всех моих достижениях и

провалах.

Я также написал эту книгу, чтобы показать, как мы сделали

Virgin тем, чем она является сегодня. Как и во время полетов на

воздушных шарах, все эти годы главным было выжить. Если вы

будете внимательно читать между строк, то поймете, я надеюсь,

в чем наше видение и к чему мы стремимся.

Некоторые люди говорят, что это видение ломает все правила и

слишком пестро ; другие, что Virgin обречена стать одним из

ведущих брэндов нового столетия ; третьи, проанализировав ее

до последней детали, пишут о ней академические труды.

Что до меня и нашей замечательной команды, то мы просто

продолжаем начатое, получая от всего этого полный кайф.

Олег Тиньков берет интервью у Ричарда Бренсона

между нами. Потом Сэм со своими двоюродными братьями

отправился на место запуска, чтобы увидеть аэростат, в котором

в скором времени я надеялся совершить кругосветное

путешествие. Джоан и Холли были со мной, пока я разговаривал

с метеорологом Мартином. Он сказал, что момент для полета

очень благоприятен, поскольку погодные условия – наилучшие

за последние пять лет. Затем я позвонил Тиму Эвансу, нашему

врачу. Он только что был у нашего третьего пилота, Рори

Маккарти, и известие было неутешительным: Рори не может

лететь. У него пневмония в легкой форме, но если он пробудет в

гондоле три недели, ему может стать значительно хуже. Я

немедленно позвонил Рори и выразил ему свое сочувствие.

– Увидимся в ресторане, – сказал я. – Давай позавтракаем

вместе.

6. 20

Когда мы встретились с Рори в ресторане гостиницы, он был

безлюден. Журналисты, которые следили за приготовлениями к

запуску предыдущие двадцать четыре часа, уже отправились к

месту старта.

Мы обнялись. Оба плакали. Для меня Рори был не только

близким другом и третьим членом экипажа в полете на

аэростате, но и деловым партнером. Как раз накануне отъезда в

Марокко он выкупил долю акций нашей новой

звукозаписывающей компании V 2 и инвестировал в Virgin

Clothes и новую косметическую компанию Virgin Vie.

– Не могу смириться с тем, что подвожу тебя, – сказал Рори. – Я

никогда не болею, никогда.

– Успокойся. Это надо принять как данность, – убеждал я его. –

У нас есть Алекс, который вдвое легче тебя. С ним на борту мы

пролетим намного дальше.

– А теперь серьезно, – сказал Рори, – если ты не вернешься, я

продолжу полет там, где остановился ты.

– Ну, спасибо! – сказал я, нервно смеясь.

Алекс Ричи уже находился на месте запуска, чтобы проверить

механизмы быстрой отцепки гондолы вместе с Пером

Линдстрандом, ветераном воздухоплавания на горячем воздухе,

приобщившим меня к этому виду спорта. Алекс – великолепный

инженер. Именно ему принадлежит разработка нашей гондолы.

До этого еще никому не удавалось создать систему для полета

В какой-то момент мне пришла в голову ужасная мысль, что

если они дадут праздничный залп из своего оружия, то

продырявят шар. Пер, Алекс и я собрались в гондоле и в

последний раз проверили все системы. Солнце быстро

поднималось, и гелий начал увеличиваться в объеме.

10. 15

Мы все проверили и были готовы отправляться. Я обнял Джоан,

Холли и Сэма в последний раз. Меня поразила сила духа Джоан.

Холли была возле меня эти последние четыре дня, и, казалось,

она тоже полностью владеет собой. Я думал, что и Сэм, но

внезапно он расплакался и потянул меня к себе, отказываясь

отпускать. Я чуть не заплакал вместе с ним. Никогда не забуду

мучительную силу его объятья. Потом он поцеловал меня,

отпустил и обнял Джоан. Я бегом пересек площадку, чтобы

поцеловать маму и попрощаться с отцом. Мама вложила мне в

руку письмо. « Открой его через шесть дней ». – сказала она. Я

мысленно выразил надежду, что столько мы продержимся.

10. 50

Осталось только поднять стальную лестницу. На секунду я

замешкался, задавшись вопросом, когда и куда опустится моя

нога снова – на твердую ли почву, а, может быть, в воду? Не

было времени думать. Я шагнул через люк. Пер был возле

рычагов управления, я разместился у видеооборудования, а

Алекс сел на сиденье у входной двери.

11. 19

Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять … Пер давал

обратный отсчет, а я сконцентрировал свое внимание на работе

камер. Рука быстро проверила пряжку парашюта. Я старался не

думать об огромном воздушном шаре над нами и об этих шести

объемных топливных баках, прикрепленных к корпусу гондолы.

Четыре, три, два, один … и Пер привел в действие рычаг, при

помощи которого крепления воспламенились, якорные канаты

отделились, и мы быстро и бесшумно поднялись в небо. Не

было слышно рева горелок ; наше восхождение происходило так,

будто вверх поднимался детский воздушный Шарик. Мы просто

взмывали в небо, все выше и дальше, а затем, как только

поймали утренний бриз, оставили Марракеш далеко внизу.

Запасная дверь была все еще открыта, и мы махали людям

внизу, ставшим теперь уже совсем маленькими. Каждая деталь

дожидаться получения факсов, прежде чем мы могли,

спустившись но винтовой лестнице, воспользоваться туалетом.

Мне после марокканской пищи требовалось большое количество

факсов. Пер сохранял сердитое молчание, а мы с Алексом были

просто благодарны, что узнали про топливные баки тогда, когда

положение еще можно было исправить.

Приблизившись к алжирской границе, мы испытали шок во

второй раз. Алжирцы сообщили, что мы движемся прямо на

Бекар, их главную военную базу , а над ней летать нельзя. «

Вам категорически запрещается проникать на территорию ».

говорилось в факсе.

Выбора не было.

Около двух часов я разговаривал по спутниковому телефону с

Майком Кендриком, нашим инспектором по полету, пытался

связаться с разными британскими министрами. В конце концов,

Андре Азоулей, марокканский министр, который улаживал все

наши проблемы, связанные с запуском аэростата с территории

Марокко, снова пришел нам на выручку. Он объяснил алжирцам,

что мы не можем изменить свой маршрут, и что на борту нет

мощных камер. Они приняли это объяснение и уступили.

Поскольку появилась и хорошая новость, я делал заметки в

своем бортовом журнале. Перевернув страницу, сразу увидел

сделанную рукой Сэма жирными чернилами следующую запись:

« Папе. Надеюсь, ты прекрасно проводишь время. Безопасного

тебе путешествия. Много-много любви тебе. Твой сын Сэм ». Я

вспомнил, что он залезал без меня в гондолу накануне вечером.

Теперь ясно зачем.

К 5 часам вечера мы по-прежнему летели на высоте 30000

футов. Пер начал зажигать горелки, чтобы нагреть воздух внутри

оболочки. Хотя мы делали это в течение часа, сразу после 6

вечера аэростат начал неуклонно терять высоту.

– Что-то здесь не так, – сказал Пер.

– В чем дело? – спросил я.

– Не знаю.

Пер постоянно нагревал воздух, но аэростат продолжал

снижение. Мы потерял и 1000 футов, затем еще 500. После

захода солнца все больше и больше холодало. Было ясно, что

гелий быстро сжимается, превращаясь в мертвый груз над нами.

– Нам надо избавиться от балласта, – сказал Пер.

наверняка, как следует отсоединить топливные баки. В панике я

осознал, что будь на месте Алекса Рори, мы бы пропали. У нас

не было бы иного выхода, чем прыгать с парашютом. Вот

сейчас мы бы выбрасывались в ночь над Атласскими горами.

Горелки ревели над головой, освещая все оранжевым светом.

– Ты раньше прыгал с парашютом? – крикнул я Алексу.

– Никогда, – ответил он.

– Это твой вытяжной фал, – сказал я, направляя его руку.

– Уже 7000 футов, и высота падает, – крикнул Пер. – Сейчас

6600.

Через выходной люк Алекс вскарабкался на крышу гондолы.

Было трудно понять, насколько быстро мы падаем. Уши

заложило. Если замки замерзли, и Алексу не удастся

отсоединить топливные баки, придется прыгать. Оставалось

всего несколько минут. Я посмотрел на люк и мысленно

повторил, что предстояло сделать: одна рука – на кольцо, шаг из

кабины и прыжок в темноту. Рука инстинктивно коснулась

парашюта. Я взглянул на Пера, чтобы убедиться, что его

парашют на месте. Пер следил за высотомером. Показания

быстро падали. Сейчас 6000 футов, и темно, нет, 5500. Если

Алекс пробудет наверху еще минуту, будет 3500. Я стоял,

высунув голову из люка, стравливая страховочную стропу и

наблюдая за Алексом, который был на крыше. Под нами было

очень темно и ужасно холодно. Земли не видно. Телефон и факс

звонили беспрестанно. Наземное управление полетом, должно

быть, терялось в догадках, какого черта мы там делаем.

– Одна есть, – крикнул Алекс через люк.

– 3700. – сказал Пер.

– Еще одна, – сказал Алекс.

– 3400 футов.

– Еще одна.

– 2900 футов.

– 2400 …

Прыгать с парашютом было слишком поздно. К тому времени,

когда можно было прыгнуть, мы бы разбились вдребезги,

врезавшись в горы.

– Давай назад,– крикнул Пер. – Немедленно!

Алекс влез через люк.

Мы пристегнулись. Пер нажал на рычаг, чтобы отсоединить

себе отчет в том, что это был день, который мог для нас и не

наступить. Встающее солнце и наполняемый теплом день

представлялись нам бесконечно драгоценными. Наблюдая за

тенью шара, скользящей по поверхности пустыни, было трудно

поверить, что это то самое хитроумное человеческое

изобретение, которое мертвым грузом падало на Атласские горы

минувшей ночью.

Оставшиеся баки с горючим приковали внимание Пера, и Алекс

обговорил с ним детали приземления. Как только мы

приблизились к земле, Алекс крикнул:

– Впереди линия электропередач!

Пер крикнул в ответ, что мы находимся посредине Сахары, и

здесь, по определению, не может быть линии электропередач.

– Должно быть, ты видишь мираж . — заключил он.

Алекс настаивал на том, что ему было совершенно ясно: мы

умудрились найти единственную во всей Сахаре линию

электропередач.

Несмотря на обширную бесплодную пустыню вокруг, в

считанные минуты нашего приземления стали появляться

признаки жизни. Из скал материализо­валась группа берберов.

Сначала они держались в отдалении. Мы уже готовы были

предложить им немного воды и оставшихся припасов, как вдруг

услышали стрекочущий рокот военных вертолетов. Должно быть,

они выследили нас при помощи радаров. Берберы исчезли так

же быстро, как и появились. Вблизи от нас приземлились два

вертолета, вздымая в воздух клубы ныли. Вскоре мы были

окружены невозмутимыми солдатами, которые были вооружены

пулеметами, не зная, правда, куда их направлять.

– Аллах, – сказал я ободряюще.

Минуту они стояли неподвижно, но любопытство все же взяло

верх, и они подошли поближе. Мы провели их офицера вокруг

гондолы, и он восхитился оставшимися топливными баками.

Стоя в стороне от гондолы, я задался вопросом: что эти

алжирские солдаты думают о ней? Быстро оглянувшись назад, я

прочел ответ в их глазах. Оставшиеся топливные баки были

выкрашены в такой же яркий красно-желтый цвет, как большие

банки компаний Virgin Cola и Virgin Energy. Среди множества

слоганов, размещенных на внешней стенке гондолы, были и те,

что представляли компании Virgin Atlantic, virgin direct, virgin

касается меня, это просто моя жизнь. Как полеты, так и

многочисленные компании Virgin, которые я основал, – все это

равнозначные вызовы, которые я начал принимать еще с детских

лет.

Эта книга представляет собой автобиографию. Она охватывает

первые 43 года моей жизни. Едва не умерев над Атласскими

горами, я решил написать ее на случай, если при следующей

попытке ангел-хранитель покинет меня. Подобно полету на

аэростате, первые 43 года моей жизни и моя карьера были

сплошной борьбой за выживание. Эта книга заканчивается

событиями января 1993 года, годом раньше я был вынужден

продать компанию Virgin Music, которая была слабым звеном

моей деловой карьеры. Тогда же virgin atlantic одержала свою

беспрецедентную победу над British Airways. Это было

переломным моментом для Virgin. Бросая вызов превосходящим

силам, я выживал все эти 43 года ; впервые в жизни в моем

распоряжении были деньги, было много идей, которые хотелось

реализовать, и я был свободен в выборе путей становления

Virgin. О том, как мы начинали воплощать наши мечты в жизнь, я

расскажу в следующей книге. Эта же книга о том, как мы «

удерживались на плаву » и выживали, чтобы дожить до этого

момента.

Когда я находился в поиске заголовков для книги, Дэвид Тэйт,

который управляет американским отделением компании Virgin

Atlantic, предложил следующий: « virgin: искусство стратегии

бизнеса и конкурентный анализ » [4] .

– Неплохо, – сказал я ему, – но не уверен, что он достаточно

броский. Разумеется, – сказал он, – подзаголовком могло бы

быть: «Ну решись и сделай это». [5]

было четыре или пять лет, и мы находились на отдыхе в Девоне

с папиными сестрами – тетушкой Джойс и тетей Венди – и

мужем последней Дядей Джо. Я питал особую симпатию к

тетушке Джойс. В начале нашего отдыха она поспорила со мной

на десять шиллингов, что через две недели я не буду уметь

плавать. Часы напролет я проводил в море, пытаясь плыть

против ледяных волн, но к последнему дню так и не научился

плавать. Я просто бултыхался вдоль берега, подпрыгивая на

одной ноге. Я бросался вперед и оказывался под волнами

раньше, чем, отплевываясь, устремлялся к поверхности,

стараясь не наглотаться воды.

– Ничего, Рики, – сказала тетушка Джойс. – Получится на

следующий год.

Но я не собирался ждать так долго. Тетушка Джойс заключила

со мной пари, и я сомневался, что она будет помнить об этом в

следующем году. В по­следний день мы встали рано, погрузили

вещи в машины и отправились в двенадцатичасовой путь домой.

Дороги были узкими, машины медленными, а день выдался

жарким. Всем хотелось скорее добраться до дому. Когда мы

ехали по дороге, я увидел реку.

– Папа, останови, пожалуйста, машину, – попросил я.

Эта река была моим последним шансом: я был уверен, что

смогу поплыть и выиграть десять шиллингов тетушки Джойс.

– Пожалуйста, останови! – закричал я.

Папа посмотрел в зеркало заднего вида, сбавил скорость и

остановился у травянистой обочины дороги.

– Что случилось? – спросила тетя Венди, как только все мы

высыпали из машины.

– Рики увидел реку там, внизу, – сказала мама. – Он хочет в

последний раз попытаться поплыть.

– Разве мы не хотим поскорее добраться до дому? Нам

предстоит такой длинный путь, – жаловалась тетя Венди.

– Да, ладно, Венди. Давай дадим парнишке шанс, – сказала

тетушка Джойс.

– В конце концов, это мои десять шиллингов.

Я стащил с себя одежду и побежал в трусах к берегу реки. Я не

смел останавливаться, чтобы они не передумали. У края воды

мне стало страшно. Посередине реки вода бежала быстро и

пузырясь над валунами. Я нашел место на берегу с

всегда была очень энергичной и заводила нас. Тед, мой отец,

был более спокойный, он курил трубку и получал удовольствие

от чтения газеты. Но в обоих моих родителях была любовь к

приключениям. Тед хотел стать археологом, но его отец, судья

Высокого суда, желал, чтобы он продолжил традицию Брэнсонов

и занялся юриспруденцией. Три поколения Брэнсонов были

юристами. Когда Тед учился в школе, дед нанял специалиста по

вопросам профессиональной деятельности, чтобы тот поговорил

с сыном и обсудил возможные варианты его будущей карьеры.

Когда выяснилось, что Тед хочет стать археологом, мой дед

отказался оплачивать счет за услуги специалиста на том

основании, что тот не выполнил свою работу как следует. Так без

всякого желания Тед пошел в Кембриджский университет

слушать лекции по праву и продолжал, в качестве хобби,

создавать коллекцию древних артефактов и окаменелостей,

которую называл «мой музей».

Когда в 1939 году разразилась вторая мировая война, Тед

отправился в Стаффордширскую добровольческую часть –

кавалерийский полк, организо­ванный при четырех юридических

корпорациях, готовящих адвокатов. Полк воевал в Палестине, и

Тед принимал участие в битве при Эл-Аламейн в сентябре 1942

года и во всех последующих сражениях в Ливийской пустыне.

Затем он оказался в Италии и сражался при Салерно и Анжио.

Перед уходом на войну Тед придумал шифр, позволявший его

родителям знать, где он находится.

Они договорились, что в письмах домой подвал будет

обозначать мир, а конкретные ящики в шкафах будут обозначать

определенные страны. Тед мог написать, чтобы мама вытащила

его старые перчатки для верховой езды, лежащие на левой

верхней полке шкафа, который стоит справа, – это значило, что

он находится в Палестине. Неудивительно, что цензоры никогда

не догадывались об этом, и мои дедушка и бабушка всегда

знали о место­нахождении сына.

Когда Тед поступил на военную службу, его дядя, Джим Брэнсон,

уже приобрел в армии довольно скандальную репутацию,

являясь приверженцем поедания травы. Дядюшка Джим владел

поместьем в Гемпшире, которое он в итоге разделил между

арендаторами, и затем перебрался жить в Балхэм, который в

1939 году являлся отдаленным пригородом Лондона. Им

путешествия на круизном лайнере ее оставили где-то за

Ямайкой в одном купальном костюме. Она даже прочитала

«Краткую историю всех времен» (то, чего я не смог бы

сделать. ). Она никогда не переставала учиться. Ее точка зрения

была такова: жизнь дается один раз, и ею надо воспользоваться

по максимуму.

Мама унаследовала бабушкину любовь к спорту и танцам и в

двенадцать лет дебютировала на Уэст-Энде в ревю Мари

Стоупс, которая позже приобрела известность в связи с

деятельностью в области женского оздоровительного

образования. Некоторое время спустя маму почти заставили

раздеться для другой работы на сцене: она танцевала в

представлении, которое называлось «Кокрейн шоу» и шло в

Театре ее величества в Уэст-Энде. Шоу сэра Чарльза Кокрейна

пользовались дурной славой, потому что он собрал у себя самых

красивых девушек города, и все они раздевались. Это было

военное время, когда трудно было найти работу. Ева решила

принять предложение, полагая, что это всего лишь безобидная

забава. Нетрудно догадаться, что мой дед яростно

воспротивился этому, заявив, что он придет, разнесет весь этот

Театр ее величества и вытащит ее оттуда. Ева передала это

сэру Чарльзу Кокрейну, и он разрешил ей танцевать, не

раздеваясь. Тогда, как и теперь, она умела выйти из положения с

минимальными потерями.

Ева начала искать дневную работу и отправилась в Хестон, где

клуб планеризма обучал новобранцев перед тем, как те

становились летчиками. Она попросилась работать пилотом, но

ей сказали, что эту работу могут выполнять только мужчины. Не

испытывая никакого страха, она договорилась с одним из

инструкторов, который уступил ей и в тайне от всех предоставил

работу при условии, что она будет притворяться парнем. Одетая

в кожаную куртку, не снимая кожаного шлема, который скрывал

ее волосы, имитируя низкий голос, Ева училась планеризму, а

затем начала обучать и новичков. В последний год войны она

работала сигнальщиком и была отправлена на Блэк Айл в

Шотландию.

После войны Ева стала стюардессой; в то время трудно было

себе представить более эффектную работу. Требования были

строгими: девушка Должна была быть очень симпатичной и

был зачат во время их медового месяца на Майорке.

Мои родители всегда относились к двум моим сестрам – Линди

и Ванессе – и ко мне как к равным, чьи мнения так же важны, как

их собственные. Когда мы были маленькими, еще до рождения

Ванессы, родители брали меня и Линди с собой, если

отправлялись куда-нибудь поужинать, и мы лежали на своих

одеялах на заднем сиденье машины. Мы спали, пока они

ужинали, но всегда просыпались, едва начинался путь домой.

Линди и я вели себя тихо и смотрели вверх, на ночное небо,

слушая, как родители разговаривают и шутят по поводу

проведенного вечера. Мы выросли, общаясь с родителями как с

друзьями. Будучи детьми, мы обсуждали папины юридические

дела, спорили о порнографии и о том, следует ли легализовать

наркотики, задолго до того, как кто-либо из нас столкнулся с этим

в реальной жизни. Мои родители всегда были за то, чтобы мы

имели свое собственное мнение, и редко давали советы, разве

что мы сами просили об этом.

Мы жили в деревне, которая называлась Шэмли Грин, графство

Суррей. Перед тем, как родилась Ванесса, мы с Линди росли в

Истэдс, в загородном доме, увитом плющом, в котором были

крошечные белые окна н белая калитка, ведущая на

деревенский луг. Я был тремя годами старше Линди и девятью

годами старше Ванессы. Во времена моего детства родители

жили очень скромно, может быть, поэтому мама не очень-то

любила готовить, возможно, она просто экономила деньги.

Помню, что мы ели много хлеба и жира. Но даже при таких

условиях традиции все же соблюдались, и нам не разрешалось

выходить из-за стола, пока все не поели. Нам также непременно

выдавался лук, который роев огороде. Я всегда его ненавидел и

прятал в ящик стола. При уборке этот ящик никогда не трогали, и

когда мы десятью годами позже переезжали, его открыли и

обнаружили весь запас моего засохшего лука.

За столом была важна не столько еда, сколько компания. Дом

всегда был полон гостей. Чтобы свести концы с концами, мама

пригласила немецких и французских студентов изучать

английский язык в типично английском доме, и мы должны были

развлекать их. Мама заставляла нас работать в огороде,

помогать ей готовить еду, а потом прибирать за всеми. Желая

отделаться от этого, я бежал через деревенский луг к своему

направились в его кабинет и закрыли дверь. Вместо того чтобы

обрушиться на меня в гневе, папа просто улыбнулся.

– Теперь сымитируй жалобный плач, – сказал он и хлопнул в

ладоши шесть раз, создавая полную иллюзию сильных шлепков.

Я выбежал из комнаты с громким ревом. Мама приняла строгий

вид, подразумевавший, что это все в моих же интересах, и

продолжала решительно резать лук. Разумеется, моя очередная

порция была засунута во время обеда в ящик стола.

Дядюшка Джим был не единственным диссидентом в нашей

семье: непочтительность к властям была в крови с обеих сторон.

Помню, мы приобрели старый цыганский фургон, который

держали в огороде, и иногда проходившие мимо цыгане звонили

в дверной колокольчик. Мама всегда давала им немного серебра

и разрешала рыться в амбаре, чтобы поискать то, что им могло

пригодиться. Однажды нас взяли на представление графства

Суррей, которое проходило в Гилдфорде. Он был весь заполнен

блестящими прыгунами и людьми в твидовых пальто и котелках.

Мама увидела группу плакавших цыганских детей и пошла

выяснить, что случилось. Они все столпились вокруг сороки,

которая была привязана к куску веревки.

– Общество защиты животных приказало принести ее, они хотят

ее забрать.

Они говорят, что это незаконно – иметь у себя дикую птицу, –

сказали дети.

В это время мы увидели представителя общества, шедшего к

нам.

– Не беспокойтесь, – сказала мама. – Я спасу ее.

Она взяла птицу и завернула в пальто. Потом мы вынесли нашу

контра­банду за пределы территории, где проходило шоу, под

самым носом у властей.

Цыганята встретили нас у выхода и попросили взять сороку

себе, так как их остановят еще не раз. Мама была в восторге, и

мы повезли сороку домой.

Сорока любила маму. Она сидела у нее на плече, когда та

находилась на кухне или работала в своем сарае, а затем

устремлялась к загону и дразнила пони, опускаясь на их спины.

Она пикировала на папу, когда он садился почитать «Таймс»

после обеда, взмахами крыльев приводя страницы в движение,

пока они не оказывались разбросанными по иолу.

Несколькими годами позже, когда я только основал компанию

Virgin Music, мне позвонила тетя Клэр:«Рики, ты не поверишь.

Одна из моих овец начала петь».

Сначала у меня слегка помутился рассудок, но это было именно

то, что можно было от нее ожидать.

– Что она поет? – спросил я, представляя себе овцу,

поющую:«Давай, крошка, разведи-ка огоньку».

– «Бе-е, бе-е, черная овечка». конечно, – огрызнулась на меня

тетя Клэр. – Я тотчас же хочу сделать запись. Вероятно, овца не

сможет сделать это в студии, поэтому не мог бы ты выслать

сюда несколько звукооператоров? И им бы лучше поторопиться,

поскольку она может перестать петь в любой момент.

В тот же день толпа звукооператоров отправилась в Норфолк с

24-трековой передвижной студией, и запись поющей овцы тети

Клэр была сделана. Они также собрали целый хоровой ансамбль

из овец, уток и кур, и мы выпустили сингл «Бе-е, бе-е, черная

овечка». В чартах он поднимался до четвертого места.

Моя дружба с Ником была основана на привязанности, но в ней

присутствовал также и сильный элемент состязательности. Я

был полон решимости все делать лучше, чем он. Однажды

летом Нику на день рождения подарили совершенно новенький

велосипед. Мы немедленно решили спуститься на нем к реке

Ран. Ты на скорости несешься прямо со склона, в последний

момент резко тормозишь и с заносом останавливаешься у края

берега настолько близко к реке, насколько возможно. Это была

исклю­чительно соревновательная игра, а я ненавидел

проигрывать.

Поскольку это был его велосипед. Ник поехал первым. Его занос

делал ему честь, велосипед описал окружность таким образом,

что заднее колесо остановилось в футе от воды. Обычно Ник

старался побудить меня выкинуть что-нибудь даже более

невероятное, но на этот раз он пытался меня остановить.

– Ты не можешь сделать это лучше, – сказал он. – Мой занос

был идеален.

Я думал иначе. Меня переполняла решимость сделать занос

лучше, чем это сделал Ник. Я поднял его велосипед на склон и

направил к реке, бешено крутя педалями. Когда я достиг берега,

стало очевидно, что мне не совладать со скоростью, и у меня

нет шанса остановиться. Как в калейдоскопе, я увидел открытый

самому. До сих пор помню унижение, испытанное тогда.

Очевидно, мои родители считали, что делают правильно,

отправив меня сюда, но в тот момент я мог чувствовать только

смятение и чувство обиды, и еще ужасный страх. Через пару

дней мальчик пригласил меня в свою постель поиграть в «кое

что». В первый же мой приезд домой на выходные среди прочих

событий, о которых я рассказал родителям, было и то, что

происходило под простынями. На это папа спокойно

сказал:«самое лучшее – не заниматься этим». и это было в

первый и последний раз в моей жизни.

Моего папу отправили в школу-интернат в этом же возрасте, так

же, как и его отца. Это был традиционный способ для мальчика

моей среды получить образование, воспитать независимость и

уверенность в своих силах, то есть научиться крепко стоять на

ногах. Я поклялся, что никогда не отправлю своих Детей в

школу-интернат раньше, чем они сами ни примут такое решение.

На третьей неделе пребывания в Скейтклифе я был вызван в

кабинет директора и поставлен в известность, что нарушил

некое правило. Оказалось, я зашел на участок со специально

посеянной травой, чтобы забрать футбольный мяч. Я должен

был наклониться и получить по заднему месту шесть ударов

прутом.

– Брэнсон, скажи: спасибо, сэр, – произнес директор нараспев.

Я не верил своим ушам. Спасибо – за что?

– Брэнсон, – директор поднял свой прут, – я предупреждаю

тебя.

– Спасибо … сэр.

– У тебя будут проблемы, Брэнсон.

– Да, сэр. Я имею в виду, нет, сэр.

И они всегда у меня были. В восемь лет я еще не умел читать.

В действи­тельности, у меня были дислексия и близорукость.

Несмотря на то, что я сидел на передних партах, я не мог читать

того, что было написано на доске. Только после двух семестров

кто-то догадался проверить мое зрение. Но даже когда я видел,

буквы и числа совершенно ничего не значили для меня. В те дни

дислексия не считалась проблемой или, точнее говоря, это была

проблема только того, кто ею страдал. Поскольку никто и не

слыхивал о ней, неспособность читать, писать или произносить

слово по буквам для всех остальных учеников и учителей

усилия, чтобы забить гол, когда защитник догнал меня и сбил с

ног, выполнив блокировку. Моя нога была перехвачена и

оказалась под ним, а сам он упал поперек меня. Я услышал

ужасный крик, за какую-то долю секунды пронеслась мысль, что

он пострадал, пока не сообразил, что это я сам. Он скатился с

меня, а я увидел свое колено, согнутое под невероятным углом.

Мои родители всегда учили нас смеяться, когда больно; так, пока

я наполовину смеялся, но большей частью истошно кричал,

меня вынесли с поля и доставили к школьной

распорядительнице, которая и отвезла меня в больницу. Боль

остановил только укол. Я сильно повредил хрящ правого колена,

нужна была операция.

Мне дали общий наркоз, и я впал в беспамятство. Очнувшись, я

обнаружил себя на улице. Я по-прежнему лежал на своей

больничной койке, и медсестра держала капельницу над моей

головой, но моя кровать, подобно еще нескольким, была

выставлена наружу. Я думал, что сплю, но медсестра объяснила,

что во время операции в больнице случился пожар, и все

пациенты были эвакуированы из помещения на улицу.

Я поехал домой на несколько дней, чтобы окончательно

выздороветь. Лежа в постели, я смотрел на свои серебряные

кубки, стоявшие на каминной полке. Врач сказал, что очень

долго я не смогу играть ни в какие спортивные игры.

– Не переживай, Рики, – сказала мама, вбежав в комнату после

того, как ее покинул врач. – Подумай о Дугласе Бейдере. У него

вообще нет ног, а он играет в гольф, летает на самолете и все

такое. Ты ведь не хочешь валяться в постели целый день, ничего

не делая, не правда ли?

Худшим из последствий моей травмы было то, что она

незамедлительно выявила, насколько плохи мои дела с учебой.

Я был последним по каждому из предметов, и было очевидно,

что мне не сдать экзамены.

Меня отправили в другую школу, специально натаскивающую

учащихся к экзамену. Она находилась на морском побережье

Суссекса и называлась Клиф Вью-хаус. Здесь не было спорта,

который отвлекал бы мальчиков от беспощадной и обычно

безнадежной задачи – подготовки к общим вступительным

экзаменам. Если ты не умел писать или складывать, или не мог

запомнить, что площадь круга равна π r ., решение принималось

Очень, очень медленно я вышел из здания и прошел через

школьную территорию по направлению к отвесным скалам. Когда

я увидел толпу учителей и мальчиков, бросившихся за мной в

погоню, то сбавил скорость настолько, чтобы они могли поймать

меня. Им удалось стащить меня со скалы, и исключение было

отменено.

Родители спокойно восприняли эту историю. На моего папу,

похоже, произвело впечатление, что Шарлотта была «очень

красивой девочкой».

В школе

Но о каких бы невероятных сексуальных приключениях я ни

мечтал, к моему огорчению, за многие мили от Стоу не было ни

одной девушки, не говоря уже о том, чтобы она была из

Скандинавии, а нашей экономке было шестьдесят.

Пописывая прозу и выводя каракули все быстрее и быстрее, я

познакомился с Другим постоянным посетителем библиотеки –

Джонатаном Голланд-Джэмсом. В сравнении с большинством

мальчиков из Стоу Джонни был невероятно практичным и

искушенным, очень начитанным и ошеломляюще

осведомленным в искусстве. Он приехал из Лондона, где его

родители были знакомы с журналистами и писателями: когда

Джонни читал Private Eye [6] , он знал половину

упоминавшихся в нем людей. Его мама была преуспевающим

драматургом. Именно благодаря Джонни начал расти мой

интерес к миру прессы, и я начал думать, что хотел бы быть

журналистом.

В середине семестра я прочел школьное объявление о конкурсе

эссе, который назывался Приз Гэвина Максвелла среди юниоров

[7] и был учрежден автором, выпускником школы из Стоу. Я

моментально отложил в сторону свой порнографический роман и

написал короткий рассказ, который и был удостоен приза. Роль

сыграло, должно быть, полное отсутствие конкурентов.

Гэвин Максвелл, автор «Круга чистой воды» [8] . прибыл в Стоу,

чтобы вручить приз. Он привез с собой Гэвина Янга, военного

корреспондента Observer, автора написанного позже

«Медленного парохода в Китай» [9] . После церемонии но дороге

в Суррей они подбросили меня до Шэмли Грин. Я поддерживал с

ними отношения. Они поощряли меня, отчасти, думаю, потому,

что я им нравился. Но даже когда они поняли, что у меня другие

наклонности, они все равно остались добрыми и заботливыми

друзьями. После получения приза мой английский начал

улучшаться, и в списке успеваемости я поднялся с двадцать

первого места на третье. Я все еще был восемнадцатым по

латинскому языку и последним по математике, физике и

химии.«Он очень старается, но сталкивается с большими

трудностями в понимании даже простейших математических

приемов, и это распространяется на любую новую изучаемую

тему». говорилось в одном из итоговых семестровых отчетов.

Как-то на Пасху я решил последовать маминому примеру и

17. мы бы покупали их у него по 18 или 19 шиллингов, что

принесло бы ему доход, а нам помогло бы сэкономить по 10

шиллингов за птицу. Что ты думаешь об этом?»

Мой отец неохотно построил вольер, и птицы быстро

размножались. Но я переоценил местный спрос на волнистых

попугаев. Даже после того, как в Шэмли Грин каждый купил себе

по меньшей мере двух, вольер все еще был полон птиц.

Однажды в школе я получил письмо от мамы с плохой новостью.

Она сообщила, что вольер подвергся нападению крыс, которые

уничтожили волнистых попугаев. Только много лет спустя она

призналась, что будучи сытой по горло уборкой за попугаями, в

один прекрасный день оставила дверь в вольер открытой, и все

они улетели. Она не очень-то старалась их поймать.

Хотя ни один из этих проектов не принес денег, они научили

меня кое-чему, что касается математики. Я обнаружил, что

только когда я пользовался реальными цифрами для решения

реальных задач, математика имела для меня хоть какое-нибудь

значение. Если я рассчитывал, насколько вырастет

Рождественское дерево или сколько может вылупиться попугаев,

числа становились реальными, и мне нравилось пользоваться

ими. Но в классе я был по-прежнему полным тупицей в

математике. Однажды я отвечал на вопросы теста на IQ, и они

показались мне просто абсурдными. Я не мог сосредоточиться

ни на одном из математических заданий, и, думаю, мой

результат приблизительно был равен нулю. Я беспокоюсь за

всех тех, кто был отнесен к разряду тупых по результатам

подобных тестов. Вряд ли они задумываются о том, что эти IQ

тесты часто придумывают профессора, которые при

столкновении с жизнью оказываются никуда не годными. Я

любил строить реальные бизнес-планы, даже если кролики

извлекали из этого больше пользы, чем я.

Родители, должно быть, воспитали во мне бунтарский дух. Я

всегда думал, что правила затем и нужны, чтобы их нарушать. В

школе Стоу было столько правил и инструкций, как в армии;

многие из них, как казалось Джонни Джемсу и мне, были

совершенно анахроничными и бессмысленными. В первую

очередь, это касалось устаревшего обычая обслуживать старших

учеников младшими. Затем – ОКБ (Объединенные кадетские

войска). где мальчики надевали солдатскую форму и ходили

столовых комнат должен быть организован буфет. Тогда

мальчики могли бы выбирать для себя еду, они свободно

садились бы там, где хотят, а перед уходом могли бы складывать

свои вилки и тарелки в коробку. В настоящее время количество

пищевых отходов колоссально; при наличии буфета можно было

бы наполовину сократить расходы на испанских и итальянских

официантов.

Мне было бы очень интересно узнать Ваше мнение, а любые

сэкономленные деньги могли бы, вероятно, быть вложены в мой

следующий проект … »

Дальше я анализировал идею организации бара для

шестиклассников.

Директор предложил мне открыто выразить свои взгляды в

школьном журнале, но мы с Джонни хотели учредить

альтернативный журнал со свежим взглядом на вещи.

Предполагалось провести кампанию против «дедовщины».

телесных наказаний, обязательности посещения церкви,

присутствия на играх и изучения латинского языка. Все эти идеи

были слишком революционными, чтобы быть изложенными в

школьном журнале «Стоик» [10] , название которого казалось

подходящим разве что для его многострадальных читателей.

Затем мы подумали, что надо выйти на другие школы, имеющие

похожие правила. Мало-помалу идея межшкольного журнала

приняла конкретные очертания. Мы могли связываться с другими

школами и обмениваться идеями. В школьной тетрадке я

набросал несколько возможных названий:«Сегодня» , «1966» ,

«Фокус. ». «Современная Британия» и «Интервью» [11] . После

этого переписал набело, что я хочу опубликовать в журнале, и

выполнил несколько Дополнительных расчетов, снова получая

удовольствие от цифр.

Я составил список из 250 членов парламента, которых нашел в

справочнике «Кто есть кто» [12] , и перечень возможных

рекламодателей, чьи имена обнаружил в телефонном

справочнике. Я также написал в компанию WH Smith [13] ,

интересуясь, не взялись бы они за поставку журнала. Так, имея в

виду спонсоров, рекламодателей, дистрибьюторов и расходы на

каждом этапе, – по крайней мере, на бумаге, – я написал свой

первый бизнес-план.

Цифры выглядели слишком скромными, поэтому мы с Джонни

рекламу целую страницу, и не хотели бы они дать свою рекламу

рядом с банком Lloyds?«Журнал Student будет самым большим

британским изданием для молодежи». – добавлял я. Звонил в

компанию Coca-Cola и сообщал, что Рepsi только что

зарезервировала место под большое рекламное объявление,

задняя страница еще свободна. Звонил в редакцию Daily

Telegraph и спрашивал, предпочли бы они дать свою рекламу до

или после Daily Express . Другая хитрость была скрыта в

безобидном вопросе, на который трудно ответить

отрицательно:«Вы заинтересованы в приеме на работу лучших

выпускников школ и университетов?» Ни один менеджер по

персоналу не признался бы, что они ищут посредственные

кадры.«В таком случае мы издаем журнал именно для вас … »

Чтобы избежать возвращения телефонистки на линию для

отключения, я научился при разговоре укладываться в пять

минут, говоря быстрее и очень напористо. Мой голос рано

сломался, и никто не догадывался, что имеет дело с

пятнадцатилетним школьником, стоящим в общественной

телефонной будке. Я давал свой адрес в Шэмли Грин, писал

дюжинами письма с рекламными предложениями и отправлял их

по почте моим родителям, которые просили Элизабет, свою

старую деревенскую подругу, печатать их.

Мои школьные дела были из рук вон плохи, но в работе над

журналом я приобретал прекрасное качество – уверенность в

своих силах. Будь я пятью или шестью годами старше, явная

абсурдность попытки продать крупным компаниям рекламу в

несуществующем журнале, редактируемом двумя

пятнадцатилетними школьниками, помешала бы мне просто

поднять трубку телефона. Но я был слишком юн, чтобы ожидать

неудачи.

Во время каникул я все рассказал про журнал Нику. Он был

взволнован и согласился распространять его в Амплфорте. Он

также решил попробовать найти спонсоров для него. Ник

признавал, что Student был действительно создан мной и

Джонни, поэтому он держался несколько в стороне, но был так

же полой энтузиазма в отношении потенциала журнала, как и

мы. Нам было по пятнадцать лет, и мы полагали, что можем

сделать все что угодно.

К апрелю 1966 – времени подготовки к сдаче экзаменов

Возможно, я заблуждаюсь, но считаю, что вынужден выбирать

между домом и журналом Student . Это трудно совместить.

Любое дело в жизни я хочу делать хорошо и с полной отдачей.

Сейчас я делаю все от меня зависящее в отношении Student ,

да и время позволяет. Тем не менее, его остается мало для

обязательств перед домом. Для меня очевидна опасность

падения, когда пытаешься сидеть на двух стульях фазу, но я

продолжаю делать это. Если я не хочу завалить оба дела и хочу

охватить все, мне приходилось и приходится расставлять

приоритеты. К тому же, мне всего лишь шестнадцать. Это звучит

так, будто я слишком ношусь со своим «я». и сказал я это, чтобы

только защититься; но что делают большинство

шестнадцатилетних подростков? Ни один, кого я здесь знаю, не

сделал за прошедшие каникулы ничего сверх того, что я имел

обыкновение делать два или три года тому назад: потрескивание

дров в печи по вечерам, шатание без дела в течение дня. Что

делал ты, папа, когда тебе было шестнадцать лет? Охотился,

рыбачил, плавал, проводил время с девочками – это первое;

возможно, посещал музеи и помогал по саду – второе. У тебя

было время, чтобы помогать по саду. В свои шестнадцать ты не

воспринимал мир так, как его воспринимает нынешнее

поколение. Твоя карьера была почти предопределена. Сейчас

всего надо добиваться. Вы говорите, что Student – это

проявление моего эгоизма и концентрации на себе.«Возможно».

– отвечу я. Но намного ли это эгоистичнее, чем любое дело,

которое делает человек в своей жизни? По-моему, это такое же

занятие, как любое другое. Оно могло бы принести пользу

неизмеримо большему количеству людей, чем какой-нибудь

поход в кино и т. д. Такое начало моей жизни – это как

университет, это так же важно для меня, как важны были для

тебя выпускные экзамены. Может показаться совершенно

неправильным, что я завожу этот разговор в своем первом

письме, но в течение последних двух недель вряд ли я думал о

чем-нибудь другом, и я вижу достаточно оснований, чтобы

изложить свои мысли на бумаге».

Мне повезло. Я всегда знал, что могу разговаривать с

родителями, как если бы они были моими ближайшими

друзьями. Вместо того чтобы поставить на мне крест, они с

пониманием отнеслись к моему письму, и мы продолжали быть

выразил всю степень своего удовольствия, впечатляюще крича,

пыхтя и тяжело дыша. Затем я скатился с нее. К моему

изумлению, она продолжала сильно биться головой, и с ней

происходило то, что я раньше принимал за экстатический

многоразовый оргазм. Я начал чувствовать себя немного

смущенным и слегка ненужным, пока до меня не дошло, что она

билась головой не без причины.

– Астма! – прохрипела она, задыхаясь. – Ингалятор! Скорая

помощь!

К счастью, моя первая постоянная подруга была здорова. Руди

была голландской «революционеркой». и в последнем семестре

я пригласил ее в Стоу. Она незаметно проникла на школьные

угодья и втайне разбила палатку посередине леса. В течение

одной восхитительной недели каждую ночь я незаметно

выбирался, проходил мимо озера в лес, где Руди коптила

котелок, готовя себе еду на жестяной плите. Мы лежалии под

звездами и говорили о том, что сделаем, чтобы изменить мир.

Руди страстно интересовалась мировой политикой. На страницах

журнала Student она пышно именовалась «голландским

заокеанским корреспондентом» и продолжала выдавать большие

куски о террористической банде Баадер-Мейнхоф [16] .

После того, как я отказался сдавать экзамены по всем

предметам, кроме античной истории, для журнала у меня

оставалось даже больше времени. Скоро мы с Джонни стали

регулярно ездить поездом до Лондона, где брали интервью. Тем

не менее, надо было сдать экзамен А-уровня, и я испытывал

трудности в запоминании фактов, которые производили на меня

впечатление бессмысленных и абстрактных. Я купил комплект

карточек по античной истории, который содержал все

необходимые сведения о Греции и Риме. При подготовке к

экзамену я обрезал карточки по краю и разложил их по разным

карманам, одну даже засунул под ремешок часов. Когда я

взглянул на экзаменационные вопросы, самой трудной задачей

было вспомнить, в каком из карманов находился нужный ответ.

Затем я вытащил карточку из кармана и держал ее свернутой в

ладони левой руки, а правой писал. После экзамена я был

настолько занят журналом Student , что мне было не до оценки.

Я просто был намерен как можно быстрее закончить обучение в

Стоу и начать свою деятельность в качестве журналиста в

денег нам было бы не выжить.

Питер Блейк, получивший известность за дизайн обложки

альбома «Сержант Пеппер» [19] группы «Битлз». нарисовал

студента для нашего первого выпуска. Обложка была белой с

двумя красными пятнами: сам логотип - Student – и галстук на

студенте. Кроме того, что Блейк снабдил нас иллюстрацией, он

дал нам интервью. Начал эпатажно:«Очень красивая девушка,

на которой ничего нет, – это восхитительный объект, к тому же,

интересующий меня по особой причине. Это одна из тех

материй, которые, наряду со знанием анатомии и понятием

перспективы, учат тебя рисовать».

Пока я быстро взвешивал преимущества профессии художника,

Блейк продолжал перечислять опасности «власти студентов». –

что тогда прозвучало вызывающе полемично:«Не уверен, что

студентам следует предоставлять больше власти над

преподавателями, чем сейчас. Именно нынешние студенты мне

действительно не нравятся как социальная группа. Я думаю, что

они несколько переоценивают себя. Они много говорят, много

протестуют и имеют слишком много прав. Думаю, что некоторые

из них чрезмерно увлеклись своим студенческим статусом. В

конце концов, студенты не такие уж важные персоны: они просто

учатся быть взрослыми. Студентам не стоит думать, что им

необходимо быть недовольными».

Возможно, благодаря тому, что мы были юными и не столь

агрессивными, как профессиональные журналисты, с которыми

им приходилось сталкиваться, некоторые из наших

доброжелателей высказывались очень живо и своеобразно.

Джеральд Скарф, например, так описывал свою работу:«Я

всегда буду рисовать – это вопрос энергии. Я никогда бы не смог

остановиться. Это такая же неотъемлемая часть меня, как еда.

Когда у меня появляется замысел, он должен выйти наружу, –

это все равно, что быть больным, абсолютно телесная функция».

Когда я поинтересовался у Дадли Мура [20] , что он думает о

студентах, тот ответил:«Единственное, что я ненавижу в вашем

поколении, – это ваш возраст». Он учился играть на органе в

колледже Магдален в Оксфорде, но когда я упомянул

классическую музыку, сказал:«Я бы скорее целый день валялся

в грязи с шестью женщинами, чем сидел за пианино».

Мик Джаггер и Джон Ленной также согласились дать нам

Д. Л. : Миниатюрой чего?

Д.Д. : Стихотворения Элиота «Бесплодная земля».

Д.Л. : Я такого не знаю. Не очень искушен в поэзии.

Ирония в том, что интервью с Джоном могло стать концом

журнала Student . После того, как мы с Джонни встретились с

Ленноном, у меня родилась идея попросить Джона и Йоко

предоставить нам оригинальную запись, которую мы в виде

гибкой пластинки могли бы распространять вместе с журналом.

Я связался с Дереком Тэйлором, импресарио группы «Битлз».

«Битлз» только что основали «Фонд Эппл в поддержку

искусства» [23] . чтобы примирить враждующих художников и

музыкантов. Основную часть дня Дерек проводил в своем офисе

на Севил-роу, принимая многочисленных посетителей, v которых

было сто разных поводов, чтобы просить денег у «Битлз». Он

походил на лорда-камергера при дворе короля. Приятный

человек, Дерек терпеливо выслушивал каждую просьбу, даже

если доводы были притянуты за уши или просто абсурдны.

Когда я рассказал ему, что мы хотим сделать, Дерек согласился

сразу, без тени сомнения. Джон и Йоко с восторгом предоставят

что-нибудь, заверил он. Я был представлен Рону Кассу,

управляющему фондом «Эппл» и производителю гибких

пластинок, и мы назначили срок поставки.

Я мчался назад на Коннагут-Сквер с хорошей новостью. У нас

было интервью с Джоном Ленноном, скоро мы получим

подлинник его еще нигде не звучавшей песни. Это был

фантастически удачный ход для продвижения Student . Мы

связались с Аланом Олдриджем, модным иллюстратором, и

сделали ему заказ на оформление специальной лицевой

обложки журнала, где было бы предусмотрено место для гибкой

пластинки. В наших планах было напечатать 100000

экземпляров – самый большой тираж за все время

существования журнала.

Проходили недели, но никакой записи не было. Все больше

беспокоясь, я позвонил Дереку,«Не волнуйся, Ричард, – сказал

он. – У нас тут кое-какие проблемы. Но обещаю, что-нибудь ты

получишь». На самом деле, едва ли можно было выбрать более

неподходящее время, чтобы благосклонность Леннона связывать

какими-то обязательствами. Йоко только что потеряла

ожидаемого ребенка, Джон был арестован за хранение

телефона, стараясь продать рекламные площади, убеждая

людей писать для журнала Student бесплатно или дать

интервью. Всю жизнь мне нужен был кто-нибудь в качестве

противовеса, чтобы компенсировать мои слабости и гасить

излишнюю энергию. Джонни и я были хорошей командой. Он

знал, у кого нам следует взять интервью и почему. Я умел

получить согласие и упорно отказывался принимать ответ «нет».

Во время многих интервью для журнала я просто включал

магнитофон и позволял собеседнику говорить все, что он хочет.

Перед встречей с шотландским психиатром Р. Д. Лейнгом я

попытался прочитать его бестселлер «Политика опыта» [25] .

Подозреваю, что как и большинство людей, я едва ли что-нибудь

понял. Я направил на Лейнга микрофон, и он говорил без

остановки полтора часа, уставившись в угол потолка над моей

головой. Я понятия не имел, о чем он распространяется, и

просто был благодарен за то, что мне не представилась

возможность задать хотя бы один вопрос. Когда стало очевидно,

что он закончил, я выразил бесконечную признательность,

вернулся в офис и все переписал. Тут обнаружилось, что Лейнг

просто цитировал страницы своей книги, причем, почти

дословно.

После нескольких выпусков число людей, вовлеченных в

Student , стало расти. Мы с Джонни иногда ходили в ночные

клубы и знакомились с людьми. Порой нам удавалось убедить их

пойти к нам домой «на чашку чая». Если они оставались на ночь,

утром мы уговаривали их помочь нам.

Информация распространялась из уст в уста: объявлялись

старые школьные друзья, друзья друзей или просто люди

прочитавшие журнал, – все хотели принять в нем участие. Наш

цокольный этаж все больше и больше походил на ночлежку. Все

работали бесплатно, питаясь тем, что было в холодильнике, или

выходили поесть дешевой еды.

Распространять журнал помогали самые разные люди. Идея

была в следующем: они забирали пачки журналов и продавали

их по 2/6d [26] за штуку, а затем отдавали нам половину выручки,

то есть, l/3d за каждый проданный экземпляр. Предполагалось,

что нам будут платить вперед, но так происходило редко. Однако

меня действительно никогда не волновала прибыль от журнала:

мне было необходимо всего лишь иметь достаточно наличных

что надо бы прогуляться. М: шли через Гайд-парк, кто-нибудь

останавливался у озера Серпанти, а потом все плавали.

Тони Мэлор был одним из главных помощников редакторов, мы

все уважали его, потому что он был профсоюзным чиновником.

Тони был гораздо старше нас и четко высказывался насчет

социализма. Когда все спорили о точных формулировках

политических выступлений для журнала, я начинал приобщаться

к другой политике – политике выживания. В некотором роде я

становился в журнале аутсайдером. Пока другие вели разговоры

о ЛСД-гуру Тимоти Лири [27] ,«Пинк Флойд» и последних

поворотах студенческого движения я был озабочен тем, как

оплатить телефонные счета и рассчитаться типографией. Я

проводил много времени за телефонными разговорам пытаясь

убедить выдающихся деятелей писать для Student просто из

любви нему, мне приходилось тратить часы на звонки в такие

компании, как british leyland или банк Lloyds, прилагая все

усилия, чтобы убедить их купит рекламные площади. Без их

денег журнал прекратил бы свое существование

Ответственность заставила меня быстро повзрослеть. Многие

могли тогда сказать, что я старше своих лет. Другие позволяли

себе беспечно сидеть дом вечерами и выпивать, не беспокоясь о

позднем утреннем пробуждении похмелье, я же всегда отдавал

себе отчет в том, что мне нужна ясная голова.

Родители и Линди приезжали помочь продавать журнал. Мама

отнесла пачку на Уголок ораторов [28] в Гайд-парк и сунула в

руки ничего не подозревающим туристам. Линди и я ходили взад

и вперед по Оксфорд-стрит, продав номера Student любому,

кого удавалось остановить. Однажды к нам подошёл бродяга и

попросил денег. Денег не было, мы сами были в их постоянно:

поиске, но в трудно объяснимом порыве идеализма я снял с

себя почти всю одежду и отдал бродяге. Остаток дня мне

пришлось разгуливать в покрывале.

– Бедный старый бродяга, – посмеялся папа, когда услышал об

этой тории. – Это будет ему наукой. Все, чего он хотел, это

немного мелочи, а получил комплект несвежей одежды!

Student начал занимать заметное положение, и однажды

немецкий телевизионный канал попросил меня выступить с

речью в лондонском университетском колледже вместе с

политическим активистом Тариком Али и немецким студенческим

растворился в толпе. Это был самый провальный момент в моей

жизни.

Даже теперь, готовясь давать интервью или выступать с речью,

я испытывал то же беспокойство и вынужден преодолевать

такую же робость. Если я говорю о предмете, о котором что-то

знаю или к которому питаю определенные чувства, то могу

делать это достаточно свободно. Но если меня просят;

поговорить о чем-то, что я знаю очень мало, я начинаю

испытывать невероятный дискомфорт и это заметно. Пришлось

смириться с мыслью, что я никогда не буду иметь тех отточенных

постоянных ответов на все случаи жизни, какие есть у политиков.

Я стараюсь не бороться со своими паузами во время

выступлений и неспособностью выдать идеальный ответ. Вместо

этого я просто стараюсь отвечать правдиво, и если, чтобы

сформулировать ответ, требуется некоторое время, я надеюсь,

что у людей будет больше доверия к медленному ответу с

запинками, чем к быстрому и бойкому.

Войны во Вьетнаме и Биафре [29] были двумя ведущими

темами в конце 1960-х годов. Чтобы журнал Student стал

изданием, заслуживающим внимание, мы должны были иметь

наших собственных корреспондентов в обеих странах. Денег на

отправку корреспондентов не было, не говоря уже о том, чтоб

оплачивать их пребывание в отелях и отправку статей по

телексу, поэтому пришлось искать иной выход. В конце концов,

родилась идея: если мы сделаем ставку на очень молодых

репортеров, то рассказ о них может быть интересе сам по себе.

Я позвонил в Daily Mirror и спросил, не заинтересует ли и

эксклюзивный очерк о семнадцатилетнем репортере,

отправляющемся во Вьетнам. Они согласились и заплатили

Джулиану Мэньону, который работ с нами в Student, чтобы он

смог отправиться во Вьетнам. Джулиан поехал туда, прислал

одну за другой несколько потрясающих статей о войне и

впоследствии продолжал печататься и стал известным

журналистом ITN. Таким же образом нам удалось организовать

отправку шестнадцатилетнего корреспондента в Биафру. Два

этих рискованных предприятия были моим первым опытом

использования Student в качестве средства для достижения

цели: у нас были имя и люди, другая сторона давала под это

деньги.

дружелюбны, как я надеялся. Битва за обеспечение рекламой

была всегда более трудной, чем поиск тех, кто давал согласие

на участие в журнале. Было лестно, что мы могли взять

интервью у актера Брайана Фобса или опубликовать статью

Гэвина Максвелла, но это не давало нам денег на издание

журнала и его распространение. Мы брали £250 за полосу

рекламного объявления, и эта плата уменьшалась до £40. если

реклама занимала одну восьмую полосы. К примеру, после

бесконечных звонков я смог найти девять компаний, которые в

первом номере журнала дали свою рекламу на всю: j walter

thompson, metal box, the sunday times, the daily telegraph, trie gas

council (предшественник компании british gas). The Economist ,

Lloyds Bank, rank organisation и john laing builders. От рекламы

этих девяти компаний мы получили £2250. хотя весь список

насчитывал 300 компаний. И этих денег оказалось достаточно,

чтобы покрыть расходы на первый номер журнала тиражом в

30000 экземпляров. Эти средства позволили мне открыть счет в

Coutts, где всегда держала деньги моя семья, и к которому мы

относились как к нашему клиринговому банку. Должно быть, я,

был здесь единственным клиентом, который пришел босиком и

попросил сумму, на £1000 превышающую кредит. На протяжении

всего существовавания журнала Student продажа рекламных

площадей всегда была борьбой, требующей больших усилий.

Несмотря на эти усилия, было ясно, что Student не окупается. Я

начал думать о путях развития журнала, о других направлениях

использования его имени. Почему бы не организовать

ассоциацию, туристическую компанию и агентство по

недвижимости, которые бы назывались Student . Я совершенно

не считал это концом проекта, в котором слово «Студент»

обозначало журнал, было именем существительным. Я

воспринимал его как прилагательное, которое могло обозначать

целый ряд сервисных служб, объединенных по одним названием,

– то есть, слово, за которым люди могли бы узнавать

определенные ключевые ценности. В контексте 1970-х годов

сами слова «студент». «студенческий». содержащиеся в

названии журнала или чего угодно, изначально обеспечивали

успех на рынке. Student был гибкой концепцией, и хотел

исследовать эту гибкость, чтобы посмотреть, как далеко можно

продвинуть эту идею и куда она может привести. В этом

поднимал трубку.

– Дэвид Бэйли, тебя, Ричард.

– Я перезвоню ему, и спроси, не мог бы он перенести наш обед

на другой день? Я должен быть в Париже. Хорошо, – я

обращался к журналисту с улыбкой извинения, – так о чем это

мы?

– Я просто хотел спросить вас … Телефон звонил снова.

– Простите, что перебиваю, – извинялся Тони, – но это тебя Мик

Джаггер, и он говорит, что это срочно.

– Пожалуйста, извините, я буквально минуту, – говорил я,

неохотно поднимая трубку телефона. – Мик, здравствуйте.

Отлично, спасибо. А вы? В самом деле? Эксклюзивный? Да, это

звучит потрясающе …

И я продолжал в том же духе, пока Джонни не переставал

смеяться в телефонной будке напротив и не начинались

короткие гудки.

– Прошу прощения, – говорил я журналисту. – Кое-что

неожиданно появилось, и мы должны бежать. Мы ведь

закончили?

Изумленного журналиста провожали, проводя мимо Джонни, и

телефон прекращал звонить.

Журналисты искренне верили в нашу аферу.«Фотографы,

писатели, репортеры из газет всего мира, кажется, соперничают

друг с другом, чтобы помогать Student ». писала Sunday

Telegraph ,«и многочисленная добровольческая организация

дистрибьюторов возникла в школах и университетах, позволяя,

вероятно, полумиллиону студентов читать журнал».

«Поразительное количество первоклассных помощников. Их

число безгранично». писала Observer . Daily Telegraph

сообщала:«Вполне возможно, что журнал Student – блестящее

издание, привлекшее множество известных писателей – станет

одним из крупнейших по тиражу в стране».

К осени 1968 года родители Джонни по вполне понятным

причинам не могли больше терпеть, двадцати подростков,

которые незаконно поселились в их полуподвале, и попросили

нас подыскать другое место для жительства. Мы переехали на

Альбион-стрит,44. как раз за углом от площади Коннагут. Джонни

уехал, чтобы вернуться в школу и сдать экзамен на А-уровень.

Он чувствовал себя виноватым, что оставляет меня, но его

Она помогала распространять журнал и влюблялась в мужчин,

сотрудничавших с журналом.

У меня был короткий роман с Дебби, одной из девушек, жившей

на той же улице и помогавшей нам в работе. Однажды она

сказала, что беременна. Мы были в шоке и понимали, что

ребенок – последнее в списке того, с чем мы могли бы

справиться. Дебби решила, что лучше сделать аборт. После

нескольких телефонных звонков стало ясно, что это будет очень

трудно организовать. Дебби не могла воспользоваться

государственной службой здравоохранения, чтобы сделать

аборт, пока не доказала бы, что психически ненормальна или у

нее есть другие медицинские противопоказания. Мы как

безумные обзванивали все государственные больницы, пытаясь

узнать о любой возможности выйти из положения. Когда мы

сделали попытку найти частного врача, который помог бы нам,

выяснилось, что это будет стоить более £400; такой суммой мы

не располагали. Я уже не знал, что делать, когда, в конце

концов, разыскал добрую врачиху в Бирмингеме, которая

сказала, что сделает операцию за £50.

После операции мы с Дебби пришли к мнению, что, должно

быть, существует огромное количество молодых людей, которые

сталкиваются с такими же проблемами, и им некуда обратиться

за помощью. Было бы здорово, если бы существовал такой

номер телефона, позвонив по которому, ты получил бы

направление к нужному врачу. Проблемы не ограничивались

нежелательной беременностью. Что, если ты нуждаешься в

психологической помощи или у тебя венерическое заболевание,

а ты боишься обратиться к своему доброму семейному врачу.

Или сбежал из дома и тебе негде жить? Мы составили длинный

список самых разных проблем, с которыми сталкиваются

студенты, и решили как-то им помочь. Мы дадим наш номер

телефона, составим список всех лучших и наиболее

востребованных врачей и посмотрим, кто из них откликнется.

«Предоставьте нам свои проблемы» – таким был лозунг

студенческого консультативного центра. Мы раздавали листовки

на Оксфорд-стрит и дали объявление в Student . Вскоре стали

поступать звонки. Несколько врачей, как из государственного

здравоохранения, так и частных, согласились предоставить свои

услуги бесплатно или за минимальную плату. Таким образом, мы

вытаскивали банки с красками и кисти, надевали спецовки и

начинали красить стены дома. Мама обычно приезжала из

пригорода с Линди, восьмилетней Ванессой и охапкой игрушек.

Когда появлялись представители Church Commissioners, они

заставали дружелюбную бригаду художников, весело

работавших над покраской дома, видели мебель, всю в пыльных

покрывалах, и мать, которая со своим семейством теснилась на

верхнем этаже. Маленькая девочка играла со своими игрушками,

правда, с довольно странным видом, а мы с Линди с головой

были погружены в «Монополию». Как только Ванесса смотрела

так, будто готова была спросить: а что, собственно, происходит,

мама быстро выгоняла всех из комнаты, говоря, что девочке

пора спать.

Церковные инспектора, бывало, смотрели на эту счастливую

семейную сцену и не могли взять в толк, из-за чего весь шум

гам. Они чесали в затылке и говорили, какая прекрасная девочка

маленькая Ванесса, пили чай и мило беседовали с моей мамой.

Стоило им исчезнуть с улицы, как мама возвращалась домой,

мы откладывали «Монополию». выносили пыльные покрывала,

подключали телефоны и возобновляли работу.

Наконец состоялся тот фатальный визит, когда мы забыли

отключить телефоны. К тому моменту это было пятое

посещение, и инспектора, должно быть, что-то подозревали. Они

остались на свою ритуальную чашку чая и уже готовы были уйти,

когда внутри шкафа начали звонить два телефона. Наступило

молчание.

– Вот только послушайте, – сымпровизировал я. – Слышите

телефон? В этих домах такие тонкие стены, что можно слышать

все, что делается у соседей!

Инспектор шагнул вперед и потянул за дверцу шкафа. Пять

телефонов, коммутатор и спутанный моток проводов свалились

ему на голову. Даже большой семье был не нужен коммутатор.

Это стало концом нашего пребывания в доме 44 по Альбион

стрит. Ванесса со всей своей коллекцией кукол и игрушек была

возвращена в Шэмли Грин, а Линди и я упаковали комплект

«Монополии». Журнал должен был искать другой офис.

Мы прочесывали округу в поисках нового пристанища, которое

можно было бы снять. Лучшая идея была высказана его

преподобием Катбертом Скоттом. Ему нравилась работа нашего

звонков по поводу венерических болезней резко сократилось – с

шестидесяти до десяти в неделю. Мы решили, что полиция

блефует, и что помощь пятидесяти людям в неделю стоит риска

нарушить ее предписания: упоминание о венерических болезнях

снова было вставлено в листовки. Мы ошибались. Полиция

опять наведалась в наше подземелье в декабре 1969 года, и

меня арестовали.

Джон Мортимер, адвокат, снискавший репутацию борца за

свободу после защиты журнала Oz и участия в суде по поводу

«Любовника леди Чаттерлей». предложил стать моим

защитником. Он согласился, что закон смехотворен, а полиция

просто мстит. Джон напомнил нам, что в каждом общественном

туалете на внутренней стороне двери есть правительственное

объявление, предлагающее совет тем, кто страдает от

венерических болезней. Если я виновен, значит, виновно и

правительство. Я был привлечен к ответственности по двум

пунктам обвинения: по «Акту о непристойных рекламных

объявлениях» 1889 года, который запрещал объявления

«непристойного и вульгарного характера». где были бы ссылки

на гонорею и сифилис; и по «Акту о венерических болезнях»

1917 года, налагающему запрет на рекламные объявления,

предлагающие лечение, какие-либо советы или просто

употребляющие слова «венерическое заболевание».

Во время первого слушания 8 мая 1970 года в магистратском

суде Мэрилбоун Том Дриберг, пламенный член парламента от

лейбористской партии, сделал впечатляющее заявление от

моего имени. Чад Вара, основатель фонда «Самаритяне». также

дал показания о количестве людей, направленных в его

благотворительный фонд студенческим консультативным

центром. Мортимер привел убедительный довод: в случае

признания виновным у меня не будет иного выхода, как

преследовать в судебном порядке правительство и все местные

власти, поскольку они также помещали извещения в

общественных туалетах. Магистрат отклонил обвинение по «Акту

о венерических болезнях» на том основании, что студенческий

консультативный центр не предлагал людям лечение, но

направлял их к квалифицированным врачам. Суд сделал

перерыв в рассмотрении другого пункта обвинения до 22 мая.

Пока шел судебный процесс, была опубликована статистика,

Кроме всего, идея Student принадлежала мне и Джонни. Мы

начали работать над ним в Стоу и вопреки всему сумели издать

его. Я знал, ради чего затеял этот журнал, и считал, что все

счастливы в нем работать. Мы все получали одинаковую

зарплату, но поскольку изначально я был редактором и

издателем, то и должен был принимать решения.

Я оглянулся на работающих людей. Все намеренно склонили

головы над столами. Удивившись, как много людей против меня,

я положил приказ в карман. Когда вернулся Ник, я встал.

– Не выйдешь со мной перекинуться парой слов? – спросил я.

Я решил выпутаться из этой тяжелой ситуации. Если Нику уже

удалось заручиться поддержкой остальных десяти человек,

будет трудно остановить их. Но если они еще не приняли

решение, вбить клин между Ником и остальными и убрать его. Я

должен был отставить нашу дружбу в сторону и решить эту

сложную задачу.

– Ник, – сказал я, пока мы тли вниз по улице, – несколько людей

подошли ко мне и сказали, что им не нравится то, что ты

задумал. Им не нравится твой план, но они боятся сказать об

этом тебе в лицо.

Ник выглядел потрясенным.

– Не думаю, что тебе следует здесь оставаться, – продолжал я.

– Ты пытаешься погубить меня и весь проект. Думаю, мы

должны оставаться друзьями, но тебе не следует оставаться

здесь.

До сих пор не знаю, как смог выговорить эти слова без краски

смущения или дрожи в голосе. Ник смотрел себе под ноги.

– Прости меня, Рики, – сказал он. – Мне просто казалось, что

так мы лучше организуем себя …, – он замолчал.

– И ты прости меня, Ник, – я скрестил руки на груди и прямо

посмотрел на него. – Давай встретимся в Шэмли Грин, но

Student – это моя жизнь.

Ник уехал в тот же день. Я сказал всем, что мы не сошлись во

мнениях, как следует организовать работу журнала, и что

каждый волен сделать то, что хочет: либо уйти, либо продолжать

работать. Все решили остаться. Жизнь в, подземной часовне

пошла своим чередом, но уже без Ника.

Это был первый в моей жизни настоящий разлад. Но даже

страдая, я знал, что должен выяснить все начистоту. Ненавижу

скидками, я начал думать о создании нового бизнеса по их

распространению. Количество людей, работавших над Student ,

выросло почти до двадцати, и мы по-прежнему жили все вместе

на Альбион-стрит,44. а работали в подземной часовне.

Я подумал о высокой стоимости грампластинок и о людях,

которые покупали Student , и мне показалась интересной идея

дать рекламу о продаже дешевых пластинок, рассылаемых по

почте. Сказано – сделано, и первое объявление о торговле

пластинками по почте появилось в свежем выпуске Student . В

отсутствие Ника это было обречено на неудачу, но предложение

дешевых пластинок вызвало шквал запросов, и у нас появилось

больше наличных денег.

Для торговли по почтовым заказам мы решили выйти под

другим названием. Оно должно было останавливать на себе

взгляд, не быть похожим на других и не обращаться только к

студентам. Мы сидели кружком в нашей подземной часовне,

стараясь придумать что-нибудь подходящее.

Slipped Disc [30] было одним из самых удачных. Какое-то время

мы забавлялись с ним, пока одна из девушек не склонилась

вперед:

– Есть идея, – сказала она. – Как насчет «Девственница»? Мы

же абсолютные девственники в бизнесе.

– И не так много девственниц здесь осталось, – засмеялась

другая. – Хорошо бы иметь хотя бы одну в названии.

– Отлично, – тут же решил я. – Пусть будет Virgin.

продамть Student . Единственным заинтересованным

покупателем оказались IPQ Magazines. Мы вели долгие

переговоры, кульминацией которых стала встреча; где меня

попросили остаться в качестве редактора. Я согласился, но

затем совершил ошибку, посвятив их во все свои планы на

будущее. Фантазировать о будущем – мое любимое

развлечение, и я рассказал собранию, что в отношении Student

у меня есть самые разнообразные планы. Я знал, что банки

обманывают студентов, и хотел учредить дешевый студенческий

банк. Хотел открыть сеть отличных ночных клубов и отелей, где

студенты могли б останавливаться. Возможно, даже предложить

им хорошие варианты путешествий, что-то вроде студенческих

поездов или даже, как знать, студенческую авиалинию. Пока я с

энтузиазмом развивал эту тему, глаза мог слушателей

стекленели. Они подумали, что я сумасшедший. Решив, что не

хотят держать помешанного на должности редактора, они, в

конце концов, пришли к выводу, что не хотят уже покупать и

журнал.

Мы переключили все свое внимание на Virgin Mail Order. Один

лишь взгляд огромное количество приходящих заказов и

необходимость организовать покупку пластинок и отправку их

клиентам убедил меня в том, что нужен помощник. Хотя мы

очень весело жили на Альбион-стрит, я все отчетливее сознавал,

что я единственный, кто должен заботиться о выплате

жалования. Даже если это были и небольшие суммы, трудно

было получить прибыль, достаточную, чтобы покрыть эти

затраты. Единственный, к кому я мог обратиться, – Ник. Мне

захотелось, чтобы старый друг вернулся.

Предав забвению эпизод, когда Ник попытался выкинуть меня, я

предложил ему 40% от только что образованной компании Virgin

Mail Order Records, если он будет работать со мной. Ник

согласился немедленно. Мы никогда не обсуждали вопрос

соотношения 60 на 40. Я думаю, обоим было понятно, что оно

является честным отражением вклада каждого в общий бизнес.

Хотя Ник и не был обученным бухгалтером, он умел педантично

считать деньги. К тому же подавал пример бережливости: он

никогда не тратил денег, почему это следовало делать кому

нибудь из нас? Он никогда не стирал свою одежду, и тогда,

зачем это делать другим? Он экономил и копил каждый пенни,

– Отлично, – сказал он твердо. – Лучше и быть не могло.

В течение 1971 года Ник руководил магазином грампластинок на

Оксфорде стрит, Дебби – студенческим консультативным

центром, который находился на Пиккадилли, а я занимался

общими вопросами расширения нашей деятельности. Мы

переходили от идей журнала Student к компании Virgin, и, в

соответствии с этим, переименовали студенческий

консультативный центр в новый благотворительный фонд под

названием HELP! [32] Он действует по сей день.

Я очень мало знал о звукозаписывающей индустрии, но

увиденное магазине пластинок дало мне основание сделать

вывод, что это прекрасный неформальный бизнес без строгих

правил. Он имел безграничный потенциал для роста: новая

группа могла в одночасье взбудоражить страну и приобрести

огромный успех, именно так неожиданно стали популярны The

Bay City Rollers Culture Club или шоу Spice Girls. Музыкальный

бизнес – странная комбинации реальных и неосязаемых

активов: рок-группы являются брэндами сами по себе, и на

определенном этапе карьеры одно их имя может практически

гарантировать хиты. Но одновременно это индустрия, в которой

не так много успешных групп, которые очень и очень богаты,

тогда как основная масса пребывает в неизвестности и влачит

жалкое существование. Рок-бизнес – яркий пример проявления

самой беспощадной разновидности капитализма.

Как розничный торговец компания Virgin была невосприимчива к

успеху или провалу отдельных групп, поскольку всегда

существовали музыкальные коллективы, чьи пластинки люди

стремились приобрести. Но мы были ограничены розничными

наценками, которые были невысоки, и я видел, что настоящий

потенциал для зарабатывания денег в записывающей индустрии

находится в звукозаписывающих компаниях.

В тот момент мы с Ником сконцентрировали усилия на создании

имиджа магазина. Мы продолжали работать над разными

идеями, как можно более привлекательными для покупателей.

Мы предоставляли им наушники, диваны и большие круглые

подушки, на которых можно было сидеть, давали читать

бесплатные номера New Musical Express и Melody Maker ,

предлагали бесплатный кофе. Мы позволяли им оставаться в

магазине так долго, как они хотели, и чувствовать себя как дома.

Чувствуя себя усталыми и разочарованными, мы с Томом

повернули назад, Чтобы пуститься в пятичасовое путешествие

домой, в Лондон. Пролистывая по дороге Country Life , я

наткнулся на объявление о другом частном владении – старом

феодальном особняке в Шиптон-он-Червелл, в каких-нибудь

пяти, милях к северу от Оксфорда. Мы свернули с дороги,

руководствуясь указателями на Шиптон-он-Червелл, проехали

деревню и затем свернули вниз на тупиковую дорогу к особняку.

Ворота в усадьбу были заперты, но мы: перелезли через стену и

оказались в угодьях красивого феодального поместья,

построенного в XVII веке из желтого котсуольдского камня,

светившегося в лучах предвечернего солнца. Мы обошли дом с

внешней стороны и поняли, что это было бы идеальным

вариантом.

Когда на следующее утро мы позвонили агенту но

недвижимости, то; узнали, что особняк продается уже давно. В

нем было пятнадцать спален: для семьи это слишком много, а

для того, чтобы сделать гостиницу, – стишком мало.

Запрашиваемая цена была £35000. но мы сошлись на £30000

при условии быстрой сделки. Я пришел в банк Coutts, на этот раз

в костюме и черных-туфлях, и попросил ссуду. Я показал им

данные о продажах, достигнутых Virgin Mail Order и магазином

Virgin на Оксфорд-стрит. Не знаю, насколько это произвело

впечатление, но мне предложили закладную на £20000.

Несколькими годами позже в Coutts признались, что, увидев

меня, никогда не обращавшего внимания на свою одежду, в

таком костюме, они поняли, что у меня действительно проблемы.

Получение ссуды было определенным прорывом: в первый раз

банк, доверяя, предоставил мне большую сумму денег, и я был

почти в состоянии купить поместье. У меня самого денег не

было, но родители отложили для меня, Линди и Ванессы по

£2500. которые мы могли получить по достижении тридцати лет.

Я спросил, могу ли я воспользоваться своей долей раньше и

пустить ее на покупку особняка. Родители дали согласие, хотя

был риск: если записывающая студия обанкротится, банк может

продать имение без моего участия по сильно заниженной цене, и

все деньги будут потеряны. И все-таки у меня оставался

дефицит в £7500.

Мы говорили о поместье за воскресным обедом в Шэмли Грин,

Вот, возьмите. Ключ от поместья. Распишитесь здесь,

пожалуйста.

И, оставив росчерк на бумаге, я принял ключи и отправился на

машине становиться владельцем поместья.

Том Ньюман вместе со своим другом Филом Ныоэлом

немедленно приступили к превращению отдельно стоящего дома

в поместье в звукозаписывающую студию. Там они хотели

установить настоящий шестнадцатитрековый магнитофон Атрех

впридачу со всем лучшим, что только могли придумать:

двадцатиканальным пультом управления, квадрафоническим

мониторингом, возможностью фазировки и работы с эхом и,

наконец, роялем. Мы хотели гарантировать, что все будет, как в

лучшей студии в Лондоне. Постепенно поместье стало

приобретать необходимый облик. Каждые выходные я ездил туда

с Ником, мы временно размещались на полу, выбивали

переборки, которые были положены поперек каминов, сдирали

линолеум, чтобы добраться до первоначальных плиточных

полов, и красили стены. Линди тоже приезжала и помогала, это

же делали большинство людей, работавших в virgin records.

Однажды приехала мама с высокими напольными часами,

которые только что купила в Philips.

– Вам это понадобится, – сказала она.

Мы поставили их в передней и держали за створкой

циферблата деньги. Сейчас часы стоят в комнате для VTP

компании Virgin в аэропорту Хитроу, но уже без денег внутри.

Когда истек срок аренды дома на Альбион-стрит, я с

несколькими друзьями ненадолго переехал в район Ноттинг

Хилл, поскольку мы продолжали работать в подземной часовне.

Вскоре нам стало в ней слишком тесно, и мы нашли старый

пакгауз на Сауф Уорф-роуд недалеко от Паддингтонского

вокзала, который стал базой для Virgin Mail Order.

Однажды, совершенно случайно проехав ниже Уэстуэй, я

оказался в Мэйда Уэйл. Миновав горбатый мост, я увидел ряд

плавучих домов, стоящих на якоре вдоль канала. Вода, ряды

деревьев, сами плавучие дома, ярко выкрашенные в красный и

голубой цвета, с цветочными горшками на плоских крышах, утки

и лебеди, снующие вокруг, – все это создавало ощущение, что я

за городом.

Воспитанному на воле, в сельской местности, мне на самом

– Можно войти? – спросил я. – Моя машина только что

сломалась, и я ищу место, где бы пожить.

Манди была красивой. Кроме того, что она была красивой, она

только что перевезла на борт кровать. Мы сели и пообедали.

Раньше, чем мы поняли, что делаем, мы уже лежали в постели и

занимались любовью. Ее звали Манди Эллис, и я остался на

ночь, а на следующее утро привез свой чемодан. У нее была

собака – Лабрадор по кличке Фрайди. Так, с Манди и Фрайди, я

прожил прелестную неделю. Мы провели самое романтическое

время на «Альберте». ужиная на крыше лешими вечерами, глядя

на уток и другие корабли, которые скользили вверх и вниз по

каналу.

Около года мы прожили вместе. Она выручала нас в работе со

студенческим консультативным центром, а затем и в поместье. В

то время многие принимали наркотики, и скоро Манди съездила

с Томом Ньюманом в поместье, где они употребляли ЛСД. Она

привезла оттуда немного ЛСД и в Лондон, мне на пробу.

Однажды вечером мы и двое наших друзей, Роб и Каролин Голд,

отправились в вояж на «Альберте». Роб решил, что нам не надо

принимать наркотики, чтобы чего-нибудь не случилось. Я жил по

опасному (а иногда и довольно глупому) принципу готовности

попробовать все в жизни хотя бы раз, и взял маленький

бумажный прямоугольник. Через какое-то время моя голова

заработала очень быстро. Сначала все было прекрасно. Мы

слушали музыку и вышли наружу посмотреть на вечернее небо.

Но когда мы вернулись назад, все стало идти наперекосяк:

зрение начало опрокидываться, и Манди то появлялась, то

исчезала, и при этом выглядела крошечным восьмилетним

ребенком. Я посмотрел на других – все болтали, улыбались и

смеялись. Но всякий раз, когда я ловил взгляд Манди, все что я

видел – морщинистое существо, очень напоминавшее убийцу

карлика в красном пальто из фильма «Не смотри сейчас».

Я ненавижу, когда не контролирую себя, и не представлял, что

делать. Хотя почти каждый, работавший в Student , а позже и в

Virgin, употреблял много наркотиков, я действительно никогда не

составлял им компанию. Предпочитаю прекрасно проводить

время, понимая что к чему. Я знаю, что надо рано встать

следующим утром, поэтому редко могу позволить себе быть

вдрызг пьяным накануне вечером. Совершенно не приученный

5. Извлекая уроки

1971

Весной 1971 года virgin mail order привлекла еще больше

покупателей. Хотя компания росла, мы несли убытки. Мы

предлагали большие скидки на все грампластинки, и после

выплат денег за телефонные разговоры, необходимые, чтобы

заказать их, оплаты почтовых расходов и зарплаты персоналу и

работникам магазинов, – ничего не оставалось. Иногда клиенты

притворялись, что не получили пластинок, и мы вынуждены

были посылать второй экземпляр, а часто и третий, и четвертый,

и так далее. В общем, мы постепенно теряли деньги, и вскоре

возник дефицит в £15000.

Той же весной я получил заказ из Бельгии на большое

количество пластинок. Я пошел в фирмы звукозаписи,

выпускающие эти пластинки, и купил их, не оплатив налог на

продажи, который мы были обязаны платить за пластинки,

проданные в Соединенном Королевстве. Затем я взял на прокат

фургон и перегнал его в Дувр, чтобы воспользоваться паромом

до Франции, а затем доехать до Бельгии. На нескольких

документах в Дувре были проставлены печати в подтверждение

того, что данное количество грампластинок экспортировано, но в

Кале у меня попросили таможенный документ, подтверждающий,

что по пути я не собирался продавать пластинки во Франции. Как

британские, так и французские власти облагали пластинки

налогом на продажи, в то время как бельгийские – нет, поэтому

то, что я вез в фургоне, было настоящим нерастаможенным

грузом. У меня не было необходимого таможенного документа, и

я вынужден был вернуться на пароме в Дувр, все с теми же

пластинками в фургоне.

Однако по возвращении в Лондон до меня дошло, что я везу

полный фургон пластинок, которые, несомненно, были

экспортированы. У меня даже имелась печать таможни,

подтверждающая это. Тот факт, что французская таможня не

разрешила проезд через Францию, был неизвестен. Я не платил

налога на эти пластинки, поэтому мог продать их либо через

почтовые рассылки, либо через магазин, и получить при этом

около £5000 прибыли по сравнению с тем, как если бы я сделал

это легально. Еще две или три подобные поездки, и мы могли

покрыть свои долги.

машины и подбежал к ним. Я побарабанил по стеклу со стороны

Кристен, и она опустила его.

– Просто хочу попрощаться, – сказал я, наклоняясь, чтобы

поцеловать ее в щеку. – Приятного возвращения в Штаты.

Говоря это, я незаметно просунул руку внутрь машины и вложил

записку в ее левую ладонь. Когда пальцы Кристен сомкнулись

вокруг моих, я выпустил записку и улыбнулся ее приятелю.

– Надеюсь, запись прошла успешно, – сказал я ему.

Огни светофора сменились, и машины в пробке позади нас

начали гудеть.

Я попытался поймать взгляд Кристен, но она смотрела прямо

перед собой. Моя записка осталась в ее руке. Я снова запрыгнул

в свою машину и поехал на «Альберту».

Я сидел у телефона до самых семи часов, отказываясь звонить

кому бы то ни было, что было совсем на меня не похоже.

Зазвонил телефон. Это была Кристен.

– Я звоню из автомата , – сказала она. – Не хочу, чтобы Джон

подслушивал.

– Ты можешь выйти из телефонной будки и взять такси? –

спросил я. – Давай приезжай ко мне. Я живу на корабле, который

называется «Альберта». Попроси таксиста отвезти тебя в

маленькую Венецию по Бломфилд Роуд. Там есть небольшая

деревянная дверь в заборе, которая ведет к бечевнику.

На другом конце некоторое время молчали.

– Это похоже на «Алису в Зазеркалье». – сказала Кристен. –

Встретимся через десять минут.

Так Кристен оказалась у меня, и начался мой второй бурный

роман на борту «Альберты».

На следующее утро я должен был, как надеялся, в последний

раз отправиться в Дувр, имитируя экспорт пластинок. К этому

моменту я совершил уже три поездки и получил £12000

прибыли. Это последнее путешествие дало бы мне достаточно

денег, чтобы покрыть наш дефицит. После этого я мог отказаться

от своего жульнического промысла и заняться бизнесом. Трудно

сказать, действительно ли мы могли остановиться на этом, когда

легкие деньги уже вошли в привычку, но таковым было наше

намерение. В то утро я снова загрузил фургон пластинками и

отправился в Дувр. На этот раз я был еще более

легкомысленным, чем обычно, и после того, как документы были

Управления таможенных пошлин и акцизных сборов

планировали неожиданную проверку компании Virgin. Мне

никогда и в голову не приходило, что я был не единственным,

кто случайно натолкнулся на аферу, связанную с уклонением от

уплаты налогов. Более крупные магазины пластинок, чем наш,

занимались этим, и были намного изощреннее. Я просто отдавал

пластинки, которые должны были уйти на экспорт, в магазин

пластинок на Оксфорд-стрит, принадлежащий Virgin, и снабжал

ими новый магазин в Ливерпуле, который должен был открыться

на следующей неделе. Большие дельцы распространяли свои

нелегально «экспортированные» пластинки по всей стране.

Телефон зазвонил около полуночи. Тот, кто звонил, отказался

представиться, но то, что он сказал, повергло меня в ужас. Он

предупредил, что мои фиктивные поездки на континент

обнаружены, и что подразделение Управления таможенных

пошлин и акцизных сборов планирует устроить на меня облаву.

Сказал, что если я куплю в аптеке ультрафиолетовую лампу и

посвечу ею на пластинки, которые приобрел в ЕМI, то обнаружу

флюоресцирующую букву «И», нанесенную на винил всех

пластинок, которые, якобы, экспортированы в Бельгию. Добавил,

что первый рейд будет проведен завтра утром. Когда я стал

благодарить, он сказал, что помогает мне, потому что однажды я

допоздна беседовал с его суицидным другом, который обратился

в студенческий консультативный центр. Я подозревал, что это

был служащий таможни.

Позвонив Нику и Тони, я бросился в допоздна работающую

аптеку на Вестбурн Гроув покупать две ультрафиолетовые

лампы. Мы встретились на Саут Варф-роуд и начали

вытаскивать пластинки из конвертов. Страшная правда была

очевидна: буква «И» красовалась на всех дисках, которые мы

купили в EMI на экспорт. Мы бегали из пакгауза и обратно,

вынося пачки пластинок и загружая в фургон. Мы допустили

ужасную ошибку, предположив, что сотрудники Управления

таможенных пошлин и акцизных сборов придут с проверкой

именно в пакгауз. Мы перевезли все пластинки оттуда в магазин

на Оксфорд-стрит и расставили их на полках для продажи. Мы и

понятия не имели, что Управление располагает более

могущественными силами быстрого реагирования, чем полиция.

Я представлял себе это примерно так, как с Church